Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)

– Когда это было? Вы же только раз встречались…

– Это для тебя раз. Время – штука странная: для кого-то секунда – вечность, а для кого-то вечность секундой. Неужели ты так и не понял, что для путешественников во времени понятие «прошлое» не существует?

Я рассмеялся. Простая истина, жаль, что я ее понял только сейчас, когда 18 век собирается стать реальностью для моего сердца, которое там состарится и умрет, а я пустой оболочкой буду вынужден скитаться в 21 веке. И как говорит Люси, ждать, ждать и надеяться.

Я отпрянул от ее груди. Мы сидели на полу, ее голубое домашнее платье бессовестно являло мокрые пятна от моих слез.

– Что мне делать? – это был вопрос уже не философский. – Как мне ее отправить обратно?

– Ты же сам все знаешь. Просто нужен испорченный камень.

Я кивал. Она озвучивала то, о чем я сам догадывался.

Нервно сглотнув, сжал переносицу, чтобы снова убрать подступающие слезы, так как отчетливо осознал – это мне придется устроить побег Гвен, а не кому-то. Для начала нужно найти графа, узнать, что там все хорошо, чтобы Гвендолин была в безопасности.

Теплая рука Люси накрыла мое запястье и отняла от переносицы. Ее голубые глаза смотрели на меня с нежностью и заботой. В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, открыли, быстрые резкие шаги послышались за спиной. Рядом со мной остановился Пол.

– Вот, передай шприц Фальку. Скажи, что ты напал на меня и забрал кровь, – он протянул мне шприц, наполненный бурой жидкостью. Я поднял глаза и встретился с ним взглядом, он смотрел на меня со злобой и чуть презрительно. Кажется, его взбесил своим поведением. И снова желание врезать ему в лицо. Интересно, он когда-нибудь перестанет вызывать у меня это чувство?

Я забрал шприц и спрятал во внутреннем кармане. Отряхиваясь и поправляясь, встал с пола, помогая подняться Люси, которая была смущена появлением мужа и тем, в каком виде нас застал.

Позже, когда вернулся в 21 век и отдал ликовавшему Фальку кровь, я ушел из Темпла, чувствуя себя опустошенным. Мне нужно научиться, нет, не доверять людям, Гвен – так ты мне сказала на балу? Мне нужно научиться тебя ненавидеть, хотя бы толику, самую малость. Иначе, когда-нибудь в кабинете не будет доктора Уайта и шприц с пустотой станет последним моим безумием.

Стоя на мосту Миллениум, на этом странном сооружении, похожем на хребет динозавра, я подставил лицо ветру, ощущая, как стихия пытается меня сдуть, как развевает волосы и треплет одежду, как заполняет легкие, что тяжело вздохнуть. Вот так же и я был против потока времени, который пытался уничтожить меня и все, что мне дорого. Время казалось сбесившимся скакуном, чьи поводья я пытаюсь обратно схватить и направить его бег туда, куда нужно. Когда-нибудь меня сбросит под копыта, и он наступит, раздавив мою полую грудь, ведь сердце я уже потерял.

Достав телефон, открыл текст сообщения. Всего пара кровоточащих на сердце строк: «Я согласен. Всё устрою сам. Жди». Отослано. Смс, подобно путешественнику во времени, пролетело сквозь пространство над городом, прибыв и зажёгшись на экране телефона у девушки с черными, как смоль волосами, и голубыми сапфировыми глазами. Которые, наверное, тоже плачут, но, увы, не по мне.

Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/05/23/YAFMl.png

Музыка к главам Гидеона: http://vk.com/wall-64003689_2035

========== Бог мостов не строит. Гидеон и Бенедикт ==========

Я – есмь. Ты – будешь. Между нами – бездна.

Я пью. Ты жаждешь. Сговориться – тщетно.

Нас десять лет, нас сто тысячелетий

Разъединяют.– Бог мостов не строит.

М. Цветаева

Джозеф вошел в комнату, в которой стояла темнота и вонь, но это уже было привычно. Громко стуча сапогами по деревянным скрипучим половицам, он прошел к окну и снял заслон. Яркий дневной свет потоком хлынул в комнату, высвечивая всю убогость обстановки. Прошло уже два месяца с трагедии в Манор Хаус, а становилось только хуже. Граф пил, не просыхая, увязая иногда в трактирах, где происходила очередная драка. Вот вчера он его нашел в трактире «Собака и петух», когда дочь трактирщика Марианна прибежала к нему и сказала, чтобы тот увел Бенедикта. Марианна спрятала, напившегося вдрызг, графа в подсобке, чтобы тот не начал нарываться на зашедших в таверну солдат. Именно там, среди мешков солода и муки валялся остаток того, кто когда-то был одним из самых завидных женихов и уважаемых людей Британской Империи.

Хорошо, что рожу не набили вчера, а то гость совсем не узнал бы его.

На вонючей куче тряпок валялся в похмельном беспамятстве граф Бенедикт Бенфорд II.

– Проходите сюда, милорд. – Джозеф, не обращая на ужас в глазах пришедшего и поднесенный к носу рукав, чтобы не вдыхать смрад этой комнаты, метнулся к кувшину с водой и выплеснул его содержимое на спящего. Поток самой отборной ругани донеслось в ответ. – Граф вчера много выпил. Он вообще очень много пьет с… сами знаете, каких пор.

– Милорд, к вам гость пришел, – Джозеф практически заорал на весь дом, обращаясь к Бенфорду.

– Джозеф, сукин ты сын, скотина этакая, как посмел так разбудить? И какой гость еще явился? Я же сказал, что никого не принимаю. Если это только не сам дьявол по мою душу.

– Боюсь, что сам, – донесся молодой голос мужчины.

Бенедикт кряхтя, пытаясь справиться с собственным телом, повернулся к окну, жмурясь и мыча от головой боли. Только через пару секунду он понял, кто стоит у входа в комнату.

– Ты! – это был крик на выдохе, стон через все существо графа. Кажется, действительно преисподняя решила забрать его душу, раз прислала одного из главных бесов кошмара Бенфорда. Он сделал заторможенный рывок с кровати и вместо того, чтобы встать, он неуклюже бухнулся на грязный пол, на котором в разброс валялись осколки и целые бутылки, справа у стены лежала шпага – именно к ней было сделано неуклюжее движение графа. Это было не смешно, это было ничтожно и жалко для такого мужчины, коим он был когда-то.

Де Виллер стоял и думал в ужасе и омерзении, что перед ним разыгрывается потеря человеческого облика, он видит самое дно, в которое скоро сам упадет. Теперь, взглянув со стороны, Гидеон понимал, что постарается так не опуститься, но всё равно тьма настигнет и его.

– Джозеф, помоги хозяину прийти в себя, – холодно и безразлично обратился он к слуге, который с жалостью и омерзением смотрел на Бенедикта. – Бенедикт, у меня к тебе разговор. Серьезный. Касается Гвен… Шарлотты.

Стон прокатился со стороны графа, будто Гидеон только что ударил его под ребра с ноги. Он сидел на коленях, скрючившись и уткнувшись лбом в пол. Кажется, его бил озноб. Он поднял на де Виллера полный ненависти и муки взгляд черных обжигающих глаз. Его волосы были сальные, сильно отросшие, как и появившаяся борода. Гидеону он напоминал обычного лондонского бомжа, но никак светского человека галантного 18 века.

– Ты! – и снова этот крик на выдохе, – Не смей, слышишь, называть ее имени! Из-за тебя я не смог по-человечески ее похоронить. Оплакиваю пустую могилу. И ты смеешь называть ее имя?

Он снова застонал, но уже от физической боли, сжав со всей силы свои виски – похоже, у него сильно болела голова. Но вот секунда, и снова пронзающий ненавидящий взгляд, будто трезв.

Бенедикт, гордо вскинув подбородок, стоял на коленях – так люди храбрятся перед тем, как положить свою голову под топор палача. Кажется, ненависть была отличным средством от похмелья, видно, как с каждой секундой это чувство росло и давало графу силы. Теперь де Виллер лицезрел в нем того, кого так же ответно ненавидел, того, кто был достойным соперником, того, кому проиграл свою жизнь.

– Стоишь тут чистенький и гордый. Забыл уже, как на коленях ползал у меня и умолял отдать ее? Я, смотрю, ты не сильно страдал? Видно, зря отдал, – дальше на де Виллера обрушилась череда таких ругательств, от которых покраснели бы даже самые развратные шлюхи Лондона. Гидеон стоял, не двигаясь, будто вросший в землю, и чувствовал, как кровожадное чувство, подобно зверю, толкает его растерзать графа, разбить ему лицо, сломать шею, вскрыть брюхо. Но стоял и просто смотрел ненавистью в ответ ненависти.

– Заткнись, – тихо прорычал де Виллер. – Заткнись и слушай меня. Я пришел поговорить о Шарлотте, потому что она жива и здорова. Она выжила после резни и выбрала тебя. Не меня, а тебя. Так что приходи в себя, умойся, переоденься, я жду тебя на улице.

Де Виллер кинул какой-то квадрат листа на пол Бенфорду и, развернувшись на каблуках, вышел на улицу, оставив соперника в смятении и непонятных чувствах.

– Я хоть не люблю этого графа Велидера и не понял о чем он, но все-таки граф прав: господин, пора вам вспомнить о себе и привести в человеческий вид.

Велидер ушел, а Бенфорд все еще сидел на коленках, только уже ссутулившись, будто на его плечи рухнул весь мир. Он так и не понял, что сказал Гидеон. Шарлотта жива… Возможно ли? Нет. Ее сердце не билось. Он помнил. Словно пытаясь отойти от страшного сна, устало потер ладонями лицо. Оглядев свою темную затхлую пещер, где он пытался стойко убить себя джином, он, наконец-то, обратил внимание на то, что кинул ему де Виллер. Это был какой-то лист с цветной картинкой, который блестел, как водная гладь. Дрожащей рукой граф поднял его и обомлел: с картинки на него смотрела она и улыбалась своими незабываемыми голубыми глазами. Что за чудесный художник мог так реалистично изобразить ее? И словно, ее голос зазвучал рядом…

– Как? В будущем не пишут портретов? А как же вы память о себе оставляете потомкам?

– У нас с этим все намного проще! – она засмеялась своим переливчатым смехом. – Мы снимаем себя на специальный аппарат, а потом печатаем картинки. Так составляются целые талмуды альбомов, которые нужны лишь затем, чтобы подкладывать под сломанную ножку стола, чтобы не шатался, или дверь припереть, чтобы не закрылась от сквозняка. Смотри!

Она включила свой «телефон» и показала картинки…

– Фто… фтография, – запинаясь, произнес граф, воскресив из памяти название такой картинки, нежно проведя кончиками пальцев по блестящей, как стекло, поверхности. – Джозеф, принеси мне воды. Много воды, и свежую одежду с бельем… Пора узнать, что этому ублюдку нужно от меня.

Гидеон сидел на скамье внутреннего двора, где прямо посередине улицы, расхаживали куры и гуси. На улице стоял конец марта 1758 года, который был очень теплым, и на улице вовсю зеленело и цвело. К удивлению де Виллера, графа найти оказалось не сложно. Он думал, что придется долго выискивать и наводить связи, в итоге, нашел его практически сразу, стоило ему заглянуть в его Лондонский особняк, где ему и сказали, что граф сейчас снимает простой крестьянский дом у своего слуги Джозефа, ни с кем не общается и прекратил все свои дела.

Честно, Гидеон был готов ко многому, предполагая, что Бенедикт скорее спивается или подсел на опиум, но одно дело предполагать, другое – видеть своими глазами. Ему не было жалко его, потому что сочувствовать можно тем, кто не вызывает ненависти. А Гидеон люто ненавидел этого мерзавца в данную секунду, так как он собственноручно отдает ему свой смысл жизни, оставляя прозябать себя в одиночестве и пустоте. Но иначе поступить не мог, Гидеон не мог отослать Гвендолин в незнакомую дату и местность, не удостоверившись, что ничего ей не угрожает, что ее ждет здесь нормальное существование. То, что он сейчас совершал ради Гвен, было подобно рытью могилы для самого себя.

Де Виллер усмехнулся тому, как фортуна явно любила этого сукина сына Бенфорда: мало того, что он забирает себе Гвендолин, так судьба, словно специально, выманила всех главных Хранителей из Темпла после прыжка в 1912, оставив на пару дней в стенах Ложи Шульца, доктора Уайта и некоторых Хранителей второго круга. Даже Сен-Жермена-Уитмена не было… Все уехали куда-то навстречу с инвесторами и спонсорами этого Клуба Путешественников во времени.

Именно Шульц и помог Гидеону с поисками графа и прыжками в прошлое, когда Бриллиант наплел ему с три короба, зачем ему понадобилось в 1758.

Из дома слышались шаги, стук, голоса. Пару раз выбегала и забегала служанка, неся в руках ведра с водой. Видно фотография Гвендолин подействовала и граф «прихорашивается» к их главному разговору всей жизни.

Боль в сердце снова стала сильнее и заныла, хныкающим ребенком, нежелающим расставаться с самым дорогим. Гидеон постарался мысленно успокоиться и занять себя более оптимистичным. Возможно, когда-нибудь боль не будет столь острой, он постарается принять и полюбить ее, приняв, как часть воспоминаний о жившей некогда рядом с ним Гвендолин Шеферд, Гидеон постарается обернуть любовь в некий холодный факт биографии, возможно даже найдет себе девушку, заведет семью, но до этого будет еще очень далеко и долго. А пока он старался заострять свое внимание на том, что Гвендолин – эгоистка, любит другого, а его никогда не любила: всё это мелкие занозы, слабые потуги, чтобы постараться возненавидеть ее, как обычные парни ненавидят тех девчонок, которые предпочли им других. Получалось, скажем так, плохо, но в такие минуты боль была вязкой, черной, слепой, а не убивающей тоской и безнадежностью.

– Ну? – Бенфорд стоял в легкой батистовой, свежей рубашке. Волосы были мокрые, но чистые. Лицо тоже приобрело свежесть, несмотря на отросшую бороду. Теперь Бенедикт действительно напоминал самого себя, не смотря на болезненную бледность и похудевший вид. – Так о чем ты хотел поговорить?

– О Гвендолин.

– О Шарлотте, – поправил его с ненавистью Бенфорд, прошипев так, словно еще мгновение и он вонзит в Гидеона шпагу в сердце по самую рукоять.

– О Гвендолин, – с упрямством бесстрашно произнес Гидеон. – Здесь слишком много ушей, а имя Шарлотты слишком уж напоминает имя вашей погибшей супруги.

Бенедикт сделал какое-то нервное странное движение, будто хотел развернуться и уйти или ударить чем-нибудь де Виллера – Гидеон так и не понял, отметив тремор рук у графа после похмелья, хотя выглядел тот так, будто не он сейчас вывалился из кровати на пол.

– Тогда пройдем в дом или в трактир?

– Нет, я не располагаю большим количеством времени, чтобы шататься с тобой по трактирам, а в дом не пойду, ибо воняет там, как в сточной канаве. Да и тебе полезно побыть на воздухе. Протрезветь…

Граф выслушал речь с плохо скрытой злобой, после чего решил, что ничего страшного, если они посидят тут, на скамье, тем более уличный воздух и вправду проветривал и освежал. Он плюхнулся рядом с Гидеоном и уставился на него, отметив про себя, что молодой человек не особо-то выглядит счастливым и отдохнувшим.

– Итак, – де Виллер специально взял тон, будто пересказывает лекцию, отдаленные холодные факты, когда внутри все клокотало и ревело. Напустить безразличие – это был его конек. – После резни в Манор Хаусе, как ты помнишь, я забрал тело Гвендолин обратно домой в 21 век…

Граф нервно заерзал, после чего, не найдя ничего лучшего для выхода своего негатива, с жутким хрипом харкнул себе под ноги, будто не он был воспитан по лучшим традициям дворянства 18 века.

Гидеон проследил всё это действие с холодной отрешенностью, понимая причины его нервозности, после чего опять продолжил:

– Как я уже сказал, я забрал тело Гвен обратно домой в 21 век. По возвращению, нас встретили Хранители Темпла. Как оказалось, невероятным образом, если не назвать это чудом, Гвендолин оказалось живой, словно в нее не попадала пуля мушкета. Не хочу строить версий по этому поводу, но факт остается фактом – Гвендолин оказалось живой, но в бессознательном состоянии, в котором она пробыла пару недель, а затем и вовсе очнулась. Единственным последствием от резни оказалось, что у нее пропала память. Чтобы не травмировать, мы ничего ей не говорили, ждали, когда она сама вспомнит всё. Недавно она вспомнила тебя, – здесь Гидеон почувствовал, как дрогнул его голос, когда он так старательно делал его ровным и неэмоциональным, чтобы не выдать всё то, что внутри него горело и сжигало, специально упростив версию произошедшего за последние полтора месяца. – Она вспомнила свою жизнь в 18 веке и желает вернуться к тебе.

Он замолчал, ожидая хоть что-то со стороны графа. Не выдержав повисшую паузу, он обернулся на него: Бенедикт сидел, широко распахнув свои глаза, глубоко вдыхая. Всё в нем говорило одно – шок. На короткий миг, Гидеон встревожился, что Бенфорд либо не слушал его, либо повредился умом, а сумасшедшему отдавать Гвендолин не входило в его планы.

– Ну, скажи хоть что-нибудь!

– Что?

– Как я рад. Моя жена жива. Мы скоро будем вместе. А ты де Виллер катись к черту! – Гидеон говорил будто шутя, но злобно улыбаясь, хотя внутри все кровоточило от боли.

– А ты де Виллер катись к черту… – глухо повторил Бенфорд. После чего на его лице наконец-то промелькнула живая эмоция: ужас, боль и радость – всё одновременно. Он громко вдохнул и схватился за голову, запустив свои пальцы в волосы, наклонившись вперёд, будто его тошнило. Через несколько мгновений он спросил, все также согнувшись и поддавшись вперед, уткнувшись взглядом в землю.

– С ней всё хорошо сейчас? – этот простой вопрос любящего мужчины обезоружил Гидеона. Теперь в парне говорила горечь и усталость.

– Да. Жива, здорова, все так же язвит и шутит.

– И она хочет вернуться ко мне?

– Да.

– Насколько?

– Навсегда… – в горле стоял ком, слезы подступили к глазам, и чтобы их не показывать, Гидеон отвернулся, будто плющ на стене был намного интереснее разговора.

– И когда?

– Скоро, но для этого тебе нужно кое-что сделать. – Бенедикт посмотрел на Гидеона, тот, почувствовав взгляд, повернулся к нему. – Ты же сам понимаешь, что это непросто сделать ни тебе, ни мне. Я делаю это тайно: сломаю хронограф ради нее, чтобы она не могла вернуться. Я сильно рискую, Бенедикт, не только собой, но и ей, поэтому я хочу удостовериться, что ты обеспечишь ей безопасность.

– Конечно, я сделаю всё, что ты попросишь.

– Хорошо. Во-первых, прекращай пить и приведи себя в порядок. – И снова для Гидеона колкий ненавидящий взгляд. – Во-вторых, найди гостиницу или дом, где-нибудь на окраине на первое время. В Манор Хаус не возвращайся, как и в Лондонский особняк, лучше продай их. Сен-Жермен будет следить, да и много людей помнят Гвендолин и удивятся, когда мертвая воскреснет и будет ходить, как ни в чем не бывало, едко шутя и оттачивая свой сарказм. Понятно?

– Да, это понятно. Что еще?

– Как только она появится тут, постарайся в краткие сроки увезти ее из страны. Чем дальше от Сен-Жермена, тем лучше. А теперь еще – самое важное! Слушай внимательно: забери у Гейнсборо ее портрет и вместе с дневником отвези в мужской монастырь в Германию, в Бремен. Монастырь Святого Марка. Повтори!

Бенфорд беспрекословно повторил за ним.

– Но зачем?

– Если ты не сделаешь этого, ты не замкнешь временную петлю. Не буду объяснять, как портрет связан с Гвендолин и всей этой историей, но, если ты это опустишь и не выполнишь, то ты поменяешь историю. Гвендолин в тот же миг умрет у тебя на руках.

– А как я узнаю, что именно сегодня это надо сделать?

– Не знаю. Но сделать надо. Думаю, ты сам поймешь когда. И чем раньше ты это выполнишь – тем лучше. Уяснил?

– Да.

Гидеон понимал, что до конца пребывания в этом времени осталось несколько минут, собственно он сделал всё, что хотел.

– Я даю тебе несколько недель на подготовку: на продажу домов, поиск гостиницы, подготовка к свадебному путешествию… – Де Виллер снова почувствовал себя уничтоженным. Но скорбеть – не было времени. – Запомни дату и время: 5-го апреля в час ночи будь в алхимической лаборатории Темпла. По хроникам там не должно никого быть, а граф будет во Франции. Это сводит риски на минимум – столкнуться с ним и с алхимиками. Сможешь пробраться в Темпл?

– Да. Я знаю черные ходы.

– Тогда отлично. Жди Гвендолин 5-го апреля в час ночи. Меня с ней не будет, к слову. Так что прихвати для безопасности шпагу и Джозефа.

Гидеон встал со скамьи, чтобы распрощаться с графом, которому он передаст свое счастье и будущее. Тот уже не смотрел на него с ненавистью, в его взгляде читалась благодарность и сопереживание. «Вот только жалости от него не хватало», – пронеслось в голове Гидеона.

– Побрейся, выглядишь, как мужик из деревни, – не выдержал парень, чтобы хоть как-то сбить это гнетущее молчание. Граф беззвучно рассмеялся, смущенно ощупывая пальцами свою бороду.

– Провожать не стоит. Дорогу найду сам. Прощайте граф Бенфорд, – Гидеон встал и протянул руку для рукопожатия, понимая, что так поступает низшее сословие, а никак не дворяне. Но сейчас не до этикета. Они с Бенфордом, как два военных товарища, прошедших ад и смерти. Достойно, чтобы уважать друг друга и просто пожать руки, как братья.

Граф понял, что Гидеон не собирается оскорбить его, протягивая руку – это жест от чистого сердца, без рангов и сословий. Он также чувствовал и понимал, что видит юношу в последний раз в своей жизни, что тот уйдет, оставшись в памяти, как достойный соперник, как безумец, как влюбленный юноша, как тот, чье сердце жены билось в ответ на любовь де Виллера. Он всегда думал, что Гидеон украдет у него Шарлотту и будет с ней счастлив, что все-таки она выберет его, а никак не иначе.

– Пообещай мне, – голос де Виллера был глух, как у умирающих людей.

– Что? – граф уже интуитивно знал, о чем его попросит Гидеон. Он сам хотел просить это когда-то…

– Что сделаешь ее счастливой, что будешь защищать ее и быть всегда рядом… Как там? И в радости, и в горе? Много не прошу. Не хочу знать, что отдаю её тебе, если она будет хоть день несчастна. Я тебе этого не прощу никогда. Сделай ее счастливой, Бенфорд!

– Обещаю, – они смотрели друг на друга, осознавая, что сделка по продаже душ завершена, что они только что поменялись местами: один готов стать самым счастливым человеком на свете, а другой, чтобы уйти во тьму и боль одиночества.

Граф видел, как мученическая горькая улыбка расплывается на красивом лице Гидеона. Через секунду воздух словно наэлектризовался, а сам юноша засветился яркими огоньками. Такое он видел, когда Шарлотта исчезала перед ним, только там были красными звездами вспышки. И вот словно воздух расширился и затем сжался в одну точку, поглощая собой молодого человека.

Исчез…

Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/05/23/lDebR.png

Приглашаем в нашу группу по фанфику http://vk.com/begvremeni

Музыка к главам Гидеона: http://vk.com/wall-64003689_2035

========== Прощай. Гидеон ==========

– Прощай! – Как плещет через край

Сей звук: прощай!

Как, всполохнувшись, губы сушит!

– Весь свод небесный потрясен!

Прощай! – в едином слове сем

Я – всю – выплескиваю душу!

М.Цветаева

Сегодня по совету Уайта я решил напиться, когда сделал последние дела по подготовке отправления Гвендолин в прошлое. Завтра днем свершится жертвоприношение в пустыне, я, как Авраам, буду класть на заклание свое сердце и свою любовь.* Жаль, только Ангела не будет, который всё остановит и вернет с лихвой.

Дверь открылась, и я услышал, как Рафаэль пришёл домой. Через секунду раздался отчетливый вздох. А я все так же лежал на диване и курил. Рядом на полу стояла бутылка виски.

– Ты все-таки сделаешь это?

Я кивнул, глядя в его злые на меня глаза – сердится.

– Знаешь, мне тебя уже даже не жалко. Вы с Гвендолин составляете отличный тандем мазохиста и садиста. Я вот только одного не пойму, – он нахмурил лицо, будто пытался решить сложную математическую задачу. – Почему именно она? Почему ты так завис на Гвендолин? Ты уж извини, но она не суперкрасавица и, по мне, в ней нет ничего такого, чтобы заниматься саморазрушением. Поздравляю, ты заслужил право называться самым отпетым дураком в нашей семье! А еще на меня наезжал с экстремальными видами спорта.

Я слушал его и даже отчасти понимал, что он прав, но неужели Рафаэль не видел всей картины в целом?

– Ты никогда не думал, что наша семья имеет дефект в генах?

– Если ты про путешественников во времени, то я давно вас считаю генетическими мутантами. – Рафаэль устало присел на подлокотник дивана и грустно уставился куда-то вдаль, куда-то за пределы этой комнаты.

– Я не об этом. Ты никогда не думал, что все де Виллеры сумасшедшие в отношении женщин Бёргли*? Именно они на нас действуют, как красная тряпка для быка. И если мы не сходим с ума из-за них, то все равно влюбляемся.

– Не знаю, – Рафаэль пожал плечами все также, смотря вдаль и теребя лямку от школьной сумки. – Я вот не влюбился в Гвендолин. А уж Шарлотта вообще рвотный рефлекс вызывает… Так что вряд ли это объясняет твою зависимость от Гвен.

– А я наоборот вижу, что это объясняет, – я сделал глоток, чувствуя, как жжет горло и грудную клетку: только не понятно это алкоголь или мои пьяные признания? – Когда впервые увидел Гвен, я повел себя по-хамски и грубо. Злился, что она стала моей напарницей, а не Шарлотта, что все труды были зря… Знаешь, я только недавно до конца понял, что на самом деле тогда ощутил впервые увидев ее. Страх. Неосознанный, непонятый, слабый голос страха.

Рафаэль удивленно уставился на меня, а я продолжил.

– За всеми чувствами злости, ненависти, вешания на нее ярлыков, что она посредственность и серость, я тогда отчетливо понял, что именно Гвендолин нас погубит. И не потому, что она ничего не умеет и не знает. Наверное, я уже тогда ее любил и ждал всю жизнь.

– Эй! Хватит. Ты просто пьян и несешь слащавый романтический бред про мутацию и генетическую любовь. – Рафаэль несильно стукнул кулаком по моей ноге. – Соберись, тряпка.

–Почему бред? Смотри! Если убрать меня и Гвен, то, сколько де Виллеров чуть не женились на Бёргли, а сколько было влюбленных! Ты видел, как Фальк пялится на мисс Шеферд? Рафаэль, у них точно что-то было по молодости и между ними это никуда не делось! А Пол? Этот так вообще переплюнул нас всех! На самом деле он самый счастливый и несчастный из нас. Он всё поставил на кон, чтобы быть с Люси: украл хронограф, живет в начале века, он даже дочь свою отдал на воспитание другим людям!

– Дочь? – Рафаэль удивленно смотрел на меня. Merde! Я забыл, что он ничего не знает.

– Дочь. У Пола и Люси есть дочь. А Фальк даже не знает об этом. Поздравляю тебя с новообретённой кузиной.

– И где она? Что с ней стало?

– Где? Пока здесь. Но завтра в час дня всё изменится, и наша кузина прыгнет в прошлый век в объятия своего несравненного графа Бенфорда.

Я залпом выпил стакан виски, наблюдая эффектом от сказанных слов. Глаза Рафаэля напоминали совиные – круглые и ошалевшие.

– Гвендолин? Гвендолин – дочь Пола и Люси?

– Да. Сам относительно недавно узнал. Кстати, об этом знаю только я, ну теперь еще и ты. Так что не проболтайся своей драгоценной Лесли…

– Обалдеть! Ну, вы даете, ребята! Вам самим жить не страшно с такими заворотами истории?

Я невесело рассмеялся и вкратце рассказал историю рождения Гвен и временную петлю, которую совершили ее родители. Всё это напомнило о другой петле, которая будет в будущем и которая уже была: бал 1782 года, где на меня смотрели влюбленные в меня глаза Гвен. Я не знаю, как она окажется там и когда, если я ее отправлю завтра в 18 век. Но мне чертовски надоело строить догадки и предположения. Отдаюсь судьбе и поплыву просто по течению. Хочет она жить в 18 веке – пожалуйста, устрою и буду делать все возможное, чтобы она там осталась на всю жизнь. А пока я хочу лежать на диване и упиваться вдрызг, не жалея никого: ни себя, ни Гвен, ни мое сердце.

Рафаэль закурил вместе со мной, переваривая услышанное.

– И Фальк не знает?

– Нет.

– И я хочу, чтобы не узнал. Понятно? Не смей болтать об этом. Особенно Лесли.

– Не буду. Тем более с Лесли я поругался.

– Сильно?

– Похоже да.

– Из-за чего, позволь поинтересоваться? Она опять короткую юбку надела или снова предпочла Питера Паркера?

– Из-за тебя, – он поморщился и отвернулся. Ясно. Наверное, обсуждали нас с Гвен.

– И что же я такого сделал для вас? Она посчитала меня интересней? Я всегда вызывал интерес у девчонок больше, чем ты…

– Я сказал, что Гвендолин ведет по отношению к тебе, как капризная дура и последняя эгоистка.

Я почувствовал, как мои зубы скрежетнули от злости.

– Надеюсь, Лесли тебе дала по роже за это.

Даже сейчас, я все еще защищал Гвендолин. Ну, когда наступит отрицание ее? Когда я начну ненавидеть?

Рафаэль хмуро закивал, закусывая губу и отворачиваясь.

– Я не понимаю, почему вы так ее оберегаете? И, наверное, никогда не пойму…

– И не надо. Рафаэль, оставайся просто мне братом, я большего не прошу. Я не хочу, чтобы мои поступки оттолкнули тебя от меня, как Фалька от Пола.

– Обещаю. Обещаю быть тебе братом всегда.

– Вот и отлично.

***

Когда она родилась, то сломала систему своим существованием. Само появление уже было чудом: ломала бессмертие Сен-Жермену, ломала мою жизнь, ломала привычное вчера-сегодня-завтра, ломала саму себя. Программисты назовут ее ошибкой в системе, верующие – чудом, я – Гвендолин.

Я мчался к ней домой, взяв мотоцикл у Рафаэля. Сердце бешено отстукивало свои последние осмысленные удары, вторя безумной скорости байка. Сначала я не хотел ехать за Гвен, отделавшись смс «приезжай к часу на элапсацию», но мысль, что сегодня последний день, где есть я и она в одной реальности, и что больше я ее не увижу, ломала всю мою гордость и попытки отстраниться. Всё было приготовлено – я вырыл себе могилу, а сейчас точил нож.

Вчера вечером перед тем, как напиться, я сделал последние дела: собрал нужные бумаги, лекарства и добыл рубин.

Да уж. Оказалось, что добыть рубин намного проще, чем пробраться к хронографу или выкрасть пациента из больницы. На третьем этаже его поместили во вторую секцию хранилища, где доступ имели лишь путешественники и Ближний круг – очень безответственно с их стороны. Я бы спрятал в третью секцию, в ту, к которой имеет доступ только Фальк, чтобы не было искушения у какого-нибудь влюбленного психа выкрасть камень ради девушки, чтобы вернуть ее в прошлое.

– Профессор Шульц?

– Гидеон? – он стоял возле входа в хранилище и удивленно на меня смотрел.– Я смотрю, мы с вами стали часто сталкиваться в Темпле. А ведь раньше мы даже друг друга не знали, будучи в одном здании.

Он засмеялся, удивленный превратностями судьбы. Я замялся, не находя в этом ничего интересного: бывает такое, я бы даже сказал, бывает и не такое.

– Что вас сюда привело?

– Да так. Один предмет нужен. Дядя забрал мой персидский кинжал. Я понимаю, что он принадлежит Ложе, но я очень привык к нему. Очень хороший кинжал. Оружие удобное. Такое сейчас не делают…

– Кинжал? А зачем вам кинжал? – я пытался придумать новую ложь, взамен правды, что в последний раз этим кинжалом я открывал банку анчоусов, а еще что на самом деле он вовсе не нужен. Мне нужен камень, который хранился в сейфе.