Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 42 страниц)

– Как неудобно вышло. Прошу прощение, мисс Шеферд, за этот гнусный инцидент. Поверьте, Ракоци не останется безнаказанным, – но я осознавал, что Сен-Жермену плевать на Гвендолин, и он с удовольствием отдал бы ее на растерзание Ракоци где-нибудь в подворотне, но на балу и при свидетелях это бросало на его честь тень. К тому же он понимал, что ему надо играть роль радушного благодетеля путешественников Ложи и Мессии для всего человечества, который предоставит людям спасение от всех болезней.

Я кинул взгляд на Гвендолин, она боялась поднять глаза, смотря себе под ноги и нерешительно стоя у самой двери, будто шаг к центру комнаты и она упадет без чувств.

– Благодарю, милорд. Я уверена, что такого больше не повторится, – прошелестела она, теребя край кружева платья.

– Хорошо, думаю, мы с вами друг друга поняли… – не успел граф закончить предложение, как в дверь ворвались двое вооруженных мужчин. Всё произошло в одно мгновение: Аластер выкинул руку вперед и прижал к себе Гвендолин, а второй, незнакомый мне мужчина, злобно щерясь, выставил клинок в боевой готовности.

Я рефлекторно вытащил оружие и встал в боевую позицию, готовый принять бой, но что моя шпага против его клинка – один удар и она сломается.

– Если двинетесь, клянусь Господом Богом, я перережу ей глотку! – и только сейчас я заметил, что Аластер держал кинжал у горла Гвендолин. Она была бледна, как мел, и, кажется, боялась лишний раз вдохнуть, цепляясь судорожно за рукав врага.

– Аластер, какой опрометчивый, безрассудный ход! – ледяной тон Сен-Жермена пугал не меньше, чем лезвие у горла Гвен. – Поздравляю, впервые вы себя подставили на растерзание моих людей. Бросьте это дело! Бегите и молитесь, чтобы остаться в живых.

Аластер нервно покосился на дверь, после чего расхохотался, его рука от смеха запрыгала, грозя в приступе смеха повредить кожу девушке.

– Кто? Кто придет на подмогу? Дайте угадаю! Ракоци, который валяется внизу от своего пристрастия к опиуму? Или остатки тех, кто ждет приказа Ракоци, напившиеся со служанками внизу? А может он, – Аластер кивнул на меня, – Со своей шпагой против клинка Джозефа? Мне кажется, это вам надо бежать и молиться, граф Узурпатор.

– Вы думаете, убив девчонку, вы остановите меня? – Сен-Жермен уже не скрывал своего гнева под маской спокойствия. А меня всего трясло от страха за Гвендолин.

– Только тронь ее, паршивец, только тронь… – но мой яростный шепот был встречен безжалостным взглядом убийцы. Он легонько нажал на лезвие, и тут же из-под него по изящной тонкой шее девушки побежала багровая струйка. Гвен вцепилась сильнее в руку Аластера и часто задышала от испуга. А я чувствовал, как от страха за неё, немеет тело. Я был на грани того, что бы откинуть шпагу и рухнуть на колени, чтобы умолять о пощаде. Но нет, не дождутся. Если умирать, то стоя.

– Столько стараний и ради чего? – с отчаянием в голосе прошептала Гвендолин, сильнее вцепляясь в руку Аластера, но, тем не менее, не сводя взгляда с Сен-Жермена.

– А кстати, девчонка правду говорит! Если бы вы хотели нас перебить, то думаю, вы бы давно ей уже перерезали глотку. Что вам нужно? – голос Сен-Жермена загрохотал в гостиной подобно грому.

– Бумаги! Нам нужны бумаги! – Аластер был на взводе, а я в ужасе осознавал, что натворила Гвендолин: она подставила себя, каким-то образом сообщив Альянсу о наших бумагах, чтобы они не достались Сен-Жермену.

– Зачем вам они? Что вы знаете? – Сен-Жермен уже практически кричал в голос, тряся своей тростью.

– Мы знаем, что в них есть ценная информация о вас! И размениваться на такую вошь, как они, – он кивнул на меня, – Не будем. У нас будет еще время убрать всех демонов. Бумаги! Живо!

Я опустил шпагу и достал из рукава письмо Хранителей.

– Гидеон, не смей! – заорал на меня в панике граф.

Я стоял в нерешительности до тех пор, пока Аластер не провел еще раз лезвием по коже Гвен, и новая красная полоса еще больше залила кровью ее шею. На это было невыносимо смотреть.

– Забирайте!

– Гидеон!

– Вы что не видите? Он убьет ее! – он все прекрасно видел. Ему наплевать было на нас. А мне было наплевать на него. Джозеф подскочил и ловким движением выхватил бумаги.

– Прекрасно! А сейчас, я думаю, нам стоит распрощаться, – но стоило произнести Аластеру это, как его напарник Джозеф внезапно вытянулся и начал задыхаться. Я обернулся и увидел графа, который душил его силой мысли – «чертова магия» телекинеза.

– Отдай бумаги! – просипел Сен-Жермен, и Джозеф, уже багровый от удушья, начал поднимать руку с письмом, чтобы вернуть только что отобранное.

– Нет! – Аластер дернулся к Джозефу, забывая про Гвен в своей хватке, и оттолкнул рукой напарника в грудь. Джозеф от силы удара потерял равновесие и, начав заваливаться назад, неуклюже выставил руку с клинком: металл легко скользнул по ребрам Гвендолин, вспарывая платье. Всё было слишком быстро и неожиданно, что никто не успел ничего сделать.

Аластер в шоке уставился на расползающееся пятно крови на теле девушки, выпуская ее из своей мертвой хватки. Гвендолин, охнув, сползла на пол, запутавшись в своих юбках.

– Письмо! Забери письмо! – заорал мне Сен-Жермен, тыча пальцем в Аластера. Я рванул с места, но не за убегающими грабителями, а к Гвен, которая сидела на коленях в ворохе голубого атласа юбок, схватившись за бок.

– Гвенни, как ты?

– Словно только что залезла на колесо обозрения, – ответила она. Было заметно, с каким трудом она глотает воздух, закрывая рану, – Напомни, чтобы в следующий раз я надевала бронежилет, мне не везет в 18 веке.

Не смотря на то, что она храбрится и шутит, меня беспокоила ее рана. Кажется, задета печень, а может и легкое.

– Гидеон! С ней все в порядке! Письмо! Забери письмо!

– Не успею я! – тут уже заорал я, забыв весь этикет. – У нас осталось, как минимум, пять минут!

Лицо графа перекосило от ярости и ненависти к нам. Он ринулся сам из комнаты, оставив нас одних, при этом по пути тростью замахнулся на вазу и разбил ее в мелкие осколки, дав выходу своему гневу. Как только он исчез из комнаты, я схватил Гвендолин на руки и побежал к лестнице.

– Куда вы меня тащите, граф Велидер? – она закашляла кровью, тем самым заставляя меня бежать быстрее, – Всюду люди!

– В подвал, куда мы элапсировали. Там у нас будет время перед прыжком назад.

Я несся, словно дьявол был за спиной. И вот уже мы в знакомом мраке первого этажа перед уходящими ступенями в подвал. Положив кашляющую девушку на ступени, я выхватил свечу из настенного светильника, зажег и дал в руки Гвен.

– Отлично, у меня есть Олимпийский факел, неудачники, – нервно засмеялась она в ответ, со всей силой сжимая свечу.

– Мне нужно осмотреть рану!

– Нет времени, Гидеон, – она убрала мои руки от раны, но теперь не отпускала мою ладонь, – После бала ты должен отправиться к Люси и Полу, ты слышишь? Они должны знать, что здесь случиться. Нужно замкнуть временную петлю! Отправляйся в 1912, на следующий день после того избиения.

Я жадно слушал, что она говорит, вспомнив, что передо мной Гвен из моего будущего, и, кстати, она сейчас исчезнет быстрее, чем я. Я соврал графу про пять минут. У меня было больше времени, но не у Гвен…

– Зачем? Зачем ты пошла на сделку с Альянсом? Зачем ты сказала про письма? Ты что думаешь, я идиот, думаешь, я не сведу концы с концами? Уж больно вовремя они появились! Ты чем думала, подставляя нас? Они же могли тебя зарезать, как куропатку ко столу, не задумываясь ни на секунду! – ярости моей не было предела. Я судорожно зажимал рану на ее боку через слои платья и корсажа.

– Вот такие вот мы, женщины, глупые существа. А ты слишком не доверяешь людям, Гидеон. Прекрати, – она сжала мою руку сильнее, но затем подняла ее, поцеловала кисть и прижала мою красную от ее крови ладонь к своей щеке, – Все прошло успешно.

Мое сердце взорвалось от боли и нежности за нее. Единственное, что я мог произнести в данный момент, было:

– Надеюсь, я в будущем более талантливый врач, чем сейчас, – после чего крепко прижался к ее губам, закрепив наши страдания, как союз, простым поцелуем, в полной мере ощутив солоноватый вкус ее крови. Она закашлялась, и я прижался губами к ее лбу в бессилии и страхе за нее.

– Ничуть! Я постоянно отговариваю тебя от желания стать пластическим хирургом, чтобы исправить твой нос более гуманным путем, чем избиение посреди улицы.

Теперь она посмотрела на меня со злостью.

– Ты о чем?

– О твоей глупой затее с избиением в 1912!

– Ну… – я замялся на мгновение, пойманный с поличным. – Мне нужно было как-то придумать отмазку для Фалька, почему я не смог забрать кровь леди Тилни, вооруженный транквилизатором 21 века и пробиркой… Откуда ты… Так это ты была в окне!

– Вы могли придумать что-то получше! Я же тогда… я, – она запнулась, будто не могла подобрать слова, – Наорала на Пола за это. Он до сих пор со мной на ножах.

И снова кровавый кашель вместо слов. Это просто невыносимо!

– Зря ты так на него. Он отличный парень! Заносчивый и высокомерный немного, но это поправимо парой ударов под дых, – я глухо рассмеялся на неудачную шутку. А затем продолжил говорить, не останавливаясь на паузы, понимая, что остались считанные секунды до ее исчезновения. – И это была моя идея. Пол не может на тебя долго сердиться. Он тебя любит и заботится о тебе. Так же, как я.

– Я просто в замешательстве, – прошептала она, и я в панике заметил, что она начинает медленно терять сознание, – Наорала на своего любимого отца за то… что он избил парня, который… мне нравится. Больше не делай так. Мне нравится твое лицо, – Гвендолин провела тыльной стороной руки по моей щеке. Я поймал холодеющие пальцы, попытавшись согреть своим дыханием. Merde! Скорее бы она возвращалась в свое время: наверное, там ее жду я и доктор Уайт со своими зажимами. Надеюсь, что ждут и помогут! Иначе я себе не прощу этого. Волна паники еще больше топила меня в море чувств и эмоций. Я с отчаянием прижался губами к ее, и вспышками рубиновых огоньков она растаяла в воздухе, оставив меня снова в одиночестве и в ее крови.

Я откинулся к стене, где только что лежала Гвендолин, оставив после себя теплые вязкие капли на холодных каменных ступенях. Меня всего трясло и колотило, волна тошноты поднималась откуда-то изнутри, откуда-то из самой души, если такое сравнение возможно. Не знаю, в чем было дело – то ли в приближающемся времени возвращаться назад, то ли от того, что у меня на руках опять истекала кровью та, которую я поклялся оберегать и хранить как зеницу ока.

Пытаясь прийти в себя, я закрыл глаза и мысленно твердил, как мантру, что с ней всё будет хорошо, всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо? Всё будет…

Всё.

Толчок, выброс, и я оказался в своем времени, сидящим у ног, напуганного до чертиков, Марли, который при моем появлении практически завизжал, как девчонка. Наверное, я действительно выглядел, как из ночного кошмара, перепачканный кровью Гвен. Справа кто-то в ужасе прошептал «доктора», и я услышал голоса Фалька и доктора Уайта, спешащих ко мне узнать, что же опять случилось.

________

* Maintenant n’est pas le temps de réfléchir à ce sujet, Gideon ! – Не время сейчас думать о таком, Гидеон!

*Profiter de la vue – наслаждайтесь представлением.

*Excellent! – Отлично!

*Wicked witch – Бастинда из страны Оз (прим. авторов: упоминается прототип из Once upon a timeОднажды в сказке)

Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/05/12/t1Ice.png

Приглашаем в нашу группу по фанфику http://vk.com/begvremeni

========== Тот, кто заслужил. Гидеон ==========

«Боится презрения лишь тот, кто его заслуживает».

Франсуа де Ларош Фуко

Я был в школьном туалете, приводя себя в человеческий вид. Холодная вода, исписанные синие кабинки туалетов, желтого противного цвета стены – убогость и однотипность отрезвляла похлеще пощечин. Я практически сунул голову под кран, чувствуя, как ледяная вода неприятно затекла за шиворот, но мне это было необходимо. На фаянсе раковины еще были красные капли воды, когда я смывал кровь Гвендолин со своих рук и лица.

– Гидеон, ты в порядке там? – спросил Фальк. Меня уже не было с ними изрядное количество времени.

Я не знал, как ответить на этот вопрос. Не в порядке – точно. Но я еще не определился со степенью поломки. То, что Гвендолин была снова ранена и умирала у меня на руках, было сильнее выстрела в голову. Но успокаивало то, что она из будущего, что замкнув петлю, я предупрежу, чтобы Хранители подготовились к колотой ране. Все произошедшее было для меня страшным сном, но было одно «но», которое давало мне не то, что надежду, а крылья за спиной – взгляд Гвендолин. Она никогда до этого так на меня не смотрела! Это был ответный, любящий меня взгляд, равный силе моих чувств к ней. Ощущение, словно вселенная, наконец-то, смиловалась и решила одарить меня. Я не знаю, что должно произойти, сколько времени утечь, чтобы вновь его увидеть – я уже заочно обожаю эти голубые глаза и скучаю по ним.

– Ты что, здесь жить решил? – не церемонясь, Фальк вошел в кабинку. Его терпение наконец-то лопнуло. – С мокрой головой поедешь? Между прочим, сейчас февраль.

Он протянул мне новый джемпер, чтобы я смог сменить окровавленную одежду на чистую и современную.

Я молча начал переодеваться. После невероятного объяснения, что я был на балу с Гвен и что у нас украли бумаги, меня наконец-то отпустили. Особенно Фальку понравилась чуть приукрашенная часть рассказа, а именно почему Гвендолин была там: «Думаю, ты поступил гениально дядя. Ты послал Гвендолин из будущего, чтобы она была со мной на балу. Тем самым ни себя не скомпрометировал, ни нас». Дядя был польщен: «Действительно, а это мысль, как Гвендолин восстановится, послать ее в 1782 на бал. К тому же, подготовимся к ее ранению».

С моей стороны все было шито-крыто. Уитмен продолжал думать, что я ничего не знаю, граф Сен-Жермен не получил бумаг и не знает, что Гвендолин выжила после резни в Манор Хаусе. Тем более не может добраться до портрета.

Правда, как долго я продержусь двойным тайным агентом?

Фальк привалился к стене прямо под надписью «ЛОХ, держись, всё пучком».

– Я всё думаю, зачем Альянс украл бумаги? Там же не было ничего такого, что они бы могли использовать против нас, – он задумчиво почесывал пробивающуюся щетину на подбородке.

– Не знаю. Сам не понял. Возможно, им кто-то сказал, что в бумагах что-то важное. Или же сами решили… Ведь до этого они не выкрадывали отчеты. Может, подумали, что в них есть что-то интересное, раз мы обмениваемся письмами каждый раз.

– Возможно… Так или иначе, нам нужно сделать повторный отчет для графа.

– А нужно? Я ему и так всё сказал.

– Ну, а как же история с Гвендолин? – я видел нерешительный блеск в глазах дяди. Он желал, чтобы я озвучил для него то, что он сам думал на этот счет.

– Зачем говорить о нашем фиаско? Мы просто ему ничего не скажем. Он и так знает, что для нашего хронографа осталось собрать три капли крови: леди Тилни, Пол и он сам. А поводу кражи бумаг, Сен-Жермен сам в курсе, что там ничего конкретного.

– Ну, может, ты и прав.

– Что было в письме? Когда нам элапсировать в следующий раз?

– Там указания, что, когда соберем кровь, явиться к нему на второй день после бала.

– Ясно, – новые джинсы были чуть больше, держась только на бедрах. А ремня не было. Поэтому если задрать руки – свитер поднимется, оголив живот, и отчетливо можно будет увидеть резинку трусов. Хоть это было модно, даже Рафаэль не брезгует чуть спущенными штанами, мне это никогда не нравилось. Я привык к ремням и без показа своих боксеров. – Я вот, что думаю… Правда, тебе идея может не понравиться.

Я видел, как дядя весь подсобрался. Он уже давно перестал мне доверять, но видно было, что хотел снова.

– Что если я элапсирую в 1912 на следующий день после избиения? Это будет неожиданно для всех. Во-первых, люди, которые меня избили, свою работу сделали и уже не опасны и не бдительны. Во-вторых, леди Тилни тоже не ожидает такого поворота. То есть взять эффектом неожиданности. Мы не запишем этот скачок в хроники. Возможно, даже сделаем скачок не в общественное место, а прямо, ну скажем, в самом доме леди Тилни? Как тебе мысль?

– Еще одно нарушение протокола… – Фальк скорее сказал это себе, чем мне. Ведь это была его идея с транквилизатором.

– Что мы теряем? Ничего! – я продолжал гнуть линию. – В конце концов, чью-нибудь кровь добудем: либо леди Тилни, либо … Пола де Виллера.

Я осторожно произнес имя младшего брата Фалька, зная, как тот относится к нему: когда-то он любил его и оберегал, они были дружны, как я с Рафаэлем. А вся история с похищением хронографа растоптала доверие Фалька к Полу, глубоко ранив братские чувства.

– Даже, если ничего не произойдет, и мы не сможем добыть кровь, то всё останется, как и было до этого…

– Хорошо. Я подумаю, – сказал Фальк таким тоном, будто он уже согласился. – Но это тогда завтра. Сегодня ты и так напрыгался в прошлое. Или тебе понравилась супраэлапсация?

Я засмеялся в ответ, скромно опустив глаза. Вот уж по чему я не скучаю, так по супраэлапсации!

– Ты готов? – Фальк окинул меня взглядом.

– Вроде бы да, – сказал в ответ, оглядывая с самого себя. Все-таки вещи приятнее к телу, когда ты сам выбираешь. А моя одежда была выбрана больше по вкусу Рафаэля, чем по моему: джемпер с капюшоном и мешковатые, из-за чуть большего размера, джинсы. А вот ботинки я бы с радостью себе оставил, очень удобные.

– Пойдем, – Фальк протянул мою любимую куртку. А вещи мадам Россини уже были сложены в большой черный мешок для мусора.

– Пойдем, – схватив мешок, мы направились к нашим черным фольксвагенам.

По приезду в Темпл, Хранители с охраной пошли относить хронограф. А я к мадам Россини с черным мешком. К моему изумлению, портниха не стала возмущаться и плакать над испорченными вещами, лишь на своем ломанном английском заметила, что можно было бы поуважительней к вещам, а не в пакет сваливать. Я распрощался и прогуливающейся походкой направился домой. Ощущение было будто после шторма: расслабленно, устало, не желая думать о чем-то серьезном, у меня неустанно возникало воспоминание о голубых любящих глаз. Я, наверное, шел и улыбался, как мечтательный влюбленный дурак. Скоро ли? Где они сейчас? Когда?

– Ой! – и вот они на меня смотрят, широко распахнув свою синеву. – Напугал!

– Привет! – теперь я улыбался еще шире, не скрывая свою влюблённость в девушку напротив. Гвендолин смотрела на меня испуганно и ошарашенно. Я ее испугал, столкнувшись на повороте. Сзади нее нервно топтался Марли, ведущий ее на элапсацию.

– Мисс Шеферд нужно элапсировать! Зачем вы сняли повязку, мисс? – он уже в испуге пытался снять с шеи повязку Гвен, неаккуратно дергая ее за волосы и причиняя боль, та вскрикивая, пыталась уклониться от него, что-то злобно выговаривая и обзывая. Криворукий идиот! Я грубо оттолкнул его.

– Я сам, Марли! – Гвендолин, морщась, терла кожу на голове, где неаккуратная рука Марли пыталась выдрать ей волосы. Осторожно развязав платок на шее, я ждал, когда она встанет смирно, чтобы снова завязать. В ее глазах, разительно от того взгляда на балу, читалось «предатель».

– Так надо. Доверься мне! Марли, я ее сам доставлю к хронографу. Можете идти!

– Так нельзя! По протоколу я должен…

– Мы много чего должны по протоколу, но не обязаны! – мой голос загрохотал в коридоре с еле скрываемым раздражением и гневом. Надо было его сильнее приложить по голове, когда я пробирался к хронографу на дуэль. Я взял тонкую кисть девушки, ощутив, с какой нежностью отозвалось мое сердце на осязание ее руки в своей руке. – Пойдем.

Я повел Гвен подальше от Марли к хронографу.

– Означают ли эти крики, что сегодня ты элапсируешь со мной? – ее едкая саркастическая цитата, как всегда, скрывающая от людей истинные чувства. Ну что же? Я тоже умею прятаться.

– Соскучилась по мне?

– Думаю, что теперь начну скучать по спокойствию, – прошептала она в ответ, но потом уже тихо спросила. – Где ты пропадал?

Где я пропадал? Хм… Просто пытался спасти тебя в будущем от тех, кто желает твоей смерти, от тех, кто постоянно хочет украсть у меня! Но знать тебе этого не надо…

– Где пропадал? Где меня только не носило… А ты как проводила эти дни? Мне не хватало твоих едких шуточек,– надеюсь, она не услышала, насколько я соскучился, что у меня пару раз возникало безумное желание рвануть к ней домой под каким-нибудь предлогом, или же преследователем таскаться по городу.

– Едких? Вот, значит, какого ты обо мне мнения, – пожала она плечами, – Мне тоже не хватало твоей иронии. Хотя я сполна получала ее от Ксемериуса и Джулии…

Я старался идти не спеша, чтобы насладиться подаренным судьбой временем.

– Джулии? – изумлению моему не было предела. Еще недавно она меня ревновала к Джулии, а теперь ходит к ней в гости. Может, действительно, нужно было побыть преследователем и последить за ней? – Что ты там делала? Вы теперь подружки?

Впереди по коридору замаячил один опасный момент: три ступеньки и немного неровный пол. Недолго думая, я схватил Гвендолин на руки, почувствовав ее тело в своих руках. Кровь во мне побежала быстрее, активно вырабатывая эндорфин.

– Мы… – она замолчала на секунду, хватаясь руками за мою шею, от чего сразу побежали мурашками по всему телу, – друзья по несчастью. И думаю, что теперь бесполезно скрывать правду, Гидеон. Я видела портрет.

– Свой? – я наслаждался, ощущая ее тело в своих руках. Наверное, мою довольную улыбку слышно по голосу.

– Бенедикта, – прошептала она, – Бенедикта Бенфорда Второго.

Имя прозвучало, как удар. Я оступился и чуть не упал вместе с Гвен на руках. Осторожно опустив ее, попытался справиться с чувствами внутри себя, где солировал страх. Девушка уже сорвала повязку и смотрела на меня своим пронзительным голубым цветом глаз, а я даже не успел собраться и напустить вид. Ну? Говори. Говори же! Не тяни с приговором «Гидеон, я любила и люблю его, и буду любить. А ты просто заноза в заднице. И вообще это ты во всем виноват. Останемся друзьями?».

– Нам нужно поговорить, – сказала она, продолжая прожигать меня взглядом. – Без обмана.

Понятно. Обвинение и суд откладываются до разговора. Я вздохнул и выпрямился, собрав всю волю в кулак и закусывая губу от гнева, разочарований и обид.

– Хорошо, давай без обмана. – Merde! Diablo! Я не готов сейчас разговаривать с ней. И сегодня тоже. – Давай завтра. Я должен элапсировать в 1912 завтра в обед. Может после?

Она замялась на секунду, явно не желая откладывать разговор в темный ящик.

– Обещай, что этот разговор состоится.

Скрипя зубами от нежелания давать обещание, спустя пару секунд я все-таки сломал себя.

– Обещаю, – что ж, теперь она мне задолжала одно обещание. – Пойдем.

Я развернулся и не стал дожидаться Гвен, полностью уйдя в тревогу и мысли. Она шла молча за мной и тишина с ее стороны усиливала боль.

Открыв хранилище, я пропустил ее вовнутрь, наблюдая, как она вошла с царской осанкой – маленькое напоминание о ее пребывании в 18 веке в роли титулованной дамы. Это лишь укрепило меня в своих силах, поэтому я напустил на себя, как можно больше, безразличия и деловитости. Установив дату на хронографе и сверившись по гроссбуху хроник, я пригласил ее к аппарату, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Пароль «Ab imo pectore» – от души, с полной искренностью. – Я смотрел на свои новые ботинки, только не на Гвендолин. А сам внутренне молился, чтобы она сказала что-то одобряющее, что-то обнадеживающее.

– Все-таки эти Хранители такие пафосные с этими паролями. Нет, чтобы просто сказать “банан” и все сразу поняли из какой ты психушки, – она протянула палец к хронографу и уколола палец, на прощание взглянув на меня, – Я скучала по тебе.

Я не успел ничего ей ответить, слишком неожиданно это было, как тогда, в больнице с поцелуем – столь близко, столь многообещающе и в тоже время ничего конкретного. Может та Гвендолин из будущего, что так влюбленно смотрела, привиделась мне? Что означает это «я скучала»? Почему нельзя сказать – любишь или нет? Сразу вспомнилось ее суаре, где она произнесла горькое «когда-то я любила тебя» … Наверное, эти слова будут моими шрамами на месте срезанных крыльев.

Закончив с отчетами для Хранителей, я поехал домой, отказавшись от машины и решив добраться на общественном транспорте. Мне нужен был город и свежий воздух. Я хотел почувствовать себя человеком из толпы: простым, обыкновенным, ничем не примечательным, со своими заботами и страстишками, а не ходячей аномалией, генетической ошибкой природы, который боится быть отвергнутым девушкой, вспомнившей, сколько проблем я ей принес и наговорил в прошлом, а главное, что так и не сказал. Я пытался забыться, но это не получалось. В голове бушевал смерч мыслей, чувств, догадок.

– Может, просто я все еще люблю тебя… – я накрыл своей ладонью ее руку, которая лежала на моей щеке. Словно невидимую плотину сорвало: слова было уже не удержать, хотя знал, что не должен был делать этого. Это ведь не просто игра, это жизнь и она может так резко оборваться. – Гвен, я не могу без тебя… Не бросай меня, пожалуйста. Не бросай.

Я чувствовал себя маленьким ребенком, который просит защиты. В эту минуту я действительно был таким: умолял ту, которую люблю, чтобы дала шанс жить, чтобы снова чувствовать себя сильным и противостоять всем и вся.

Она тогда так и не сказала, что любит меня. Она сказала «когда-то любила», что отлично сочеталось с ее признанием в 56-ом, когда Гвендолин вспомнила о чувствах ко мне: «Ты говорил, что я тебя ненавидела, но я была влюблена в тебя. Наверное, это было очень давно».

– И что теперь? Ты испытываешь отвращение, глядя на меня?

– Нет. Большую часть времени я пытаюсь понять, с какого неба ты свалился.

Именно тогда она начала обрезать вновь отраставшие крылья за спиной. Я пытался не упоминать имени Бенфорда, всячески избегая любой темы о 18 веке. Боялся, что она вспомнит его. Мой кошмар начал сбываться. Могу догадываться, о чем она спросит, точнее, обвинит: почему не сказал, что я была замужем? Почему умолчал, когда понимал, что вскользь пронесшийся обрывок воспоминаний, это Бенфорд?

– Парень с темными глазами. Он только что… Я только что вспомнила. То, как я элапсировала. Только не в прошлое, а в будущее. Я сказала ему, что скоро вернусь, а он не верил. Там был и ты. Точнее твой голос. Ты сказал, что я погубила себя сама.

Потрясающе, Гвен! Одна тирада, а сколько смысла и боли. Ты поставила еще одну точку над i за меня. Еще на один шаг дальше от тебя.

Пришел я домой вовремя, как раз начинался дождь. Раздевшись, я отнес продукты, купленные по пути в супермаркете, в пустой холодильник. В квартире стояла мертвецкая тишина. Заглянув в комнату брата, увидел его спящим. Он не храпел и не сопел, не слышно было даже как дышал, видно Рафаэль был в состоянии близком к коме. Наверное, Лесли его просто загнала. Это сумасшедшая девчонка постоянно его куда-то срывала, да и он тоже хорош – следовал за ней попятам, будто пришитый. Рафаэль как-то даже пожаловался, что Лесли достается слишком много внимания от других парней, а его это бесит и выводит из себя. Хм… Если бы на ее месте была Гвендолин, я бы тоже таскался за ней попятам и бесился только от взглядов соперников. В принципе, и так злюсь и ревную сильно, но дело в том, что я не имею даже права на такие чувства к ней, не то, чтобы оспаривать ее и пытаться «надеть паранджу». А теперь я уже сомневаюсь, что она захочет со мной даже просто общаться, так как я подорвал главный принцип дружбы – доверие. Скрытность, увиливание, обман на мелочах – обычно не прощается.

Приняв душ, я спустился в кухню и сварил себе кофе, а за окном дождь превратился в ночной ливень. Погода соответствовала настроению.

Господи, пусть это будет второй всемирный потоп, чтобы всех и всё смыло к чертовой матери!

Спать не хотелось, поэтому я пошел в кабинет и начал писать подробный отчет о бале 1782, только уже для Пола и леди Тилни. Здесь я писал уже правду, а не приторно-сладкую ложь, особенно подробно остановился для описания раны Гвен, чтобы те олухи, которые получат это письмо в будущем, приняли меры, даже пускай, если это буду я. Перестраховаться никогда не поздно. Закончив с писаниной под стук каплей дождя о стекло и подоконники, я глянул на часы – они показывали второй час ночи. Пора идти спать. Только я вышел из кабинета, готовый подняться в спальню, как раздался стук в дверь.

Я почувствовал удивление и настороженность. Во-первых, почему стучатся, во-вторых, на улице льет как из ведра, в-третьих, кого принесло так поздно ночью? Я кинул взгляд в стойку для зонтов, шпага была там. Если что – то успею метнуться к ней.

Ливень на улице шипел и звенел одновременно, сливаясь в единый шорох и гул. Стук в дверь повторился настойчивей.

========== Ты есть то, что ты сделал. Гвендолин ==========

Ты есть то, что ты сделал; то, что ты сделал, остается в памяти; то, что ты помнишь, определяет, кто ты есть; когда мы забываем свою жизнь, то перестаем существовать – еще до смерти.

Джулиан Барнс. Нечего бояться

Я слышала голос, и он повторял имя.

Совершенно не мое, чужое и ненавистное по началу. Но ставшее мне опорой в незнакомом месте, которое я полюбила не по принуждению, а по собственному желанию. Спустя огромное количество времени, спустя множество слез и обид, страха и боли.

И вот она я. Стояла посреди улицы, которую не знала. У дома, который видела впервые.

Ливень беспощадно бил по лицу, грозя снести меня с ног, но я держалась за стоявший рядом фонарь и старалась совладать с нарастающей паникой, забывая бояться чего-то настоящего, вроде грабителей или пьяных преступников. Хотя кто, кроме меня вообще был способен выбраться на улицу в такую погоду. Казалось, что небо решило огородить меня от глупостей, а я все равно пошла ему наперекор.

А все, потому что больше не было сил терпеть. У меня и раньше были проблемы с терпением, но теперь я кричала от боли, ведь моя голова взрывалась от вспыхивающих воспоминаний, застилая перед глазами мир белой вспышкой.

Теперь они были везде – воспоминания.

Помпезные балы, уютные вечера у камина, споры со служанками, столь легкая дружба с Гейнсборо и невероятная, утягивающая меня, любовь к человеку, что всегда стоял рядом, никогда не отпуская меня ни на минуту. И в горе, и в радости, пока смерть не разлучит нас. Хотя именно так смерть и поступила в самое скорое время.

Как так получилось, что он – единственное, что я могу вспоминать? Дело в том, что это было совсем недавно? Или в том, что это чувство сильнее привязанности к семье и друзьям из настоящего?

Это было совершенно не важно. Сейчас мне хотелось лишь одного – возможности вынести невыносимую тоску, что сжимала мое сердце все сильнее, пока я так же цеплялась за фонарь.