Текст книги "Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 42 страниц)

Сила моя росла.

Двери хлопались.

Телефоны звонили все разом.

Найдите меня.

Найдите меня.

Найдите меня.

Дом пуст.

В нем никого.

Лишь мы.

Лишь мы.

Призраки, что следуют за мной попятам. Они со мной всегда.

Окружают меня в темные минуты злости.

Воют громче меня.

Обвиняют в смерти и поджигают мне платье.

Гори в аду. Они кричат мне: «гори в аду».

За то, что я сделала с ними.

…

Я проснулась после долго сна. Смотрела на него и пыталась понять, что же в нем такого восхитительного, что я не могла отвести взгляд.

Он зашел в мое убежище неуверенно. Маленькими шагами пересек галерею, чтобы скинуть с холста ткань. На картине женщина. Она красивее, чем я.

Она живая.

Счастливая.

Любимая.

Я стояла позади него, вглядываясь в портрет. Дышала ему в спину запахом гари и старалась вспомнить.

Где я его видела?

Где могла наткнуться на эти восхитительные зеленые глаза?

Но это не все. Нет, не все.

Я так хотела попросить у него прощения.

Дом начал гореть.

Дом был охвачен пламенем.

Балки падали вниз, все двери были перекрыты.

И я бежала, бежала куда-то прочь от него.

Но я просила прощения.

Я напряглась, впитывая гнев. Его так много в этом маленьком доме. Словно он принес его с собой. Гнев и… боль. Так много чувств в одном теле.

Дом все пылал.

Тело болело.

Легкие разрывались и превращались в пепел.

Его телефон начал звонить. Он взял трубку.

Но так было сложно прорваться.

Дайте мне сил!

В этом доме лишь мы.

Лишь мы.

Пожалуйста.

– Прости.

Он уронил телефон. Тот упал с громким треском, но все же уцелел.

На дисплее высветилось имя. Чье имя? «Гвендолин Шеферд».

Я ли это?

Или это лишь видимость?

Он развернулся и попытался уйти, но я-то быстрее.

Всегда быстрее.

Дверь захлопнулась прямо перед его носом.

От гнева она чуть не слетела с петель.

Он знал, кто я?

Найди меня!

Зеркало – друг мой. Не живое, как я, но все же здесь, со мной.

Зеленоглазый поднял глаза, а я уже там.

Бледная, мертвая, забытая.

Наши взгляды встретились, и я не выдержала напора.

Осколки летят на него вместе с моим криком.

И вот я одна. Снова одна.

В этом доме нет ни души.

Лишь мы.

Лишь мы.

Мертвые.

Ждущие.

Смотрящие.

Как жизнь утекала у нас из-под пальцев.

В никуда. В чертово никуда.

И вы убегали так же.

Нам нет спасения.

Никогда.

Никогда.

Иллюстрация: http://radikall.com/images/2014/04/09/TKnrG.png

========== Ты позволил мне уйти. Гидеон ==========

– Не трогай меня! Не спрашивай ничего! Не говори ничего! Останься со мной!

– Разве я тебя когда-нибудь покидал?

– Ты позволил мне уйти.

(«В ожидании Годо», С. Беккет)

Мы были в туалете придорожного кафе у бензоколонки, где Джулия щипчиками для бровей, найденными в своей сумке, словно пинцетом, вытаскивала зеркальные осколки из моего лица, промакивая порезы влажными салфетками и антисептиком для рук, отчего ранки щипало неимоверно.

– Спасибо, – в который раз пробормотал я Джулии.

– Успокойся, хочу напомнить, что я собираюсь стать хирургом, как и ты.

Это невольно вызвало у меня улыбку, отчего, из-за движения лицевых мышц, порезы заболели еще больше. Я непроизвольно зашипел, втягивая воздух сквозь зубы от боли.

Джулия тут же начала дуть на ранки. Этот, я бы сказал, нежный и заботливый рефлекс заставил меня смущенно опустить глаза и чуть отодвинуться от девушки. Джулия тоже поняла, что как-то неловко получилось, отчего тут же на ее щеках заиграл милый румянец. Странно, раньше я не замечал в ней этого. До этого Джулия была моим мучителем-сталкером, еще одной причиной закалывать лекции, что уж говорить о ее внешности, которую я не находил интересной или красивой до этого момента. Неужели она так изменилась за это время? Или изменился я сам?

Пробежав большой отрезок от ее дома до бензоколонки по шоссе, мы так и не говорили о том, что случилось в галерее. Боялись. Хотя оба понимали, что обсудить надо. Мы сразу купили пластыри, антисептик и салфетки у ошеломленного продавца, который увидел мое лицо залитое кровью. Кажется, мы его сильно напугали своим безумным видом. Поэтому он сразу указал на дверь туалета, где мы сейчас и стояли возле раковины и зеркала с люминесцентной лампой.

– Ты ее видел? – казалось, Джулия выдохнула, чем спросила. От ее вопроса стало не по себе. Я сразу догадался о ком она, но все-таки спросил для уточнения.

– Кого?

– Даму в Бордо? – она замолчала, понимая, что вопрос звучит неоднозначно. – Ну, я имею в виду, призрака…

Призрака… Перед моими глазами тут же замелькали воспоминания о хищном взгляде портрета, о телефонном звонке, о Гвендолин в зеркале. Призрака? Неужели это было реально? Ведь Гвендолин сейчас лежит в центральной больнице Лондона в коме. Вот моя реальность! А что же было там?

– Я… Да. Видел, – после чего неуверенно добавил. – Кажется…

Я посмотрел на Джулию и замер: ее темные, почти черные глаза, смотрели с болью. Она отступила от меня на шаг, безвольно опустив руки.

– Не делай из меня идиотку, Гидеон де Виллер! – она-то ли прошептала, то ли прорычала. Из ее глаз хлынули слезы, скатываясь по бледным щекам. – Я знаю, что ты видел. Я все знаю. Уже две недели, как это, – она сделала ударение на слове, – Не дает мне жить. Каждую ночь я просыпаюсь от ужаса, каждый день я убегаю из своего дома, каждую минуту ощущаю ее взгляд на себе, когда я там. И не смей, – слышишь? – не смей оправдывать все это больной фантазией или игрой разума!

Она яростно кинула щипчики, которые со звоном о фаянс упали в раковину. После чего развернулась на каблуках и вышла из туалета, со всей силы оттолкнув дверь туалета.

– Джулия, подожди! – я успел схватить ее за рукав пальто на выходе. – Стой! Прости меня. Прости, слышишь!

Она стояла, опустив голову и рассматривая свои замшевые ботинки, не переставая плакать и кусая губы. Чувство невероятной вины, что я ее обидел, накрыло меня, словно волна.

– Прости. Я просто не понимаю…. У меня в голове не укладывается многое! Я верю тебе, верю в то, что было. Но… Черт возьми, КАК?

Наконец-то, она подняла на меня глаза, в которых теперь читалась мука загнанного зверька, от этого взгляда у меня защемило сердце.

– Я не знаю. Но, если хочешь, я расскажу тебе, что происходило у меня дома.

Мы сидели у окна в том же придорожном кафе и пили какую-то бурду, слабо отдающее вкусом чая, даже сахар не исправил положение. Но нам было плевать. Мое лицо уже было заклеено пластырями с правой стороны, а Джулия уже не плакала, просто сидела, откинувшись на дешевый икеевский стул.

– Все это началось две недели назад, – она говорила глухо, отстранено глядя в окно, будто видела там не пейзаж, а события, что происходили с ней. – Сначала все началось у отца. Ему позвонили и сказали, что его акции упали, произошло какое-то событие на фабрике, и он рванул на Галапагос. Где сейчас и пребывает. После его отъезда все стало ухудшаться. За одну неделю слуги один за другим начали покидать дом. У нас их было пять: кто травму получил, кто в отпуск ушел, у кого мать умерла, кто уволился. В доме начали происходить странные вещи, словно он взбунтовался: постоянно захлопывались и закрывались двери, начинали резко звонить все телефоны в доме, пару раз сходила с ума пожарная сигнализация. Постоянные перебои с электричеством вывели на второй день сигнализацию в галерее. И постоянно ощущалось присутствие кого-то…

Она вздрогнула и замолчала. Я ждал продолжения, жадно слушая ее историю. Джулия начала дрожать то ли от страха, то ли от нервов. Она продолжала срывающимся на шепот голосом, кажется, еще чуть-чуть и снова расплачется.

– На пятый день, я увидела ее. Она была возле портрета и смотрела на меня. Я испугалась и убежала. А потом все повторялось… – Джулия начала плакать, всхлипывая и судорожно сжимая кулак. – Она преследует меня в доме. Ее никто не видел кроме меня. Мажордом думал, что я сошла с ума, когда я проснулась утром и увидела ее стоящую надо мной. Я закричала, она схватила меня за руку, но на мой крик прибежал Роберт. Она исчезла, как только он появился в комнате. Я помню, что так кричала, что он даже вызвал полицию, посчитав, что в дом кто-то проник. Она оставила мне это на память, – Джулия одернула рукав и показала четкий лиловый синяк чьего-то захвата на кисти. – После этого я стала ночевать в гостиницах. Отец не слушает меня. Он не понимает. Мажордом тоже уволился, не объяснив причины. И отец заставляет меня ночевать одну в этом огромном доме…

Я потянулся через стол и накрыл своей ладонью ее судорожно сжавшийся кулак, отметив какие у нее холодные руки, хотя в помещении было очень тепло, даже жарко.

– Я попросила его продать портрет. И, он согласился, сказав, что у нас денежные проблемы. А «Дама в Бордо» поможет нам вылезти из долговой ямы. Я обрадовалась! Честно! Я рада. Но портрет заберут не раньше чем, через неделю. Мне еще неделю жить с этим.

Она тихо заплакала. Я еще больше наклонился к ней через стол, ласково держа ее руки в своих.

– Успокойся. Джулия, не плачь. Если хочешь, поживи неделю у меня, – в этот момент я понял, что не могу просто взять и отпустить девушку туда снова, в этот дом, где творится такая чертовщина. – Я не пущу тебя туда.

Наверное, что-то прозвучало в моем голосе, отчего Джулия подняла на меня глаза. На ее лице была какая-то смесь чувств, которые я никак не мог расшифровать. Даже показалось, что она забыла, как дышать. Через непродолжительную паузу она продолжила, в ее голосе теперь сквозила сталь.

– Я хочу тебе еще кое-что сказать. Де Виллер, с тех пор, как появился портрет, меня начали мучить кошмары и приступы удушья. Снится, что горю в огне и умираю, задыхаясь. А иногда… мне снишься ты, – она нерешительно взглянула на меня, пытаясь понять какой эффект произвело на меня ее признание. – Ты странно одет. Знаешь, как актеры в исторических фильмах? Вокруг пожар, ты стоишь возле меня с ним, и стреляешь в грудь… Я падаю и умираю.

Я почувствовал как у меня засосало под ложечкой, отголосок того животного страха, которого я вдоволь нахлебался в галерее. Весь ее рассказ о ночных кошмарах напоминал другой кошмар, который произошел со мной в 18 веке, но уже в реальности. Судорожно сглотнув, я попросил уточнения.

– С ним?

– Да. С графом Бенфордом Вторым.

– С Бенфордом? – испуганно прошелестел я в ответ, чувствуя, как пробирает озноб. Откуда она знает его имя? Джулии же там не было!

– Да, был один тип… – она махнула рукой, как будто это неважно, смущенно отводя глаза от моего лица. – Просто портрет «Дамы в бордо» не случайно у нас в доме.

– Поясни, не понимаю…

– Ну… Я происхожу из старинного рода. Так вот, был у нас один предок по прямой линии – граф Бенедикт Бенфорд. Он является каким-то мне много раз прадедушкой. Но не важно. В общем, он был женат на этой Даме в Бордо, которую нарисовал Гейнсборо. Он заказал двойной портрет: себя и жены. Его портрет передавался вместе с остальными по наследству, картина до сих пор висит у нас в доме, а вот его первой жены – исчез куда-то. До сегодняшнего момента.

На меня словно ведро холодной воды вылили. Я сидел в полном оцепенении, пытаясь отойти от шока. Не зря говорят, что пути Господни неисповедимы. Вот уж не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Джулия, оказывается, является потомком Бенедикта – того самого заносчивого Бенедикта, который женился на моей Гвендолин, того самого Бенедикта, который заставил ее сомневаться в возвращении домой, влюбив ее в себя. Того самого Бенедикта, который являлся моим мучителем и собратом.

– Вообще-то, не дело принципа было иметь портрет Шарлотты Бенфорд . Ведь она не является моим предком, вроде как не долго пробыла в браке с графом. Но ведь это тот самый знаменитый портрет, который изменил судьбу Гейнсборо, который пропал куда-то. – Джулия продолжала, как ни в чем не бывало, не замечая моего ошалевшего вида. – Вот мой отец и загорелся его оставить себе, когда случайно нашел его в Германии. Представляешь, как судьба забавно распорядилась? Потомок Бенфорда находит знаменитый потрет его первой жены. В начале, с появлением картины, все было хорошо, это вот в последние две недели началось такое…

Если бы мой мозг умел издавать звуки, то сейчас прозвучал бы взрыв.

После моего ада в поместье Манор Хаос, где разыгралась резня, в которой убили ту, чья жизнь стала центром моей вселенной, по возвращении в 21 век я все еще слышал отголоски тех событий: реальная Гвендолин сейчас в коме, Джулия боится портрета и призрака Гвен, а еще она является потомком Бенфорда. Все вроде связано, но никак не складывается в голове в одну конструкцию, в один механизм…

Сейчас я сидел и смотрел в глаза Джулии, взвешивая все «за» и «против», о чем ей стоит рассказать, а о чем – нет, при этом, впервые за все время пребывания с ней, отмечая насколько похож ее взгляд темно-карих глаз на глаза Бенедикта.

В гостиной никого не было, лишь тускло горели ночники на стенах. Я в изнеможении от усталости рухнул на диван, запустив руки в волосы, отметив, что давно уже пора постричься, потому что волосы превращались в некое подобие длинного девчачьего хвоста, что я терпеть не мог. Дома было чисто и тихо. Странное ощущение привычной обстановки после столь эмоционального дня. Усталость была неимоверная, которая просто вырывала меня из сознания. Глаза болели и зудели, требуя отдыха, поэтому я стал их тереть, пытаясь прийти в норму. А ведь только девять часов вечера.

– Привет.

Голос Рафаэля прозвучал со стороны лестницы. Открыв слезящиеся глаза, я увидел брата, пристально наблюдающего за мной с верхней ступени.

– Привет. Как у вас? Где Джулия?

– Спит. Ты как дал ей таблетки, так с тех пор и спит.

– Видишь, не пропадать же успокоительному доктора Уайта.

Рафаэль медленно спустился и, лениво развалившись, сел на первой ступени.

– Долго она у нас?

– Не знаю. Где-то неделю еще… А что?

– Просто, как ты объяснишь дяде, что в твоей комнате поселилась твоя однокурсница?

Я устало вздохнул. Это еще один вопрос в бесконечной череде, на которой нужно будет дать ответ. Но как-то это меркло по сравнению со всем остальным. Какая разница, как объясню? Как-нибудь … Я и так уже подорвал и сломал все заложенные рамки доверия дяди.

– Не знаю… Как-нибудь объясню, – я в задумчивости стал крутить перстень на пальце с двенадцатиконечной звездой, что символизировал Темпл, а не то, что я еврей или сатанист, как многие думали поначалу при знакомстве со мной. Чаще, что еврей, путая ее со звездой Соломона.

– Ты где спать будешь?

– Здесь… Или в кабинете.

Повисла пауза, где каждый думал о чем-то своем.

– Я не знаю, хочется мне знать причину, почему Джулия здесь или нет… – пробормотал Рафаэль , все также напряженно смотря на меня.

Я мысленно промотал день на начало, вспомнив, как все начиналось с обыденной лекции в универе, а затем дом Джулии с призраком Гвен и взорвавшимся зеркалом. А далее все вообще сорвалось с цепей, и реальность стала напоминать фильм ужасов: шокирующее откровение Джулии, что она видит сны о резне 1758 года и что она потомок Бенедикта, а затем мое признание – я привез Джоконду к Гвен.

Перед мысленным взором возникли глаза полные ужаса однокурсницы, когда она увидела Гвендолин во плоти, лежащую в коме в центральной больнице Лондона. Затем, как Джулия вырвала руку из моей руки и в безумном состоянии кинулась к выходу. В тот момент я пожалел, что вообще ее привез к Гвендолин, открылся и признался, кто она такая в реальности. Тогда я думал, что потерял Джулию, что она убежала и мне больше ее не найти, но, выходя из больницы, увидел ее, сгорбившуюся, с жалким видом сидящую на лавочке у входа.

– Мне некуда идти…

– Я думал, ты убежала от меня.

– Да, я убежала. Но потом вернулась, – она не смотрела на меня, отводя взгляд. Скорее всего, в тот момент Джулия не осознавала, что плачет, потому что даже не утирала слезы. Наверное, слишком много потрясений на ее бедную голову, слишком сильно перевернулся мир. – Это правда, что ты сказал?

– А правда, что ты мне рассказала о том, что творится в твоем доме?

Она, наконец-то, посмотрела. В ее темных больших глазах читался шок. Теперь, после ее признания, я все больше замечал черты Бенфорда в ней. Хотя это была иллюзия, потому что между ними огромная череда людей, который разбавили их гены настолько сильно, как если бы оказалось, что я являюсь ей много раз прадедушкой. Это как простой химический опыт в начальных классах, когда темно-коричневую воду из-за влитого туда йода разбавляют, разбавляют, разбавляют, пока жидкость не становится практически прозрачной, лишь легкий карамельный цвет, в сравнении с обычной водой, дает напоминание, что когда-то там было много йода.

– Я не знала о существовании путешественников во времени.

– Многие не знают, на то и создана Тайная Ложа, чтобы об этом знало как можно меньше людей. Кстати, твой Бенфорд (А твой ли, Джулия? Или он ваш с Гвендолин?) был одним из основателей Ложи.

Она резко вдохнула, будто ей не хватало воздуха. Представляю, что у нее сейчас творилось в голове. В одночасье узнать, что то, что ее пугало в доме – отголосок живой девушки, которая являлась женой ее предка, да еще к тому же путешественницей во времени.

– Поехали, я отвезу тебя.

– Куда? – и снова животный страх промелькнул в темно-карих глазах.

– Ко мне домой. Не к тебе же.

А далее, будучи уже дома с ней, я дал ей успокоительного и свою комнату на временное жилье, тем самым оказавшись без кровати. После этого, оставив на попечении Рафаэля, поехал на элапсацию, где три часа торчал в 1964 году, думая о событиях дня и, вообще, о том, что случилось за последние месяцы. И вот я дома…

– Могу рассказать вкратце, – мой голос прозвучал с ноткой безысходности.

– Судя по тебе, не очень ты и горишь желанием, – засмеялся Рафаэль и знакомым жестом взъерошил себе волосы.

– У меня голова болит, дико устал.

– Тогда завтра и расскажешь.

Я закивал в согласии с его решением. Завтра и расскажу ему. Может он мне даст какую-нибудь идею. А пока главное решение сейчас – где я буду спать: здесь на диване или в кабинете. Скорее вопрос звучал бы так: где удобнее?

Я все-таки решил, что в кабинете будет лучше.

– В кабинете спать будешь? – догадался Рафаэль.

– Ага.

– Сейчас тебе одеяло с подушкой принесу.

– О! Рафаэль, ты такой милый! И отчего тебя девчонки не любят? – подколол я братца, наблюдая, как на его лице возникает саркастическая ухмылка – копия моей. Иногда мы были чересчур похожи.

– Возможно, потому что у меня старший брат дурачок?

– Возможно, – рассмеялся я и направился в кабинет.

Через несколько минут, я пытался принять удобную позу, лежа на ротанговом диване, укрываясь одеялом, принесенным Рафаэлем. Прежде чем меня накрыла чернота, и я провалился в сон, перед глазами появился образ Гвендолин, но не как обычно за последние недели – умирающая, утопающая в своей крови и топящая меня в боли, панике и одиночестве, отбирающая желание жить и вообще существовать на этой земле. Мне виделась, наконец-то, та Гвендолин, живая, бесстрашная, храбрящаяся, но с немой тоской и криком о помощи в глазах, она смотрела на меня из окон галереи дома барона Скайлз, а я стоял на подъездной дороге и смотрел на нее. А сверху падал то ли пепел, то ли снег…

Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/04/09/CBFJE.png

========== Я жду тебя. Гидеон ==========

Люблю тебя, как будто я – в аду.

Люблю и не люблю – мне всё едино.

Я жду тебя, когда совсем не жду,

а в сердце – и огонь, и льдин лавина.

Люблю тебя, но только потому,

что слеп и ненавижу всей душою,

как будто ты похожа на тюрьму,

где хлебом лишь питаюсь да водою.

Пронзает сердце свет январской вьюги,

шаги любви крадутся, как недуги,

крадя ключи покоя у меня.

Любви я стану жертвой, это точно, -

погибну от любви из-за того, что

люблю пыланьем крови и огня.

Пабло Неруда.

Я проснулся от рези и боли в плече. Проведя рукой, почувствовал, что снова задел швы, отчего колотая рана снова стала кровоточить, ярким алым пятном разрастаясь на моей футболке. Сначала я не сразу понял, почему нахожусь в кабинете, но через доли секунды пришло понимание происходящего. Очень хотелось в душ, но там наверху, в моей спальне, сейчас была Джулия Скайлз. С кряхтением я сел, опустив ноги на пол и ощутив в полной мере, как затекло тело от моего неудобного лежбища. Проведя рукой по скулам и щекам, почувствовал жесткую отросшую щетину и порезы от стекла, пластырей уже не было – они все скомкались и отлепились, и теперь валялись неопрятными кусками по всему дивану. Наверное, вид у меня сейчас не очень презентабельный.

Кряхтя как старик, я встал и ощутил, как начало ломить в позвоночнике. Нет. Всю неделю спать на диване я не вынесу физически!

Размяв ноющие мышцы, я вышел из кабинета, и меня практически сшиб пряный, аппетитный аромат корицы и яблок – из кухни доносилось шипение жарящихся панкейков. Забыв всё на свете, словно зомби, ведомый инстинктом голода, я вошел в кухню. За столом сидел Рафаэль и поглощал панкейки, рядом у плиты стояла Джулия в моей футболке и пекла оладьи.

– Доброе утро, – на мое приветствие оглянулись брат и Джулия, и оба подняли руку в ответ.

– Смотри, Гидеон, еда! – нарочито громко чавкая, со счастливой улыбкой сообщил мне Рафаэль. Можно подумать, будто его всегда недокармливали.

– Пахнет обалденно.

– На вкус также. – Рафаэль тут же состроил плаксивую гримасу и клянчащим голосом продолжил. – Давай Джулию оставим себе, мне она нравится!

Девушка в ответ рассмеялась и перевернула блинчик, который с громким шипением еще больше усилил аромат выпечки.

– К твоему сведению, братишка, рабовладельчество отменили аж в 1802 году. Так что сиди, жуй и наслаждайся моментом. Потом мы снова перейдем на кукурузные хлопья и другие полуфабрикаты.

– Эх, жизнь не справедлива… – он горестно вздохнул, отправляя в рот кусок панкейка обильно политый кленовым сиропом.

– Джулия, как спала? – я обратился к однокурснице, чтобы понять ее состояние после вчерашнего дня откровений и шокотерапии.

– Отлично. Наконец-то выспалась. Ты уж извини, что я в твоей майке. Просто была в душе, а надевать свою кофту не хотела, она у меня на выход, – девушка жарила оладьи, не поворачиваясь, ведя монолог со скворчащей сковородкой, будто стеснялась посмотреть мне в глаза. Хотя винить – не справедливо, столько выпало на ее бедную голову.

– Ничего страшного…

– Что ты сегодня будешь делать? – Рафаэль набирал кому-то смс, косясь в мою сторону. – Сегодня выходной, между прочим.

По выходным я весь день отдавал Гвендолин, читая ей Шекспира или своих любимых авторов – Гарди и Пабло Неруда. Сегодня – не исключение.

– Как и всегда, сейчас – на элапсацию, а потом – к Гвендолин, – краем глаза я заметил ,как напряглась Джулия. Ее движения стали резче и автоматичней. – А вы что будете делать?

– С утра к Лесли, а там не знаю, – пробормотал Рафаэль, полностью поглощенный чтением ответного смс.

–Джулия?

– Не знаю… – она, наконец-то, обернулась ко мне, устало вздохнув. Выглядела она действительно лучше, по крайней мере, сероватый болезненный цвет исчез с лица. – Я думаю, сегодня позвонить отцу, чтобы решить вопрос с сигнализацией. И, наверное, поеду в гостиницу …

– Нет. Я сказал, что ты будешь жить здесь, пока не решится вопрос с портретом, значит, здесь, –на мгновение я увидел изумление в глазах девушки и покорность. Точно такой же взгляд всегда был у Шарлотты, когда мы с ней «встречались» и я решал все вопросы, оставляя себе главенствующую роль. Это с Гвен всё было по-другому. Потому что мы оба были чертовски упрямы и горды.

– Хорошо. Это что, кровь у тебя на майке? – Джулия обеспокоенно нахмурилась, глядя на кровавое пятнышко на моем плече.

– Да пустяки. Просто никак не заживет рана. Постоянно задеваю.

– Это из-за пожара? – она снова вся напряглась и замерла. Кажется, она все еще никак не привыкнет к услышанному вчера, что я путешественник во времени и что девушка из больницы именно та, самая с картины Гейнсборо. Ну, и еще первая жена ее предка.

– Да, из-за него. Шпагой ранили.

– Ты сказал, что тебе сегодня на эла..

– Элапсацию. Каждодневные обязательные прыжки в прошлое.

– А почему обязательные? – она выглядела, как маленькая девочка, которой было страшно, но очень интересно. И снова отметил про себя, что все-таки Джулия милая и симпатичная девушка, когда не вела себя вызывающе и не бегала за мной.

– Потому что, если не прыгну, то я совершу бесконтрольный прыжок в прошлое: неизвестно куда и насколько…

– Та девушка из больницы… Шарлотта Бенфорд, ведь с ней это случилось?

– Ну, отчасти да, – я устало присел на стул, хотя собирался в душ, почистить зубы и привести себя в порядок. – И еще, Шарлотта Бенфорд – это не ее имя, если помнишь, я объяснял, что это псевдоним. Ее имя Гвен, Гвендолин Шеферд. И мне дико не нравится, когда ее называют Шарлоттой…

После элапсации, я заскочил в парикмахерскую, где моему отражению в зеркале вернули прежний лоск: волосы теперь были нужной длины, щетина сбрита. Даже порезы на щеке не портили меня, похоже, что они нравились противоположному полу, наверное, придавая моему образу большей брутальности. По крайней мере, я ловил на себе томные взгляды девушек, а парикмахерша отчаянно флиртовала со мной, постоянно стараясь коснуться то моего лица, то шеи, то плеч. Странно, но меня это не раздражало, а наоборот, веселило и подбадривало. Эти хищные взгляды женского пола сегодня придавали мне уверенности в себе и некое ощущение из прошлой жизни Гидеона, когда я был самоуверен и нахален, когда мог очаровать любую, но они мне были не нужны, так как мысли были заняты одной неприступной черноволосой строптивицей, нежелающей идти у меня на поводу.

Затем я заехал в цветочный и купил букет свежих лилий. Не знаю, почему покупал ей именно их, но мне казалось, что они похожи на Гвен: молчаливые, белоснежные, изящные, с грустно поникшими головками цветов, словно застывшие, словно спящие и видящие сны. И такие же хрупкие, как она.

Войдя в палату к Гвендолин, первым делом я увидел Лесли, сидящую у ее постели и о чем-то с ней болтающую, будто Гвен не была в коме. Я невольно улыбнулся. Мне нравилось видеть, что не только я с ней так себя веду, что не только мне безумно нужно общение с ней.

– Привет.

Лесли обернулась, и на мгновение мне показалось, что она потеряла дар речи. Но, быстро совладав с собой, изогнула бровь – на ее лице красовалась мина сарказма.

– Может мне тоже стоит впасть в кому, чтобы такие парни с букетами приходили, а, Гвен? Разрешаю не отвечать. Вопрос был чисто риторический.

Я рассмеялся. Все-таки они с Рафаэлем стоили друг друга. По крайней мере, с юмором у них в порядке.

– Думаешь, в коме будет обеспечено наличие парня с букетом?

– Ну, хоть так!

– Хорошо, я скажу Рафаэлю о твоем желании. Можете потренироваться без твоего пребывания в коме.

– Розы, я люблю розы.

– Хм… Какая разница какие цветы, если ты будешь в коме?

– Когда буду там – никакой, а вот когда будем тренироваться – исключительно розы.

Я снял куртку и принялся менять цветы в вазе под рассеянным взглядом Лесли, наблюдающей за мной. Задев рукой книгу, та с глухим стуком упала на пол, повалив за собой еще два тома.

– А национальная британская библиотека в курсе, что она переезжает в палату к Гвен? – Лесли помогла с книгами, подобрав с пола и заметив, как я вздрогнул. – Что с тобой?

– Опять рану задел. Постоянно забываю про нее.

– В этом вы с Гвен похожи, – я замер, потому что впервые слышал, что мы с ней хоть в чем-то едины. Кажется, что, несмотря на всю мою одержимость Гвендолин, мы все время невпопад, что наши сердцебиения то бьются в унисон, то сбиваются, что мой вдох приходится на ее выдох. Мы выросли в разных условиях, с неодинаковыми взглядами на жизнь, с разными зарядами в сердцах, наверное, поэтому они и притягиваются. Законы физики никто не отменял.

– И чем же?

– Когда дело касается любимых, ей плевать на себя. – Лесли сделала паузу и с тоской посмотрела на лежащую девушку на койке, чье сердцебиение плавно бежало зеленой молнией на мониторе рядом. – Помню, когда нам было двенадцать лет, нас отправили в летний лагерь. Однажды мы с ней убежали за его пределы. Там была речка, возле которой росли деревья, на одном из них были самодельные качели. Мы с ней раскачались так, что забыли о своих мозгах и зачем они даны человеку. Две идиотки! Веревка порвалась, и мы упали в овраг. Я сломала ногу. Так Гвен тащила меня на себе практически до лагеря, вместо того чтобы позвать помощь! А потом я случайно через пару дней узнала, что она сломала себе ребро во время падения. Это было так глупо и безрассудно! Гвен ведь могла спокойно пойти в ближайшую деревню и позвать помощь… Именно тогда я заметила ее самопожертвенность.

Мне нечего было ответить на это, но очень было приятно узнать о Гвендолин хоть что-то. Самопожертвенность … Один из столпов на чем зиждется христианство. С помощью нее, кажется, можно душу свою спасти. Говорят, всё это нам зачтется. Только когда? После смерти? А если ты в коме? Где твоя душа? Где она с ее жертвенностью? Или все заканчивается, как только ты закрываешь глаза?

– Лесли…

– Что?

– Ты веришь в жизнь после смерти?

– Да.

Её «да» звучало очень уверенно и необсуждаемо.

– Почему?

– Потому что у меня есть доказательства. Точнее не у меня, а у Гвендолин.

– Что? Я тебя не совсем понимаю…

Лесли громко вздохнула и повернулась ко мне. Наши глаза встретились, ее серо-голубые смотрели серьезно и твердо.

– Помнишь про магию ворона в ваших глупых стишках?

– Ты про стихи Сен-Жермена?

Время – опасней реки не найти,

Рубин – вот конец и начало пути.

Магией ворона он окрылён,

Венчает он Круг и Начало Времён. Это?

– Да. Так вот, я знаю про магию ворона. Правда, Гвендолин была со мной не согласна. Называла это не магией, а своим дефектом. Но для меня это самая настоящая магия!

– И что же это?

– Ты не знаешь? Гвен тебе так и не рассказала?

– Нет, – мне стало как-то не по себе от слов Лесли. Что еще не рассказала мне Гвен?

– Короче, она видит мертвецов. Точнее, привидений. И она с ними общалась. У нас в школе есть один призрак – Джеймс Август Перегрин Пимпелботтом. И Гвен с ним часто разговаривала. Он даже ее фехтовать пытался научить, но из этой идеи ничего не вышло. Сам посуди, драться с призраком. Выглядело это уморительно! Зато он дал ей много советов, как держаться на этом, как его, суре.

– Что? Гвендолин видела призраков? – я чувствовал, что от того бреда, который свалился на меня, мои мозги пытаются снова заработать и войти в норму.

– Ну, да. Я тебе об этом и говорю. Чем тебе не магия ворона?

Я уставился на любимую, которая всё также лежала бездвижно, будто она могла подтвердить или опровергнуть слова Лесли. Ее волосы красивым черным ореолом, подчёркивающие белизну кожи, рассыпались по подушке. Абсолютная тишина с ее стороны.