Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 42 страниц)

Я скорее старалась пробить дверь, чем постучать. Никто не подходил, и я ударила кулаком еще раз.

Ну же, открой. Я пассажир Титаника, что вот-вот потонет. Будь милосерден. Ливень все сильнее старался снести меня с порога, порывами ветра отталкивая меня назад. Секунду, еще одна и дверь открылась.

– Гвендолин?!

Я старалась разглядеть его из-за воды, застилающей мои глаза, все еще занеся руку для удара по двери, но все что видела – это размытое пятно. И это пятно тут же схватило меня за протянутую руку и резко потянуло на себя так, что показалось, будто бы из меня вытянули весь воздух. Разительная перемена температуры воздуха застала меня врасплох, заставляя меня трястись от холодной и прилипающей к телу одежды. Зуб не попадал на зуб, от того я просто смотрела на шокированного Гидеона, не в силах произнести ни слова.

– Я… – в горле застрял комок боли, горло горело от невыносимого тепла.

– Ты с ума сошла?! – закричал он, вскидывая руками и тут же исчезая за поворотом, чтобы вскоре вернуться с сухой одеждой и огромными полотенцами. – Решила убить себя?!

Наконец-то я могла видеть, но лучше бы продолжала блуждать в пятнах. Гидеон выглядел, как самый настоящий лев – разъяренный, грозный, невероятно сильный. И он был чертовски взбешен.

– Ты только что поправилась и теперь решила, что прогулка поздней ночью под холодным ливнем прибавит тебе здоровья?!

Я стояла там как нашкодивший ребенок, забывая о цели своего прихода. О том, о чем мне категорически нельзя было забывать вновь. Вот только теперь это стало граничить с чувством вины за свой проступок. Как сумасшедшая, я выбежала из дому под проливной ливень, не заботясь ни о здоровье, ни о безопасности. Даже забыла взять плащ, не то чтобы зонт.

Все это было мелочами, о которых у меня не было сил заботиться.

Я просто бежала вдоль улиц, сама не зная куда. У меня даже не было конечного пункта, ведь убегала от самой себя, от воспоминаний, что все равно догоняли меня за очередным поворотом. Я сходила с ума или мир и вправду кружился быстрее?

Полночь. Час ночи. Два.

– Помоги мне, – прошептала я, разрушаясь с каждым словом, словно песочный замок, – Пожалуйста, Гидеон.

Я откидываюсь к стене, не в силах более держаться на ногах, казалось, что кости стали ватными, от того и подкашивались.

– Господи, Гвенни, ну что же ты творишь? Переоденься, быстро, – его голос все еще был полон злости, но теперь был… разбавлен нежностью. Словно его и вправду заботило мое состояние, не смотря на то, что я всегда была всего лишь «занозой в заднице» для него, раздражая и заставляя опекать меня, словно маленького и несносного ребенка.

Он протянул мне полотенце и одежду и легким толчком направил в гостиную, в то время как сам направился на кухню, где было слышно, как зажег огонь и поставил на плиту чайник. А я продолжала стоять на пороге, не решаясь сделать шаг вперед.

Все в этом доме кричало мне о том, что я глупая. Что не получу того, что хотела. Я могла бы закрыть глаза и очутиться где угодно и у кого угодно с таким же успехом, с каким Гидеон мне бы помог.

Бесполезно! Как же все бесполезно.

Я осторожно сняла промокший до нитки, невероятно тяжелый свитер, за ним и прилипшие к ногам джинсы, от чего тут же стало еще холоднее, поэтому укуталась в огромное белое полотенце, понимая, что если надену сухую одежду, то это ничем мне не поможет.

Да и что мне вообще способно помочь в этот момент? Ни одно успокоительное, ни одно обезболивающее… Напрасная трата времени.

Развернулась, а он стоял на пороге с подносом на руках, смотря на меня словно обреченный. Казалось, что именно так выглядели люди, готовясь к смертной казни. Что же ты придумываешь, Гвендолин, когда сама и вправду отправляешь себя саму на казнь, где гнить тебе на смертном одре вечность?

– Прости, за вторжение, – произнесла я, избегая его взгляда.

– Что случилось, Гвендолин?

– Шарлотта.

И все-таки посмотрела в его глаза. Он будто перестал дышать, смотря уже не на меня, а сквозь.

– Так я назвала себя, верно? Никаких ошибок, никаких переворотов в истории. Ты должен знать об этом.

Словно кадр из фильма – это было так же ярко. Горящий Манор Хаус, пуля, что разорвала мое легкое, заставляя меня истекать кровью и умереть не то от боли, не то от потери крови. В восемнадцатом веке, совершенно неожиданно, в семнадцать лет. Будто бы так и было заложено в моей судьбе.

– Ты был там, и ни слова не сказал мне. Неужели я не заслужила правды?

Осторожно поставив поднос на кофейный столик, он сел на диван, будто не выдерживая веса тела. Казалось, что он вот-вот сломает себе переносицу, так сильно он ее тёр.

– Я думал, что мы договорились поговорить завтра, – прошептал он, все еще не поднимая взгляд.

– Нет, больше никаких «потом» или «завтра». Или сейчас или никогда.

То, как резко он поднялся на ноги, заставило меня отпрянуть на пару шагов назад и почти отпустить полотенце, тут же подбирая его.

– Тогда я выбираю «никогда».

Слова могут убивать, вы в курсе? Я истекала кровью, не в силах даже закрыть рану руками.

– Ты обещал, – прошептала я, качая головой, не в силах поверить, что и он и вправду перерезает мне последний путь к отступлению. Казалось, что моя единственная надежда уходит ко дну, хоть я и стараюсь поймать ее рукой.

– Я обещал поговорить с тобой завтра, Гвендолин! – прорычал он, продолжая гневно сверлить меня взглядом.

– Что от этого изменится? Ты не успел придумать как бы покрасивее солгать мне? – с иронией спросила я, не в силах больше сдерживать бурю внутри меня. Его нынешнее поведение никак не вязалось с утренним, и я всячески отказывалась верить, что виновата в этом я.

– Прекрати.

– Нет, объясни мне!

– Тебе нужно успокоиться.

– Нет, это тебе стоит успокоиться!

Казалось, что наши крики лишь подпитывают ливень за окном. В подтверждение этого небо разразилось шумом – это гром перекрывал абсолютно все, от того я вздрогнула, наконец-то отвернувшись от ставших темными глаз Гидеона. В приглушенном свете лампы, они казались черными, а не зелеными, что заставляло мое сердце болеть еще больше.

И не только от тоски, а от того, что единственный человек, который, как мне казалось, сможет мне помочь, только что отвернулся от меня и поставил жирную точку на моей глупой надежде. Смотря в пол, я отошла от него на пару шагов и скинула полотенце, оставшись в одном нижнем белье. Стало абсолютно плевать на все.

Теперь я понимала, что моя жизнь стала бессмысленной в тот же момент, когда я открыла глаза в этом мире, закрыв их в абсолютно другом. Стало ли это еще одним последствием комы? Определенно. Стоило ли думать о том, что что-то станет лучше завтра? Определенно нет.

Не произнося ни слова, я стала натягивать на себя мокрые джинсы. Гидеон продолжал смотреть на меня, но и на это мне было плевать.

– Что ты делаешь? – спросил он, еле сдерживая гнев. Казалось, что он вот-вот сорвется и начнет кричать громче грома. Я не ответила, а лишь натянула на себя и свитер и направилась к входной двери, но он поймал меня, когда я проходила мимо него.

– Гвендолин, прекрати. Пожалуйста, дай мне время и я все тебе скажу.

– Ты уже все сказал.

Наверное, мне стоило сдаться еще на полпути сюда.

– Нет, не все. Прими душ, и я расскажу тебе все, что ты хочешь знать.

Его голос надломлен и это каким-то образом действует на меня, успокаивая, позволяя знать, что я добилась своего. Нечестно, болезненно, но все же действенно. Я кивнула и через несколько минут уже стояла под горячими струями воды, разительно отличающимися от холодного порыва ливня. Слишком много воды для одного дня, но волшебным образом, она успокаивала мои оголенные как провода нервы, а не наоборот, зажигая ярость и уничтожая. Какая-то часть меня знала, почему Гидеон поступал так со мной, но это часть была наглухо закрыта на замок, в то время как другая, та, которая кричала мне о Бенедикте, жаждала объяснений и правды. И эта сторона перевешивала чашу весов в свою пользу. Равная аналогии с волками, где побеждает тот, кого ты кормишь. Только мой волк начинал пожирать того, кто слабее.

Когда я вернулась в гостиную, Гидеон, сгорбившись, сидел на диване, опустив голову и сцепив руки на затылке. И я мысленно умоляла его о прощении, в итоге не произнеся ни слова. Мне бы хотелось, чтобы ему стало со мной легче. Но каждый раз мы ругаемся, словно старые и брошенные судьбою люди – со всей яростью, накопившейся за долгое время. Нам просто противопоказано быть вместе.

– Тебе лучше? – спросил он, когда наконец-то поднял голову и взглянул в мою сторону. Я кивнула, не понимая, как объяснить себе этот вопрос и для чего он был задан.

– О чем ты хотела поговорить?

Вот так вот в лоб. Словно и не было ссоры, где он напрямую заявил, что не собирается ничего говорить. На мгновение я даже растерялась, забывая все то, что хотела спросить. От того молчание немного затянулось.

– Как долго я пробыла в 18 веке?

– Почти год,

– Я была замужем?

– Да, за Бенедиктом Бенфордом II.

Услышав знакомое имя, мое сердце словно пропустило удар. Удерживая слишком большие для меня, пижамные штаны Гидеона, я села в кресло, стоявшее рядом с диваном. И не отрывая взгляда от де Виллера, продолжила:

– У меня были дети?

Гидеон будто проснулся от глубокого сна и с удивлением уставился на меня.

– Что? Нет!

– Я любила его?

Продолжая сверлить его взглядом, я ждала ответа, как удара по наковальне. Ведь он решал абсолютно все в моей жизни, от рождения до смерти. Поэтому я ждала ответа, сама до конца не понимая, какого же именно ответа ожидала.

И молчание становилось невыносимее с каждой секундой.

– Да, – наконец-то произносит Гидеон и я ликую, словно победитель, хотя приз может обернуться пулей в спине.

И вот, все мое мироздание сосредоточилось на том единственном, что мне хотелось больше всего. На том, ради чего я выбежала из дома, хлопнув дверью и разбудив тем самым большую часть семьи, которую не знала и не помнила, не важно, ведь я покинула их давным-давно.

Поэтому мои слова звучали для меня как лекарство от рака. Я лечилась ими, и сердце мое переставало болеть.

Я знала ответ до того, как задала вопрос. И все, что оставалось Гидеону – это лишь сказать правду.

– Я хочу вернуться в 18 век.

Могут ли слова становиться и приговором? Безусловно. От того Гидеон выглядел, словно молния попала точно в него, а не в дерево за окном. Почему же мне казалось, что это я, я виновата в его состоянии? Довела его до белого каления своими подозрениями и беспредельной наглостью. Заявилась в час ночи и требовала невозможного, что могло бы уничтожить его статус в Ложе.

– Нет, – он мотал головой, отворачиваясь от меня. Избегая моего взгляда, – Нет. Ни за что.

– Почему нет?

Меня ничего не держало здесь. Ничего, что я не могла бы оставить сейчас.

– Здесь твой дом.

– Я даже не помню этот дом.

– Но ты вспомнишь! – он снова сорвался на крик. Вскочил на ноги и мерил шагами комнату, сжимая кулаки так, что белели костяшки. В испуге я вжалась в кресло, продолжая гнуть свое не смотря ни на что.

– Какая к черту разница, вспомню я или нет? Я помню Бенедикта и этого мне достаточно, чтобы жить дальше, – прошептала я, отворачиваясь к стене.

Буря за окном стала сильнее или это сердце разрывалось на части с громким треском? Было не важно, я упивалась воспоминаниями, они стали моими детьми и я укачивала их в душе, заставляя заснуть, но… боль все равно выходила на первый план.

– Ты знаешь недостаточно! – гневно прошептал он в ответ, а затем с криком снес абсолютно все, что стояло на облицовке камина. Фарфоровые вазы с треском разбиваются о паркет, в то время как металлические часы оставляют на нем глубокую царапину. И я клянусь, что слышала, как бешено колотилось сердце Гидеона, пока он пытался придти в себя, сложив руки на той же самой облицовке камина и опустив голову. Эта ночь стала агонией не только для меня.

Молчание затянулось на вечность, утягивая нас в зыбучие пески непонимания и гнева.

Сколько можно пытаться изменить свою жизнь? Вот оно – мое море попыток, и оно ждало своего часа – либо утопит меня, либо выплыву.

– Я не могу этого сделать, – наконец-то прошептал он, не поднимая головы, все еще смотря на камин и не сдвинувшись с места. – Просто не могу, Гвендолин.

– Не можешь или не хочешь? – вопрос сорвался с губ прежде, чем я подумала, как жестоко обвинение. Но воробей вылетел и исчез в небе.

– Зачем ты так со мной? – задал он вопрос, только вот не мне, себе под нос, будто не я его собеседник, а глупое провидение. Оно резало его на части.

– Я сделаю это с тобой или без тебя, – я поднялась на ноги, чтобы подойти к нему ближе, но не рискнула обниматься с ножами из его спины, от того и осталась стоять на месте словно приросла к этому паркету. С каждой секундой становилось тяжелее дышать, чтобы бороться со слезами обиды, но кто я, чтобы решать за кого-то другого? Девушка, запертая в ненавистном ей веке не силой, а рождением. В веке, где не было бы никого, кто бы понял эту темноту в центре жизни – ни памяти, ни чувств. Все то, что когда-то было моим – стало чужим. Все прожито зря – все шестнадцать лет, из которых только семнадцатый мучил своей яркостью, разгоняя тучу над головой и внося луч свет.

Почему этого никто не видел? Когда люди успели, стать такими безразличными к чужому горю? Вот оно выжигает меня дотла. Разве вы не видите?

– Пожалуйста, это все о чем я прошу, – теперь я умоляла Гидеона, не находя другого выхода. Злость отступала от меня, подходя к нему все ближе. Его плечи напряглись и слышно было как клацнули зубы, от того как сильно и резко он сжал челюсть.

– Ты умерла для 18 века.

Последний круг для утопающего. Я все равно не успела ухватиться и ушла на дно.

– Все можно начать сначала.

– Он, возможно, уже не примет тебя.

Ложь. Он принял бы меня и ждал, даже если бы я попала в ад за самые ужасные грехи.

– Я верю в иное.

И вновь молчание, что стало моим вынужденным спутником. Секунда шла за другой, и, опустив руки от бессилия, я направилась к выходу, подобрав свою мокрую одежду с пола и наплевав на то, что всё еще нахожусь в Гидеоновских пижамных штанах и майке, попутно жалея о том, что вообще подумала, что смогу найти здесь помощь.

Мне хотелось кричать от безысходности, ведь я умирала от тоски, и никто, абсолютно никто, не собирался вылечить меня от нее. Лекарство же было заперто в одной точке, в одной цифре, которую многие бы и вовсе не смогли преодолеть. Но я могла, мне стоило сделать только шаг, а я не приросла к земле, на которой не хотела стоять.

Моя рука уже тянулась к дверной ручке, когда я услышала скрип половицы. Я обернулась, ожидая увидеть там Гидеона, но вместо него увидела застывшего посреди коридора Рафаэля, что смотрел на меня, сдвинув брови на переносице. Что не было шоком – наверняка он слышал наши крики, странно, что собирать трупы он вышел только сейчас.

– Прекрати, Гвендолин, – сказал он, а я стояла и смотрела на него, протянув руку к двери. Не понимая и понимая одновременно, отчего он смотрит на меня с таким сожалением, – Прекрати ломать его, словно свою игрушку.

Мне хотелось возразить. «Нет, это не я его ломаю, а он меня» – хотела сказать я, но слова застряли в горле, от того так оно першило. Поэтому я просто возвращала ему тот же сожалеющий взгляд, надеясь, что он понял – силы мои иссякли при другом споре.

– Кем же ты стала?

Это даже не было вопросом, потому что он схватил телефон и уже набирал чей-то номер, чтобы через несколько секунд вызвать мне такси. Вот так вот просто. Хотела уйти сама, а меня выгнали, как собаку. Я бы ушла, не дождавшись машины, чтобы быть более самостоятельной, нежели сейчас. Но в коридор вышел Гидеон. Красный от злости, но уже собранный, смотрящий прямо на меня.

– Я обещаю подумать. Обещаю, что утром скажу тебе свой ответ.

Не успела я обезуметь от внезапного облегчения, когда с моих плеч свалился огромный камень, как услышала крик Рафаэля:

– Что? Гидеон, ты спятил? Ты же не можешь просто так взять и отправить ее в другой век! Дядя убьет тебя! Ты сам себя убьешь!

Как же в гневе они были схожи.

– Иди спать, Рафаэль, – сухо ответил ему Гидеон.

– Нет! Я сейчас позвоню Фальку и пресеку это безумие! – младший де Виллер тут же вновь начал набирать номер дяди, но его брат тут же выхватил из его рук телефон, швырнув его на диван и преграждая Рафаэлю путь в гостиную.

– Это не тебе решать.

– Как и не тебе!

Казалось, что в этот день я наслушалась криков настолько, что они въелись в мою память. Они спорили, а я не двигалась с места, боясь спугнуть кошмар, отвлекающий меня от кошмара похуже. Они замолчали лишь тогда, когда за окном послышался скрип колес подъехавшего такси, что стало для меня отправной точкой в будущее.

Я уходила, понимая, что уже никогда не вернусь в этот дом снова. Не в этом веке, не с этими людьми. Возможно, это заняло бы много времени – вернуться туда, откуда я начала свою историю, но теперь я собиралась попрощаться с этой жизнью, с этим неоновым и новым Лондоном, чтобы повернуть реку вспять и войти в нее дважды. Я знала, что видела Рафаэля в последний раз в этой жизни, но люди так устроены – все мы встречаемся и расходимся, наши первые секунды становятся последними так же просто как моргнуть и не заметить этот миг.

Это не было поводом опускать руки, даже если мое сердце разрывалось на части, отговаривая, умоляя смириться, ничего не менять.

Крупье завел барабан.

Ставки были сделаны. Ставки больше не принимались.

Иллюстрация к главе:

http://radikall.com/images/2014/05/23/Qw53Z.png

http://radikall.com/images/2014/05/23/CQqzA.jpg

========== Я брошен. В огонь и корчусь. Гидеон ==========

Я, лишь рисунок, сделанный пером

На лоскуте пергамента; я брошен

В огонь и корчусь.

Уильям Шекспир

– Вот, – он открыл передо мной черный футляр, где на бархате сверкали два шприца: один наполненный, другой пустой. Рука невольно потянулась к ним. Если я сейчас вколю транквилизатор, то просто отключусь. Рука взяла пустой шприц: а если вколю пустоту в вены, то она доберется до заполненного мукой, состарившегося сердца и остановит его – блаженство…

– Гидеон? Ты в порядке?

– Нет.

– Может что-то тебе принять? – доктор Уайт сел напротив меня, блеснув стеклом своих очков, что и шприц в моей руке.

– Да. Пулю в сердце, – я все также смотрел на холодные шприцы, которые манили меня своей свободой.

– Что случилось? Ты выглядишь, будто кто-то умер.

– Да.

– И кто же? – густые брови доктора Уайта взмыли вверх. Я промолчал, хотел сказать, что это я – видите, я! – умер. Сегодня. Убит и растерзан голубоглазым демоном. Было много крови и криков… – Гидеон?

– Не берите в голову. С девушкой поругался, – я еле выжал из себя эту ложь.

– У тебя была девушка?

– Была… Шарлотта.

– А! Шарлотта девушка красивая, гордая, – доктор Уайт отнесся к моим словам, как к пустяку. Я видел, что думает про другую Шарлотту, не ту, что Бенфорд. – Меня тоже бросали в молодости.

– Она выбрала другого… – не церемонясь, плюнув на приличия и правила, я взял пачку сигарет Уайта и закурил, втягивая горький царапающий горло дым. Пальцы предательски дрожали, и ногти у меня были поломаны и погрызены некрасивыми неровными обрубками. Руки психопата, не музыканта.

– Тогда мой совет, забудь и напейся сегодня, как следует. А завтра пройдет. Я тоже один раз был брошен, ушла к другому, – я посмотрел в глаза доктору Уайту: вот не надо сейчас нас сравнивать! Ты и капли того ужаса и пытки не испытывал со своей девушкой… Но доктор расценил мой взгляд по другому. – Один раз напился и всё. Потом пришло презрение и ненависть.

Ненависть. Наверное, хорошо испытывать ее сейчас к Гвендолин. Но я не мог ненавидеть ее как отдельную единицу, понимая, что это она виновата во всех моих страданиях. Рафаэль обвинил, что я ее сломанная игрушка. Забавно, но в ту минуту я больше ненавидел Рафаэля, за то, что тот защищал меня, не щадя Гвен словами, чем ее.

– У тебя будет шанс сегодня отвести душу, кстати, – доктор Уайт продолжал говорить, надоедая, как шипящее радио по нервам. – Дядя и все Хранители уезжают на пару дней, так что контролировать тебя никто не будет.

– В смысле уезжают?

– Да у них очередной аврал. Инвестор и их спонсор вызывает по каким-то делам. Ни в какую не хочет ехать сюда в Темпл. Вот и едет практически весь Ближний круг: останусь я и парочка Хранителей.

– С каких пор деньги стали темой обсуждения Хранителей? – я затянулся; даже был рад, что Уайт выбрал другую тему.

– А ты как думал? Твой дядя крупно проштрафился пару месяцев назад, его быстро нашли и помогли. Так незаметно купили всю Секретную Ложу,– Уайт рассмеялся своей шутке, капаясь в шкафах с медикаментами.

– Не понимаю… Неужели на Темпл нужна большая сумма денег?

– Огромная, Гидеон! Огромная. Или ты думаешь, многие тут находятся по доброте своей? Одна замена камня требовала столько вложений, а еще Россинни со своими тряпками, Джордано. Все они требуют денег и не малых. Вот! – Уайт с гордостью показал пачку лекарств. – Новейшее средство на рынке! Стоит баснословно! А уже у меня.

– А экономить не пробовали? – честное слово! Я не понимаю, почему я тут торчу и продолжаю поддерживать этот бессмысленный разговор.

– На чем экономить? На кофе с печеньями?

– Ну, продали бы сломанный камень. Часть хотя бы вернули.

– Нельзя, камень уже артефакт и находится в Хранилище на третьем этаже! А ты знаешь, как у нас Фальк любит соблюдать правила.

Я кивнул, хотя мог бы поспорить. Бессмысленно, все бессмысленно! На долю секунду я захотел уйти отсюда, но поняв, что если останусь наедине сам с собой, я точно вколю себе пустой шприц.

– И кто же нас скупил?

– Некая глава компании DroffNeb. Эта компания имеет акции многих предприятий по всему миру. Деньги текут к ним рекой. Под их рукой половина акций нескольких нефтекомпаний, сети закусочных, ресторанов, бутиков и прочих вещей, делающих нашу жизнь более разнообразной. – Уайт поставил стакан с водой передо мной и пачку синих пилюль. – Выпей одну, полегчает.

Я выпил. Но облегчения не почувствовал. Может нужно еще? Не одна? Сразу несколько?

– Подействует в течение минуты. Иди на элапсацию, а то Фальк закатит истерику.

Заторможено убрав футляр себе во внутренний карман пиджака, я медленно встал и направился к выходу.

– Гидеон! Бодрее. На женщинах мир не заканчивается, – донеслось мне в след. На женщинах – может и не заканчивается, а если убрать Гвендолин – моя жизнь закончится. Надо что-то делать , Гидеон, нужно решать… Я уже знал ответ, но слабый голос самосохранения, говорил не делать этого. Просто притвориться, что ничего не было, что это была просто ссора с разбитыми вдребезги вещами. Сердца? Какие сердца? Я ничего не знаю об этом. Не жалейте меня. Оставьте хоть гордость, как последнее утешение.

Я ждал в гостиной леди Тилни. Другой век, другие люди, всё тот же я. Не знаю о чем с ними можно говорить, когда в голове звучали голоса воспоминаний:

– Она вспомнила мужа? – тогда леди Тилни это спросила прямо в лоб из темноты кэба.

– Я любила его? – голос Гвендолин разрезает тишину моей квартиры, вспарывая меня и всё то, что я не хотел говорить, вспоминать и вообще что бы это происходило.

– Ну, давай! Сделай это, сделай ради нее, в очередной раз несись, ломая шею, ради спасения эгоистки Гвендолин Шеферд! Она ничего же не сделала ради тебя, ничего, и не сделает никогда! Почему же ты ей верен, как собака? – лицо Рафаэля искажено гневом. В следующую секунду я валю его на пол, схватив за горло, и хочу ударить в лицо. Но его зеленые глаза полны ужаса; я чуть не покалечил брата, наверное, единственного человека, кому я нужен и кто действительно любит меня. И вот отпускаю его и кидаюсь к стойке с зонтами и прочим, вытаскиваю клюшку для гольфа и ей начинаю разбивать рояль. Инструмент, словно живое существо, стонет, кряхтит, взвизгивает и звякает от боли, лопаясь струнами и скрежетом дерева. Парой ударов я выбиваю держатель для нот, на инструменте появляются глубокие вмятины и царапины. От моего безумия сила ударов становится исполинской, так что клюшка пробивает пару раз крышку рояля. Словно выбитые зубы, с брызгами щепок вылетают клавиши. Мне нужно уничтожить что-то постоянное, что-нибудь прекрасное, дарующее людям счастье. Моей жертвой стал рояль.

– Остановись! – это был нечеловеческий, исполненный боли и страха, крик Рафаэля, который все это время, лежа на полу, наблюдал, как я крушу инструмент.

– Bonsoir, Gédéon! – На пороге появляется рыжая хитрая леди Тилни. Улыбается мне. За ней показывается Пол. Без Люси.

– Я смотрю, нас вы не заставили себя ждать, а вот, судя по вам, времени прошло достаточно.

– Либо я бил слабо, – пошутил Пол. Но я не рассмеялся, а наоборот почувствовал, что ярость, гнев и боль поднимают ураган внутри меня, готовый снова прорваться и свести меня с ума, круша все, что попадется на пути. Видно, по моему лицу можно было что-то понять, раз Пол нахмурился де Виллеровской складкой на лбу. – Что-то стряслось?

Я чувствовал, что сжат, как пружина до предела. Нужно что-то сделать… Что-то сказать…

И меня прорывает поток слов, я говорю-говорю-говорю, главное – только не останавливаться:

– С момента нашей встречи прошло много времени. Пару недель. Я лежал в больнице после твоего избиения, но это чисто формальность. Сейчас все в порядке. Они ни о чем не догадываются. Я пришел к вам, чтобы вы замкнули временную петлю. Дело в том, что меня послали на встречу с графом Сен-Жерменом на бал в 1782 год. Я был один. Без… без Гвен.

Я замолк, прислушиваясь к ощущениям, когда произнес ее имя, собирая остатки, крошки себя самого, чтобы продолжить.

– Гидеон? – я видел краем глаза, как переглянулись Пол и Маргарет. Но было не до них…

– Меня послали без нее. Отправив с отчетом для Сен-Жермена, где подробно описывается, что Гвендолин пропала в 18 веке, что у нас не было времени заняться сбором крови, а также Уитмен приписал про портрет, чтобы граф уничтожил его. Когда я элапсировал на бал, то встретился с Гвендолин (Опять ее имя! Господи, дай мне сил!), которая сказала, что бы я замкнул петлю, чтобы вам рассказал всё, что произошло…

– Гидеон, с тобой всё хорошо? – Пол тревожно наблюдал за мной, медленно подходя ближе. А я, боясь сбиться с мысли, зажмурился и тараторил.

–Не знаю, зачем именно вам. Но думаю, вы в курсе. Гвендолин нужно будет появиться на балу в 1782 и не дать передать бумаги Сен-Жермену. На балу будет глава Альянса – Аластер, он клинком ранит Гвендолин. Точнее не он. Его слуга. Случайно, но ранит сильно. Кажется, у нее будет повреждена печень. Поэтому передайте, чтобы те, кто будет ждать на той стороне, подготовили оборудование, зажимы и прочее.

– Гидеон,– Пол тронул меня за плечо, а я повысил голос, практически кричал, а не говорил, хотя все и так на меня внимательно смотрели и слушали, не перебивая.

– Здесь, – трясущимися руками, нервно достал бумаги из внутреннего кармана, – Здесь подробный мой отчет о бале. Я там всё подробно описал. Теперь ваш ход, думаю, вы знаете, что нужно делать с ним и кому отдать. Но хочу попросить взамен этому отчету кровь одного из вас. Я солгал Фальку, что люди, избившие меня тогда, то есть для вас это вчера, уже расслабились и не ожидают моей элапсации в ближайшие пару дней. С помощью этого хода, я добуду кровь одного из вас. Мне нужна кровь.

Я вынул черный футляр со шприцами и раскрыл его, готовый дальше нести бог весть что, лишь бы не показывать истинных чувств.

– Остановись. Хватит! –прорычал мне Пол, сильно сжимая мое плечо и заглядывая в глаза. Я встречаюсь с ним взглядом и чувствую, как падает последняя стена, которую я тут так усиленно возводил, отгораживаясь от них. Пружину внутри меня взвинчено отпускает. И снова все горит и рвет невыносимой глушащей болью и гневом от несправедливости жизни: зачем она так со мной?

Глаза неприятно щиплет от слез.

– Вы всё знали. Вы всё знали и ничего не сказали! И там, в кэбе, просто спрашивали: как Гвен, как ее самочувствие?

– О чем ты, Гидеон? Я не понимаю, – Пол испуганно смотрел на меня, будто видел пред собой сумасшедшего.

– О том! Вы, вы спрашивали, – я ткнул пальцем в напуганную и шокированную леди Тилни, которая стояла статуей все там же, у входа в комнату. – Не вспомнила ли Гвендолин мужа? Было? Не молчите!

Я взревел на Маргарет, которая вздрогнула от испуга.

– Вы знали, что она вспомнит, что она выберет его! Не меня! Что она захочет вернуться! Вы нагло врали, используя мою любовь к ней! Вы все здесь сборище лжецов. Не лучше графа!

– Прекрати! – на меня орал уже Пол, потому что, пока я вопил на Маргарет, смахнул от злости чайный сервиз, стоящий на подносе, и тот с громким грохотом и звоном, рассыпался в осколки, разлетевшиеся по полу, к ногам леди Тилни. Де Виллер схватил меня за грудки и постарался своим напором оттащить в соседнюю комнату, но я сделал прием из крав-маги, и вот уже видел, как тело мужчины ровно по центру упало на стол, ломая его и круша. Услышал женский визг и крики.

Меня не остановить. Я бросился на Пола, пара ответных ударов и он сделал захват моей руки, уводя за спину с такой силы, что практически начал ломать. Я заорал, и снова попытался перебросить его через плечо. И вот уже откуда-то еще мужские руки схватили меня и скрутили. Меня оттащили в комнату. За дверями я услышал сонм голосов и шума, пока Милхаус крепко держал меня. В комнату влетела Люси. Маленькая, рыжая, беззащитная. Ее я тоже ненавидел, пока та, что приходится матерью моего Демона, не заглянула в глаза взглядом полного боли , сожаления, материнской заботы и любви.

Я обмяк. Милхаус отпустил, и я упал на колени. Плакал. Рыдал. Пока Люси нежно обнимала меня, прижав к груди, гладя по голове.

В детстве так меня успокаивала мама, когда я падал и разбивал коленки. Вырос. Уж лучше бы продолжал разбивать коленки, оставаясь не утешенным матерью.

– Не смогу… не смогу отпустить… я не могу без нее…

– Тшшш… Я знаю. Я всё знаю. Бедные, вы бедные. Как же вы запутались… Тшшшш…

Ее ладонь мягкая, нежная, она легла на мой лоб и с нажимом скользила по голове. Истерика отпустила меня. Но на ее смену пришла пустота. Внутри меня все было сожжено. В последний раз я так рыдал над трупом Гвен. Теперь оплакивал свой.

– Что мне делать, Люси? Что делать? Как жить дальше?

– Ты знаешь, что делать. Придется отпустить и ждать.

– Ждать? Чего? Мне уже нечего ждать.

– Как это нечего, глупенький! Ее, конечно же, ждать. Ведь пока есть надежда, можно жить и бороться. Знаешь, однажды, она сказала, что ты ее рыцарь, что из всех людей на земле только тебе она может доверить свое сердце и будущее. Что ты защищаешь ее даже сквозь толщу веков, ты ее Ангел Хранитель.