Текст книги "Факелы на зиккуратах (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)
– Здесь есть душ? – спросил он.
– Есть. – Лениво ответил Альбрих. – Он даже к твоим услугам.
Фабиан посмотрел на него сверху и оглядел комнату.
– Кстати, ужин. – Сухо сказал он.
– Обязательно, бедный голодный государственный сиротка.
Фабиан снова посмотрел на него сверху – и механически улыбнулся. Альбрих закинул руку за голову, следя, как он нагибается, чтобы подхватить майку, идет к столовой, затем через нее в туалет, и улыбаясь. Нужно было встать, но сил осталось только на снисходительные к своим слабостям мечтания. Ах, если бы устроить отпуск где-нибудь на юге. На острове, чтобы оградить себя от любопытствующих кого бы то ни было. Или черт с ним, на каком-нибудь относительно малолюдном курорте, чтобы Фабиан не скучал в бездействии, а развлекался на тех же лыжных склонах. Глядишь, подустав, он бы и ночью был не таким занозистым. Ах, если бы получить его в свое полное и безраздельное пользование хотя бы на две недели, два месяца, два года, не делиться ни с кем, просто быть с ним – сама мысль показалась Альбриху смешной, и он откинулся на спинку дивана и снова засмеялся. А затем полулежал, вслушиваясь в звуки, и смаковал свою истому.
Из душа вернулся остывший и безразличный, расслабленный и немного сонный Фабиан. Альбрих усердно разыгрывал доброго дядюшку, время от времени подпуская сальности, Фабиан огрызался, но скорее по привычке, потому что не мог не огрызаться, и отчего-то им не о чем было говорить.
Когда Фабиан встал и сказал, что отправляется домой, Альбрих недовольно сжал зубы. Уговаривать его было бесполезно, кому как не ему самому знать, как может быть упрям девятнадцатилетний щенок с таким самомнением. Угрюмый, ощущающий себя дряхлым стариком Альбрих встал, бросил салфетку рядом с тарелкой.
Зевнув, Фабиан принялся натягивать джемпер. Альбрих подошел к нему и начал помогать.
– Ты можешь остаться здесь, Фабиан, – тихо сказал он, положив руки Фабиану на талию. Тот поморщился и покачал головой. Альбрих положил руку ему на щеку. Рассматривая лицо совсем близко – удовольствие, которого он отчего-то был лишен до этого, а может, сам лишал себя, – проводя пальцами другой руки по его бровям, скуле, он рассеянно улыбался. – Ты восхитительно строптив, мальчик. Вос-хи-ти-тель-но. И так по-юношески. С тобой я становлюсь совсем старым.
Фабиан отвел его руку от своего лица.
– В таком случае заведи сиделку, – буркнул он. – Сообщи Никосу, что я готов.
Первый откинул голову назад и захохотал, удивленный и восхищенный его дерзостью. Фабиан закатил глаза. Затем он недовольно произнес:
– Я могу вызвать такси, господин Первый Консул. Наверняка диспетчер будет очень удивлен, увидев, как у бокового входа твоей резиденции в такси впрыгивает какой-то студент. То-то развлекательные каналы развлекутся.
Альбрих прижал его к себе, коротко поцеловал в шею.
– Я сообщу Никосу, – посмеиваясь, сказал он. – Наглый щенок.
Фабиан высвободился из его объятий. У него на лице было написано крупными буквами: капральские шуточки шутить изволите, господин хороший.
Он ушел. Альбрих долго стоял перед закрытой дверью, задумчиво глядя на нее, сжимая кулаки в карманах брюк, криво усмехаясь своим мыслям, нерадостным, прямо сказать.
Второй Консул присутствовал на вечеринке в честь успешного завершения предпоследнего этапа проекта дрейфующей деревни. Оппенгейм и Армушат составляли ему компанию. И– Михаил Томазин. Велойч пытался заманить на вечеринку Госканцлера, но тот сослался на уйму дел, кучу малу болячек и страстное желание провести вечер тихо и спокойно с ровесниками, а не с юными и сильными, чтобы не исходить завистью, а посему передает приглашение Михаилу, а что знает и видит тот, будет знать и Содегберг. Армушат скептически поднял брови, когда Велойч преподносил это все как оригинальный анекдот, а Оппенгейм согласно кивал. Сам был бы не против, наверное, в какие-нибудь семьдесят пять лет все еще быть активно приглашаемым на самые разные мероприятия и иметь возможность от них отказаться.
– Как думаешь, Эрик, появится ли на таком знаковом мероприятии первый? – поинтересовался Оппенгейм. Михаил посмотрел на него и переглянулся с Армушатом. Тот саркастично улыбнулся.
– Хм, – весело сказал Велойч, очень, очень довольный тем, как осуществлялся проект. – Еще полгода назад я сказал бы тебе: первый – на проходной гулянке? Да никогда.
Армушат обвел взглядом зал, выискивая Фабиана. Словно его нужно было выискивать. Где группа людей стоит, плотно прижавшись друг к другу, где взрывы смеха громче всего, где споры жарче всего, там нужно его искать. Одетого в простой джемпер с изрядно застиранной эмблемой проекта и при этом выглядящего так, как если бы это была мантия члена магистрата. Слушающего оппонента так, как будто тот сообщал тайны сотворения мира, и загоняющего его в угол и разрывающего после этого в клочья с таким азартом, как если бы от этого зависела его жизнь.
– М-да, для того, чтобы гулянка оставалась проходной или не оставалась ею, существует слишком много критериев, которые могут компоноваться в самые невероятные расклады, – филофски заметил Армушат.
Велойч посмотрел на него и едва удержался оттого, чтобы заскрипеть зубами.
– Действительно, проходной была гулянка в январе позапрошлого года. Да в прошлом году это все было еще ни о чем, – заставляя себя улыбаться, процедил он. – Теперь, когда до перехода в промышленную фазу осталось всего ничего, можно и поиграть в первооткрывателя.
Оппенгейм отпил пива – на вечеринке играли в либеральность, поэтому пиво и всевозможный фастфуд, обычная одежда и современная музыка. Поэтому даже Михаил был без галстука, что даже на памяти Армушата как бы не впервые случилось.
– Успокойся, Эрик. Если ты потребуешь поставить себя на первую позицию, Альбрих скорее всего не заметит, – примиряюще произнес он.
– Помилуй. Мальчишка не настолько вскружил ему голову. Как бы убого это не звучало. Проект успешный. Альбрих наверняка в него вгрызется. Когда разберется с остальным. Если успеет, – едко добавил Велойч.
Михаил посмотрел на него, перевел взгляд на Армушата.
– О его планах на сегодняшний вечер ничего неизвестно? – благодушно поинтересовался тот.
– Когда это первый был предсказуемым, – хмыкнул Оппенгейм.
– Становится, – ехидно прищурился Армушат. – А мальчишка хорош. Он будет проходить стажировку в твоей службе, Эрик? Или ты позволишь мне заполучить его?
Второй Консул поднял брови и улыбнулся.
– Мы говорим о том, о чем я думаю, или о том, о чем думает первый? – вопросил он.
Армушат засмеялся.
– Куда мне равняться с первым, – хладнокровно ответил он. – Да и это все-таки по твоей части, господин Вечно Второй Консул.
– Сознательно остающийся вечно вторым, Стефан, – невозмутимо поправил его Велойч. – Я могу позволить тебе заполучить его на эту стажировку. Но следующая – моя. Разумеется, в обмен на некоторые уступки.
– Вы не делите шкуру неубитого медведя? – отрешенно спросил Оппенгейм. – Первый опять может затребовать его к себе в приемную.
– Даже несмотря на желание самого Равенсбурга? – тут же спросил Армушат.
– На кой Гидеону будет нужен Равенсбург в приемной? – в один с ним голос удивился Велойч. Деланно удивился. И ухмыльнулся.
Армушат повернул к нему голову.
– Четыре месяца, Эрик? – недоуменно прошептал он.
– Я ставлю на два.
– Брось, – скривился Оппенгейм, – Альбрих и не из таких передряг выпутывался. Чего стоит тот скандал с благотворительными фондами мадам первой. Даже заместители заместителей отделались выговорами, не более. А мальчишка в постели – эка невидаль. Ты же до сих пор сидишь в своем кресле очень плотно, несмотря на… – он подмигнул.
Велойч натянуто улыбнулся.
– И все-таки я ставлю на два месяца, – холодно повторил он.
– Почему? – механическим голосом поинтересовался Томазин, следивший за компанией вокруг Равенсбурга.
– Потому что он уже делает глупость за глупостью. Позволяет членам совета безопасности отправляться в пятьдесят четвертый и добиваться легкой победы на переговорах, которая могла бы принадлежать ему. По праву, кстати. Но он остается в столице. – Арбушат ухмыльнулся, Оппенгейм уткнулся в бокал, чтобы скрыть в нем усмешку. Второй поправился: – Ну хорошо. Исчезает из столицы, чтобы покататься на лыжах в Альпах. С… – он кивнул головой в сторону компании Фабиана. – Эта его непонятная выходка со внезапным посещением совершенно невнятной студенческой конференции. Даже его пиарщики так и не придумали ничего толкового. А пиарщики у него очень ловкие. Он упускает проект за проектом, ведет себя, простите, как одержимый. Кто бы мог подумать, что из примитивной затеи с Равенсбургом получится что-то настолько полезное.
– Я, если честно, тоже предполагал, что все обойдется, эм, парой снимков, очень пикантных, просто для того, чтобы успокоить его бунтарскую натуру, не более. А они могут и не понадобиться, – флегматично произнес Оппенгейм, поднимая голову.
– Все это здорово, господин Велойч, – мягко вмешался Михаил. – Но он не оставляет затей со своей реформой консулата. И ее законопроекту, позволю напомнить, уже предстоит второе чтение в Сенате.
– Этот законопроект все равно подлежит единогласному утверждению консулата, если Альбрих доведет его до третьего чтения и продавит принятие. А это невозможно в принципе.
– Есть еще и радикальный способ. Не забывай, – с неожиданным раздражением бросил Армушат.
– Пусть попробует, – процедил второй. – Пусть только попробует.
Фабиан наслаждался вечеринкой, как только может наслаждаться праздником молодой и здоровый человек, не задумывающийся ни о деньгах, ни о прошлом, ни о будущем. Вечер удался на славу, проект оказывался успешным, несколько рабочих групп до хрипоты спорили о возможностях расширения дрейфующей деревни до дрейфующего города, и это выглядело не просто возможным – это казалось необходимым, особенно когда было выпито столько пива и обсуждено столько тем. Жизнь вообще была замечательной. За исключением маленькой досадной неприятности, которая скорее всего поджидала его где-то рядом со входом. Тимбал прислал сообщение, что будет ждать его внизу в начале второго ночи. Помимо простого нежелания тянуться через весь город в чужие апартаменты ради сомнительного удовольствия быть втянутым в очередную перебранку, еще и мысль о том, что от него смеют требовать подчинения, злила Фабиана. Это было тем глотком хининной настойки, от которого развеселая вечеринка была не в радость. Хорошо в отдалении Велойч, Армушат, Томазин и еще один очень крупный чиновник что-то живо обсуждали. Это было неплохим шансом. А помимо того, можно было поговорить с Велойчем о возможности разработать годовой проект в Академии с использованием данных дрейфующей деревни. Со стороны Фабиана было дерзостью навязывать свое общество великим государственным мужам. С другой стороны, бесповоротно портить себе вечер перебранкой с Альбрихом, которая начнется с секса и им же закончится, хотелось еще меньше. В самом начале отношения с ним были хороши, бесспорно. Альбрих был жадным, любопытным, щедрым – эмоционально в первую очередь; Фабиан начинал думать, что его эмоции искренни. Хорошо было бы, если бы это было правдой. Искренности Альбриху не хватало, не то чтобы Фабиан его этим попрекал, сам считая малейшее проявление чувств недостойным. Но все чаще ему казалось, что эмоции Альбриха, само его отношение к Фабиану было однобоким. Тот был страстен – и не более. Он был готов быть щедрым, он был щедрым, и при этом Фабиана не оставляло ощущение, что первый пытается то ли купить его расположение, то ли откупиться от него. Альбрих мог быть интересным собеседником, но прав был кто-то, назвавший его публичным человеком до мозга костей. За каким-нибудь банальным ужином в перерыве между одним жарким и одним вымученно изощренным половым актом Альбрих не говорил – вещал с трибуны. Говорить с ним было бесполезно. И чем больше они узнавали друг друга, тем более отчетливо Фабиан мог определить то чувство, которое овладевало им рядом с первым – скука. Первый мог вдохновить толпу, мог толпу укротить, но оказываясь один на один с Фабианом, он сохранял все ту же риторику, и это оказывалось невероятно скучным. С ним можно было поговорить о глобальных проблемах, но о чем-то менее значительном, но требующем большей детальности – сложно: Фабиан жаждал дискуссии, а получал все те же общие фразы. И вдобавок Альбрих требовал внимания. Он настаивал на том, чтобы быть в центре внимания. Привычка властвовать сказывалась, наверное. Привычка держать всех в подчинении, требовать подчинения и получать въелась в его плоть, наверное, и в костный мозг проникла, и то, что в самом начале их отношений почти не бросалось в глаза, а если и воспринималось, то как незначительный, пусть и раздражающий фактор, в последнее время злило неимоверно. Альбрих требовал отчетов о каждой минуте, проведенной вдали от него. Альбрих требовал внимания. Этот самовлюбленный павлин не понимал слова «нет».
Это начиналось, как легкомысленная затея: Фабиан был увлечен, его возбуждала сама аура вокруг Первого Консула, его деятельность, энергичность, нахрапистость, Фабиану было любопытно, черт побери, что за человек скрывается под этой маской. Был ли он влюблен – спроси кто его, и Фабиан засмеялся бы. Он что-то такое слышал об этом слове. А если относиться к своему окружению некритически, то есть шанс нарваться на группку куриц пола мужеска или женска, которые только свои влюбленности и обсуждают, что саму идею, сам образ этого слова обесценивало в его глазах. Влюбиться – что может быть смешней. Хотя, наверное, это было возможно, если уж об этом так усердно квохтали, но пусть это остается возможным в каком-нибудь параллельном мире. Физиологические реакции были куда более честны, и достаточно свести все к гормонам, как Фабиан избавлялся от необходимости воздыхать о возвышенных материях. А обоснования невероятных глупостей, совершаемых влюбленными людьми, приводились биохимиками и физиологами с зубодробительной прямолинейностью: вырабатываются такие-то вещества, повышается уровень таких-то гормонов в крови, это так-то воздействует на либидо, отдельные исследования подтверждены в метастатистике, бла-бла. Верить в романтику было глупо. Это в какой-то мере объясняло необдуманность, с которой Фабиан вступил в этот идиотский, никому не нужный и всем опасный альянс. У него случалось достаточно приключений, чтобы не цепляться за еще одно. И он был бы рад избавиться от этого – Альбрих не давал. Он требовал внимания, чертов самовлюбленный гиббон. И даже после четырех месяцев встреч, нескольких выходных, проведенных ими в самых разных местах вдали от столицы, особенно после этих четырех месяцев он требовал все больше внимания. Фабиану было тесно рядом с Альбрихом – тот хотел от него слишком многого, и пусть он готов был многим поделиться, но Фабиан не хотел.
Еще и Тимбал, который мог возникнуть просто ниоткуда, стать рядом, виновато улыбнуться и сказать: «А давай я тебя подвезу». Избавиться от него было невозможно, ускользнуть – значило лишь отсрочить встречу, да и то на жалкие полчаса. Это тоже казалось Фабиану глупым теперь, когда пыл увлеченности поостыл: какого, какого, спрашивается, дьявола Альбрих действует так откровенно? Никоса Тимбала слишком многие знали, неужели никто не находил подозрительным интерес главного телохранителя Первого Консула к студенту практически без имени? А Альбрих упорно посылал именно Никоса. «Так от других ты тикаешь так ловко», – широко улыбнулся тот на прямой вопрос Фабиана. «Это не считая тех, которых я просто посылаю нахрен?» – мрачно спросил Фабиан. Никос просиял и закивал головой. «Ты вообще молодец парень», – радостно признал он. Любви к Альбриху это не добавляло – он во что бы то ни стало хотел получить Фабиана, как какую-то игрушку, как приз, как философский камень, и делался слепым и глухим по отношению к действительности и доводам разума. Приходилось изворачиваться.
Фабиан подошел ко Второму Консулу и поздравил его с успешным завершением предпоследнего этапа проекта. Велойч был вежлив, не более. Ему было скучно и на вечеринке, и в обществе своих коллег. Армушат – тот оживился, словно желание Фабиана поприсутствовать в их обществе было лучшим событием этого вечера. Это и было на руку. Благодушный Армушат с готовностью отвечал на любой вопрос, какой ему только ни задавали. Второй молчал или обменивался незначительными фразами с Оппенгеймом и Томазиным.
Первым решил откланяться Томазин. Неожиданно для Фабиана он повернулся к нему и спросил, не подвезти ли его домой. Предложение было как нельзя на руку.
– Господин Государственный Канцлер позволил мне воспользоваться его машиной и шофером, – любезно пояснил он, неторопливо спускаясь со ступенек. Фабиан осторожно огляделся. Кажется, он заметил Тимбала, стоящего в нескольких метрах и умудряющегося казаться почти незаметным.
– Это очень щедро с его стороны, – механически ответил Фабиан, напрягаясь. Очень хотелось надеяться, что Тимбал не попытается похитить его из-под носа секретаря Госканцлера.
К счастью, Тимбал еще раз подтвердил, что он только прикидывался простофилей. Скорее всего, он отправился за ними. Дураком был бы, если бы не поступил так. Скорее всего, он перехватит Фабиана где-нибудь в общежитии. Идиотская ситуация.
Михаил интересовался, как обстоят дела с учебой, отпускал дружелюбные остроты пожилого человека в адрес жаждущего жизни юноши, и за всем этим скользило тенью напряжение. Он словно ждал возможности что-то спросить или сказать.
Возможность подвернулась, когда Фабиан совершенно искренне признался, что практика в секретариате Второго Консула оказалась очень сложной, но крайне интересной школой.
– Второго? – помедлив, спросил Михаил, словно давая возмоность исправиться. Фабиан молчал и вежливо улыбался. – Мне кажется, что вокруг господина Альбриха происходило куда больше событий, которые могли бы заинтересовать юношу с вашим темпераментом. Да и господин Велойч обладает некоторыми качествами, из-за которых он слывет, гм, не самым приятным человеком. Нет?
– У меня была возможность сравнивать, Михаил, – ровно ответил Фабиан. – Второй Консул действительно может быть отвратительным собеседником. Но это не влияет на его профессиональные качества. В принципе, я его понимаю. Зачем подпускать к себе всех подряд? А с его сарказмом рядом выдерживают самые отчаянные. Самые проверенные. Я это вижу так.
– Да, действительно, – рассеянно отозвался Михаил и отвернулся к окну.
И снова повисло странное, насыщенное молчание.
– Фабиан, – словно решившись, произнес Михаил. – Вы симпатичны мне. И господину Содегбергу тоже. Я не буду говорить за Велойча, но и Стефан расположен к вам. Это достойное завоевание.
Он молчал, в задумчивости постукивая пальцами по подлокотнику.
– Разумеется, если вы обойдетесь с этим завоеванием разумно. – Наконец продолжил он. – Возможно, из неправильно истолкованного чувства лояльности. Возможно, по каким-то причинам. Скажем так, эмоциональным. Глупо из-за каких-то бесперспективных чувств поставить крест на будущем. Понимаете, о чем я? Чувства непостоянны. По большому счету, личные отношения тоже непостоянны. Некоторые изначально порочны и пагубны, хотя и увлекательны. Но это всего лишь иллюзия. Понимаете?
Фабиан кивнул.
Он понимал, но откуда знал Томазин?
Шофер отвез Фабиана в кампус. И предсказуемо там его уже ждал Тимбал. Фабиан скрипнул зубами и направился к нему.
========== Часть 13 ==========
Маршрут из подземного гаража в очень личные комнаты Альбриха был Фабиану знаком, и он отлично обошелся бы без Никоса Тимбала, мирно сопевшего рядом, изучая данные на экране коммуникатора. Фабиан ткнул по кнопке, лифт остановился, Никос поднял глаза и обвел кабину, затем перевел взгляд на него. Острый, холодный, очень неприятный взгляд маленьких темных глаз. Фабиан угрюмо смотрел на него.
– Ты мог остаться у машины, – недовольно сказал он. – Знаешь же, что я не сбегу. Или все-таки не знаешь? – язвительно добавил он.
– С тобой надо ухо востро… того, – аккуратно выговорил Тимбал. Он держал руку наготове, словно был готов выхватить оружие.
У Фабиана девятым валом поднялось желание ударить его так, чтобы переломались ребра, либо в лицо, чтобы нос хрустнул и этот ублюдок захлебнулся собственной кровью. Фабиану казалось, что он может понять, что чувствует лягушка, которую упрямо пытаются препарировать, несмотря на ее отчаянные сопротивления, и особенно отвратительной была необходимость смотреть на зоолога-недоучку, его препарирующего. Это злило его неимоверно. Наверное, больше этого злила только предстоящая встреча.
– И не брезгливо тебе быть сводней у него? – ядовито спросил Фабиан. – Или он тебе приплачивает за такие делишки? Интересно, а трупы ты где прячешь? У тебя есть знакомые в каком-нибудь крематории?
Он надвигался на Тимбала, и – странное дело – тот пятился. Неизвестно было, боялся ли он побоев – вряд ли, просто невероятно, он был куда шире, тренированней, опытней, но Фабиан был готов драться до конца, и кто его знает, каким мог быть исход схватки. Тимбал смотрел на него, подозрительно поблескивая глазами; Фабиан опомнился, замер.
– Отвечай! – резко приказал он. – Он тебе приплачивает?
– Да, – помедлив, отозвался Тимбал. – И?
Фабиан ударил по кнопке лифта. Кабина начала плавно подниматься. Он прислонился к стене.
– Не уходи далеко, скоро повезешь меня обратно, – холодно произнес Фабиан.
– Скоро? – невинно спросил Тимбал.
Лифт остановился. Фабиан стал у двери. Ее створки раздвинулись, а он все стоял. Затем повернулся, бросил через плечо:
– Скоро. Можешь отправляться обратно.
Тимбал остался стоять в кабине лифта. Фабиан подошел к двери и хлопнул по ней, обернулся и посмотрел на него. Тимбал сверлил его спину мрачным взглядом. Альбрих открыл дверь.
– Явился, – желчно сказал он.
Фабиан молча вошел в комнату.
Альбрих снова пил коньяк. Его рубашка была наполовину расстегнута, рукава закатаны, он был недовозбужден и зол. И его злость словно хлестнула Фабиана, обожгла, заставила оскалить зубы и сжать кулаки.
– Это была такая охренительно важная пьянка, что ты готов был торчать на ней до утра? – зарычал Альбрих.
– Не твое дело, – протянул Фабиан, подходя к нему ближе. – Не твое собачье дело, что и где я делаю, тебе понятно?
Альбрих шагнул к нему и ухватил за предплечья.
– Мое, черт побери, мое! – рявкнул он, тряхнув Фабиана.
– Убери руки, – процедил сквозь до боли сжатые зубы тот. – Немедленно.
Альбрих разжал хватку, но не отвел рук.
– Никос ждал тебя три часа, – тихо проговорил он, поглаживая предплечья Фабиана. – А потом тебя подвозил этот плюгавик из штата Содегберга. Ты якшаешься со вторым. Мне это очень не нравится. Мне это очень не нравится, Фабиан.
Фабиан резко стряхнул с себя руки Альбриха и сделал шаг назад.
– И? – холодно спросил он. – Я что-то пропустил, и ты купил меня на рынке рабов?
– Я могу уничтожить тебя, Фабиан. Ты можешь не выйти отсюда никогда. О тебе никто не вспомнит, – почти спокойно говорил Альбрих. Он пытался улыбаться, но мышцы на лице не подчинялись. Рот растягивался, но гримаса не была похожа ни на улыбку, ни на оскал.
– Можешь, – высокомерно ответил Фабиан. – Можешь застрелить меня здесь и приказать Никосу избавиться от моего трупа. Можешь утопить в ванной или что там еще. И что дальше?
Альбрих приблизился к нему. Он был вроде знаком Фабиану – в конце концов, столько времени приходилось сносить его общество, но отчего-то ему казалось, что официальный Альбрих, которого Фабиан неплохо знал по многочисленным снимкам, телевизионным выступлениям, по журнальным и газетным статьям, по каким там еще писулькам – документам, которые попадали ему в руки во всех инстанциях, в которых он побывал на практике, тот Альбрих оказывался куда более понятным, того Альбриха, который не ощущался как реальный человек, а только как виртуальный персонаж, Фабиан понимал и даже воспринимал как человека, а не как носителя должности Первого Консула. Перед ним же стоял практически незнакомый человек. Живой – возможно. Из плоти и крови – бесспорно. Знакомый – почти нет.
Особенно удивляло то, что Фабиан не мог соотнести ни имя «Себастьян Альбрих», ни должность «Первый Консул» с человеком, который стоял перед ним, который наступал на него и который со все большими усилиями и все меньшим успехом сдерживал себя. Этот человек смутно напоминал Альбриха, того ли, чью биографию Фабиан был вынужден зубрить в школе, того ли, который с ликующей и чуть кривоватой улыбкой выпрыгивал из машины в каком-нибудь сорок седьмом округе и упругой походкой шел к агрессивно настроенной толпе. Человек, стоявший перед Фабианом, был непригляден – растрепан, устал, полупьян, с пористой, грубой, неровной кожей, с отвратительной редкой щетиной, с короткими тусклыми волосами, и пахло от него отвратительно – спиртным, не дорогим коньяком, который Альбрих скорее всего пил, а сивухой какой-нибудь, наподобие того пойла, которое Аластер протаскивал контрабандой в дормиториум, кислым потом и чем-то еще, душившим Фабиана, отвращавшим его так, как ничто до этого. Не добавлял привлекательности и тусклый свет, который Альбрих зачем-то включил на жалкие сорок процентов. Романтики он хотел, что ли, пытался создать иллюзию интимности? Что он знал об интимности, этот самовлюбленный павиан, почему он считал, что достаточно приглушить освещение, чтобы ярче загорелись чувства? Комната была равномерно залита неярким светом, и он отчего-то был особенно жесток к лицу Альбриха – оно казалось составленным из неровных и неподходящих ни по тону, ни по форме, бугристых и тусклых плиток, словно выбракованных кем-то, из которых ни толковой картины не составить, ни как-то иначе использовать. Только выбросить.
И этот незнакомец чего-то требовал от Фабиана. Словно у него было право требовать. И Фабиана разбирала злость. Этот незнакомый человек, который, кажется, был похож на официального, деятельного, решительного, разудалого Альбриха, требовал чего-то совершенно непонятного. Фабиан не вслушивался в слова – просто не считал их важными; все, что нужно, ему сказала эта странная гримаса как-бы-Альбриха, просительная, угрожающая, безнадежная. Истеричная. Она, вкупе с тоном, частью грубым, частью искательным, отвращала Фабиана от него все больше.
Но этот Альбрих, которого Фабиан не знал и не хотел узнавать, сорвался в банальные угрозы. Он пообещал проследить, чтобы Фабиана вышвырнули из Академии, и чтобы во всем корпусе госслужб для него не нашлось никакого места – ни стажера, ни разносчика канцелярских принадлежностей. Альбрих попытался схватить его и прижать к стене, зачем-то потянулся, скорее всего за поцелуем, но если первое было Фабиану понятно – сам грешен, что ни подумает, тут же стремится воплощать. Но жалкая попытка поцеловать взбесила его, и он ударил Альбриха. Коротко, в живот, не слишком сильно, но достаточно, чтобы выиграть несколько мгновений. Альбрих не выпускал его, глухо выдохнул, перевел дыхание, сдавливая Фабиана, чтобы тот не сбежал, и тихо спросил:
– Скажи, что ты хочешь. Сделаю.
Фабиана передернуло. Он отвел голову назад и скривился, словно почувствовав отвратительный запах, и попытался высвободиться.
– Фабиан, – тихо проговорил Альбрих. Он положил руку на лицо Фабиана, развернул к себе, вглядываясь в его бушующие глаза своими отчаянными. – Скажи, что ты хочешь. Сделаю.
Так же внезапно, как до этого изрыгал ругательства, он начал свои попытки подкупить Фабиана; это невозможно было назвать иначе. Он обещал теплое место в своем штате, карьеру, должность, обещал обеспечить все возможное, чтобы Фабиан беспрепятственно закончил академию и продолжил работать дальше с ним рядом, обещал сделать своим преемником, когда станет единственным консулом, осыпать подарками – все, что Фабиан пожелает. Предыдущий акт этого трагифарса воспринимался Фабианом как нечто отвратительное, но в чем-то естественное. Существуют же в этом мире всякие ленточные черви или те же раффлезии. Гадкие, в общем-то, создания. Но существуют. Агрессия Альбриха была Фабиану понятна, угрозы воспринимались как нечто вполне объяснимое, оцениваемое как действительная опасность и вызывающее не менее естественное желание уничтожить ее, избежать или как-то иначе побороть. Но когда ему начали предлагать все золото мира, ушла ярость. Ушла жажда крови, злость, гнев – все словно испарилось. Осталось только недоумение. Холодное, липкое, брезгливое, которое, очевидно, ощутил и Альбрих. Он замолчал, устало глядя на него, привалился к стене.
– Фабиан, – прошептал он, гладя того по щеке. И еще раз: – Фабиан…
Фабиан увернулся от его ладони, отошел на пару шагов.
– Оставь. Меня. В покое. – Раздельно произнес он. – Будь так добр.
Альбрих попытался засмеяться. Он уронил руку, которая только что обжигала щеку Фабиана. Попытался задержать его еще одной просьбой, еще одним посулом – возможностью стоять с ним на самой вершине самого крупного государства. Фабиан воспринял эти слова как шелуху, не более. Он не испытывал ни желания, ни необходимости еще раз посмотреть на него. Он просто пошел к выходу.
Тимбал стоял у двери лифта. Фабиан подошел к нему, остановился, осмотрел и сухо приказал:
– Отведи меня к выходу.
Тимбал был приучен подчиняться. И он был приучен определять человека, который наделен правом приказывать, и распознавать те интонации, которые свидетельствуют: у этого человека и характер под стать. Поэтому на приказ Фабиана он ответил молчаливым согласием, только наклонил голову и отступил от лифта.
Фабиан стоял у стены и глядел на Тимбала немигающими угрожающе тлевшими глазами, казавшимися бездонно-черными. Тимбал придержал дверь и произнес сумрачно:
– Я отвезу.
– Не стоит. Я не смею обременять членов личной службы Первого Консула. – Вежливо ответил Фабиан, и Тимбал отчетливо ощутил на лице чье-то ледяное дыхание.
– Тебя отвезут, – удерживаясь от настоятельной потребности броситься в апартаменты и проверить, в каком состоянии находится первый, или хотя бы покоситься в сторону двери в них, тихо отозвался он.
У Фабиана дернулся уголок рта. Он пожал плечами и отвернулся.
Альбрих стоял у стены и глядел куда-то вперед. На его счастье, прямо перед ним было окно. Иначе он бы с бараньим упорством сверлил взглядом стену – это если бы замечал, что перед ним расположено. Одна его рука по-прежнему упиралась в стену. Другую – ту, которой касался лица Фабиана – он сжимал и снова разжимал, и снова сжимал. Он определенно был пьян, только это и оправдывало невероятное в своем идиотизме поведение. Клянчить у мальчишки расположения, словно от этого зависела жизнь Альбриха – подумать только. Пытаться подкупить этого самонадеянного щенка, как будто прыщавым юнцом был сам Альбрих, а не Фабиан, и словно он, одурманенный гормонами, категорически уверен, что жизнь закончена, если ему не улыбнется высокомерная красотка из полусвета – что могло быть хуже. Угрожать – он, Первый Консул, пал до такой степени низко, что угрожал студентишке! Он определенно сошел с ума. И в ноздри забрался тонкий, пьянящий запах, от которого болело сердце, щипало глаза, горели ладони и бурлила кровь, тот аромат этого презренного студентишки, который был Альбриху знаком; этот аромат мог ничего не иметь ни с телом, ни с туалетной водой Фабиана, ни с чем материальным. Просто иллюзия, его обаяние, его удивительная дерзость. Просто его горячая кожа, просто его руки, просто сам Фабиан.
