Текст книги "Всеобщая история"

Автор книги: Полибий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 118 страниц)

25. Между тем кельты вторглись в Тиррению, исходили страну в различных направлениях и безнаказанно грабили; ниоткуда не встречая противодействия, они двинулись наконец на Рим. Кельты были уже подле города, именуемого Клузием и отстоящего от Рима на три дня пути, когда получили известие, что с тыла за ними следуют и настигают их передовые войска римлян, поставленные в Тиррении. При этом известии кельты повернули назад и пошли навстречу врагу с целью сразиться с ним. Неприятели подошли друг к другу уже к закату солнца; разделенные небольшим расстоянием, обе стороны разбили лагери на ночлег. С наступлением ночи кельты зажгли огни, оставили в лагере конницу и отдали приказание с рассветом, лишь только неприятель заметит ее, отступать за своими войсками тою же дорогой; остальное войско отступило тайком по направлению к городу Фезоле ⁸⁵и там разбило лагерь, рассчитывая соединиться с собственной конницей и напасть неожиданно на неприятеля, который наступал с тыла. Между тем римляне на рассвете завидели только конницу и, полагая, что кельты бежали, поспешно пустились в погоню за отступающей конницей. Лишь только римляне приблизились к неприятелю, как кельты поднялись из засады и ударили на них; вначале бой был жестокий с обеих сторон. Наконец, благодаря отваге и численному превосходству перевес остался на стороне кельтов; римляне потеряли не менее шести тысяч убитыми, остальные спаслись бегством. Большая часть бежавших достигла некоего укрепленного пункта и там утвердилась. Прежде всего кельты принялись за осаду их; но, будучи утомлены и обессилены ночным походом накануне, трудностями борьбы и лишениями, они оставили кругом холма стражу из собственной конницы, а сами удалились отдохнуть и подкрепить свои силы, намереваясь на следующий день повести осаду против бежавших на холм римлян, если они не сдадутся добровольно.

26. Тем временем Луций Эмилий, поставленный для защиты адриатического побережья, узнал о вторжении кельтов в Тиррению и о приближении их к Риму, поспешил на помощь своим и явился еще вовремя. Он расположился лагерем вблизи неприятеля. Тогда бежавшие на холм римляне по зажженным огням поняли, в чем дело, быстро воспрянули духом и ночью через лес отправили из своей среды несколько безоружных человек для уведомления консула о положении их. Выслушав донесение, вождь увидел, что раздумывать некогда, а потому отдал приказание трибунам выступить с пехотою на рассвете; сам в сопровождении конницы двинулся к упомянутому выше холму. Со своей стороны, вожди галатов при виде ночных огней догадались, что пришел неприятель и собрались на совет. При этом царь Анероест высказал, что со столь большой добычей, – как можно думать, людей, скота и всякого добра взято было невообразимое множество, – не следует, говорил он, вступать в битву и подвергаться опасности потерять все, но лучше возвратиться невредимо домой и, сложив там добычу, снова, если угодно будет, всеми силами идти на римлян. Кельты решили поступить согласно предложению Анероеста и в ту же ночь перед рассветом снялись со стоянки и двинулись вперед через землю тирренов вдоль моря. Луций присоединил к своему часть войска, укрывшегося на холме, но находил для себя невыгодным вступать в открытое сражение с неприятелем и предпочел следовать за отступающими, выжидая и высматривая удобное время и место для того, чтобы тревожить врага и отбить у него хоть часть добычи.

27. Около этого времени консул Гай Атилий, вышедший из Сардинии, пристал к Пизе и направлялся к Риму навстречу неприятелю. Кельты были уже подле Теламона в Тиррении ⁸⁶, когда несколько человек из них, вышедшие вперед за продовольствием, попали на передовой отряд Гайя и взяты были в плен. В ответ на расспросы пленные рассказали вождю, что было раньше, сообщили о приближении обоих войск, причем дали понять, что кельты очень близко, а с тыла за ними следует войско Луция. Консул был поражен этими вестями, хотя нисколько не терял бодрости, ибо видел, что кельты заперты с обеих сторон римскими войсками. Трибунам он приказал строить легионы в боевой порядок, шагом продолжать путь и, насколько позволит местность, делать наступление с фронта. Сам он сообразил, что было бы удобно расположиться на холме над дорогой, по которой должны были проходить кельты, а потому взял с собою конницу и поспешил занять заблаговременно возвышенность, чтобы затем самому начать сражение: он был убежден, что при таком способе действий главная доля успеха будет достигнута им. Кельты сначала ничего не знали о прибытии войска Атилия, а из того, что происходило, заключали, что Эмилий ночью обошел их со своей конницей и успел занять некоторые местности. Поэтому они тотчас отрядили конницу и часть легковооруженных с целью отбить высоты у неприятеля. Но вскоре от одного из пленных они узнали о прибытии Гайя и поспешно выстроили свою пехоту на обе стороны, против передних и задних неприятелей. Что неприятель следует за ними, кельты знали; ждали они и встречи с неприятелем с фронта, о чем свидетельствовали теперь очевидцы и все происходящее.

28. О высадке легионов у Пизы Эмилий слышал, но пока не догадывался о близости их; теперь же происшедшее у холма сражение показало ясно, что войска товарища его очень близко. Немедленно он послал на помощь сражающимся на холме свою конницу; а сам выстроил обычным у римлян порядком свою пехоту и повел ее на врага. Кельты поставили альпийских гесатов сзади, откуда ждали нападения Эмилия, подле них поместили инсомбров. В передних рядах поставлены были тавриски и живущие по сю сторону Пада бои, которые, таким образом, имели в тылу упомянутые выше войска, а лицом обращены были к войску Гайя, нападения коего ожидали; повозки и колесницы они поставили по бокам линии у обоих флангов; добычу снесли на одну из ближайших гор и поставили там стражу. Это обоюдостороннее расположение кельтов было не только грозно на вид, но и весьма пригодно для битвы. Инсомбры и бои шли в битву в штанах и в легких, накинутых сверху плащах ⁸⁷. Что касается гесатов, то самоуверенность и смелость их были так велики, что они сбросили с себя и эту одежду и, обнаженные, только с оружием в руках, стояли в передних рядах войска: так, думалось гесатам, удобнее будет сражаться, ибо плащи могут цепляться за разбросанные там и сям кустарники и затруднять употребление оружия. Сначала битва шла только у холма, и для всех было видно, сколь многочисленная конница от каждого войска участвует в завязавшейся схватке. В этом сражении пал, как отчаянный боец, консул Гай, и голова его отнесена была царем кельтов. Однако римская конница благодаря своей храбрости овладела, наконец, полем сражения и одолела врага. После этого, когда пешие войска были уже близко друг к другу, получилось своеобразное, удивительное зрелище, любопытное не только для участников, но и для позднейших читателей, имеющих возможность представить себе прошлое из описания.

29. Так, прежде всего всякий поймет, что благодаря участию в битве трех войск вид битвы и самый способ сражения должны были представляться совершенно новыми и небывалыми. Во-вторых, кто может или мог, теперь или в то самое время, не затрудняться решением вопроса о положении кельтов: было ли оно крайне невыгодным, потому что неприятель наступал на них разом с двух сторон, или, напротив, весьма удобным, потому что они сражались в одно и то же время с двумя неприятелями и тыл их был обеспечен с обеих сторон, главным же образом потому, что им отрезаны были все пути к отступлению и возможность спастись в случае поражения. Такова уж особенность двустороннего расположения войска. Что касается римлян, то им прибавило смелости то обстоятельство, что неприятель был охвачен со всех сторон и заключен в середину между ними, хотя, с другой стороны, кельты пугали их боевым строем и шумом. Действительно, число трубачей и свирельщиков было у них невообразимо велико, а когда все войско разом исполняло боевую песню, поднимался столь сильный и необыкновенный шум, что не только слышались звуки свирелей и голоса воинов, но звучащими казались самые окрестности, повторявшие эхо. Ужасны были также вид и движения нагих людей, стоявших в первом ряду, блиставших цветущим здоровьем и высоким ростом. В первых рядах не было ни одного воина, который бы не имел на себе золотого ожерелья или браслетов. Если вид всего этого и устрашал римлян, то надежда на добычу сильнее подстрекала их к битве.

30. Как только копьеметатели согласно обычному порядку выступили из римских легионов вперед и начали битву метким и частым метанием дротиков, штаны и плащи для кельтов задних рядов оказались очень полезными; напротив, передние нагие воины, не ожидавшие такого нападения, испытывали большие неудобства и трудности. Дело в том, что галатский щит не может прикрывать воина, а при большом росте галатов дротики тем вернее попадали в неприкрытые части тела. Наконец, вследствие дальнего расстояния и множества падающих на них дротиков они увидели, что не могут совладать с копьеметателями; одолеваемые ранами и безвыходностью положения, одни из них в безумной ярости кидались на врага и сами обрекали себя на смерть, другие начинали понемногу отступать к своим и явною робостью приводили в смущение задних воинов. Так посрамлена была копьеметателями кичливость гесатов. Полчище инсомбров, боев и таврисков упорно дралось с неприятелем в рукопашном бою, когда римляне сменили копьеметателей и двинули на врага свои манипулы. Сколько их ни избивали, они не падали духом ничуть; единственное, в чем каждый из них и все вместе уступали неприятелю, это – способ вооружения. Ибо оборонительное оружие римлян, щит, и наступательное, меч, имеют важное преимущество... тогда как галатским мечом можно только рубить ⁸⁸. Когда римская конница бросилась с высокого холма и со всею силою ударила на врага с фланга, пехота кельтов была изрублена на месте сражения, а конница обратилась в бегство.

31. Кельтов убито было до сорока тысяч, а взято в плен не меньше десяти тысяч, в том числе и один из царей, Конколитан. Другой царь, Анероест, укрывшийся где-то с небольшим числом воинов, лишил жизни присных своих и себя. Между тем римский консул собрал доспехи и отправил в Рим, а остальную добычу возвратил по принадлежности. Сам он с легионами пошел вдоль Лигистики и вторгся в землю боев. Насытив жаждавшие добычи легионы, он через несколько дней прибыл в Рим с войском, украсил Капитолий знаменами и маниаками: так называется золотое ожерелье, которое носят галаты на шее. Остальными доспехами и пленниками он украсил вступление свое в Рим и триумфальное шествие.

Так кончилось самое тяжкое вторжение кельтов, угрожавшее великою, страшною опасностью всем италийцам, а больше всего римлянам. Но, одержав эту победу, римляне возымели надежду совершенно вытеснить кельтов из области реки Пада, и отправили против них выбранных в следующем году консулов, Квинта Фульвия и Тита Манлия, с сильно вооруженным войском. Первым натиском они навели такой ужас на боев, что те вынуждены были отдать себя под покровительство римлян. Затем до конца похода они по причине чрезвычайных ливней и проявившейся среди них чумы ничего больше не сделали.

32. В следующем году выбранные консулы Публий Фурий и Гай Фламиний снова вторглись в Кельтику через страну анамаров, которые живут недалеко от Массалии ⁸⁹. С анамарами римляне заключили дружественный союз и совершили переход в землю инсомбров у места слияния Адуи ⁹⁰с Падом. Понеся потери во время перехода и устроения лагеря, римляне оставались там очень недолго, заключили договор с жителями и по обоюдному соглашению очистили эту область; потом блуждали в течение многих дней, перешли реку Клузий ⁹¹и вступили в землю гономанов, своих союзников, соединились с ними и снова вторглись из альпийской страны в равнины инсомбров, опустошали поля их и разоряли жилища. Начальники инсомбров видели, что римляне не отказываются от своих замыслов, а потому решили попытать счастья в решительной битве. Все свои войска они собрали в одно место, взяли даже золотые так называемые нерушимые знамена из храма Афины ⁹²и вообще приняли все нужные меры, затем смело и грозно в числе тысяч пятидесяти человек разбили свой стан в виду неприятеля. Замечая численное превосходство неприятеля, римляне думали сначала воспользоваться силами союзных с ними кельтов. Но, с другой стороны, им известно было непостоянство галатов, а также родство их с теми самыми инсомбрами, коим собирались дать битву, а потому остерегались приобщать этот народ к столь важному делу и в такое время. Наконец, римляне остались одни по сю сторону реки, соединившимся с ними кельтам приказали перейти на противоположный берег, после чего разобрали положенный через реку мост. Тем самым они и обеспечивали себя от измены со стороны кельтов, и могли рассчитывать на спасение только под условием победы; ибо в тылу их протекала названная выше река, не переходимая вброд. Покончив с этим, они приготовились к бою.

33. Находят, что римляне мудро поступили в этой битве благодаря трибунам, которые дали указания всему войску и каждому солдату порознь, как следует вести сражение. Прежние сражения научили римлян, что всякое племя галатов наистрашнее своим мужеством при первом нападении, пока не понесло еще никаких потерь, что мечи их, как сказано было выше, пригодны только для первого удара, что вслед за тем притупляются и наподобие скребницы искривляются вдоль и поперек настолько, что второй удар получается слишком слабый, если только солдат не имеет времени выпрямить меч ногою, упирая его в землю... поэтому трибуны роздали копья поставленных назади триариев передним манипулам и приказали употребить в дело мечи не сразу, засим в боевом порядке ударили на передовую линию кельтов. Когда мечи галатов после первых ударов по копьям сделались ни к чему негодными, римляне вступили врукопашную. Лишив галатов возможности рубить ⁹³– единственный свойственный им способ сражения, ибо мечи их не имеют острия, – римляне сделали врагов неспособными к битве; сами же они употребляли в дело прямые мечи, которыми не рубили, а кололи, к чему и служило острие оружия. Поражая врагов в грудь и лицо и нанося удар за ударом, римляне благодаря предусмотрительности трибунов положили на месте большую часть неприятельского войска. Что касается консула Фламиния, то в этом сражении он, как кажется, поступил неправильно, именно: выстроив войско вплотную у высокого берега реки, он поставил римлян в невозможность вести сражение в привычном для них порядке, так как за недостатком места в тылу манипулы их не могли отступать шагом. Раз только они были бы оттеснены хоть немного, то по вине несообразительного начальника должны были бы кидаться в реку. Во всяком случае войско, благодаря только собственной доблести, как рассказано выше, одержало блистательную победу, и с богатейшей добычей, со множеством доспехов возвратилось в Рим.

34. Когда в следующем году кельты отправили посольство с просьбою о мире и с обещанием принять какие бы то ни были условия, выбранные тогда консулы Марк Клавдий и Гней Корнелий добились того, что заключение мира было отвергнуто. После этой неудачи кельты решили испытать последние свои надежды, снова обратились за наемниками к галатам-гесатам, что живут по Родану, и набрали их до тридцати тысяч. По прибытии этого войска они держались наготове в ожидании неприятельского нападения. С наступлением весны римские консулы повели войска в землю инсомбров. Явившись туда и разбив лагери подле города Ахерр ⁹⁴, что лежит между Падом и Альпийскими горами, консулы приступили к осаде его. Инсомбры не могли помочь осажденным, потому что удобные местности были уже заняты неприятелем; однако с целью положить конец осаде они переправили часть своего войска через Пад в землю андров ⁹⁵и повели осаду так называемого Кластидия ⁹⁶. Когда весть об этом дошла до консулов, Марк Клавдий взял с собою конницу и часть пехоты ⁹⁷и поспешил на помощь осаждаемым. Узнав о прибытии неприятеля, кельты сняли осаду, пошли им навстречу и выстроились к бою. Когда римляне только с конницей на ходу смело кинулись на кельтов, те еще держались, но потом, будучи окружены со всех сторон и теснимы нападающими с тыла и с фланга, они одной только конницей обращены были в бегство. Многие бросились в реку и погибли в водах ее, большинство пало под ударами неприятелей. Римляне взяли также Ахерры, изобиловавшие съестными припасами, между тем как галаты отступили к Медиолану, наиболее значительному городу в стране инсомбров. Гней следовал за отступающими по пятам и внезапно появился под Медиоланом. Вначале кельты держались спокойно; но лишь только консул отступил обратно в Ахерры, они сделали вылазку и, смело напав на задние отряды, многих перебили, других заставили бежать, пока наконец Гней не призвал передовые ряды, остановил бегущих и скомандовал ударить на врага. Римляне повиновались своему вождю и храбро сразились с наступавшим неприятелем. Кельты вследствие недавней удачи держались некоторое время стойко, но вскоре оборотили тыл и бежали в ближайшие горы. Преследуя их, Гней опустошал страну и приступом взял Медиолан. Когда это свершилось, начальники инсомбров, потеряв всякую надежду на спасение, всецело отдали себя на милость римлян.

35. Таков был исход войны с кельтами. Ни одна из описываемых историками войн не сравнится с этой по безумной отваге сражающихся, по количеству битв, по множеству участвовавших в них и убитых; зато она может считаться совершенно ничтожною в отношении задуманных планов, по нерассудительности в отдельных предприятиях, ибо галаты не в большинстве случаев только, но во всем и везде руководствовались страстью, а не рассудком. Со своей стороны, мы, принимая во внимание последовавшее вскоре совершенное вытеснение кельтов из равнин Пада ⁹⁸, за исключением немногих местностей под Альпами, находили невозможным пройти молчанием как первое вторжение их, так равно и тогдашние события и последнее наступление кельтов ⁹⁹. Мы считаем долгом историка сохранять в памяти и передавать потомкам подобные случайные деяния судьбы ¹⁰⁰, дабы грядущие поколения при совершенном незнакомстве с такими случаями не падали духом от внезапных, неожиданных нападений варваров, но хоть немного подумали о том, насколько скоропреходяще мужество варварского народа, как легко сокрушить его вконец, поэтому держались бы твердо и испытали все свои средства прежде, чем уступать что-либо врагу. Я убежден, что писатели, сохранившие память о нашествии персов на Элладу и галатов на Дельфы, оказали в борьбе за общую свободу эллинов великие услуги; ибо, по моему мнению, ни один из народов, живо представляющих себе тогдашние изумительные события, памятующих, сколько десятков тысяч варваров, воодушевленных чрезвычайной отвагой, прекрасно вооруженных, уничтожены были отборными силами, действовавшими со смыслом и искусно, – ни один из них не устрашится множества запасов, оружия и воинов и в борьбе за родную землю не остановится перед напряжением последних сил. Страх галатов многократно овладевал эллинами не только в старое время, но и в наши дни. Это еще больше побуждало меня рассказать историю их кратко, но с самого начала ¹⁰¹.

36. Вождь карфагенян Гасдрубал – в этом пункте мы сделали отступление в нашем рассказе – после восьмилетнего управления Иберией кончил жизнь: в собственном доме он был коварно убит некиим кельтом из личной мести. Гасдрубал много содействовал усилению могущества карфагенян и не столько военными подвигами, сколько дружественными отношениями с туземными владыками. Затем управление Иберией карфагеняне возложили на Ганнибала, человека еще молодого, но обнаружившего в своих действиях ум и отвагу. Лишь только Ганнибал принял власть, стало ясно, что он задумывает идти войною на римлян, что он действительно и сделал по прошествии короткого времени. Уже с этой поры ¹⁰²в отношениях между карфагенянами и римлянами начали появляться подозрительность и вражда, ибо одни помышляли об отмщении за те поражения, какие претерпели в Сицилии, а другие понимали замыслы врага и относились к нему недоверчиво. Поэтому для внимательного наблюдателя было ясно, что противники собираются в близком будущем воевать друг с другом.

37. Около этого самого времени ахеяне и царь Филипп вместе с прочими союзниками начали войну против этолян, известную под именем союзнической ¹⁰³.

После изложения событий в Сицилии и Ливии и следовавших за ними мы, продолжая наше введение, подошли к началу союзнической войны и второй между римлянами и карфагенянами, у большинства писателей именуемой Ганнибаловою. Согласно первоначальному плану, мы обещали с этого момента приступить к собственному предмету нашего повествования. Но, быть может, нам следует отложить пока начало этого рассказа и заняться событиями в Элладе, дабы уравнять между собою все части введения и все события довести до одного и того же времени; только после этого мы начнем обстоятельное повествование ¹⁰⁴. Дело в том, что мы вознамерились написать историю не отдельного какого-нибудь народа, например эллинов или персов, как писали предшественники наши, но обнять в повествовании события всех известных частей земли, ибо обстоятельства нашего времени благоприятствуют выполнению такой задачи. Подробнее мы скажем об этом в другом месте, а до начала повествования необходимо коснуться вкратце наиболее значительных и известных народов и стран земли. Речь об азиатских и египетских делах достаточно будет начать с только что обозначенного времени, ибо события более ранние этих стран описаны весьма многими и общеизвестны; потом в судьбе их в наши дни не произошло никакой необычайной перемены, ради которой необходимо было бы напомнить и прежнюю их историю. Напротив, в отношении народа ахейского и царского дома македонян полезно будет в немногих словах возвратиться назад. Тогда как царство македонян совершенно разрушено, ахеяне в наши дни, как я сказал выше, неожиданно сплотились между собою и через то усилились ¹⁰⁵. Дело в том, что в прежние времена многие безуспешно пытались объединить пелопоннесцев ¹⁰⁶во имя общего дела, но тогда каждый из пелопоннеских народов озабочен был мыслью не об общей свободе, а о собственном преобладании ¹⁰⁷. В наше время обратное стремление сделало-таки успехи и осуществилось в такой мере, что среди пелопоннесцев не только водворились общие союзнические и дружественные отношения, но они пользуются одними и теми же законами, общим весом, мерами и монетою; кроме того, имеют общих должностных лиц, членов совета и судей ¹⁰⁸. Вообще, если весь почти Пелопоннес не составляет одного города, то потому только, что жители его не имеют общих стен; во всем остальном существует единообразие и сходство между ними в отдельных городах и в целом союзе.

38. Прежде всего не бесполезно узнать, каким образом имя ахеян распространилось на всех пелопоннесцев. Ибо тот народ, который издревле унаследовал это имя, не выдавался ни обширностью страны своей, ни многочисленностью городов ¹⁰⁹, ни богатствами, ни доблестями мужей. Действительно, народ аркадский, равно как и лаконский, далеко превосходили ахеян по многолюдству и пространству занимаемых земель ¹¹⁰; притом же ни один из эллинских народов не мог сравниться с ними в мужестве. Итак, каким же образом и по какой причине народы только что названные и все прочие пелопоннесцы соглашаются теперь участвовать в союзе ахеян, а равно именовать себя ахеянами ¹¹¹? Отвечать, что это – дело случая, никак нельзя и было бы нелепо; лучше поискать причины. Как обыкновенные, так и необычайные явления имеют каждое свою причину. В настоящем случае причина, по моему мнению, такова: нигде в такой степени и с такою строгою последовательностью, как в государственном устройстве ахеян, не были осуществлены равенство, свобода ¹¹²и вообще истинное народоправство. Эта форма правления усвоена была некоторыми пелопоннесцами по собственному почину; многие привлечены были посредством увещания и доводов рассудка; наконец те, которых ахеяне при удобном случае заставили примкнуть к ней, очень скоро сами находили удобным для себя вынужденное вначале устройство. Так как ни один из первоначальных участников не пользовался никаким преимуществом, напротив, всякий вновь примыкающий вступал на совершенно равных правах, то устройство это быстро достигло поставленной заранее цели, ибо имело двоякую надежнейшую опору в равенстве и милосердии ¹¹³. Устройство это должно почитать источником и причиною того, что пелопоннесцы объединились и создали нынешнее благосостояние ¹¹⁴. Такие начала и упомянутые здесь особенности государственного строя были у ахеян издавна, что можно доказать многими свидетельствами; на сей раз достаточно будет привести одно-два из них для подтверждения сказанного.

39. Однажды в той части Италии, которая называлась тогда Великой Элладой ¹¹⁵, сожжены были дома, где собирались пифагорейцы ¹¹⁶. После этого, как и следовало ожидать, возникли в государствах сильные волнения, ибо каждое из них потеряло столь неожиданно своих знатнейших граждан. Вследствие этого тамошние эллинские города преисполнены были убийств, междоусобных распрей и всяческой смуты. При таком-то положении дел большинство эллинских государств посылало туда своих людей с целью водворить мир; но города Италии для уврачевания удручавших их бед доверились благородству одних только ахеян ¹¹⁷. Впрочем, не только теперь они оказали предпочтение ахеянам; по прошествии некоторого времени они возымели намерение целиком пересадить к себе государственные учреждения их, именно: кротонцы ¹¹⁸, сибаритяне ¹¹⁹и кавлониаты ¹²⁰посредством взаимных увещаний соединились между собою, прежде всего воздвигли общее святилище Зевса Союзного ¹²¹и выбрали место для общих собраний и совещаний, потом заимствовали от ахеян обычаи их и законы и решили пользоваться ими и на них утвердить свой государственный строй. Помехою в этих начинаниях были владычество Дионисия Сиракузского ¹²²и господство окрестных варваров ¹²³; не по доброй воле, но по необходимости отказывались эллины от своих планов. Впоследствии, когда лакедемоняне сверх ожидания были разбиты в сражении при Левктрах, фиванцы вдруг заявили притязания на главенство над эллинами, недоумение овладело всеми эллинскими народами, больше всего лакедемонянами и фивийцами, ибо одни не признавали своего поражения, другие не были уверены в победе ¹²⁴. Тем не менее лакедемоняне и фиванцы доверили решение своих споров одним ахеянам из всех эллинов не столько вследствие могущества их, – в то время ахеяне были слабее всех почти эллинов, – сколько во внимание к честности и неизменному их благородству; действительно такой славой пользовались тогда ахеяне у всех эллинов.

40. Однако такими были до сих пор только намерения ахеян; для осуществления их или совершения какого-либо замечательного дела, которое способно было бы усилить государство ахеян, недоставало вождя, достойного этих стремлений; если таковой и являлся, то каждый раз он был затемняем и смиряем владычеством лакедемонян или еще больше македонян. Но с течением времени во главе управления стали достойные люди; тогда Ахейское государство быстро проявило свою мощь, совершив прекраснейшее дело – объединение пелопоннесцев. Начинателем и руководителем во всем этом предприятий должно почитать сикионца Арата, борцом и довершителем дела – мегалопольца Филопемена ¹²⁵; утвердил и укрепил его на некоторое время Ликорт ¹²⁶вместе с людьми, разделявшими общие с ним цели. Что сделано было каждым из этих людей, каким образом и в какое время, мы постараемся рассказать это постольку, поскольку позволят задачи нашего повествования. Что касается Арата, то и теперь и впоследствии мы будем говорить о нем лишь вкратце, потому что о своих делах он сам составил записки весьма правдивые и ясные; более подробным и пространным будет рассказ наш о других деятелях. Я полагаю, что повествование наше будет наилегче для составления и наиудобнее для понимания читателей в том случае, если мы начнем его с того времени, когда по раздроблении ахейского народа царями македонян на отдельные города ¹²⁷эти последние снова начали тянуться друг к другу. Начиная с этой поры ахейский народ непрерывно усиливался и достиг той степени преуспеяния, на какой находился в наше время, о чем немного выше мы кое-что сообщили.

41. Была сто двадцать четвертая олимпиада, когда жители Патр ¹²⁸и Димы ¹²⁹положили начало объединению, после смерти Птолемея ¹³⁰, сына Лага, Лисимаха ¹³¹, а также Селевка и Птолемея Керавна ¹³²: все они умерли в названную выше олимпиаду. В более древние времена положение ахейского народа было таково: начиная от Тисамена ¹³³, сына Ореста, который был изгнан из Спарты во время возвращения Гераклидов и занял область Ахаи, ахеяне находились непрерывно под управлением царей в порядке наследования до Огига ¹³⁴. После этого недовольные сыновья Огига за то, что они управляли ими самовластно, а не по законам, ахеяне изменили свое государственное устройство в народоправление. В последующие времена до царствования Александра, сына Филиппа ¹³⁵, положение их менялось сообразно обстоятельствам; но, как мы сказали выше, они старались постоянно удерживать власть в руках народа. Государство их состояло из двенадцати городов, которые находятся в нем и теперь, за исключением Олена ¹³⁶и Гелики ¹³⁷; этот последний город был поглощен морем перед битвою при Левктрах. Города эти: Патры, Дима, Фары, Тритея, Леонтий, Эгий, Эгира, Пеллена, Бура, Кариния ¹³⁸. Во время, следовавшее за Александром, но предшествовавшее упомянутой выше олимпиаде, города эти, главным образом по вине царей Македонии ¹³⁹, враждовали между собою и упали до такой степени ¹⁴⁰, что всякая связь между ними порвалась, и каждый город преследовал свои собственные выгоды в ущерб другим. Вследствие этого одни из них заняты были гарнизонами Деметрия ¹⁴¹и Кассандра ¹⁴², а впоследствии и Антигона Гоната ¹⁴³, другие подпали под власть тиранов; как кажется, большинство властителей ¹⁴⁴посажены были эллинами Антигоном. Однако около сто двадцать четвертой олимпиады, как я сказал выше, ахеяне, осознав прежние ошибки, снова начали соединяться между собою. Это было около времени похода Пирра в Италию. Начало союзу положили жители Димы, Патр, Тритеи и Фар, почему и не существует никакого столба в память образования союза этих городов ¹⁴⁵. Году на пятом после этого эгеяне выгнали свой гарнизон и примкнули к союзу, вслед за сим убили своего тирана жители Буры. В одно время с ними возвратились к прежнему устройству каринияне. Тогдашний тиран Каринии Исей видел, как из Эгия выгнан гарнизон, а в Буре Мартом и ахейцами убит тиран; ему самому с минуты на минуту отовсюду угрожало покушение, а потому Исей сложил с себя власть и, выговорив от ахеян личную неприкосновенность, присоединил город к Ахейскому союзу.