Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц)

Когда поцелуй закончился, я легко отстранил Шарлоту. Румянец на ее щеках, частое дыхание, ищущие ответной страсти глаза. Она потупила взгляд, а я же чувствовал себя отвратительно. Кажется, только что сразу пересек недопустимую черту: ответил на чувства одной девушки, будучи без ума от другой.

– Я думаю, тебе пора домой. Вызову такси для тебя, – мне было стыдно и неуютно, я чувствовал себя Иудой. Пытаясь не смотреть на Шарлотту, я быстро набрал телефон такси.

*«Blood, Tears And Gold» Hurts. Перевод amalgama-lab.com

Иллюстрация к главе: http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79527295.png

========== Лишь если ты в себе уверен. Гвендолин ==========

Лишь если ты в себе уверен,

И чувства искренни твои.

Своей любви и ей будь верен,

Уж коли любишь, то люби!

(Дж. Казанова)

– Это сколько же времени его надо перезаряжать! Так все звери разбегутся, – сокрушенно воскликнула я, наблюдая, как Бенедикт заряжает мушкет после своего показательного меткого выстрела, больше похожего на хвастовство. Его взгляд так и кричал «глядите, какой я распрекрасный», заставляя меня раз за разом закатывать глаза от раздражения.

– Не разбегутся. Если жертва попалась в зубы гончей, то вряд ли вырвется, – в ответ лишь усмехнулся граф, вновь нацеливаясь в кусты, явно задолжавшие ему парочку пинков.

– Так ее ловят собаки? А как же стрелять на скаку?

– Вы с ума сошли? На скаку только самые меткие! И то не многие решаться. Ваша задача следовать за гончими, а потом не дать собакам загрызть животное или же, если животное будет загнано, просто убить, – объяснил Бенедикт, пока я старательно запоминала все то, что он говорил голосом профессионального охотника. Меня передергивало лишь от мысли, что мне придется кого-то застрелить, а тем более глядя, как его тушку будет грызть какая-нибудь собака. Но ради самой же себя, мне приходилось смиряться и не с таким. В конце концов, Гвендолин, чем твоя жизнь станет еще хуже? Даже учитывая тот факт, что я и так неплохо устроилась для внезапно свалившегося из другого века человека.

– Гринписа на вас нет! – прошипела я, стараясь, чтобы меня никто не услышал. Но кто бы сомневался, у графа потрясающий слух.

– Чего нет, простите?

– Ничего, – тут же спохватилась я. Объяснять, что в 21 веке, есть люди, которые определенно не поймут, так еще и посадят их на добрый десяток лет за решетку, совершенно не хотелось. Поэтому я лишь устало вздохнула.

– Показывайте лучше, как стрелять.

Мушкет тяжелым грузом лег в мою руку. Ничего себе! Да им просто можно обороняться, без стрельбы. Все же борьба в рукопашную намного проще, чем стрельба из мушкета.

В следующую секунду граф оказался за моей спиной, прижимая к себе. Я даже не успела вздохнуть, отчего воздух словно застрял у меня в горле, заставляя меня задыхаться. Меня обдало жаром, а колени задрожали от обрушившегося на меня чувства. Но Бенедикт, словно ничего не замечая, поднял мою руку с мушкетом, крепко перехватив запястье своими длинными изящными пальцами.

– Цельтесь вот сюда, – указал он пальцем на серебряный прицел оружия, а его горячее дыхание обдало мою шею. Ему пришлось встать очень близко и наклониться, так как он был выше меня практически на голову. От этой близости и запаха фиалок от его тела начала кружиться голова.

– Держите крепко! – он медленно передвинул свою руку от моего запястья к локтю и крепко сжал его. – Взведите курок.

Я почти негнущимися пальцами повторила его указание, стараясь совладать со своим собственным телом. Наверное, он видит, как дрожит моя рука! Где же вся твоя заносчивость, Гвен?

– А теперь стреляйте, – в этот миг, мне показалось, что его теплые губы коснулись моей шеи, но я выстрелила, и от ударной волны меня отбросило назад, на графа, а затем я вдохнула резкий дым пороха. И начала чихать. Глаза мгновенно прослезились, а внутри носа неприятно зачесалось и защекотало. Сложившись пополам, практически вслепую я рванула в сторону, чтобы продышаться и остановить чихание, но меня продолжало разрывать изнутри. В стороне я слышала заливистый хохот графа. Кое-как вернувшись в нормальное состояние, я утирала слезы.

Я повернулась к Бенедикту, сверля его гневным взглядом, но он, увидев мое лицо, еще пуще залился смехом, еще больше выводя меня из себя. Этот заносчивый… индюк, еще и смеется!

– Знаете что, наслаждайтесь охотой в одиночку, – от чихания у меня заложило нос и в горле першило, поэтому вместо угрозы получилось странное зловредное бормотание.

Граф не останавливался смеяться. Поэтому я осуществила свою мечту, появившуюся еще кажется в мой первый день в этом веке: кинула тяжелейший мушкет в него, к несчастью сил не хватило, чтобы попасть точно в лоб – мушкет с громким стуком приземлился прямо перед ногами графа.

Всерьез разозлившись, я гневно повернулась на каблуках, и все еще вытирая непрекращающиеся слезы, направилась в сторону охотничьего домика.

– Шарлотта, милая, простите меня! – тут же послышалось мне в след, но я даже и не думала повернуться. Сейчас вот! Разбежался! Обида глушила во мне даже здравый смысл. И вот я снова взаперти своего собственного сердца, стараюсь вырваться из жара чьего-то тела.

Ночь мы провели в гостевых комнатах замка леди Солсбери. Моя спальня была вся уставлена розами из оранжереи, так что совершенно неудивительно, что во сне, мне казалось, будто я ем розы на обед, запивая все морсом со вкусом тех же самых роз. Наутро служанка принесла платье для охоты, которое леди Солсбери выделила из своего гардероба специально для меня. Только после этого, весьма благородного для 18-го века жеста, я поняла, насколько ошибочны были мои представления об охотничьем платье: оно было более консервативное, чем мое, темно-коричневого цвета, с менее пышной и более короткой юбкой, чем мои. На голову мне было предоставлена шляпа-треуголка с гранатовой витиеватой брошью. На какое-то мгновения я не поняла, что же хочется мне сделать, увидев себя в зеркале во всем этом наряде: разрыдаться от безысходности или засмеяться в истерике.

Вчера после инцидента с мушкетом, я не разговаривала с Бенедиктом весь день, старательно игнорируя его и его извинения – слишком уж велика была обида. В какой то мере, теперь мне было ясно, что он привез меня на охоту, чтобы позабавиться, я стала для него, кем-то вроде шута, который отчаянно верит, что когда-нибудь он станет королем. А раз уж я по досадной причине прекратила лезть в озера с желанием помыться, ему пришла мысль вывезти меня из особняка, чтобы найти еще более забавные способы заставить меня чувствовать себя неловко. Поэтому я вела с ним нарочито холодно, общаясь лишь с леди Солсбери.

Встали мы рано, солнце еще лениво поднималось над горизонтом и лес с полями, видимые из окна моей спальни, были заволочены густым туманом. К моему удивлению, на охоту приехали еще господа и дамы, чьи имена я запомнила кое-как, радуясь, что умею общаться с ними, старательно делая вид, что я знаю какого они ранга. Они гостили где-то поблизости у толстого мужичонки, и вчера вечером от леди Солсбери им было выслано приглашение, присоединиться к нашей небольшой незапланированной совместной охоте. Женщин, не считая хозяйку и меня, было двое: леди Элизабет Астон и леди Дюррис. Они постоянно хохотали и шутили(чувство юмора у них было не лучше, чем у тети Гленды),умудряясь при этом беспрерывно строить глазки Бенедикту. А тот явно получая удовольствие от их внимания, иногда кидая взгляды в их глубокое декольте, то и дело старался помириться со мной, все еще не понимая, что меньшее, что мне сейчас хочется делать, так это слушать его извинения. От этого я еще больше задалась вопросом: какого черта я здесь забыла? Мужчин приехало больше, их было четверо. С их именами было сложнее, так что их я не запомнила вовсе, каждый раз старательно кивая и подхватывая разговоры уже где-то на середине. Каким то чудом мне даже удалось избежать явного позора и кажется даже произвести на них хорошее впечатление. Из разговоров же я выяснила, что мужчина в синем камзоле с длинным носом был поляком, а тот, который вечно пытался перевести внимание дам на себя – французом. Еще был милый молодой человек примерно моего возраста, может чуть старше, его почему-то все звали исключительно по имени – Давид.

Наконец, когда разговоры стали меня уже утомлять, и я уже было подумывала потихоньку скрыться на втором этаже, желательно даже в своей комнате, милый толстяк, хозяин ближайшего поместья, сэр Харклэ, громко заявил, что мы смело можем охотиться и на его территории и вышел из дому. За ним побрел следом и весь этот столпившийся табор, включающий и меня, уже не желающей даже приближаться к коням.

Когда ко мне вывели моего скакуна, на какое-то мгновение меня охватил ужас. Даже не смотря на то, что леди Солсбери одолжила мне одного из своих самых покорных и тихих коней, меня трясло от страха – на нем красовалось дамское седло. С завистью глядя, как остальные дамы с легкостью вскочили на своих коней, я смогла усесться лишь с третьей попытки. Но дело оказалось малой долей всего ужаса, что мне предстояло пережить – залезть-то я залезла, но вот скакать на нем! – в лучшем случае меня ожидает лишь перелом, в худшем – глупая смерть. В 18 веке, где даже врачей-то толком нет.

Спустя какое-то время, я все же смогла удобно устроиться, и мы направились в сторону леса, а затем резко протрубил охотничий рог, были спущены собаки и все понеслись.

Вскоре я даже умудрилась поймать ритм и найти равновесие, и уже смело скакала позади всех. Я могла гордиться собой, моя любовь к лошадям помогла мне и в этот раз выжить где-то на задворках истории. Наверное, моей последней историей. В эти секунды можно даже начать скучать по путешествиям во времени – у меня была целая жизнь, чтобы исследовать все завитки веков, а вместо этого я застряла в одном веке, совершенно не подготовленная, совершенно одна.

Предполагалось, что ты всегда будешь рядом. Что ты поймаешь меня, в случае, если я начну падать – ты и твои диктаторские замашки были бы тут особо полезны, так ведь, Гидеон?

Почему же ты все еще не здесь? Неужели вы даже и не пытаетесь найти меня? Просто потому что, что если бы я увидела тебя всего лишь на мгновение, я бы поняла, что все будет хорошо. Я ведь больше не буду идти по поверхности воды, боясь, что она все же проглотит меня. Где же ты и твои усмешки? Где твой холодный взгляд? – я готова терпеть его сейчас. Слезы предательски скатывались по щекам, оставляя мокрые следы.

И пока мысли вели меня в никуда, мой конь несся вслед за толпой, что кажется уже нагоняла какое-то бедное животное. Увидев, что все далеко заворачивают за собаками налево, я решила поскакать напрямик через опушку – как раз избегу заинтересованных взглядов леди Солсбери и Бенедикта.

Сильно пришпорив коня, я ломанулась прямо через опушку. И это была моя роковая ошибка. На всей скорости гоня скакуна по полю, я наконец-то увидела, почему все поехали в объезд – опушка заканчивалась глубокой ямой с буреломом, где голые ветки со сломанными деревьями торчали острыми кольями вверх. Конь прыгнул через ров, но задними копытами пробуксовал, практически скатившись в яму, а я, не удержавшись в седле, вылетела из него вперед, руками стараясь ухватиться за воздух. Последнее, что я запомнила, как надо мной нависли копыта коня, который практически споткнулся об меня, и услышала наполненный страхом мужской голос: «Шарлотта!»

Первая мысль была: «Я из-за этой подготовки к балу, как всегда ничего не успеваю». Так и не открывая глаза, протянула руку к прикроватной тумбочке в поисках своего мобильника, чтобы узнать, сколько времени и не проспала ли я школу. Но моя рука наткнулась на что-то холодное с острыми гранями, а дальше услышала громкий гремящий звук и льющуюся на пол воду. Испугавшись, я резко открыла глаза и увидела потолок комнаты, в которой я находилась, и на меня обрушился весь 18 век в своей красе с бордовыми балдахинами, резными столбиками, барочными фресками, резными столами, вазами и прочим-прочим-прочим. Боже! Как я могла такое забыть!

Посмотрев сторону прикроватного столика, я таки увидела то, что опрокинула – это был тяжелый большой кувшин с лепниной в виде цветов, вода из него разлилась по столу из красного дерева и перламутра и текла на каменный пол.

В ту же секунду на меня накатило съедающее меня заживо отчаянье. Всего лишь чертову секунду назад я думала, что дома. Я так это реально ощущала. И вот снова, безумный мир, совершенно не мой, абсолютно чужой.

Справа от меня приоткрылась и захлопнулась дверь, и через секунду в комнату вошел мужчина, которого я видела первый раз в жизни: он был одет в черный бархатный камзол с белым воротничком, в пенсе и большущем седом парике.

– Как вы себя чувствуете, госпожа Лойд? – признаюсь, я даже не сразу поняла, кто такая эта «госпожа Лойд». Но в комнате никого кроме меня было и мне пришлось признать, что госпожа – это все же я. Нужно бы поставить заметку убить графа Бенфорда, прежде, чем натворит что-нибудь, еще при этом не поставив меня в известность.

Что ответить – я не знала: то ли «отвратительно, хочу домой, в 21 век», то ли «прекрасно, люблю валяться в постели и опрокидывать кувшины». Пока я молчала, он подошел и сел на маленький табурет рядом с кроватью и уставился на меня, глазами полными сострадания и заботы.

– Вы доктор? – спросила я, так не удосужившись ответить на его вопрос.

– Да, мисс, меня зовут Шеб Халеб. Не удивляйтесь, мой отец был арабом. Я врач во втором поколении. Так как вы себя чувствуете? – кажется, он даже не удивился моему вопросу, хотя после заявления, что его отец был арабом, как-то странно глянул на дверь.

– Нормально, – просто ответила я. И все же, моя голова раскалывалась на части, но я понимала, что соврать стоит хотя бы для того, чтобы поскорее выбраться из кровати, а то и вовсе уехать из этого дома куда подальше. На удивление, я соскучилась по своей комнате, но вовсе не по той, что осталась в 21 веке – ее я давно сожгла и собрала в кувшин пепел – а по той, что ждала меня в особняке графа Сен-Жермена.

– Голова не болит, не кружится?

Вопрос напомнил о временах, когда вся семья пытала этими вопросами Шарлотту в преддверии прыжка.

– Нет, – болит, но увы, не кружится… Сколько же горечи в этой фразе!

– А как ваша рука? Болит?

Он кивнул на мою левую руку, и я только сейчас увидела, что она была перевязана. И именно в этот момент, она начала саднить. Лучше бы, я о ней не вспоминала.

– Нет, – снова соврала я, – А что со мной случилось?

– Разве вы не помните, как упали с лошади? – удивленно спросил доктор, чье имя я совершенно не запомнила.

Что-то припоминаю…

– Кажется, помню. А что конкретно со мной?

– Вы сильно ударились головой и еще повредили руку, – он дотронулся до моей руки, и тут ее пронзила дичайшая боль. – У вас fracturam os.

– Что у меня? – мой голос дрогнул. Боже! Неужели чума, оспа или ещё что-нибудь смертельное? Я совершенно не готова умирать в 18 веке! Только не сейчас!

Увидев мое напуганное лицо, он пояснил: «перелом кости».

Я облегченно выдохнула, отчего все напряжение внутри меня пропало вслед за страхом. Я даже видела в этом плюсы – госпожа Деверо еще долго не сможет мучить меня партитурами на клавесине. Это меня приободрило.

Доктор-араб еще раз осмотрел меня: рану на лбу, мою руку, язык, задал пару вопросов, после чего сказал что-то из разряда «жить будете», дал несусветное количество советов и удалился.

После его ухода я отчаянно надеялась остаться наедине со своей горечью и болью, но едва доктор вышел, как вслед за ним вошел Бенедикт. Он уже успел переодеться из охотничьего костюма в серебристо-черный камзол. Смотрел он на меня обеспокоенно, и во взгляде не было ни капли лукавства и юмора, что заставило меня заерзать. Наверное, сейчас он будет орать на меня за мою глупость и не умением следить за дорогой. Ну почему, я все время попадаю в глупые ситуации при нем? Хотя, это моя вечная проблема. Я слишком неуклюжая, не зря Лесли говорила, что если на землю будет падать метеорит, то определенно по мою душу и голову.

– С пробуждением. Как вы себя чувствуете? – его голос был тих, в нем даже звенела сталь. Точно ругать будет.

– Прекрасно. Не жалуюсь, – я заранее сжалась в комок, готовая парировать атаки.

– Вы меня испугали сегодня. И не только меня, – произнес он чуть тише, чем предыдущую фразу, но все так же опасно, даже клокочуще, я бы сказала.

– На то и было рассчитано. Хотя я больше пыталась напугать лисицу, чтобы та умерла от страху.

Он выдохнул с каким-то стоном и закатил глаза. И вот снова в его черных бездонных глазах заиграли бесенята.

– Скажите честно, вы даже перед смертью будете шутить? Хотя не отвечайте, я помню, как вы отвечали в Темпле, когда вам угрожал топор.

– Так значит, я вас напугала? – не знаю почему, но меня почему-то этот факт радовал. В последнее время мне и вправду нравилось выводить графа из себя, мне нравилось, как он злится, как сдвигаются его черные брови, как гремит в глазах ярость.

– Знаете, не каждый день видишь падающую наездницу, потом еще изрядно потоптанную своим же конем.

– Зато теперь пытки мадам Деверо клавесином, пианино и прочим на меня теперь не распространяются! – я подняла перебинтованную сломанную руку и улыбнулась так широко, как только могла, учитывая неслабую головную боль.

– Выход в свет думаю тоже, – как-то уныло произнес Бенедикт и посмотрел на мой лоб. Я встала с кровати, тут же прочувствовав, как боль от ушибов пронзила все тело: кажется, меня изрядно побили копыта. Наплевав на все приличия, я как была в тонкой ночной батистовой рубашке, так и пошла, босяком шлепая по полу до зеркала. В конце концов, граф уже меня видел «раздетой», в школьной форме в первый мой день в 18 веке.

Подойдя к трюмо, я увидела, что мои щеки и шея сильно поцарапаны. Отогнув край рубашки и, оголив плечо, я узрела огромные синяки, уже ставшие коричневыми, напоминающие мне картинки из книги по астрологии. Наверное, по всему телу, у меня еще куча синяков в виде копыт коня, но на них было совершенно плевать. Приготовившись к худшему, я стала разматывать бинты на голове. Под повязкой с травами скрывалась темно-багровая глубокая рана, рассечение шло от лба к виску. Лишь бы не было заражения! На то, чтобы не осталось шрама я уже даже не хотела рассчитывать, надеясь просто выжить.

Видок у меня словно я с кулачных боев вышла. В фильмах такие раны гламурнее выглядят. Я же, как потрепанная кукла, которую давно выкинули в помойку. Хотя именно так я себя и чувствовала. 21 век выплюнул меня в мусор и оставил там гнить.

Я уныло уставилась на себя, и тут поймала на секунду в зеркале взгляд: снова это странное выражение, которое было, когда я упала на графа. А сейчас-то что? Какое-то незнакомое чувство вины пронзило меня насквозь. Словно я сделала что-то изрядно ужасное.

Прошлепав в кровать обратно, я укуталась в одеяло и уставилась в стену, выискивая там узоры.

– Вы правы, боюсь с таким лицом мадам Деверо меня и вовсе запрет в комнате, чтобы не пугала людей. И нам ведь еще оправдываться перед графом.

Лицо его оживилось, и та каменная маска исчезла без следа. Я даже диву даюсь, как он может быть таким переменчивым? В одну секунду гневаться, так же прекрасно, как в книгах мифологии, гневается лишь Зевс, а потом резко становится обычным милым парнем, которых так любят девушки – именно такие нравятся родителям, когда ты приводишь их домой.

– Боюсь, граф все уже знает. Такие новости быстро распространяются. Не бойтесь, это полностью моя вина, и я буду всячески вас защищать, чтобы наказание миновало хотя бы вас, – со вздохом ответил он. На мгновение мне стало страшно за него: что придумает граф Сен-Жермен для Бенедикта? Будет душить силой мысли? К моему счастью, граф еще не в курсе, что уже видел меня прежде. Точнее, увидит в будущем. Ох, в этом времени сам черт ногу сломит.

– Нет уж. Оба виноваты. Мы знали, на что шли, – я не могу позволить ему полностью вину брать на себя. Я тоже хороша: сама ведь подала эту глупую идею, даже понимая, что совершенно не обучена охоте. Да и к тому же, вот глупая! – сразу полезла в седло с таким-то настроем.

– Кстати, – он посмотрел на меня как-то напряженно, словно опасаясь ответа. – А кто такой Гидеон?

Имя моего мучителя прозвучало будто выстрел. Мои глаза широко раскрылись от удивления, а надежда где-то внутри всколыхнулась. Он здесь? Он наконец-то явился, чтобы забрать меня, пока я не сломала себе не только жизнь, но и все кости?

– Это мой… мы с ним путешествуем во времени. Он – бриллиант в кругу двенадцати. А почему вы спросили?

Господи, как бы не была мала моя вера в тебя, позволь мне услышать, что он здесь. Я так отчаянно хочу в это поверить.

– Вы прошептали его имя, когда я нес вас на руках сюда… – не знаю, показалось ли мне, но граф горько усмехнулся и грустно прошептал:

«Что только любови терзанья,

И сердце, стрелою пронзенное влет,

Звезда от печали, тоски и страданья

Сама свою гибель найдет».

– Что? – переспросила я, совершенно не понимая, что он хотел сказать этими стихами. От этой поэзии 18 века кругом голова идет – ничего не понятно! Только становится тошно, словно на тебя вылили ведро протухшей рыбы. На самом деле, такое ощущение оставляет весь век в целом.

Мои молитвы никогда не будут услышаны среди такого количества ужаса.

– Нет, напрасно беспокоиться… – прошептал в ответ граф, кажется, больше самому себе, чем мне. И вот на нем вновь его каменная маска, от которой меня уже тошнило. Он отстранился от меня, едва сделав шаг навстречу. – Вам сейчас принесут поесть, а после мы отправляемся обратно в поместье.

И вот я снова заперта в сомнениях и неизвестности. Вновь и вновь, меня словно опускают в мутную воду. А я пытаюсь дышать. Но не получается.

Когда-нибудь, наверное, я упаду не так удачно.

Иллюстрации к главе:

http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79527290.png

http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79527293.png

========== Неоспоримое право на … Шарлотта. ==========

«Давно известно, что те, кому отводят вторые места, имеют неоспоримое право на первое».

(Джонатан Свифт)

Было уже поздно. Стрелки уныло застыли на двенадцати часах ночи. Я никогда так поздно не возвращалась домой одна, где меня ждет недовольная и злая мать. А мне было плевать!

Я была счастлива, как никогда! Счастлива настолько, что готова заорать во все горло: я вернула Гидеона себе!

Он ответил на мой поцелуй! Я победила!

Как же все просто оказалось.

Нет, конечно, меня слегка покоробило то, как отстранёно он вел себя после поцелуя, но Гидеон ведь джентльмен, в полном смысле слова. Наверное, он чувствовал себя некомфортно, ведь еще недавно был с Гвен, которая к тому же еще и пропала, и он чувствовал из-за этого свою вину. Но, скорее всего, Гидеон понял насколько мы с ней разные и как сильно он ошибался, променяв меня на этот кусок ходячего фаст-фуда!

Ну, ничего, пару еще таких поцелуев и он будет полностью моим.

От этой мысли сердце бешено заколотилось, а улыбка невольно рвалась наружу вместе со смехом. Я начала купаться в воспоминаниях о его мускусном запахе парфюма и тела, о его зеленых пронзительных глазах, сладости настойчивых губ и о сильных руках.

О Боже!

Шарлотта, хватит! Иначе умрешь от счастья.

Расплатившись с таксистом, я быстро вбежала вверх по лестнице. Дверь мне открыл Бернхард. Что-то отпустив в мою сторону о леди, которые приезжают ночью домой, он пропустил меня, пока я мысленно посылала его к черту. Не удосужившись даже взглянуть на него, я сразу проследовала к себе на второй этаж.

Ещё пару секунд и я была в своей комнате.

Блаженство и триумф наполняли каждую частичку моего тела. Несмотря на позднее время, спать не хотелось. Я села за свое белое зеркальное трюмо в стиле барокко, на котором разместился поднос с французскими духами, фотографии, пуховка с пудрой, графин с водой и всякого рода косметика.

Сев на пуфик, я всматривалась в свое лицо в зеркале, поворачивая его в выгодных ракурсах, представляя, как выглядела перед Гидеоном: не слишком ли глупо или просто? Но, не заметив ни изъяна, ни огреха в макияже, с удовлетворением посмотрела в свои медовые глаза, мысленно поздравив себя с победой и возвращением того, что принадлежало мне.

В эту самую секунду в комнату вошла Гленда в своем бордовом винтажном халате.

– Шарлотта, может объяснишься? – мама всегда была сурова в отношении своих правил, но все-таки и их можно пресечь.

– Я же сказала тебе, была у Гидеона дома.

– И что? Сейчас час ночи, а ты являешься из дома парня! Мне из-за тебя пришлось лгать леди Аристе! – Гленда говорила не громко, с каким-то змеиным шипением, чтобы никто в доме не мог услышать наш разговор. Мать знала, что мне нравится Гидеон, даже слишком, и никогда не препятствовала нашему общению, даже наоборот поощряла, но она никогда не одобряла, если мои интересы грозили моей репутации, будущему и целям.

– Мама, ничего не случилось такого! – я закатила глаза от того, что придется разжевывать ей, как маленькой. – Мы просто ужинали. Он, я и Рафаэль, говорили о картинах (ну, ведь говорили же о той страшной картинке из книжки?), вспоминали смешные случаи из прошлого (О, да! Сегодня вечером я много узнала о детстве моего Гидеона, он еще ни разу не был столь откровенен), а затем слушали музыку в исполнении Гидеона на рояле (на самом деле он отказался, сославшись на плохое настроение, но факт, что де Виллер виртуозно играет на пианино и скрипке, повышало статус молодого человека в глазах Гленды). Все просто забыли о времени!

Кажется, я ее все-таки убедила. Ей нравилось осознавать, что я не похожа на современных девушек – наглядный пример как раз живет у нас в доме: жрет поп-корн с подругой под очередную мыльную оперу, две ноги левые, тупа, как пробка, и даже не хочет стремиться к совершенству. А у нее просто невероятнейшая завистливость к нормальным девушкам, переданная генетически от ее мамаши.

Ах, да! Она уже неделю как не живет в этом доме. Может вообще уже не живет.

– Да, но ты могла бы позвонить! Зачем нужно было отключать телефон? – ее голос стал более мягок. Кажется, буря прошла мимо, миновав мой берег. Плюс еще одна победа на сегодня.

– Просто после того, как мы поговорили, я отключила телефон, чтобы не мешать игре Гидеона (да, чтобы ты мне не мешала). Ты же знаешь, он невероятно исполняет Чайковского. А потом просто забыли о времени. Я не хотела, мамуль, так получилось.

– Ну, хорошо, милая. Но в следующий раз обязательно позвони. Как у тебя, кстати, дела в школе?

– Все отлично! Я снова поразила мистера Уитмена своими познаниями в истории! – Не будем упоминать факт, что я прогуляла несколько уроков с утра, сбежав к Гидеону, а еще, что и самого мистера Уитмена сегодня не было в школе.

– Ну, конечно же, поразила! Ведь столько сил было вложено в твою подготовку, а ген достался этой, – она с омерзением кивнула в сторону лестницы, ведущей наверх, к комнате Гвендолин. Мать никак не могла смириться с тем фактом, что путешественником во времени оказалась не я. Словно это обстоятельство бросало тень на ее существование в целом, будто это доказывало какую-то неполноценность.

– Давай не будем об этом, – что-что, а обсуждать сейчас Гвендолин и ее тупость мне совершенно не хотелось.

– Да, ты права, моя куколка. Они заслужили то, что заслужили.

Она подошла ко мне и чмокнула в макушку. С пожеланием спокойной ночи, Гленда скрылась за дверью.

Слава Богу! Ушла. Я открыла правый ящик трюмо, вытащив на свет свой дневник.

На первой странице была прикреплена фотография, сделанная еще год назад на уроках фехтования. Это было мое самое счастливое время, потому что именно тогда этот Бог по имени Гидеон де Виллер впервые обратил на меня внимание.

Сразу водоворотом нахлынули воспоминания. Это было весной, в марте. Мы встречались в Темпле на фехтовании и тайноведении, Гидеон уже как полгода элапсировал во времени. Я с каждой минутой влюблялась в него все больше и больше, но старалась не показывать этого. Ведь мы были знакомы с детства, он считал меня другом и мне было страшно показывать свои чувства.

Обычно при встрече мы ограничивались простой беседой и обсуждением общих знакомых. Гидеон был всегда холоден, вежлив и отстранен, как требовали правила приличия. Но однажды он пришел после элапсации совершенно другой. Наш преподаватель по фехтованию месье Сорель пришел на занятия больным и постоянно чихал и сморкался, не наблюдая за нами. Его борьба с насморком продолжалась долго, пока он не сдался и, гнусавя извинения, убежал в кабинет приводить себя в порядок. «Продолжайте, продолжайте», – махнул он. И мы продолжили бой на шпагах.

Гидеон всегда был сильнее меня, потому что это естественно, он мужчина, но никогда не применял силу во всю ко мне, а также был намного виртуознее меня по части фехтования.

После ухода месье Сореля, Гидеон внезапно начал намного сильнее делать выпады. Я была обескуражена, пока наши шпаги ни скрестились, и увидела его глаза: живые, лукавые, заглядывающие в меня, а на губах играла улыбка. Сначала я подумала, что он смеется надо мной. Приняв вызов, со всей силой сделала выпад, но он легко его парировал, и уже в следующую секунду я была прижата его телом к стене. Его лицо было в миллиметрах от меня. Я чувствовала его дыхание на своих губах, он все так же задорно смотрел мне в глаза, а затем поцеловал: быстро, требовательно, настойчиво.

Я даже не успела принять оскорбленный вид, как вошел Сорель, который даже не понял, почему у меня пылают щеки.

С того момента мое сердце принадлежало только Гидеону, мне нравилось ему подчиняться, чувствовать его заботу, получать от него внимание. Мы все больше стали проводить время, хотя он снова вернулся в отстранённое, холодное состояние Кая. Но я знала, что он выбрал меня своей Гердой. И пускай наши поцелуи не были столь пылкими, как в первый раз, я знала, что он мой и дарит поцелуи только мне.

Пока не появилась кузина: странное, несуразное существо, попытавшееся заменить меня. Если честно, первое время я ревновала, хотя сейчас понимаю – это было пустое. Как можно было думать, что у них что-то могло быть серьезное? Хотя сам Гидеон изменился с ней: со мной он не был столь спонтанным и эмоциональным… Но, может потому что кузина что-то новенькое в его жизни? Хотя на ее исчезновение он прореагировал остро – ходит сам в себе, депрессивные картинки из книг рвет…

На ум сразу пришло воспоминание, как Гидеон просил меня «остаться просто друзьями». Я согласилась, поклявшись про себя, что верну его. Что и случилось! Мы снова целовались, и вот Кай вновь вернулся к своей настоящей Герде, что ждала его так долго и упорно. А Снежная королева осталась ни с чем. Ее вообще уже даже нет в нашем королевстве.