Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)

Он, наконец, впервые посмотрел на Гвендолин внимательным взглядом: она изменилась – похудела, бледнее, чем он помнит ее, стала грациознее и взрослее, и во всем ее облике сквозила печаль, обычно так не выглядят счастливые, замужние женщины.

– Прости,– тихо произнес де Виллер. – Они ведь за тобой следили, да?

Даже, если не хотелось, но извинение на секунду утихомирило шторм внутри нее.

– Хранители? Кучка проходимцев, которые даже не верят, что я Рубин, – Гвен опустила взгляд и поняла, что сжала юбку платья настолько сильно, что побелели костяшки. Она тут же отпустила ткань, – Они решили, что я шпион Аластера, а потом и в этом разуверились. Это заняло изрядное количество времени.

– Расскажешь, что было с тобой?– внезапно в голове Гидеона прозвучал голос леди Тилни: «морщины она вам не простит». Он судорожно сглотнул и задал наконец-то правильный вопрос для путешественника. – Сколько ты уже здесь?

Гвен даже ухмыльнулась, настолько забавен был вопрос. Сколько она уже здесь? Они даже не потрудились узнать, сколько времени прошло, прежде, чем отправлять его к ней в прошлое.

– Понадобится больше трех часов, чтобы рассказать все то, что со мной произошло. Но полагаю, ты можешь поздравить меня с семнадцатилетием, – а ведь о своем даре она узнала как раз в свой день рождения – ей только исполнилось шестнадцать. Эта дата кажется уже такой далекой. – Год не прошел для меня зря.

– Как год? – от шока у него даже дыхание перехватило. Ощущение было такое, будто без предупреждения врезали под дых.– У нас на поиски потрачено было лишь месяц и 25 дней…

– Пожалуй, ты должен лучше меня знать, почему все произошло именно так.

Но информация была слишком нежданной. Только два месяца. В ее мире прошло только два месяца, в то время как она провела год своей жизни вырванная из реальности.

Гидеон был в смятении: в его голове не укладывалось, что в его полтора месяца вместился целый год жизни Гвен… Он начал свое объяснение, как в бреду, он даже почувствовал, как холодный пот выступил на лбу… А может, это уже последствия чрезмерно долгого пребывания в прошлом?

– Мы… Я. Нет, не так… Когда ты исчезла и не появилась, то Фальк поднял всех на уши. Полиция обыскивала Лондон, диггеры шныряли по канализации, историки поднимали архивы. В Хрониках не было не единого упоминания, что где-то появилась ты. Тебя словно вычеркнули из истории! – он ходил взад и вперед, с трудом подыскивая слова. – Мы никак не могли понять, где тебя искать и, главное, как. Они, то бишь хранители, выписали даты , где упоминалась любая девушка или женщина в Темпле, и я должен был проверять их… Пока идею не подала Лесли, что ты оставила бы знак, – Гидеон остановился и посмотрел в ее голубые пронзительные глаза, которые внимательно следили за ним. – Я тогда вспомнил об исповедальне. Мы с Лесли всю ее обшарили, там мы нашли дату… Часть даты. Тысяча с семьсот… Я знал, что это ты. Как бы меня не уговаривали, я знал, что это ты.

Он умоляюще смотрел в любимые глаза, в этот момент почувствовал сильную усталость. Де Виллеру захотелось, чтобы все, что прошел, все эти мытарства – оказались просто длинным сном, кошмаром. Так хотелось проснуться, так хотелось забыться…

– А дальше? Дальше нашли портрет Гейнсборо, по нему и определились с датой элапсации. И вот я тут… – он решил умять конец истории: он никогда не скажет, что она умрет или умерла, или уже мертва. У путешественников во времени всегда были проблемы с глаголами.

Гвендолин заметила, как на последнем предложении Гидеон замялся, но ей слишком осточертели допросы. Она слушала его внимательно и с каждой секундой понимала, что многое из того, что он говорил – вполне вязалось с развитием событий в ее жизни.

– Вполне вероятно, что они вычеркнули меня из Хроник, так как перестали думать, что я – Рубин.

Хотя Гвен не особо в это верилось – слишком яростно Сен-Жермен относился ко всему, что происходило во времени.

– Что насчет исповедальни…, Лесли всегда была нашим мозговым центром. Хотела бы, чтобы она была здесь, со мной…

Но Лесли осталась в прошлом – в ее будущем.

– А вот портрет я даже еще не видела, – Гвен рассмеялась, хотя по щекам все еще катились слезы. Эмоции зашкаливали с дикой силой. И Гвендолин хотелось простить Гидеона. Так хотелось! Вот только упрямое сердце не желало прощать. И черт ногу сломал бы в том, почему. Он врал ей на каждом шагу. Он понимал, что она не выжила бы в этом веке.

Гидеон сделал шаг к ней в желании обнять и приласкать, но подумал – это будет лишним. Он уже боялся своей любимой незнакомки. Поэтому решив ее приободрить, перешел к главному:

– Гвен, мы нашли причину неполадки. Суть в том, что в рубине какая-то трещина, поэтому тебя выбросило не запланировано … сюда и держит здесь. Стоит заменить рубин, как ты вернешься обратно домой, по истечении трех часов. Дубликат камня практически готов, будет ровно через несколько дней, но для тебя это может быть часы – теперь мы знаем дату! Нам с тобой стоит обсудить только, когда и где элапсировать тебе, чтобы не пострадать: с 18 века много, что поменялось. Сама знаешь…

– Домой? С тобой?

Сердце девушки заполняло невероятное тепло, хотелось смеяться, летать, танцевать. Хотелось кинуться в объятья парню и расцеловать его! Она наконец-то сможет вернуться домой! И пусть она никогда не сможет смотреть Гидеону в глаза – она будет любить его так тихо, насколько будет способна. За год уверенность в том, что сердце не всегда может принадлежать только тебе – стала ее маяком. Бенедикт научил слишком многому.

Бенедикт…

Имя тут же врезалось в стену, отдаваясь болью в сердце. Если она никогда не смогла бы полюбить своего супруга так же сильно, как Гидеона, которого продолжала любить, не смотря ни на что, еще никогда не значило, что могла бросить его вот так вот. С того момента, когда она отправилась в будущее, совершенно неожиданно, даже не попрощавшись, прошло очень много времени и это время заполнилось слишком многими событиями. Теперь все не могло быть так просто.

Ох, если бы этот зеленоглазый демон никогда не врал, что любил. Если бы он просто никогда не отпускал ее руки – все было бы по-другому! Ей бы не пришлось выбирать.

– Так скоро? Я не могу… Так много надо сделать…

Гидеон видел, как зажглись ее глаза, как заиграла жизнь в ней, как улыбка проскользнула на ее бледном лице, но через секунду все потухло. Словно в ней выключили этот божественный свет.

После чего она замямлила и замялась. Да что с ней такое? Неужели она не хочет?… Или не может из-за страха?

Он подошел к ней близко-близко, видя, как распахнулись ее глаза от удивления, нагнулся, словно хотел поцеловать в щеку, и прошептал:

– Не бойся ничего! Они не посмеют тебя обидеть больше. Если ты боишься возвращаться из-за страха, просто скажи мне время и дату, тогда я подготовлю все для побега. Украду тебя у них, а после чего мы с тобой вернемся домой…

Его слова лишь сбили Гвен с толку. Он был так близко! Нужно лишь чуть податься вперед и вновь почувствовать себя счастливой – вспомнить, каков на вкус его поцелуй. И то, что он говорил… Как это должно было вязаться с тем, что произошло год назад? Год назад! Только сейчас она поняла, что обида прошла, осталось лишь смирение со всей своей судьбой. Он тут! Она не видела его целый год, лишь в кошмарах. Это похоже на чудо, в которое сложно поверить.

Больше не пытаясь оттолкнуть его, она лишь удивленно смотрела на него, совершенно не понимая на самом деле, что он говорил.

– Почему ты все время твердишь мне о том, что я чего-то боюсь?

Боже, как же сложно отвести взгляд от его губ. Соберись, Гвендолин!

– И зачем мне бежать? От кого?

Гидеон продолжал стоять так близко, ему нравилось вдыхать ее аромат духов и тела, который напомнил то ведение в коридоре Темпла. Нужно будет спросить, не снился ли он? Помнит ли она поцелуи на софе с зеленой обивкой? А главное, хочет она его еще или нет? Он, да…

От близости к ее губам, Гидеон чувствовал непреодолимое желание поцеловать их. Эти алые, сладкие губы, такие некогда алчущие, жадные к его губам. Гидеон чувствовал жар и непреодолимое желание. Его тянуло все ближе к ней, как к магниту.

Он практически поцеловал ее:

– Как от кого? От них… от всех… от мужа.

Гвендолин словно пронзило пламя, ее тело горело так, чтобы невыносимо было дышать. Его губы так близко, моменты из 1956 словно никогда не прекращались. Еще чуть-чуть, всего секунда. Секунда, которую испортило всего лишь одно слово.

– От Бенедикта? – она усмехнулась, чуть отстранившись от него, – Вот кого тут стоит спасать от него, так это тебя. Я бы сказала, что это тебе пора прятать шпагу в подштанники, и бежать от моего мужа, что есть силы.

Нет! Она невозможная! Волна злости от испорченного момента прошла сквозь тело Гидеона. Он понадеялся, что Гвендолин слышала, как заскрежетали его зубы от разочарования.

Парень отошел от нее, пытаясь прийти в чувство, хотя бы похожее на спокойствие.

Несколько раз вдохнув и выдохнув, он пришел к выводу, что даже хорошо, что она остановила его, иначе неизвестно куда бы это завело. К тому же время… Время нещадно утекает.

Достав мобильник из кармана, Гидеон понял, что ему осталось всего каких-то пять минут.

– У меня пять минут до возвращения, – обратился он к Гвен. – Ну, так что? Что скажешь мне?

То, что время утекало напугало Гвендолин до невозможности. А что, если он больше не придет? Он же не может снова бросить ее здесь?

– Ты придешь снова?

– Конечно, приду!

«Что за странный вопрос?» – подумалось Гидеону.

– Замечательно, – улыбнулась в ответ Гвендолин, – Тогда тебе стоит прийти на суаре, он будет проходить здесь. В общем… – слова так и терялись в пропасти времени. Что говорят, когда не хотят, чтобы человек уходил?

– А когда будет суаре?

– Кажется, уже завтра. Для меня.

– Во сколько?

– В шесть.

– Хорошо, буду обязательно, – он замялся потому что уходить не хотелось, но надо… Гидеон внезапно улыбнулся своей мысли и произнес:

– А ты изменилась. Стала красивее, грациозней, наверное, танцевать научилась – уже даже не боишься за целостность ваз в помещении.

– Не поверишь, даже крестиком научилась вышивать, – на его выпад про вазы она лишь закатила глаза. – А ты все такой же невообразимо наглый… и слишком красивый.

От неожиданного ее признания его брови взмыли вверх, но он улыбался, как мальчишка… как влюбленный мальчишка.

Гидеон решил не отвечать на комплимент, а отвесил поклон, как для монаршей особы.

– Передай графу Бенфорду мои извинения, что не могу попрощаться. Я исчезаю в прямом смысле слова, – ухмыльнулся он.

– О, не думаю, что он тебя простит, – улыбнулась она в ответ, – Прощайте, граф Гидеон де Велидер.

– Нет, до завтра, – прошептал он и исчез яркой вспышкой в воздухе.

Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/02/05/di0za.png

========== Момент, ставший жизнью. Гвендолин ==========

В какой момент неудачный выбор уже нельзя назвать отклонением от правильного пути, в какой момент он становится самой жизнью?

Джесси Келлерман. Беда

Пора просыпаться?

Когда же я упустила свое сознание настолько, что оно начало выдавать мне столь яркие иллюзии? Только вот вместо того, чтобы распасться на части, я лишь обхватила себя руками и попыталась утихомирить подступающую истерику.

Он был здесь! Он был так близко!

Отчего же чувства, зародившееся год назад, продлившиеся лишь полторы недели, все еще не отпускали меня на волю? Эти наглые, зеленые глаза… Я взмахиваю руками, но тут же закрываю ладонями лицо, пытаясь дышать ровно.

Он все-таки неисправимый лжец.

И эти невообразимые губы. Так близко!

И угораздило же меня.

Вот только воспоминаниями о том, как закончилась наша последняя встреча до сих пор можно мыть пол – настолько хочется рыдать от них. Кажется, он что-то сказал о том, что мы должны быть друзьями. Что это Сен-Жермен приказал ему влюбить в себя Рубин, чтобы им было легче управлять мною. Черта с два! Вместо этого я попросту исчезла в восемнадцатом столетии. Гениально, Гвендолин. Появилась тут неоткуда, заявила, что путешествуешь во времени, вышла замуж…

Бенедикт!

Имя вновь словно разбудило меня от иллюзий. Гидеон исчез уже давно, а Бенедикт так и не объявился. Страх, поднимающийся от пяток, тут же поднял меня на ноги. Я ломанулась в сторону его кабинета, но там никого не оказалось. Слава богу, по пути мне попался мажордом.

– Хозяин в галерее, миледи.

Даже не поблагодарив его, я тут же подхватила юбки и кинулась в сторону галереи. Он и вправду сидел там, на маленькой софе, обитой зеленым бархатом – за что я дико ненавидела эту комнату вместе со всеми картинами. Вид у Бенедикта был отстраненный – он был похож на изящную скульптуру, застывшую во времени. И это привело меня в ужас. О чем он думал? Что будет теперь с нами?

– Бенедикт, – я осторожно приблизилась к софе и уселась рядом с ним, смотря, однако, себе на руки, словно там вот-вот должно было появиться решение всех моих проблем. Только в голову лезли ужасные видения из подвалов Аластера и ничего не понимающее лицо Бенедикта, увидевшего меня вместе с Гидеоном.

– Я думал, ты уже ушла, – неожиданно сказал он. Слишком равнодушно, на мой взгляд. Наигранно.

– Куда же я уйду? – спросила я в ответ. Слишком удивленно. Фальшиво вышло.

– Туда, куда я за тобой последовать не смогу.

Но было бы так прекрасно, если бы он мог. Как много ему нужно было увидеть, как много узнать!

Лгунья. Я все-таки лгунья.

– Как хорошо, что я могу следовать туда, куда идешь ты, – я взяла его руки в свои и постаралась улыбнуться так ободряюще, насколько могла. Но получился скорее оскал, поэтому я просто вздохнула, пока он внимательно следил за мной своими изумительными черными глазами.

– Я ведь говорила – не выбирай в жены путешественницу во времени. С нами одна морока.

И наконец-то он улыбнулся мне в ответ.

– Нужно было предупреждать прежде, чем я женился на той женщине, которую безумно люблю.

И видел Бог, мне хотелось сказать ему то же самое!

Если бы только в моих снах его глаза не меняли цвет на зеленые. И передо мной не стоял человек, который манил меня к себе так же сильно, как и год назад. Человек, который, однако, собирался быть мне только другом.

– Что ты теперь собираешься делать? – продолжил он, понимая, что я не смогу ответить ему на его признание. Он давно смирился. Я все-таки монстр. Неисправимый.

Конечно же, в голову ему шли лишь те образы, когда я собираю вещи и говорю ему «прощай». Почему-то на этом моменте мне представлялось, что я сажусь на самолет, а он ждет меня по ту сторону стекла и понимает, что я никогда не прилечу обратно. Или же, как я машу ему с трапа Титаника, которому суждено потонуть. Только в этой истории он – моя Роза. А я Джек, что собирается утонуть в ледяном царстве.

Итак, что я собиралась делать?

Наверное, вид. Буду делать вид, что ничего не менялось.

– Пожалуй, для начала пошлю за мадам Деверо, – серьезно начала я, выравнивая спину и принимая на себя важный вид графини, – Ну, или мы, конечно же, можем устроить суаре в стиле 21-ого века. Напьемся, плюнем на гостей и пойдем тусить в ближайшую таверну. Как тебе? – я легонько толкнула его плечом и, вылупив глаза, смотрела на него так, словно только что придумала самый гениальный заговор за всю историю вечеринок.

– И тогда весь Лондон узнает о том, что я женился на ненормальной, – усмехнулся он в ответ. Мои попытки увенчались успехом, его глаза вновь загорелись, но вот только на пару секунд. Словно кто-то зашел в комнату, включил свет, а потом вспомнил, что ему там делать особо нечего, развернулся, выключил свет и ушел.

– Почему он называл тебя «Гвен»?

Черт! Я совсем об этом забыла. И, конечно же, перед тем как дать ответ, заколебалась. Может, я и лгунья, но все-таки не идеальная. В покер мне точно не выиграть. Флеш-рояль над фул-хаусом – деньги на стол.

– Это мое второе имя. Гвендолин. Но только – тсс… – я приложила указательный палец к губам, – Иначе набегут завистники. Уверена, в глубине душе ты тоже один из тех, кто мечтает, что бы его назвали «Гвендолин».

Я добилась своего! Бенедикт рассмеялся. Натянуто, не так легко, как обычно. Но все-таки смеялся. А значит, моя битва еще не было проиграна.

– Ты раскрыла мой секрет.

– О, это все жадный блеск в твоих глазах. Он тебя выдал.

– Ты неисправима, жемчужина.

Да, неисправима. Казалось бы, что такого сложного в том, что мне нужно было остановиться? Просто больше не передвигать ноги. Не двигать руками. Не думать.

Не ждать. Не надеяться. И не дышать…

Где же ты, Гвендолин? Беспечная девочка, которая любила разговаривать по телефону, смотреть фильмы, есть попкорн, иногда не делать домашнее задание, плакать от того, что ее сердце разбито или же ждать выхода нового фильма или мюзикла вместе с ее любимыми актерами.

На ее месте теперь девушка, которая знает большинство танцев 18-ого века, вышивает незамысловатые картины, играет на клавесине, немного умеет стрелять из мушкета, знает, как обращаться со слугами и здешний этикет.

Девочка стала уже не просто женщиной. Она стала замужней графиней.

Шарлотта Бенфорд – так теперь ее величают.

До тех пока не приходит он и своим нежным тембром не произносит всю ее в одном слове: «Гвенни». Вот кем я должна была быть.

Вернись он прямо сейчас, в этот момент, я бы бросила абсолютно все и умчалась вместе с ним хоть на край света – ему хватит всего лишь улыбки, одной улыбки этих прекрасных губ и все – я безвольная кукла, которой он может управлять, как пожелает.

Но он не возвращался. И гордость не позволяла опускаться еще ниже.

Остаток вечера я провела в раздумьях. В какой-то момент я даже пожалела, что меня не убили раньше, чем это случилось. Голова гудела от напряжения, ноги то отекали от долгого сидения на одном месте, то ныли от усталости после того, как я раз пятнадцать оббегала весь дом в поисках решения. Бенедикт меня не трогал и явно понимал, что ничего не сможет сделать с моим ужасом, охватывающим все органы сразу. Пару раз служанки находили меня в каком-нибудь углу, нервно перебирающую все варианты развития событий. Гидеон должен прийти. А вдруг не придет? А что, если заявится граф Сен-Жермен? Ведь он был не приглашен. Или кто из его шайки?

И вообще, как, черт возьми, так получилось, что я устраиваю суаре? Ведь этим должна была заниматься мадам Деверо, которая сейчас где-то с больным отцом!

СУАРЕ!

О боже, убейте меня прямо сейчас.

– Что? Что не так? – требовательно спросила я, исподлобья наблюдая за тем, как одна из служанок постоянно поглядывает на другую. Ей явно хотелось что-то сказать.

– Ничего, миледи, – быстро ответила она, явно боясь наказания за пререкания и сомнения в ее госпоже.

– Не лги. Что не так? – вновь повторила я свой вопрос. В моем гневном тоне уже часа три не было ничего удивительного, странно, что я вообще сохраняла спокойствие после всей беготни и попыток не облажаться.

– Ничего такого, миледи… Я не говорю о том, что вы чего-то не знаете, – тут же замялась девушка, нервно теребя свой фартук. Ох, как же хотелось кричать во весь голос!

– Не мямли, просто скажи.

– На суаре обычно не танцуют, миледи, – произнесла она так тихо, насколько была способна. И как я только умудрилась ее услышать?

– О нет! Придется отправлять Джорджа с извинениями. Нам больше не нужен оркестр, – я взмахнула руками вверх, отчего мой блокнот тут же свалился на пол. К нему тут же, словно по приказу, рванулись слуги, чтобы поднять и отдать обратно мне в руки. Они итак смотрели на меня как на сумасшедшую, которая что-то чертит в блокнотах, вычеркивает, а затем снова пишет. Видимо планирование здесь было не в ходу.

Но ведь все было бы проще, будь тут мадам Деверо. Это ведь, в сущности, была ее идея – устроить суаре. И вот ее нет, а наша экономка устроила против меня войну под названием «нет, это не должно быть так». А ведь я все помнила из моего суаре из 1782-ого и необъятные наставления Джордано, которые, однако, кажутся всего лишь бредом на фоне его фанатизма. Поэтому она просто сказала, что будет выполнять все мои просьбы, и что я могу делать все то, что посчитаю нужным.

И было бы на самом деле проще, если бы я действительно хотела этим заниматься. Но на деле я просто старалась скрыться от настырных мыслей о Гидеоне и его губах. Шах и мат, королева равнодушия! Тебя победили.

Второй же причиной стало то, что я вовсе не хотела упасть лицом в грязь и показать всем из 21 века, что я стала способной на что-то большее, чем та шестнадцатилетняя глупая девочка, коей я была. И если я не сойду с ума прежде, чем завершу работу, они все увидят! Увидят, что Гвендолин Шеферд не такая уж и глупышка.

– Просто поручи все слугам, зачем ты себя мучаешь? – спросил Бенедикт, застав меня в спальне с блокнотом в руках. Ладно, хоть перо в волосах не торчало.

– Мне нужно думать о чем-то другом, – ответила я, но блокнот все же положила на прикроватный столик. Мысли путались, и безумно хотелось наконец-то улечься спать. Забыться в чьих-то объятиях, чтобы ни одна мрачная концовка этого дня меня больше не тревожила.

– Ты думаешь о нем?

Я думаю о том, как было приятно видеть его снова.

– Нет, он лишь мой друг.

Друг, которого хочется никогда не отпускать, а лишь чувствовать и чувствовать, слишком близко, слишком сильно. Боже, я совершенно безнадежна.

– Я думаю о том, что там, в 21 веке, меня ждет моя мама, брат, сестра, подруга. А я не попросила его тотчас же вернуться. Для него прошла бы неделя, месяц, а для меня лишь пять минут.

Так же, как для них прошло лишь от силы два месяца, а для меня год, поменявший абсолютно все. Я смотрю себе на руки. Опять. Когда же в них появится решение всех моих проблем? До этого я была озабочена лишь тем, чтобы решить, чего же хочет Сен-Жермен, а теперь и он пропал куда-то. А я была рада видеть его, не смотря ни на что. Он был так похож на мистера Уитмена! И это так напоминало мне о 21 веке. О том, что я вовсе не чокнутая, которая считает, что прилетела из будущего.

– Знаешь, что я сделала вместо этого? Я пригласила Гидеона на суаре, которое даже не в состоянии организовать!

Я была настолько увлечена своими мыслями, что даже не сразу заметила, как напрягся Бенедикт при фразе «я пригласила его». Но спустя несколько мгновений он совладал с собой и сел рядом со мной в кровать.

– Ты справишься со всем, Шарлотта Бенфорд. Или Гвендолин, не важно. Ты та, кто способна любую искру превратить в пламя, – его улыбка так приятно действовала на меня, словно успокоительное – чай с мятой, что так любила заваривать мама. И в такие моменты я понимала, что да, я способна свернуть горы.

Этой ночью мне не спалось. Я переворачивала свой «учебник истории графини Бенфорд», где я запомнила все то, что со мной случилось. Свадьба, переезд, мадам Деверо, заточение, успокоение, ночи в объятиях Бенедикта, вера во что-то лучшее и худшие дни без этой веры – все это необходимо было помнить.

Мой муж спал, во сне прижимая меня к себе. Его лицо было расслабленным – оно стало таким, только едва он уснул. Я понимала, какую боль причиняла ему, но и в этом была эгоисткой.

Я очень сильно хотела вернуться обратно в 21 век. Но и не хотела оставлять его одного.

Леди Ариста всегда говорила, что трудности идут нам на пользу.

Что ж, я говорю, что такого рода трудности станут причиной моей смерти.

Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/02/05/EdIZK.png

========== Живя, лишь спит и видит сон. Гидеон ==========

В этом мире каждый

Живя, лишь спит и видит сон.

(Педро де ла Б. Кальдерон «Драмы»)

Из «Основного положения для путешественников, написанного графом Сен-Жерменом. Правленое и дополненное. Часть третья»:

Супраэлапсация – болезненное состояние для путешественника во времени, которое следует после переизбытка нахождения в прошлом. Средняя норма пребывания – 3-5 часов. Свыше этого периода по возвращении у путешественника наблюдается ряд симптомов, ведущих к тяжелому заболеванию всего организма. Тошнота, рвота, повышенная температура, потеря контроля над своим телом и разумом, звон в ушах, частичное онемение в конечностях или физическая боль при сокращении мышц, возможны галлюцинации, бред, и даже потеря сознания. Чем больше время путешествия от нормы пребывания, тем серьезнее будут последствия супраэлапсации.

Правка: симптомы супраэлапсации ни разу не были замечены у путешественников при неконтролируемых прыжках.

Последнее, что я видел перед возвращением в 21 век, это голубые любимые глаза: печальные, надеющиеся, тоскующие, испуганные тем, что я не вернусь. А дальше у меня из-под ног словно выбили пол 18 века и вернули настоящее.

Я оказался посередине холла. Ирония судьбы, но теперь этот дом был филиалом банка де Виллеров – «NTBB&Co» . В связи с тем, что сегодня была суббота и где-то около 7 часов вечера, никто не видел моего неожиданного появления из воздуха. Кроме видеокамер. Но с этим разберется мой дядя. Кстати, надо позвонить, что бы меня вытащили отсюда и отвезли домой. Но сделав шаг к телефону, стоящему на столе, я почувствовал, как меня ведет в сторону и шатает. Дезориентация – один из симптомов супраэлапсации. Дальше будет хуже…

Я набрал номер дяди и сказал, где нахожусь. Тошнота перед прыжком не прошла, а только усиливалась. Через несколько минут дядя с доктором Уайтом вели меня в машину.

– Ты, случаем, не беременный? – с наигранной тревогой и заботливостью глумился Рафаэль, наблюдая, как я обнимаю унитаз в своей ванной комнате. – Тебе мама не рассказывала о предохранении?

– Изыйди!… – еле-еле прошептал я между позывами. С супраэлапсацией даже лошадиная доза противорвотных не помогала. Лишь температуру кое-как понизили. Ощущения были не просто неприятными, а изматывающими и мучительными. Я испытал все описанные симптомы: температура, тошнота, дезориентация, звон в ушах и головная боль, боль в мышцах… Ощущения, как при остром вирусном заболевании, только ни одни таблетки не помогали, так как вируса в крови не было, а пить все подряд – то смело можно хоронить иммунную… Надеюсь, что до обмороков дело не дойдет.

Но с этим бороться мне было не страшно, я знал, на что шел, тем более, когда такие ставки! Главное, я нашел Гвендолин, на всё остальное плевать из машины времени.

Очередной позыв скрутил меня, а по окончании я в бессилии сел на пол и откинулся спиной к стене.

– Лежи! Не двигайся! – услышал я возглас брата у двери, а затем щелкающий звук – он меня сфотографировал на свой телефон. Вот мерзавец! И эту змею я пригрел у себя на груди.

– Сделал свое дело, Иуда? – я обернулся к нему: тот с удовольствием смотрел на получившуюся фотографию.

– А чего это я Иуда? – возмутился Рафаэль. – Ты мне все время припоминаешь порно-журналы, так теперь и на тебя есть компромат!

Спорить с ним не было сил. Собрав всю волю в кулак, шатаясь, я дошёл до кровати, а затем рухнул в нее.

– Бог с тобой, только помоги мне с капельницей! – Рафаэль подтащил к кровати железную жердь с пакетом жидкого физраствора и витаминов, затем под моим чутким руководством вставил иглу в аппликатор, уже заранее введенный доктором Уайтом. После «если чего надо – зови» привидением выскользнул из комнаты. Я остался наедине сам с собой. В бессилии закрыл глаза, чувствуя себя остатками былого деятельного Гидеона де Виллера. Тело ныло, сознание терялось, уходя куда-то, перед глазами мелькали картинки из прошлого, будущего, несбыточного и желаемого. То вспыхивали искры голубого цвета, рубинового, то просто белые круги перед глазами. Не хотелось о чем-то думать. Лишь только о том, что Она там, в прошлом, ждет меня, и я, конечно же, приду за ней.

И снова Темпл с его бесконечными змеиными лабиринтами.

Я аккуратно веду за собой Гвен с повязкой на глазах, ощущая хрупкость ее руки в своей руке. Забавляюсь, что она покорна мне, что сейчас я господин ситуации: то говорю, что здесь тесно, а сам ненароком прижимаюсь к ней, то забываю сказать, что ступенька впереди, чтобы успеть поддержать ее за талию, когда ее нога сорвется, не нащупав опоры под ногами.

Гвендолин злится, что-то бурчит, иногда негодует. Но мне все равно. Лишь бы не кончалось это путешествие, лишь бы она не прекращала повторять мое имя, пускай и гневно.

И вот мы пришли к хронографу. Я снимаю с ее глаз повязку, встречаясь с взглядом, в котором четко читаются все способы моего убийства.

Смеюсь. Не обращая внимания, устанавливаю на хронографе дату для элапсации…

– Гвен, ты готова? – готовый услышать ее «если ты готов», поднимаю глаза. И ужас охватывает меня. Сбежала! Она сбежала от меня!

Я кидаюсь за ней в коридор, но Темпл горит, пылает, как адово пламя. Пожар повсюду! А Гвендолин там, где-то среди этого огня.

Я начинаю метаться по кабинетам в поисках подруги, в ужасе осознавая, что если не найду она погибнет: она же не знает, как выйти отсюда! Я кричу ее имя в панике и в бессилии. Я открываю очередную дверь, а там кабинет Шульца, он тоже весь пылает.

Merde! Diable! Да кто устроил этот пожар?

– Не надейся, это всего лишь я. – И снова этот четкий грустный голос, как тогда, услышанный в темноте, вытаскивает меня на поверхность реальности.

– Это я, – раздался грубый баритон Фалька, который еще для вежливости постучал по деревянному косяку. – Можно?

Разлепив глаза и ощутив тяжесть реальности после такого активного сна, я сначала увидел опустевший пакет физраствора на капельнице, а затем, повернув голову к двери, увидел дядю.

Не дожидаясь ответа, он прошел в мою комнату и сел на кровать, оценивая мой вид.

– Ты как?

Я задумался. Ощутив сильный приступ голода, понял, что температура спала, раз я захотел есть и, кажется, меня не тошнит… Нет, не тошнит.

– Нормально, – сказал я, вынимая иглу из аппликатора и усаживаясь на кровати. Поменяв положение, почувствовал слабость, все-таки первое ощущение обманчиво.

– После ухода доктора Уайта, его всю ночь полоскало. Спал только часа три. И с утра тоже повторилось. Ни одна еда в него не лезет. Я думал, он помрет у меня тут. Постоянно на физрастворе и воде… – Рафаэль стоял в дверях, прислонившись к косяку. Такого лица у брата я никогда не видел: он действительно был напуган, волновался за меня, хотя наедине со мной храбрился и откалывал свои шуточки. За это я ему простил все, даже те фотографии.

Фальк, выслушав Рафаэля, снова повернулся ко мне. Оба смотрели, как на умирающего.

– Не, правда, сейчас всё хорошо! Не скажу, что я смогу отплясывать гавот на суаре у Гвен, но постоять в сторонке смогу…

– Суаре у Гвен? Ты о чем? – Фальк не понял моей шутки, потому что я толком ничего не рассказал. А если по правде, то ничего и не говорил. Меня практически в бессознательном состоянии привезли домой, потом доктор Уайт пытался меня напоить чаем и дать таблетки, которые тут же выплеснулись на мой ковер, не задержавшись даже в желудке. Затем пытались сбить температуру ледяной ванной, в итоге Уайт сдался и вколол мне что-то, что понизило немного мой жар. А затем капельница и постоянное вливание воды, чтобы не было обезвоживания. И так всю ночь… Уайт домой ушел в два ночи, оставив меня на попечении Рафаэля.