Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 42 страниц)

Дверь автомобиля открылась, и вот сначала показалась одна женская нога, обутая в изящный ботинок на высоком каблуке, потом вторая, рывок, и вот взметнулись черные длинные волосы от порыва ветра. Сначала в профиль, затем в анфас, и она улыбается ему, снимая черные очки и являя миру свои небесно-голубые глаза.

Он стоял, чувствуя, как мир кружится перед глазами, как земля уходит из-под ног. Вздох был незаметен и не ощутим, будто тело отделилось от души. Гидеон зажмурился и, словно пытаясь прийти в чувство, мотнул головой, в ушах своей пульсацией звенела и громыхала кровь. Он снова открыл глаза, а она продолжала на него смотреть любящим взглядом. Гидеон этот взгляд узнал бы из тысячи, такой же, что был на балу в 1782. Неужели он сошел с ума? Или умер? Как такое возможно? Ведь он только что похоронил ее в истории, глубоко пряча свою любовь и воспоминание в сердце, как единственное, что давало ему жить.

– Гвен, – это не он, это все его губы сами прошептали ее имя, выпустив из сердца имя своего Голубоглазого Демона. – Гвенни…

Она пожала, как маленькая девчонка, плечами, мол, «Всего лишь я. Кто же еще, де Виллер?».

Иллюстрация к главе:

http://radikall.com/images/2014/06/05/Up5b0.png

========== Варианты будущего. Гвендолин ==========

Прошлое – самое пугающее из всех вариантов будущего.

Давид Фонкинос. Наши расставания

Я смотрела на него, стараясь насладиться каждой секундой. Вот он здесь, не картинка и не мимолетное воспоминание, а человек во плоти. Бледный, измученный, но именно таким я его и оставила, чтобы тут же вернуться.

Мне хотелось кричать.

«Я помню тебя!»

Но слышал ли он меня?

«Я тебя вспомнила».

Он «вгрызался» в мою память точно так же, как когда-то Бенедикт. Резкой болью, яркостью чувств и осознанием глупых ошибок, что я совершила, ломая на своем пути все то, что должна была хранить в целости, потому что только это и держало меня на плаву все это время.

Но мы молчали. Всю дорогу до ближайшего кафе, и вот уже пятую или шестую секунду с тех пор, как официант взял у нас заказ и ушел восвояси, на ходу напевая такую символичную для меня «Carry on my wayward son».

Наконец-то он не выдержал и взорвался точно часовой механизм.

– Как ты здесь оказалась?

Он скрестил руки на груди, защищаясь от меня, и стал ждать моего ответа, в то время как я совершенно не знала, как ответить, с чего начать и как успокоить бешено колотящееся сердце. Я столько раз представляла этот разговор и что в итоге? В итоге я потерялась в датах.

– Приехала на такси? – неуверенно предположила я. Как так получилось, что весь прожитый опыт так и не научил меня не пасовать перед этим человеком? Столько хрупких костей и только сарказм – единственная моя защита. Он закрыл глаза, стараясь совладать с гневом, что, как всегда, накатывал на него волнами, а я смотрела на него, стараясь успокоить зарождающуюся внутри меня панику.

– Помнишь ту ночь, в Манор-Хаусе? Пожар, – я протянула к нему руку, но тут же ее одернула, понимая, что совершенно не имею на нее право.

– Лучше, чем мне бы хотелось, – ответил он, так и не открывая глаз. Мне хотелось кричать, но мое разбитое сердце было целым только в минуты спокойствия.

– Тогда ты должен помнить, что та пуля разорвала мои легкие. Я умерла, мое тело начало холодеть, теряя все больше крови, что больше не могла циркулировать по венам.

И заставляла меня смотреть на мое тело из пустоты, запечатав в моей памяти эту вечную муку – крики боли и грохот падающей крыши, не выдерживающей напора огня и дождя.

– Нет, нет, это не так, ты не умерла, ты была живой, – запротестовал Гидеон, и его ресницы взметнулись вверх, оголяя передо мною всю красоту зеленых глаз.

– Ты знаешь, что это не так.

Мое сердце не билось в течение десяти минут. Такое трудно стереть из памяти.

– Тогда я не понимаю.

– Нет, понимаешь. Просто не хочешь верить, – я пожала плечами, потому что понимала, какого это – узреть столь чудовищную правду лицом к лицу. Только я оказалась к ней ближе. Ровно на шаг от ворот ада.

– Ну же, Гидеон. Правда так близка! – но он отвернулся, не желая слушать меня, такую потерянную и глупую, – Вот почему Сен-Жермен так отчаянно хотел меня убить. Вот почему он не мог смириться с моим существованием. Он испробовал столько способов, чтобы стереть меня с лица земли, он…

– Нет, нет, нет, я не верю, не хочу верить, – Гидеон мотал головой из стороны в сторону, но у меня больше не было сил отмалчиваться и скрываться. Вся жизнь упала мне на плечи и давила к земле, и я отчаянно хотела от нее избавиться.

– Никто не вернул Рубин на место, образумив взбалмошную девчонку, никто не помог вернуться мне в 21 век. Я прожила с Бенедиктом долгую и счастливую жизнь, пока его сердце не остановилось, оставив меня в глубине 18 века, хотя мы обещали друг другу умереть в один день, – мой голос сдирал пленку тишины и невыносимой неразрывности времени. Вот она я – парадокс, нарушивший все теории физики и биологии, умирая, воскресая, меняя историю. Я почти кричала, совершенно не волнуясь о том, что меня могли бы услышать повара и официанты. Никто бы не поверил моим словам, если даже, посвященный в тайну Ложи, Гидеон смотрел на меня сейчас как на преступницу, будто я провинилась в чем-то.

Я лгала смерти, убегая от нее у самого порога то ли ада, то ли рая.

Но я никогда не хотела лгать Гидеону.

– Бессмертие – не такой уж и славный подарок судьбы.

Его выдох словно недолгая остановка сердца. Он молчал и, кажется, даже перестал двигаться. Потому что правда обрушилась на него, как волна в бушующем море. Та, правда, которую он так долго и старательно избегал.

Молчание затянулось. Официант пришел как раз вовремя, поставив перед нами две чашки эспрессо, и, тут же ретировавшись в подсобку, оставил нас здесь, в кафе на Флит-Стрит, в совершенно пустом и одиноком, как и мое сердце. На что же я рассчитывала, когда шла ему навстречу? Сколько лет мне понадобилось, чтобы понять его? Глупо рассчитывать, что он прошел весь этот путь вместе со мной за час в его времени.

Мы добрались до общей точки.

И эта точка стала молчанием.

– Бессмертие? То есть ты хочешь сказать настоящее бессмертие? И тебе… 254 года? – он судорожно сглотнул, явно стараясь справиться даже не с правдой, а с иронией.

Я рассмеялась, понимая, как глупо это все выглядело – настоящее бессмертие.

– 271, если быть точной.

16 лет с 1994 года и 239 начиная с 1757 года, не считая нескольких месяцев в 2012.

– Как такое может быть? – он мотал головой из стороны в сторону, точно болванчик, что всегда завораживал меня в нью-йоркских такси, будто проклятая, я смотрела на них, не отрываясь, точно так же, как сейчас смотрела на Гидеона, – Это невозможно…

– Да. Как и то, что я умерла от разрыва легких, но затем пришла в себя, будто ничего не произошло. Как и то, что я вижу призраков и могу с ними разговаривать. Все это невозможно в равной степени, но все же является правдой.

И я смотрела, как мир вокруг меня менялся, оставляя меня в центре, но не затрагивая. И одиночество – это все, что я могла чувствовать. Поэтому я ждала момента, когда снова смогу вот так вот просто сидеть здесь и разговаривать с человеком, что оберегал меня всю мою жизнь, даже не присутствуя в ней. Только большую часть времени он молчал, глядя то на меня, но чаще в окно и на стол. Я понимала, что он старался переварить информацию, от того тоже молчала, ожидая нужного момента.

И вот спустя мгновение выражение его лица поменялось, и от того как он решительно посмотрел на меня, показалось, что над головой сгустились тучи.

– Рассказывай. Рассказывай всё. Я должен знать.

Вот он мой приговор.

Я замешкалась, не зная с чего начать.

– Что ж. Ты отправил меня в 1758 год, где меня уже ждал Бенедикт. Мы купили дом в небольшой деревушке в Шотландии, там и поженились вновь. Теперь я жила под своим собственным именем. Гвендолин Бенфорд. Из людей, кто знал меня, с нами до конца остались лишь двое – мадам Деверо, что тогда при пожаре старалась спасти мне жизнь и верный Бену Джордж. Сен-Жермен, естественно, ничего не подозревал, считая, что я погибла. От того жизнь его стала более праздной, только нам было абсолютно не до него. Благодаря твоему дневнику, мы знали, когда и куда нам не следовало ездить, чтобы не встретить его, поэтому первые десять лет я даже о нем не вспоминала. Все мои мысли занимала лишь семья, которую мне стоило оберегать…

Я остановилась, погружаясь в сладкие воспоминания. Это было так давно, что казалось, что никогда и не было. Может все они лишь плод моего слишком богатого воображения?

– У тебя были дети? – спросил Гидеон, а я даже не видела, смотрел ли он на меня или снова в окно, потому что сама разглядывала свои руки и на кольца на пальцах. Два самых драгоценных кольца.

– Да. Двое. Мальчик и девочка.

Послышался резкий выдох, и я тут же подняла взгляд. Гидеон прерывисто дышал и взгляд его не находили за что зацепиться.

Так поднимается паника.

– Но так получилось, что Бог зачем-то подарил мне бессмертие, но не позволил мне иметь собственных детей, – но ведь дети не бывают чужими, я убедилась в этом на собственном опыте.

– Тогда как? – уже заметно спокойнее спросил Гидеон.

– Тогда еще не были особо знакомы с усыновлением, но я выросла по другим стандартам. У мадам Деверо остался внук. А я чувствовала ужасную вину, ведь его родители погибли в ту же ночь, когда Сен-Жермен решил убить меня и уничтожить весь Флорентийский Альянс. Так что отчасти это было делом моих рук. Его успела вытащить одна из служанок. Ему было всего четыре, и он не заслуживал такой участи. Поэтому я забрала его к себе. Вырастила, дала образование. -Перед моим взглядом тут же возник маленький мальчик, испуганно прижимающий к себе сожженное одеяльце, единственное, что он сумел схватить с собой, когда служанка утаскивала его через черный ход. Он не разговаривал месяцами, не произносил ни звука, пока не почувствовал, что его семья вновь вернулась к нему. – И девочка, ей было от силы семь месяцев. Я забрала ее у одной из бывших любовниц Бенедикта. Она забеременела незадолго до моего появления в его жизни и умерла при родах, а муж этой женщины не признал ребенка и посчитал, что выкинуть его на улицу было бы проще. Это было время, когда я вернулась в Лондон по делам. Мне пришлось пробыть там полгода, и я встретила этого лорда в самый подходящий момент. Когда я вернулась в Шотландию с ребенком на руках, то соврала Бену. Сказала, что это наша с ним дочь. У нее были черные волосы и невероятно голубые глаза. Кто заметил бы подвох?

Гидеон все так же, не отрываясь, смотрел на меня, пока я продолжала погружаться в свои воспоминания.

– Они были самым чудесным, что я когда-либо могла дать миру. С каждым годом, они удивляли меня все больше и больше. Становились старше, красивее, умнее. Аластер переплюнул абсолютно всех! – я вскинула руками и засмеялась, вспоминая его продвижения в королевской гвардии.

– Подожди! – тут же остановил меня Гидеон, – Аластер? Скажи мне, что я думаю не в нужном направлении…

Я же говорила, что не могу ему лгать.

– Нет, ты думаешь как раз в нужном направлении. Аластер, сын Грегора, главы Флорентийского Альянса, тот самый, которого ты встречал на балах и с кем сражался за бумаги – это мой сын.

Мой самый любимый мужчина на свете.

– Тогда, на балу… и на суаре… Ты знала обо всем! – он сдвинул брови так сильно, что казалось, что вот-вот гнев вырвется наружу и снесет меня.

– Да. Все это было подстроено. Аластер знал, кто я.

– Ты лгала мне… Все это время! И тот клинок. Господи, да ты же умирала у меня на руках и знала, что бессмертна, знала, что все разыграно по нотам с этой чертовой кражей письма… А я – идиот переживал, следовал, как слепой… – он так часто дышал, что казалось, будто ему не хватало воздуха, – Так. Стоп. Как ты оказалась в 1782? В какой момент своей долгой жизни, ты там оказалась?

Какая сообразительность! Одно из тех качеств, коими я восхищалась. Только слово «долгой» было сказано чуть ли не плевком в душу.

– Да, я лгала. Я элапсировала туда из 1912ого. Через день после того, как ты передал отчет Полу и леди Тилни.

Через день, когда сердце мое готово было взорваться жуткими звуками борьбы и слезами человека, которому я желала лишь счастья.

– Ты была там, – скорее утверждение, чем вопрос, а он выглядел так, словно его только что вытащили из холодной воды.

– Да. Именно в тот день, я поняла, насколько ранила тебя своим уходом. Насколько сильна была твоя боль. Если бы не Пол я бы вбежала в гостиную вместо Люси. Это было подобно агонии: слышать твои крики и быть не в состоянии хоть что-то сделать.

Словно это было вчера. Пол держал меня в объятиях, стараясь успокоить, хотя все мое тело рвалось к Гидеону, хотело объяснить ему все, попросить дождаться нужного времени и я бы вновь была рядом с ним. Только это нарушило бы всю цепочку событий. У меня не было выбора. Поэтому мой отец гладил меня по голове, пока его рубашка становилась мокрой от моих слез, и повторял, что все будет хорошо.

Гидеон из настоящего молчал, а я молчала, ожидая хоть слово, хоть маленький знак. Только вместо этого я чувствовала всем телом, как ему плохо, не только душевно, но и физически. Будто между нами протянули оголенный провод, по которому шел ток. Его руки дрожали мелкой дрожью. Он прижал кулак к губам, будто сражался внутри с самим собой и не давал вырваться крику из глубин самого себя. Еще долгая мучительная секунда. И вот он просто закрыл лицо руками. Так просто. Взял и закрыл мне доступ к его душе.

– Я понимаю, что в это сложно поверить, но, пожалуйста, еще раз, всего лишь еще раз поверь в меня и я обещаю, что более не подведу тебя.

Но он проигнорировал. Что ж я понимала и это. Чего я заслуживала, если не гнев?

– Ты воспитала Аластера. Но он глава Флорентийского Альянса.

Ох, Гидеон. Сообразительность – часть твоего шарма.

– Да. Когда Сен-Жермен уничтожил большую часть Альянса, его приходилось собирать по кусочкам. Аластер был главным для всех – он унаследовал это по праву. Но все это было, чтобы Сен-Жермен не смог добраться до истины. Что ему мог сделать молодой мужчина? Ничего. Но представь, если глава – самый заклятый его враг?

– О боже, – он опустил плечи и отвернулся к окну. Информация всегда могла убивать. И именно этим она сейчас и занималась, пользуясь мною как орудием убийства.

– Я – глава Флорентийского Альянса.

На что Гидеон лишь резко поднялся на ноги, отчего стол пошатнулся, и уже остывающее кофе расплескалось по гладкой поверхности. Не сказав ни слова, он просто схватил свою куртку и двинулся куда-то за мою спину. Лишь колокольчики оповестили меня о том, что он вышел на улицу, громко хлопнув дверью.

Я выбежала за ним, оставив на столе слишком много чаевых. Самое главное, что сейчас было нужно – это не потерять Гидеона из виду. Только он никуда и не уходил. Стоял у кафе, прислонившись к каменной кладке стены, и курил. Его дрожащие пальцы едва держали сигарету в пальцах, но он упрямо вдыхал никотин.

– Тебе стоит прекратить, – покачала я головой и аккуратно освободила сигарету из его холодных пальцев, чтобы тут же выкинуть ее в ближайшую урну.

– Зачем ты вернулась, Гвендолин? Что тебе нужно на этот раз? – его голос дрожит точно так же, как и тело. Это похоже на мольбы заключенных, коих приговорили к смерти и уже вели к плахе. Такое невозможно слушать, не замерев сердцем.

– Я здесь, потому что я люблю тебя.

Знала ли я, как мучительны эти слова для того, кто разуверился в любви благодаря мне же? Если бы знала, никогда бы не поверила. И вот он сорвался на крик, что так долго рос в его горле.

– Но ты выбрала его, не меня! Ты ушла! Как ты можешь говорить, что ты любишь меня?

Я смотрела на него с ответной болью, мольбой и … любовью. Что, наверное, вдоволь завершало его пытку.

– Да, это так. От этого я никогда не отрекусь, – я замолчала, стараясь подобрать слова. Как объяснить ему, что все, что произошло в моей жизни – это не просто роковая случайность, а судьба, которую мне с самого начала предстояло вынести. – Бенедикт был тем, с кем я хотела провести всю свою жизнью. Потому что ты заставил меня думать (а я так глупа!), что ты никогда меня не любил. Это чувство оставалось во мне даже тогда, когда я потеряла память. Ощущение невыносимой потери человека, которого я любила! Бен же стал моей опорой. И я полюбила его, полюбила его по-настоящему, только вот никогда не прекращая думать о тебе.

Я тоже перешла на крик, так легче было переносить всю тягость признаний. Прохожие останавливались, уставившись на нас, но затем вновь уходили восвояси. Как и всю мою жизнь, пока я была экспонатом для обзора всех наук мира.

– После того, как он умер, единственное, что удерживало меня на плаву, было то, что я смогу увидеть тебя. Смогу сказать тебе, – я подошла чуть ближе, перестав кричать. Такие слова не требовали горечи, но были пропитаны ею. Я так долго хотела произнести их, что совершенно позабыла буквы и интонации. – «Привет. Как ты поживаешь?». Позвонить тебе, оголяя провода всего Лондона, или же снова спорить с тобой на зеленой софе, когда ты будешь убеждать меня, что Чарли Чаплин – это не тот, с кого мне стоило бы начинать немое кино.

– Так кто же я для тебя, Гвендолин Бенфорд? – он непонимающе смотрел на меня, опустив плечи, но все так же гневно и непреклонно.

– Ты?

Свет.

Мой голос непроизвольно стал нежным, потому что теперь я могла говорить о будущем, а не о прошлом.

– Ты – моя душа, мое сердце. Мы с тобой две аномалии, две кривые среди параллельных. Мы способны не только путешествовать во времени, Гидеон. Но и любить так, как другие не смогут. Мы способны менять историю друг для друга, ждать и верить, ломать смерти кости. Разве ты не чувствуешь этого?

И я понимала, что он знал и чувствовал то же самое. С самого начала он так отчаянно хотел меня защитить, что подарил мне иное счастье – Бенедикта. Оставшись сломленным и разбитым.

И вот раньше мы жили невпопад, мой выдох приходился на его вдох, а удар сердца на его тишину. Теперь мы догнали друг друга. Мы стали синхронны.

И мы любим, остервенело, ломая себя друг ради друга. Я стала бессмертной, чтобы прожить 254 года в ожидании будущего, а он нашел меня среди тысячи дат прошлого и вытащил мою душу из ада.

Только этого никогда не было достаточно, да? Или же просто переваливало за край.

– Как ты можешь так легко клясться мне в любви, когда тебя не было рядом со мной столько лет? – прошептал он, не веря, качая головой из стороны в стороны. Так, словно я вот-вот сломаю ему шею.

– Я была, – ответила я. Конечно же, я была, не могла по-другому. Столько радостных лет, столько детских грез! – Помнишь, ту шкатулку, которую ты отдал мне, когда я возвращалась к Бенедикту?

Он кивнул. Конечно же, для него это было совсем недавно. Это моя память – сито.

– Тогда ты сказал мне, что она тебе очень дорога. Что ты хранил в ней фантики, значки, солдатиков – драгоценности ребенка. Вспоминай, как она тебе досталась.

Он отпрянул от моего приказного тона, я и сама вздрогнула – насколько привыкла отдавать приказы. Но у меня не было времени сожалеть. Теперь его не было точно.

– Она появилась у меня лет в шесть. Я был на каникулах в Италии. И кто-то подарил ее мне.

Я рассмеялась. Моя память хоть и сито, но я помнила все, связанное с ним.

– Маленький мальчик, забавный, лет шести, пытался научиться кататься на велосипеде. Но все никак не получалось. Равновесие было никудышное! Наверное, с попытки тридцатой он смог наконец-то проехать пару метров, но в итоге не удержал велосипед и свалился, сильно разбив локоть. От злости он начал пинать велосипед, а потом сдался и расплакался, усевшись прямо на дорогу.

Боже, это же было словно вчера.

– Это была ты, – прошептал он, изумленно смотря на меня. Переставая дышать на какую-то секунду, – Женщина, которая успокоила меня и сказала…

– Что, если неудача – еще не значит поражение. Что хомяк не может запихнуть за щеку огромную макаронину, но он может ее разгрызть, хоть и пытается сначала запихнуть ее всю.

Он засмеялся, точно также, как и тогда. Забавный мальчуган, что совершенно позабыл про свой локоть и велосипед. Так его позабавило сравнение.

– Глупый хомяк.

– Да, так ты и ответил, – я засмеялась в ответ, все сильнее погружаясь в сладкие воспоминания, пока не научившись различать прошлое и будущее – ведь они сплелись все вместе в моем теле, – А потом я подарила тебе шкатулку. Я увидела ее во время прогулки по базару в Амальфи, и мне показалось забавным то, что она напоминала мою. Лишь приглядевшись, я поняла, что это она и есть, и что я должна передать ее тебе, чтобы замкнуть круг.

– Это не оправдание… – начал он, но я перебила его, стараясь, наконец-то донести, что все это не фарс.

– Мы встречались и до этого. Ты был пухлым малышом двух лет от роду, когда потерял маму из вида. И разорался так, что казалось, будто в помещении сработала сигнализация! Но это неважно, я всегда была неподалеку от тебя, стараясь избегать лишь Лондона, где росла та Гвендолин, что еще не пережила того же, что и я.

– Нет, Гвендолин, это все равно не оправдание! Это не изменит того факта, что ты бросила меня ради другого. Что ты лгала мне! 271 год! Невозможно!

Слова резали словно хлыст, разрезая все счастливые воспоминания, что казались мне верным решением заслужить его прощения. Но это не так. Это никогда не было правдой.

– Это ты первый оставил меня.

Глупо повелся на уловки Сен-Жермена, хотя теперь со стороны мне казалось, что этот человек лишь лягушку и был способен обмануть, начав варить ее в холодной воде.

– Я хотел спасти тебя от смерти!

– Ты сделал все в точности да наоборот! Звезда от печали, тоски и страдания САМА свою гибель найдет! Ответ был так просто. Тебе просто нужно было быть рядом со мной, оберегать от мысли, что жизнь моя без тебя ничего не стоит, уберегать от мысли о суициде! Но что ты сделал вместо этого? Подтолкнул к пропасти, которую сам вырыл.

Он смотрел на меня шокировано, явно не ожидая такого взрыва. Но сил молчать уже не было. Все это горело во мне, открывая шрамы, что любимые люди чертили на моем теле.

– Все произошедшее и твоя вина тоже. Не смей полностью перекладывать ее на меня.

– Хватит! Прекрати! – прокричал он, обхватывая руками затылок и отворачиваясь от меня. И я прекратила. Просто замолчала, понимая, что пора прекращать ссориться. Когда же это стало привычкой? Когда мы станем спокойными и любимыми рядом друг с другом?

Спустя долгое время, Гидеон прислонился к стене и спустился по ней, обдирая кожаную куртку выступающими камнями. Казалось, будто его сейчас стошнит – он прерывисто дышал, стараясь совладать с информацией, и был еще бледнее, чем когда я его встретила. Я все же совершила ошибку, которую боялась допустить всю свою жизнь – пришла не вовремя. Сколько прошло для него? Час, от силы два. Вот он только смирился с тем, что Гвендолин Шеферд отправилась в прошлое, чтобы быть счастливой с другим человеком. И вот она появляется перед ним, сияя и говоря о том, что пронесла всю эту любовь сквозь 254 года, чтобы быть рядом с ним. Нужно было дать ему время, дать шанс восстановиться, дать шанс полюбить другого человека, найти свое счастье подальше от меня. Я – комната с оголенными проводами, что только и делала, что убивала по чуть-чуть, ударяя током раз за разом, поджаривая надежды и мечты.

От этого мне захотелось провалиться сквозь землю. Умереть там, в одной постели с Бенедиктом, чтобы никогда не чувствовать всего этого диапазона боли.

Я скатилась по стене рядом, не в состоянии даже заплакать от бессилия. Столько слов, столько желаний и мыслей! Все, что накопилось за 254 года, а высказать их нет никакой возможности.. Горло мое пересохло настолько, что казалось, будто там песок. Он становился моими словами?

– Гидеон, пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты поверил мне.

Чуть-чуть веры – мне было бы достаточно.

– Я боюсь того, что с тобой стало, Гвендолин. Нет, я даже в ужасе.

Я кивнула, совершенно соглашаясь с его словами. Люди меняются даже за секунду, умудряясь приобретать опыт быстрее машин на открытой магистрали. Я была бессильна, потому что и вправду изменилась.

– Ты столько раз обрезала мне крылья, что верить тебе совсем не получается, – продолжал он, так и не повернувшись в мою сторону.

– И то, что я столько лет провела за твоей спиной, совсем не прибавляет мне доверия… – прошептала в ответ я.

– Я… Я хочу доверять тебе. Но Рафаэль прав, я игрушка в твоих руках… нет, марионетка! Ты понимаешь, насколько сильна твоя власть? Ты можешь сломать меня в любой момент! Еще один твой уход из моей жизни, еще один выбор не в мою пользу и я… – он запнулся и замолчал, сильнее прижимаясь к стене. Взгляд его не выражал ничего, лишь то, что он закусывал губу, давало мне понять, что думал он вовсе не о радужной перспективе нашего будущего. Но вот секунда и он повернулся ко мне. И эти глаза заставили меня замереть, – Ты бросила меня. И я уже пытался смириться с твоим отсутствием. Теперь ты просишь смириться с другим, с тем, что у тебя было 270 лет жизни за моей спиной. Пару часов назад я пообещал тебе попробовать жить? Так вот, я хочу попробовать – какого это на вкус.

Конечно же, ты хотел, Гидеон. Я столько раз желала этого тебе, пока старилась вместе с Бенедиктом. Но вот прошло и время и отчего же мне так больно? Оттого, что сердце придавило 270-ми тонным грузом той надежды, что росла и росла, пока я приближалась к 2012 году?

– Конечно, я понимаю, – прошептала я, стараясь совладать с новым приступом гнева. Вместо этого уступая точно так же, как он всегда уступал мне. В кармане так привычно зазвенел телефон, пугая внезапным «far too young to die», но я игнорировала, стараясь совладать со своими провалами.

– Мне жаль, что… – я запнулась, не зная, что сказать. Какую еще глупость мне нужно сказать, чтобы окончательно разрушить эту встречу? – Мне просто жаль, что так получилось.

Поэтому я лишь набрала свой экстренный номер, чтобы через пять минут сесть в машину и уехать так далеко, что сердце не стало бы так неприятно колотить по грудной клетке.

Конечно же, я все понимала. Жизнь научила всему, чему только могла. Просто стоило бы понять, что у меня было в запасе бесконечные часы на раздумья, а у него не было ни секунды, чтобы понять, насколько тяжела и несправедлива жизнь.

И если он так хотел, я могла отойти за спину и просто ждать.

Ждать, когда его сердце примет меня уже такой, какой я стала.

Он же примет, верно?

Иллюстрация к главе:

http://radikall.com/images/2014/06/05/4UWTC.png

http://radikall.com/images/2014/06/05/aUbsd.png

http://radikall.com/images/2014/05/22/aUfKH.png

Приглашаем в нашу группу по фанфику http://vk.com/begvremeni

Музыка к главам: http://vk.com/wall-64003689_2657

========== Устал от себя. Гидеон ==========

Я сегодня устал от себя и рад бы превратиться в кого-нибудь другого.

«Портрет Дориана Грея», Оскар Уайльд.

Совершенно не помню дорогу домой. Совсем. Никак. Эй, мистер, кто ты? Я – пустое, полое создание. Мистер Ничто. Прошу не путать с капитаном Немо, у того хотя бы оставалось достоинство, честь и свобода.

Моя голова взрывалась фразами Гвен, жестокими фактами: кто она, где она – и все это в резонансе с ее умоляющим, любящим взглядом.

Я обожал этот взгляд, но теперь сказать это о женщине, которой он принадлежал, я не мог.

Я ее боялся. В голове не укладывались события последнего полгода, а тут 271 год!

Что это? Безумие? Шизофрения?

Я – глава Флорентийского Альянса.

Здорово! Та, кто, является моим мирозданием, оказывается главным врагом. Или она уже не враг? То есть Альянс никогда не был нам врагами… А кто тогда? Сен-Жермен? А может Фальк вместе со всем Темплом? Или главный враг я, судя по тому, как все обращаются со мной? Господи, как все сложно.

Ей двести семьдесят один год. Трехзначное число. Двести пятьдесят четыре года в прошлом. Это десяток поколений. Это десять раз и больше у нее на руках умирали дети, дети детей, внуки детей, правнуки, праправнуки и так далее… Merde!

В уме не укладывается, что она пережила и как не сошла с ума. И всё еще хочет быть со мной…

«Ты – моя душа, мое сердце. Мы с тобой две аномалии, две кривые среди параллельных. Мы способны не только путешествовать во времени, Гидеон. Но и любить так, как другие не смогут. Мы способны менять историю друг для друга, ждать и верить, ломать смерти кости. Разве ты не чувствуешь этого?»

Она говорила в унисон моему сердцу, моей правде. Вот, я только что утром доказывал это Рафаэлю, а тут это произносит и озвучивает Гвен. Мы – безумцы. Мы страшные друг для друга люди. Жить не можем друг без друга, но и успокоиться не дано – слишком много наворотили. Нанесли слишком много ран, и теперь истекаем кровью. Ищем лекарство и оба знаем, что оно в нас самих. А это означает, что будут новые раны. Заколдованный адский круг.

Только есть одно «но» – я уже не могу двигаться. Я обескровлен.

Не смотря на то, что Гвен значит для меня, на то, что она незримо присутствовала за моей спиной в моей жизни – я больше не могу. Не хочу. Оставьте.

Гвен, ты сделала невозможное – оттолкнула так, что никакая ненависть не способна принести желание быть от тебя подальше. Я тебя люблю (какое заезженное и пустое слово по сравнению с тем, что я чувствую), но я тебя боюсь, как ядовитого прекрасного цветка. Надо мной занесён Дамоклов меч.

И теперь я просто хочу спать и ничего более. Только отключиться, прямо тут, на диване. Может, усну и не проснусь – это было бы идеально.

Сначала было слово. И было оно матерное и произнесенное голосом Рафаэля. Затем тут же пришла пощечина, и я захлебнулся в холодной воде.

– Очнись! Гидеон!

Я окончательно пришел в себя и увидел, как Рафаэль тряс меня за грудки, а по мне неприятно стекала холодная жидкость.

– Ты чего творишь? – я оттолкнул его от себя. Мы находились в гостиной, при этом я теперь был мокрым и сидел в луже, напротив перепуганного и бледного Рафаэля.

– Засранец ты! – заорал на меня брат, со всей силы ударяя кулаком по плечу и оставляя новый синяк, – Я тебе весь день названию! Ты трубку не берешь! Ищу тебя, думая, что ты… Как ты думаешь, что я подумал, глядя на тебя тут лежащего, не откликающегося на свое имя?

И снова удар кулаком, только теперь под ребра. Я даже не пытался защититься. Потому что это было заслужено.

В этот момент в его кармане заорал мобильник. Откинувшись в бессилии на диван, Рафаэль взял трубку, игнорируя меня.

– Да. Я нашел его. Где? Дома! Дрых на диване. Не знаю… – он обернулся ко мне. – Ты пил что-нибудь? Принимал?

Я ошалело наблюдал за Рафаэлем. Это с кем он разговаривал?