Текст книги "Факелы на зиккуратах (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц)
Михаил Томазин был уже на рабочем месте, хотя Фабиан пришел чуть ли не за пятнадцать минут до начала рабочего дня. Он поздоровался, стараясь звучать бесстрастно, стараясь унять волнение, и подошел к Томазину, который выкладывал корреспонденцию из ящика.
Очевидно, Фабиану было еще учиться и учиться, чтобы звучать по-настоящему невозмутимо. Этот Томазин производил впечатление вконец отмороженного человека, зомби, андроида даже. Он просматривал письма и пакеты с удручающей ритмичностью; наверное разница в длительности каждого из его движений составляла не больше микросекунды. Даже приветствие, его полная формула, не сбило ритм.
Томазин убрал ящик со стола, выпрямился и поинтересовался отвратительно вежливым, невозмутимым, ровным тоном:
– Как прошел вчерашний день в столице?
С чего бы ему интересоваться еще и этим, раздраженно подумал Фабиан. Но послушно отчитался, что посетил выставку, обнаружил очень уютное кафе вблизи от своего пансиона, а сегодня утром завтракал в кафе, которое ему порекомендовал все тот же Томазин, спасибо. В ответ на что Томазин сообщил ему, что Фабиан получит еще одну карту, которой может пользоваться в любом кафетерии и на любой кухне самообслуживания в Канцелярии, а начать стоит с кафе в центральном корпусе, в котором замечательно готовят из экопродуктов.
За этим бессмысленным обменом вежливыми и ничего не значащими фразами последовало дело государственной значимости: Фабиан вскрывал письма и пакеты и уничтожал конверты. Затем он учился делать кофе, и Томазин сухо инструктировал его, какой предпочитает Госканцлер, какой – консулы, вице-консулы и помощники помощников вице-консулов. Фабиан не мог ничего поделать – ему нравился Томазин. Он рассказывал вроде хладнокровно, вроде безэмоционально, и при этом Фабиан отчетливо слышал ехидство в самых простых фразах. Этот человек определенно мог рассказать бесконечно много о каждом небожителе, которых перед ним прошло немало и в его бытность личным помощником вице-канцлера, и за восемнадцать последних лет. И хотелось выгадать часа полтора свободного времени, чтобы посидеть с Томазиным за чашкой кофе или кружкой пива, и послушать анекдоты обо всех этих людях. Одно дело видеть их лично – важных до чопорности, энергично проносившихся мимо, не обращавших никакого внимания на простого практиканта, видеть их в сводках новостей на инфоканалах, и совсем другое – знакомиться с историями о них, которых наверняка случалось немало. Например, кто просто пьет, а кто напивается и чем напивается. Кто просто яростно отстаивает свое мнение, а кто любит скандалить. Какие интриги занимают умы служащих Госканцелярии. Прав ли он, думая, что консулы далеко не так дружны, как их представляют информационные госканалы, если не высказываться грубее. Возможно, если удастся расположить к себе Томазина, можно будет даже сверить с ним свои социограммы. Но без пяти минут восемь Томазин встал у своего стола. Фабиан молча последовал его примеру. Госканцлер вошел буквально через пятнадцать секунд. Он поздоровался с Томазиным, с Фабианом, задержал на нем свой взгляд, словно припоминал, что этот мальчишка делал на территории Михаила, и пошел в кабинет.
– Фабиан, будьте добры, отнесите ему кофе и корреспонденцию, – невозмутимо произнес Михаил. Фабиан не пошевелился. Михаил ровно, но категорично произнес: – Исполняйте.
Затем он зачем-то делал конспекты каких-то статей, актуализировал бесконечные базы данных, осваивал коммуникационный пост Михаила, снова делал кофе, докладывал о результатах работы с БД, куда-то бегал, что-то приносил, совершал совершенно невразумительное что-то еще, и словно в качестве благодарности Михаил рассказывал ему какую-нибудь мелочь о людях, с которыми Фабиан сталкивался – или о их начальстве. Госканцелярия была тем еще гадючником. И именно это и развлекало Михаила.
Удивительным было то, что к концу первого же дня все знали, кто Фабиан есть таков. И изменилось отношение к нему: от бесхитростного «еще один практикантишка» до «это же при самом Томазине практикант». К концу первой недели Фабиан уже знал, что будет делать на выходных: его пригласили на две служебные и четыре частные вечеринки. Осталось выбрать парочку. И он небрежно поинтересовался, что будет, если заглянуть туда-то и туда-то. Михаил, ухмыляясь, посоветовал две – одну организовывал сын второстепенного министра Магистрата, женатый на дочке среднего чина из Казначейства, а на второй был шанс познакомиться с вице-президентами Банка Республики.
– Заодно послушаете, что они думают о Генеральном Канцлере, – ухмыльнувшись, добавил Михаил.
Фабиан затаил дыхание. Михаил осмотрел его.
– Госканцлер отлично знает, что эти люди могут говорить о нем, – невозмутимо пояснил он. – Его это развлекает, не более. Это может пригодиться вам лично. Чтобы… – Михаил развел руками, – ориентироваться в микрополитике. У скорпионов в банке, знаете ли, тоже какая-никакая, а микрополитика происходит.
Фабиан сдержал ухмылку.
– Если позволите дать совет, Фабиан, – по-прежнему улыбаясь, но тускло, осторожно продоложил Томазин.
– Разумеется, – после паузы ответил Фабиан. – Буду благодарен.
– Вы производите впечатление умного молодого человека, – странным голосом продолжил Михаил. Вроде своим обычным бесстрастным, но вместе с тем человечным. Словно его действительно беспокоили предстоящие выходные Фабиана. – Но вам может недоставать опыта. Да и люди здесь крайне ловки в преодолении скользких ситуаций и в их создании, если честно. Я бы посоветовал вам держаться настороже с некоторыми людьми, которых вы возможно встретите на этих вечеринках. Скажем так: у этих людей такая репутация, что я здорово взволновался бы, если бы мои дочери оказались с ними в одной комнате.
– Ваши дочери? – зачем-то переспросил Фабиан.
– М-гм. Две. Старшей двадцать, младшей семнадцать. Но девочки куда раньше становятся зрелыми. Так что можно сказать, что вы ровесник с моей младшей.
– Спасибо, – выдавил Фабиан.
– Да не за что, – отмахнулся Томазин. – Я очень хотел бы, чтобы вам не пригодилась эта информация, но на всякий случай.
– Послушайте, – неожиданно очнулся Фабиан. – Я не девушка, что со мной может статься?
– Мы говорим о людях, рядом с которыми следует быть осторожными не только молодым и привлекательным девушкам, – обтекаемо отозвался Михаил, внимательно следя за ним. – Юношам не следует уповать на свою физическую силу и подготовку. И внимательней относиться к тому, что они пьют. Особенно на частных вечеринках.
Фабиан готов был вспыхнуть и послать Томазина туда, где ему место – в какую-нибудь затянутую паутиной камеру утерянных вещей, еще куда подальше. Ему достаточно было тех поучительных бесед, которых немало вылили на их бедные головы все подряд кураторы, психологи и прочие слишком умные попечители. Он считал себя достаточно сведущим, чтобы не вляпаться куда не надо. И это странное желание Томазина намекнуть ему на страшные и ужасные беды, которые подстерегают бедного и несчастного сироту – оно казалось неуместным в этой дурацкой приемной после окончания рабочего дня. Но Фабиан успел узнать его достаточно, чтобы понять: не тот человек Михаил, чтобы не держать ответ за свои слова.
– Мне кажется, вы преувеличиваете степень опасности, – наконец сказал он.
– Возможно. Но все-таки о некоторых, кхм, молодых да ранних ходят не самые хорошие слухи. Особенно когда они видят перед собой выскочку из провинции. Очень привлекательного причем, – с грустной насмешкой уточнил Михаил.
– Выскочку? – угрожающе переспросил Фабиан.
– Разумеется, – невозмутимо отозвался Михаил. – Выскочку, да еще из провинции. Рассчитывающего в силу своих личностных качеств на то, что им не достанется даже в силу совокупных семейных заслуг.
Он постарался свести остальные наставления к минимуму, отлично видя, что Фабиан разозлен не на шутку, и отправил его восвояси с пожеланием хороших выходных. Госканцлер вызвал его к себе.
– И как ваш новый помощник? – сразу же спросил он.
– Очень сообразительный молодой человек. Удивительно дисциплинированный. Для современной молодежи это скорее исключение, – неторопливо ответил Михаил.
– Садитесь, – сухо бросил Содегберг и развернулся к окну. Михаил подчинился. – Мне кажется, в школе юнкеров их всех учат дисциплине.
– Возможно. Но не так, как в свое время. Когда военное положение было скорей нормой, чем исключением.
– Вы скучаете по романтике тех дней? – усмехнулся Содегберг.
– Скорее по романтическим очкам моей юности, господин Генеральный Консул.
– Юности, – вздохнул Содегберг. – Привлекательнейшего украшения, за которым так легко не увидеть алчности, злопамятности, лени, корыстолюбия, да просто бесхребетности. Юность прекрасна, мой дорогой Михаил, и сколько существует людей, для которых юность самоценна… – Он внезапно развернулся к нему. – Но Фабиан производит иное впечатление? Я общался с ним спорадически и должен признать, он производит двоякое впечатление. С одной стороны, он юн, романтичен, его голова полна всех этих бредней… – Содегберг помахал рукой в странном жесте. – С другой стороны…
– Он заслуживает той характеристики, которую составил ему в прошлом году мой коллега из Магистрата, – подхватил Михаил. – И он готов подтвердить все, что сказал тогда.
– А ему точно наплевать на возраст характеризуемого. Так вы довольны вашим помощником?
– Всецело.
По истечении двух недель Содегберг вызвал Фабиана и коротко приказал ему садиться. Он сам стоял у окна и задумчиво изучал площадь, которая была накрыта мелким дождем и все равно наполнена людьми.
– Что им всем дома не сидится, – угрюмо бормотал он. – По такой погоде собака на улицу лишний раз носу не кажет, а эти глазелки ползают, глазеют. На что глазеть-то?
Фабиан поднял брови. Очевидно, госканцлер развлекал скорее себя, чем его, зачем-то изображая ворчливого старика.
– М-да, – резко бросил Содегберг, разворачиваясь. – Ах, Михаил, спасибо. Кофе. Как раз к месту. Угощайтесь, – приказал он Фабиану и сел.
Он сплел пальцы и пригнул голову. Пауза затянулась. Казалось, что Содегберг изучает ногти. Может, он дремал с раскрытыми глазами, кто его знает. Фабиан взял чашку.
– Да, – обреченно произнес Содегберг. – Так вот. Вы должны были провести следующие шесть недель практики в Консулате. Не так ли?
– Да. В отделе внешне-экономических связей, – ответил Фабиан, напрягшись.
– Решение, конечно, похвальное, – желчно произнес Содегберг. – Хотя что вам понадобилось в этом болоте? Там же уже который год одни жабы сидят. Я бы еще понял, если бы в Магистрате. В конце концов реальная власть в этой сфере у них.
– Важность отдела внешнеэкономических связей в Консулате трудно переоценить. Его сотрудники имеют возможность активно сотрудничать с дипломатами, не оглядываясь на сложности сотрудничества между конкурирующими учреждениями.
– Так уж и конкурирующими, – словно проснувшись, возразил Содегберг. – В Консулате подписывают контракты, а в Магистрате их исполняют. Следят за исполнением. Исполнять эти жабы не способны что там, что там. Даже брачные танцы у них похожи на барахтания. Как только детей делают, идиоты.
– Для этого достаточно барахтаний, я подозреваю. Или мне позвать господина Томазина для экспертного заключения? У него должен быть опыт в этой сфере.
Содегберг засмеялся. Сухим отрывистым смехом, который вполне мог напугать неподготовленного человека, как камнем по стеклу водил. Фабиан отказывался поддаваться его веселью и ждал продолжения странных рассуждений Содегберга. Хотя почему странных – Михаил обмолвился как бы невзначай, что Консулат начинает вести себя слишком агрессивно.
– Не надо Михаила. Он наверняка был эффективен и ни в коем случае не барахтался. Как все, что он делает. Итак, вы подавали прошение о практике в Консулате. Это очень хороший задел для вашей будущей карьеры, насчет которой вы уже определились. Окончательно, кстати, определились? Ваш аттестат позволяет вам выбирать среди всего. Всего, дорогой Фабиан. – Содегберг склонил голову и уцепился своими глазками за Фабиана. – Любой факультет. Разумеется, в Высшей Академии. Вы же именно в нее собираетесь поступать?
Фабиан кивнул, отказываясь распространяться далее. Содегберг подождал, но не получив ответа, продолжил:
– Консулат – это очень хорошее место для прохождения практики. – Он помолчал немного. Затем продолжил: – Вы, наверное, знаете, что мы сотрудничаем с отделом образования таким образом, что в Консулате, Магистрате и Канцелярии ежегодно выделяются места для практикантов. И их комплектация может производиться и по иерархическому принципу тоже. Что это значит, Фабиан?
– Что распределение практикантов начинается сверху и продолжается по остаточному принципу до достижения низших уровней иерархии? – осторожно предположил Фабиан.
– Да, что-то в этом роде. Данная программа сотрудничества существует достаточно эффективно уже который год. Который десяток лет, должен сказать, – поправил себя Содегберг. – И я рад отметить, что Консулы очень серьезно относятся к тезису об обеспечении практического опыта нашим будущим специалистам. Образование не может и не должно существовать в отрыве от потребностей общества. Поэтому мы и стремимся к постоянному заполнению всех практикантских мест. Многие из наших практикантов возвращались к нам снова и снова, и даже в качестве специалистов. Вы наверняка познакомились с некоторыми. На тех вечеринках, например, на которых побывали. Не так ли?
Фабиан с трудом не усмехнулся.
– Разумеется, господин Государственный Канцлер. Я даже пообщался с человеком, проходившим практику непосредственно под руководством господина Томазина. Дирк Кайльберг.
– Этот идиот, – буркнул Содегберг. – Кофе хоть научился делать? Или так и вещает о своем высшем предназначении?
– Скорее второе. В первом я не имел возможности убедиться.
– Радуйтесь, – ядовито отозвался Содегберг. – Если его высшее предназначение такое же отвратительное, как и кофе, что он делал в свое время, то я просто диву даюсь, как его маменька умудрилась протянуть его до заместителя начальника реферата.
– Это уже может быть высшим предназначением.
Содегберг снова засмеялся своим крякающим смехом.
– Пусть будет так, – ухмыляясь, признал он. – Но вернемся к нашим баранам. К иерархическому принципу. Консулы принимают активное участие в надзоре за этой программой. К сожалению, и к моему сожалению в том числе, ввиду некоторых обстоятельств кругозор Консулов несколько ограничен в этом плане. Они делают выводы на основании того, что видят. А видят они, например, наличие или отсутствие практиканта. И на этом обстоятельстве они могут сделать самые различные выводы. Видите ли, Фабиан, кандидат, который должен был проходить практику в службе Первого Консула, находится в данный момент… в терапии. У него были выявлены некоторые девиации в поведении. И в его отношениях с нелегальными веществами. Что, как вы понимаете, ликвидирует саму возможность практики в самом верху власти. Я, признаюсь, удивлен, что это не было установлено значительно ранее. Но тут уж мы серьезно задумаемся над системой безопасности нашего аппарата. Беда в том, что место пустует. И поэтому я обращаюсь к вам с вопросом: не хотите ли вы пройти практику в службе Первого Консула вместо этого типа?
Фабиан приоткрыл рот от изумления. Ему никогда в голову не приходило, хочет ли он этого. Нет, конечно, он знал о Консулах все в пределах официальных биографий и допустимых, а иногда и не очень допустимых слухов, но никогда не задумывался о людях, стоявших за этими постами и биографиями. Он интересовался этими людьми по мере необходимости, но Консулы Первой Республики были куда более привлекательными персонажами – они стояли у истоков нового государства, они возводили его, утверждали, формировали, они были теми личностями, сотворившими Республику, в которой рос Фабиан. Консулы, находившиеся у власти сейчас, вызывали любопытство, уважение, но не то жаркое, пристрастное восхищение, как первые герои: нынешним Консулам не приходилось стоять насмерть, воевать с бесчисленными внешними и внутренними врагами, идти вперед практически на ощупь к цели, в которую верили только они. Но в любом случае, простой человек не мог пройти весь путь с низов до Первого Консула, и это не могло не привлечь Фабиана. Предложение Содегберга было отчаянно несвоевременным – и невероятно заманчивым. Потому что это значило не только знакомство со зданием власти, с его разными этажами, но и с духом, с неофициальной ее идеологией, которая определяет официальную. И вообще – Первый Консул был Первым. И это давало ответ на все вопросы.
– Предложение заманчивое? – меланхолично поинтересовался Содегберг. – Или подозрительно заманчивое?
– Я планировал несколько иное прохождение практики, – осторожно сказал Фабиан. – И я никогда не задумывался о том, чтобы замахиваться на самую вершину. – Он не удержался и издал нервный смешок. – Подумать только, Первый Консул… Я и не знал, что и там тоже можно проходить практику.
– Тот горемыка был студентом четвертого курса и ждал своего часа чуть ли не с начала учебы. А может, и ранее. Разумеется, Консулы предпочитают видеть практикантами выпускников Академии или… – Содегберг сделал неопределенный жест. – Иными словами, не детский сад. Но. – Он устроился в кресле поудобней. – Изо всех кандидатур, которые были бы достойны проходить практику в непосредственной близости от Первого Консула, именно ваша кандидатура кажется наиболее подходящей мне, руководителю кадровой службы консулата, руководителю ее же службы безопасности и методисту отдела по сотрудничеству с учреждениями образования. Вы можете быть молоды, Фабиан, но никто не назовет вас юным или ребенком. Вы, насколько я могу судить из личного опыта, уже вполне взрослый человек. Именно поэтому мы и ведем этот разговор. Я не удивлюсь, если вам нужно будет время подумать. Мы сейчас находимся в двух часах от завершения рабочего дня и вашего времени здесь. Я предлагаю вам взять час свободного времени, прогуляться, покормить лебедей в центральном парке, – и Содегберг указал рукой в сторону центра правительственного комплекса – в противоположную от города, – тем более ваш код позволяет вам доступ к нему. А затем вернуться ко мне для окончательной беседы об итогах практики и ваших планах на ближайшие шесть недель. Я очень надеюсь, что вы не подведете нас и примете правильное решение.
И в обычный понедельник Фабиан прошел часть знакомого маршрута и ступил на незнакомый, который должен был привести его в новый корпус – службу Первого Консула. Правительственный комплекс был тем еще термитником. Хорошо хоть Магистрат отказался от сомнительной чести быть включенным все в тот же всеохватывающий правительственный комплекс. Первый Консул, судя по корпусу, был настроен на долгую и продуктивную жизнь на благо Республики. Корпус был куда внушительней, чем та же Госканцелярия, и отделан иначе. И он был отчетливо, явно и бесспорно принадлежащим Первому Консулу и соответствующим его личности, с каковой Фабиан был ознакомлен посредством инфоканалов.
– Фабиан Фальк ваан Равенсбург, – коротко представился Фабиан, зайдя в приемную. Личный секретарь Первого Консула повернул к нему голову от внушительного экрана информационного центра, установленного на его столе.
– Эраст ваан Ардентен. Выпускник школы юнкеров сорок восьмого года, – представился он, встал и улыбнулся. Фабиан сделал три шага ко столу и застыл. Улыбка этого Ардентена пришлась ему не по вкусу – она была снисходительной, покровительственной, искусственно-любезной. И обратись к нему Томазин с такой улыбкой, он бы проглотил ее без проблем – в нем было что-то располагающее, и не позволил бы себе Михаил так рьяно подчеркивать свой статус. – Как поживает директор Брускер?
– Страдает бессонницей, я полагаю.
– От старости или от кадетов? – широко улыбнулся ваан Ардентен.
Фабиан пожал плечами и сделал еще два шага к столу.
– Кто был вашим куратором, Фабиан? – снисходительно поинтересовался этот ваан Ардентен, усаживаясь. – Не Эрдман, случайно.
– Не случайно. Эрдман.
– Забавный человечек. Все время на своей волне. С ним непросто, если говорить на человеческом языке. А если на языке формуляров – понимает без колебаний, – насмешливо продолжил ваан Ардентен. Зачем-то, словно Фабиану могли быть интересны его воспоминания.
– Я могу узнать о моих обязанностях? – спросил он.
– Вы стремитесь работать? Похвальное рвение. Начните со знакомства с автоповаром. Кухонный блок расположен за дальней панелью. Кстати, можете сделать кофе себе и мне.
Фабиан огляделся. За одной из панелей должен был располагаться и гардероб. Ваан Ардентен следил за ним и не скрывал этого. Он откинулся на спинку кресла и склонил голову к плечу.
Он нашел панель, нашел блок управления, повесил тренч, развернулся к ваан Ардентену.
– Черный кофе со сливками и мускатом, я полагаю, – с каменным лицом поинтересовался Фабиан.
– Как вы догадались? – благодушно спросил ваан Ардентен.
– Интуиция, – глубоким голосом произнес Фабиан и пошел к столу, который явно предназначался ему.
– В таком случае, что ваша интуиция говорит по поводу кофе, который предпочитает Первый?
Фабиан поставил свою сумку на полку, выпрямился и осмотрел его.
– Интуиция? Черный кофе со сливками и мускатом. Ах, да. И щепоткой соли.
– У вас очень развитая интуиция, – криво усмехнулся ваан Ардентен.
«Или Михаил до отвращения наблюдателен», – раздраженно отпарировал про себя Фабиан.
Затем началась рутина. Получить почту, рассортировать, вскрыть конверты-пакеты, внести в базы данных. Сделать ваан Ардентену еще кофе. Послушать, как он сначала говорит по коммуникатору с Первым, затем с отделом протоколов, согласовывая встречи, заказывает какие-то непонятные подарки, снова говорит с первым, снова делать кофе, бегать куда-то с поручениями, слушать, как ваан Ардентен, упорно настаивавший на этом «ваан», хотя смысла в этом практически не было, говорит с Первым, но уже на странные для неподготовленного уха Фабиана темы. Парировать его шпильки. И снова делать кофе.
И вскочить со стула и вытянуться – почти синхронно с ваан Ардентеном, когда в приемную ворвался Первый, разом наполняя ее собой.
– Эра-а-аст, кофе и тостов, и побольше. И самую важную почту, – с порога рявкнул он, окидывая взглядом помещение. Заметил Фабиана. прищурился. Подошел к Фабиану. Склонил голову, словно набычился.
– Фабиан Фальк ваан Равенсбург, практикант. – Представился Фабиан который раз за утро.
Первый повернулся к ваан Ардентену.
– В течение следующих шести недель, – подтвердил тот.
– Но должен был быть некий Антон Бригген, студент академии, а не неоперившийся юнец.
– У господина Фалька ваан Равенсбурга отменные характеристики с шести предыдущих мест практики, – ничтоже сумняшеся отрапортовал ваан Ардентен. – К сожалению, мы были поставлены службой кадров о вынужденных изменениях в практике только во второй половине пятницы, вы уже отсутствовали, господин Первый Консул. На вашем столе лежат резюме и личное дело Фалька ваан Равенсбурга.
– Сына Артемиса ваан Равенсбурга? – Первый повернул голову к Фабиану. И его темные глаза замерцали любопытством, жарким, необоримым. Которое Первый, судя по всему, и не собирался укрощать.
– Да, – спокойно ответил Фальк, стоя прямо под его тяжелым взглядом. – И Хелены Фальк.
– Я знал Артемиса. Но не знал эту Фальк. Она была хороша?
У Фабиана дрогнули ноздри.
– Она была одним из лучших специалистов по ИИ в 339-м округе.
Первый повернулся к ваан Ардентену.
– Погибла в шестьдесят девятом в результате диверсии в Центре искусственного интеллекта округа. За три недели до этого…
– …погиб Артемис. Печальный случай. Мои соболезнования. Об этой семье много говорили. – Первый перевел взгляд на Фабиана. Снова склонил голову, изучая его. И привычный к изучающим взглядам Фабиан ощутил, как резвее забилось его сердце от этого пристального, ничего не упускающего, жестокого взгляда, сканировавшего его, проникавшего до самого костного мозга и выворачивавшего наизнанку, раздавливавшего, расплющивавшего. Фабиан вспомнил старый добрый трюк, который не подводил его последние лет пять: он перевел взгляд на переносицу Первого и задышал раз в пять ударов сердца. Пять ударов – вдох, пять ударов – выдох. И смотреть на переносицу, позволяя ему сверлить себя этими алчными, черствыми любопытными глазами, которые неизвестно чего хотели от него. – Вы ведь государственный сирота? Помнится, я слышал об этом обсуждении. Но это было делом не моего департамента. – Он снова повернулся к ваан Ардентену: – Эраст, кофе и тосты подаст мне Фабиан Фальк ваан Равенсбург через десять минут. Он знает, как их делать?
– Я прослежу, чтобы он научился.
– Ага, времени достаточно. Почту просмотрю после разговора. Я пока ознакомлюсь с досье. А с тем Бриггеном что сталось, что вместо него этого мальчишку подсунули?
– Находится на лечении от наркотической зависимости. Подробности в докладной записке на вашем столе.
– Хм, – многозначительно сказал Первый. – Фабиан.
Тот сжал челюсти, глядя ему в глаза.
– А как вы относитесь к наркотикам? – мягко спросил Первый.
Фабиан содрогнулся. Мягкий тон Первого был обманкой, которая даже не притворялась ничем другим. Под ним отчетливо скрывался все тот же стервятничий интерес.
– Учитывая, что постам в части моего отца несколько раз приходилось отбивать внешние атаки обкуренных асассинов и внутренние – находящихся под воздействием сослуживцев? – он и не подумал притворяться вежливым. – Резко отрицательно.
– И разумеется, вы даже не пьете пиво и какие-нибудь там пунши? – ласково улыбнулся Первый.
– Не пью. – Ответил ему высокомерной улыбкой Фабиан.
Первый ухмыльнулся.
– Десять минут, Эраст, – бросил он через плечо и пошел в кабинет.
Дверь закрылась. Ваан Ардентен стоял у стола и задумчиво барабанил по нему.
– Тебе палец в рот не клади, будущий курсант, – задумчиво признал он. – Тосты он любит хорошо прожаренные и горячие. Сначала сделай кофе, затем принимайся за них.
Фабиан развернулся к нему и оглядел с ног до головы. Ваан Ардентен непроизвольно попятился.
Первый сидел в кресле и задумчиво листал досье.
– Оно у вас толстое, героический сирота Фальк ваан Равенсбург, – задумчиво произнес Первый, следя за ним.
Фабиан поставил поднос на стол, налил кофе. Выпрямился, замер.
– Садитесь, – приказал Первый. Он бросил взгляд на чашку и снова перевел его на Фабиана. – Вы, оказывается, побывали во многих службах здесь. Всех этих безликих канцеляриях, службах, отделах, департаментах. И ни разу при консулах. Даже запросов не подавали. Почему?
Фабиан смотрел ему в глаза. Если он правильно помнил, следующий прием у него через восемнадцать минут. Значило ли это, что все это время великий Первый посвятит практиканту, который даже не курсант? И чего он добивается?
– Не считал необходимым, господин Первый Консул, – прищурившись, ответил Фабиан.
========== Часть 6 ==========
Насколько тяжелой оказалась практика в приемной Первого Консула, Фабиан понял в пятницу вечером. Он обнаружил себя стоящим перед зеркалом в ванной комнате, держащимся за край раковины и дышащим редко и при этом поверхностно. Незначительный вдох – несущественный выдох; незначительный вдох – несущественный выдох. Кран был открыт полностью, индикатор расхода тревожно моргал красным, и постепенно развеивалась перед глазами черная пелена. Фабиан закрыл кран и потянулся за полотенцем, в задумчивости приложил его к лицу и закрыл глаза. Оно пахло гадским интернатским мылом. Наверное, то мыло мешали в одном чане и отдушку добавляли одну и ту же для него, для прочих моющих средств, для дезинфектантов и для неведомо каких еще веществ. Фабиан повернулся к зеркалу, и встретился в нем взглядом с бледным сопляком с гневно прищуренными глазами. Наверное, так видел его Первый. Фабиан отвернулся, присел на раковину и бросил полотенце на унитаз. С какого испугу, скажите на милость, он расценил скупые похвалы Госканцлера как объективную оценку его способностей? Или, если прав Содегберг, а Первый – гребаный извращенец, то у него действительно есть потенциал? Или прав все-таки Первый, размазывавший его по ковру с завидной регулярностью и с нескрываемым удовольствием: мальчик привлекателен, но на этом его достоинства заканчиваются?
Фабиан механически бросил взгляд на индикатор расхода воды – инстинкт, вбитый в него еще в гарнизоне, в котором он рос, и подпитываемый в школе, отметил, что почти приблизился к необоснованному излишеству, но на наставительное «Как не стыдно» у него не хватило сил. Он дошел до кровати и рухнул на нее. Через полсекунды он спал. А в полночь проснулся и перевернулся на спину. Он открыл глаза, и в полуночной темноте ему показалось, что по потолку и стенам ползут знаки, цифры, слова, графы, таблицы, которыми он объелся до блевоты за свою первую неделю с Первым. А впереди было еще пять. Возможно, нежелание отправлять на верхние этажи Консулата желторотых птенцов было не в последнюю очередь основано на милосердии – так работать они, вчерашние ученики, пусть даже отмучившиеся без малого семь лет в юнкерской школе, все же не были приучены. А тот же Эраст был бодр, благоухал любовью к жизни и источал флюиды благодушия направо и налево. При этом Фабиан был уверен, даже не находя сил на то, чтобы замечать: Первый загружал работой и его. И брала злость на Первого, требующего невероятного, на Эраста, который играючи исполнял любые, даже самые замысловатые поручения, а особенно на себя – тупившего, не понимавшего с первого раза, чего от него хотят, исполнявшего поручения небезупречно, а самое главное – устававшего. И вдвойне был зол Фабиан, потому что Первый и Эраст, чтоб его, ваан Ардентен это видели. Первый, уходя на какой-то шабаш, организуемый мадам первой, пожелал Фабиану как следует отдохнуть на выходных. И тому захотелось стереть эту понимающую, насмешливую, высокомерную усмешку каким-нибудь абразивом погрубее до самой кости, до самого мозга.
Время текло, казалось студенистой рекой, теплой на ощупь и чистой, лениво покачивало Фабиана, умиротворяло, и ему становилось все проще дышать; он раскинул руки и прикрыл глаза, затем рывком сел на кровати и потянулся за коммуникатором, чтобы проверить, сколько денег у него на счету. Как оказалось – предостаточно. Ни выпускные не претерпели ущерба, ни стипендия государственного сироты не была обкоцана. Более того, Фабиан ухмыльнулся, увидев, что к ней сколько-то там единиц было прибавлено: ходатайство о ее увеличении в связи с успешным окончанием школы, успешными же экзаменами на зрелость и успешным зачислением в Академию было удовлетворено. Деньги были. И было настроение показать всем этим дряхлым, самовлюбленным и узколобым государственным мужам средний палец. И Фабиан вскочил, не ощущая легкости, но успешно притворяясь, что ощущает обратное, и отправился в душ.
