Текст книги "Литерный эшелон"

Автор книги: Андрей Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 42 страниц)

Парад

Для поднятия духа не то юнкеров, не то беженцев, Шульга провел парад.

Словно нарочно из-за туч проглянуло солнце, согрело все скупым осенним теплом. В его лучах все выглядело совсем не столь печально, как под нитями дождя.

Выглядело действо весьма красочным и впечатляющим. Впереди катил броневик. Мотор грозно рычал, из амбразур скалилось оружие. За ним, печатая шаг, шел батальон юнкеров. Шульга подумал и добавил к своему воинству половину оставшихся казаков. Они на своих конях, замыкали шествие.

Но барышни не бросали в воздух чепчики, и для этого было несколько причин. Во-первых, на улице было довольно холодно. Во-вторых, восторга ни у кого не было.

Глядя на солдат, Виктор Иванович сказал Беглецкому:

– Наступает последний парад Империи. Что сможет этот батальон пусть и с броневиком? Только героически погибнуть.

– Что делать… Что делать…

– Не сочтите меня паникером, но нам надо уходить. Двигаться вдоль берега моря, на Персию. Туда, куда шли эти несчастные.

Он указал на прибывших беженцев.

Заговорил Латынин:

– У нас телег – в обрез. Многим придется идти, дети не выдержат дороги – многие погибнуть.

– Если останемся – погибнут все.

– А что делать с нашим оборудованием? Исследованием? Бросить?

– А хоть бы и бросить… Вон… Можно и в море бросить, чтоб Совдепу не досталось.

– Трудов жалко…

– Думаете, мне не жалко? Да только себя жальче… Нет… С полпуда своих письмен я понесу на себе, хоть до Тегерана… Может даже пуд. Но что-то сожгу прямо вот сегодня… Сейчас вот…

– Отставить жечь… – распорядился Беглецкий с необычной для себя жесткостью, и тут же поправился. – Хотя, в общем, вы правы. Подготовиться надо.

– Хотел бы я знать, чем сейчас занят Данилин.

– А уж я бы как хотел…

Вечером Беглецкий велел готовиться к эвакуации. Главный ангар выходил прямо к берегу моря, и части инопланетного корабля ночью зацепили канатом, выволокли буксиром подальше в море и утопили. В теплице отобрали семена, подготовили хворост, керосин.

Остальное запаковали по ящикам. Лишнее, ненужное – уничтожали. В ход пошли инопланетные тепловые шашки. Оставили полдюжины для образца, остальными стали греть город. Те давали мягкое тепло, сгорали без золы, без остатка.

***

Латынин урезал пайки всем. Беженцы не роптали, рады были немногому даденному, но запасы таяли катастрофически быстро. Успокаивало только одно: еще до того, как будет съедена, тут, вероятно, будут большевики.

Небеса швыряли на землю нити ледяного дождя.

Беженцы и былые горожане в Белых Песках жили в холоде и крайней тесноте. Но на территорию бывшего завода долго не пускали. Ее по-прежнему охраняли оставшиеся казаки, туда же на работу продолжали ходить ученые.

Ждали вести от отряда Шульги. Ожидали юнкера-скорохода, который известит о победе, словно под Фермопилами. Вместо того весточку принес мрачный туркмен, некогда прикормленный Латыниным. Весть была дурной и оттого более ценной.

Профессор Стригун оказался прав: батальон юнкеров налетел на большевицкий полк и был разбит менее чем за пятнадцать минут.

Виноватым в разгроме оказался броневик, на который так надеялся Шульга. Он завяз в луже, и пока юнкера пытались его вытолкать на шлях. Большевики взяли батальон в «мешок», открыли огонь.

Одну из первых пуль получил Шульга. Он упал лицом в грязь, даже не поняв, что его убило.

Далее битва превратилась в избиение. От завязшего и потерявшего подвижность броневика не было никакого прока. Пробравшись за валунами, большевики его подорвали гранатой. После предложили мальчишкам сдаваться, пообещав жизнь. Юнкера сдались: им показалось, что у них нет выбора.

Юнкерам действительно сохранили жизнь. Но на очень короткий срок.

Пленных казнили долго, с фантазией, по-азиатски, за сим продвижение полка остановилось на целых три дня. Весть о надвигающейся опасности принес старый казах, который проходил мимо места битвы. Будто его заметили дозорные, но старик, приученный к пустыне, легко ушел от преследования, закутавшись в песчаную бурю, словно в плащ-невидимку.

– Плохо дело, – сообщил Беглецкий.

Но профессор явно был оптимистом. Дело было отнюдь не плохо. Оно было отвратительным до последней, невозможной степени. Город мог противопоставить полку со две дюжины штыков при необученных солдатах. Можно было попытаться уйти из города хоть вдоль берега моря, хоть прямо через пустыню. Транспорта будто хватало, чтоб, по крайней мере, покинуть город. Но ясно было: машины будут ломаться, лошади дохнуть, дети – капризиться… И умирать, умирать, умирать…

– Что делать будем?.. – продолжил Беглецкий. – Есть какие мнения?

– А может, все обойдется? – предположил кто-то из задних рядов.

Ответом ему был горький смешок. Всем было ясно: нет, не обойдется.

Пусть город и не был обозначен на картах, но кто-то из пленных юнкеров наверняка проболтается. И хотя рядом плескалась вода Каспийского моря, пить ее не было никакой возможности. Ближайшие запасы пресной воды имелись лишь тут, в Белых Песках.

– Надо уходить, – заговорил Латынин. – Где бы сейчас не был Данилин, между нами и им – большевички… Причем чем раньше выйдем, тем больше шансов, что спасутся хоть некоторые.

– А инопланетное оружие нас не спасет? – спросил Стригун.

– Маловероятно, – отвечал Беглецкий. – Сколько у нас запаса времени?..

– Старик сказал: дня два…

Беглецкий задумался.

– Погодите-ка… Есть, кажется, что называется соломоново решение. Вчера Соломон Арнольдович как раз мне показывал свои успехи в своем отделе… Может быть, мы могли бы им воспользоваться… Подождите меня тут, я сейчас его вызову…

Беглецкий ушел из кабинета.

Латынин спросил:

– А чем занимается этот самый Соломон…

– …Арнольдович?

– Вот-вот. У него есть оружие или хотя бы шапки-невидимки для всех?..

– Нет… Этого у него точно нет…

***

В это же время к стоянке полка подошел красный эскадрон.

Затянутый в кожу комэск, глядя на муки пленных спросил:

– Чего вы их тираните? Пристрелили бы, да и дело с концом!

– Никак не возможно! – отвечал кто-то из солдат. – Царь нас столько веков тиранил, а мы их сразу и на тот свет?..

– Вы их допросили?

– А как же? Обижаете! С пристрастием!

– Откуда они?..

– Туда далее, к югу есть городишко на берегу моря. На карте не отмечен. Ходу нам на дня два. Тамочки их логово. Мы маленько отдохнем, и пойдем гидру додушивать.

Комэск выдернул «маузер» и за четверть минуты дострелил пленных:

– Отдыхайте как-то по-другому…

Затем запрыгнул в седло, велел остальным:

– По коням!

– Товарищ комэск! – возмутился комиссар. – Люди устали, кони тоже! Нам надо остановиться на отдых!

– Не сметь! Завтра! Завтра утром все закончится! Не в палатках спать будете, а в домах! Все отдохнут: и кони и люди! Но пока нельзя! Уйдут ежели они в степи, а мы их не найдем – всех нас к стенке поставят! Никто головы не сносит! Вперед! Только вперед!

И действительно: кавалерия пошла вперед.

***

Утром следующего дня гудок буксира дал свой последний протяжный сигнал.

Звук этот разбудил всех в городе и мог бы был услышан за многие версты от города.

Но слышать его было некому.

После этого капитан буксира спустился в трюм и подготовленным заранее топором пробил дно своему суденышку. Затем поднялся на палубу и на шлюпке доплыл до берега. Потом точно также испорти и шлюпку.

На берегу его ждал Латынин и Беглецкий. Капитану они подали руку, вытащили на причал. Далее долго стояли, глядя, как медленно тонет буксир.

– А там будет море? – спросил шкипер. – Или хотя бы река?

– А как же без рек и морей, голубчик? – ответил Беглецкий. – Ну что, нам пора.

– Пора, – согласился Латынин.

Из кармана он вытащил заранее подготовленные монеты и швырнул их в море. То беззвучно их проглотило.

Беглецкий печально улыбнулся:

– Бросьте в воду хоть все сокровища Монтесумы – нам не вернуться… Хотя, с иной стороны, деньги там тоже не понадобятся. Пойдемте.

Колонна уже собралась на площади.

На телегах находилось лабораторное имущество. На единственный грузовик погрузили реактор. Далее собрались беженцы – немного отдохнувшие, но все также печальные.

Вдоль колонны прохаживался Пахом

Был он при двух винтовках, выглядел воинственно, серьезно и весело: он собирался в мир не то чтоб совсем знакомый, но определенно похожий на родные места.

– Готовы?.. – спросил Беглецкий скорее самого себя.

Ответом ему были многочисленные кивки головой.

– Тогда тронулись…

Беглецкий дал знак.

Заскрипели колеса телег…

***

Где-то через час в город ворвался кавалерийский отряд. Словно ураган пронесся по улицам города, ожидали сопротивления, выстрелов. Думали увидеть растерянные лица. Но не встретили абсолютно никого. Город был пуст.

На причальной башне ветер пытался сорвать «чулок» ветроуказателя. Скрипели многочисленные ворота и двери, выпуская из домов остатки тепла. Сперва рванули на территорию завода: обошли лаборатории, комнаты. В них был хорошо организованный беспорядок: аккуратно разбитая химическая посуда, мензурки, изувеченные штативы, что-то сгоревшее и расплавленное в тигельных печах. В ваннах с кислотой растворялись тела инопланетян, брошенные туда как обуза.

Горела теплица, с треском лопались стекла, облитые керосином посевы горели как факелы.

По всем приметам это был тот самый тайный город… Но всех благ земных он не сулил отнюдь. Как и везде – тут разгром, разруха… Неужто солгала Шахерезада?

– Ушли… – сообщил комиссар, будто другие этого еще не заметили.

– Пепел еще теплый… Догоним…

И снова по коням, к главной улице.

Следы телег и грузовиков вели на центральную площадь, поперек которой было установлено…

Павел сперва подумал, что некто натянул меж мачт серо-зеркальный бархат. Однако, за этим полотном не то что колонны, но и следов ее не имелось.

– И куда они все делись? Испарились что ли? – возмутился Павел.

Рядом с мачтами гудел газолиновый генератор, подключенный к какому-то устройству.

– Осторожно… Тут бомба!

Под колпаком тикал будильник, судя по стрелкам до взрыва оставалось не более десяти минут.

Матроса, бывшего гальванера, Павел спросил:

– Можешь отключить?..

Тот покачал головой.

Без шума, без треска рвущейся ткани серое полотно утратило однородность.

Из смутного зеркала лезло три существа, кои более всего из всех существ, названных человеком походили на дракона.

– Что это за твари? – испугался комиссар. – Убить их!

Лязгнул затвор, запирая патрон. Палец нажал на спусковой крючок, пули в клочья распороли ткань воздуха. Одно животное забилось в конвульсиях, орошая песок оранжевой кровью. Зато двое других, напуганные, рванули в густой воздух нового для них мира.

Пулеметчик дал очередь – но промазал.

Павел спешился, подошел к серому полотну, осторожно его коснулся: рука прошла сквозь – словно через мягкий студень. С другой стороны она не появилась, что было встречено смешками: экий фокус забавный. Но ничего: и не такое в балаганах видели.

Павел задержал дыхание и шагнул через серое.

Мгновением позже он оказался в ином мире, если не среди лета, то очень поздней весны.

На мгновение промелькнула мысль: а не плюнуть ли на мировую революцию, не остаться ли здесь, пожить в тишине и покое?..

И воздух здесь был приятен и свеж, деревья манили тенью, травы густы…

Впрочем, с травой что-то не то: какая-то она синеватая.

Где это он? Патагония? Тасмания? Новая Зеландия.

Но даже там будто нет подвижных деревьев – а ближайшее явно разглядывает Павла…

Или это все обман зрения, вызванный душной, теплой погодой?..

Павел взглянул на солнце и понял: никакого обмана зрения. Это не Земля. Рядом со здешним солнцем висело две луны, где-то раза в два меньше земной…

От серого экрана начиналась колея, которая уходила в сторону долины. Беглецы шли здесь.

И Павел снова вернулся в начинающийся снегопад.

– Они ушли на иную планету. Эскадрону – продолжить преследование.

Пронесся ропот. Пришлось пояснить:

– Я был там! – рука указала на серое полотно. – Там лето! По пояс трава и леса. Земли свободной – сколько глаза хватает! Контрреволюция думает укрыться там! Но знамя революции мы, если нужно, понесем на другие планеты! И вернемся, как вернулся я. Если захотим, конечно!

Ропот не прекратился, но стал тише: лето и земли. Сколько угодно – это звучало прельстительно.

Требовалось последний аргумент, Павел его легко нашел:

– Кто не увидит там лета – может вернуться. А я готов буду понести заслуженную кару за обман. Поэтому, эскадрон, слушай мою команду: марш!..

Но комиссар попятился.

– Нет такой команды! Я должен снестись с Ашгабадом…

Почему был упомянут Ашгабад – никто сказать не мог.

– Нет времени… Надо торопиться!

– Я не утверждаю ваш приказ, товарищ комэск.

– А я срать хотел на ваши утверждения!

Комиссар стал бледнее окружающих песков. Дрожащие пальцы, словно не принадлежавшие ему нервно начали расстегивать кобуру. Но не успели.

В руке Павла ахнул «Маузер». Пуля пробила маленькое аккуратное отверстие во лбу комиссара, зато из затылка ударил будто фонтан красного.

Комиссар рухнул на песок…

– Казнен за предательство дела Революции! Эскадрон, вперед!

Павел ударил свою лошадь коленами по бокам, но та, ничего не понимая, гарцевала на месте, не желая идти в стену. Тогда командир спешился, и под уздцы повел лошадь за собой. Та послушно ступала за хозяином.

Увидев, что стена навроде тумана или мутной воды, сотня пошла без капризов.

Эскадрон уходил все глубже в мир, совершенно чужой для человека. Вокруг бесновалась природа, в роще движущихся деревьев бродили животные, которым еще предстояло придумать название.

Через десять минут площадь опустела повторно. Только азиатский ветер, чем-то похожий на Чингиз-хана азартно катал по площади перекати-поле. И, хорошенько прицелившись, забросил один шар в створ ворот между мирами.

А затем, еще через пару минут на спрятанном глубоко будильнике часовая стрелка коснулась звонковой. Будильник вздрогнул, готовясь звенеть. Но быстрее пружины оказалась гальваническая цепь. Электодетонатор вспыхнул, сгорел за долю секунды, но успел воспламенить шашку динамита.

Прогремел взрыв. Реактор, вместо того, чтоб тихо погаснуть, выдал пиковую мощность, сгорел сам, но и убил врата.

Серое зеркало схлопнулось, втянуло само в себя. Дорога в другой мир перестала существовать.

Навсегда.

Старики

У истории был шикарный шанс закончится тем же, чем она и началась. А именно полосканием белья в реке.

За излучиной от расстрельной проруби в полынье полоскала бабка исподнее своего старика. Была она глуховата, к тому же по зимней поре замотана была в три платка, а потому выстрелов почти не слышала.

Полынья та образовалась по причине быстрой воды, которая не давала льду схватиться. Струи разбивали корку в крошево, кружили в открытой воде, а потом затягивали вниз.

Вдруг течение стало будто сильнее, начало вырывать из рук старухи белье. Та сильней вцепилась в него, потянула на себя. И вдруг увидела, что в воде тряпье сжимает чья-то рука.

Бабка хотела отпустить исподнее: испугалась, что утопленники и водяные воруют белье и, того гляди, утянут под воду старуху.

Но в край проруби вцепилась рука, над водой появилось лицо: тонкое, изможденное, заросшее.

Мужчина стал судорожно глотать воздух – как для утопленника слишком активно. После протянул руку. Бабка кряхтя помогла ему выбраться на лед.

Мужчина выполз, перевернулся на спину, долго дышал, глядя в небо.

Старухе все стало ясно: откуда этот мужчина, отчего стреляли пару минут назад. И тут же захотелось бросить этого опасного человека, быть ни причем: он из-подо льда выбрался, чай и далее не пропадет.

Но сложилось иначе.

Из-за пазухи несостоявшийся утопленник достал иконку, протянул ее:

– Она чудотворная – сама спаслась и меня спасла.

Старушка приняла иконку, подумала…

Затем перетянула мужчину на свои саночки, потянула их прочь…

***

К жестокой простуде добавился и тиф. Верно, блоха или вошь укусила Андрея в плену. Паразита смыло ледяной водой, но болезнь, пущенная в кровь, терзала плоть долго.

Но болеть было несложно: большую часть времени Андрей пребывал в забытье: ему чудилась весна, цветущий абрикосовый сад, девушка, в которую он влюблен до беспамятства. Но стоило открыть глаза, и все забывалось.

…Когда сознание возвращалось из садов райских, Андрей видел нищий домик в одну комнату. В нем, кроме себя двоих: старика со старухой.

Союз их был странным. Боевого вида старуха курила трубку с длинным чубуком. А старик читал книги и носил очки. У тех очков не было одной дужки, и старик, садясь читать, приматывал их к голове длинной бечевкой.

Еще в доме обитал кот совершенно бандитской наружности. Он любил забираться бабке на плечо и сидел, там напоминая обезьянку или попугая на плече флибустьера.

Когда болезни отступили, старик задал вопрос, который Андрей себе часто задавал до и после того дня:

– Кто ты таков?

Андрей пожал плечами:

– Андрей я… Данилин.

– А окоромя того?..

Ответа не было, впрочем, и головной боли тоже не последовало. Просто пустота.

– Ты говори. Не бойся… – подбодрил старик. – Ясно из какейных ты. Дважды два сложить я в состоянии.

– Из какейных я?..

– Большевики в Кременевке засели. Там у них штаб. И как лед на реке стал, так они к проруби водят людей расстреливать. Беляков ли, попов, дезертиров. Думают, дескать, концы в воду. Река все стерпит. Эвон, недели две постреляли так, что ниже по течению затор случился, вода из прорубей вверх пошла.

В ответ Андрей только качал головой: сказать ему было нечего. Он знал: такой страшной может быть только правда.

– Так шо с ним?.. – спрашивала старуха, пуская кольцо дыма.

– Шо-шо?.. Да дурачок он! Под водой, видать, рассудком и подвинулся. Но оно, может, и к лучшему.

– Оно и верно, – соглашалась старуха. – Бог взял – Бог дал. Заместо Ваньки будет. Тот тоже дурачок был, прости господи.

– Ванька? – переспросил Андрей.

– Да сынок наш… – ответствовал дед. – Царствие ему небесное. Его казаки мобилизовали. За веру, царя и отечество… Говорили ему, неразумному, спрячься, пережди!

– Нашли?..

– Где там! Сам пошел, говорит, мол хочу мир повидать… Ну и пришибли его у Васильевского разъезда. Это три версты отсюда не будет. Повидал мир. Да…

Возвращение

Пока Андрей лежал в беспамятстве, погода несколько раз менялась. Сперва почти неделю шел снег.

Потом солнце растопило корку сверху, затем ночью ударил мороз и, подтаявший было снег, схватился льдом. После – несколько дней к ряду шел дождь со снегом, оттепель сменялась морозами и наоборот.

Степь на десятки верст вокруг превратилась в сплошной каток.

Кое-где наст выдерживал даже лошадь, не говоря уже о человеке. Но ежели кому-то все-таки корку удавалось пробить, то он проваливался сразу по пояс.

Ранее метель прилежно замела степные шляхи. Впрочем, то было не такой уж и большой бедой: в сей край ехать решительно не было нужды кому-то ехать.

Вслед за тем случилась весна с кранным солнцем-колесом.

Оно не один день трудилось надо льдом и ничего будто сделать не могло: блестящая броня надежно отражала солнечные лучи.

Тогда весна пошла на хитрость: в одну ночь на ничего неподозревающий снег наполз с реки туман и съел его.

Наступило несколько дней сплошной слякоти.

Но солнце просушило землю, стало жарко так, словно уже и весна закончилась, уступив место лету.

Под покровом темноты холода еще контратаковали, но с каждой ночью – все нерешительней.

Андрей сидел по вечерам в углу, рассматривая медальон. Что-то связывало его с этой милой женщиной, с детьми…

Но, так и не вспомнив, укладывался спать.

***

Дел было много.

Вдвоем со стариком на лодочке ходили на рыбалку. Ставили сети, а то и просто удили. Когда потеплело – стали драть раков.

На сброшенных в реку трупах животные разжирели. Раки потеряли бдительность и вместо того чтоб прятаться от людей по норам, старались рыбаков цапнуть.

Однажды, когда Андрей рубил дрова, около дома загрохотали копыта. Трое всадников появились неожиданно, подъехав к дому по оврагу.

На фуражках у всадников была красная жестяная звезда, лица будто незнакомы. За плечами – кавалерийские карабины. У пояса – шашки.

В новой жизни Андрей уже усвоил, что от людей с подобной кокардой ему ждать добра нечего.

– Кто таков?.. – спросил один из всадников.

Андрей не нашел даже что ответить на такой простой вопрос – лишь сжал топорище сильней.

«Ударить сейчас?.. – подумалось. – Нет, не успею: порубят. Ударю потом».

– А энто Ванька мой. Сыночек… – ответствовал старик.

– Говорят, твоего сына пришибли?..

– Да может оно и лучше было, когда б пришибли, Господи прости. Контузило Ванька-то. Он и до того не шибко умен был, а так вовсе – рехнулся. Вы его не тираньте, господин военный, он нервенный да еще с топором нынче. А у безумцев, сами знаете – сил немеряно.

Из хаты вышла старуха.

– Сын, говоришь… – задумчиво проговорил краснозвездный. – От соседа, наверное. Бо он шибко на тебя не похож. Ты вон рыжий да малой, он брунет, да как бык здоровый… А ну-ка, паря, брось-ка топор, да мы с тобой поговорим. А то я тоже на германской контуженный да нервенный.

И рука большевика будто бы между прочим легла на рукоять шашки. Легкое движение и стальная лента показалась из своего убежища. Пока совсем немного – на дюйм.

Этот жест повторили его спутники.

Бросить топор?.. Тогда что помешает его убить просто так?

Долго думаешь,– пронеслось в голове.

Шашка вышла из ножен еще на дюйм…

Тогда Андрей ударил ближайшего с разворота – топор вошел выше пояса и наискосок – раскроил живот, пробил диафрагму и легкие.

Топор тут же попытался вынуть для следующего удара, но то запуталось в ремнях.

С холодным лязгом взметнулись вверх шашки.

Краснозвездный ударил косым, целя в голову. Но Андрей бросил топорище, рухнул на спину. Рядом с ним упал раненый красноармеец. Он хрипел, пытаясь зажать рану. В глазах читалась боль и мука. Но Андрею было не до того.

Ударило два выстрела, подняв фонтаны грязи около лица Андрея. Он перекатился на раненого, вцепился в его шинель, перевернулся, накрывшись раненым как щитом.

Две пули ударили в живой щит, превратив его в мертвеца.

Краснозведный прицелился лучше, но линию перекрыл конь убитого только что соратника.

Андрей выскользнул из-под трупа, вскочил на ноги.

Красноармеец через опустевшее седло попытался дотянуться шашкой. Андрей успел присесть, поднырнул под лошадью, оказался рядом. Вцепился в деревянную кобуру с «маузером», рванул ее вниз. Ремень лопнул, оставив оружие в руках Андрея. Красноармеец рубанул, но запоздало – рассек только воздух.

Грянул выстрелы: одним Андрей сшиб бойца. Ему ответил краснознаменный, но опять смазал. Тогда Андрей снова упал в грязь перекатился кувырком, выстрелил в ногу лошади краснознаменного. Та рухнула, владелец вылетел из седла, потерял «наган», но удержал в руке саблю, совершенно бесполезную против «маузера». Еще был карабин, но на ремне за спиной.

Андрей подошел к лежащему спокойно.

– Пощади… – попросил краснозвездный.

Он стал искать поддержки у стариков, но те прятали взгляд.

Повторил:

– Пощади!..

– А зачем?.. – ответил Андрей.

Нажал на спусковой крючок, немецкая механика отработала безукоризненно.

Раздался выстрел.

Старики вздрогнули. Обняли друг друга.

Андрей повернулся к ним, объяснил:

– Я иначе не мог.

Старик кивнул, но сказал:

– Уходи…

Да, – про себя согласился Андрей. – Надо уходить. Невозможно оставаться.

Здесь не его место.

***

Раненую лошадь дострелили. Убитых закопали в овраге, лишнее оружие Андрей утопил в реке – та и не такое терпела.

Прощание не затянулось. Слез не было, друг другу в глаза старались не смотреть.

Андрей сел в седло, ударил коня коленями.

Поехал не оглядываясь.

Он хотел вернуться.

Он не знал – куда.