Текст книги "Россия и Европа. 1462-1921. В 3-х книгах"

Автор книги: Александр Янов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 107 (всего у книги 114 страниц)

Справедливости ради заметим, что, комментируя полвека спустя эти невероятные обвинения Маркова, мог бы всё-таки Кожинов сообщить читателю, что могли быть и другие объяснения брезгливости, с какой относились высшие бюрократы империи к черносотенству. Например, то, что были они всё-таки людьми интеллигентными и открытое сотрудничество с воинством, в котором, как мы уже слышали, было «собрано всё дикое и некультурное в старой России», так же, как с его сотрудниками из «национально ориентированной» интеллигенции, им претило. Или то, что логика массового движения, «построенного, по словам Маркова, на тех же основаниях, на которых построился италианский фашизм», неизбежно вела в конечном счете к подмене традиционного самодержавия черносотенной диктатурой какого-нибудь русского Дуче. Или, наконец, попросту то, что от этих людей дурно пахло.

Пусть и не понимал этого по недостатку образования Марков, но ведь Кожинов был всё-таки доктором наук. И, взвалив на себя такую ответственную задачу, как реабилитация черносотенства, должен он был хоть попытаться объяснить то ожесточение, с которым сопротивлялась Черной сотне имперская бюрократия. К сожалению, ничего подобного он не сделал, позволив Маркову спокойно продолжать свою драматическую повесть о том, как правительство самодержавной России на содержании у «международного еврейства», поставило единственно лояльную опору самодержавия в стране в совершенно двусмысленное положение.

39 Там же. Там же. С. 136-137-

«Выходило так: либо – во имя восстановления поврежденной полноты царского самодержавия – ослушаться самого Царя, стать на путь восстания против правительства и силою вернуть Царю исторгнутую у Него интеллигентским обманом и революционным устрашением полноту власти... либо покориться и признавать новые законы, пока Государю-Самодержцу не благоугодно будет их изменить или заменить настоящими, полезными народу»41. Разумеется, «верноподданный Союз Русского Народа вынужден был стать на второй путь»42. Ибо «бунт против царских властей – во имя царской власти – был невозможен. Приходилось отказываться от наступательной госу– дарственно-строительной деятельности, иначе – фашизма, и отступить в глубокий тыл для сбережения святыни и знамен самодержавия»43.А это означало конец Черной сотни: «полки превратились в академии»44. Хуже того, это означало конец России: «фактически идея конституции – в образе Государственной Думы – победила идею Самодержавия – в лице Союза Русского Народа... Темная сила погубила Российскую Империю»45.Теперь для полной победы ей требовалась сущая малость: втравить человечество в мировую войну «для разгрома крупнейших ее противников – России в первую голову – и для последующего захвата власти над пораженными христианскими народами»46. Естественно, международное еврейство – оно же «темная сила»– именно это и сделало. Что доказывается документально пространной цитатой из речи фельдмаршала Людендорфа, незадолго перед тем шагавшего рядом с Гитлером в рядах мюнхенских путчистов.

Печальная истина заключалась, другими словами, в том, что не оказалось во всей России никого, способного противостоять темной

Там же. С. 135.

Там же.

Там же. С. 137 (выделено мною. – АЯ.). там же.

Там же. С. 137,139.

силе, кроме «простонародной организации». Интеллигенция? Да она с темной силой с удовольствием сотрудничала, подрывая христианскую веру, с энтузиазмом отдаваясь сатанизму. «Мережковский – типичный представитель интеллигентского антихристианства, но он далеко не один. Имя им – легион. Того же темного духа профессор Бердяев ... Но особенно вредна и опасна для христианства деятельность протоиерея С. Булгакова». Тут, однако, Марков решительно расходится с историографом, посвятившим несколько страниц как раз доказательству «черносотенства» Булгакова[156].

«В деле совращения душ и всяческого развращения ученые писатели и мыслители достигли чрезвычайных успехов... Христианская власть Императоров Всероссийских не допускала явного отправления сатанинского культа. Поэтому изнывавшие, вместе с прочей интеллигенцией, от отсутствия «свобод» сатанисты проявляли себя... в литературе.

Кто ты зельями ночными Опоившая меня, Кто ты, Женственное имя В нимбе красного огня? -

истерично вопрошал поэтА. Блок [явно же взывал, негодяй, к революции!], а философ В. Соловьев так и умер, не успев толком размежевать христианство и гностицизм, а от гностицизма до сатанизма рукой подать... Андрей Белый... этот enfant terrible российского сатанизма»[157]. В список «разлагателей русского духа» неожиданно угодили, как видим,^аже самые откровенные критики российской интеллигенции.

В отличие от историографа, Марков не устает подчеркивать именно «простонародный» характер Союза русского народа и ничуть не скрывает презрения к интеллектуалам, даже сочувствующим, даже «национально ориентированным», которыми так гордился Кожинов. Что вождь черносотенцев терпеть не мог Соловьева, зто понятно. Он был костью в горле и для Кожинова, но Булгаков...

Ничуть не лучше, впрочем, обстояло дело с чиновной бюрократией. «Если б тогдашнее правительство доросло до понимания того, что впоследствии понял в Италии Муссолини... история России была бы совсем иной. Но рожденные ползать – не могут летать?.. Неизменно – до самого рокового конца ухаживали они за смутьянами и унижали вверенную им свыше власть перед выскочками и наглецами антигосударственной Государственной Думы и всячески открещивались и отплевывались от общения с Черной Сотней»[158], этой единственной надеждой России.

Глава десятая Агония бешеного национализма

II* ^ · 1*1 ^Д кУ I w U |

и русский консерватизм

Я думаю, довольно цитировать. Общая схема рас-

суждений Николая Евгеньевича, одного, кстати, из самых пламенных трибунов «антигосударственной государственной Думы», закончившего свои дни консультантом гестапо по русским делам, ясна. Нет сомнения, что схема эта славянофильская. «Простой народ», в котором, как мы помним, сосредоточена «вся мысль страны», противостоит в ней развращенной европеизмом «публике» – интеллигенции и бюрократам – совершенно так же, как у Константина Аксакова. Только там, где у Аксакова некий абстрактный «народ», у Маркова – вполне конкретные погромщики – охотнорядцы, деятельность которых он сам и рекомендует как фашистскую. У Аксакова была утопия, а у Маркова – практика. Я не говорю уже, что аксаковская утопия вдохновлена была мечтой о свободе, а реминисценции Маркова, как мог убедиться читатель, пронизаны отчаянной тоской по «итали– анскому фашизму». Но как, скажите на милость, выглядит в свете этой драматической метаморфозы позиция Кожинова, умудрившегося взять себе в духовные наставники одновременно и Аксакова, и Маркова?

Он-то силился доказать, что разница между ними «обусловлена вовсе не неким «вырождением» идеи [камешек в огород

Соловьева – и в мой], но существеннейшим изменением самой исторической реальности: невозможно было мыслить в России и о России 1900-1910-х годов точно так же, как в 1840-1850-х»[159]. Правильно, невозможно. Только почему-то не пришло историографу в голову, что еще невозможней представить себе Аксакова, посвятившего жизнь борьбе с «душевредным деспотизмом», тоскующим по фашизму.

Это, впрочем, лишь одна сторона дела. Попросту нельзя вообразить ситуацию, при которой благородный романтик оказался бы погромщиком. И никакие «изменения исторической реальности» не заставили бы человека чести упрекать правительство России в непонимании «того, что понял в Италии Муссолини». Нет, ни при каких обстоятельствах не стал бы Аксаков Марковым.

Но, с другой стороны, не аксаковская ли консервативная утопия, утверждающая ту самую «внеевропейскую, по выражению B.C. Соловьева, или противоевропейскую искусственную самобытность России», породила Маркова?

Достаточно ведь просто спросить, кому обязан погромщик самим противопоставлением «простого народа» интеллигенции, чтобы не осталось сомнений, что вышел Марков из славянофильской шинели. У кого еще мог он заимствовать странную, согласитесь, идею, что именно в этом простом народе «сосредоточена вся мысль страны»? Откуда, если не от Достоевского, его воинствующий антиинтеллектуализм, представление о том, что интеллигенция не более, чем «чужой народик, очень маленький, очень ничтожненький»? Откуда химера, что управляться Россия может лишь посредством прямого общения простого народа с самодержавным хозяином – без «бюрократического средостения»? Разве всё это не ключевые, не фундаментальные основы той самой консервативной утопии, которая строилась в России на протяжении всего XIX века – сначала Аксаковым (как внеевропейская), потом Данилевским (как антиевропейская), потом Шараповым и Никольским (как антиеврейская)?

Мои консервативные критики откровенно намекают, что само уже рассмотрение философии Маркова в одном ряду с такими паладинами идеологии национального эгоизма, как Аксаков или Данилевский, дисквалифицируют тезис Соловьева о неминуемом вырождении этой идеологии51. Как иначе, однако, объяснили бы эти критики происхождение идей Маркова? Из каких других источников могла проистекать идеология черносотенного Союза русского народа? Даже Кожинов был честнее, предположив, что просто в «изменившейся исторической реальности 1900-1910 годов» невозможно было защищать русское самодержавие иначе, нежели методами «италианского фашизма».

Другое дело, что в реальной жизни альтернатива «италианскому фашизму», конечно, была, но состояла она, как мы сейчас увидим, в откровенном признании, что консервативная утопия, краеугольным камнем которой была вера в императивность самодержавия, окончательно выродилась и защищать её порядочному человеку больше невозможно. Как иначе истолковали бы критики, скажем, признание Л.А. Тихомирова после революции пятого года, что «Россия... прямо находится в гибели и царь бессилен её спасти»?[160]Или аналогичное признание Б.В. Никольского, что «царствующая династия кончена и на меня её представителям рассчитывать [больше] нечего»53.

В любом случае, однако, обозначился ли конец выродившейся консервативной утопии решением Маркова продолжать за неё борьбу, опираясь на гестапо, или отказом от борьбы, как в случаях Тихомирова и Никольского, ясно одно: идеология национального эгоизма обанкротилась безнадежно. Разве не в этом действительный урок вырождения благородной консервативной утопии XIX века?

См. например: РепниковА.В. Современная историография российского консерватизма. WWW.NATI0NALISM,0RG

'Зпплтмыа

Глава десятая Агония бешеного национализма

«жидо-масонского заговора»

«Италианский фашизм» оказался, однако, лишь первой вехой на пути ее дальнейшего вырождения. Знаменосцем следующего ее шага по справедливости следует признать Григория Бостунича, дослужившегося до генеральских чинов в СС и ставшего, согласно американскому историку, «доверенным лицом Гиммлера и Гейдриха», свого рода «живым воплощением родства между черносотенной идеологией и нацистской мыслью»54.

Бостунич, в отличие от Маркова, полагал себя профессиональным историком. Потому и не ограничился ссылкой на подавление Господом восстания Сатанаила-Денницы, а тщательно исследовал генезис «еврейской революции» на протяжении всей мировой истории. Высшим его достижением в глазах нацистов была графическая схема движения этой революции в виде карты Европы, оплетенной змеей. Называлась она «Путь символического Змия, долженствующего поработить весь мир под жидовское иго».

Комментарий к этой знаменитой в нацистском Берлине карте был такой: «Так как тайное жидовское правительство для осуществления своих планов пользуется своим подручным – масонством, то порабощение мира жидами изображается применительно к масонской символике в виде Змия, который, замыкая магическое кольцо, сам жалит себя^ хвост... Политический план мирного завоевания для Сиона вселенной составлен был царем Соломоном еще за 929 лет до Р. Хр.»[161].

Технология реализации этого плана была довольно проста: «Проникая в недра встречаемых им на пути государств, Змий подтачивал и пожирал все государственные, нееврейские силы, по мере их роста. Это же должен он делать и в будущем до тех пор, пока цикл

Walter Laqueur. Russia and Germany: A Century of Conflict. Weidenfeld & Nicolson, 1965. P. 122, 125.

пройденного им пути не сомкнётся возвратом главы его на Сион и пока, таким образом, Змий не сосредоточит в сфере своего круга всей Европы, а через нее и остальной мир»56.

Вот этапы этого большого пути, «i-й этап – 429 год до Р. X. – Греция в эпоху Перикла...Что пресловутая «демократия» вершила во времена Сократа, нам хорошо известно... 2-й этап – последние годы перед R X. – Рим в эпоху Августа. В это время жиды разрушили Римское государство изнутри, как тысячу девятьсот лет спустя государство Российское... использовав юное христианство, раввинисти– чески извратив его. Мы совершенно неправильно представляем себе римские гонения на христиан как преследование веры»57.А как правильно? Бостунич объясняет, а я только воспроизвожу его текст (включая умопомрачительные орфографию и стилистику): «Так называемые первые христиане были жидовский пролетариат, ухватившийся за проповедь Христа вовсе не с точки зрения отречения от мира сего, а с точки зрения чисто по жидовски извращенного осуждения скопидомства, что было жидами истолковано в стиле столь знакомого нам «грабь награбленное», то эти первые христиане стали на практике – нечто вроде первых коммунистов, которые под управлением жидов Ленина (Ленин был усыновленный русскими недотепами жидок) уничтожали на святой Руси все честное и порядочное, главным образом заботясь набивать свои карманы»58.

В том, что перед нами антихристианство почище «Кода да Винчи», сомнения нет. Нацисты это поощряли. Но сочувствующие им православные иерархи -они-то как же? Тоже сочли мучеников христианства «жидовским пролетариатом»? Бостунич, однако, идет в своём языческом рвении дальше. «Не за то Нерон и прочие бросали первых христиан (жидов) на растерзание зверям, что они во Христа верили, а за то, что они государство подрывали и чернь на лучших людей натравливали. Довольно, наконец, повторять глупости, что втемяшили в наши детские головы – пора, наконец, узнать историю,

Там же.

Там же. С. 132.

Там же.

какой она была, а не как ее расписали жиды, масоны и мракобесы»59.

Вернемся, однако, к этапам. Итак, «з-й этап – 1552 год – Мадрид в эпоху Карла V. 4-м этапом я считаю 1648 год, местом – Лондон, когда фанатик Кромвель (который, к слову сказать, был масон)... стал орудием жидов! Ибо он в их интересах преступил даже масонские заповеди, послав на плаху короля Карла Стюарта, который тоже был масон! От совершенной Кромвелем революции выиграли одни жиды, получив давно желаемое равноправие, приведшее в наши дни к тому, что жиды управляют этой подлейшей из стран мира ... 5-м этапом я считаю эпоху французской революции (1789-1801), местом – Париж, когда жиды-масоны, свергнув монархию, разорили Францию, но добились равноправия»60. Ну и так далее, в том же духе, покуда Змий не прибывает, наконец, в Россию.

Само собою разумеется, что «осуществить заветную мечту жидов – завоевать весь мир – невозможно без порабощения i/б его части». Отсюда «1881-й год – Петербург, убийство императора Александра II жидо-масонами. Когда Желябовы смеются – Россия плачет [и народовольцы оказались, как видим, жидо-масонами]. Далее путь Змия: Москва – Киев – Одесса, и мы воочию видели, как этот страшный путь совершился... вся русская «великая и бескровная» революция, как по нотам, была разыграна по планам интернационального воинствующего жидовства и является осуществлением их заветной мечты – поработить весь мир, а нас, христиан, сделать своими рабами... Вся революция – жидовское дело». Самое страшное, предрекал Бостунич, разыграется, однако, в ближайшее десятилетие (его двухтомник вышел в 1928 г.), когда развернется «последний этап перед победоносным возвращением головы Змия в Константинополь»61.

Всякому, кто имеет хоть первоначальное представление о европейской истории, путешествие вышеозначенного Змия безусловно покажется бредом. Что, впрочем, не помешало деятелям «арийской» науки в нацистском Берлине воспринять его как первостепенное открытие. Оно, собственно, и послужило ключом к карьере Бостунича в интеллектуальных кругах СС. В его безумии они несо-

Там же.

Там же. С. 132-133.

мненно усмотрели систему. Две вполне прагматические цели во всяком случае просматриваются в нем ясно. Во-первых, представить «жидовскую революцию» в России как одно из заключительных звеньев гигантского глобального плана завоевания мира. И притом не какой-то абстрактной «темной силой», как у Маркова, но уходящим в глубь веков «жидо-масонским» заговором – сточной хронологией его триумфов и вытекающими из них историческими нравоучениями.

Вторая цель заключалась в том, чтобы представить большевизм агентом этой древней каббалы, отождествить его с вековой кровожадной мечтой еврейства. Так, собственно, Бостунич и говорит: «Большевизм – это стремление жидов всего мира к уничтожению христианских государств»[162]. Или еще лучше: «Экскремент вывороченных мозгов жида Карла Маркса разбудил дремавшие низменные инстинкты несчастных гоев на радость жидам ... стал средством внутреннего душевного разложения арийцев»[163].Гитлеру нужен был тезис, способный объединить все консервативные силы Германии так же, как и все фракции его собственной партии. Вот почему в его руках средневековый бред Бостунича станет инструментом мощного пропагандистского наступления на ценности современной цивилизации. И обойдётся он в конечном счете человечеству в шестьдесят миллионов жизней. Следует, однако, и Бостуничу отдать должное. Разыграется мировая трагедия действительно в ближайшее после выхода его книги десятилетие.

Эсхатологическая истерика

Глава десятая Агония бешеного национализма

Но самая любопытная фигура в этой компании бешеных пророков все же не Бостунич, а Ю.М. Одинзгоев. Любопытен он прежде всего тем, что мы ровно ничего о нем не знаем – ни года и места издания его книги, ни даже настоящего его имени. По какой-то причине человек этот не пожелал открыться ни современникам, ни потомкам. (Может быть, кто-нибудь из читателей окажется счастливей меня и разгадает эту тайну.) Ясно лишь, что Одинзгоевявно означает «один из гоев». Из текста следует также, что вышла его книга после поражения Врангеля в 1920-м, но до Генуэзской конференции 1922-го, следовательно, скорее всего в 1921 году.

Более того, это, похоже, единственная из работ наследников выродившейся утопии, преследующая совершенно конкретную политическую цель: напугать христианско-демократические, консервативные и антисемитские круги в Европе с тем, чтобы предотвратить именно эту конференцию, на которой западным политикам предстояло впервые сесть за стол переговоров с большевиками.

Поэтому Одинзгоев, в отличие от Маркова и Бостунича, обращен не в прошлое, а в будущее. Его пророчество можно, пожалуй, назвать эсхатологической истерикой.

Опирается автор совершенно очевидно на еще одно знаменитое пророчество К.Н. Леонтьева, вынесенное в эпиграф этой главы (приправленное, разумеется, рутинной в этом славянофильском поколении истерической антисемитской риторикой). Да, утверждает Одинзгоев, антихрист родился. И, как предсказал Леонтьев, родился в России, которая и стала соответственно его плацдармом в сердце Европы – накануне финального штурма истерзанного войной континента. И означает его рождение предвестие Апокалипсиса.

Что русская революция есть «действие антихриста в лице Израиля, – пишет Одинзгоев, – не подлежит ни малейшему сомнению, как не подлежит сомнению и грядущее жесточайшее отрезвление после воцарения антихриста в лице Всемирного Деспота из Дома Давидова, предсказанного нам Апокалипсисом и явно ныне подготавливаемого к выступлению на сцену иудо-масонами, при всемерной поддержке и пособничестве «христианских правительств», на 3/4 состоящих из представителей «избранного народа» и его наймитов-христиан, ставленников франкмасонско-жидовского тайного союза!»[164]. Узнаете стиль Михаила Назарова? Как же они все-таки однообразны, все эти пророки. И как легко угадать, что будет дальше...

Дальше речь пойдет само собой уже не о России, но о мире, «так

как буквально нет ни одного государства, где за спиной официальных представителей власти не скрывались бы жиды, истинные руководители международной политики и вдохновители интернационального социалистического войска, в лице представителей всех без исключения социалистических партий и рабочего класса – орудия франкмасонско-жидовских властителей»65.

За этим следует, скорее, поток сознания с бесконечными повторениями одного и того же. Очень похоже на речи Гитлера. Вот послушайте: «Европе уготован тот же путь... Час расплаты за безумную податливость извергам рода человеческого приближается, и обманутые собственными вождями народы на собственном опыте не замедлят убедиться в уготованном им кошмарном грядущем в социа– листически-болыиевистском эдеме, под властью еврейского Совнаркома, не замедлящего, без сомнения, выявить свою истинную сущность человеконенавистнического и антихристианского сверхправительства, стремящегося всех привести к одному знаменателю, обратив в рабов «избранного народа» и его царя-деспота сионской крови. Катастрофа близка, при дверях»66.

Странным образом неотразимо напоминает это исступленное заклинание уже цитированный нами прогноз, сделанный полстолетия спустя (разумеется, без совершенно уже в ту пору неуместной антисемитской орнаментировки). Помните, «коммунисты везде уже на подходе – и в Западной Европе и в Америке. И все сегодняшние дальние зрители скоро все увидят не по телевизору и тогда поймут на себе – но уже в проглоченном состоянии»?67.

Впрочем, разве и в наши дни не предупреждают новые пророки – все стой же одинзгоевской уверенностью, – что «на подходе» НАТО и кошмарные цветные революции, вдохновленные и «проплаченные» Америкой. В 1920-е, однако, роль Америки во всем этом ужасе оставалась совершенно неясной. Ни Марков, ни Бос– тунич, ни даже Одинзгоев её даже не упомянули. Секрет, похоже, прост. Сверхдержавой была тогда Англия, она и присутствовала в этих диатрибах в качестве, естественно, «подлейшей из стран мира». Америка была ни при чем. Вот это непростительное упущение постреволюционных бешеных пророков и пытаются восполнить сего-

Тамже. С. 225. Там же. С. 213,207. Вече. №5.1982. С. 12.

дняшние одинзгоевы.

Как бы то ни было, в том, как спасти мир от наступающего Апокалипсиса, постреволюционные пророки легкомысленно соглашались с Бостуничем, что «наступление остановит только восстановление законной монархии в России. Заминка, которая произойдет в жидовских рядах в этот момент, будет началом их отхода с передовых позиций, а там мы спасем гнилую Европу (хотя и не следовало бы этого делать). Спасем просто потому, что этим мы себя навеки обезопасим от повторения жидовского нашествия»68.

ды оппонентов, которые мы только что цитировали. То же самое, вероятно, что ответили бы, будь они живы, декабрист Никита Муравьев или философ Владимир Соловьев: давайте разберемся, что мы знаем, а чего не знаем. Мы знаем, например, что победа большевистского правительства Ленина-Троцкого в октябре 1917-го и впрямь была для России великим несчастьем. Но мы не знаем – и, слава Богу, никогда уже не узнаем – меньшим или большим несчастьем была бы для нее победа правительства, скажем, Маркова-Пуришкевича.

Разве сумело бы оно без жесточайшего террора подавить крестьянскую пугачевщину и вернуть землю помещикам? Разве мыслимо было для него без железной диктатуры сохранить единую и неделимую, когда побежали от нее, как от чумы, этнические меньшинства? Разве удалось бы им «спасти гнилую Европу от повторения жидовского нашествия», не объявив ей, подобно Николаю I, войну – крестовый поход? Разве смогли бы они без газовых камер осуществить «окончательное решение еврейского вопроса» или, выражаясь языком Бостунича, «отрубить хвост жидо-масонскому Змию» в России, а тем более в мире?

6*БостуничГ. Цит. соч. С. 125.

Не знаем мы, другими словами, чем отличалось бы правительство Маркова от фашистского. Ведь не случайно же Бостунич так высоко продвинулся в иерархии СС. И не случайно так горько оплакивал Марков – и уже в наши дни Кожинов – Черную сотню, которая была в конце концов не более, чем «русским изданием национал– социализма»[165]. А в том, что победи эти люди, «не Струве, а Марков будет править Россией именем царя»[166], и что именно поэтому «монархия из нейтральной политической формы становится огромной политической опасностью для России»[167], не было у Федотова никаких сомнений.

Короче говоря, если и по сию пору не знаем мы ровно ничего ни о «франкмасонско-жидовском тайном союзе», ни о «политическом плане, составленном царем Соломоном», ни тем более о падшем ангеле Сатанаиле-Деннице, которых звали в свидетели цитированные выше пророки, то ведь очень хорошо мы знаем, что нес России и Европе фашизм. А именно – рабство и смерть. И как же в таком случае назвать тех, кто с ним по собственной воле и с большим даже, как мы видели, энтузиазмом сотрудничал?

Никаких других комментариев и не требовалось бы, собственно, к их безумным иеремиадам, когда бы не жестокий факт, что совершенно серьезно приходилось с ними спорить Федотову. Когда бы, иначе говоря, не жила значительная часть русской эмиграции идеей смены «одного тоталитаризма другим»[168]. «Многие скажут: фашизм придет на смену сталинизму и это уже огромный шаг вперед».[169] Он отвечал, что «сталинизм есть одна из форм фашизма, так что этот исход равнозначен укреплению выдыхающегося фашизма с обновлением его идеологии»[170]. Или что «фашистский проект представляется наиболее утопическим и вредным вариантом русской диктатуры»75.

Но о чем же еще могло свидетельствовать мнение этих «многих»,

предпочитавших тогда фашизм, если не о том, что агония бешеного национализма, которую мы здесь наблюдали, отражала вовсе не безумие нескольких осатаневших идеологов, но была явлением важным, массовым, отражавшим, по выражению Владимира Варшавского, «дух времени – могучее притяжение фашистской революции»?76 Вот же еще почему так страшно и трудно агонизировало в 1920-е русское средневековье. Это мы знаем.

Чего мы не знаем, это действительно ли ушло оно уже в небытие вместе с поколением Маркова и Бостунича. Или усилия Кожинова с Назаровым сулят ему еще одну – на этот раз последнюю – вспышку. Как бы то ни было, одно знаем мы, я думаю, теперь точно. Не дай нам Бог увидеть когда-нибудь у власти в России людей, подобных героям этой главы.

Глава десятая

ПрИ Ч6М ЗДбСЬ Агония бешеного национализма

нечистая сила?

Остается еще, однако, вопрос о происхождении Катастрофы. Марков, как мы слышали, полагал, что «темная сила погубила Российскую империю». Бостунич уверял нас – и свое эсэсовское начальство – что Катастрофа, «как по нотам была разыграна по планам интернационального воинствующего жидовства и является осуществлением его заветной мечты – поработить весь мир, а нас, христиан, сделать своими рабами». Ю.М. Одинзгоев, а в наши дни Назаров, приплели сюда еще и «антихриста в лице Всемирного деспота из дома Давидова». Логично предположить, что Федотов ответил бы на все это так же, как знаменитый астроном Лаплас на вопрос Наполеона о существовании Бога: «Мне в моих занятиях не случалось нуждаться в такой гипотезе».

При чём здесь в самом деле антихрист или интернациональное жидовство, если «наша великолепная реакция-даже в Достоевском и Леонтьеве – всегда несла в себе разлагающее зерно морального порока»?77 Если «для Польши Россия действительно была тюрьмой,

Варшавский В. Цит. соч. С. 57. Федотов Г.П. Цит. соч. С. 183.

для евреев гетто»?[171] Если на первые же признаки пробуждения национального самосознания в этнических меньшинствах империи «русские националисты... ответили травлей инородцев, издевательством над украинцами, еврейскими погромами», и «два последних императора, ученики и жертвы реакционного славянофильства, игнорируя имперский стиль России, рубили его под корень»?79 Если подавляющая масса населения страны, ее крестьянство, было не только ограблено в ходе Великой реформы, но и вообще обитало совсем не в том измерении, не в той, можно сказать, реальности, что ее культурная элита? Если имперская бюрократия до последнего вздоха свято верила архаическим славянофильским мифам о «славянском братстве» и Царьграде и понятия не имела, чем дышит ее собственный народ?

Ну какое, спрашивается, могла иметь ко всему этому отношение нечистая сила? Вот что действительно имело к этому отношение: в отличие от всех других великих европейских держав, кроме Германии, русская политическая элита не сумела создать защитные механизмы, предохраняющие страну от национальных катастроф.

Именно поэтому, когда в воздухе запахло грозой, не оказалось в России ни гарантий от произвола власти, ни сильных и пользующихся доверием общества институтов, воплощающих эти гарантии, ни идей, способных мобилизовать культурную элиту на защиту гибнущей страны. Не мифические происки антихриста предотвратили в России формирование этих гарантий и защитных механизмов, а вполне реальное сопротивление самодержавия политической модернизации. И объяснялось его сопротивление вовсе не одними лишь помещичьими классовыми интересами, как нас учили, но вполне определенной совокупностью идей, которыми это самодержавие жило и дышало. Ядром этой роковой для страны идеологии было, как мы видели, то самое карамзинско-уваровское представление о внеевропейской «самобытности» отечественной культуры.

Между тем «национальная культура, – объяснил нам Федотов, – не есть завещанный предками мертвый капитал, а живая творческая

сила, создающая новое, еще небывалое, еще не расцененное ... Национальная душа не дана в истории. Нация не дерево и не животное, которое в семени несет в себе все свои возможности. Нацию лучше сравнить с музыкальным или поэтическим произведением, в котором первые такты или строки вовсе необязательно выражают главную тему. Эта тема иногда раскрывается лишь в конце»80.

Другое дело – и в этом главная ценность реакции бешеных, в которой я так подробно пытался разобраться, – что в их фантасмагорических гипотезах о происхождении Катастрофы, отразилась, как в капле воды, средневековая природа этого карамзинско– уваров– ского консервативного мифа, в той или иной форме управлявшего умами русской культурной элиты на протяжении почти двух столетий.