Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

– Гидеон, ты готов? – окликнул его Пол.

– Да, – молодой человек подошел к женщинам и галантно поцеловал им руки на прощание. – Было приятно провести с вами время.

– Нам тоже. Скоро мы встретимся еще раз.

– Не сомневаюсь, – засмеялся Гидеон. Сделав кивок в знак уважения, и подняв котелок, он проводил взглядом, как женщины прошли в дом. Он снова кинул взгляд на окно: вновь шевеление, незнакомец все еще наблюдал за ними.

– Кто это там?

– Тот, кто слышит и примечает.** Пойдем.

Вздохнув от безысходности, Гидеон нехотя снова забрался в кэб. Там он передал Полу пробирку, которую тот тут же разбил о мостовую, и шприц с транквилизатором.

– Только сильно в лицо не бей.

– Боишься, Гвендолин разлюбит, если лишить тебя смазливого личика?

– Знаешь, Пол, есть в тебе гнильца и сволочизм.

– Выбирай слова, между прочим, мне решать, кому давать благословение на ухаживания и брак с моей дочерью!

– Поздно спохватился, папаша. Дочь уже как пару сотен лет замужем.

– Она уже несколько сотен лет прибывает в статусе вдовы. Так что не поздно… Ты готов?

– Бей…

Удар был глухим шлепком, будто на мокрый асфальт упал мешок с песком. Из-за возни кэб нервно дернулся и покачнулся. Послышался стон боли из темноты.

– Нос цел?

– Кажется… но жуба я точно лифился, – было слышно, как отхаркивался кто-то и отплевывался.

– Еще парочку. Обещаю бить аккуратно…

И снова послышались глухие удары из качающегося кэба. Через мгновение настала тишина, дверь открылась, и на мостовую вывалился молодой человек, который пытался встать с четверенек. Совладав с телом, он все-таки выпрямился. Парень был весь помят, без котелка и приклеенных усов, от этого он стал выглядеть еще моложе. Его сильно шатало, взгляд пытался сфокусироваться хоть на чем-то, а из брови и рта лилась багровой струёй кровь, заливая некогда чистую белоснежную рубашку. За ним вышел второй человек, похожий на него своей статью и грацией. Он неспешно подошел сзади к побитому и легким движением руки ввел содержимое шприца в шею жертвы. Тот не успел среагировать, лишь рефлекторно схватившись рукой за место укола, начал оседать, теряя сознание, и, прежде чем упасть на холодные камни тротуара, был подхвачен Полом и уложен на ступени дома.

______

*Гамбит – шахматный прием, когда ради победы жертвуют одной из фигур.

** «Разумно слышит тот, кто примечает». Данте, «Божественная комедия»

Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/05/02/tx2bM.png

Приглашаем в нашу группу по фанфику http://vk.com/begvremeni

========== Не всегда вдвоем. Гвендолин ==========

…

Так бывает.

Да, и так бывает.

Двое рядом – не всегда вдвоем.

…

Исай Тобольский. Вечер

Первым делом, что я увидела, едва спустившись на первый этаж, это мечущуюся из стороны в сторону Шарлотту с еще заметными следами от огуречной маски на лице и с полотенцем на голове. Она старательно пыталась убедить свою мать, что прямо сейчас для нее ничего не имеет значения, лишь бы поскорее оказаться в больнице.

– Ты права, Шарлотта, тебе давно пора в больницу, психиатр уже заждался,– прокомментировала это зрелище я, проходя мимо и чуть отталкивая ее плечом, однако, наслаждаясь этим представлением. Отчего-то мне казалось, что Шарлотта в замешательстве – это весьма редкое зрелище.

– Точно. Или к ветеринару, специализирующемуся на змеях, – подхватил шутку невидимый никому, кроме меня, Ксемериус. Пожалуй, его очень расстраивало то, что его едкие комментарии слышны были только мне.

Шарлотта, однако, удостоила меня лишь злобным смиряющим взглядом, как на докучающую муху ее королевской особе, и рванула наверх, под гневные крики собственной матери.

– Что случилось? – задала я вопрос Нику, садясь рядом с ним за обеденным столом.

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил мне он, – Кто-то позвонил с утра и с тех пор она все не может найти свой насест.

– Что ж, это вполне в ее духе.

Спустя добрых десять минут спокойного завтрака, Шарлотта таки соизволила спуститься вниз и облагодетельствовать нас своим присутствием, уже полностью готовая к бою. Тетя Гленда не переставала бегать вокруг нее, то и дело, повторяя, что ее дочери не следует пропускать занятия из-за парней, особенно теперь, после всего, что ей пришлось пережить.

– О чем это она? Когда у Шарлотты успел появиться парень? – возмущенно ударив ложкой по столу, спросила Кэролайн, надув губы.

– Я думала, ей нравится Гидеон, – прошептала в ответ я, в то же время, складывая два плюс два и стараясь не впадать в панику прежде, чем мне все объяснят. Шарлотта каждый день давала мне знать, что я не заслуживаю такого человека как де Виллер, что мне стоило держаться от него подальше, что их объединяет много воспоминаний и общих интересов. Конечно же, я не воспринимала все ее слова всерьез, но это сильно ранило меня, потому что я ничего не помнила ни о нем, ни о ней и не знала, где начинается правда, а где эротические фантазии Шарлотты о Гидеоне. И как бы мне ни хотелось, воспоминания не желали так просто возвращаться, оставляя меня в пустоте. Зовите меня капитан Немо, капитан Никто.

Я выскочила из-за стола и выбежала в коридор, как раз тогда, когда Шарлотта уже собиралась выходить на улицу, игнорируя свою мать. Это стоило огромных усилий, чтобы не закричать на нее в ответ, когда она начала толкать меня прочь, уверяя меня, что расцарапает мне лицо, если я этого не сделаю. Но я упрямо продолжала спрашивать, что случилось, и не собиралась отступать, все сильнее закипая от злости. А Шарлотта упрямо продолжала молчать, кажется, ей нравилось так издеваться надо мной. Лишь потом, в Темпле, меня огорошили новостью, что Гидеон лежит в больнице, его сильно побили, не вдаваясь в подробности, как он сейчас. Тело тут же охватил холод, словно кто-то запустил меня в морозильную камеру. Теперь ясно, куда рвалась Шарлотта…

Так получилось, что время, которое провела в такси, я совершенно не помнила. Ни дорога, ни проносящиеся мимо здания не запечатлелись в моей памяти. На светофоре машина притормозила у старого здания с каменной кладкой и старыми сводами балконов. Девушка с яркой медью волос стояла рядом со зданием. Около нее парень. Обычный парень, но что-то в нем цепляло глаз. Секунда и словно в памяти включили канал вещания и голоса зазвучали так отчетливо и внятно, что я забыла, где нахожусь.

– Да уж, бедная Гвендолин, – сказала Шарлотта. Сочувствия в её словах как-то не ощущалось. – Но некоторые вещи ей удаются просто замечательно.

О, как мило с её стороны.

– Например, хихоньки-хаханьки с подружками, смски на уроках и просмотры фильмов по любому поводу.

Тьфу. Ни капли не мило.

Я осторожно выглянула из-за угла.

– Да, – сказал Гидеон. – Именно так мне и показалось, когда я увидел её впервые. Эх, мне тебя будет так не хватать. Например, на уроках по фехтованию.

Шарлотта вздохнула:

– Неплохо мы проводили время, правда?*

Я отпрянула от окна. Неплохо для начала! Анализируя воспоминания, я, кажется, нашла суть всей моей ненависти к Шарлотте и Гидеону. Ведь он говорил, что я испытывала это чувство к нему. Именно поэтому задавалась этим вопросом в последние дни: как такое возможно? Что нужно было ему такого сделать, чтобы я его возненавидела? Я пыталась вспомнить причину…

При этом учитывая, что совершенно не хотела чувствовать ненависть к де Виллеру. Сейчас я понимаю – или вспоминаю? – они были идеальной парой, которую я никогда не смогла бы составить с Гидеоном. Но я, как Атлант, удерживала их друг от друга, мешалась, как лишнее колесо в их телеге. Вот, к примеру, сейчас.

Я стояла у входа в частную больницу полную людей. Они входили и выходили, пока я истуканом перекрывала путь, не зная, что же делать дальше. Я потихоньку вспоминала. Образы вставали призраками. Память возвращалась на свое место, вскрывая забытые раны. И где-то на задворках был Он.

– Ты справишься со всем, – уверяет меня Он, проведя рукой по щеке. Его теплые руки сейчас – самое лучшее успокоительное, которое можно найти в этот год. Нет. Целый век.

– Спасибо, – отвечаю Ему я, понимая, что и вправду сверну горы.

– Спасибо, – повторила я вслух и наконец-то пересекла порог. Всюду белые стены, голубые костюмы, белые халаты и голубые простыни. Это сводило с ума.

– Неплохо пацан устроился, любит жить с роскошью! Я бы на его месте задержался бы тут на денек, другой, – радостно прокричал Ксемериус, свисая с первой же люстры. Он уже давно был здесь. Смотался из дому тот час же, как узнал о том, что случилось.

– Прекрати, Ксемериус. Это не повод для шуток, – проворчала я, прежде чем подошла к стойке регистрации. Все-таки стоило сдерживаться в больнице с разговорами с самой собой. Здесь больше шансов загреметь в психушку, чем в центре Темпла.

За стойкой стояла милая старушка. Она часто поправляла очки, читая выписки из историй болезни, что лежали перед ней стопкой. Кажется, ее что-то очень расстраивало, так как она морщила свой лоб и постоянно теребила седые локоны.

– Извините, – прохрипела я, но сразу же откашлялась, когда старушка подняла на меня глаза, – Здравствуйте, не скажите в какой палате лежит Гидеон де Виллер?

До меня словно не до конца доходило осознание того, что случилось. Вот она я, спокойно спускающаяся к завтраку в это безмятежное утро. И вот она я, нервная, злящаяся, посреди больницы, куда отправили Гидеона. Один человек, а какая пропасть между его душевными состояниями! Словно, это утро было лет сто назад, а не сегодня.

Указав мне направление и номер палаты, я поплелась по коридору, чувствуя, что еще чуть-чуть и потеряю сознание от нервозности и обрушившегося страха. Поэтому всем своим чувствам дала выход, отыгравшись на буклете «Помощь в наркомании», взятом со стола медсестры: я его нещадно мяла, теребила и скручивала в руках. Ксемериус полетел впереди меня, указывая своими репликами куда идти.

Я шла. А белые стены больниц пугали своей тишиной, тайной и смертельными диагнозами. Вы знаете? Они стискивают вас, заставляя страдать клаустрофобией. Особенно, если вы проснулись от комы в незнакомом мире, с незнакомыми людьми и чувствами.

Я хотела бы всё вспомнить. Но видно еще не время. Память будут выдавать порционно.

Гидеона я увидела еще с другого конца коридора в огромном окне своей палаты. Он лежал на койке, скрестив руки и внимательно слушая мельтешащую туда-сюда Шарлотту, которая больше излучала рыжего цвета, чем доброты, одним своим видом превращая палату в буйство меди и каштанового локона. И это ее платье в желтенький цветочек добавляло ощущение клумбы подсолнухов, ярких всполохов солнца, весны и лета, но никак не Шарлотты. Так вот она какая, заботливая кузина, которая не знает, что такое язвительность и ненависть. Пожалуй, я зря приехала именно сейчас. У них там идиллия с букетами и коробками шоколада: я видела, как кузина ставила цветы в вазу, а рядом лежала коробка конфет.

Зря. Не пойду. Развернувшись на каблуках, я отчаянно направилась к лифту, чтобы не видеть огорчающую меня влюбленную пару, как именно в этот момент кто-то радостно прокричал:

– Шарлотта!

И казалось, что я уже больше не шла по узким коридорам больницы. Стены все еще были белыми, только теперь на них висели картины, а вдоль них стояли доспехи и вазы. За окном сияло солнце, бликами играя на стенах, и доносился смех детворы, что резвились в обеденный перерыв. Это был прекрасный день. Один из тех, которые я бы с радостью повторяла вновь и вновь. Поэтому я шла к выходу, шурша многочисленными юбками, которые вопреки всему не спаривали мне ноги.

– Шарлотта! – он встретил меня у порога, подхватывая мою руку и выводя на солнечное крыльцо. – Мы с Томасом уже заждались тебя, где ты бродила?

– Прости, дорогой, наша Мэри решила наконец-то выйти замуж за Джона и я выступила в качестве советника, – улыбнулась я в ответ, сжимая его руку, а затем, поцеловав в щеку, в припрыжку отправилась ближе к озеру, где уже ожидал Гейнсборо.

– Господи, юная леди, вы что, убить меня хотите? – прокричал мне вслед Бенедикт…

– Бенедикт! – я очнулась, не понимая, где нахожусь. В руке я сжимала трубу капельницы, застыв посреди коридора, так и не дойдя до лифта. Около меня сидел пожилой мужчина, ногами свисая со своей больничной койки, которая почему-то стояла посреди коридора.

– Я не Бенедикт. Я Альфред. И отпустите мои лекарства! – проворчал он, вырывая из моих рук капельницу со злостью, которую только на войне стоило бы использовать, при том в качестве оружия.

– Простите, – прошептала я, отпуская трубу и, развернувшись, побежала в сторону лифта, не заметив, что случайно сделала целый круг, отчего оказалась прямо у входа в палату Гидеона. Как там у Алисы? Вниз по кроличьей норе? Всё чудесатей и чудесатей.

Он и Шарлотта смотрели на меня, разинув рты, словно я только что совершила сальто и прыгнула через огненный круг.

– Отдать швартовы! – гаркнул Ксемериус. – Детка, если хочешь заниматься кроссом, то не думаю, что этим стоит заниматься в больнице! Не смотря на то, что люди здесь за здоровый образ жизни.

Я делала вид, что не замечаю демона, понимая, что это может обидеть его.

– Гвендолин, – сказал Гидеон, просто констатируя факт моего присутствия. Вот уж славно. Словно я не могла быть здесь. – Как ты здесь оказалась?

– Прикинь, вот на этих длинных кривых, что зовутся ногами! – я кинула недобрый взгляд на Ксемериуса, чтобы он заткнулся.

– Прилетела на Пегасе, а ты как думаешь? – ответила я, совладав с собой и все-таки переступив порог вопреки враждебному взгляду Шарлотты. Удивительно, как быстро она умеет меняться. Ей стоит работать в киноиндустрии, определенно.

– Надеюсь, ты должно его припарковала, – рассмеялся Гидеон самым замечательным смехом на свете, который, однако, я все равно продолжала сравнивать с другим, забытым мною.

– Я просто Бог парковки, – заверила его, приближаясь ближе и сев на край его кровати. Его лицо выглядело ужасно. Все в ссадинах и синяках, с перевязанной головой и с трудом улыбающийся, но продолжающий смотреть на меня так, словно я самый лучший человек на свете. Лживое ощущение безопасности на секунду вывело меня из темноты.

– Что с тобой случилось? – спросила я, прикасаясь кончиками пальцев к его синяку под глазом. Он не дернулся в сторону, и я обрадовалась, хотя совершенно не стоило.

– Подрался в 1912. Обычное дело, – ответил он, а мне безумно хотелось стереть с лица эту глупую ухмылку, чтобы он больше беспокоился о своей жизни, которая для кого-то – целый мир. Пусть не для меня, потому что я не помню ни единого дня из этого мира, но может для таких отравленных цинизмом людей вроде Шарлотты, которая только в любви находила отдушину, становилась наконец-то девушкой нежной и чувствительной.

– Дурак, – прошептала я в ответ, опуская взгляд на белую простынь и сжимая кулаки.

– Конечно, дурак! Знала бы ты, как он отнекивался от Хранителей, когда пришел в сознание в Темпле: со мной всё в порядке, со мной все в порядке, – Ксемериус передразнил голос Гидеона, сидя на окне рядом с Шарлоттиными цветами.

Окончательно расклеиться еще мне не дала вездесущая Шарлотта, которая тут же начала поправлять подушку, чтобы Гидеону было удобнее или что-то вроде того – она так быстро бормотала, что я не успевала следить за ее мыслями, поэтому мы с де Виллером лишь улыбались друг другу, наблюдая за щебечущей девушкой.

Ксемериус, как обычно, высказался о нас, сказав, что у него где-то уже слиплось от наших сладких взглядов. Хорошо, что не уточнил где.

В конце концов, Шарлотта перестала болтать лишь тогда, когда в палату пришли Лесли и Рафаэль, который пришел сюда скорее не только от большой любви к брату, а от того, что следует за Лесли везде и всюду, отчего скоро явно попадет в какие-нибудь неприятности. Ксемериус, имитируя ворчливый наставнический тон леди Аристы, удалился с фразой «Жду дома к ужину. И не смей подбирать и притаскивать бездомных Гидеонов». Я облегченно выдохнула. Одним невидимым другом меньше.

– А вот и мы! Те, кого вы ждали всю свою жизнь. Кричите троекратное «ура»! – заявила Лесли, усаживаясь на кровать рядом со мной. Шарлотта кричать явно не собиралась, судя по ее виду. С приходом Рафаэля и Лесли время и вправду стало нестись быстрее. В последние дни это стало обыкновением времени – утекать быстрее воды из-под крана. В этой суматохе, мне так и не удалось переговорить с Гидеоном наедине, а заводить разговоры в присутствии других не считала нужным. Все они тут же замолкли бы и натянули на себя маску непонимания.

Когда, наконец-то, врач заставил нас покинуть палату, Шарлотта подошла к Гидеону , поправила ему подушку и, чмокнув в щеку, прощебетала “Выздоравливай, милый”, после чего исчезла за первым же поворотом, видимо считая нас не слишком презентабельными для ее компании.

Меня накрыла удушающая волна ненависти к ней. Тем временем, как Рафаэль решил разрядить ситуацию – подскочил к брату и, клюнув его в ту же щеку, жеманно пропищал “Выздоравливай, милый”.

– Ты бы хоть побрился! – отталкивая его, засмеялся Гидеон. – Не люблю небритых мужиков.

– Я прослежу, чтобы он узнал, что такое бритва! – подхватила Лесли, схватив Рафаэля за руку и утаскивая из палаты. – Гвен, тебя подождать?

– Да, конечно, – наблюдая, как скрываются друзья.

– А поцеловать меня в щеку и сказать «выздоравливай милый»? Это древний ритуал, традиция этой палаты, не нарушай ее, – мне показалось, или как-то он неуверенно произнес это?

– Какого рода наказание меня ждет, если я нарушу эту древнюю традицию? – тут же спросила я, все же улыбаясь его реплике.

– Три дня взаперти с Марли.

Вот уж адское наказание!

– Традиция так традиция, – рассмеялась я и, подойдя, поцеловала в ямочку на щеке, находящуюся так близко к его губам, чем шокировала сильнее, и, не дожидаясь комментариев, помахала рукой и выбежала из палаты, хотя казалось, что именно в тот момент я могла летать.

Лесли и Рафаэль не стали ждать и исчезли, когда увидели, что у выхода меня уже дожидался Марли и мистер Джордж, пообещав навестить меня позже.

Пока мы ехали в Темпл на элапсацию, я чертила в своей голове карту Лондона, лишь потом, поняв, что черчу ее по памяти, нежели потому что вижу город именно сейчас. Только не так, только не с этим временем. Если очень долго смотреть на башни и дома, то можно заметить, как сменяются в них кирпичи, как грязные мощеные дороги становятся гладкими, асфальтированными, а кареты сменяются автомобильными пробками. Откуда я все это знаю? Словно передо мной раскрыт учебник истории, и я его внимательный читатель. Я видела, как мимо проносился конный экипаж, но перед светофором он вновь становился современным автомобилем.

В этот день моя элапсация прошла без Гидеона. Как и в следующий день. Как и в день после него. Эту неделю я не знала, куда деваться от невыносимого присутствия Шарлотты, поэтому через несколько дней просто начала уходить из дому, когда она возвращалась домой после учебного дня. В какой-то момент мы даже умудрились сцепиться из-за сущего пустяка, о котором вряд ли стоило бы вспоминать в будущем, но это толкнуло меня в прошлое. Позже я сидела на крыльце, глядя на проносящихся мимо людей, а в моей голове всплывали воспоминания, один за другим. То, как я рассказывала своему дедушке стихотворение – мое любимое, чтобы впечатлить его, показать, что я не глупая, как утверждала вредная Шарлотта. То, как я старалась игнорировать нападки, пока не научилась пропускать ее речи мимо ушей, а позже и понимать, как глупа была она на самом деле, пытаясь чем-то меня задеть. В то время пока я медленно спускалась по лестнице, именно она бежала вприпрыжку, не понимая, что однажды, свернет себе голову такими темпами. Догнала ли я ее? Никогда.

Именно в этот момент я поняла, что же заставляло меня вспоминать. Злость. Это злость выводила меня из себя, заставляла двигаться вперед и не останавливаться. Хоть к чему-то я пришла за эти дни глобального одиночества.

Спустя изрядное количество времени, когда тоска достигла своего апогея, я просто напросто схватила кошелек и пальто, и не сказав ни слова хоть кому-то, кого несомненно бы интересовало, где я пропадаю, выбежала на улицу под громкие крики тети Гленды. Сначала я даже не знала, куда же направляюсь – весь город кишел людьми, они расходились в разные стороны, огибая меня как еще одно препятствие, совершенно не обращая внимания, совершенно не интересуясь – и это то, что было мне необходимо все эти дни. Люди, которые не задавали вопросы. Моменты, когда я абсолютно свободна от вечного «присутствия», вечной заботы и расточительства собственного времени. Если воспоминания приносят такую боль, то для чего они нужны? И вот он выдох после затяжного вдоха. Свобода от «Гвендолин Шеферд».

Этот город дышал, и я дышала вместе с ним, стоя посреди Трафальгарской площади. Без имени и фамилии, без семьи и обязательств.

Наконец-то.

Когда солнце медленно начало закатываться за крыши домов, постепенно опустошая улицы, я осознала, что иду вовсе не в никуда. Пунктом назначения стал особняк, хоть и ничем не отличающийся от домов рядом – такой же роскошный и элегантный – но все равно будто бы вырванный из некого фильма ужасов. Сначала я стояла рядом с воротами и пыталась понять, какого черта мои ноги принесли меня в этот район Лондона, еще более незнакомый мне, чем улицы рядом с домом, но потом, спустя какое-то время моего бессмысленного прозябания на морозе, я вспомнила, что именно отсюда меня вырвали в этот мир. Словно страницу переместили в совершенно иную книгу и от того получилась жуткая бессмыслица в сюжете.

Это дом Джулии Скайлз. Девушки, которую я не знала. Но если я никого не помню, то какая к черту разница к кому ломиться в гости, будучи полностью безрассудной?

И вот оно мое безумие – пару нажиманий на звонок, приветливый дворецкий, явно новичок в своем деле, предложенный жасминовый чай, пока хозяйка занята, и до жути неуютная гостиная, словно здесь не было живых людей, по крайней мере, года три. Не желая оставаться без действия, раз уж дворецкий любезно скрылся в дверном проеме, я вскочила с кресла и направилась вслед за ним. Коридоры выглядели более уютно, на стенах висели репродукции знаменитых картин, хоть местами и жутких, но все же восхитительно красивых. Вот Дева в гроте*, держащая рукой малыша, а рядом с ней ангел, то ли благословляющий ребенка, то ли ему же угрожающий. Вот Христос*, распятый за не содеянные грехи, а за любовь и мир, что он нес на руках – его тело иссохло, и на этом каменном гробе он выглядел жалко и бессмысленно, как и любой смертный человек. Я шла вслед за картинами, минуя огромные вазы, стоящие на поворотах и к своему везению оказалась в главной галерее. Высокие потолки, две софы по разные стороны комнаты и ничего более. Лишь картины, картины, картины. Они были развешаны с толком и пониманием, но украшая чуть ли не каждый метр стен. Судя по трепетному отношению, эти холсты вовсе не были искусными подделками – они были написаны пером грандиозных художников разных времен, истинные оригиналы, прямо из-под кисти гениев. Многие полотна я видела впервые, многие я могла припомнить сквозь толщу «амнезии» или же те, что я видела недавно, на домашних уроках искусства.

Все они были прекрасными.

Но лишь одна картина привлекла мое внимание больше всех остальных. Ничем не отличающаяся от других, ни ярче, ни тусклее. Обычный портрет, коих здесь было выше крыши.

Но эти глаза манили меня слишком долго.

Эти черные глаза, которые когда-то смотрели на меня с любовью и нежностью, кружа по бальной зале Кенсингтонского дворца.

Изящно очерченное лицо, волосы цвета вороного крыла, отливающие чуть синевой на свету, и невероятно теплые губы. Я провела пальцами по засохшей краске, и это тепло заполнило мою душу, заставляя меня собираться по кусочкам и становиться целой.

– Красивый, не правда ли?

Я вздрогнула от неожиданности, когда ее голос прервал мои мысли. Джулия стояла чуть поодаль, скрестив руки на груди, словно готовая в любой момент обороняться. Хоть именно она вошла в комнату столь бесшумно, что становилось страшно. Видно, что девушка боялась меня больше, так как нервно теребила свои пальцы.

– Очень, – ответила я, вновь отворачиваясь к картине, – Как его звали?

– Ты не знаешь? – спросила она так, словно я только что спросила, почему трава зеленая.

– Бенедикт.

Слова вырвались против моей воли, на автомате, будто я произносила это имя сотню иль тысячу раз, день за днем, не уставая ни на минуту.

– Бенедикт, – повторила я, словно эха в этой галерее не хватало с лихвой.

– Да, граф Бенедикт Бенфорд II. Весьма влиятельный человек среди знати и плюс ко всему, как недавно выяснилось, один из основателей вашего невыносимого тайного культа.

Я слушала ее краем уха, хотя и наконец-то поняла, откуда я могла его знать. Путешествия во времени не всегда были скучными, как ожидалось, хоть и проведенные взаперти с Гидеоном. Наверное, неведомым образом я умудрялась сбегать от жадных до скуки Хранителей и танцевала с этим незнакомцем, словно он был тем, кто заставлял меня жить, будучи ослепленной роскошью его века и любовью, что окружала меня плотным коконом.

– Шарлотта, не умирай, пожалуйста, не покидай меня, – и воздух заполняется гарью, покрывая нас пеплом словно пледом, от которого однако вовсе не тепло, а жарко невыносимо, словно ад устал нас ждать и решил захватить еще живыми. Я хочу сказать ему, что все нормально. Что мне вовсе не больно, что его руки – моя колыбель и я сплю на них как младенец – тихо и безмятежно. Но слова не находят выхода, потому что у меня больше нет сил, чтобы управлять телом.

Он умолял меня вернуться к нему…

Но именно этого я не сделала.

– С этим портретом связана весьма грустная история, – голос Джулии будто прорвался сквозь полиэтиленовую пленку. Наверное, от того, что слушать ее хотелось лишь в пол-уха, не особо вдаваясь в подробности.

А я должна была знать эту историю лучше всех. Почему?

– Парень решил, что его нос выглядит неправдоподобно? – с сарказмом спросила я, впервые поняв, что не так уж и сильно я хочу возвращаться к воспоминаниям.

– Нет, – ответила Джулия, проигнорировав мой сарказм. – Граф заказал два парадных портрета у знаменитого художника того времени, у своего друга Томаса Гейнсборо. Себя и своей жены, как и было положено, – она на мгновение замолчала, то ли вдохнуть, то ли дать мне время свыкнуться с мыслями, – Но буквально через несколько дней после того, как им принесли эти портреты, его молодая жена погибла.

– Это неправда, – резко ответила я, сама вздрагивая от своих слов. Но я отказывалась верить. Она не погибла, нет же! Вот она я, стою рядом с девушкой, которая вызывала во мне лишь панику и тревогу, будто я вот-вот задохнусь, вот она я, посреди сумасбродного цирка этой нелепой планеты! Совершенно живая и здоровая, ни пули, ни шпаги, не способны сломить меня, покуда любовь сильнее.

Но я здесь одна. Потерянная, без памяти и задыхающаяся дымом, которого даже нет.

А он – лишь портрет, давно погибшего человека.

Так кто же здесь сумасброднее? Я или моя жизнь?

– Итак, ты и есть, та самая знаменитая Гвендолин Шеферд?

Джулия сидит напротив и разливает чай по чашкам, избегая смотреть на меня. За последние минуты она лишь трижды подняла голову, разговаривая скорее с софой, чем со мной.

– Знаменитая? Это чем же я так знаменита?

– Путешественница во времени, девушка в коме, девушка, похитившая у мира Гидеона де Виллера, – она говорила, а ее хватка на ручке чайника сжималась все сильнее, будто слова давались ей с трудом. Все же я была не права насчет ее чувств, именно она была самым искренним человеком.

Мне казалось, что она безумно одинокий человек, который отталкивал людей своим характером, который, однако, стал таким колючим именно от одиночества. Это замкнутый круг, который она не могла преодолеть. Только откуда я это знала?

– Похитившая Гидеона де Виллера? Что это значит?

Похитить Гидеона способен только Скотланд-Ярд всем составом, потому что для начала нужно умудриться обойти Цербер-стражу, в большинстве своем состоящем из Фалька де Виллера. Кто рискнет кинуться на трехголового пса? Потому что если не выдержит главная голова, эстафету примут две другие – доктор Уайт и мистер Джордж.

Но, пожалуй, такими сравнениями я просто не хотела брать на себя какую либо ответственность, прежде чем я вспомню.

– То, что Гидеон не видит никого дальше тебя. Ты заслонила нас, бедных и несчастных, – она усмехнулась, но усмешка получилась слишком уж вымученной. Да, я ошибалась в ее чувствах. Влюбленность и злость создавали неплохой тандем для боли.

– Это преувеличение, чтобы оправдать собственный провал? – атаковала я ее в ответ, даже понимая, какую боль это возможно принесло.

– Это преуменьшение, чтобы оправдать твои действия, – что ж, ей за словом в карман лезть не нужно. Возможно, мы бы могли стать друзьями, если бы она не считала, что я загораживаю ей путь к солнцу, а я не задыхалась от дыма в ее присутствии. Казалось невероятным, что мы вообще умудрились познакомиться незадолго до того, как я впала в кому. Возможно, это судьба или предвидение, но мне хотелось считать это граблями, и это не просто препятствие – вся моя дорога состоит именно из этого агрегата. Мы с Джулией были потерянными, и это объединяло нас ровно в той мере, в какой мы могли бы поддерживать друг друга на плаву.

Возвращаясь домой, смотря на проносящиеся мимо огни ночного Лондона, я не могла избавиться от мысли, что моя история должна закончиться там же, где она когда-то начала ломаться. Разваливаться на куски и сыпаться пеплом на голову.

Бенедикт Бенфорд II.

Ты держиcь за меня, чтобы не случилось, жемчужина.

И я держалась, засыпая на заднем сиденье такси, чтобы во сне вновь вернуться в позолоченную залу и самый лучший бал всей моей жизни.

________________

* отрывок из Рубиновой книги, автор Керстин Гир

** – Дева Мария в гроте. Леонардо да Винчи

*** Мертвый Христос. Ганс Гольбейн Младший.

Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/05/14/RvJWQ.png

========== Оно в твоих руках. Гидеон ==========

Будущее нигде не записано. Оно в твоих руках.

Э. Моргештерн, «Ночной цирк».

Но тогда не знал еще царь, что скоро пошлет ему Бог такую нежную и пламенную, преданную и прекрасную любовь, которая одна дороже богатства, славы и мудрости, которая дороже самой жизни, потому что даже жизнью она не дорожит и не боится смерти.

А.Куприн, «Суламифь» .

– Это безумие, Фальк, это сумасшествие, – бормотал я на каждое его слово осипшим от страха голосом. Дядя только что собственноручно вынес нам приговор: отправить меня на бал в 1782 году без Гвендолин на встречу с Сен-Жерменом, когда граф выдал четкие указания – явиться с ней. Тем более опуская тот факт, что предстать перед ним мы должны были после суаре, якобы ловля на живца для Флорентийского Альянса. Кто же знал, что Гвендолин пропадет в 1757-ом, чуть-чуть не долетев до назначенного бала и промахнувшись на каких-то 25 лет? С кем не бывает, правда же?