Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)

Я постучался прежде, чем войти, чтобы они не были застигнуты мной врасплох. Но, когда входил, краем глаза увидел, как Фальк старался незаметно положить бумаги в ящик стола.

– Добрый день, – нарочито бодро начал я, рассчитывая на то, что они не догадались, что я что-то услышал.

Они практически хором поприветствовали меня в ответ.

– Ты на элапсацию? – Фальк удивленно вскинул брови, показывая, что если я на элапсацию, то вовсе не обязательно было приходить сюда. Я вполне мог доверить это дело доктору Уайту, Уитмену или еще кому-нибудь из Ближнего круга.

– Не совсем, – я протянул разрешение для Рафаэля из школы.

Фальк взял настороженно в руки и углубился в чтение документа. Чем больше читал, тем больше у него разглаживалась морщина на лбу от напряжения и серьёзности.

– А что ты не подписал? – хмыкнул Фальк, криво улыбаясь мне.

– Не имею юридических прав, – я улыбнулся ему в ответ. – В начале хотел подписать, но потом подумал, вдруг начнут проверять или возникнет какая-то проблема, вот и решил, что уж лучше к тебе сразу.

– Я пойду, установлю хронограф, – прервал нас мистер Джордж и быстрым шагом ушел за дверь.

Тем временем Фальк, ставил свою роспись.

В этот момент вошла миссис Дженкинс: «Мистер Фальк, вам звонит мистер Коул» и подала ему телефонную трубку.

Дядя встал, взял телефон и, наигранно смеясь собеседнику на том проводе, словно показывая, какие они закадычные друзья и как он рад этому звонку, пошел к окну. Ясно, очередной полезный магнат для банковского дела де Виллеров, иначе дядя не дал бы кому попало телефон Темпла.

Пока он был отвлечен и сосредоточен на очередной шутке «магната», глядя в окно,я ждал, когда закончится разговор. Вот бы схватить бумаги и выбежать за дверь! Но если дядя хватиться их после моего ухода? Подозрение сразу же падет на меня. Я нервно начал кусать губы и от скуки стал рассматривать дракона на потолке. Когда же он прекратит трепаться по телефону? В этот момент прозвучала фраза: «Хорошо, мистер Коул, я сейчас приеду! Не беспокойтесь! Можно сказать, я уже у вас!» По состоянию дяди, было понятно, что назревала какая-то серьезная проблема, и магнат был этим дико не доволен.

– Прости, Гидеон. Срочно нужно уезжать,– он молнией метнулся к столу, протянул мне разрешение для Рафаэля, забрал какую-то папку в кейс и кинулся к выходу, крича мне на ходу, – Мистер Джордж за Главного теперь, так что все вопросы к нему. Хорошей тебе элапсации!

И скрылся за дверью.

Оставшись в недоумении, я понял, что небеса послали мне подарок – я могу посмотреть те бумаги про Гвен, которые они утаивают от меня. Я открыл верхний ящик стола – они лежали там – цветные распечатки фотографий каких-то старинных документов. Схватив пачку, я сунул ее под свитер сзади, заткнув за джинсы, чтобы никто ничего не увидел, и быстро пошел на элапсацию – в 61-ый год.

Наверное, час, как я судорожно вчитывался в эти бумаги. Наверное, я уже весь седой от того, что мне открылось. Бумаги были от Шульца из Германии, где он нашел дневник Гвендолин все в том же монастыре. Точнее то, что осталось от дневника: он был весь прожжен и истерзан временем.

Короткие фразы, обрывки монолога моей Гвенни. Детский нерешительный почерк, старая обожжённая бумага. Она словно пыталась дозваться откуда-то из прошлого, дотянуться до нас.

«Сен-Жермен снова приезжал к нам. С целью убедиться, что со мной все хорошо. Кого он обманывает? Ему поверят лишь такие же кр…»

«…привез мне прелестное платье! Порой..»

Иногда проскакивает целое слово, иногда два вместе, но большей части темнота, а точнее чернота бумаги.

На фотографии видно кожаную обуглившуюся кожу обложки. К каждой записи из дневника идет фотография, а внизу Шульц расшифровывает записи, если их возможно расшифровать.

Была даже одна целая невредимая запись.

«24 декабря 1757.

Кто-то подкинул мне под окно мертвого голубя. Если эта та девушка, что вот уже месяц пытается увести у меня мужа, то при первой же возможности я выцарапаю ей глаза. Возможно, тогда она поймет, как слепа в своей вере, что у нее получится. В конце концов, это вполне может сойти за доброе дело! Эй, Господи, учти это в моем договоре! И с днем рождения, конечно же».

Но я понял, почему от меня скрыли эти фотографии.

Есть еще одна почти уцелевшая запись.

«… это необычно чувствовать себя запертой в клетке. Он, верно, считал, что меня очень просто запугать смертью. Но у него не вышло, лишь попросту растратил силы и лишился людей. Людей. Люди ли это? Тот, кто способен такими извращенными методами издеваться над другими: пытать, резать, сжигать, но не давать умереть, потому что это было бы слишком просто. Я смогла насмотреться этими ужасами вдоволь».

После нее я понял, что у меня от страха побежали мурашки и защемило сердце. Матерь божья! Неужели ее пытали? Скорее всего, да. То время не щадило никого, тем более в Темпле. Удивительно, что ее не казнили…

Скорее всего, они пытали ее, чтобы узнать, как она попала в Ложу.

Мое воображение сразу нарисовало истерзанную, еле живую, полубезумную Гвендолин, в крови и агонии. От этого я почти сам чуть не повредился умом, четко вспомнив, как однажды, в прошлом году, Сен-Жермен благосклонно решил показать мне Темпл 18 века. В одной из камер лежало тело мужчины в крови и грязи. Сначала я принял его за труп, но потом увидел, как еле-еле поднимается от дыхания грудная клетка. Услышав нас с графом, он застонал. И этот стон я не забуду никогда. Граф холодно рассмеялся, и что-то изрек про воров и шпионов. А меня тошнило от самого себя: я, человек, выбравший профессию врача, знающий медицину будущего, не имел права помочь умирающему.

Так, Гидеон, соберись. Забудь! Перед тобой записи Гвен, на тот момент, когда она их писала, она была жива и здорова… Была… Но ты знаешь, что она погибнет…

Laisse tomber! Merde! Diable!

Я начал мерно дышать, пытаясь прийти в чувство и отогнать страх. Вдох-выдох, вдох-выдох…

Итак, после пыток, они, узнав кто она, решили не упускать Рубин из рук и выдают за графа Бенфорда, чтобы контролировать ее. Вполне! Сен-Жермен не упустит своего. Ему нужно бессмертие. Наверняка ждет, когда мы соберем кровь всех путешественников и собственноручно, или через ее мужа, убьет. Или убил? Может, пожар был подстроен? Может, он уже добрался до бессмертия? Но ведь кровь еще не собрана.

Я чувствовал, что из-за этого временного коллапса у меня взрывается мозг. Так или иначе, вытащив Гвен из 18 века, я прерву эту временную петлю.

Последней датой было 6 января 1758 года, после нее шла чернота и пустота. Цифры значились после какой-то «..анные завывание современных опер? Буду уповать на удачу». Так значит 1758 год. Вот куда мне надо, и как можно скорее! Интересно, какую версию мне предложит дядя? На этом моменте я почувствовал тошноту и головокружение, означающие возвращение в 2011 год. Только успев спрятать под свитером бумаги, я вернулся в свое время. В комнате никого не было. Мистер Джордж и прочие хранители доверяли мне, в отличие от Гвен, поэтому убрав хронограф и заперев комнату, я пошел к дяде: нужно было незаметно положить бумаги обратно. Темпл был пустой, и в коридорах к Залу Дракона уже не горел свет, но сигнализация была не включена. Значит, люди в здании еще есть.

Дойдя до Зала Дракона, я увидел свет – наверное, дядя там, снова сидит допоздна и, скорее всего, обнаружил пропажу. Только я стал прикидывать варианты развития плана действий, как услышал чей-то голос за дверью.

– Алло. Я-я-я обыс-с-скал всё. Их нет. С-с-скорее всего, он з-з-з-забрал их собой, – по заиканию и лебезящему голосу я узнал водителя. Как же его имя? Черт! Забыл! Он постоянно краснел и смущался, когда к нему обращались, так же этот мистер в скором времени готовился войти в Ближний круг. Так какого он делает в кабинете дяди? И что он там искал и по чьему приказу? Уж не эти ли бумаги, что у меня сейчас?

Я услышал, как пиликнул его телефон и тот чем-то зашуршал. Через мгновения послышались его шаги, когда он шел к выходу. Я кинулся в подсобку миссис Дженкинс. Только успел спрятаться, как услышал, что водитель торопливо вышел из кабинета и прошел мимо меня.

Когда он ушел, я вышел из укрытия. Водитель любезно выключил в зале Драконов свет на столе у дяди, поэтому я, таким же вором, пробрался туда и вернул бумаги в стол к дяде.

После чего, словно преступник, рванул из Темпла домой.

По пути меня преследовало непреодолимое чувство того, что я что-то упускаю из виду. Что-то, что находится у меня перед глазами. И это не только тот факт, что Хранители, словно по сговору, прячут от меня детали их расследования по поводу пропажи Гвендолин, а что-то еще ближе. Зачем водитель искал бумаги, если он не входил в Ближний круг? Кому вне него понадобилось красть их? Поэтому ли в Хрониках нет упоминания Гвен или Шарлотты как «Рубина», потому что их выкрали подобным же образом?

Что-то не сходилось. Что-то тянуло меня в разные стороны.

Но все это становилось в единую линию.

И от этого я наконец-то мог дышать.

Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/01/14/RreQC.png

========== Всегда кто-нибудь ждет. Гвендолин ==========

Вот она, жизнь. Вечно все то же: один ждет другого, a его нет и нет.

Всегда кто-нибудь любит сильнее, чем любят его.

И наступает час, когда тебе хочется уничтожить то,

что ты любишь, чтобы оно тебя больше не мучило.

Рей Брэдбери

Было темно. Несколько часов я чувствовала лишь боль от натирающих запястья веревок, да и конечности, находившиеся в одном положении более часа, гудели дальше некуда. Я не знала, куда меня везут, не знала, что происходило, но важно ли это было? Меня раздирал самый дикий страх, отчаяние пожирало все внутренности – я хотела домой, снова быть в объятиях матери, в теплоте моего века, где такого никогда – слышишь, мироздание? – никогда бы не произошло!

Что было разбитое сердце рядом с этой неизвестностью? Лишь малая капля в огромном океане пустоты.

Карета все мчалась вдаль и лишь спустя долгое время наконец-то остановилась. Кучер нервно рассмеялся, начал объяснять что-то моим похитителям, на что-то те грубо ответили отказом. После этого раздался тихий шлепок: нечто мягкое и большое упало на дорогу, совершенно беззвучно, не издав даже удивленного вздоха. Крик, зародившийся в легких, застрял где-то в горле, оставаясь там вместе с болью от осознания случившегося, в то время как мертвый кучер не поймет уже ничего.

– Грегор будет недоволен этим, – отозвался один из похитителей. Его голос теперь звучал еще ближе. Еще пара секунд и он забросил меня к себе на плечо и, прерывисто дыша, куда-то направился. Они несли меня через какие-то подвалы, это было понятно из-за хлюпанья воды под их ногами и противному запаху затхлости, пробирающегося даже сквозь толстую ткань мешка.

– Брось ее в одну из этих, пока Грегор в отлучке, – послышался голос второго, и вот, больно ударившись об пол, потому что меня, как игрушку, бесцеремонно на него кинули; я через мгновение вылезла из мешка и смогла оглядеться.

Если думала, что видела самые жуткие вещи в жизни, то определенно во сто крат ошибалась. Ничто и никогда не сравнится с тем, что застыло в моих глазах на какую-то крошечную вечность, прежде чем вновь стать реальностью. Это ад? Это чертова адова пропасть?

Клетки. Всюду клетки. В железных прутьях мелькали отблески огня от факелов и что-то там, внутри них, слабо шевелилось и стонало. Обугленные, кровавые, кожа да кости. Крысы грызли их пятки, но были ли у них силы сопротивляться их острым зубам?

В стороне кто-то кричал от боли, пока хлыст раз за разом ударял его по спине. Слуга, черный мужчина, висел на кресте, зажатый тисками, его спина кровоточила, покрывалась рубцами, а мучителю было все равно, он с улыбкой продолжал свое дело.

Удивительно, как я не разобрала эти страшные звуки в мешке. Возможно, я просто не хотела их слышать. От увиденного, я попятилась назад в попытке скрыться из камер пыток, но ступив пару шагов назад, почувствовала неприятную жижу под ногами.

– Это пойдет ей на пользу, – ухмыльнулся мужчина, возвращая меня обратно в реальность. Не желая слушать, я закрыла лицо ладонями и закричала, что есть мочи. Лишь бы это стерлось из моей памяти. Лишь бы эта кровь, что была повсюду, исчезла вместе с этой чертовой реальностью. Но долго кричать мне не позволили, чья-то сильная рука резко врезалась мне в голову, отчего перед глазами потемнело, и я свалилась в безмятежное забытье, вновь ударившись о каменный пол.

Проснулась я от того, что кто-то окатил меня, казалось, целым ведром ледяной воды. Она затекла мне в нос и рот, обжигая своей морозностью изнутри. Голова гудела, словно кто-то бил в набат внутри черепной коробки, было невообразимо жарко и дико хотелось пить. Едва я дернулась, как веревки, врезались и так в стертые до крови путами руки. Только кричать уже не было ни сил, ни желания.

– Вы остолопы! Вам было сказано привести ее сюда, а не в подвалы!

Я старалась разглядеть того, кто говорил, но видела лишь размытый силуэт. Было невообразимо светло, значит, наступило утро. Свет бил мне в глаза, отчего хотелось их закрыть, но я понимала, не приведет ни к чему хорошему, я должна была понять, что происходит и кем были эти люди.

– Хотели показать ей, что будет, если она не будет сотрудничать, – пробубнил кто-то в ответ.

– Нам не нужно с ней сотрудничать!

Черт, да я просто королева неприятностей! Права была моя кузина, обзывая меня «ходячая неприятность на двух кривых ножках». Да за что мне все это? Тут нечто очень холодное и стеклянное прикоснулось к моим губам, и в рот потекла мерзопакостная на вкус жидкость, не успела я отреагировать, как сработал рефлекс, и я инстинктивно проглотила ее, подавившись из-за лежачего положения. Долгое время я надеялась, всего лишь вода или быстродействующий яд, который положит конец всем моим мучениям; вскоре веки стали тяжелеть, и по всему телу словно пронеслась волна свинца, я тяжелела и падала куда-то вниз. На мгновение я представила лицо мамы, сестры, брата, бабушки Мэдди, Лесли, мистера Бернхарда, даже кузины с тетей и мысленно попрощалась. Как глупо все было! Как скоротечно и бездумно прошла моя маленькая тщетная жизнь. Прощай мир и все те, кого я знала. Откуда– то из-под сознания яркой вспышкой встали образы Гидеона и Бенедикта: двух самым ярких звезд в моей темной ночи жизни, двух самых прекрасных мужчин, которые хоть и не долго, но были моими. От этой мысли словно кто-то положил мне на плечи весь тяжелый и абсурдный мир с его иллюзорным прошлым и настоящим, и теперь он превращал меня в пыль, вдавливая все сильнее в каменный пол.

Еще мгновение и все слилось в одну линию.

Кто-то приходил, кто-то уходил. Каждый час. День. Неделю. Я не знала, время давно перестало иметь значение.

Этот кто-то вливал мне в горло ту самую холодную жидкость, превращающую меня в атланта, и я начинала говорить. Было ли важно то, что я говорила? Нет. Было ли все равно? Да. Лишь бы эта тяжесть ушла, лишь бы они перестали пытать меня, надавливая на плечи сильнее.

Вопросы имели разные голоса, но всегда имели одну подоплеку.

– Кто заведует Ложей?

– Ближний круг.

– Имя!

– Сен-Жермен… или как-там-его-полное-имя.

– Чем занимается Ложа?

– Путешественниками во времени….чтобы создать лекарство ото всех болезней.

– Кого нашли?

– Всех.

– Когда?

– Когда…?

– Когда нашли всех путешественников?

Горло горело, легкие взрывались.

– Год!

– 2011ый.

Информация становилась водопадом, что освежала мою голову, и чем больше я говорила, тем быстрее вода спасала меня. Все, ради спасительной прохлады.

– Кто вы?

– Шарлотта Бенфорд… Нет. Гвендолин.

– Кто вы из путешественников во времени?

– Двенадцатая, Рубин. Ворона. Нет. Ворон.

– Вы не из нашего времени?

– Я уже не знаю, где мое время…

– Дата вашего рождения!

– 9 октября 1994.

– Как вы оказались здесь?

– Застряла. Меня вышвырнуло. Меня не нашли. Не искали.

Но однажды, что-то поменялось. Спасительная прохлада так и не пришла, как не пришел и яд. Лишь крики вокруг. Кто-то звал Шарлотту. Кому понадобилась моя кузина и какого черта она не отвечает?

Просто найдите меня. Хоть раз. Умоляю.

– Шарлотта!

Голос был знакомым. Кто-то очень знакомый этому телу. Имя у него забавное. Вернон? Бернанд? Бенстинкт?

Бенедикт!

Вспышкой вспомнились карие страстные глаза. Хотела бы я крикнуть, но язык не подчинялся. Получалось лишь лепетать что-то абсолютно бессвязное.

– Шарлотта!

Голос был все ближе. Чье-то дыхание щекотало щеку, отчего хотелось смеяться. И я смеялась, почему бы и нет? Кто эти люди вокруг? Плевать!

– Проснись же!

А я спала? Мне было так хорошо! Словно я в сказке.

– Лишь поцелуй истинной любви пробудит Спящую Красавицу, что уколола свой палец о веретено! – поучительным тоном, еле-еле выговаривая слова и махая пальцем в воздухе, начала я. – Ну право, вы что, совсем глупый?

– Жива! Она жива! – крик разрывал мне уши, но отчего-то он был мне спасительным кругом – не давал свалиться в пропасть под названием «пустота». Вот она парадоксальная неудача – меня всегда находил только этот человек, мой супруг по обстоятельствам, ставший мне опорой в этом грязном и пропитом веке. Да его бы под стекло и в музей, где ж найдете еще таких джентельменов? В 21 веке не сыщешь. Это точно! Есть только прыщавые Гордоны и самовлюбленные Гидеоны.

Хватит, Шарлотта. Нет, Гвендолин… или же Шарлотта? Да кто я и где я?

– Я понесу ее сам, – шепчет Бенедикт. Боль в запястьях на мгновение становится резче, и я хнычу, словно маленький ребенок, ободравший коленки, но потом она отступает, и ветер приятно обдувает раны, остужая жар.

– Только не умирай, Шарлотта, слышишь?

А так хочется! Блаженное спокойствие кажется мне сейчас такой хорошей перспективой.

– Только посмей бросить меня!

– Куда же я от тебя денусь, настырный? – прошептала я ему в ответ, – Ты и так уже исковеркал мне смерть! Бен… – заныла я. – Бенедикт!

– Я тут, слышишь? У тебя болит что-то? Что они сделали с тобой? – голос был хриплым, опаляющее дыхание, и чувствовала его горячее сердцебиение рядом.

– Беееен… Бельчонок поставил мне двойку по истории…

– Белка? Двойку за историю? Шарлотта, ты бредишь. Чем эти… твари тебя опоили? – в этот момент я почувствовала, что снова проваливаюсь в темноту, жар заполнил мое тело, и я почувствовала, что меня тошнит. Открыв глаза, я увидела красивые любимые черты лица и попыталась изобразить улыбку, но, кажется, у меня получился оскал.

Бенедикт ухмыльнулся и поцеловал меня в лоб. И от этого стало легче, готова поклясться, что приятная прохлада его губ стала мне спасением большим, чем то, что он вытащил меня из этого плена. Его существование заставляло меня жить.

И с этой мыслью я вновь потеряла сознание. Что ж, по крайней мере, на руках у красивого и богатого мужчины – есть чем гордиться, Гвендолин.

***

Кто бы мог подумать, что допросы на этом не остановятся. Пожалуй, сидеть в Темпле и рассказывать Хранителям об Грегоре Аластере и о том, что я успела рассказать ему и его приспешникам, было в сто крат хуже. По крайней мере, мне дали хотя бы неделю, чтобы восстановиться и вывести все наркотики, которыми меня накачали, из организма. Говорили, что меня опоили какой-то травой – белладонна с чем-то. Наверное, с галлюциногенными грибами. Не меньше. На следующий день после спасения, меня тошнило не переставая. Не было сил добегать до уборной комнаты, поэтому я, свешиваясь с кровати, выплескивала весь свой негатив в ночной ажурный горшок. Очаровательное зрелище перед Бенедиктом. Но он не жаловался, я бы сказала, сочувственно и трепетно ухаживал за мной, ни минуты не жалуясь на звуки, исходившие от меня. Граф бережно укрывал меня одеялом, отпаивая меня снадобьями и обрабатывая мои руки, пострадавшие от веревок. Надо было видеть, как испытали слуги и граф шок, когда я, спустя несколько часов, потребовала спирта, такое надо было запечатлеть на камеру. Пожалуй, еще никто из высшего общества, не мог бояться инфекции настолько, чтобы требовать спирт, для того, чтобы обработать раны на запястьях, им и обычной кипяченой воды хватило бы, но не мне. А вдруг проказа, вдруг чума? И как только я вылила на свои ободранные в мясо руки эту обжигающую жидкость и заорала так, что кажется, услышал весь Лондон, клянусь, я видела истинный ужас в глазах служанок, а Бенедикт рванул метеором ко мне с криком «да вы с ума сошли!» и вырвал пузырек из рук.

Неделя постельного режима – никаких нагрузок (а то их до этого-то было больно много, как же), никаких перемен – тишина, спокойствие и тошнота. Правда от чего была тошнота не ясно: то ли от отравления, то ли от болотной скуки? На удивление даже граф Сен-Жермен не явился ко мне в спальню, гневно сверля меня своими телекинезными глазками. И что было самым ужасным, рядом не было мадам Деверо, по которой я скучала больше всего в этом угрюмом одиночестве. А мне бы нужна была ее помощь в придумывании способа, как выкрутиться из этой передряги, где я «предатель, что разгласила тайну Ложи», хотя должна была отдать жизнь, но молчать. Но Бенедикт сказал, что она отлучилась по семейным делам, уехала в какую-то далекую деревушку еще за день до моего похищения. Было ли это правдой? Действительно ли мадам Деверо не было на то время в поместье – я вспомнить уже и не смогла бы, слишком сильно наркотики затуманили мне память.

– Миледи, от этого зависит вся Ложа! Вы должны вспомнить, что именно вы успели рассказать.

Допрос, как ни странно, устраивал тот самый дядюшка моего мужа, что в первый день нарядил меня в платье бедной Марии Стюарт, что была казнена по неизвестным мне причинам в том самом платье. Старик сидел напротив и сверлил меня своими совиными глазами из-под своего пенсне, пока Бенедикт стоял рядом и держал меня за руку. Скорее для того, чтобы я не вскочила и не убежала восвояси, чем поддерживая меня. Хотя он сам об этом и не догадывался.

– Я же уже сказала, что ничего не помню. То, чем они меня поили… – снова начала я, но старик лишь ударил кулаком по столу.

– Девочка, побойся Бога! – его криком только деревни будить, ей-богу.

– Бойтесь Бога сами, меня после всего того, что я увидела, адом уже не запугать, – спокойно ответила я, уже научившись реагировать на крики этого Хранителя Великой Тайны.

Отрицать все – было моим единственным решением. Насколько я знала, лишь парочка людей смогли избежать смерти в ту ночь, когда за мной пришел Бенедикт. И вряд ли они знали очень много, да и то, потому что я сама ни черта не знала. Поэтому мне нужно было лишь повторять, что у меня отшибло память из-за наркотиков.

– Дядя, она ответила, отпусти же нас, – голос Бенедикт звучал спокойно, но я прекрасно знала, что еще чуть-чуть и он взорвется.

– Графу это не придется по нраву, – ответил «дядя», а я лишь устало вздохнула. Мне уже надоело вечно слушать про великого и всемогущего графа, у которого, однако, прямо из-под носа воровали информацию.

– Граф может засунуть свой нрав куда подальше, – злобно прошептала я в ответ и, встав, потащила Бенедикта к выходу.

Всю обратную дорогу до дома мы молчали. То ли от того, что говорить было нечего, то ли от того, что каждое слово прекрасно резало нам вены. Карета то и дело натыкалась на кочку или яму, отчего казалось, что я вернулась на свои американские горки в британском исполнении, да еще и 18 столетия.

Наконец тишина стала уже невыносимой.

– Что мы будем делать? – спросила я, стараясь не смотреть в сторону Бенедикта.

– Ждать, – ответил он. Его голос звучал скучающе, что удивило меня настолько, что я все-таки повернулась к нему. И этот негодяй улыбался так спокойно, что мне просто не оставалось выбора, как смириться и ждать вместе с ним.

И мы ждали. Неделю. Две. Жизнь вновь возвращалась в свое русло, как всегда. Как ни странно, но после каждого потрясения, я могла спокойно вернуться в эту жизнь и как всегда сидеть у камина и понимать, что все позади. Даже если впереди меня ждет еще немало таких испытаний.

– Знаешь, мадам Деверо уже должна была бы вернуться.

– Соскучилась по вышиванию?

Я рассмеялась, хотя прекрасно понимала, что была бы согласна даже на вышивание. Но моя гувернантка все еще следила за своим больным отцом где-то в далекой деревне, название которой я была не в силах запомнить.

Врасплох нас застал мажордом.

– Милорд, миледи, к вам пришел граф Велидер. Сказал, что из Франции и по поводу сделки, которой вы интересуетесь.

Бенедикт лишь устало потер переносицу, а я почему-то подумала, что эта фамилия дико напоминает мне бельведер, и даже усмехнулась.

– Проводите его сюда, – ответил мой муж, хотя выглядел весьма озадаченно.

– Что-то не так?

– Ничего страшного, жемчужина. Просто не помню никакого графа Велидера в недавних сделках.

– Не удивительно, в ваших делах, дорогой мой, – я поднялась с кресла и подошла ближе, чтобы поцеловать его, прежде, чем сюда придет незнакомый мне граф, – сам черт ногу сломит.

На что Бенедикт лишь рассмеялся и поцеловал меня в ответ. Все-таки он неисправимый обольститель.

– Прости, дорогая, я отлучусь в свой кабинет, прими гостя. Я мигом. Ты даже не успеешь с ним поздороваться, – внезапно о чем-то вспомнил граф, целуя мое забинтованное запястье, после чего широкими шагами пересек комнату и скрылся.

Вздохнув, в ожидании мужа и гостя, я отошла к окну и думала, что неплохо было бы съесть сейчас парочку сэндвичей, хотя с отсутствием мадам Деверо есть их стало почти невозможно, из-за поразительной необучаемости местных слуг. И то, что я увидела, когда дверь отворилась, впервые в жизни захотела списать на действие наркотиков. Я почувствовала, как онемело мое тело, а ноги словно приросли к полу.

Что если Бенедикт не вытаскивал меня с того плена? И этот кошмар продолжается?

Я все еще сплю?

Потому что определенно точно я не могу видеть его лицо. Как сейчас. Такое реальное, настоящее, до мелких черточек и морщинок. Лицо, которого видела на протяжении всего года в кошмарах, где оно осуждало меня, убивало, винило, не любило, страшило. Что угодно, что вводило меня в ужас. Сейчас изумрудные глаза смотрели на меня шокировано и непонимающе. Возможно, они тоже видели призрака, как и я.

И почему я все еще не проснулась, когда его голос так неуверенно добрался до моего сердца?

– Гвен! Гвендолин, это ты?

Так вот он мой ад. Видеть его лицо и понимать, что отдала бы все на свете, чтобы оно исчезло раз и навсегда.

Потому что это слишком больно – все еще любить того, кто разбил твое сердце.

Иллюстрации к главе:

http://radikall.com/images/2014/01/27/TUCAh.png

http://radikall.com/images/2014/01/27/qwg5s.png

========== В свое время. Гидеон ==========

Все приходит в свое время для тех, кто умеет ждать.

Оноре де Бальзак

– Мольодой человек, стойте смирьно, пожалуйста! – на этой гневной тираде я почувствовал, как в мое плечо вонзается игла.

– Ай! А ви смотритье, кюда иглы втыкаете! – в ответ не удержался я, взамен получив убийственный взгляд от мадам Россини.

Господи! Да когда это пытка кончится?! Уже вечность я торчу здесь в роли манекена, в то время как ловкие пальцы портнихи прикалывают, закалывают, стягивают ткань, а еще неприятно ощупывают меня. Особенно невыносима была примерка кюлотов *, когда мадам Россини стояла на коленях у моих ног и делала наметку иглой на штанах в моей промежности. Это было унизительно! На мгновение я представил, как хохотала бы Гвен, увидев меня в этом положении.

А хохотала бы, Гидеон? Если бы она не пропала, то все было совершенно по-другому. Это я знаю точно.

Мне было страшно, волнительно, радостно, и снова страшно. Как сильно изменилась моя Гвен? Как сильно ее сломали? Кого я увижу в конце?

Гвен, Гвенни, жди, осталось чуть-чуть. Я приду, только дождись! И всё будет хорошо, и всё станет…

– Аутентичнё! Всё должно быть атентичнё! – заключила своей коронной фразой мадам Россини, с удовольствием оглядывая мой костюм 18 века сквозь свои очки. – Завтра прибудет венецианское кружево для вашего cravat**. А еще будет новая трость!

– Зачем новая? Старая не подойдет? – она начала помогать осторожно снимать с меня аби, боясь больше за работу, чем за то, что иглы могут уколоть меня.

– Как? Вы уже были с ней!

– Поверьте, мадам, с этой тростью меня еще не видели. А увидят лишь через десяток лет.

– Сути не меняет, – фыркнула она, любовно откладывая аби***. – Ох! Неужели вы наконец-то увидите лебедушку мою! Ее не было больше двух месяцев!

– Месяц и 25 дней… – пробормотал я. Если хотите, могу даже по часам назвать число.

– Ну надо же! Нашли прямо под Рождество! Это ли не чудо? Я уж думала мы и вовсе не найдем ее… – Мадам Россини начала плакать, постоянно прижимая к уголкам глаз свой кружевной платок. Я двинулся к ней навстречу, чтобы успокоить. Но вместо этого услышал грозное:

– Не двигайтесь, Гидеон! Ваши кюлоты! Их надо снять, пока вы не испортили работу.

После чего она помогла мне осторожно выползти из штанов, дабы не повредить её драгоценность.

– Вы только представьте! Моя лебедушка ждет вас в 18 веке, как принцесса, заточенная в замке, в красивом пышном платье. И вы, мой мальчик, такой юный, красивый, спешите забрать ее домой! – мадам Россини аж замерла от представившейся в ее воображении картины. Ну, практически так оно и будет! Только я не знаю, как сильно ее пытали, как сильно ее напугали эти звери. Я не могу представить, в каком состоянии будет Гвендолин: запуганная, несчастная, больная, сломленная? И что-то я не думаю, что все будет столь красиво. Возможно, ее содержат на правах содержанки, хоть она теперь замужем и титул имеет. Удивительно, что ее вообще в монастырь не сдали, как раньше любили это делать мужья-тираны. Для Сен-Жермена это было бы идеальным вариантом.

– Поверьте, Гидеон, я сошью вам изумительное платье, чтобы Гвендолин, если еще не влюблена в вас, то влюбится сразу! – я включился на этой фразе, когда мадам Россини уже в упоении что-то себе напридумывала и намечтала.

– А вот этого не надо. Мне, как раз, не нужно, чтобы Гвен влюблялась в меня, – я начал второпях закидывать в рюкзак книги, документы, лекции, телефон, которые я разложил на диване (пока мадам подгоняла на мне жилеты, кюлоты и камзолы, я готовился к встрече с Гвен – читал документы по истории, родословным и прочее… ).Тут я поймал напряженную тишину со стороны мадам Россини. Обернувшись, встретил обвиняющий меня, тяжелый взгляд. Я что, свои мысли вслух сказал?

– Ээээ… Я имел ввиду, что мне нравится Гвендолин, даже очень, но я не уверен, что готов к отношениям с ней, да и сейчас после такого приключения, когда она ждет меня в 18 веке, не думаю, что это хороший момент для выяснения отношений….– в этот момент я понял, что переборщил с пояснением, меня унесло куда-то, что сам потерял смысл сказанного. Не пытаясь исправить ситуацию,я решил побыстрее скрыться, оставив шокированную и возмущенную мадам Россини.