Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)

Последнее прогрохотало в воздухе, посылая дрожь по телу от страха. Фальк был сейчас грозен, опасен и взбешен. Явно на него надавили сверху и отчитали, как маленького, и вот мы теперь расплачиваемся, став теперь дядиной глупой сворой людей, которую надо проучить. Теория вымещения и цепной реакции в действии. Он орал и брызгал слюной, что пора уже прекратить цацкаться с Путешественниками и вспомнить о главном деле всей Ложи, которая была создана аж в 1745 году! А у меня в голове прокручивался разговор 1912 года, состоявшийся в кэбе. Голос Леди Тилни с холодным королевскими нотками будто звучал рядом:

– То есть он станет бессмертным… Означает ли что нас ждет фиаско?

– Это означает, что я вам дам, в конце концов, кровь и вы замкнете круг для Сен-Жермена. Главное, не это, главное будет правильно разыграть партию после. Наше будущее уже написано, а вот ваше – еще нет.

Меня словно окатили ледяной водой. А вот и последний аккорд, который я должен сегодня сыграть. Остается надеяться только на Бога, который укроет нас своей рукой от Сен-Жермена.

Инструктаж беглый, четкий и краткий. Расставление акцентов на что «жать» во время разговора с леди Тилни с психологической подоплекой. Если не поможет, уже испытанный способ – шприц с транквилизатором. Если бы они знали, что не в шприцах дело.

– А Гвендолин?

– Она останется здесь. На дело пойдешь один. – Меня практически волокли к хронографу. Фальк придирчиво осмотрел мой костюм прошлого столетия, будто он был знаток истории моды, затем выдохнул, стукнув по плечу. – Удачи.

Укол и меня выдергивает в 1912. Немешкаясь на выходе, произношу Цербер-охране пароль и выхожу на улицу, где ловлю фаэтон; молюсь по дороге к леди Тилни, чтобы все было в порядке. Не знаю – хотелось бы мне, что бы достал кровь для Ложи или нет. Слишком много на кону.

Дверь отворил огромный Милхаус, который, можно сказать, придавил своим тяжелым взглядом: ведь в прошлый раз в истерике я разнес гостиную леди Тилни. В той самой, когда желал чтобы мир рухнул в одночасье, чтобы меня убили, убрали с лица земли; я обвинял в своей боли всех подряд. Тогда от меня ушла Гвендолин. Сейчас я обрел ее – новую, живую, любящую, мою.

И она, кстати, где-то здесь…

– Вас уже ждут, – пробасил Милхаус, отодвинувшись с прохода. Не удивлен.

Я кинулся наверх и увидел всех, кроме Гвендолин – центра всей этой заварухи. По моим подсчетам здесь прошло около месяца после той постыдной сцены, когда меня утешала Люси в своих нежных изящных руках. Наверное, она вспомнила это, потому что стыдливо опустила глаза, зардевшись румянцем. Пол, ее муж, был подобен дракону, грозно воззрившись на меня. Только леди Тилни хитро улыбалась, будто ничего и не было.

– Гидеон, bonjour! А мы вас ждали!

– Не удивляюсь. – Я целую руки присутствующим дамам, с Полом – простой кивок головы.

– Как вы, Гидеон? – Голос Люси обеспокоенно звенит. Я улыбаюсь ей самой счастливой улыбкой, которая у меня была за всю мою жизнь. Думаю, по мне видно и понятно всё без слов. – Вы счастливы?

– Очень. – Шепчу, чтобы не спугнуть, глядя в синие глаза Люси, так напоминающие дочерины.

– Оба?

Я киваю.

– О! Да вы весь светитесь, мальчик мой. Какой контраст с прошлым визитом! – Леди Тилни приглашает присесть за стол, на котором разложены булочки с корицей и тмином, разлит по чашкам чай.

– В прошлый визит я потерял смысл жизни, леди Тилни. Простите мне мое безумство. – Я стараюсь не замечать Пола, театрально закатывающего к потолку глаза.

– Полно-те, Гидеон. Мы не в обиде. Наоборот, счастливы, что вы сияете, как начищенный моей служанкой чайник. А уж поверьте, Лотти чистит так, что даже лучшее серебро Вестминстерского аббатства будет проигрывать ему по блеску.

Смеюсь на эту шутку. Я только что прощен и все грехи отпущены. Аминь!

– Итак, – леди Тилни отпивает маленький глоток чая, – Вы пришли за последней каплей крови?

– Да. Всё. Пора замыкать круг.

Сам говорю и не верю. Страх неприятным холодком заползает в душу и щекочет нервы. Леди Тилни грациозно протягивает мне руку и выжидательно смотрит на меня. В комнате повисает пауза. Чувствую себя дураком, потому что не понимаю ее жеста.

– Простите?

– Боже, Гидеон, не глупите!

И тут доходит.

– А! Вы хотите, чтобы я у вас забрал кровь?

– А кто же? Вы же у нас будущий врач!

Что-то я с первых минут в этом доме здесь ощущаю себя неуютно, постоянно попадаю впросак.

Достаю футляр с шприцами. Тот, что с транквилизатором, оставляю на столе возле булочек, пустой беру в руки, ощущая прохладу стекла. Перевязав жгутом тонкую костлявую руку леди Тилни, делаю забор крови.

– Вот и всё. Есть какие-нибудь указания еще?

Я прячу шприц в пиджак, смотря на внезапно замолкнувшую троицу.

– Что?

– Есть, Гидеон.

Их напряжение передается и мне. Словно, сейчас скажут, что кто-то умер.

– Говорите. – Мой голос внезапно стал чужим.

Пол из своего пиджака достает пробирку, в которой какой-то белый порошок. Яд? Цианид? Наркотик?

– Ты любишь Гвендолин?

Почему он спрашивает? Им ли не знать, когда я тут с ума сходил? Да и вообще слово «люблю» давно не укладывается в рамки наших с ней отношений – слишком мелкое и безликое, все равно, что океан обзывать лужей.

– Вы же знаете, что да.

Пол ставит на стол стеклянный пузырек рядом с моей чашкой чая.

– Тогда ты должен это выпить.

– Что это?

– Это порошок, который дарует бессмертие.

– Что?

О чем эти люди? Где подвох?

– Гвендолин передала нам то, ради чего всё затеяно, то ради чего она боролась против Сен-Жермена. Это, – Пол кивает на порошок. – Та самая панацея, которая спасет мир. Порошок – это бессмертие.

– Зачем это мне? – Я заворожено верчу между пальцами пузырек. Подумать только! Вот оно: ни болезней, ни старости, ни хвори – ничего. Живи, сколько хочешь, где хочешь и как хочешь! Тем более бок о бок с Гвендолин. Как боги вечные, любящие друг друга и сгорающие в объятиях.

– Гидеон, ты и Гвен будете вместе! – Люси вступает в разговор, горячо шепча, как змей-искуситель. – Вечно! Она не может без тебя. Ее гены путешественников дали ген бессмертия. Если ты умрешь, ты обречешь её на пустоту, на прозябание. Она все эти годы ждала тебя! Только тебя! Чтобы быть вместе! Ты же душа ее! Не оставляй ее. Выпей!

Я медлю. На задворках сознания зарождается мысль, что это неправильно.

– Но…

– Сен-Жермен не упустит шанса убить вас, Гидеон! – Леди Тилни кладет свою руку поверх моей. Ощущаю ее жар. А может это я в горячке? И всё это снится в бреду? – Он использует вас против нее, как слабость. Вы помните стихи? «Звезда от печали, тоски и страданья сама свою гибель найдет». Она не сможет жить, если граф расправится с вами. Пощадите себя и ту, которую любите!

Я с легким щелчком открываю пузырек, и рука медленно тянется к кружке с чаем, чтобы туда высыпать панацею и выпить. Но движение так и остается незавершенным.

– Нет.

Я говорю твердо и уверено. Это мое окончательно решение. Я закрываю пузырек и снова ставлю на стол. Троица удивленно переглядывается.

– Гидеон? – Пол окликает меня, требуя объяснений.

– Нет. Если Гвендолин действительно любит, что готова умереть ради меня, то она поймет мое решение. Я не буду пить этот порошок.

– Почему?

– Я видел ее глаза, когда спрашивал о прошлом. Это ужасно. А я хочу состариться и умереть рядом с ней.

– Да, но это будет нечеловечно по отношению к ней! – Люси восклицает, в ее глазах плещется боль за дочь.

– Тогда тем более поймет! – Я уже кричу на Люси. Как эти люди не понимают, что смерть – это не беда, не болезнь, это итог. А жить без итога бессмысленно. Уж кто-кто, а об этом должна знать сама Гвен!

Я шел в Темпл обратно пешком. Негодуя на них за то, что люди – настолько люди, что больше быть ими невозможно: дай только поспорить и помериться силой с природой. Но это же заранее проигрышное дело! Все равно природа возьмет свое. Всё равно наступит конец, и чем больше его оттягиваешь, тем страшнее будет финал.

Я не готов становится бессмертным. Даже ради Гвендолин.

Очень быстро дошел до Темпла – это всё возмущение и злость заставляли не идти, а нестись до Ложи. Войдя внутрь и сказав пароль Цербер-охраны, почувствовал, как головокружение, возвещает о возвращении. Это даже хорошо! Сейчас прибуду в Темпл, отдам этот чертов шприц, а после поговорю с Гвендолин о затее бессмертия для меня. Она обязана понять! Кто если не она?

Войдя в комнату, из которой элапсировал, стал нервно ждать возвращения. И вот реальность прошлого выдергивает в реальность моего настоящего. Слышу, как голоса прорываются сквозь континуум. Готовый, что сейчас на меня накинутся Фальк и мистер Джордж, требуя заветный шприц, уже держал руку в кармане.

– Ну? – Фальк смотрит своим тяжелым взглядом.

– Вот. – Я протягиваю шприц с кровью. Лицо дяди моментально меняется, будто вместо шприца я принес ему весть, что он выиграл в лотерею. Фальк с возгласами «Молодец!» радостно сминает меня в объятиях, рядом стоят другие члены Ордена, а также мистер Джордж, доктор Уайт и тот, кто затеял всю эту дьяволиаду, тот ради кого, мы с Гвен ломали чужие жизни и искривляли свои судьбы – Уитмен, будь он проклят. Мои плечи постоянно чувствуют дружеские радостные похлопывания.

– А теперь настал тот великий час, когда мы завершим круг! Когда выполним дело, завещанное нам предками! – Фальк заходится, захлебываясь в эмоциях и слюне, как революционер, толкает никому не нужную речь про миссию и цель жизни, про великое благо и спасение человечества.

Мы находимся в Зале Дракона в окружение Хранителей, одетых в официальные одежды Ордена – зеленые мантии, которые сейчас больше похожи на театральные костюмы. Фарс! Всё фарс! Я стою разряженный в одежды 18 века, готовый прыгнуть в прошлое, чтобы отдать бессмертие.

– Итак, прошу тишины! – Фальк, как фокусник. Merde! Он еще чуть-чуть и начнет кроликов из шляпы доставать. Гвендолин рядом со мной нет. Эти сволочи даже не пустили её сюда. Хотя она имеет больше всех право быть здесь. Или же сама не пошла? Гвендолин, сейчас сильнее их всех взятых, наделенная неограниченной властью над Ложей. Если кто-кто и фокусник – то это она. От этой мысли я чувствую, как разливается тепло в души и едкое довольное чувство отмщения. Пляшите, пляшите, паяцы. Все равно последнее слово будет за ней –я в нее верю. Не в вас!

Фальк добавляет последнюю кровь из круга двенадцати в хронограф и этот проклятый ящик Пандоры, который сломал мою жизнь и Гвен, запустил свои внутренние механизмы. Щелканье, скрежет шестеренок, какие-то непонятные звуки и разноцветное свечение под крышкой и вот с громким щелчком, крышка вверху открывается, и я вижу порошок, тот самый, который в пузырьке мне отдали Люси и Пол. Тот, который лежит в моем кармане и жжет, будто кусок раскаленного железа.

Фальк торжественно и аккуратно, стараясь не дышать, с помощью Джорджа и Уайта ссыпает в другой пузырек. В зале стоит мертвая тишина. Многие недоуменно смотрят. Столько веков ради нескольких граммов бессмертия. Велика цена? Для меня да. Учитывая, что в этих веках жила Она и ждала меня. Фальк передает мне пузырек и теперь у меня две панацеи, омытые слезами, кровью и потом путешественников. Diablo! От этой мысли становится неприятно. Будто я собственноручно всех, кого я встречал и выпрашивал кровь, кто уже давно зарыты в землю и тлеют останками, сам убил и захоронил.

– Иди! Мы ждем тебя с радостной вестью!

Я смотрю на Фалька, который еще чуть-чуть и начнет цитировать Священно Писание от распирающей его торжественности момента.

Молча, беру, ощущая хрупкость стекла. И подхожу к хронографу. Джордж устанавливает дату. Мне кажется или он готов хлопнуться в обморок от возложенной на него миссии?

Укол и я перемещаюсь в назначенную дату.

Темно. Никого. Только что зал был наполнен людьми, сейчас тут никого. Будто праздник резко закончился: убирайте рождественскую елку, прячьте мишуру, ваш костюм Санты-Клауса сейчас не уместен.

– Пароль.

– Tempus edax rerum! – А сам чуть не смеюсь от сказанных слов. «Время уничтожает всё». Время вообще монстр, чудовище, не перестающий конвейер гробов.

– Месье Гидеон Де Видллер? – О! Да прислужник француз.

– Да. Пройдёмте. Вас ждут.

Я иду за Хранителем и понимаю, что он ведет меня в алхимическую лабораторию. Дверь открывается ,и я вижу среди пустых столов и пузатых ритор и колб, Сен-Жермена без сюртука, в одном жилете, который занимается каким-то опытом по бумагам. Он один.

Увидев меня, он расплывается в улыбке.

– Гийом, зови Ракоцци! Зови всех членов Внутреннего круга! – Француз разворачивается и покидает нас. – Гидеон, мой мальчик! Ты принес?

– Да.

Короткое слово и Сен-Жермен громко счастливо вздыхает. Он, как Фальк, привлекает меня в объятия.

– Молодец! Я верил в тебя! Истинный мой потомок! Лев!

В этот момент входят другие его приспешники во главе с Мирро. Они словно окружают меня, становясь в непринужденные позы.

– Друзья! Гидеон принес нам то, ради чего всё затеяно! Ведь так, Гидеон?

И тут я понимаю, что вся шайка здесь неспроста. Сен-Жермен страхуется на случай, если я не захочу отдавать пузырек.

– Да. Как вы и указали, я прибыл передавать вам вот это.

Я достаю из кармана пузырек, данный мне Фальком, боясь, что этот дьявол прочтет или поймет как-то, что у меня в кармане второй пузырек и заряженный кольт, пронесенный тайно от всех.

Но Сен-Жермен с криком “Viva!”, счастливо хохоча, осторожно забирает у меня пузырек. Сейчас он напоминает Фалька – вот оно родство. Генетика – сильная штука.

– Сколько у вас времени до прыжка обратно?

Наплевав на правила Путешетсвенников, смотрю на часы.

– Еще пять минут.

– Тогда отпразднуем это великое событие?

Он проходит к одному из столов и берет бутылку вина. Закрадывается мысль недоверия: «Не пей, Гидеон». Сен-Жермен что-то говорит, я смотрю на его цепных псов – всю шайку, которые радостно поддакивают , но следят за каждым моим микро движением. Пять минут! У меня всего пять минут. Надо продержаться! Граф разливает по бокал вино и все это в опасной близости от каких-то химических препаратов. И в тоже время на задворках разума бьется мысль, что граф получил свое, с чего бы ему убивать меня?

– Давайте возрадуемся и провозгласим тост за жизнь!

Он раздает бокалы. Я в этот момент пока все заняты, чуть отступаю к столам и мой взгляд падает на пол к шкафу. И тут меня пробирает дрожь. На полу следы чьей-то крови. Кто-то неаккуратно пытался стереть кровь с пола. Явно спешил, потому что угол шкафа весь запачкан и много затекло под него. Темные камни пола в разводах.

Кровь свежая.

Страшно.

Здесь кого-то зарезали. Я успеваю взять себя в руки, когда мне передают бокал с темно-бордовым вином. Еле сдерживаю рвотный порыв, потому что цвет совпадает с пятнами на полу.

– За жизнь, за полноту всех чувств, которая она дарит, за победу над болезнью и смертью!

Сен-Жермен громогласно, подняв вверх бокал, провозглашает тост. В этот момент я чувствую спасительное легкое головокружение. Все пьют. Я лишь губами прикладываюсь к бокалу, раздумывая, в какой момент вытащить оружие. Но граф внезапно замечает, что не глотаю.

– Гидеон, что же вы не пьете за нашу победу?

– Что-то не хочется.

– Пей! – Он приказывает с каким-то диким рыком. По его яростному блеску понимаю, что в вине яд. Его головорезы обнажают шпаги, готовые ринуться на меня. Я осознаю, что время идет на секунды, и кидаю бокал к ногам графа. Стекло с грохотом бьется, заставляя его отступить на шаг. Всего мгновение, всего лишь одна его заминка и я бросаюсь к столам, чтобы перевернуть один, как преграду для них, готовый вытащить кольт, чтобы отстреливаться. Меня вырывает в мое время в тот момент, когда слышу, как граф орет на своих людей: «Остолопы! Он ушел!».

Резкий выброс и меняется освещение. Даже воздух в помещении другой. Я дома. Всё. Жив. Спасся. Но не успеваю почувствовать облегчение и радость от спасения, как снова напряжение и собранность в теле от того, что вижу. Меня парализует шок: Уитмен стоит под прицелом пистолета, который держит Гвен в своей руке.

========== Безумие вечности. Гвендолин ==========

В самой жизни кроется смерть, именно это придает ей неповторимую и мимолетную прелесть. Наверное, цветы так хороши, потому что их век короток. Представляешь, если бы их высекали из камня и мы были бы обречены любоваться ими вечно?!

Наталья Солнцева. Испанские шахматы

Никогда бы не подумала, что еще могу бояться замкнутых пространств, но стоя посреди кучи хлама, которое Хранители называли не иначе, чем антиквариатом, я смотрела на стену и думала лишь о том, что еще немного и я буду готова пробить ее своим лбом. Стоявший рядом хронограф и то будто бы издевался своим грузным молчанием. А секунды складывались в минуту гораздо быстрее, чем мысли Фалька де Виллера складывались в действия. Только едва я успела представить, как прошибаю стену напротив не своей головой, а его – он тут же появился, одарив меня радостной улыбкой.

– Гвендолин! – почти прокричал он, закрывая за собой дверь . Казалось, что энергия вот-вот переполнит его, – Сегодня великий день, не считаешь?

Он подошел поближе и остановился, в расслабленной позе засунув руки в карманы брюк, чуть загибая пиджак. Точно это могло прибавить ему хоть грамм авторитета. Но я продолжала стоять у стены, скрестив руки и смотря на него как на фирменного идиота. Меня до глубины души поражала его преданность делу, но и в то же время невероятно шокировала глупость тех причин, по которым он подчиняется графу, которого даже ни разу не видел. Да и его слепота по отношению к происходящему под его носом производила впечатление некой подставной театральной сцены.

– Граф Сен-Жермен дал указания, что в этот день ты должна быть рядом с ним.

Пожалуй, я должна была аплодировать стоя, судя по его тону, я была удостоена королевской почести. А на деле Сен-Жермен никого не ожидал, наивно полагая, что я умерла при пожаре, который он устроил двадцать с лишним лет назад. Но теперь он поймет, что это не так.

– Вы действительно думаете, что это лекарство? – спросила я, все так же не отрывая от него взгляда. Все-таки я должна была понять мотивы всех поступков Ложи не из чьих-то уст, а именно от Фалька.

– Конечно, – невозмутимо ответил тот, будто бы я только что спросила, правда ли трава зеленая, а небо голубое. В их глазах я всегда была лишь наивной дурочкой, которой можно сказать, щука из пруда волшебник, а когда попрошу представить доказательства, заявить, что это слишком секретно.

– И вам совершенно не кажется, что это неправильно? – продолжила я свой расспрос, пока де Вилер настраивал хронограф на нужную дату. Совершенно не задумываясь о том, куда это привело бы историю человечества. Меня даже не удивляло, почему он делал это один, хотя предполагалось, что в комнате будет полно народа, желающих взглянуть на этот великий момент.

– Неправильно? – спросил он, не подняв даже головы. Ни на секунду. Точно он что-то знал. Точно его предупредили, что я буду задавать такие вопросы. Это заставило меня напрячься, но вовсе не молчать.

– Да. Вы говорите о великом дне, когда мы получим лекарство ото всех болезней. Но разве вас не удивляет, что человечество все еще больно? Миллионы умирают от различных инфекций.

И с каждым годом на каждый недуг прибавлялось несметное количество мертвых. Наша земля кишела вирусами. Так было всегда.

– Всему есть объяснение, Гвендолин. И мы скоро это выясним, – отмахнулся от меня Фальк, точно от назойливой мухи, которая продолжала кружить вокруг его головы.

– Удивительная способность не видеть дальше своего носа. Браво, Фальк, у вас талант, – я усмехнулась, но прежде, чем мне успели ответить чем-то поразительно предсказуемым, уколола палец, в долю секунды исчезла в водовороте времени и вот уже стояла посреди пустого кабинета. Солнечный свет едва проникал сквозь задвинутые шторы, и в этой полутьме слишком явно ощущалось то, что меня здесь не ждали. Усмехаясь от осознания глупости человека, столь яро отстаивающий свой статус поразительного умника, я сжала в руке приготовленный секундомер, заставляя его отсчитывать минуты перед тем, как я смогу раскрыть все карты, а затем подняла свои юбки и направилась к шкафу с книгами. Научные труды, церковные заповеди, философские трактаты – столько веры в будущее, а на деле всего лишь желание защитить себя от смерти. Знал ли ты, молодой путешественник во времени, юный Леопольд, о том, к чему приведут твои амбиции? Знал ли ты, как долго люди будут преследовать твою мнимую мечту о бессмертии?

Пальцами я пробежалась по корочкам книг, стараясь найти лишь одну. Ту самую книгу, что могла привести меня к тому, что я так отчаянно искала. К доказательствам.

– Сократ, – послышалось за моей спиной, но я даже не вздрогнула, лишь застыла на мгновение, склонившись над книгой на два ряда ниже, чем та, о которой говорил Сен-Жермен.

– Должно быть, вы восхищаетесь им. Он был предан своей идее и даже отдал за нее жизнь, предпочитая яд, чем побег из темницы.

Я повернулась в сторону своего собеседника и встретилась с ледяным и пронизывающим взглядом Сен-Жермена, который стоял в дверях. Он выглядел ошеломленно, совершенно неподготовленным к разговору с человеком, которого он считал погибшим.

– Я не собираюсь умирать за свою идею. Напротив, собираюсь пожинать плоды, – сказал он, отвернувшись от меня, будто куда-то в темноту, и едва кивнув собственной мысли, направился в сторону рабочего стола, стоявшего посреди кабинета. Я усмехнулась, понимая, что он обдумывал каждый шаг, а я вновь шагнула в его жизнь, руша все планы. Катастрофа для педанта. Но мне не привыкать ломать жизни.

Особенно, если это то, что я хочу больше всего.

Молчание затягивалось в узел на его шее, а Сен-Жермен нервно отодвигал от нее ворот рубашки, боясь, что она задушит его раньше, чем петля. Это становилось до жути забавным, понимать, что он и вправду потерялся в ситуации. Вот, что могло убить моего врага – непредсказуемость. Самый худший яд для того, кто контролировал каждый свой шаг.

– Как ты…? – начал он, но, не договорив, поднял полный гнева взгляд. Его брови были так сильно сдвинуты на переносице, что глаза казались черными.

– Как я… что? – надавила я, делая вид, что совершенно не понимаю, о чем он говорил.

– Как ты выжила, чертова девчонка?! – закричал он, поднимаясь на ноги, во все стороны, брызгая слюной, а я смотрела на него, даже не вздрогнув, но опустив взгляд, понимая, что могла бы сказать больше нужного, и тем самым раскрыть карты перед самым решающим моментом. Но ведь я никогда и не знала, каким же будет этот момент – ощущением взлета или падения.

– Знаете… Когда вспыхнула вражда между Помпеем и Цезарем, Цицерон сказал: «Я знаю, от кого бежать, но не знаю, к кому».

Меня била мелкая дрожь, но готова поклясться, что не смогла бы реагировать так спокойно, если бы не осознание того, что все мои действия будут иметь последствия, за которые расплачиваться не мне. Но я подняла взгляд на Сен-Жермена, надеясь, что голос мой будет тверд.

– Я всегда знала к кому бежать. А вы так и не поняли, от кого необходимо бежать.

Не ожидая его ответа, протянула руку к трактату Сократа, вытянула верхний угол книги, и с громким скрежетом шкаф начал двигаться вправо, открывая взгляду черную дыру, в темноте которой едва виднелась лестница ведущая вниз. Мне не нужно было спускаться туда, чтобы узнать, что там находилось. Я искала это подземелье годами, пока не придумала иной способ выяснить его местоположение. И вот Сен-Жермен клюнул на глупую уловку с тем, что он победил. Он всегда покупался на нее.

Там, внизу, меня ждали доказательства. Ждала коллекция магии, которую ее хозяин так ревностно оберегал, так любовно пополнял, чтобы в один миг, когда все его мечты исполнятся – использовать ее во имя собственного благополучия.

Именно в этот момент, я уже знала, что произойдет дальше. Почувствовала холод прежде, чем он достиг меня. Режущее чувство потери где-то внутри, вовсе не снаружи. Невыносимая боль приходит спустя две секунды после того, как сталь вспарывает кожу. Еще секунду спустя зрение утрачивает четкость, звуки превращаются в один звук, тот самый писк – долгий, пронзительный. Ноги подкосились, и, падая, я рефлекторно, точно не ожидала этого, прижала руки к перерезанному горлу, из которого хлестала кровь.

И вот уже умирала лежа на каменном полу кабинета Сен-Жермена, секунду за секундой теряя саму себя в холодной пустоте. Лишь краем глаза, увидев перед собой обнаженные зубы своего врага, чьи губы растянулись в отвратительной змеиной улыбке.

– Она мертва, милорд?

Чей-то голос пробирался сквозь пелену тишины. Едва слышно, почти неуловимо. Я столько раз проходила через это, что лишь усерднее сжимала окоченевшие пальцы, приближая момент пробуждения всего тела. Разгоняла тепло, все еще оставаясь ногами во тьме, из которой мне только еще предстояло выйти.

– Да, Марли. Теперь она мертва.

Воздух проник в легкие, но едва заметно, грудь чуть приподнялась, ощущая исцеление, но еще не полное. Тело умоляло еще, только я не могла позволить себе его.

– Мне спрятать тело?

– Не стоит, мы можем выдумать прекрасную историю с участием Флорентийского Альянса. Бедная девочка просто попала под перекрестный бой.

Я чуть приоткрыла один глаз, чтобы увидеть перед собой лишь стенку шкафа. Все-таки я выбрала весьма удачное место для падения, учитывая, что именно за этой дверцей должен был находиться мой решающий момент.

– Вот он, миг, который я ждал столько лет.

Уитмен подошел ближе, смотря на меня сверху вниз, пока я все острее начинала ощущать лужу крови, которая скапливалась у моей головы. Секунда за секундой.

– Столько проблем из-за одной девчонки, – он сильно пнул меня в спину, и мне пришлось сдержать возглас, чтобы не выдать себя, но Сен-Жермен тут же повернулся, создав легкий порыв ветра, и медленно отошел, дав мне прекрасную возможность протянуть руку к шкафу.

– Через минуту-другую сюда явится Гидеон, а затем и весь Внутренний Круг. Подготовь все к нашему отъезду.

Все происходило в молчании, и я понадеялась на удачу, когда протянула руку чуть ближе к шкафу и медленно отодвинула дверцу и достала оттуда все необходимое. Задвижка даже не скрипнула – прекрасная работа ответственной Джудит Дженкинс. Но дверь скрипнула за моей спиной, Марли отправился подготавливать уже давно запланированный побег из Темпла, а затем и из страны. Но вот только ничего у него не выйдет. Охота началась и теперь все, что у него осталось – это один единственный момент счастья перед полным крахом.

– Ты даже представить не можешь, как приятно наконец-то достигнуть цели. В конце концов, именно ты умерла за мою идею.

Совершенно неприятный аромат сигар тут же достиг моего носа, когда Сен-Жермен присел рядом на корточки и пальцем отодвинул с моего лица прядь черных волос, все еще мокрых от крови. И мне пришлось задержать дыхание, чтобы не выдать себя.

– Это было забавное путешествие, ты так не думаешь? Жаль, что ты так и не узнала о судьбе своего мужа – Бенедикта.

Знакомое имя тут же вызвало в груди волну режущей боли, словно мне отрезали руку, и я все еще считала, что она есть, когда ее уже давно нет. Это никогда не пройдет, всегда будет со мной – шрамом на душе.

– Он женился вновь. Не особо ты была ему нужна, если посмотреть из будущего. Но мне было этого недостаточно, ведь он знал слишком много, а риск – не самое любимое мое слово. Лондон, – протянул он, явно с улыбкой, точно это приносило ему невероятное удовольствие. А я напряглась, понимая, что именно он собирался мне рассказать. Я искала этому доказательства всю свою жизнь и наконец-то нашла их. И осознание собственной правоты точно червь пронзало мою грудь.

Бенедикт собирал вещи и уезжал в Лондон по делам. Всего на несколько недель, – говорил он, – Ты даже не успеешь заметить. И его улыбка – лучшее доказательство, которое мне было нужно. Конечно же, он будет в порядке. Все везение мира было на его стороне, жизнь любила таких, как он.

Я отпускала его с чистым сердцем.

– Лондон всегда становится точкой соприкосновения судеб, – Сен-Жермен все еще сидел рядом, за моей спиной, точно боясь увидеть творение рук своих. И это спасало меня, потому что рана давно исчезла, оставляя лишь тонкий розовый рубец, – Поэтому я встретил его, как давнего друга. Пропустить парочку бокалов вина, как в былые времена.

Бенедикт возвратился раньше срока. Бледный, похудевший, но я не придала этому значения, когда он сказал, что всего лишь подхватил глупую простуду в пути. Всего лишь лечила его, как лечила Аластора или Амелию. Простуда – это меньшее, что могло случиться в 1788 году.

– Он рассказывал о своих детях и о том, что ты навсегда осталась в его сердце. Глупый романтик, как можно верить женщинам, этим безмозглым созданиям, созданных только для мужского удовольствия? – удивительно, как его мнение со временем совершенно не изменилось. Как же так получилось? – Так легко было заговорить его, чтобы незаметно подмешать ему яд в бокал.

Состояние его ухудшалось с каждым днем. Лихорадка становилась сильнее, температура его тела повышалась и когда я лежала рядом с ним, казалось, будто рядом пылает солнце готовое вот-вот сжечь меня. В беспамятстве он умолял никогда не покидать его, а я обнимала его все крепче, обещая, что пройду с ним все дороги и ни разу не подумаю о том, чтобы развернуться и уйти прочь.

– И теперь ты будешь гнить в могиле, так же как и он.

Я держала его руку, пока он умирал у меня на глазах. Потухал, точно свечка. И казалось, что надежды не существует. Ни сейчас, ни вчера, ни завтра. Это лишь слово. Сборище букв, что ломало, а не поддерживало. И самое ужасное, что я все равно продолжала надеяться. Рвала на себе волосы, в кровь царапая лицо сломанными ногтями и умоляя, умоляя, умоляя.

Будь со мной. Ты не можешь, не можешь умереть. Открой глаза, вдохни и будь со мной.

– Такая вот история.

Я ломалась в истерике, крича так, что пропал голос – раздирая глотку, точно это могло освободить меня от боли. Но ничего не помогало, вся я – стала одним сплошным мучением. И я знала, что это никогда не закончится. Гнев – вот мой спутник. Точно разрушенный Фобос у Марса.

И это стало пиком. Я сильнее сжала пистолет и быстрым, резким движением повернулась к Уитмену, чтобы приставить дуло к его лбу. Теперь мы оба были на одном уровне, смотрели друг другу в глаза. Только в отличие от меня, Уитмен смотрел на меня совершенно растерянно. Точно ребенок, перед которым неожиданно воскресла его любимая игрушка, которой он недавно оторвал голову. Образ, что совершенно не вязался с тем серьезным человеком, коим он себя воображал.

Шах и мат.

Вот он, ключевой момент моей жизни, Бенедикт.