Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 42 страниц)

– Распутник он, а не граф, – пробурчал он, смешно усаживаясь за стол, посередине Зала.

– Дядюшка, ну же, прекратите говорить всякие глупости, – он смеется так звонко, что мне кажется, что еще немного и стекло разлетится вдребезги.

– Так изволь, племянник, вести себя подобающе, – вновь пробурчал старик. Серьезно? Этот жизнерадостный парень и этот ворчун родственники? Граф с улыбкой закатил глаза, глянул на меня с видом «Он такой зануда» и сел на стоявшую в углу софу. Она была темно-зеленой и так напоминала мне о 1956 годе, что в глазах неприятно защипало. Бессмысленные дни, потраченные на наивную веру. И глупое «мы ведь всегда будем хорошими друзьями».

– Это ли не платье той дамы, что была обвинена в воровстве? – граф продолжал разглядывать меня с интересом, словно я была экспонатом в музее. Что это еще значит «не то ли это платье»?

– Да, то самое платье. Не держать же ее в темнице голой. Помилуйте! Нужно было ее одеть хоть во что-то! Вот и нашли платье… Как ее? Ах да, Марии Смит, – просто отвечает старик. Совершенно безразлично.

– Хорошая была казнь. Глянь, даже воротник не пострадал. У Льюса и вправду золотые руки, ни одной капли крови на ткани! Она была бы счастлива.

Кажется, меня сейчас вырвет. Перед глазами мелькала картина, как какой-то бедной женщине отрубают голову, она катится по земле, собирая грязь, а потом останавливается, смотрит на меня и выдает «Платье не пострадало»! И счастливо умирает.

Все-таки еще немного и меня и вправду вырвет. Вытащите меня из этого платья! Перспектива прогуляться голой по 18 веку теперь уже и не казалась мне такой бредовой. Я была готова одеть даже те лохмотья, что мне принесли в камеру, только не это платье.

– Итак, Шарлотта, ты утверждаешь, что ты рубин, – начал старик, положив локти на стол и сплетя пальцы. Он смотрел на меня так выжидающе, словно после слова «рубин» я должна была, как минимум сделать тройное сальто. А все, на что меня хватало, это держать рот закрытым, дабы не ошарашить их яичницей, которую я быстро съела утром. «Обед подан, милорд. Извините, что в таком виде, у Льюиса сегодня был плохой день. Ну, вы же знаете, как это бывает, когда капли крови все-таки остаются на платье. Бедный Льюис».

Да и как я собственно должна была на это ответить? Да если бы у меня спросили пароль, мой труп давно бы уже лежал в том подземелье и преспокойно себе гнил. В этом платье немало народу перемрет.

Черт возьми, когда же я вернусь в свое время? Мне так хотелось обнять маму, уткнувшись ей в плечо и пожаловаться на эту несправедливую жизнь. Я никогда не хотела быть здесь, не я, Шарлотта, должна была унаследовать этот чертов ген, испортивший мне всю жизнь.

И пусть никогда бы не смогла стать смелее, я бы не подвергала свою жизнь каждодневной опасности и Гидеон… Его бы я даже никогда не узнала. И что тогда лучше? Не знать боли и жить дальше? Или испытать все эти чувства, чтобы понять, что на свете есть прекрасное, даже если оно было все лишь ложью?

– Ты запугал девушку до смерти, дядя.

– Если она рубин, то ее должны были всю жизнь готовить к этому.

Голоса едва различимы, так глубоко я погрузилась в свои воспоминания. Ну, почему же именно сейчас? Оставьте меня в покое, просто дайте мне жить спокойно.

Я. Хочу. Домой.

– Ее рождение предсказали еще в 20ых. Как же звали этого высокомерного старика… Что-то связанное с новой модой… Вечно ходил угрюмым, – продолжал бурчать старик. Да он просто мастер бурчания!

– Исаак Ньютон, – все-таки ответила я, стараясь все-таки совладать со своим, охваченным ужасом, сердцем. И желудком.

– А! Верно! – воскликнул он так неожиданно, что я даже подскочила.

– Итак, что же нам с тобой делать?

Что угодно, только вытащите меня из этого платья. И здания. И века.

– Она очень много знает, вряд ли это проделки Флорентийского Альянса. Ты только глянь на нее, даже мой пес выглядит опаснее, чем она, – граф усмехнулся, вновь с задором осмотрев меня с ног до головы и задержав на мгновения взгляд на декольте. Кажется, его совершенно не волновало, что когда-то в нем убили женщину. Еще бы! У Льюиса же золотые руки!

Да что это еще за идиотское сравнение с каким-то псом?

– Благодарствую, милорд. Смею заметить, что вы тоже гораздо очаровательней, чем моя комнатная мышь.

Что я несу, черт возьми. Следом почему-то захотелось во всю силу закричать «Не отправляйте меня, пожалуйста, на виселицу!».

– О, спасибо. Значит, комнатная мышь…

Кажется, казни мне таки не избежать.

Надеюсь, у Льюиса сегодня хорошее настроение.

Иллюстрация к главе: http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79021515.png

========== 15 октября. 2011 год. Мистер Уитмен. ==========

Есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, то есть убежденные, что их подлость есть высочайшее благородство, подлецы, стыдящиеся собственной подлости при непременном намерении все-таки ее докончить, и, наконец, просто подлецы, чистокровные подлецы.

Ф. М. Достоевский

15 октября. 2011 год

Лондон. Вечер. Дождь. Все было в лучших традициях детективного кино. На безлюдной темной улице в свете фонарей и под зонтом стоял мужчина, укутавшийся в плащ. Лица было не разглядеть.

Дикий холод пронизывал его насквозь. В ближайших домах люди сидели в своих уютных теплых квартирах и после тяжелого трудового дня смотрели вечерние новости, заедая их ужином и запивая чаем с молоком. Никому и дела не было до этого высокого мужчины в плаще, одиноко ждущего чего-то или кого-то. Собственно на это и было рассчитано.

Наконец-то, из-за угла показался свет фар и вот уже подъехала машина. Она остановилась у тротуара и человек в плаще побежал к ней, закрывая свой зонтик. Еще мгновение, и машина поглотила его в своей черноте.

– Добрый вечер, Марли! Ну и погодка. Так по-британски, не правда ли? – внезапно весело зазвучал голос молодого человека в глубине салона. Было слышно, как дождь стучал по машине и как где-то на улице лаяла собака.

– Добрый вечер, милорд.

– Марли, умоляю…

– Добрый вечер, сэр.

– Вот! Уже лучше. Ну, Марли, ты меня обрадуешь сегодня?

– Да, сэр. Я привез всё. Сзади лежит коробка.

На заднем сидении лежала ничем не примечательная коробка из под кроссовок Nike. Человек в плаще протянул руку и взял ее к себе. Он сладко вдохнул в предвкушении, затаил дыхание и открыл. В коробке, завернутые в прозрачный целлофан, лежало несчетное количество бумаг: здесь были и пожелтевшие сшитые листы, и беловато-серые с напечатанными на машинке буквами, и совсем старые желто-коричневые от времени письма с остатками сургуча.

– Какие года?

– Изъяты листы с 1757 по 1760 с любым упоминанием Шарлотты и всех остальных. Здесь все. Даже письма, написанные позже событий 1757 года. Работа проделана моим дедом, сэр, – протянул Марли.

– Да-да, ваш дед Уильям был перфекционистом, мастером своего дела. Всегда все делал на сто процентов.

Незнакомец опять сладко вздохнул. На его лице вдруг возникла меланхолия, доселе никогда не возникавшая при посторонних людях. Марли видел такое не впервые. Голос мужчины вдруг поменялся, теперь его речь зазвучала тише, голос стал ниже, с хрипотцой, речь стала медленнее и даже можно было уловить отзвуки французского произношения.

– Ах, сколько воды утекло. Я уже и забыл, каково это быть в центре событий. Я столько ждал этого, здесь, в будущем… Помню,как я был взбешен, когда позже узнал, что Гвендолин соврала мне тогда, в том что ее зовут Шарлотта… Марли, вы читали их?

В ответ Марли промолчал, но покраснел так сильно, что жар его лица можно было ощущать на расстоянии от него.

Граф беззвучно засмеялся на реакцию собеседника.

– Любопытство – не порок. По крайней мере, пока вы на моей стороне.

– Конечно, сэр. Да никогда в жизни. Наша семья столько лет служит вам верой и…

Граф жестом остановил поток заикающейся речи Марли.

– Будет с тебя. Мне ли ты будешь говорить о преданности своей семьи? – граф на секунду замолчал, а затем продолжил, будто сам с собой разговаривая. Его взгляд был рассеян и устремлен вперед, словно в пелене дождя он вновь видел события минувших лет. – Твой прадед для меня изъял эти бумаги во время Второй мировой. Тогда архив эвакуировали из-за ночных бомбежек. Его перетаскивали с одного конца города в другой. Я тогда был на самой передовой, а затем получил приказ, чтобы я был сопровождающим при перевозке раненых в Гринвич. Именно тогда я и улучил момент, чтобы встретиться с твоим прадедом – Уильямом Джеймсом Марли. Дал задание изъять из архива хроники, да и вообще любые упоминания 1757 года. И вот спустя столько лет, они снова выходят на сцену. Точнее в небытие. Может у тебя есть какие-то вопросы?

После столь откровенного диалога, неожиданное обращение графа, привело к тому, что Марли опять покраснел до корней волос.

– Вообще-то есть, сэр. Даже несколько… – смущенно пробормотал водитель.

– Так спрашивай!

– Милорд, а что будете делать дальше с ними? Покажете Хранителям?

– Упаси Бог! Не для этого твой дед шел на преступление. Может, сожгу их. Чтобы они бесповоротно были утеряны.

– Тогда, как же Алмаз узнает, где Рубин?

– Не знаю, Марли. Смешно, но я знаю только лишь концовку и начало пьесы. Думаю, что ее середину не знает никто, даже сами действующие лица. Вот он парадокс бессмертного путешественника во времени! Знаешь, Марли, иногда время я сравниваю со скрипкой. Великолепна музыка, когда ее исполняет виртуозно музыкант. Нет музыканта – нет и музыки. Так же и время. Кажется, судьба сама расставляет все точки над i, но на самом деле у нее есть я, тот, который написал партитуру и сейчас ловко исполняет по ней. Я знаю одно:

«Время – опасней реки не найти,

Рубин – вот конец и начало пути».

Иллюстрация к главе: http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79044659.png

========== Если есть чего ждать. Гвендолин. ==========

Можно и подождать, если есть чего ждать.

Сэмюэль Беккет. “В ожидании Годо”.

Я старалась сидеть настолько тихо, насколько могла. Хотя рвущиеся наружу рыдания всячески старались перейти установленную мною границу.

Этого не может быть.

Не может.

Еще несколько дней назад, моя жизнь была совершенно нормальной. Я не хватала звезд с неба, не отличалась умом и неординарностью, постоянно влипала в мелкие неприятности, которые только и способны вызвать лишь ехидные ухмылки со стороны сверстников. Я была непримечательной. Нет, я вовсе не была никем. Но была обычной.

Была соответствующей обществу, в котором жила.

Что же меня ожидает теперь? Смогу ли я дожить хотя бы до утра? Вопросы все приходили и приходили и вот уже казалось, что я никогда не найду на них ответы.

Я прислонилась к каменной стене камеры, куда меня снова закинули, как провинившуюся, и тяжело вздохнула.

Шесть часов.

Семь часов.

Восемь.

Девять.

Кто-то протиснул в маленькую щель решетки тарелку. Рядом с ней лежал огромный кусок ржаного хлеба, выглядевшим, однако, не вполне съестным, и в самой тарелке причудливо плескалась какая-то жидкая субстанция, по цвету отдаленно напоминавшая мне те удобрения для цветов, что покупала мама. Отвращение не смог перебороть даже подступающий голод.

Десять.

Я вытащила из сумки телефон, даже не зная для чего. Дисплей уныло осветил маленький кусок камеры. На экране блокировке часы уныло сообщали, что в Лондоне уже семь часов вечера. Мама, наверное, уже волнуется. Или ей уже сообщили, что вот уже десять часов, я пребываю в неизвестно каком времени. Хотя откуда мне знать, сколько у них прошло времени. Все, что мне удалось выяснить за пару дней моего присутствия в этой странной ложе, это то, что верить нельзя абсолютно никому.

Почему время всегда тянется, словно жевательная резинка?

Разблокировав дисплей, со вздохом поняла, что зарядки осталось лишь пятьдесят процентов. Хотя зачем расстраиваться? Зачем мне собственно нужен телефон в 18 веке? Разве что для того, чтобы побыстрее оказаться на виселице.

Виселица же сразу напомнила мне о бедной Марии Смит, чье платье теперь раскинулось на другом углу камеры. Я давно переоделась в свое, хоть и шокирующее 18 век, платье, вопреки всякому здравому смыслу. Голос мадам Россини так и твердил в моей голове в ее манере «Этье не аутьентичьнё!». Но с каждой минутой и этот голос утихал, едва в моей голове появлялся образ дамы, чью голову совсем недавно отрубили.

Все происходящее было похоже на какую-то странную версию моего личного ужастика. Каждую секунду я ожидала обратного прыжка, но все так же оставалась загнанной запуганной воровкой в глазах всех тех, кто обитал в Темпле. А все, потому что не верить мне, кажется, уже вошло в привычку всех Хранителей любого века.

– Мы должны все тщательно проверить, прежде чем мы сможем представить Вас графу, – на прощание грозным тоном сказал мне старик, прежде чем приказать снова отвести меня в камеру. Мне же лишь приходилось кивать головой и выполнить его приказ.

Наконец-то, прошел еще один час. И еще.

Не в силах больше сдерживать слабость и головную боль, вызванную одним огромным многочасовым переживанием, я провалилась в сон.

– Пора вставать, – строго произнес мужской голос, что на мгновение я даже удивилась, отчего вдруг мистер Фальк оказался в моей спальне, да еще и так рано. Отказавшись прогонять сон, в котором я и Гидеон крали второй хронограф и пытались убежать во Францию, я лишь посильнее постаралась натянуть на себя одеяло, но когда-то его не обнаружила, тут же резко вскочила. Однако, не справившись с координацией, полетела прямиком на холодный каменный пол. Вокруг было разбросано сено, и я могла со стопроцентной уверенностью сказать, что в углу притаилась маленькая крыса, которая, едва я стукнулась о пол, скрылась в какой-то дыре. Постаравшись справиться со страхом, я тут же вскочила на ноги.

Я все еще была в темнице. Ничего не изменилось.

Я не вернулась домой.

Передо мной, вместо воображаемого мной Фалька, стоял тот самый граф. Его лицо озарила широкая улыбка, словно я только что сделала что-то совершенно не мыслимое. Наверное, со стороны мое падение выглядело весьма эпично.

– Уже день, а Вы все спите, – с упреком произнес он, но тут же строгий тон сменился дружелюбным, – И Вы все еще здесь.

Я была настолько шокирована, что не могла произнести ни слова. Мне казалось, что едва я открою рот, как из него будут вырываться либо ругательства, либо бессвязное мычание.

Но он был абсолютно прав. Вокруг меня все еще была камера. И судя по наличию около решетки графа, я все еще была в 1757 году. Что не особенно радовало.

– Это для Вас, – граф-черт-возьми-как-же-его-звали протянул мне огромную лилию и улыбнулся, наверное, своей самой обворожительной улыбкой. Но она не действовала на меня так, как ему бы хотелось. Вместо этого я ухмыльнулась и произнесла:

– Да, я тут уже битый час подумываю о том, чтобы обзавестись садом.

К лилии я даже не притронулась, и зависшая рука графа выводила меня из равновесия еще больше. Через секунду он ухмыльнулся тоже и положил ее к стене рядом с решеткой. Лилия нагнулась под собственной тяжестью, но не упала.

Наверное, я была похожа на нее. Едва мне казалось, что вот-вот я упаду от собственной тяжести, как этого не происходило. Вместо того чтобы просто убиваться от горя дома, жаловаться подруге, что парень, которого я любила лишь лгал мне, пить горячий чай и грызться с Шарлоттой, я стояла прямо посреди 18 века. Ничего нового, Гвендолин.

Живот заурчал, казалось, на весь Темпл. Я с тоской глянула на, стоявшую на полу, миску, но все же не двинулась в ее сторону. Не хватало мне еще отравиться и помереть прямо тут, даже не дойдя до приготовленной для меня веревки. Лучше бы этот граф вместо цветов принес что-нибудь более съедобное на вид и не вызывающее рвотные позывы.

– Итак, Шарлотта, может, все-таки скажешь мне, что именно ты тут делаешь?

Он так резко сменил тон, что мне стало не по себе. Ощущение было такое, словно со мной снова разговаривает Гидеон. Вот он нежно проводит своими холодными пальцами по моим щекам и по моему телу, словно проносится электрический заряд. За которым тут же приходит резкая боль.

Никогда никому не верь.

И, похоже, подмазываться к девушкам милым тоном, это привычка парней любого века.

– Стараюсь украсть хронограф. Я всегда стараюсь его украсть. Это мое хобби.

Мои слова, судя по всему, ввергли его в ступор. По крайней мере, по его лицу не было видно, что у него уже есть заготовленная фраза на этот случай. Всегда приятно разбивать всякую стратегию таких сластолюбцев, как граф.

– Что Вам угодно, милорд? – тут же исправляю я положение. Что-то же ему нужно было. Я была уверена на сто процентов, что за такой гонор меня бы давно придушили Хранители моего века. А уж Джордано давно бы собственноручно казнил меня прямо на месте за неподобающее поведение перед лицами выше меня по положению. Но, к моему счастью, в моих руках не было веера, чтобы опозориться так, как я позорилась перед ним, не в состоянии выучить, как же держать его так, чтобы никто не подумал, что я вот уже битый час хочу отлучиться в туалет или не называю его чванливым идиотом.

– Просто хотел навестить наш ненаглядный Рубин, миледи, – улыбается он, и я наконец-то вспоминаю его имя. Бенедикт Бенфорд какой-то-там-по-счету.

Он снова и снова задает мне вопросы, усевшись на землю по ту сторону от камеры и уперевшись спиной к стене. Спустя полчаса я замечаю у уголков его глаз невозможное количество морщинок. Лесли всегда говорила, что такие морщинки появляются у того, кто слишком много улыбается. Даже говорила, что Шарлотта оттого и выглядит как Снежная королева, потому что улыбается редко и лицо у нее застывшее. Но иногда оно принимает змеиный оскал.

Вопросы сыпались один за другим. Кто я, что я люблю, какие у меня увлечение, что я могу сказать о своей семье, о будущем, правда ли, что все изменится так, что города будет совсем не узнать, отменят ли рабство. Но каждый раз вопросы возвращались лишь к одному. Кто же я такая?

Едва он уходит, вместо так долго ожидаемого уединения, приходит невыносимое чувство одиночества. Этой ночью мне уже не снились мои радужные сны. Вместо этого, мне снилось, будто кто-то каждый раз захлопывал передо мной дверь посреди темноты, едва я добиралась до нее. Едва я прикасалась к деревянной ручке, как она исчезала и дверь оказывалась на том же расстоянии, что и раньше, к тому же, снова совершенно открытая.

Утром я вскочила как ненормальная, однако, уже не свалилась на пол, как в первые два дня. За это время я уже изрядно соскучилась по солнечному свету. А все, что мне оставалось делать, это обхватить коленки руками и ждать, пока боль утихнет. Моими-то слезами впору уже было затопить всю камеру. Желудок неприятно саднило, голова гудела, и мне казалось, что вот-вот и я умру. То ли от голода, то ли от безызвестности.

Что же делают Хранители в 21 веке? Неужели они не могут найти меня здесь, разве в хрониках не должно быть записано, что именно в этом году к ним в ложу ворвался Рубин, нахально врущий и нахально «неодетый»? От вопросов, однако, не становилось лучше.

Постепенно мне начинало казаться, что на помощь никто не придет. Моя кровь уже есть в хронографе, Гидеон будет только рад, что ему больше не придется лгать или извиняться за свою ложь. Наверное, мама будет скучать. И Ник с Каролиной. Возможно, даже леди Ариста расстроится, но не покажет виду. Всем остальным же не будет дела до пропавшей девчонки, которая только и умела приносить неприятности. От такой мысли я снова разревелась.

– На какое-то мгновение мне стало страшно, что ты тут умираешь.

Граф снова стоял у решетки. Я мысленно бросила ему «Почему бы тебе «не умереть» отсюда как можно быстрее?». Но вместо этого, он лишь продолжал стоять там и наблюдать за тем, как я стараюсь тыльной стороной ладони вытереть непрекращающиеся слезы. Однако, до моего носа доходит приятный аромат выпечки.

– Я принес тебе поесть, – он поставил у решетки небольшую корзинку и я, даже не раздумывая над правилами приличия или всякой прочей дребени, бросилась в ее сторону и вытащила оттуда изумительные на вид булочки с сахарной пудрой, которые тут же оказались у меня во рту.

Тот момент, когда я съела все, я даже не успела заметить. Но неожиданно корзинка оказалась пуста.

Теперь мне нещадно хотелось пить. Будто прочитав мои мысли, граф протянул мне стеклянную бутылочку и ухмыльнулся, когда я тут же выпила ее до дна. Позже я уже заметила, что за то время, что я ела, граф уже умудрился усесться на расстеленный на полу плед. И снова начались вопросы. Но теперь ни один из них не был о чем-то постороннем. Он спрашивал все обо мне. Что я люблю, с кем общаюсь, что хотела бы делать в будущем, мой любимый цвет. И если поначалу мне и казалось это странным, но три дня изоляции привели меня в неописуемое состояние. Граф же выводил меня из этой тьмы хоть ненадолго, и я была рада таким разговорам. В конце концов, я даже начала задавать свои вопросы. И он охотно на них отвечал. Наверное, это могло продолжаться вечно.

Но едва я успела понять, что мне хотелось бы и дальше разговаривать с ним, как в коридоре появляется тот самый старик, который засадил меня сюда. Вслед за ним, в совершенно непринужденной походкой, уверенно следовал Он.

Граф Сен-Жермен.

Иллюстрация к главе: http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79086158.png

========== Конец первого дня. Гидеон ==========

Scio me nihil scire.

«Я знаю, что ничего не знаю». Латинское изречение.

Я проснулся от того, что подо мной неожиданно исчезла софа, и я тут же рухнул с пятидесятисантиметровой высоты на пол.

Merde!

От такого резкого пробуждения не сразу вспоминаешь, где ты, что происходит и какой это год.

Оглядевшись, я понял, что уже нахожусь в комнате с хронографом. И это, ни более – ни менее, 2011 год. В хранилище никого не было, но лампочка ярко горела, вызывая резь в глазах.

Итак. Надо собраться мыслями.

Этим утром, после бессонной ночи, когда я узнал из документов Пола, что Гвен грозит опасность. Тогда я решил поговорить с ней, но она убежала в слезах, а потом исчезла в неизвестно где.

От этих воспоминаний, я резко сел и прислонился к холодной стене.

Господи, надеюсь, с ней все хорошо! Она уже вернулась? Здорова?

Я посмотрел на часы: 9 часов вечера. Думаю, ее уже увезли домой. Надеюсь, Фальк не сорвался на нее, как обычно.

Я потер глаза: чувствовал себя разбитым и уставшим, спать хотелось еще больше, не смотря на то, что я благополучно продрых три часа в 48 году. Помню, мне снился дикий сон, почему-то казавшийся страшным, а теперь местами смешным.

Я снова был на суаре в 18 веке, и там были все: мама, брат, Фальк, мистер Джордж, Уитмен, доктор Уайт, леди Ариста и даже тот толстый мужичонка, кричавший фальцетом в рацию. Не было только одного человека – Гвендолин. Я помнил панику и страх, с которыми искал ее в этой душной толпе и все никак не мог найти. Наконец, увидев графа Сен-Жермена, подошел к нему, потому что во сне был уверен, что он знает, где она.

– Здравствуй, мальчик мой, – засмеялся он так весело, будто был пьян. – Ты ищешь Гвендолин?

– Да, я ее потерял и не могу найти.

– Так вот же она! – еще больше развеселился граф и указал на Шарлотту, стоящую рядом с ним, одетую почему-то в костюм для фехтования. Она была, как всегда хороша, и мило улыбалась мне.

– Нет. Это же Шарлотта. А где Гвендолин? Моя Гвендолин, второй путешественник во времени?

– Ну, я говорю тебе, вот Гвендолин. А Шарлотта потерялась! – граф еще сильнее зашелся в смехе и все остальные вместе с ним.

Стало страшно. Меня хотят обмануть! Я начал убегать от графа, пробираясь сквозь толпу, двигался к выходу, к лестнице. И тут у балюстрады стояла она. Увидев меня, Гвен заулыбалась чистой и искренней улыбкой.

– Гвен! Ты где была? Все думают, что ты Шарлотта, а Шарлотта – это ты… Ты странно одета, Гвен. Почему на тебе мужской камзол?

– Знаешь, я тут подумала, что мне нравится здесь. И я остаюсь.

Тут я осознал, что под «здесь» она имеет в виду не просто суаре.

– Как остаешься?

– Ну, знаешь, все же готовили Шарлотту к путешествиям, а меня нет. И я подумала, зачем буду мешать?

– Гвен, а как же я?

– Дама сказала, что хочет остаться. Что здесь не понятного? – вдруг неожиданно из-за ее спины, со шпагой наготове, вышел Ракоци. Я посмотрел вверх лестницы, ведущей в зал, и увидел, что все стоят со шпагами и смотрят на меня. Впереди всех горделиво стоял граф.

Кажется, сейчас будет бой.

Я обернулся, чтобы схватить Гвен и закрыть собой, но увидел лишь как она лежала на полу с бледным лицом и мертвым взглядом. Ракоци убил ее! Тут я зашелся криком. Голова раскалывалась на части. Я попытался подбежать к ее телу, но мне что-то не дало это сделать. Меня засасывала чернота позади меня. Она тянула меня в водоворот страха.

– Она останется здесь! Что здесь непонятного? – произнес свои последние слова граф, и с этой фразой, что все еще звучала у меня в голове, как приказ, я проснулся на полу.

Merde! Меня пробрала дрожь от воспоминаний этого бреда. Кажется, слишком много впечатлений на один день. И все-таки, мне нужно было узнать, как Гвендолин? И где она пропадала четыре часа?

Выйдя из комнаты, я направился к залу Драконов, чтобы рассказать о своем возвращении. Но видимо этого делать мне не надо было. Ко мне навстречу уже торопился запыхавшийся мистер Джордж.

– На, выпей! Успокой нервы, мальчик, – мистер Джордж уже налил мне коньяка в стакан.Казалось, что алкоголя было вдвое больше, чем предполагалось, – Ты к нему лучше не ходи. Я доложу о твоем возвращении. А тебе лучше сейчас поехать домой и хорошенько отдохнуть. Завтра тебе скажут, что делать. Если, конечно, мы сами поймем, что делать, – уже тихо произнес он, думая, что я не услышу.

Всю жидкость я выпил залпом, полномасштабно ощутив, как алкоголь обжигает горло и сдавливает грудную клетку.

– Как это возможно? Неужели нет никаких зацепок, где она? – меня трясло от страха, хотя алкоголь и старался вытеснить из моего сознания страшные картины. Мой кошмар продолжался наяву. Гвен так и не вернулась в 2011, а ведь прошло более семи часов с ее исчезновения. Я не мог полностью осознать, что она пропала – та, которую люблю больше, чем кого-либо. Больше, чем это возможно себе представить. Мозг прорабатывал всю информацию, рассказанную мистером Джорджем, пока сам я не верил случившемуся. Я просто не мог!

– Нет, никаких. На данный момент уже посланы полицейские патрули по Лондону, целая толпа копается в документариуме, чтобы иметь хоть какую-то зацепку. Даже диггеров нашли, они сейчас рыщут по всем туннелям Темпла. Ее все ищут: на земле и под землей. Здесь уже была леди Ариста и мать Гвендолин. Бедная Миссис Монтроуз! Она закатила истерику Фальку, после чего упала в обморок. Ее увозили домой практически в бессознательном состоянии, она была вся серая от горя.

– Нет, нет, не может быть, не так…, – я закрыл ладонями горящее лицо. – Как такое может быть? Ну, ладно, допустим Гвен убили стражники, – хотя от этой мысли у меня внутри все похолодело, а сердце пропустило удар, – Но ведь они обязаны внести это в Хроники! Девушка в одежде 2011 года не может пройти незамеченной в прошлом, да еще и в сердце Тайной ложи!

– Вот и ваш дядя Фальк о том же говорит. Все недоумевают. Ее словно стерли из истории.

– Может она под другим именем как-то значится? Я ее ловил один раз, когда она к своему деду ходила.

– Ходила к своему деду? – на мгновение мистер Джордж замолк, но потом вдруг понимающе кивнул, – Да-да. Хм, это интересно, я расскажу об этом мистеру Фальку. Но, думаю, они и эту версию прорабатывают. Пока план таков у всех: ждать, какие результаты дадут поиски. А затем, даже если она мертва, выяснить год, куда она попала, и послать тебя.

Мое сердце бешено стучало. Я словно вернулся в свой недавний кошмар. Голова начинала болеть и отказывалась работать. Было стойкое ощущение, что я что-то упустил.

– Мистер Уитмен сказал, что вы были с ней, когда она пропала.

Мистер Джордж вздохнул и потупил глаза.

– Ну и взбучку я получил от твоего дяди! Я, когда увидел ее, убегающую от тебя, всю в слезах, пожалел девочку, не стал надевать на нее чертову повязку. Как будто эта повязка чем-нибудь помогла бы… Первые часы Фальк даже допускал мысль, что она как-то специально элапсировала без хронографа, – мистер Джордж горько ухмыльнулся и налил себе коньяка, сделал глоток и продолжил. – Мы дошли с ней до хранилища с хронографом, я уже его установил до этого и открыл дверь. Вот и второе мое нарушение протокола… А потом, уже у двери, вижу: она спотыкается – ногу за ногу задела – и летит прям носом в дверь, того сейчас и разобьется. Я выставил руки, чтобы поймать, не дать упасть, и в этот момент она элапсировала…

Если честно, в этот момент мне стало даже смешно. В этом вся Гвендолин. Она даже пропасть нормально не может. Нет бы гордо исчезнуть в коридоре, а она еще и падает: обе ноги левые. Зато какие эти ноги!

– Правда как-то странно элапсировала, будто в дыру упала… – неожиданно пробормотал мистер Джордж. Вот оно!

– Говорят, камеры засняли это.

– Да, конечно, засняли.

– А можно посмотреть? Сейчас?

– С одним условием, что после просмотра, ты поедешь домой.

– Договорились, мистер Джордж.

Все-таки этот старик был самым приятным из Внутреннего Круга и всегда идущим тебе навстречу.

Мы были на самом верху, в комнате напичканной аппаратурой – это был наблюдательный пост. Я здесь ни разу не был за все два года, что провел в Темпле. А посмотреть здесь было на что: синие экраны мониторов показывали многочисленные коридоры. Все картинки шли с камер, расставленных по всему зданию, спрятанных в доспехах и не только. От них ничто не ускользало, всё записывали каждую минуту.

Если кто и знал, что творится здесь, так это штатные полицейские, которые коротали вечера у монитора с кофе и шоколадками «Сникерс» и «Марс» (куча оберток лежало в мусорной корзине у двери). На голубых экранах повсюду мелькали люди: действительно, куча народу было задействовано в поисках, особенно поражало количество людей в документариуме, словно это был прямой репортаж из читального зала Британской Национальной Библиотеки.

Я сидел отдельно от них за специальным компьютером с несколькими мониторами, на которых, по просьбе мистера Джорджа, мне поставили запись сегодняшнего дня. Передо мной разворачивалась черно-белая трагедия моего провала.

Вот появляюсь я. Стою в ожидании Гвен, откинувшись спиной к стене, готовлюсь к предстоящему разговору. Через несколько минут появляется она, одетая в школьное платье, затем стремительно направляется в коридор с хранилищем и останавливается, как вкопанная, заметив меня. Я отталкиваюсь от стены и говорю «Привет» (легко прочесть по губам). Гвендолин отстранено кивает в ответ, и я беру ее за запястье, умоляя поговорить со мной. Она смотрит на мою руку, будто на что-то инородное, чужое, затем что-то быстро говорит – моя память воскресила, что это было что-то про погоду.