Текст книги "Всеобщая история"

Автор книги: Полибий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 118 страниц)

Еще более важным в теоретическом плане является пассаж XXXVII, 4, в котором Полибий рассматривает причины падения численности населения в Элладе. Автор считает своей целью опровергнуть мнение тех, кто склонен усматривать действие судьбы в общественных и частных делах. С точки зрения Полибия допустимо относить к сфере деятельности судьбы только те вещи, причины которых невозможно или трудно распознать. К этой категории автор относит дожди и ливни необычайной силы (οἷον ὄμβρων καὶ ὑετῶν ἐζαισίων ἐπιφορά), противоположные им засухи и холода (τἀναντία πάλιν αὐχμῶν καὶ πάγων) и происходящие от этого неурожаи; длительные эпидемии (λοιμικαὶ διαθέσεις συνεχεῖς), а также вещи, подобные перечисленным, причину (αἰτία) которых нелегко отыскать (Ibid. 2). В этих случаях можно, следуя мнению толпы (ταῖς τῶν πολλῶν δόζαις), возносить молитвы, приносить жертвы божеству (τὸ θεὶον), вопрошать богов (τοὺς θεούς) о том, как лучше всего поступить в данных обстоятельствах.

Человек, обращающийся к богам там, где нетрудно найти причину, является глупцом (ἆρ οὐ μάταιος ἄν ἐθαίνετο). Когда причина ясна, средство помочь делу находится в руках самих людей (τῆς διορθώσεως ἐν ἡμῖν κειμένης). Следует, однако, отказаться от поисков причин в тех случаях, где они либо непостижимы, либо постигаются с трудом (Ibid. 9). Для иллюстрации этой мысли Полибий приводит события, связанные с поддержкой македонянами Лже-Филиппа. Текст пассажа сильно испорчен, но смысл достаточно ясен. Македоняне были обласканы римлянами и получили от них свободу и всевозможные льготы, а кроме того, были избавлены от внутренних смут. Ранее македоняне часто терпели поражения от римлян. Теперь, поддержав власть недостойного человека, они победили римлян. Найти причину этих событий, по мнению Полибия, трудно. Единственным объяснением в этом случае может быть «вред» со стороны богов (δαιμονοβλάβεια) и гнев богов (μῆνις τῶν θεῶν) на всех македонян.

Объяснения, приводимые в этом пассаже Полибием, не снимают, однако, всех противоречий, связанных с понятием судьбы в его «Истории».

Не вдаваясь в подробности существующей по этому поводу дискуссии, ³⁶заметим лишь следующее.

Нам представляется, что в том, как Полибий использовал приемы логического объяснения событий и категорию судьбы, содержится определенная параллель со взглядами Сократа на пределы человеческого познания. Сократ осуждал людей, вопрошавших оракулов в тех случаях, когда ответ мог быть найден в разуме и опыте людей (Xen. Met. I, 7—9). Когда слово τύχη встречается у Полибия в подобных ситуациях, оно всегда имеет отрицательную окраску. Очевидно, широко распространенное среди его современников мнение о том, что все происходящее следует приписывать судьбе, было неприемлемо для Полибия потому, что такой подход не позволял глубоко проникать в природу вещей, а следовательно, противоречил целям его «прагматической» истории, для достижения которых требовался убедительный логический анализ событий. Поскольку человеческому разуму доступны причины далеко не всех событий и явлений, то в повествовании Полибия судьба встречается и в положительном смысле. В таких случаях она служит как бы термином, объясняющим явления, не поддающиеся логическому объяснению.

Вместе с тем в сочинении нашего историка имеются случаи совершенно особого употребления слова «судьба» в положительном смысле, отличные от тех, где оно служит просто ярлыком, обозначающим необъяснимые явления. Полибий говорит, что судьба правит миром и почти целиком подчинила его римскому владычеству, что она сделала римлян своим орудием в наказание Антиоха и Филиппа (I, 1, 4; XV, 20, 6—8). Таким образом, несмотря на то что для Полибия с точки зрения задач прагматического историописания очень важно было сузить сферу необъяснимых явлений, для обозначения которых он пользуется понятием судьбы, и максимально расширить область применения причинно-следственного метода, в его «Истории» присутствует также традиционное представление о судьбе как о сверхъестественной силе, правящей миром. Это, возможно, объясняется особым отношением Полибия к римской державе, как государству, подчинившему себе Средиземноморье.

Интересно остановиться на соотношении у Полибия двух противоположных принципов – судьбы, правящей миром (иррациональное начало), и логического расчета и сознательной воли человека. Если предусмотрительного человека постигает удар судьбы, то Полибий не усматривает в этом его вины, и наоборот, если человек необдуманно подвергает себя опасности, то, в случае неудачи, он, по мнению Полибия, заслуженно порицается здравомыслящими людьми (II, 7, 1—3; VIII, 2). Это противопоставление рационального расчета и судьбы изначально свойственно исторической мысли греков и не является монополией какой-либо философской школы. Уже Геродот вкладывает это противопоставление в уста Артабана: «Ведь принять хорошее решение я почитаю величайшей прибылью. Даже если что-либо и воспрепятствует, принятое решение от этого не становится хуже – его побеждает судьба. Принявший же плохое решение, если судьба ему благоприятствует, находит неожиданное счастье, но решение у него тем не менее было принято от этого нисколько не лучше» (VII, 10).

Ксенофонт развивает ту же самую мысль устами Сократа в беседе с Аристодемом. «(Сократ) Кто кажется тебе более достойными удивления, те, кто создают лишенные разума и движения изображения, или создающие разумные и действующие живые существа? (Аристодем) Конечно, клянусь Зевсом, те, кто создают живые существа, если только это делается не по какой-то случайности, но по разуму. (Сократ) В то время, как в отношении одних неизвестно, для чего они существуют, а в отношении других ясно, что они существуют для пользы, то какие из них, как ты считаешь, суть дела судьбы, а какие разума? (Аристодем) Подобает, чтобы рожденные для пользы были творениями разума» (Mem. I, 4, 4). Взгляды Полибия на противостояние в историческом процессе фатальной неизбежности и сознательной воли и логического расчета людей в целом традиционны для греческой историко-философской мысли.

Полибий, будучи человеком практического склада ума, весьма настороженно относился к политическим теориям других авторов. Сам он также старался не уклоняться в сторону теоретических изысканий. Тем не менее этот «нетеоретический» историк сделал то, что не делал никто из его предшественников: три книги из его «Истории» (VI, XII и XXXIV) посвящены специальному кругу теоретических проблем и представляют собой самостоятельные трактаты.

Наиболее важной с точки зрения исторической науки является политическая теория Полибия, которой посвящена вся VI книга его сочинения. Это обстоятельство объясняется тем, что стремление Полибия написать прагматическую, полезную читателю историю безусловно требовало глубоких обобщений в области политической истории. Однако в том виде, в каком политическая теория представлена Полибием в VI книге, она превосходит нужды собственно исторического сочинения и представляет собой совершенно самостоятельное произведение, тем более что в остальных частях «Истории» Полибий не использует политическую теорию, разработанную им в этой книге.

Основу всякой государственности Полибий усматривает в слабости, присущей каждому отдельному человеку (ἡ τῆς φύσεως ἀσθένεια VI, 5, 7). В доказательство этого Полибий предлагает вниманию читателя фантастическую картину гибели человеческого рода в результате эпидемии или природной катастрофы. Оставшиеся в живых или вновь народившиеся люди объединяются в группы или стада так, как это делают дикие животные (VI, 5, 4—6). Во главе таких групп становятся вожаки, выделяющиеся своей силой и смелостью (VI, 5, 7—8). В мире людей такие сообщества представляют, по мнению Полибия, древнейшую форму государственности – единовластие (μοναρχία). Характерным для этой стадии является господство физической силы и отсутствие нравственных установлений (VI, 5, 9—10).

Появление нравственных понятий прекрасного (τὸ καλόν) и справедливого (τὸ δίκαιον), а равно и противоположных им понятий составляет в схеме Полибия второй этап существования государства. Формой правления на этом этапе является царская власть (βασιλεία VI, 5, 10). Царская власть представляет собой развитие единовластия на основе нравственных понятий, которые Полибий связывает с образованием семьи и семейными отношениями (αἱ συνουσίαι VI, 6, 1). Образование семей происходит естественно (κατὰ φύσιν VI, 6, 2). В основе семейных установлений лежит желание родителей найти в своих детях кормильцев, которые бы заботились о них в старости. Если чей-то сын оказывается неблагодарным по отношению к своим родителям и не выполняет своих обязанностей, это вызывает негодование и раздражение у тех людей, которые были свидетелями родительских забот. Эти люди опасаются, что если они оставят без внимания проявления сыновней неблагодарности, то подобная участь может постичь и их (VI, 6, 3—6). Отсюда у людей возникает понятие долга (ἔννοια<...>τῆς τοῦ καθήκοντος δυνάμεως καὶ θεωρίας VI, 6, 7). Понятие долга является началом и концом справедливости (ἀρχὴ καὶ τέλος δικαιοσύνης).

Вслед за понятием долга возникает понятие одобрения. Поступки, заслужившие одобрение, влекут к подражанию и соревнованию.

Одновременно с этим возникает понятие порицания (κατάγνωσις καὶ προσκοπή), с которым связывается стремление избегать неблаговидных поступков (VI, 6, 8—9). Одобрение и порицание влечет за собой появление понятий позорного (αἰσχρόν) и хорошего (καλόν VI, 6, 9). Правитель, который поддерживает людей, обладающих положительными нравственными качествами, и карает негодяев, получает добровольную поддержку своих подданных (VI, 6, 11). На этапе царской власти заканчивается период поступательного развития государственности и начинается особого рода циклическое развитие, в котором чередуются простые формы государственного устройства.

Полибий замечает, что выделение некоторыми авторами трех простых форм – царской власти, аристократии и демократии не соответствует действительности, поскольку рядом с этими формами существуют три других, которые одновременно и отличаются, и похожи на них. Так, от царской власти отличается монархия и тирания, причем эти две последние формы стараются придать себе вид царской власти (VI, 3, 10). В отличие от них, царская власть устанавливается разумом (γνώμῃ), а не страхом и силой (VI, 4, 1).

Далее Полибий переходит к понятиям олигархии и аристократии. Истинная аристократия управляется на выборной основе справедливейшими и разумнейшими людьми (VI, 4, 3). Олигархия мыслится Полибием как форма правления, основанная на противоположных качествах – отсутствии выборности и своекорыстии людей, стоящих у власти (ср. VI, 4, 9). Полибий не акцентирует внимания на принципе знатного происхождения для аристократических правителей (VI, 4, 3) и богатства для олигархов. Разница между олигархией и аристократией является, по Полибию, не социальной, а морально-этической.

Хорошую демократию Полибий определяет как преобладание мнения большинства. Остальные признаки хорошей демократии носят морально-этический характер: почитание богов, забота о родителях, уважение старших и почитание законов (VI, 4, 5).

Охлократию Полибий определяет следующим образом: «Нельзя считать демократическим устройством такое, в котором чернь (τὸ πᾶν πλήθος) может делать то, что хочет и мыслит для себя». За этим определением, очевидно, надо видеть намек на демократические Афины VI в. до н.э. ³⁷

Показав читателю шесть форм государственного устройства, Полибий приступает к описанию цикла политических устройств (πολιτειῶν ἀνακύκλοσις VI, 9, 10). В этом цикле три хорошие и три испорченные формы последовательно сменяют друг друга. Эта последовательность является с точки зрения Полибия естественной (κατὰ φὺσιν VI, 4, 11).

В целом цикл представляет собой следующее. Если человеческое общество гибнет в результате катастрофы, то уцелевшие люди образуют стадо, где власть принадлежит сильнейшему (μοναπχία). С развитием нравственных понятий монархия получает черты упорядоченной царской власти (βασιλεία VI, 5, 10; 6, 12). Через несколько поколений царская власть вырождается в тиранию (τυῤῥανίς VI, 7, 8).

Власть тирана и его злоупотребления вызывают недовольство лучших граждан, и после свержения тирании устанавливается аристократия (ἀριστοκρατία VI, 8). Во втором поколении аристократия превращается в олигархию (ὀλιγαρχία VI, 8, 6). Это изменение происходит естественным путем (κατὰ φὺσιν VI, 4, 9). Когда недовольные граждане свергают олигархию, устанавливается демократия (δῆμος VI, 9, 3). Начиная с тирании, установление каждой следующей формы основывается на предшествующем историческом опыте. Так, после свержения тирании, общество уже не рискует вверить власть одному, а после свержения олигархии – уже не отваживается вверить ее группе людей.

С развитием демократии в третьем поколении (VI, 9, 5) начинается ее разложение. Появляются лидеры – демагоги, которые развращают народ подачками. Возникает власть толпы (ὀχλοκρατία VI, 9, 7). Инициативные лидеры начинают стремиться к неограниченной личной власти, и в результате возникает правление одного, причем Полибий не уточняет, является ли это правление монархией или тиранией, и с этого момента цикл начинается сначала (VI, 9, 9).

Все государственные формы цикла имманентно несут в себе семена своего разложения подобно тому, как ржавчина свойственна железу, а черви – дереву (VI, 10, 3), поэтому каждая отдельная форма в своем развитии проходит несколько этапов развития. По мнению Полибия, знание этого внутреннего развития отдельных форм также важно с прагматической точки зрения (т.е. для предсказания дальнейших возможностей в развитии того или иного государства), как и знание развития цикла в целом.

Внутреннее развитие отдельных форм проходит пять стадий: зарождение (ἀρχαὶ καὶ γενέσεις); возрастание (αὔξησις); расцвет (ἀκμή); изменение (μεταβολή); завершение (τέλος; VI, 4, 12—13). Схему эту Полибий, очевидно, заимствовал из мира флоры и фауны, и поэтому исследователи творчества ахейского историка называют ее обычно «биологическим законом».

Показав, что простые формы государственного устройства нестабильны и находятся в постоянном движении (VI, 10, 5), Полибий переходит к анализу смешанного государственного устройства, т.е. устройства, где соединяются преимущества лучших форм государства (VI, 10, 6; ср. VI, 3, 8) и где благодаря взаимному контролю ни одна из них не развивается сверх меры. Это позволяет государству пребывать в состоянии равновесия, подобно плавающему кораблю (VI, 10, 6—8). Смешанное устройство, по утверждению Полибия, дает государству возможность освободиться от действия законов цикла. Однако из дальнейшего изложения становится ясно, что смешанные государственные устройства, как и простые формы, подпадают под действие «биологического закона». Закон возрастания и упадка, говорит Полибий, позволяет предсказать будущую судьбу римского государства (VI, 9, 12—13). Сравнивая Рим и Карфаген, Полибий говорит, что преимущество Рима во время II Пунийской войны заключалось в том, что в Риме в это время преобладал сенат, т.е. аристократический элемент, в то время как в Карфагене перевес был уже на стороне демократии (VI, 51). Иными словами, Карфаген, по мнению Полибия, уже дальше продвинулся по пути упадка. В этом безусловно есть глубокое противоречие в политической теории ахейского историка, на которое уже давно обратили внимание исследователи его творчества. ³⁸

Теория смешанного государственного устройства не была изобретением Полибия. Она явилась частью общей политической теории античности, направленной на поиск условий для полноценного существования личности в государстве и на достижение стабильной государственной системы.

Оставляя в стороне развитие этой теории в сочинениях предшественников Полибия, ³⁹обратим внимание лишь на два наиболее существенных момента. Во-первых, тема смешанной политии разрабатывалась предшественниками Полибия исключительно на материале греческих полисов. Во-вторых, все греческие авторы, разрабатывавшие эту теорию до Полибия, сходились на положительной оценке смешанной политии, подчеркивая ее стабильность по сравнению с простыми формами государственного устройства.

В том, как рассматривает тему смешанного государственного устройства Полибий, наблюдаются черты, которые, с одной стороны, связывают его с предшествующей традицией, а с другой – отличают его как новатора.

Новаторство Полибия состоит прежде всего в выборе рассматриваемого им материала: основным объектом приложения теории является для него римское государство, не привлекавшееся раньше с такой целью греческой общественно-политической мыслью.

Что касается оценки Полибием смешанного государственного устройства, то здесь его взгляды вполне традиционны. Чтобы убедиться в том, что он относится к смешанным политиям в высшей степени положительно, достаточно беглого взгляда на его описания политического устройства Крита, Спарты и Карфагена – государств, традиционно рассматривавшихся в ряду смешанных политий.

Описание государственного устройства Крита, Спарты и Карфагена не было для Полибия самоцелью: по его замыслу, оно должно было позволить ему глубже вскрыть механизмы функционирование смешанной конституции и дать ему материал для сравнения с политическим устройством римского государства. Описанию римского государственного устройства посвящена основная часть политического трактата Полибия (VI, 11, 11 – 18, 8).

Римляне, как считает Полибий, имели три чистые формы власти (ἦν μὲν δὴ τρία μέρη τὰ κρατοῦντα τῆς πολιτείας VI, 11, 11). ⁴⁰Все функции были распределены между отдельными властями настолько равномерно, что невозможно, по мнению Полибия, определить, какое именно устройство – монархическое, аристократическое или демократическое – существует в Риме.

Полибий показывает читателю, какие функции принадлежат каждой форме власти: консулы воплощают собой монархический элемент (τελείως μοναρχικὸν<...>καὶ βασιλικόν); ⁴¹сенат – аристократический элемент (ἀριστοκρατικόν); народ – демократический элемент (δημοκρατικόν; VI, 11, 12). Это положение существовало в пору наивысшего расцвета римского государства и сохранилось с небольшими изменениями во времена Полибия. Анализ отдельных магистратур Полибий начинает с консулов (VI, 12—14). Консулам, когда они присутствуют в Риме, подчиняется весь народ и все должностные лица, за исключением народных трибунов (πλὴν τῶν δημάρχων); они докладывают сенату о всех делах и вводят посольства в сенат, наблюдают за исполнением постановлений (VI, 12, 3), созывают народное собрание, вносят предложения, исполняют постановления, имеют неограниченную власть в военных делах, могут подвергать наказанию любого человека в военном лагере и расходовать по своему усмотрению государственные средства.

Сенат прежде всего распоряжается государственной казной; в его юрисдикции находятся все преступления, совершенные на территории Италии; он ведает отправлением посольства в страны, находящиеся вне Италии; решает вопросы войны и мира, принимает посольства. Полибий подчеркивает, что ни в одном из перечисленных мероприятий народ не принимает никакого участия (VI, 13).

Понимая, что может возникнуть впечатление, что на долю народа не остается ничего существенного, автор спешит предупредить это ложное мнение. Он обращает внимание читателя на то обстоятельство, что народ оказывает очень сильное влияние на жизнь римского государства, поскольку именно в его руках находится право награждать и наказывать.

С точки зрения Полибия этими стимулами определяется вся жизнь людей (VI, 14, 4—5). Прерогативой народа является вынесение смертного приговора и наложение денежных шрафов (VI, 14, 6—7), решение вопросов войны и мира, ратификация заключенных договоров и союзов (VI, 14, 10—12).

Затем Полибий переходит к рассмотрению того, каким образом все три формы государственного устройства сосуществуют в Риме (VI, 15—18). Целью Полибия является показать, что между этими тремя формами существует равновесие, поскольку они, конкурируя между собой, взаимно уравновешивают друг друга.

Анализ смешанной конституции Рима, осуществленный Полибием, поражает своей четкостью и ясностью. Рим в его описании предстает государством с идеальной формой правления.

По мысли Полибия, в основе всякого государства лежат не только законы, но и нравы (VI, 47, 2). Именно поэтому столь большое внимание он уделяет рассмотрению внеконституционных элементов в жизни римского государства. Особенно подробно он останавливается на системе воспитания молодого поколения, системе поощрений и наказаний, на религиозных установлениях и, конечно, на военной системе.

Главная цель римского воспитания, как ее видел Полибий, состояла в развитии гражданской и воинской доблести. Без этого было бы невозможно существование римского полисного ополчения, которому Полибий очень симпатизирует и в котором усматривает преимущества Рима перед Карфагеном и греческими государствами. Система римского воспитания основана на почитании памяти прославленных предков (VI, 53—54). Она находит свое выражение в погребальных церемониях граждан, имеющих заслуги перед государством. Эти церемонии должны возбуждать гражданское рвение не только у потомков данного человека, но и у всех римлян.

Система поощрений и наказаний, существовавшая в Риме, вызывает полное одобрение у Полибия. Полибий – противник всякого уравнительного принципа. Если награды и наказания распределяются неправильно, они теряют свой смысл. Те государства, где эти принципы не соблюдаются, не могут преуспевать. Эта мысль Полибия не является его собственным изобретением. Уже Платон в «Законах» говорит, что «государство, как кажется, если только оно намерено существовать и благоденствовать, обязательно должно правильно распределять почести и наказания» (III, 697 a-b). Полибий с особой силой подчеркивает этот принцип и делает его важной частью своей политической теории. Как политик и военный, Полибий должен был хорошо знать воздействие на поведение людей наград и наказаний.

Большое преимущество римского государства Полибий видит в его религиозных установлениях. Римляне положили в основу государственной жизни страх перед богами (δεισιδαιμονία), который подвергается осуждению у других народов (VI, 56, 6). Страх этот, считает Полибий, нужен ради толпы (τοῦ πλήθους χάριν; VI, 56, 9). Такие религиозные установления с точки зрения историка являются проявлением рационализма и реализма (οὐ εἰκῇ καὶ ὡς ἔτυχεν; VI, 56, 12). Народ исполнен легкомыслия, противозаконных стремлений, бессмысленного гнева и насилия. Удержать его от всего этого можно только таинственным страхом и обрядами (τοῖς ἀδήλοις φόβοις καὶ τῇ τοιαύτῃ τραγωδίᾳ). Если бы можно было составить государство из одних мудрых мужей, то в подобных средствах не было бы необходимости (VI, 56, 11). Неправильно поступают те люди, которые стремятся изгнать эти представления из государственного устройства, что уже имело место у многих эллинских народов. Римляне, наоборот, бережно сохраняют эти представления, и потому магистраты у них пользуются доверием: ведь страх богов заставляет их соблюдать клятвы (VI, 46, 14—15).

Как профессиональный военный Полибий уделяет большое внимание военному делу в Риме. Описанию устройства римского войска, его вооружению и построению посвящена значительная часть глав VI книги (19—42, при том, что вся VI книга в ее нынешнем виде составляет 58 глав).

Полибий весьма положительно оценивает римскую военную структуру. Именно благодаря тому, что эта структура была сильной и совершенной, Рим в отличие от Спарты обладал способностью вести успешные завоевательные войны и закреплять свои успехи на завоеванной территории. Способность к экспансии, или «фактор силы», как называл это свойство голландский исследователь Г.Аальдерс, Полибий ценил очень высоко. В этом отличие его теории от теорий его предшественников – Платона и Аристотеля, рассматривавших военные силы только как средство защиты полиса. В военной системе Рима Полибий видит инструмент высшей исторической силы, преобразующей мир и превращающей его в единое целое.

Как мы видим, всем римским установлениям Полибий дает самую высокую оценку. Он всеми силами стремится доказать греческому читателю, что Рим – наилучшее из всех государств и что поэтому римское завоевание – благо. В таком контексте теория смешанного государственного устройства является лишь одним из средств для достижения этой задачи. В связи с самой высокой оценкой смешанной политии в греческой традиции, именно на это средство Полибий возлагал наибольшие надежды.

Мысль о том, что теория смешанного государственного устройства имеет в сочинении Полибия подчиненный характер, подтверждается тем, что сам анализ смешанной политии Рима при всей его кажущейся объективности не является достаточно полным и глубоким и во многом не соответствует исторической действительности. Коснемся здесь лишь наиболее существенных моментов.

Несмотря на то, что Полибий говорит о равных долях власти всех трех компонентов конституции, власть, приписываемая им сенату в первой части изложения, оказывается меньше, чем у народа и консулов. В действительности было иначе: в другом месте (VI, 51, 5) сам Полибий говорит, что к началу II Пунийской войны власть сената в Риме была преобладающей.

Полибий ничего не сообщает о том, как сенат контролируется консулами. Недоумение вызывает и то, что Полибий ставит определение монархического или олигархического характера власти в зависимость от присутствия в Риме глав исполнительной власти. ⁴²

Власть консулов над народом, в изображении Полибия, получается не прямой, а опосредованной, поскольку народ вынужден опасаться консулов на том основании, что каждому из граждан приходится участвовать в военных смотрах или походах. Если человек выказывает в Риме неповиновение консулам, то, будучи в войске, он может быть ими за это наказан. Такое положение дел было невозможным, поскольку такие наказания не могли бы осуществляться на основании закона. Кроме того, это нарушало бы тот принцип поощрений и наказаний, который Полибий так ценит в римской конституции.

Полибий ничего не сообщает о контроле над народом на его официальных собраниях. Речь идет лишь об индивидуальной зависимости большей части народа от доброй воли сената и консулов. Наоборот, сенат может быть лишен народным собранием своих полномочий. Таким образом, оказывается, что народ имеет в отношении сената прямые политические права, а сенат может оказывать лишь косвенное политическое и экономическое давление на народ. Полибий сообщает об экономических правах сената в отношении народа, но эти права не являются политическими.

Стремление Полибия объяснить римские государственные установления, исходя из схемы монархии, аристократии и демократии, неминуемо привело его к неправильному толкованию консульских и сенатских полномочий. Непременно желая видеть в консулах монархический элемент, Полибий упустил из виду существенную разницу между сущностью монархической власти и консульскими полномочиями. Власть царя не сводится к его государственным функциям, в то время как власть консулов является производной от их функций. ⁴³

Другой существенной ошибкой Полибия было стремление видеть в римском сенате аристократический элемент. Сенат, действительно, являлся органом, с помощью которого аристократия осуществляла свою власть, однако он не был тождествен аристократии уже потому, что он не включал в себя всех взрослых мужчин из аристократических семей. Кроме того, в сенат входило достаточное число плебеев.

Стараясь противопоставить друг другу монархический и аристократический элементы, Полибий оставил без внимания то обстоятельство, что консулы и сенат представляли собой одну большую группу магистратов, и противоречия, возникавшие в разное время между отдельными консулами и сенатом, являлись не выражением конкуренции властей, а стремлением отдельных честолюбивых лидеров занять внеконституционное положение в государстве.

Как мы видим, картина функционирования римской смешанной конституции, изображенная Полибием, полна неточностей и внутренних противоречий. Применение понятия смешанной политии к Риму является лишь средством для прославления римского государства. Он использует его, желая во что бы то ни стало убедить своих читателей в том, что римское завоевание – «подарок судьбы».

Возвращаясь к проблеме противоречивости политической теории Полибия, скажем следующее. Не вызывает сомнения, что с того самого времени, когда Полибий впервые оказался в Риме, у него возникла критическая оценка состояния римского государства. Уже в самом начале своего сочинения он пишет, что ко времени II Пунийской войны Рим и Карфаген находились в высшей точке своего развития и, следовательно, свою эпоху Полибий должен был рассматривать как время упадка (I, 13, 12—13). Достижению Римом мирового господства способствовали войны Рима в Греции, последовавшие за II Пунийской войной (VI, 56, 2; 14). В полной мере, как пишет Полибий, порча нравов дала себя знать после III Македонской войны. ⁴⁴Именно в это время он оказался заложником в Риме. Порча нравов вызывала сильное волнение в общественном мнении Рима, и споры вокруг этого ко времени прибытия Полибия в Рим стали общим местом. ⁴⁵В своей «Истории» Полибий старается абстрагироваться от примет своего времени и изобразить устройство и нравы Рима такими, какими они были в пору его расцвета, отстоящую от Полибия более чем на полстолетия. Осуществить это намерение Полибию в полной мере не удалось. И живая действительность постоянно врывалась на страницы его произведения. Поэтому противоречия существуют не между представлениями Полибия об устойчивости смешанной конституции, с одной стороны, и признанием неизбежности ее упадка – с другой, а между теоретическим убеждением в том, что смешанное государственное устройство – это наилучшее средство поддержания политической стабильности, и фактическим признанием того, что римское государство, являющееся, по мнению Полибия, смешанной политией, стоит на грани кризиса.

Ни в VI книге, ни за ее пределами нет ничего, что могло бы помочь раскрыть представления Полибия как о механизме образования смешанной политии, так и о механизме ее упадка, если не считать, как уже было сказано выше, того, что и в Риме, и в Карфагене Полибий усматривает опасность усиления демократического элемента, которое приводит к нарушению внутреннего баланса. Если бы Полибий углубил свой анализ, то он должен бы был решить для себя вопрос о том, почему же смешанная конституция, главное достоинство которой, по его мнению, – способность сохранять в государстве стабильность, не в состоянии предотвратить сползание государства в сторону демократического элемента и почему преобладание именно демократического элемента является роковым. Такой углубленный анализ увел бы Полибия слишком далеко по пути теоретизирования. К тому же он всем этим мог поставить под сомнение всю его схему. Политическое чутье подсказывало Полибию, что упадок и гибель Рима – неизбежны. Стремясь найти объяснение этому предчувствию, Полибий, возможно, незаметно для себя оказался под влиянием собственной теории простых форм и перенес действие «биологического закона» на функционирование смешанного государственного устройства.