Текст книги "В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)"
Автор книги: Prosto_ya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц)
Странный и чужой Итачи. Но по-прежнему неизменно безупречный.
Его взгляд и холодный, и надменный. Его дыхание и горячее, и порывистое.
Итачи может смотреть с выдержкой и лаской, может что-то вкрадчиво шептать – почему у Саске внутри все замирало, едва его уха касался этот невозможный для холода шепот?
Брат, брат, брат.
Итачи.
Он сам толкался в горячую руку Саске, который водил плотно сжатой ладонью по твердому пульсирующему члену, ласкал его напряженную, горячую и влажную головку, подушечками пальцев перебирал бархатную кожу и сгибал до боли свои ноги в коленях. Ослабевшее и перекрутившееся юкато почти упало с его спины; Итачи, приподняв брата за обнаженные плечи над татами, смотря в его лицо с невыносимой нежностью и страстью, толкался все быстрее, что-то шепча и набирая темп собственной ладони, которая сжимала и обхватывала, двигалась и мучительно медленно замирала на члене младшего брата, дотрагиваясь до головки и опускаясь к основанию, скользя ниже, сжимая пальцы, и снова вверх, накрывая бархатную кожу.
Наслаждаешься, маленький брат? Это я позволил тебе это, я открыл для тебя это, я отдал себя в твои руки.
Помни об этом всегда, мой Саске.
Саске втянул в себя воздух. Чем быстрее он толкался, тем быстрее работал своей рукой, уже не в силах сдерживать первоначальный дразнящий темп, сменяя его на более жадный. С губ рвалось сбитое дыхание, хрип, бессвязные слова, пока Саске не перестал невнятно шевелить языком; не зная куда деть себя от волны жара, он начал кусать губы Итачи, дерзко и властно врываться в его рот и свободной рукой обнимать его голову, стискивая волосы до боли – жизненно важно коснуться его с одновременными грубостью и лаской. Саске все так же смотрел в глаза напротив, окончательно сходя с ума от власти темных и бездонных зрачков.
Они одновременно дотрагивались друг до друга: то кончиком пальца надавливая на влажную головку, то своей ладонью быстро и туго проводя по всей длине гладкого и твердого члена, то замирая в последних секундах перед вспышкой. Они скатились на бок, грубо толкаясь в руки друг другу, извиваясь и ногами обнимая бедра друг друга. Саске, отдавшись в руки брата, прогнулся в пояснице, откидываясь назад. Толчки Итачи подбрасывали его, а свои собственные опускали снова вниз, и так без конца. Все завертелось перед глазами, стерлось, вылетело из памяти, даже то, что ширма была только прикрыта, но никто не обращал на это внимания, отдаваясь в свои жадные руки и терзая свободными все, что только попадало на пути. Они разорвали по швам юкато друг друга в некоторых местах, скользили пальцами по обнаженным спинам и плечам, сдавливали их до синяков, расцарапывали до красных отметин и задыхались.
Итачи прижался губами к виску Саске, на секунду в изнеможении закрыв глаза. Он уже не помнил, что именно делал в этом дыму наслаждения, но только точно чувствовал под свободной рукой влажную прогнутую спину горячо желанного брата, ее совершенный изгиб, пылающий, подвижный и живой, позволяющий чувствовать самого себя, жить, ощущать и оставляющий после себя неудержимое желание дальше и дальше продолжать существовать в этом мире. Так забавно было сейчас отдаваться эмоциям, Итачи даже не мог и подумать, что это восхитительно – так быть с кем-то вместе.
Восхитительно.
От чего он пытался отказаться?
Это было особое непередаваемое чувство, отличающееся от жизнерадостности и силы, от любви и боли. Другое, иное, странное.
Итачи, зажмуриваясь, резко толкнулся в последний раз, мучительно медленно проводя по всей длине пульсирующего члена брата ладонью, и замер, утыкаясь носом в его шею, ощущая, как Саске несколько раз судорожно вздрагивает, стискивая свои пальцы и замирая, обхватив бедра Итачи своими ногами.
Потом Саске расслабился, резко, мучительно резко, с облегчением смотря вверх, бестолково открывая губы и обмякая на татами.
«Что это было?».
Итачи глубоко дышал, пытаясь унять дрожь и восстановить дыхание. Он только сейчас, снова перевернувшись и позволяя брату притянуть себя ближе, почувствовал, как тот обнимает одной рукой его за талию, не выпуская из ослабевшей и разболевшейся руки его член. Вокруг резко стало темно и тихо, что пронеслась мысль о том, как вероятно были хорошо слышны в этой ночи их стоны, но все же вряд ли их услышали: братья пытались сдерживать себя как могли.
– Что с этим делать? – Итачи отстранился, когда Саске вытащил из белья брата свою руку, разглядывая на ней белую жидкость, крупными каплями застывающую на коже. Итачи последовал его примеру, начав рассматривать свою покрасневшую ладонь. Но недолго думая, он кончиком языка начал слизывать все со своих пальцев.
Язык плавно и медленно очерчивал ладонь, заглатывал пальцы, и Саске не мог просто так смотреть на это: он тоже начал облизывать свои перепачканные солоноватой жидкостью подушечки, не сводя взгляда с брата и копируя каждое его движение.
– Спи, – Итачи убрал свою руку, – спи, Саске.
– Боже, – Саске, не поправляя одежду, откровенно обнажившую его горячее бедро и плечи, так и растянулся на татами, не заботясь о том, чтобы разобрать хотя бы для брата свой футон, обнимая того и сжимая смятый воротник его юкато. – Как я раньше жил? Я не понимаю, как я раньше не мог догадаться или решиться пойти на такой шаг первым. Мне кажется, что какая-то преграда, сдерживающая мой… не знаю, как сказать, мой… мое развитие, этой преграды не существует. Я чувствую себя свободным и сильным.
– Так и должно быть. Теперь засыпай, а я пойду, заодно плотнее закрою седзи. Все-таки думаю, это не вариант для нас, если родители увидят тебя в таком виде.
– К черту, – Саске не дал Итачи попытки встать, обвивая его тело ногами и прижимаясь своим лбом к его, – пусть видят. Пусть все видят, я больше… мне все равно.
– Отец скажет, что я испортил тебя, – серьезно и без насмешки в голосе ответил Итачи.
– Помирись с отцом, – тон Саске приобрел настойчивые и требовательные нотки. После секунды оцепенения он уютно уткнулся носом в щеку брата, осторожно засопев в нее.
«А ведь правда, они могут увидеть».
Но почему-то сейчас эта мысль казалась действительно ничтожной и пустой, смешной, ничего не значащей. Саске даже показалось, что он хочет, чтобы все увидели, что они сделали с братом. Почти сделали.
Без границ, только бы теперь быть без границ.
– Спи, я все улажу, не волнуйся, – голос Итачи всегда успокаивал, вселял доверие, и Саске подсознательно успокаивался и верил, особенно сейчас, когда его по-настоящему тепло и крепко обнимали родные руки. Было привычно и совершенно не стыдно, как будто они всю жизнь делали это вместе.
А, впрочем, чего стыдится? Саске откровенно не мог понять, почему раньше не дошел до таких мыслей своим путем.
«Итачи все же обошел меня», – мысленно усмехнулся он, растворяясь во сне.
Саске окончательно раскрепостился: он, заснув, выбрался каким-то образом из-под брата, навалился на него всей тяжестью своего разморенного сном и изнеженного теплом тела, развалился и оплел руками и ногами Итачи, как тигр или лев сжимает в огромных и сильных лапах свою добычу: с такой силой Саске сдавил старшего брата.
Итачи только улыбнулся. Он удобнее повернул голову и не сделал попытку выбраться: ему нравилась властная поза брата, доказывающая право на полную принадлежность старшего брата младшему.
Однако как только Итачи, прислушавшись к тихому дыханию Саске, окончательно убедился, что тот спит, он мягко и медленно, стараясь не делать лишних движений, выбрался из-под брата. Запахнул крепче юкато, затянул оби, краем глаза заметив, что младший брат во сне неосознанно повернулся, словно пытаясь найти покинувшее его тепло. Все, что Итачи мог сделать для Саске, это накрыть его одеялом, поправляя сбившееся юкато на плечах и спине. Задержав свой взгляд на младшем брате, Итачи скользнул за седзи, плотно закрывая их с другой стороны.
В коридоре было холодно и неимоверно тихо. После того, что произошло, обстановка вне комнаты Саске казалось нереальной, чуждой, враждебной. Итачи прислонился спиной к стене.
Несмотря на холод и пустоту безжизненного коридора, он никогда так ярко не чувствовал горячее дыхание собственной жизни.
***
Та неприятная суета, которую с утра устроила мать, доставая из больших связок, обмотанных старыми кусками тряпок, благовония и большие сухие цветы из плетеных корявых банок, Итачи сразу не понравилось. Он долгим и внимательным взглядом смотрел, стоя в раскрытых седзи, как Микото, сидя у их очага, раскладывает все на деревянной табуретке, берет в руки каждый цветок, готовый тут же рассыпаться, и вдыхает его уже приглушенных запах увядших трав.
Вывод из всего этого следовал один: сегодня стоило ждать гостей.
Гости были часты в доме главной семьи клана. Собирались они по разным поводам: семейные ли празднества, клановые, собрания ли, чаепития, неформальные приемы, торжественные советы с представителями других кланов деревни и ее правительства – часто, очень часто в поместье устраивали приемы, поэтому приготовления к каждому было делом трудным и кропотливым, часто утомительным, как и уборка. Но доходы семьи, величина поместья, прекрасный сад, дух традиций – все это позволяло собирать в доме подобные компании.
Итачи нахмурился. Он с детства не любил гостей даже не потому, что в это время его дом становился проходным двором, а потому что приходилось сидеть перед гостями с семьей в лучшем месте и не забывать о почтении и традициях вне зависимости от того, что ты думаешь о всех этих людях – извечное лицемерие, и все знали о нем. Чинные мужчины, в которых так же текла кровь Учиха, всегда гордо и одновременно с уважением оглядывали старшего сына Фугаку, признавая еще ребенком его, их будущего главу, как равного себе.
Итачи не мог сказать, что ненавидит все это, скорее его утомляло обильное внимание, утомлял шум, и, будучи необщительным и нелюдимым человеком, он тяжело и с неохотой переносил такие испытания. Даже Саске, которому сперва было и лестно, и любопытно сидеть среди взрослых людей, впоследствии это надоело, а все, что долго вызывает отвращение, в конечном итоге перетекает в ненависть.
Итачи, едва сдерживаясь от того, чтобы все-таки поинтересоваться планами родителей, пошел дальше, ступая по еще не прогретому первыми лучами солнца деревянному настилу. В саду отдаленно и коротко стучал бамбуковый фонтанчик, журчала вода, ветра и вовсе не было, как будто все разом замерло в воздухе вместе с дурманящим запахом сладостных цветов.
Проходя мимо пустующей в тени гостиной, у входа в которую темнела фигура отца, Итачи внутренне напрягся: сейчас, после утреннего визита к Хокаге, ему совсем не хотелось видеть отца. Неделю назад он искренне принес свои извинения отцу, Итачи даже сомневался в правильности своего поступка и хода мыслей. Фугаку не стоило этого слышать, все равно делу бы это не помогло, но подтолкнуло бы на ненужные подозрения и волнения.
– Итачи, подожди.
Итачи знал, что его позовут, потому намеренно замедлил свой шаг, останавливаясь ровно перед отцом и коротко кланяясь ему.
– Доброе утро, отец.
– Пошли, поговорим, – Фугаку развернулся, проходя в гостиную.
Он как всегда садился у стены напротив седзи в сад, скрестив ноги и оперившись по-мужски крепкими руками о колени. Итачи не унаследовал этой мощи рук, они перешли младшему из братьев, а изящество Микото – Итачи. Фугаку всегда смотрел прямо, твердо и смело, в его зрачках отражалось то, как напротив присаживался напротив на пятки Итачи, покорно складывая руки на коленях. Смотрел он все так же, без страха, но как будто отстраненно, пусто и безразлично.
Отец был в своем темно-зеленом домашнем юкато. Он давно не был на миссиях, забыл, как это, сидеть в засаде с оружием в руках, в памяти остались только молодые годы, когда у него еще была лишь невеста, а не как позже молодая жена; сейчас как глава клана он только распределял задания с советом между своими шиноби.
– Я все утро искал тебя. Где ты был?
Итачи опустил глаза вниз.
– Мне нужно было посетить Хокаге. Думаю, вы понимаете, чем вызвано его волнение.
Фугаку поджал губы: тема этого разговора явно была не к месту.
– Об этом поговорим позже, в присутствии совета клана. Тебя пока не должно это волновать. Я не желаю, чтобы эти проблемы портили вашу с Саске жизнь. Итачи, сегодня вечером я устраиваю чаепитие в поместье. У Учихи Ре-сана родился сын.
– Я рад за него и его семью, отец. Мои поздравления. Но почему праздник у нас?
– Праздник не у нас и не по этому поводу. Семья Ре-сана еще не празднует рождение ребенка. Сегодня наша семья устраивает чаепитие с другими целями.
Итачи покорно склонил голову в знак согласия.
Он иногда ненавидел эту покорность. Терпеть не мог склонять голову и соглашаться. Но и по-другому поступить он не смел. Хотя бы из-за уважения к своему родителю.
– Но мне же необязательно быть там? У меня…
Фугаку тяжело вздохнул, как будто пытался совладать с раздражением и усталостью.
– Итачи, на сей раз обязательно с начала до конца. Не позорь нашу семью, ради Богов. Саске быть необязательно, а вот ты пойдешь.
– Я думаю, это лишнее, – Итачи равнодушно смотрел мимо отца, в стену. – У меня дела, мне некогда. Я должен подготовиться к сложной миссии, на которую отправлюсь завтра утром. Я планировал собираться весь вечер. Простите, отец. Думаю, вы понимаете, что это значит.
Итачи незамедлительно встал с пяток, совершенно спокойно и без вызова смотрел на отца.
В клане, с отцом, ничего не добьешься, никакой свободы, только с каждым годом цепей все больше.
Если бы он стал главой Учиха, все было бы легче и лучше, все было бы по-другому.
– Какая еще миссия? – напрягся Фугаку.
– Не могу сказать, – тихо, но твердо ответил Итачи, – она тайная. В любом случае, прежде всего, я – шиноби Скрытого Листа.
– Прежде всего, ты – наследник Учиха.
– Не думаю.
– Что опять за дерзость с твоей стороны? Итачи, – Фугаку так же встал напротив сына, напряженно сдвигая брови, но говорил он спокойно, без злости, с усталостью, – в последнее время я не узнаю тебя. Что случилось? Ты можешь мне сказать? Я помогу, решу сам твои проблемы, что бы ни стряслось. Если я, твой отец и пока что глава клана, сказал, что ты пойдешь, значит, ты отложишь все дела, какими бы они ни были; я, если что-то серьезное, договорюсь обо всем и со всеми, даже с Хокаге и старейшинами, они мне никто, ты в первую очередь мой сын, а не их верный пес. Ты меня понял?
– Я не хочу с вами спорить, – спокойно начал Итачи, ни разу не шевельнувшись за время всего разговора, – но вынужден не согласиться, хоть я и ценю вашу заботу обо мне и семье, отец. В первую очередь, я – шиноби, который должен выполнять свои задания и подчиняться деревне. Клан еще не моя ноша. Я вам уже сказал, что думаю по поводу всего этого. Или не приказывайте мне больше, или дайте руководить кланом, чтобы я смог чувствовать на себе всю ответственность. Вы все решаете за меня, я не могу с этим согласиться, даже если вы делаете это из лучших побуждений. У меня и так многое отнимают и многое запрещают, а вы не закон, и как бы я вас ни уважал и ни почитал как отца и главу клана, простите, но на праздник я не пойду: я буду готовиться к миссии. Мои извинения гостям, и особенно прошу прощения у вас, отец.
Поклон.
Фугаку обреченно вздохнул.
– Ты точно не из мира сего, я больше не понимаю тебя, Итачи. Почему с твоим младшим братом все легче и проще, чем с тобой, скажи? Почему мне легче с ним говорить? Почему я вижу от него адекватный, взрослый ответ на свои вопросы? Почему ты как будто чужой нам, когда твой брат так дорожит нами? Я вас воспитывал несколько по-разному, но это ничего не значит, почему вы такие разные? Бери иногда пример у Саске, Итачи. Хоть в искусстве шиноби тебе нет равных, но в некоторых вопросах тебе стоит поучиться у брата.
Итачи приподнял брови, едва ли не в изумлении.
Всю свою жизнь, сколько он себя помнил, им, обоим братьям, говорили, чтобы Саске везде и всегда брал пример со своего брата, чтобы стремился стать таким, как он, а выходит, он стал еще лучше, чем его старший брат.
Итачи мысленно усмехнулся.
«Когда же ты успел обойти меня, маленький Саске?».
Правильно, так все и должно быть, с его потенциалом он должен был обойти меня, превзойти, но почему я одновременно радуюсь и ощущаю странную опаску перед его силой? Если бы он был на моем месте, я был бы ничем. Я не завидую, Саске нужна эта сила, никто в мире больше меня не желал того, что бы брат превзошел меня и всех вокруг, но почему сейчас мне кажется, что это неправильно, неправильно, что у него такая сила?
Может потому, что она подчинила себе и меня?
– Ты нужен, – продолжил Фугаку, – чтобы, наконец, покончить с помолвкой. Придет Учиха Изуми-сан, сегодня вы будете помолвлены или хотя бы договоритесь об этом. Я видел, вы хорошо общались, ты ей понравился, она неплоха, и тебе пришлась по вкусу, не таи, от меня не скроешь своих взглядов, обращенных к этой особе. В конце концов, откажешь им, не буду давить, так и быть. Но лишь с тем условием, что вечером предложишь мне новую кандидатуру, черт с ним, если ты будешь счастлив с другой, я согласен на любой твой выбор. Но как отец и глава клана настаиваю: присутствуй с нами. Жду тебя.
Итачи ничего не ответил, заканчивая разговор молчанием со своей стороны. Он даже не поклонился и лишь опустил глаза к полу, как следовало делать по традиции, затем незамедлительно вышел на залитую солнцем деревянную площадку и мягко пошел по ней.
Значит, вот как?
Взгляды, обращенные к особе?
Итачи остановился посреди прохода.
Хотел он того или нет, но все же пришло время того, когда постепенно надо отдаляться от клана и собственной семьи. Трения между Учиха и Конохой набирали обороты, столкновение было неизбежно, колебался лишь Хокаге, но сегодняшний совет старейшин и Третьего явно говорил о том, что рано или поздно все кончится. Стало быть, сегодня же надо начинать рвать все, что связывало Итачи с кланом. Ему еще не поступило никакого приказа от совета, но он чувствовал, что еще все впереди. Это неотвратимое предчувствие нависало над ним как лезвие ножа.
Итачи снова медленно продолжил идти, но уже свернул в дом, окунаясь в его прохладный сумрак утра, зашел к себе в комнату, подходя к крошечному столику в углу, на котором аккуратно лежали горкой свитки.
Чтобы сосредоточится, забыться и все взвесить и обдумать, Итачи развернул один из них, пытаясь начать его читать. Но глаза упорно не видели символов, пропускали их, и как только Итачи понял, что смотрит на один из знаков уже несколько минут, он решил оставить эту затею, как вдруг свиток выпал из его рук, упал на другие, и те, не выдержав удара и потеряв равновесие, развернувшись, попадали на татами с глухими короткими стуками.
После этого воцарилась тишина.
Сквозь маленькую щель в седзи светило солнце, заходящее за толстое белое облако, космато расползшееся по небу.
Итачи как будто бессильно оперся локтями о столик, пряча свое бледное лицо в ладонях. Не важно, все не важно, все уже решено само за себя, оставалось лишь ждать. Никто точно не знал, что будет дальше, возможно, все сойдет на нет, кто знает, равновесие было шатким, но все еще возможно было спасти. А если нет, то и черт с ним.
Только любой ценой оставить в стороне ото всего младшего брата.
***
1 – оби – японские пояса, носимые как мужчинами, так и женщинами поверх кимоно.
Комментарий к Часть 1. Изгнание. Глава 3.
вследствие небольшой правки фика 17.07.2016 г. выдуманные мной имена некоторых персонажей были изменены на имена, используемые непосредственно в аниме или манге. сюжетная линия за счет этого не изменилась.
========== Часть 1. Изгнание. Глава 4. ==========
За столом как никогда царствовало гнетущее молчание. Саске исподлобья смотрел то на брата, то на отца, в который раз ощущая повисшее напряжение между ними.
Он не любил раздоры в семье.
Они казались ему предзнаменованием чего-то плохого.
Итачи по непонятной причине отказался от еды; он только маленькими глотками пил из пиалы чай, игнорируя пространство вокруг и задумчиво смотря прямо перед собой на стол. Его темные глаза сейчас казались как никогда холодными и стеклянными, почти безжизненно застывшими. Отец, несколько раз кинув на него свой взгляд, едва заметно нахмурился, но, выдавливая на губах скупое подобие улыбки, повернулся к Саске, который тут же перевел глаза от брата к Фугаку.
– Саске, как проводишь время, какие на сегодня планы?
– У меня сегодня абсолютно свободный день. Потрачу его на тренировки. Правда, вечером я вероятно буду занят, – на всякий случай, спохватившись, добавил Саске. Он так же не мог с подозрением не заметить, как мать выкладывала соцветия и бутоны, а так же разнообразные пожелтевшие скляночки с маслами из деревянного ящика, к которому в детстве он с любопытством принюхивался, чувствуя настойчивый запах сухих цветов и благовоний.
– Вечером у нас будет чаепитие. Я хотел бы тебя видеть там, если у тебя получится.
Саске кивнул головой.
Он не ждал другой просьбы.
– Да, отец, если смогу, только не долго. Я посижу, а потом незаметно уйду по делам, но если что, извинитесь за меня.
Фугаку коротко и сухо кивнул.
– Что и следовало ожидать от моего сына. Ты никогда не подводишь семью.
«Раньше не подводил», – Саске быстро и незаметно для родителей кинул взгляд на Итачи, внезапно встречаясь с его темными, внимательными глазами, в которых читалось что-то наподобие грустной отрешенной насмешки.
– Итачи, бери пример с Саске, – продолжил между тем Фугаку, – тебе следовало бы поучиться манерам твоего младшего брата.
У Саске перехватило дыхание от чувства гордости, как только, смотря на отца, а потом на брата, он услышал эти слова.
В груди медленно, большими кругами расходилось тепло, щеки запылали, и Саске показалось, что на его губах появилась язвительно-торжествующая улыбка. Да, его хвалили, да, его поощряли как брата, но чтобы сказать, что с него следует брать пример, с младшего ребенка в доме, который всегда был как птенец в гнезде, учился, следовал, старался, а теперь… Какой должно быть это позор для Итачи, что его поставили ниже, чем мальчика на пять лет моложе его самого.
Вот оно, признание. Видишь, Итачи, я лучше, лучше тебя. Я превзошел тебя, я оставил тебя позади. Так и должно быть, я заслужил этого.
Но тут же одновременно с горделивым чувством превосходства над страшим братом, пришла и неловкость перед ним же, поэтому Саске согнал с лица всякое выдающее его радость выражение и серьезным, чуть хриплым, не прокашлявшимся голосом спросил:
– А что брат сделал? – внезапно с губ сорвался тот самый неудачный вопрос, который Саске хотел задать самому Итачи, но не здесь и не сейчас, однако дело было сделано, поэтому немного нахмурившись, Саске хладнокровно посмотрел в глаза отцу.
Фугаку, судя по его поджатым губам, также не считал вопрос сына удачным.
– Твой брат решил позорно сбегать с наших приемом, как будто он здесь не живет.
– Но, – Саске с пониманием во взгляде посмотрел на Итачи и снова серьезно – на отца, – у него могут быть более срочные дела, чем у меня. Это же брат.
– Не надо оправдывать его, он просто решил, что ему можно все, и поэтому он считает удачной идеей опозорить нашу семью. Итачи, – в голосе прорезались угрожающие нотки, взгляд старшего сына, усталый и безразличный, изменился, отец и его наследник напряглись, но тут же вмешалась Микото, все это время в молчании стоящая в дверях и наблюдающая за семьей:
– Итачи придет, не кричи.
Ее голос был тихим и почему-то усталым, но глаза смотрели на Фугаку с укоризной и уверенностью, с необычной для женщины силой. Потом Микото, переведя уже ставший более ласковым взгляд на Итачи, сказала:
– Не волнуйся, сынок, ты обязательно займешься своими делами, но только пять минут, пожалуйста, ради меня, хорошо? Уйдешь вместе с братом, договорились, Итачи?
Фугаку отчего-то нахмурился, буркнув себе под нос нечленораздельные звуки. У его жены была удивительная способность владеть любой ситуацией, уговаривать и успокаивать, не стесняя при этом общение, и он, будучи негибким и упрямым, не мог не подчиниться ее голосу, голосу женщины, которую неимоверно сильно любил и прежде всего уважал. Микото подошла к Итачи, взяв из его рук пустую пиалу, и с невиданной прежде лаской, немного грустной, печально погладила его по худому плечу, что раньше редко позволяла себе делать.
– Отец встал не с той ноги, Итачи. Ночью у него сильно болело сердце.
– Все в порядке, мама, простите меня, – Итачи встал с пола, коротко кланяясь отцу и матери. – Я постараюсь прийти, отец.
Саске тоскливым и напряженным взглядом проводил брата, под столом уже которую минуту неосознанно сжимая и разжимая в руках край своего юкато. «Что-то случилось, раз брат опять так странно себя ведет. Этот взгляд, и родители. Что-то не так».
– Саске!
Тот вздрогнул, обращая свой мутный взгляд к матери. Судя по тону ее голоса, звали его уже несколько раз. Микото общалась с младшим сыном более раскованно, чем со страшим, которого где-то в глубине души не понимала и даже боялась, она, женщина, которая подарила ему этот мир.
– Раз ты до вечера свободен, помоги мне с приготовлениями и заодно отдохни от занятий.
Саске коротко кивнул.
– Конечно, мама.
Последний напряженный взгляд в проход, в котором скрылся незадолго перед тем Итачи.
«Брат».
***
На дворе медленно разгорался вечер. Небо, внезапно затянутое неоткуда взявшимися тучами, казалось темно-фиолетовым, низким, что протяни вверх руку и ухватишься за толстый конец. Разожженные в саду фонари горели ярким светом, освещающим дорожку из больших камней и место для чаепития. Гости, постепенно наполнявшие дом, начали шуметь на заднем дворе.
Приготовления к праздникам были не такими длительными и сложными, как казалось на первый взгляд, учитывая все затраченное время. Как раз-таки вся проблема и заключалась в длительности времени, а не в сложности самого процесса.
Главное, что было важным и обязательным, – идеальный порядок в саду.
Сад в поместье можно было разделить на несколько зон: чайная беседка, заросший лилиями уголок для «раздумий» – Фугаку там часто уединялся, решая проблемы, – площадка для тренировок и сам массив сада. Его пронизывали дорожки из крупного, мало обтесанного булыжника, старого, но именно в старых вещах и виднелось особое очарование времени. Трава, среди которой были разбросаны камни, была высокой, но в то же время ухоженной – удивительный контраст смеси необузданной природы и труда человека. Клумбы располагались хаотично, как и высокие деревья, и тут же низкие. Каждый участок островка с кустами и цветами был уникален и необыкновенен, пестрил разнообразием оттенков цвета. Сами по себе цветы, из которых складывались композиции, не были экзотическими или редкими, нет, растения были очень просты, но так, как их обустроила мать семейства, они казались прекраснее цветущей сливы. В саду всегда была прохлада, легкая тень от дома, тишина, звук уютного бамбукового фонтанчика.
Микото, завершая приготовления, отпустила Саске, который за весь день так и не смог найти свободную минуту, чтобы поговорить с братом. Он всегда чувствовал перемены его настроений, и сейчас это ощущалось особо остро, как навязчивая мысль о том, что Итачи никуда сегодня не придет.
Что в этом торжестве такого, чего не было в других? Чего может бояться или избегать брат?
В чем на этот раз дело?
– Мама, – наконец, Саске остановился посреди комнаты, где, стоя на коленях у столика, Микото, прервав последние приготовления, ласково посмотрела на сына.
– Что, дорогой?
– Брат с отцом сегодня были опять как будто в ссоре. Почему?
– Итачи не хочет приходить. Вот и все, – пожала плечами мать. Саске поджал губы: для него этой ничтожной информации было слишком мало. Тяжкое и колкое беспокойство с раздражением охватывали его все сильнее, пока, наконец, он не вспомнил об одной важной и интересной детали, о которой забыл думать. Сдвинув брови, он спросил:
– А Учиха Изуми-сан придет?
Микото удивленно посмотрела на сына.
– Вы знакомы?
– Брат нас познакомил на прошлом празднике. Сказал, что она его будущая жена.
– Да, придет. Вместе с семьей. Они уважаемые и замечательные люди.
– Ясно, – Саске кивнул головой.
Так причина в этом? Нет, этого не достаточно, чтобы Итачи отпирался, злился; сегодня он небывало агрессивным взглядом смотрел на отца, этого нельзя было не заметить.
Взгляд загнанного в угол сильного зверя, который полагается только на последний оставшийся зуб, чтобы кусаться.
– Все, – Микото улыбнулась, оглядывая корзину с сухими цветами. Но заметив, что Саске как будто ее не слышал, смотря в одну точку остановившимся задумчивым взглядом, будто что-то напряженно соображая, мать вздохнула: и без того наигранно слабая улыбка пропала с ее лица.
– Сынок, не волнуйся о брате, это не твои проблемы, тебя это не касается. Забудь об Итачи, брат – это брат, у тебя своя жизнь. Нам, родителям, трудно разговаривать с нашим сыном. Он всегда был таким, сторонился людей. Даже мы с отцом иногда не можем понять его. Не знаю почему, но Итачи ни в какую не хочет сегодняшней помолвки, как будто его заставляют идти на жертвоприношение в роли жертвы. Я уже согласна на любой его выбор, даже если он вне клана Учиха, но он тянет и с этим. Кто его знает, даже я не понимаю своего сына, – Микото замолчала, порывисто встав, взяла корзину, остановилась у седзи в сад и обернулась, неприятно сухо поджимая бледные губы. – Если увидишь брата, скажи, пусть придет. Заставь, уговори, если так волнуешься о его жизни. Иначе отец ему этого не простит. Не нужны лишние скандалы, их отношения и так тяжелые. Пожалуйста, пойми нас, Саске, – мать, отвернувшись, стремительно вышла за дверь, оставляя резко воцарившуюся тишину наедине с младшим сыном. Тот стоял как вкопанный, неподвижно и отрешенно смотря в пол, но не видя его, словно не слыша слов матери. Все, что эгоистично билось сейчас в его голове, в толстой костяной клетке, – это отвратительное и роковое для него слово «помолвка».
«Значит, вот оно что. Понятно».
Пальцы едва ли не сжались в крепкий кулак, в котором бы ногти впились почти до отметин в ладони, но никакая физическая боль от этого не сравнилась бы с теми секундным оцепенением и ненавистью вперемешку со все сметающей яростью, бурлящими у Саске глубоко внутри.
Была задета гордость. Было задето острое чувство собственности. Проснулась ревность.
Саске не совсем ясно понимал, что с ним творится. В более спокойном состоянии ему пришла бы мысль, что он ведет себя как эгоистичный, избалованный ребенок, но сейчас он не собирался мириться с мыслью, что Итачи придется отдать, что Итачи позволит себя отдать.
