Текст книги "Литерный эшелон"

Автор книги: Андрей Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

Многие из экипажа, все более бомбардиры и оружейники получили Георгиевские медали за храбрость.

Далее император, сопровождаемый Сабуровым, еще раз обошел строй, пожал каждому руку, говорил какие-то совершенно необязательные слова.

Лишь раз Николай будто споткнулся о что-то невидимое. Чтоб сгладить неловкость, Сабуров не нашел ничего умнее, чем представить стоящего перед императором:

– Илья Осипович Пельцман. Главный механик аваиотряда.

– Еврей? На дирижабле?.. – спросил император.

Царь не любил евреев. Это знали все, особенно евреи.

Пельцман стал меньше, уже в плечах, словно приготовился к удару.

– Осмелюсь доложить! – вступил Сабуров. – Благодаря стараниям механика Ильи Пельцмана налет на Данциг прошел без происшествий, отказов техники!

На лице Николая II промелькнуло сомнение лишь на миг – этого царю было мало.

– Также, – соврал Сабуров. – Во время налета механик вел огонь из пулемета, тем самым не допуская германские аппараты на расстояние достаточное для атаки.

– Православный?..

– Так точно!

Царь задумался, порылся в кармане, достал оттуда часы. Протянул механику.

– Носите, голубчик… Продолжайте в том же духе.

***

После гости поднялись на борт дирижабля. Тот отдал швартовые, прошелся над Гатчиной сделал круг и через полчаса снова причалил к мачте.

Затем, в павильоне при летной школе был дан обед.

Впрочем, сам Император на нем не задержался. Поднял тост за славный российский воздушный флот и вскорости исчез. Затем бокал поднял господин Альфред Нокс: за доблестных русских союзников. После него начальник летной школы произнес ответный – уже за английских союзников. Вслед за тем тостуемыми оказались Сабуров и Данилин.

В общем, пирушка пошла своим ходом…

Среди гулявших в павильоне многие Андрею были неизвестны: на то она была и школа, что люди тут долго не задерживались. Но один человек определенно выделялся – тот самый молодой человек, прибывший с британским атташе.

Когда Андрей заметил его на пиру впервые, англичанин как раз беседовал с Сабуровым, черкая у себя в записной книжке. После англичанин отправлялся к Андрею.

– Штабс-капитан Данилин?.. – поинтересовался англичанин подойдя.

Говорил он на русском чисто, и если бы не униформа, вполне бы сошел за петербуржца.

– Он самый, – ответил Андрей. – Честь имею…

– Помощник военного атташе, лейтенант Джерри Астлей. Совсем как у вашего великого писателя Достоевского!

Андрей взглянул на записную книжку, пытаясь разобрать каракули.

– Я иногда пишу заметки для английских газет… – пояснил Джерри. – Скорописью…

С подноса проходящего мимо официанта Астлей забрал два бокала, тут же вручил один Андрею.

– Хотел бы выпить за здоровье доблестных русских союзников…

Бокалы соприкоснулись.

Словно из-под земли появился фотограф, ослепил двух офицеров магниевой вспышкой и исчез прочь.

– Я хотел поинтересоваться, – начал Астлей. – Когда я прочел о вашем рейде в газетах, я долго сидел с картой, воображая ваш путь – по всему выходило, что даже без учета воздушного боя, горючее в аэроплане должно было закончиться миль за пятьдесят до линии фронта. А вы ее перелетели и даже добрались до аэродрома. Как такое может быть?..

– Я сам, признаться, задумывался об этом. Особой тайны в этом нет: я взлетел с дирижабля, заправленный до предела. При этом я изначально обладал высотой, и мне не пришлось тратить горючее на взлет и подъем. Сам бой был коротким – не более десяти минут… И по возвращении, я так считаю, мне очень помог попутный ветер…

Астлей сделал несколько пометок.

– А что скажите про германские аэропланы? Они хороши?..

– Они хороши… Но не до такой степени, чтоб их нельзя было сбить.

– К слову, если я правильно посчитал, самолет, сбитый над Данцигом – ваша седьмая победа?

– Именно.

Астлей сделал еще несколько пометок.

– Я вам назову причину своего любопытства… Как вы знаете, жизнь Британии – море. Очень бы хотелось совместить самолет и корабль.

– Я знаю, у нас в Петербурге строят довольно приличные гидросамолеты.

– Гидросамолеты помогают при разведке. Но сами посудите – пока его опустишь на воду, затем пока поднимешь… Маленькое волнение – и к гидросамолету вовсе подойти нельзя. Пока корабль поднимает самолет, из него цель для подлодки – лучше не придумать. Нужен способ посадить самолет прямо на палубу корабля. Даже на палубу движущегося корабля. Вы бы смогли такое?..

Андрей подумал:

– Сложную задачу ставите… Так сразу и не отвечу…

– А вы подумайте как-то на досуге?.. У вас есть визитка?.. Возьмите мою?

У Данилина визитки не оказалось, но карточку Астлея он положил в бумажник.

Англичанин за сим откланялся…

***

– Будто бы славный парень?.. – спросил подошедший как бы невзначай Сабуров.

– Парень-то славный, что не мешает быть ему шпионом.

– Шпионом?.. Откуда вы такое взяли?

– Да полно вам! Что я, шпионов раньше не видел?

– Ах да, совсем забываю… И что теперь? Вы сообщите в контрразведку и его вышлют?..

– Ни в коем разе! Во-первых, раскрытый шпион совсем безопасен. Даже напротив – опасен для страны, его пославшей. Во-вторых, это разведчик дружественной нам державы.

Тарелка

Произошло это где-то под Варшавой летом все того же года. Стояла оглушающая жара, но в ней уже чувствовался излет лета, упадок. Листва на деревьях стала жесткая, словно картон, порой ветер задумчиво срывал один или два таких, словно пробовал: не созрели ли они для листопада.

Дирижабль возвращался из задания, казалось, что все уже позади. Высота была приличная, недостижимая для немецких аэропланов. Вдруг наблюдатель доложил:

– Справа по борту – неопознанный дирижабль.

Сабуров долго разглядывал объект через поднесенный к глазам бинокль. После протянул его Данилину:

– Потрудитесь взглянуть, Андрей Михайлович.

Андрей принял бинокль, всмотрелся и долго не мог понять, что же это такое, пока Сабуров грустно не произнес:

– Кажется, долетались мы. За нами явились…

И тут все стало предельно ясно: конечно же, Андрей видел ранее подобный аппарат. А не узнал лишь потому, что сперва наблюдал его замаскированный еловыми ветками, а после разрезанный на части. И уж точно, никогда не видел его в движении: многотонно тяжелый и в то же время невероятно легкий, стремительный, словно капля ртути.

Дирижабль видимо тоже заметили на инопланетном корабле. Он изменил курс и полетел наперерез. Не было никакой возможности уклониться от встречи: как Андрей потом посчитал, летающий корабль легко делал не менее трехсот верст в час. И это, конечно же, не было пределом.

Андрей попытался сглотнуть, но в горле было сухо. Он осмотрелся вокруг: рулевой стоял, вцепившись в штурвал до того, что побелели пальцы. Он смотрел прямо по курсу, и воструби сейчас трубы страшного суда, он все равно бы не отпустил рулевое колесо.

Рядом с Сабуровым и Данилиным стоял мичман, вахтенный офицер. Он выглядел растерянным, и напоровшись на взгляд Андрея, пробормотал:

– Прикажите открыть огонь?

Сабуров медленно повел головой: сначала влево, потом вправо. Проговорил:

– Нельзя их дразнить. Не стрелять… Не стрелять!

И сам переключил рубильник так, что у каждого стрелкового места зажглась красная лампа: стрельба запрещена.

Когда до дирижабля оставалось саженей пятнадцать, инопланетный аппарат плавно замедлился и лег на параллельный курс.

Улыбаясь, Сабуров процедил:

– Рассматривают нас, наверное… Для них мы вроде паучишки, который уцепился в парашютик из паутинки и летит… Экая смелая животинка, изобретательная… Да раздавить ее – проще простого…

– И что нам делать теперь?..

– А тоже, что и они. Будем их рассматривать.

Андрей про себя согласился, что мысль здравая: бинокль по-прежнему был у него в руках.

И Данилин приступил к осмотру.

Летающий корабль был где-то раза в два-три раза меньше «Скобелева», но если большую часть объема последнего занимал баллон с газом, то здесь был корабль из металла, плотно забитый инопланетными загадками.

Корпус был совершенно гладким: без приливов, заклепок, швов или иллюминаторов. Не было и бойниц с оружием, но это совсем не означало, что они не могут превратить дирижабль в громкий взрыв…

Он казался полным близнецом того самого, разбившегося в тайге. За одним-единственным исключением. На аппарате в Аккуме не было части задних отсеков, разнесенных взрывом. Беглецкий полагал, что там находился агрегат, который приводит в движение всю эту многотонную махину.

И теперь Андрей пытался разглядеть, что же там, сзади. Определенно не было пропеллеров. Беглецкий полагал, что там должен стоять двигатель реактивный и выбрасываться сноп огня, как на ракетах. Этого тоже не было: за инопланетным кораблем не было видно даже дрожания воздуха…

– Взгляните на компас! – воскликнул мичман.

Магнитную стрелку кружило и бросало, будто она была щепкой в водовороте.

Далее столь же легко и плавно, внеземное судно облетело вокруг дирижабля и отправилось куда-то на юг.

Сабуров громко выдохнул, стер с лица проступивший пот. Проговорил:

– Знаете, я им так благодарен… За то, что они нейтральны… Они ведь могли нас просто протаранить даже не поцарапав свой фюзеляж…

– Сообщим в Петербург, моему бывшему начальству? – спросил Андрей.

– А зачем?.. Что мы им скажем такого, чего бы они не знали? Что видели инопланетный корабль? Так и они видели…

– Можно сообщить о компасе…

– Хотите – пишите. Я ничего слать не буду… Просто запишу в вахтенном журнале, что имели встречу с неопознанным дирижаблем неизвестной конструкции – и довольно.

***

Через три года об этом случае Андрей рассказал об этом случае Лихолетову. Тот поверил в сказанное легко. Да и как тут не поверить, когда в полуверсте от места разговора лежала похожая летающая тарелка.

Олег лишь спросил:

– А точно не припомните, когда это было? В каком году?

– В пятнадцатом…

– А не в шестнадцатом?..

– Да что вы. В шестнадцатом фронт был восточнее.

– А число, конечно же, не припомните?.. Хотя бы приблизительно?

– В начале августа это было… Или в конце июля. Да точно, в конце. Еще до Успенского поста, до Медового спаса, но после Илии…

Лихолетов кивнул: все сходится. Из шкафа он достал папочку, развязал тесемочки, нашел вырезку из газеты, протянул ее Андрею:

– Вот, читайте.

В заметке говорилось о первом-дробь-пятом батальоне Норфолкского полка, который в августе 1915 года принимал участие в Галлиполийской операции. Во время атаки на деревушку среди белого дня, на глазах десятков свидетелей, двести с лишним человек вошли не то в туман, не то в облако, и более их никто не видел.

Любая война, да и не только она, оставляла солдату или матросу шанс пропасть без вести. Сегодня его видели, а завтра уже нет. Но пропажа двух сотен днем, да еще при очевидцах… К тому же туман днем, в августе… Нет-нет, может там такие погодные условия, но все-таки как-то все к одному. Да и описание облака уж сильно походило на инопланетный корабль: серебристое, плотное, словно не из пара, а какого-то материала, способное опускаться, взлетать, двигаться против ветра.

– И какие выводы я должен из этой статьи сделать?.. – спросил Андрей.

– Это уж вам решать.

– Мы подвергались смертельной опасности?..

– Отнюдь. Опасность наверняка была, но другого рода… Я думаю, пропавшие английские солдаты живы и даже в добром здравии, но домой они не вернутся…

– Не пойму я вас…

– Я, было, думал: ежели они действительно сюда летают, и может быть даже жизнь на земле зародили, то зачем?.. Просто ради опыта?.. Но опыты ведь тоже для чего-то делают. Сомнительно, что ради пищи…

– Да не томите уже, – поторопил Андрей.

– Думаю, им нужны как раз солдаты: существа разумные, но в то же время решительные, склонные к разумному риску. Может быть, на каком-то этапе развития они напрочь утратили эти свойства. Стали слишком гуманны, чтоб убивать, слишком ценят свою жизнь, чтоб пойти на риск…

– И поэтому в бой посылают других?..

– А что тут такого? Французы шлют в бой зуавов, англичане – родезийцев, индусов… Да и в конце концов это только мое предположение…

Крещение дочери

Вторую военную зиму Андрей тоже провел в Петербурге с семьей.

Дабы совместить приятное с полезным по совету Сабурова, Андрей определился а Запасную роту на курсы телеграфного дела.

Там он был единственным в таком высоком чине: перед ним робели даже учителя и инструктора в чинах все более фельдфебельских. Учащиеся же отдавали честь, но сторонились. Ответно Андрей не лез к ним с любезностями. Занимал крайнее место, и к нему обычно никто не подсаживался.

Учился работать с телеграфами разных конструкций от допотопных «татарских гальванометров» фабрикации «Сименс-Гальски», тикерных аппаратов до новейших радиопередатчиков. Сперва ключом учился отбивать морзянку, после – осваивал более сложный код Бодо.

«Скобелев» на зиму опять ушел на плановый ремонт и модернизацию. Дирижабль получил лучшие двигателя, на него поставили радиостанцию. При ней, правда, был штатный радист в звании прапорщика. Это несколько расстроило Андрея:

– А я на кой учился?..

– Знание не бывает ненужным. Ненужная в жизни только глупость.

С этим трудно было не согласиться.

От учебы отвлекали события вполне мирные. 22 января 1916 года у Андрея родилась дочь. Девочку назвали Анастасией в честь Андреевой бабушки, или как ее тут же стали называть в семье – Таюткой.

Ребенка крестили в маленькой церквушке недалеко от дома.

Крестным отцом позвали Сабурова, а крестной – тетею Фросю.

– Не опасаетесь? – у входа в храм спросил Андрей у георгиевского кавалера. – Не раздумали?

– А чего мне опасаться? – удивился Сабуров.

– Крестный Фрола уже в мире лучшем. Не боитесь, что мои дети вам горе принесут?

Фрола крестили Грабе и Аглая. Новоиспеченный генерал к крестнику наведывался редко, а после и вовсе погиб.

Михаил Федорович возмутился:

– Вот вы, Андрей, простите, но когда умный, а когда – дурак-дураком. Ну как дети могут приносить несчастия? Да и такая судьба у военных – быть убитыми. К тому же действительно грустно, когда крестник умирает ранее крестного. Кстати, а кума ваша как поживает?..

Вопрос поставил Андрея в тупик: куму он видел последний раз, кажется, как раз на крещении. Но на помощь пришла Аленка:

– Аглая давно не писала, но, кажется, все хорошо…

– Ну вот видите, как все хорошо! – улыбнулся Сабуров.

Таинство крещения совершил батюшка сотворенный, видимо по подобию Бога-отца, такого, каким его представлял: косматый и бородатый старик, со взором мудрым и в тоже время – жизнерадостным, веселым.

После устроили праздничный ужин в тесном кругу. Тетя Фрося из старых запасов достала наливки, но, сославшись на то, что ей завтра рано вставать и ехать на рынок, ушла спать. Затем, почти сразу откланялась и Алена. Таюта уже проявляла характер ребенка неспокойного: регулярно путала ночь и день, и пока дочь спала, ее родительница желала тоже отдохнуть.

Оставшись наедине с Андреем, Михаил Федорович разоткровенничался:

– А вообще завидую вам! Семья, дети, семейный очаг – это здорово! А я, верно, так и проживу жизнь бобылем, помру, потомства не оставлю!

– Ну так за чем же стало? С вами рядом всегда какая-то женщина, а то и несколько!

– В том-то и дело, что несколько. А хочется такую, чтоб с ней рядом забыть обо всех других. Как там говориться: Удачный поцелуй тот, который вспоминаешь на смертном одре. Если склероз чертов не помешает… Эх… Засиделся я у вас… Пойду, пожалуй…

– Да что вы такое говорите? Еще ведь не поздно.

– Нет, поеду… Вы думаете, я к себе поеду? В пустую квартиру? Да как бы не так… У меня еще есть адреса, и пока, как вы сказали – не поздно…

Заматывая шарф, Сабуров спросил:

– А что там тот англичанин?

– Джерри?

– А я почем знаю, как его зовут. Который был в Гатчине. Шпион.

– Он… Заходит иногда на чай.

Жизнь Андрея складывалась так, что сослуживцы заменяли друзей. И в последние годы их становилось только меньше. Одно из освободившихся мест занял Астлей: вопреки своему шпионскому статусу он дружил искренне и предано. Семьей он не обзавелся, и в этом городе, в этой стране он оставался чужим. Да что там – за полтора года работы в посольстве он оставался в положении новенького. За сим, особенно ценил возможность хоть к кому-то сходить в гости, выпить чая, поговорить о каких-то пустяках, не связанных с работой: а то ведь эта война, эти бесконечные сводки совершенно надоели…

Проводив Михаила Федоровича, Андрей прошел в детскую.

Алена и Таюта уже проснулись, и сейчас было время кормления. Глядя на свою жену и дочь, Андрей спросил:

– Алена Викторовна? А как вам давно признавались в любви?

Алена улыбнулась, для вида задумалась:

– Дайте припомнить… Не далее как три дня назад вы это делали.

– Как же недопустимо давно это было…

***

…Сабуров при всей его несерьезности в интимном плане, крестным оказался просто замечательным: на крещение подарил Таюте золотой крестик, когда у нее начались резаться зубки – преподнес серебряную ложку. Не забывал он и о Фроле: ему он как-то подарил коробку из-под галош, набитую стрелянными гильзами с «Гочкиса».

От такого щедрого подарка у Фрола перехватило дух: это были практически незаменимая и универсальная вещь. Сложенные в коробку гильзы, превращались в смертоносную мину, которая само собой разрушила германский линкор, если бы тот набрался смелости показаться на глаза Фролу. Расставленные вряд, они становились несокрушимой армией, дополняя немногочисленное оловянное воинство.

Наконец, гильзами можно было стрелять из игрушечного пружинного ружья, что без сомнения превращало последнее в более грозное оружие.

Он с опаской смотрел на сестру: не придется ли делить с ней свои сокровища. Но отец успокоил его тем, что у Таюты будут свои игрушки… Заодно провел с сыном беседу о его новом статусе.

Фрол сначала невзлюбил сестру. Долгие с его точки зрения годы он был в семье самым младшим, «маленьким» или «малым», как называли его мама и папа соответственно. И тут, после рождения Таюты вдруг он узнал, что отныне он большой и за свою сестру в ответе. И должен за ней присматривать сейчас и защищать в будущем.

Кого? Этот вечно голодный, кричащий кусок человеческой плоти?..

Ему говорили, что это его сестра, девочка.

Но разве подобное могло ввести в заблуждение Фрола? Он раньше видел девочек: это были такие премилые существа, в платьицах и с длинными волосами, от которых так приятно пахло чистотой.

А это? Лысое, замотанное, словно нога в портянку, существо…

Но Таюта стремительно росла: пушок на головке превратился в кудряшки. В ее голубых глазах читалась невысказанная мудрость мира.

И Фрол понял, что любит эту девочку больше всего на свете: разве ее можно не любить? Она так похожа на маму, только маленькая, словно куколка. Папа говорил, что Таюта станет когда-то большой, выйдет замуж, вероятно уйдет из их дома.

Ха! Еще чего: Фрол тогда тоже вырастет, и не отдаст ее никому…

Но, ни Андрей, ни Фрол, ни Алена, не говоря уже о Таюте не предполагали, что этот дом им предстоит покинуть всем.

Причем довольно скоро.

Чудо-Оружие

Планета за серой пеленой была будто рядом – буквально протяни руку. Но при этом что называется: близок локоток, но не укусишь.

Соломон Арнольдович, старикашечка, приставленный к этой вещице пытался разобраться, как она все-таки работает, повторить может быть в больших размерах. Но, кажется, за годы существования Особой Экспедиции в Аккуме продвинулся в этом совсем ненамного: разве что смог подключить ее к проводу, ведущему от реактора.

Задумались о задаче, поставленной некогда покойным Столыпиным: о колонизации планеты. Хотя и тут Столыпин был, в общем-то, ни при чем. Кто-то заметил: если нам не суждено попасть на эту планету, так пусть хоть наши потомки проложат тропы по неведомой планете.

Может быть, через окошечко удалось бы просунуть младенца: как известно, новорожденный в наш мир попадает через еще меньшее отверстие. Может быть, удалось бы найти мать, которая бы отдала своего ребенка не то чтоб на верную смерть, но крайне на рисковое предприятие. Может также, у ученых не дрогнула бы рука просунуть его в нечеловеческий мир. Но как его воспитывать и вскармливать через это отверстие? В истории человечества попадались случаи, когда человеческого ребенка вскармливали, скажем, волки или другие животные. Но вместо Тарзана, благородного дикаря, джентльмена из джунглей или, в общем-то, тоже человечного Маугли, вырастал лишь волк или обезьяна в человеческом обличье.

Ученые задумались, и поскольку решения не имелось, предпочли говорить об ином, может не столь важном, но все же интересном.

Некоторые по записям профессора Стригуна стали учить иноземный язык, который называли «марсианским».

По своему мнению, Виктор Иванович очень продвинулся в расшифровке иноземных письмен, и верно мог бы себе заказать комнату или обед на чужой планете, если бы, конечно, знал, каким звукам соответствует начертание тех или иных знаков.

Записей было в избытке, при некоторых имелись рисунки. Были и какие-то звуки, которые издавал тот или иной предмет инопланетного быта. Физиологи говорили, что, видимо эти звуки, могли бы произносить инопланетяне. Свойства и строение голосового аппарата разбившихся наталкивали на мысль, что человек тоже мог бы произносить внеземные слова.

Опираясь на расшифровки Виктора Ивановича, удалось включить другую установку, извлеченную из недр летающей тарелки. Сперва это сделали в боксе, но совсем недолго: ученые выключили питание даже ранее, чем это смог сделать часовой предохранительный механизм.

Но и этого оказалось недостаточно: часть стены здания оказалась безнадежно разрушена…

Впервые за все существование Особой Экспедиции в Аккуме испытание вынесли за пределы города, к холмам.

Не долго думая, хотели испробовать ее на готовеньком, на мусульманском мавзолее.

Но Беглецкий возразил: не сметь разрушать туземное святилище, ссориться с туркестанцами.

Установку вывезли на лафете за колючую проволоку, размотали силовой кабель.

Глядеть на испытание собралось чуть не все население города.

– Не будет ли это опасно? – спросил Шульга, обводя взглядом собравшихся.

– Пустяки, – отвечал Высоковский. – Все будет хорошо…

Ровно в десять по сигналу Шульги Высоковский замкнул рубильник.

От лафета ударила прозрачная и неспешная волна, покатилась прочь. Напоминала она жаркое марево, в котором дрожит искажая все воздух.

На пути движения марева земля подпрыгивала, расходилась трещинами, порой довольно глубокими. Здание, наскоро выстроенное казаками для испытаний, разлетелось словно спичечное. Да и сам холм, на котором стоял дом, вздрогнул и пополз от зрителей.

За маревом пустились на двуколке, фиксируя скорость и расстояние. Сошлись на том, что за три версты удар инопланетной волны совершенно сошел на нет.

По установленным вешкам перемерили расстояние до холма – оно увеличилось на две сажени

Шульга ликовал:

– Это, какие просторы открываются для изменения местности! Вот представьте себе: германцы на фронте задумали наступление, на картах его подготовили… Наша доблестная разведка узнает мы узнаем об этом… Р-р-раз! И холмы сдвинулись, на месте дефиле – болото, где было поле – леса!

Ему вторил и Лихолетов:

– Можно еще поворачивать реки вспять, например, развернуть Иртыш в Туругайскую область! А также двигать горы… Вы говорите, что гора не идет к Магомету? Зато они несомненно могут идти от нас в указанном направлении. Горы можно передвинуть оттуда, где в них избыток, скажем из Тянь-Шаня.

Лишь казацкий войсковой старшина качал головой:

– Какая же польза может быть от движения гор?

– От движения гор может быть огромнейшая польза! – не успокаивался Лихолетов. – Было бы хорошо к востоку от Белых Песков воздвигнуть горную гряду. С одной стороны мы не дадим дождевым облакам уходить вглубь пустыни. С другой… Буквально с другой стороны сюда не прорвутся туркестанские холода и суховеи. Установится климат, похожий на южный берег Крыма или Гагры.

Старый казак задумался, но ничего не сказал. По его мнению выходило как-то несправедливо: ежели, положим, сделать чтоб дожди выпадали только тут, так что же останется остальным, живущим в пустыне? Там, верно, и вовсе никакой жизни не будет.

Хорошо ли это: другим мешать жить?..

***

Над установкой заругались, заспорили, чуть не подрались как над телом Патрокла.

– Малодушничаете! – кричал Шульга. – И когда! Отчизна истекает кровью! Германец и австрияк давит! А мы тут греемся на солнышке…

– Мы работаем на благо родины, – поправил Беглецкий. – Три сорта зерновых прошли испытания и сейчас внедряются в мичуринской лаборатории.

– Да что проку на фронте от зерна!

– Не скажите. Без хлеба – попробуй, повоюй.

– Так! Мне зубы не заговаривать! Нам определенно есть что дать фронту. Сегодняшнее испытание это только подтверждает!

– Но для питания установок возможно использовать только реактор! Мы оставим город без электричества.

– Ничего… Почти вся Россия без электричества живет… А кто живет с электрикой так и вовсе без реактора обходятся. Я пишу рапорт в Санкт-Петербург!

Рапорт действительно был написан и передан по телеграфу. Беглецкий воспользовался своим правом и дописал особое мнение.

Через три дня Инокентьев с еженедельным докладом прибыл к государю.

Тот принимал генерала в штабном вагоне поезда, который вот-вот должен был уйти в Ставку. Локомотив уже был под парами, воинственно давал гудки, но генерал-лейтенант Инокентьев отлично знал: сначала с соседнего пути уйдет свитский поезд.

– Как ваши подопечные?.. – спросил император.

– Рвутся в бой, – ответил генерал и протянул полученный телеграфом рапорт.

Николай с интересом ознакомился, поинтересовался:

– А вы что думаете по этому поводу?..

– С одной стороны, инопланетная аппаратура может сослужить нам службу. С другой – оно недостаточно испытано, не проводились учения во взаимодействии с войсками. На фронте оно может попасть в руки противника. Я бы воздержался от применения…

И рядом с телеграфическим рапортом было положено особое мнение Беглецкого.

Император задумался, прошелся

– Какой год вы ведете исследования?..

– С конца 1908-го…

– Семь с лишним лет… Кажется, довольно долго. Какой фронт самый близкий к вам?

– Турецкий… – вздохнул генерал.

– Турок мы всегда хорошо били и без инопланетных машин, и теперь, побьем. Иное дело – немец – противник искусный, старый…

Император подошел к карте, задумался:

– Что вы скажете о юго-западном фронте? Будто бы он ближе… Вместе с германцами воюют менее стойкие австрийцы. В случае неудачи это может пойти нам на руку.

И будто бы говорил император негромко, но Инокентьев понял услышанное правильно. А именно как приказ.

Генерал принялся рыться в портфеле.

У него заранее было подготовлено несколько проектов, в зависимости от августейшего решения. Оставалось только от руки вписать недостающее, поставить подпись.

Император удивленно вскинул бровь:

– «Скобелев»?.. А зачем?..

– До Белых Песков нет ни железной дороги, ни даже, тракта. Надобно будет перегружать, с корабля на платформу. Это может быть просто опасно: наверняка в нашем тылу действуют немецкие лазутчики и они легко донесут кайзеру, откуда прибыл эшелон с тайным оружием.