Текст книги "В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)"

Автор книги: Prosto_ya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц)

Мать, двумя руками придерживая глубокую и широкую корзину, вышла, оставив братьев наедине друг с другом.

Саске, подперев рукой голову, аккуратно отложил палочки на подставку, со странным взглядом покосившись на Итачи. Тот молча начал есть, смотря только себе в тарелку, но в то же время он ощущал на своем лице взгляд младшего брата, полный терпеливого и холодного ожидания. Все равно, даже после этого Итачи молчал, как это делал обычно, только изредка кидал косой взгляд на пустую пиалу. Саске, перехватив его взгляд, потянулся за кувшином, наливая брату молока.

– Воды нет, – на всякий случай сухо добавил он, слушая, как льется напиток, как его белые капли разбрызгиваются на стенки пиалы, плескаясь внутри. Итачи кивнул, подхватил пальцами полную чашу и сделал маленький глоток, после которого его губы побелели.

– Вытри рот, – снова подал голос Саске. Судя по всему, он хотел начать разговор, но спрашивать что-то в упор не желал, что забавляло Итачи, который и не думал начинать разговор сам. Он даже не смотрел в сторону младшего брата; оттерев рукой рот, продолжил есть.

– Ты лучше к себе в тарелку смотри, а не на меня.

Саске вспыхнул, сдвигая брови. Тихо, даже как будто уязвлено хмыкнул и продолжил ужинать, чувствуя, как в проход со двора влетает запах каких-то противных цветов, раздражая своей приторностью. Мать их любила, ее младший сын предпочитал горький аромат. Недаром, когда скашивали луга, он всегда выходил туда, садился где-нибудь в тени и начинал либо точить оружие, либо просто, прищурив глаза, смотрел, как крестьяне работают; либо тренировался, вдыхая всей грудью терпкий запах.

Но идеальное молчание не продлилось долго. Краем уха услышав, как Саске снова, на сей раз решительно и категорично отложил палочки, Итачи мысленно усмехнулся: его младший брат всегда нетерпелив и никогда не желает отступать от своего.

– Брат, о чем вы говорили с отцом?

Вопрос был задан в лоб. Напрямую, как Саске и любил делать. Его всегда раздражала манера Итачи говорить загадками.

– Сегодня будут гости.

Саске скептически сдвинул брови; его разожженное любопытство во взгляде погасло.

– Поэтому вы запирались?

– Да, – кивнул Итачи. Он уже так же поел, теперь медленно и осторожно вертел в руках тонкую пиалу с холодным молоком, дрожащим и плескавшимся внутри.

– Ты не будешь сидеть с гостями. Я, может, тоже для приличия посижу пять минут, и пойду спать, – Саске отвел свой взгляд в сторону, словно решив закончить на этом беседу. Итачи не любил семейные праздники, и ни для кого это не было секретом; он всегда старался избегать их, в своей комнате читая скучные свитки, которые Саске по-прежнему не переносил.

– Нет, – вдруг Итачи покачал головой, поднимая неожиданно насмешливый взгляд на младшего брата, – я посижу.

– Кто? Ты? Смеешься надо мной? – Саске ухмыльнулся с долей недоверия в тоне. – Думаешь, я поверил? Скорее случится потоп, чем ты будешь сидеть с отцом на празднике.

– Хочешь поспорить и подраться, как те мальчишки на лугу?

– Нет, мне не надо спорить. Я и так знаю.

– Не люблю, когда люди говорят, что знают, что я буду делать или думать. Ты не можешь предугадать и предсказать свои действия и поступки, как можешь судить обо мне? Это глупо, мой глупый младший брат. Мы – непредсказуемы. Мы не знаем, о чем подумаем и что решим. Ты сам толком не знаешь, чего хочешь, просто плывешь по течению отца.

– Итачи!.. – вспыхнул было Саске, но Итачи продолжил, как будто не услышал его:

– Мысли иногда могут быть неожиданными. Как и решения. Например, ты когда-нибудь думал о чем-то неправильном?

Саске странно смотрел все это время на брата, словно пытался понять: над ним шутят или Итачи на сей раз серьезен?

– Что? Кто не думал о чем-то неправильном? Странно было бы не думать об этом.

Итачи вскинул бровью, удивленно и заинтересованно, его глаза мягко блеснули. Уголки губ дернулись, а сам он подвинулся ближе.

– Ну, хорошо. А смог бы ты выполнить или озвучить эти неправильные мысли?

Саске непонимающе смотрел на старшего брата.

– Сказать – да, вполне, почему бы и нет? Но сделать… не знаю. Мы же непредсказуемы, – усмехнулся Саске. Протянул руку и поправил воротник черного юкато Итачи, сделанного из плотного хлопка. – Ты меня утомил, брат. Ты говоришь как всегда загадками, непонятными мне. Пошли в купальню, мать уже разогрела нам воду.

– И кто же пойдет первым?

Казалось, Саске начинал злиться.

– Первым? Итачи, надеюсь, что это для тебя не новость, но мы моемся вместе. После разговора с отцом ты стал сам не свой. Что-то все-таки случилось? – Саске пытливо и серьезно пронизывал брата своими глазами, пытаясь понять, что утаили от него.

Но Итачи пожал плечами и встал с подушки, равнодушно посмотрев в открытый проход.

– Почему ты всегда моешься вместе со мной? Мы уже не дети.

– Итачи, ради Бога! Потому что мне так хочется и так экономнее, и мы не дети, но мы – мужчины, в конце концов, – резко оборвал дальнейшие вопросы Саске своим раздраженным и холодным голосом.– Я в последнее время тебя не понимаю, брат. Как хочешь, но я пошел, не желаю мерзнуть в холодной воде, – и с этими словами он вышел.

Итачи через плечо посмотрел ему в след.

***

В купальне стояли духота и жар, перемешанные с резким и оглушающим запахом вереска. Саске взял в руки небольшую баночку с маслом, чувствуя, как по обнаженной коже бежит мелкая дробь озноба. Поэтому, быстро перехватив в руке нужный предмет, он нырнул в облачко пара, становясь на колени.

Саске терпеть не мог масла, их консистенцию, блеск, и пальцы постоянно были скользкими и жирными от них. Масла всегда трудно отмывались, но брат каждый раз мазался ими во время купания.

Руки Саске, крепкие, надежные, горячие и влажные от температуры купальни и пара вокруг, налили на ладонь прохладное масло, отдающее сильным запахом вереска, и начали осторожно, широкими кругами втирать его в спину Итачи, сидящего на низкой табуретке спиной к младшему брату.

Саске любил растирать спину Итачи, любил отводить в сторону тяжелые от воды темные волосы, капли с которых стекали на худое, но крепкое тело, горящее под прикосновениями пальцев. Любил надавливать на точки спины, пускать по телу, как сейчас, едва заметную дрожь, чувствовать, как резко напрягаются лопатки брата.

Саске особенно любил их трогать, когда они двигались. В этот момент со спины Итачи нельзя было спустить взгляда.

Саске казалось, как будто он смотрит сейчас на мир сквозь огромное стекло или глазами другого человека, потому что, забывшись, краем сознания понимая свои поступки как будто со стороны, он уже не растирал масло, а как завороженный гладил кожу брата, неосознанно подвигаясь ближе.

Приятный запах. Вереск.

Саске как и всякий раз говорил себе, что ему нравится аромат масла, именно поэтому он нагнулся ниже, вдыхая носом этот запах, и ненароком оставил свои ладони покоиться на лопатках старшего брата.

Все-таки он их обожал.

Это было естественно понимать. Естественно, поэтому почему-то страшно.

– Саске, что ты делаешь? – кончики пальцев чувствовали, как едва ли заметно вздрогнули мышцы Итачи. Саске приподнял голову, но не отодвинулся, продолжая почти маниакальным взглядом безотрывно смотреть в глаза повернувшегося через плечо брата.

Саске был как будто в ступоре – так было всегда и повторялось раз за разом. Он не думал о природе своего действия, а вместо ответа на вопрос пробежался подушечками пальцев по крепкой и гладкой спине. Каждое действие, каждая мысль были естественны. И так всегда, всегда, поэтому какой толк думать об этом?

Ведь брат же не будет заставлять его думать об этом? Ведь не об этом он говорил сегодня на кухне? Он не имеет права, нет. Он не должен. Об этом всем нельзя говорить.

Глаза Итачи смотрели как будто быть так же пусто и равнодушно, однако в них что-то осторожно притаилось, как змея скручивается в клубок в темной низине, готовясь напасть на ничего не подозревающую птицу. Он тихо шевельнул влажными губами, нагибаясь чуть ниже:

– Знаешь, ты постоянно показываешь мне, какое я ничтожество перед самим собой. Ответишь на мой вопрос?

Дыхание у Саске ненароком перехватило.

– На какой?

– Думал ли ты…

Но резкий стук в дверь не дал договорить. Братья, как по команде, опомнившись, резко отпрянули друг от друга и застыли, не отводя взгляды темных глаз, в то время как внутри что-то сжалось и задрожало.

– Вы скоро, принцессы? – глухо прогремел недовольный и строгий голос отца. Саске сдавленно сглотнул и хрипло прокричал:

– Да, отец, мы уже почти готовы.

За дверью им никто не ответил.

Саске, пятясь назад, подошел к огромной и старой бочке с холодной водой, напряженно всматриваясь в ее рябую гладь. Он не стеснялся стоять перед братом обнаженным, в этом не было ничего стыдливого, особенно если учесть, что оба были мужчинами.

Но было в этом что-то необыкновенно дурманящее.

Саске подхватил ковш и облил себя ледяной водой из бочки.

***

Итачи сидел в центре застолья, где вокруг него столпился десяток членов клана Учиха. Глаза медленно, без интереса и равнодушно оглядывали каждого присутствующего.

Отец. Разговаривает с важными и толстыми мужчинами с оружием на поясах.

Мать. Разговаривает с их женами в расшитых золотыми нитями кимоно.

Тут есть хорошо знакомые люди, есть те, о которых Итачи только слышал, и те, о чьем существовании даже не догадывался.

Губы осторожно отпили безвкусный напиток из тонкого фарфорового стакана.

Глаза Итачи безотрывно и пристально, но незаметно для окружающих смотрели на невысокую девушку с бледной кожей и длинными, до пояса волосами, заплетенными в пучок. Она, два раза бросив из-под полуопущенных ресниц взгляд на Итачи, о чем-то разговаривала с двумя девушками, незаметно для себя пальцами от волнения теребя край фиалкового шелкового кимоно, чей пояс немного перекрутился. Видимо, собиралась она в спешке.

Итачи разглядывал ее лицо, словно скульптором выточенное из мрамора. Все миниатюрное, черные глаза горят необычным живым и озорным блеском, что привлекало и располагало даже старшего сына Фугаку.

Итачи всегда хотел жить; когда-то он это отрицал, но больше у него не было сил делать это. Просто жить, приходя с миссий, как любой из этих людей, оставляя дела шиноби за порогом своего дома. Как эта молоденькая и невинная девушка, не знающая ничего о мире крови и насилия. Конечно, наверняка, она была счастлива узнать о том, что ее сватают к самому Учихе Итачи, но тот был не в восторге от этой идеи. На самом деле, ему всегда было все равно, с кем жить, что делать, он давно смирился с тем, что отдал жизнь в руки отца и прочих обстоятельств, но сейчас, когда он, наконец, проснулся, когда можно стереть грани и почувствовать жизнь, силу, Итачи не собирался уступать.

Ты бы отступил, маленький брат?

– Ее хотят тебе в жены, да? – тихо поинтересовался голос рядом. Итачи кивнул.

– О. По-моему, хороший выбор.

– Может быть, Шисуи.

Итачи, не скрывая холодной скуки во взгляде, обернулся на него.

Шисуи, лучший друг Итачи, стало быть, тоже особенный человек, другой, не такой как все, добродушно вскинул бровь.

Он был безропотно предан своему клану, фанатичнее, чем даже Фугаку. О его способностях и силе так же ходили легенды, как и о братьях Учиха, но, увы, не так широко, как хотелось бы.

Возможно, Шисуи отчасти завидовал Итачи, тот не исключал такой возможности как само собой разумеющееся в жизни шиноби. Ненависть – основа судьбы каждого шиноби.

Сейчас Шисуи так же безотрывно смотрел на Изуми, как и Итачи. Его губы чуть приоткрылись, изо рта пахнуло запахом саке.

– Интересно, насколько она хороша в интимном деле, а? Или вышла только лицом?

– Откуда такие мысли, Шисуи? Я не думаю об этом.

– Не забывай, малыш Итачи, у вас должны родиться дети, – фыркнул тот, – грех не поразмышлять об этом. У нее все слишком миниатюрное. Скажи отцу, что не найдешь ее в брачную ночь под складками кимоно, – в кулак засмеялся Шисуи. Итачи лишь дернул уголками губ.

– Не пей больше, прошу тебя, никто из гостей не должен услышать подобных слов, иначе тебя выгонят как последнего бесстыдника.

– А почему бы мне не позаботиться о своем названном младшем брате? Она слаба, она не выносит твоих детей.

– Она из хорошей и влиятельной семьи, прелестная, остальное неважно, я доволен выбором отца, – Итачи встал с подушки, шурша своим парадным кимоно. Его черные складки, матово блестевшие при каждом движении, грациозно скользили по телу, как вода, стекая вниз. Он не понимал, зачем это делает, но почему-то ему невероятно захотелось встать и подойти к Изуми, чувствуя, как за ним напряженно следят глаза отца. Слова Шисуи почему-то развеселили Итачи, особенно когда он начал чувствовать на себе еще один пристальный взгляд.

Как эгоистично. Как мнительно.

Но, будь его воля, Итачи бы сюда никогда не пришел.

Изуми преклонила голову и опустила глаза к полу, когда перед ней встал ее потенциальный муж, вежливо кланяясь.

– О, Итачи-сан, – проворковала какая-то разряженная в пух и прах женщина с белым напудренным лицом. – А мы только что говорили о ваших талантах и успехах на последней миссии, Изуми-тян была в восторге. Познакомьтесь, это моя дочь, Учиха Изуми.

Изуми подняла свои бездонные глаза на Итачи, робко улыбаясь и преклоняясь перед ним.

– Добрый вечер, Итачи-сан.

– Добрый вечер, – сухо отозвался он. – Я могу составить вам компанию?

– Конечно, – засуетилась женщина, нарочито уступая Итачи место рядом с дочерью. Щеки Изуми вспыхнули, и она украдкой взглянула на молодого мужчину, который что-то ответил ее матери.

Она до сих пор не верила в то, что будет его женой. Его женой, этого недосягаемого холодного шиноби, о котором ходили легенды.

Учиха Итачи… такое возможно?

Она впервые увидела его так близко, в нарядном одеянии, услышала его низкий тембр голоса, украдкой посмотрела в его темные глаза.

Он был прекрасен, бесподобен.

Итачи что-то отвечал на вопросы пожилой женщины, как заметил краем глаза, что Саске уже ушел.

Он едва сдержался, чтобы не нахмуриться.

***

Свежий ветерок после жаркого дня пришелся как нельзя кстати. Над головой простерлось бесконечное темно-синее небо, на котором резкими черными пятнами выделялись облака, плывущие далеко за горизонт.

В саду, по которому разносился тяжелый аромат каких-то цветов, беспокойно стрекотали сверчки; один, особенно громкий, был рядом и уже изрядно надоел своей назойливой, не утихающей трелью.

Было темно. В глубине сада журчала вода в маленьком уютном фонтанчике. Над высоким деревянным забором поместья на вершине одного из холмов чернел край пагоды храма, упираясь в небо.

Свет из дома мягкими тенями ложился на деревянную ступень, где стоял Саске, всматриваясь в ночной сад и подставляя свое лицо прохладному ветру. Сзади доносились звуки музыки, голоса: то чей-то хриплый и басистый, то звонкий и переливчатый. И Саске начало это доставать.

Он не понимал, что его так разозлило и раздосадовало, но, спрятавшись сейчас в тени стены, он, хмурясь, вспоминал то, как сейчас сидел в комнате.

Он тогда забился в самый неприметный уголок, чтобы его никто не смел найти. Девушки, взглядом выискивая его, не спускали глаз с Саске, перешептываясь и улыбаясь, что ужасно раздражало его и мешало спокойно ужинать. Затем подсел какой-то скучный и занудный парень, начал что-то спрашивать, неловко подшучивая и часто молча между репликами. Это навязанное общество напрягало. Вокруг были одни чужие, надоедливые люди с глупыми представлениями и скучными лицами, постными разговорами и несмешными шутками, раздражающими манерами и неприятными голосами; родители как всегда занимали гостей, а мысль уйти с каждой секундой все с большим удовольствием разгоралась в Саске.

Итачи весь вечер его не замечал. То он рассматривал кого-то из гостей, то пил напиток из тонкой пиалы, то разговаривал с Шисуи, а потом – о Боги! он подсел к какой-то девушке.

Саске уже видел ее несколько раз. Обычно она ходила в сопровождении престарелой матери и открыто, даже пристально смотрела на младшего из братьев, а едва тот ловил ее взгляд, так сразу краснела, порывисто отворачиваясь в сторону. А теперь она, как ни в чем не бывало, говорит с Итачи, улыбается, прикрывает во время смеха миниатюрной ладошкой рот и внимательно слушает, что он ей говорит, жадно впитывая каждую черту его лица. Ее щеки горели, а глаза заблестели, когда Итачи по ее просьбе показал свой первый шрам на руке. А она дотронулась до него, приоткрывая свои губы от восхищения.

Это было последней каплей.

В Саске в тот момент что-то взорвалось, он не мог понять, почему и что именно в нем щелкнуло, что его так неимоверно сильно задело. Он, не помня себя, встал с подушки и, не обращая внимания на что-то говорящего ему паренька, вышел незаметно для всех на улицу.

Итачи ни разу не взглянул на него за вечер. Зато мило общался с какой-то девицей.

Саске злился. Он просто не знал, куда девать себя от злости, которая по непонятной причине обуяла его.

Почему? Он не знал.

Ему было противно смотреть на брата и эту девушку, противно смотреть, как он рассматривает ее. Противно, вот и все.

Это было противоестественно, глупо, некрасиво.

Саске почувствовал, как на плечо ему что-то прыгнуло, стрекоча на ухо. Одним движением руки он, наконец-то, размазал противного сверчка.

Но тут же, не успела тишина разлиться по саду, приблизились чьи-то голоса и звук шагов босых ног по деревянному настилу. Сообразив, что теперь незаметно уйти не удастся, Саске быстро прижался к стене, сливаясь с ее темнотой. Его темно-синее кимоно пришлось как нельзя кстати, а нога как раз нащупала выступ ниши в стене, куда и забился Саске.

Толстый пучок света осветил деревянный настил веранды, и звук голосов усилился. Тут же снова сад окутала терпкая и вязкая тьма, и раздался чей-то приглушенный смешок. Саске покосился на небо: слава Богам, что луну сегодня закрыли облака с горизонта.

– Вы действительно можете так орудовать кунаем?

– Не один я.

– Ну, что вы, – глазам Саске предстала странная картина, вызывающая не то тошноту и отвращение, не то удивление, не то пучок ярости и злости.

Изуми, одетая в тонкий фиалкового цвета шелк, стояла возле Итачи. Она была ему всего лишь по плечо, но смотрела прямо в глаза, да так пристально, несмотря на недавнее знакомство. Итачи же отрешенно смотрел в темный сад.

– Результат работы, – наконец, холодно сказал он.

Изуми пожала плечами.

– Нас не будут искать? – сухо поинтересовался Итачи.

– Нет, матушка знает, что я с вами. Скажите, – Изуми потупила глаза к полу, перебивая шелковый пояс, – вы не против того, что мы будет мужем и женой? Если я вам в тягость, я могу поговорить с отцом, принуждения никому из наших семей не нужны.

«О чем они говорят?», – Саске едва ли не пошевелился в своем укрытии, неосознанно шаркнув ногой, когда та соскользнула с деревянного порога, но тут же он застыл, чувствуя, как внутри что-то перекрутилось от страха грязно и подло быть раскрытым. «Итачи и… его будущая жена? Что за бред».

Итачи безотрывно смотрел на девушку; Саске не видел его лица, тот стоял к нему спиной, но по ее улыбке можно было понять, что брат, скорее всего, улыбнулся ей в ответ.

– Нет, я был бы не против.

«Брат… он что?», – Саске бессмысленно уставился расфокусированным взглядом в сад, стараясь сглотнуть вставший комок в горле как можно тише. Последние слова брата, безусловно, вызвали некую странную реакцию в его сознании, но какую – он не мог понять, мрачно смотря по-прежнему вперед, в сад. Злость на самого себя за столь странные эмоции, которые не должны быть доступны ему как шиноби, или обида на то, что ему не сказали о столь забавной и даже странной новости? Скорее второе, а может, и первое.

Ведь это будет чужой человек в доме, в семье, в жизни.

В жизни Итачи.

Сад темнел в тишине, тихий и одновременно шумящий ночной жизнью, притаившейся в нем; темный и одновременно освещенный летающими светлячками.

– Я так счастлива, – вдруг тихо проговорила Изуми. Саске досадливо дернул плечом, нахмуриваясь, – его бесила это слащавая нежность в ее голосе, а еще больше бесила улыбка Итачи, и пусть он ее даже не видел.

Кто она такая, что может воровать улыбки брата просто так, или она так важна брату, так нужна, так… любима?

Итачи способен любить? Любить женщину? Любить, как любит мужчина?

Саске едва сдержал нервную усмешку. Спокойно, тихо. Это просто смехотворно.

Он слышал, как билось его сердце. Громко, глухо ударяясь о ребра и разнося горячую кровь по телу, которое вспотело от напряжения и путаницы чувств. А, в конце концов, что в этом, в жене, такого?

Однако сама мысль о том, что он подслушивает их почти признания, столь интимный разговор, недоступный чужому уху, мысль о том, что Итачи здесь, в этом доме разделит свою жизнь, ложе, тело, судьбу с этой женщиной, будет ее ласкать, касаться, окружать заботой, бесконечно уважать, улыбаться, гладить ее голову, когда она прижмется к ногам мужа, любить их детей, – все это разожгло в Саске странный, стыдливый огонь, почти ревностный, почти колючий, почти злой.

Почти смешанный с обидой.

– Саске, подслушивать некрасиво.

Саске, мгновенно похолодев, не шевельнулся, почти задыхаясь от липкого страха. Спина вспотела, в груди приостановилось сердце, переворачиваясь от ужаса и стыда. Он, не понимая, что и зачем делает, неловко – смысл теперь прятаться? – шагнул вперед и застыл: Итачи, развернувшись, уже смотрел в его сторону.

Изуми вспыхнула от смущения, прикрыв рукой рот.

А Саске не знал, куда себя деть от страха, стыда и тихой злости, когда теперь увидел их рядом во всю красу.

***

1 – шестой эндинг Наруто (Shippuuden):

Молодежи что ни твори —

Все простят, и не говори.

Только вас прошу мне помочь.

Поцелуем лишь одари,

Поцелуи дари всю ночь!

Ангела падшего волшебство,

Демона лживого колдовство —

Для нас это просто баловство!

Скорей отпусти

Этот круглый шар,

Чтобы лишнее унес.

Пойми и прости,

Ведь один удар

Не избавит нас от слез, не решит вопрос.

Тот один удар

Остановим, сохраним наш хрупкий дар.

2 – варадзи – старинная японская плетеная обувь для путешествий.

3 – косодэ – вид кимоно, делается обычно из хлопка или льна; чаще всего в нем спят или ходят по дому, в крайних случаях одевают на улицу в летнюю жару.

4 – татами – маты, которыми застилают полы домов. Плетутся из тростника и набиваются рисовой соломой, а края обшивают тканью.

5 – вероятно, вам известно, но хочу напомнить, что при общении взгляд в глаза чужим или мало знакомым людям в Японии считается не только невежливостью и чем-то неприличным, но так же и расценивается как агрессия: собеседник, во время разговора постоянно ловящий ваш взгляд ему в глаза, может посчитать, что вы, по меньшей мере, злитесь на него. Не знаю, как сейчас это практикуется в Японии, но в Древней это было наподобие незыблемой традиции.

6 – Учиха Изуми не является вымышленным мною персонажем; она одна из героев новеллы и филлеров про Итачи.

Комментарий к Часть 1. Изгнание. Глава 1.

вследствие небольшой правки фика 17.07.2016 г. выдуманные мной имена некоторых персонажей были изменены на имена, используемые непосредственно в аниме или манге. сюжетная линия за счет этого не изменилась.

========== Часть 1. Изгнание. Глава 2. ==========

Язык словно завязали тугим узлом: из пересохшего от волнения горла нельзя было выдавить ни звука, поэтому Саске молчал и на вид совершенно спокойно смотрел на брата и Изуми, мысленно судорожно придумывая себе оправдание. Можно было сказать, что он не хотел их беспокоить, что не хотел мешать или просто уйти безо всяких объяснений, оставив пару – черт ее дери – дальше любоваться ночным небом, но факт оставался фактом: он их подслушивал, его кровь как никогда в жизни волновалась от странного поступка и слов Итачи.

Не нарочно, а может и в самом деле специально подслушивал, Саске сам не мог понять. Но вряд ли бы он стал вслушиваться в разговор чужих людей или даже родителей, но в этой ситуации он просто не мог позволить себе заткнуть уши.

– Итачи-сан, это ваш младший брат? – Изуми, почувствовав нависшую неловкость, мило улыбнулась, что, напротив, еще больше взбесило и так нервничающего Саске.

– Да, мой брат, – несколько безучастно кивнул Итачи, безотрывно смотря на того. Его взгляд был почти таким же, как и пять минут назад, но смотрел лишь с несколько другим оттенком. Не осуждающе, не раздраженно, а с интересом? Любопытством? Усмешкой, в конце концов?

– Что ты тут делал? – повторил свой вопрос Итачи.

Саске глубоко вздохнул и взял себя в руки, но идеальный ответ он так и не придумал.

– Мне стало душно в комнате, и я вышел сюда. Я не заметил вас, а мешать потом не хотел, – голос, хотя Саске и волновался, вышел абсолютно холодным и уверенным, не дрогнув ни разу. Саске смело смотрел на брата и Изуми, поочередно переводя взгляды с одного на другую. Придирчиво и настороженно осматривал хрупкую девичью фигуру, пока, наконец, не нахмурился, сталкиваясь с недвусмысленным взглядом старшего брата:

– Итачи, можно тебя на пару слов? Прошу вас, извините…

– Учиха Изуми, – подсказала та, поклонившись.

– Извините, Изуми-сан, – Саске быстро поклонился в ответ, избегая смотреть ей в глаза.

Итачи, быть может, и хотел возразить или отказать, но Изуми сама тихо удалилась, закрывая за собой проход раздвижной стены. В саду и на крыльце воцарилась тишина.

Прохладный воздух продолжал разносить по округе тяжелый запах ночных цветов, в зелени которых стрекотали цикады и сверчки, заливаясь своими трелями. Кто-то вспорхнул и зашумел в разлапистых ветках деревьев: ночная птица или летучая мышь? В детстве Саске боялся последних, а теперь спокойно и безынтересно перевел свой взгляд в темные, крепко сплетенные между собой ветви.

В фонтанчике ударился о гладкий круглый камень твердый бамбуковый стебель, вода побежала вниз, снова опускаясь в маленькую купель. В тишине квакнула лягушка, раздувая свое зеленое, полупрозрачное горло в большой упругий пузырь, клокочущий со звуком, похожим на звук лопающегося пузыря. Послышался всплеск, и снова все стихло; лишь сверчки продолжали яростно греметь.

Итачи сел на деревянный порог террасы, спуская вниз свои ноги. Оперся руками о колени и поднял лицо к небу, тихо сказав или, скорее, приказав тоном, не терпящим возражений:

– Садись.

Саске не стал сопротивляться. Он, опустив голову вниз, медленно сел рядом, косясь на своего брата и изгибая брови в немом вопросе.

– О чем хотел поговорить? – спросил Итачи.

– Я не хотел подслушивать, это вышло случайно, – голос, вначале потекший с извиняющимся тоном, приобрел нотки уверенности и твердости в концу, если даже не злости, как и глаза, ставшие колючими. – Только почему я сейчас узнал, что ты женишься? Ты что, влюбился? – почти смешок. Колючий, едкий, несвойственный родственнику.

«Что со мной?» – подумал Саске.

Да, Саске, что с тобой? Почему твоя кровь так вскипела? Неужели впервые почувствовал, что могут отнять твое?

Как это странно, всегда думать о своем старшем брате как о том, что является твоим и только твоим – это что, эгоизм? Собственничество?

Нет же, наверное, просто привязанность Учихи Саске к Учихе Итачи.

Почти больная, зависимая, неправильная, в каком-то смысле презираемая ими обоими.

Проклятая привязанность с детства. То, что рождает жажду кровосмешения.

Эти странные чувства были всегда, но они оба не признавали, не понимали это. Только вот Итачи уже проснулся. Его разбудила своя усталость и сила брата, и теперь ему надо разбудить Саске.

Итачи повернулся в сторону брата, учтиво и холодно смотря на него.

– Почему ты злишься?

– Я не злюсь.

– Не лги мне. Это видно по твоим глазам. Они горят, как будто я твой враг.

Уголки губ Саске едва заметно дернулись: плохая примета.

– Не люблю повторяться, но на сей раз сделаю исключение. Я не злюсь. Я спросил тебя: почему я ни о чем не знаю? Вы с отцом говорили сегодня об этом?

– Да.

– А мне знать необязательно? То есть, если бы я сейчас не услышал, до помолвки бы ничего и не узнал?

– Да.

– В таком случае, мне все равно, – плечи Саске дернулись в пренебрежительном жесте. Внутри все вздрогнуло. От бешеной ярости, сметающей все на своем пути. От обиды, от чувства того, что над тобой посмеялись и тебя поставили на последнее место, которому и говорить-то ничего не надо.

Да, подумаешь, какой-то младший брат. Действительно, велика важность.

В такие моменты Саске ненавидел своего брата.

Иногда Саске был неудержим в порыве бешенства. Он мог сорваться с места, мог с криком рвануться вперед, а иногда был сдержан и холоден, как лед.

Итачи все так же смотрел на него, как будто не видел всей тщательно сдерживаемой злости, адресованной в свою сторону. Он даже осмелился отвернуться и поддаться ветру, шелестевшему в складках кимоно. Как всегда спокойный, как всегда молчаливый и загадочный, что и злило, и привлекало его младшего брата: постоянная недоговоренность, постоянная преграда.

– Доброй ночи, – наконец, сухо выдохнул накипевшее Саске и замолчал, судя по всему, собираясь встать с места и уйти. На сегодня ему хватило утомительного общения со своим старшим братом. Ему до боли и злой брани не хотелось уходить, но из-за чувства уязвленного достоинства он не собирался жертвовать своей гордостью, однако Итачи сделал знак рукой, останавливая своего младшего брата.

На сей раз он был расположен к общению, что не могло не удивить Саске в очередной раз.

– Да, ты бы ничего не узнал. Потому что этой свадьбы не будет. Я не люблю эту девушку.

– То есть как? – Саске так и замер с приподнятым коленом. Итачи усмехнулся.

– Я давно хотел с тобой поговорить, а сейчас выдался такой удачный момент. Послушаешь?

– Конечно. Я уже слушаю.

– Каждый на свете человек чего-то хочет от этой жизни. Стать великим шиноби или завести семью, или стать Хокаге, или разбогатеть. Я никому это не хочу и не буду говорить, но тебе одному скажу, я знаю, тебе можно сказать. Ведь тебе я могу все сказать, правда? Все вокруг, достигая целей, останавливаются, но мне и сейчас, когда я на вершине, не нужна жена, дети, теплый очаг. Отец думает, что мне это нужно., но это не так. Я не нуждаюсь в женщине. Она подчинит меня и сделает слабым, ты так не думаешь? Но, с другой стороны, меня в последнее время начала привлекать такая жизнь. Такая… простая, жизнь обычного человека. Я устал. Я хочу иногда становиться на секунду человеком, обычным человеком с обычной жизнью, которую могу менять сам как того захочу, отдельно от жизни шиноби, это совсем иное, не находишь? Для меня это то же самое, что стать независимым, сильным и свободным. Меня всегда что-то удерживает и связывает, но не обязанности или люди, это все мелочи, Саске. Все постоянно воспринимают себя как часть клана или деревни. Но никто не видит по-настоящему важных вещей, которые увидел я. Нельзя измениться, когда тобой управляют и контролируют, будь то закон, родитель или жена. Понимаешь, о чем я? Я знаю, что ты все понимаешь лучше, чем я думаю. Я хочу стать независимым от предрассудков, и это сделает меня свободнее и сильнее. Сильнее, чем сейчас.