Текст книги "В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)"
Автор книги: Prosto_ya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 47 страниц)
Действительно, как только будет нужна лишняя, не столь важная пешка, которую не жалко отдать на съедение другой фигуре, его, Сая, каковы бы ни были его заслуги, отдадут на растерзание, если это будет выгодно Конохе, все шиноби на это подписываются. Сай все больше и больше начинал понимать, как шатко то, на чем он стоит, ему нечего было терять в любом случае, но ведь смерть брата получится напрасной и пустой.
Саске заставлял о многом задуматься, благодаря нему Сай вспоминал о себе, о своем брате, и все больше понимал стремление Саске, но почему постоянно отказывал, он понять не мог.
Например, в Тандзаку Итачи больше нет, как это объяснить Саске?
Можно было бы, наоборот, привести туда Саске, чтобы он разом оборвал все свои желания и утих навсегда, но ложь казалась Саю жестокостью большей, чем что-либо еще. Он удивился, когда понял, что помнит еще это слово. Возможность увидеть, как будет страдать существо, с которым прижился, почему-то пугала. Возможно, это бы напомнило свое прошлое. Возможно, это бы что-то слишком изменило в установившемся мире. Возможно, это разрушило бы кое-какие представления. Или же доказало в очередной раз собственную ничтожность.
История с Учиха потрясла и во многом разочаровала Сая.
Отрывая наконец свой взгляд от созерцания одной из неподвижных и воображаемых точек на стене, Сай встал с татами, чтобы, в конце концов, уже приготовить свой футон и лечь, накрывшись с головой покрывалом.
Спать не хотелось. Лежа было лишь легче и уютнее думать, к тому же одеяло грело замерзшее осенней ночью тело.
***
В тяжелом старом сундуке хранилось более сотни картин, огромных смятых листов, набросков с абстракциями, пейзажами, портретами. Они были нарисованы то тушью, то углем, где-то размазались, где-то уже постарели, иногда при прикосновении пачкали руки.
Сай, стоя на коленях, впервые за долгие года разбирал свой сундук в поисках одной очень важной для него вещи. Он вспомнил о ней ночью, эта мысль все лихорадочно не давала покоя, поэтому с первыми лучами солнца он сразу встал, начиная разбирать свои вещи.
Кое-что можно было уже выкинуть или развести этим огонь зимой в очаге, чтобы хорошенько погреться у него и нагреть плоские камни, на которых можно будет уютно спать. Все ненужное Сай откладывал в сторону, тщательно проверяя каждый свой листок или дощечку.
То, что на первый взгляд казалось отличным, теперь отвращало. То, что осталось в памяти уродливой меткой, теперь начинало нравиться.
После двух часов, пролетевших так стремительно быстро, что казалось, прошло лишь полчаса, Сай, наконец, в руках держал то, что настойчиво искал на протяжении всего этого времени.
Потрепанную и старую книжечку, настолько миниатюрную, что она умещалась на ладони.
Сай так и остался неподвижно сидеть, смотря на пожелтевшие и полустершиеся картинки с двух сторон твердой обложки. Горькая улыбка невольно проступала на его губах.
Это был его первый альбом, привезенный из города и подаренный братом. Первый и последний в жизни, ведь они, живя тут, в хижине посреди болот и леса, не часто бывали в Конохе или в других ближайших городах, поэтому этот подарок казался особенно ценным, а сейчас – бесценным.
Жаль, что брат так и не посмотрит их книгу. Сай начинал ее рисовать когда-то очень давно, еще при жизни Шина, но так и не закончил, и, смотря на оставшиеся пустыми страницы, он постепенно начинал вспоминать, что хотел изобразить.
Ему казалось, что рука сама нетерпеливо делала штрихи тушью на каждой странице.
Впервые Сай рисовал с таким удовольствием, впервые радовался каждому новому штриху. Его драгоценная книга, его связь с миром, книга его души и правды жизни.
Он про нее слишком опрометчиво забыл.
Пачкая свои руки, одежду, он все рисовал и рисовал; когда наступил самый разгар утра, тот момент, когда птицы в лесу начинают стихать, он закончил свою книгу, бережно держа ее в руках. Аккуратно и осторожно закрыл, стараясь не размазать высохшие чернила, а потом еще какое-то время смотрел на нее закрытую, перед тем как убрать обратно; но Сай не успел опомниться, как альбом взяли из его же рук, и раздался холодный голос:
– Что это?
Сай обернулся, протягивая раскрытую ладонь вверх. Саске же, давно стоявший за его спиной, небрежно листал книгу, не без интереса в темных глазах рассматривая картинки.
Они изображали Сая и еще одного незнакомого человека, и они то сидели у костра, то сражались, то смеялись, то точили оружие. Саске, внимательно рассмотрев книгу без единого слова в ней, захлопнул альбом, теперь уже глядя на Сая, недовольно сдвинувшего свои брови: пожалуй, впервые он действительно был чем-то рассержен.
– Отдай.
– С кем ты себя нарисовал?
– С братом.
Саске, мельком кинув еще один взгляд на незнакомца с обложки, приподнял одну из бровей, но альбом так и отдал, если не стал крепче сжимать его в руках. Он был не только изумлен этой неожиданной новостью, но его постепенно брала и злость. Дождавшись того, когда Сай встанет рядом с ним, Саске сдвинул брови:
– И ты еще валял дурака, что не знаешь, что такое семья? Твой брат не очень похож на тебя.
– Он был мне сводным братом, а не кровным. Отдай мне эту вещь, пожалуйста, Саске-кун, – Сай потянулся за альбомом, но Саске и думал его просто так отдавать. Холодно усмехнувшись, он засунул его себе за пояс, скрестив на груди руки.
– Отдам, конечно, зачем он мне, но только если ты согласишься помочь мне.
– Я сказал, что не буду потакать тебе.
Саске пожал плечами.
– Тогда я тоже не собираюсь тебе ничего отдавать. Зачем мне это делать, а? Если эта вещь тебе действительно так дорога, то всего лишь сделай мне услугу, и тогда получишь свои картинки. Где твой брат? Это он приходил тогда?
Вопреки всему Сай выглядел по-прежнему спокойным.
– Мой брат умер от болезни много лет назад.
Саске невольно поджал губы. В какой-то момент он искренне поддался необъяснимому порыву холода, когда как никогда ярко представил, что сам может в будущем сказать эти же слова другому человеку, потому что сказанные чужими губами и про чужого брата они уже оставили неосознанный неприятный отпечаток на душе.
Саске старался об этом не думать. Брат был здоров, здоровее всех вместе взятых, он никогда не болел простудой, никогда не становился жертвой эпидемий, лишь иногда кашлял, но врачи говорили, что это просто врожденная особенность его дыхательных путей.
И все равно слова, сказанные Саем, почему-то все никак не шли из головы, по неизвестной причине перекручивая все изнутри в тугой ком.
– Ясно, – только и выдавил Саске, стараясь больше не касаться этой темы, так внезапно задевшей его как неотвратимое предчувствие.
Конечно, Саске, это было твоим предчувствием. Не раз ты будешь говорить, что твой брат умер от болезни.
– Он жил со мной здесь, – тем временем как будто сам себе сказал Сай отстраненным тоном, опуская взгляд. – А потом умер. В любом случае либо он, либо я погибли бы.
– Эпидемия? – сухо поинтересовался Саске.
– Что-то врожденное с сердцем. Он, оказалось, постоянно кашлял кровью, тщательно скрывая это от Корня и даже от меня. Потом его сердце не выдержало, и он умер от разрыва одного из желудочков. Но он был рад, что умер до того, как нас заставили бы убить друг друга. Он знал, что у него не поднимется рука убить меня, как и у меня – его, поэтому он был рад, что умрет сам. Это он подарил мне этот альбом, и я обещал ему нарисовать там нашу жизнь и подарить эту книгу брату. Когда Шин умер, я напрочь забыл, что хотел нарисовать, но сегодня ночью вспомнил. Прости, Саске-кун, но мне слишком дорог этот альбом, поэтому, – Сай улыбнулся, – если ты мне его не отдашь, я силой заберу его.
Саске сдвинул брови и холодно усмехнулся.
– У тебя был брат, ты знаешь, что такое терять близкого человека. Почему ты не хочешь оказать мне маленькую услугу?
– Это ни к чему, – серьезно покачал головой Сай. – Для тебя же. Поверь мне, лучше тебе не встречаться с Итачи-саном. Тебе лучше забыть про него.
Саске, вконец разозлившись, вытащился из-за пояса спрятанный им альбом и небрежно, с долей досады кинул его в руки хозяина. Едва ли не стиснув кулаки и нахмурившись, взгляд его холодных глаз источал ярость, Саске ядовито бросил, перед тем как выйти на крыльцо:
– Повернутые на слепой преданности Конохе, вы все одинаковы, жалки и ничтожны. Продолжайте и дальше падать на колени перед Скрытым Листом, только будет слишком поздно, когда он вытрет о вас ноги и выкинет как использованную вещь на помойку. Живущие в иллюзии преданности слепцы.
Сай, как будто оглушенный тяжелым предметом по голове, так и остался стоять в одиночестве, сжимая в узких и бледных руках книгу.
Саске вышел из хижины, громко захлопнув за собой седзи, его слова так и продолжили назойливо стучать в голове, и, черт побери, с ними нельзя было не согласиться.
Слепцы, повернутые на преданности, вытрет ноги, выбросит.
Выбросит как мусор.
Мусор.
Иллюзия.
«Да, мы с Шином жили в иллюзии. Всегда в ней жили. И умрем в иллюзии, как умер Шин».
Что Сай знал об Учихе Итачи? Даже живя здесь, он часто слышал о нем, о его силе, а теперь кто этот ранее знаменитый и уважаемый человек со свитой завистников и восхищенной толпой? Преступник, изгнанник, которого использовали как оружие.
Наступит ли то время, когда и Сая так же используют? Их всех так же используют? И тогда все те, кто ранее умер ради них, окажутся умертвленными зря.
Саске стоял на крыльце хижины, кутаясь в накинутый им сверху тяжелый грубый плащ, пытался успокоиться, но бешенство и досада в нем так и кипели все с большей силой, превращаясь в ненависть и почти отчаяние. Однако глубоко вздохнув и оперевшись на подпорку крыши, он прикрыл свои глаза, растворяясь в тихом шуме покачивающихся на ветру деревьев. Днем было еще по-летнему тепло, но не на столько, чтобы стоять в одном косодэ.
– А твой брат тоже под той иллюзией?
Саске поморщился, когда его покой нарушили, но злость в нем теперь не вскипела, как в прошлый раз. Он совершенно спокойно и серьезно взглянул на застывшего в руках с книгой на пороге седзи Сая и ответил:
– Думаю, что нет.
Он, действительно, был в этом уверен, не понимая, насколько ошибается.
Ведь Саске никогда не знал Итачи.
– А ты? – снова поинтересовался Сай. На его губах не было улыбки, он был предельно серьезен, и такой настрой располагал к себе Саске, который, почувствовав, что можно договориться, не стал язвить.
– Нет. Я никогда не был настолько предан деревне, просто делал то, что и другие шиноби, но после предательства Конохой, когда меня хотели убить как собаку, я больше не вижу того, ради чего можно любить Скрытый Лист, а тем более, умирать ради него. Я не понимаю больше этого.
Сай немного помолчал, но все же ответил, когда Саске снова отвернулся, будто сам начал раздумывать над своими же словами:
– У нас в Корне есть такое испытание перед тем, как поступить к нам…
– Знаю, Итачи думал о том, чтобы стать одним из вас, – мрачно сказал Саске. – Убить ближнего, да? Тебе надо было сражаться с братом, так ведь? После этого ты еще собираешься служить им? Как только ты будешь не нужен, тебя убьют.
– Я знаю, – безрадостно согласился Сай. – Всегда знал. Но это – судьба каждого шиноби.
– Тогда к черту быть шиноби, – с горечью выдохнул Саске.
После этих слов оба умолкли.
Саске думал о своем. Он, мрачно и как будто печально смотря в лес, думал о том, что ему теперь делать и насколько будут правильными его решения. Сомнения, тупики, выходы из них – этого всего было слишком много, один вариант хуже другого, третий отличнее четвертого, но к какому-то единому решению Саске так и не пришел. Оставаться здесь в этой хижине он больше не собирался, Сай в любом случае последует за ним, но куда идти, зачем – Саске не понимал. Он чувствовал себя заблудившимся в лесу и отставшим от группы ребенком, который бесконечно плутает и не знает, куда выйдет, его раздражала и пугала такая неопределенность и неизвестность. Жить так, как предлагала ему деревня, он не собирался. Но где теперь жить, куда идти, что делать и зачем?
Однако Саске пока не собирался мириться и отступать уж тем более. Он еще не сдался. Угрожает его жизни что-то или нет, Итачи был ему нужен. Хотя бы как-то, от чего можно оттолкнуться и пойти дальше.
– Саске-кун?
– Что? – неохотно отозвался тот. Он планировал, замерзнув на ветру, вернуться в дом, но Сай встал у него на пути, серьезно смотря в его спокойные глаза.
– Хорошо. Я помогу тебе. Но не потому, что я проникся в твое положение или ты мне открыл на что-то глаза, я и сам все понимал. Я не имею ни о тебе, ни о твоем брате какого-либо мнения, мне все равно, что с вами будет, я не переживаю за ваши судьбы. Но твои мысли странно влияют на меня. Мне интересно, переубедишь ли ты меня до конца. Но я думаю, что выйду победителем и докажу, что сегодняшняя жизнь была бы лучше. Тебе надо в Тандзаку, так?
Глаза Саске блеснули холодом, выражение его лица не изменилось, оставаясь во все том же холодном выражении.
– Да, именно туда.
Сай снова натянул на себя маску улыбки.
– Тогда собираемся?
***
Был ли в согласии Сая на временное сотрудничество какой-либо подвох или нет, Саске не волновало, он цеплялся за любую возможность свидания с братом. Во всяком случае, если предательство все же произойдет, Сая будет ждать один исход: смерть. Саске никогда не прощал тех, кто предал его.
Они собирались в путь недолго, запаслись лишь немногочисленной провизией, водой, лекарствами и оружием и вышли после полудня, когда солнце перевалило за другую сторону леса. Сай, сказав, что достаточно хорошо знает все окрестности, пообещал, что до пустыни они дойдут к концу этого дня, через два – выйдут к Тандзаку. Саске искренне удивился: он находился к дому ближе, чем мог себе представить.
Лес оказался почти непроходимым. Саске не один раз рвал свой плащ внизу и царапал руки, когда пытался обрезать кунаем лезущие в глаза разлапистые и острые ветви разросшихся кустов. Казалось, они хотели как кошки выцарапать ему глаза, разодрать лицо, крепко-накрепко схватить, спутать руки и ноги, чтобы больше нельзя было сделать ни шагу вперед, но, казалось, Сая не волновало то, что они шли почти по непроходимой дороге, которая все дальше и дальше погружалась в топкое болото. Бросив спокойное: «Иди за мной», Сай шел по заболоченной и вязкой земле, рискуя провалиться и утонуть в трясине. Саске, морщась и недовольно фыркая, безопасности ради ступал ровно на те места, где оставались влажные, наполненные водой следы его спутника, и то один раз все же пришлось судорожно схватиться рукой за первую попавшуюся ветвь, чтобы не упасть в провал, на который случайно наступила нога.
Тогда Саске показалось, что под его кожей разлили котел с кипящим маслом.
Болото булькало и хрипело, издавая странные звуки, похожие не то на рев животного, не то на человеческий стон. Походило на то, что Сай часто здесь ходил, он не проверял тростями место, куда собирался ступить ногой, просто шел и шел вперед, лишь отводя корявые и гибкие ветки и пригибаясь под листьями. Иногда он оборачивался, словно пастух следящий за своими подопечными: следуют ли за ним?
Когда, наконец, они, в грязи и с промокшими ногами, вышли из топи, и Саске недовольно сдвинул брови, осматривая себя, Сай улыбнулся:
– Поэтому я говорил: сбегать бесполезно.
Саске ругался про себя самыми грязными словами, кутаясь в плащ и отряхивая сандалии от грязи, но она уже успела присохнуть к бинтам на ногах и застыть на подошве.
Впрочем, ему, шиноби, не впервые бывать в таком виде, к тому же были ситуации и похуже, например, то задание, когда им с Наруто пришлось прыгать в стоячую воду с тиной, но Саске всегда ненавидел грязь. Он был чистоплотен.
Но его мучения длились недолго: в итоге они с Саем вышли на широкую тропу. Оба шли молча, почти игнорируя присутствие друг друга.
Как только лучи красного вечернего солнца пробились сквозь плотно сплетенные между собой кроны деревьев, недовольство и раздражение Саске отошло на второй план.
Он знал, зачем все это терпит и ради чего, он сам решил, что так должно быть, сам пошел на это.
Саске не видел Итачи около двух месяцев. Он не знал, как и что с ним, что он делает, что делает Изуна, насколько сильно все изменилось. Его тревожило то, что могло произойти в его отсутствие, а именно, нынешнее состояние и положение брата.
Пожалуй, за эти два месяца Саске задумывался о нем чаще, чем о своем здоровье и выздоровлении.
Сначала он предполагал, что что-то потребует от него самого, но его лишь продержали взаперти, ничего не говоря, вылечивая и постоянно повторяя, что видеться с Итачи теперь больше нельзя, стало быть, деревне был нужен только брат.
Саске мрачно сдвинул брови, чувствуя в себе закипающую злобу.
Он не мог допустить того, чтобы Коноха после своего предательства вновь как ни в чем ни бывало впутала Итачи в свои дела. Его могли уговаривать, вынуждать, давить на былую – и былую ли? – преданности деревне, но что надо было Скрытому Листу именно от него среди тысяч других людей – Саске тщетно ломал голову, не находя ответа на этот вопрос.
Но одно он знал точно: он не боялся угроз Скрытого Листа.
Сай же думал о том, что не до конца понимает, почему спустя месяцы уговоров и споров он внезапно сделал то, что сделал. Испугался ли он того, что будет выброшен как сломанная вещь, если продолжит помогать Шимуре, понял ли Саске и его ситуацию, удивился ли его маниакальному стремлению к цели – он не знал, но что-то неустанно подталкивало его рискнуть, и Сай сделал так, как он считал нужным.
Только под поздний вечер, доходя почти до границы пустыни, Саске заметил, что у них нет с собой фляги с водой. Выпала ли она в пути и утонула в трясине или просто забыли где-то на недолгих привалах, но, тем не менее, вечерело, воды не было, неумолимо требовался отдых и хоть какое-то восстановление сил, поскольку предстоял двухдневный переход через пустыню, которая, увы, во все времена года славилась своей жестокостью. Оставалось лишь надеяться на скорые зимние дожди, которые посетят эту безжизненную местность.
Осознав, что дожидаться людей, которые могли бы подвезти, бесполезно, поскольку кроме как заброшенной хижины Сая в этих мертвых местах жилищ не было, они с Саске пошли на север, спускаясь по одной из засушливых полустепей. Здесь лесная полоса с трясинами обрывалась, и начинался тот самый ад, о котором слышал с детства Саске.
Взрослые говорили, что эта пустыня считалась непроходимой, и многие погибали там, недаром второе ее название было «смертоносная равнина». Эта была странная, самая необычная во всей стране зона: засушливая и мертвая пустыня Ханесени (3).
Ее пески начинались незаметно, осторожно подкрадываясь ближе, все больше и больше изгоняя из местности очертания травы и покрывая землю сухим пепельным налетом. Солнце окончательно село за горизонт, а Сай и Саске уже шли по пустыне без воды. Каждый из них понимал, что это значит и к чему на самом деле может привести, но, однако, значения этому прискорбному факту они не предали: мысль о смерти показалась смешной.
Саске был слишком сильно возбужден и ослеплен тем, что скоро встретится с Итачи и скажет ему многое, возможно, даже покончит со всем и со всеми, Сай же самонадеянно надеялся на свою выносливость, поэтому, опрометчиво забывая, что без воды в пустыне не прожить, они не стали останавливаться, чтобы хотя бы попробовать найти подземный источник.
Пустыня не любила таких смельчаков, окутывая их своим ночным холодом, пробирающим до костей, и не замечая преграды в качестве одежды.
Песок уже успел забиться в обувь, но никто не придал этому особого значения. Ступни покрывались набухшими крупными мозолями, которые лопались, ноги ныли, проваливаясь в песок, пришлось, наконец, сделать привал, дрожа от холода и терпеливо дожидаясь рассвета.
Перед взором простиралась огромная и грозная пустыня, кажущаяся бескрайней и далекой, как гладь воды на озере; Саске, зябко кутаясь в плащ и наблюдая темными глазами за тем, как Сай пытается развести костер, поджигая свои же рисунки, не находил в своей разболевшейся голове ни единой мысли, за которую можно было бы зацепиться, кроме беспокойного напряжения, но в то же время и приятного нетерпения.
***
В западной части Страны Огня, близ южной границы соседних земель Воздуха лежит небольшая, но самая страшная часть страны.
Пустынная равнина иногда сменялась небольшими выжженными участками потрескавшейся земли. После холодной осенней ночи днем снова стоит испепеляющий зной и в большей степени не оттого, что от палящего солнца некуда спрятаться, а потому что песок раскалялся как сковорода, поднимая в небо столб душного воздуха. В этом месте почти не росла даже самая неприхотливая растительность, изредка кое-где встречались кусты с редкими жесткими и плоскими листьями и шипами. Шипы были острыми, и горе тому, кто сунется туда: колющие твердые иглы разрывали кожу.
Воды с ее живительной влагой и прохладой не было, сколько бы ее ни искали, найти не могли. Она, естественно, была, но где-то глубоко под землей, в ее недрах, а добраться до нее едва ли не было большей пыткой, чем прожить без влаги. Иногда вечером по песку можно было проследить за бегом мелких и быстрых ящериц, но постоянно дующий горячий ветер заметал все следы, и даже попытаться вернуться за водой было бы бесполезно: лишь оглянуться назад и увидеть бескрайнее море дьявольской усмешки пустыни.
Люди, те самые смельчаки, решившееся пересечь пустыню, старались придерживаться самым разным ориентирам, которые указывают на выбранный ими путь, но даже опытные глаза шиноби через несколько дней не замечают вокруг этих знаков, слившихся с кладбищенским однообразием.
Иногда в ночной тишине можно было услышать тихий и отдаленный топот лошадей, но он был настолько далеко, что даже если бы хватало сил кричать, зовя на помощь, вряд ли бы тебя услышали, а если бы и услышали, то приняли бы за завывание духов, легенда о которых ходит в этих местах.
Существовало поверье, что ранее здесь раскинулась богатая деревня, вокруг которой были сочные луга, поля, и люди, благодаря за это Богов, каждую осень после сбора огромного урожая устраивали жертвоприношения: под алтарь всеми жителями складывались овощи, фрукты, молодые телята, ткани, крупы. Каждый год жизнь здесь становилась все более радостной и роскошной, жители нежились в неге прохлады и в плодородии почвы, и в итоге забыли о том, кого им следовало благодарить за щедрый дар. Некоторые даже осмеливались поносить Богов, пока не случилась трагедия.
Разгневанные Боги за одну ночь обрушили на головы жителям страшную засуху, испепелившую все вокруг. Люди оказались зажатыми в ловушке, из которой не могли выбраться: вокруг были пески, все было в песках, а кто пытался бежать, тот вяз в них, уходя с головой. В итоге все жители, как и деревня, погибли, их иссушенный прах рассыпался и смешался с песками Ханесени, продолжая проклинать ее, принесшую им погибель.
Это была лишь легенда, но люди были склонны верить в нее, как в правду. Поэтому каждый звук они объясняли завыванием духов умерших, смертоносность песков тем, что мертвые пытались погубить тех, кто идет по Ханесени, из которой не смогли выбраться они.
Люди были полны суеверия.
Пустыня была достаточно небольшой, но суровой. Казалось, что ее целью было собрать как можно больше несчастных человеческих жизней, хороня их под мощным слоем пыли и песка. Саске видел за все время пути несколько трупов, один из них уже высохший, другой поедала пустынная лисица, тощая и ободранная, но не пугливая: пожирая внутренности, которые отрывали от тела несчастного птицы-падальщики, она покосилась на путников, но с места не сдвинулась, продолжая вгрызаться зубами в мясо и изредка шипеть на надоедливых птиц. Сладкий и удушливый смрад от разлагающейся плоти разносился далеко по округе с ветром, доводя до тошноты и приступов рвоты. Иногда встречались брошенные кем-то вещи, и мертвое одиночество пустыни на их фоне достаточно впечатляло, оставляя на душе странный неприятный осадок.
Как угроза смерти высоко в небе летали падальщики, ждущие новую добычу, которая будет не в силах ускользнуть от них. Иногда они начинали склевывать еще живого человека, на его крики и попытки вырваться они не обращали внимания, острыми и загнутыми клювами отрывая кусок за куском от горячей кровоточащей плоти.
Саске и Сай шли вопреки всем ожиданиям по безжизненной пустыне четвертый день. Увы, шествие по ней затянулось на два лишних дня, запасы еды кончились, один раз им удалось подбить падальщика и, к сожалению, так как огонь развести не удалось, пришлось есть влажное сырое мясо, давясь от приступов тошноты из-за отвратного запаха и вкуса, но через некоторое время лишь еще больше захотелось пить.
Ни у Саске, ни у Сая не было ни капли воды.
Стояла первая половина четвертого дня, уже показался край зеленого бушующего массива: пустыня кончалась. К закату солнца можно было дойти до ее границы, спуститься в лес, а там уже будет половина дня пути к Тандзаку.
Однако Саске, как и Сай, больше идти не мог.
Со слезящимися от жары глазами, с распухшей головой, в которой, казалось, отказала вся память, кипя и плавясь под коробкой черепа, он не мог ни о чем думать, кроме воды, повторяя это слово про себя как молитву. Они оба попали в западню, из которой не всем удавалось выбраться, более того, почти никому. Ни Сай, ни Саске больше не могли идти, оседая на пески как тряпичные куклы и обжигая раскаленными крупицами грязные ноги и руки. Под плащами, которые защищали от солнца и его ожогов, было неимоверно жарко; Саске, широко открыв пересохший рот, задыхался, не в силах вдыхать неподвижный тяжелый воздух Ханесени, который при каждом глотке как шип терновника вонзался в легкие, едва ли не обжигая их.
Умирать Саске не планировал, но и выхода он не видел.
Сай без воды, казалось, высох: его щеки впали, обтягивая сухие обветренные скулы подобно маске мертвеца. Они оба сидели с открытыми пересохшими и потрескавшимися губами и безумными глазами, слезящимися и лихорадочно блестящими, в которых металось застывшее выражение не то смерти, не то сумасшествия.
Пожалуй, правда, они сходили с ума без воды.
Саске казалось, что его тело налилось свинцом, во рту и горле пересохло настолько, а любая попытка сказать хотя бы одно слово раздерет адской мукой все внутри в клочья. Каждый звук, произносимый спекшимися губами, давался с неимоверной болью и жжением в горле, кровь, казалось, вовсе застыла, Саске и Саю грозила потеря сознания и смерть на исходе этого дня.
Падальщики кружили все так же над головами, но заметно ниже. Саске щурился, глядя на них.
«Я не умру, грязная падаль».
Он не мог вот так вот жалко умереть сейчас; эта мысль толкала его на действия больше, чем физическая сила. Встретившись лицом к лицу со смертью в облике кружащих стервятников, жаждущих человеческой плоти, Саске как никогда ощутил, насколько сильно скучает по брату и жаждет выжить.
Но сейчас даже эта мысль не могла поднять на ноги, она так же стерлась и рассыпалась в прах, как другие, она больше не существовала. Саске и Сай сидели рядом; если несколько дней назад они подталкивали друг друга со словами: «Вставай. Пойдем», то сейчас прекрасно понимали, что никакие увещевания не помогут.
Саске часто бредил из-за жары и жажды, в своих галлюцинациях он видел воду, море воды, с сожалением едва понимая краем сознания, что это лишь образ его больного и воспаленного жаждой воображения.
– Немного осталось… до конца, – с трудом прохрипел Сай. Пожалуй, это все, что он был способен сегодня сказать. Саске нахмурился, с заглатывающим звуком хватая раскаленный воздух. Он и сам это прекрасно знал.
– Вода… без нее мы не дойдем, – Саске, собравшись с силами, сделал слабую попытку встать, но так и остался сидеть на песке, беспомощно качнувшись в сторону. Ему хотелось упасть и закрыть глаза, сдаться, смертельная усталость сковывала его как цепь, но он, превозмогая головокружение и тошноту, держался, прекрасно понимая: стоит ему лечь и закрыть глаза, он их больше никогда не откроет.
Прошло еще несколько минут или часов, понятие времени здесь теряло свой смысл. Саске изо всех сил держался, мужественно дожидаясь ночи, когда можно будет подумать в отрезвляющем холоде, но вряд ли в таком темпе они бы дожили до вечера, не говоря уже о ночи: их жизнь при таком раскладе закончилась бы на закате. Сай не шевелился, но Саске было все равно: воспаленным сознанием он не понимал, что происходит вокруг, в голове расплавились и исчезли все мысли кроме вечно стучащего слова «пить».
Солнце, издеваясь и насмехаясь, палило все так же нещадно. Ханесени ликовала, встречая еще одни смерти.
Часы отсчитывали последние часы жизни. Сай от обезвоживания почти потерял сознание, Саске еще кое-как держался, но чувствовал, что долго не протянет: веки слипались, перед ними мелькали то темные пятна, то ослепляющие пятна, в ушах звенело и гудело. Тоскливо всматриваясь распухшими и покрасневшими от песка глазами в горизонт и прожигая темными зрачками зеленую полосу, сочную, где есть божественная вода, Саске все стремительнее терял надежду выбраться из этой ловушки.
– Смотри, – прошептал Сай, который, оказалось, еще был в сознании.
Ни выдержка шиноби, ни закаленность характеров – все было ничто для могущества пустыни.
Саске с трудом оглянулся в сторону, куда указывал щуплый и бледный палец Сая.
Засушливую пустыню смерти быстро перебегала мелкая лисица, резво и бодро перебирая ногами и пригибая голову. Она шуршала по песку, что-то вынюхивала длинным носом и, как только заметила путников, остановилась, навострив острые уши. Облезлая и блекло-рыжая, как будто с выцветшей шерсткой, она, лиса, была почти незаметна на серо-буром песке, и, словно что-то ожидая, принюхиваясь и поднимая ушки, начала ходить кругами вокруг Саске и Сая, словно поджидая, когда успеет насладиться их трупами, но нападать сама пока не собиралась.
Падальщики также начали опускаться вниз, садясь на песок, их противные крики стали слышны еще громче.
Саске раздраженно цокнул языком, хмурясь.
«Сдохнуть из-за зверья? Бред».
– Их надо отогнать, – снова прошептал Сай. Саске, наконец, вспыхнул:
– Вот и отгоняй их сам!
Крик, из-за которого пересохшее горло словно треснуло по швам, разнесся по пустыне, вспугивая птиц и лисицу.
Это был не просто яростный и гневный крик из последних человеческих сил, он был пропитан бессилием.
Надломленный голос.
Но все же, как только лисица снова начала ходить кругами, Саске слепо, едва открывая распухшие глаза и напрягая сознание, начал нащупывать у себя в сумке оружие, пока не вытащил слабой рукой кунай. На большее сил не хватило.
