Текст книги "Факелы на зиккуратах (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)
– Тебя послушать, так ты добровольно согласишься выслушивать их рекомендации, – мрачно бросил Фабиан.
– Никогда, – жизнерадостно подтвердил Аластер. – Так ты согласен?
– На то, что ты отстанешь, можно не рассчитывать? – безнадежно спросил Фабиан.
Аластер покачал головой.
Фабиан мрачно посмотрел на официанта, ставившего перед ним чашку.
– Не бойтесь, если он всего лишь угрожающе смотрит, вы в относительной безопасности, – радостно известил Аластер официанта. – Хотел бы он вашей крови, набросился бы без предупреждения.
– Что-об тебя, – обреченно протянул Фабиан.
– Да, и еще, – проследив за поспешно отдалявшимся от стола официантом, пропел он. – Врачи могут ошибаться, верней, неточно оценивать время рождения, поэтому мы с Карстеном так неторопливы, но если тебя, сволочь такая, через десять месяцев не будет на их крестинах, я пойду на самые главные инфоканалы и оповещу всех, в каких позах ты трахал этих… звездулек. Хочешь? – Аластер мило улыбался, сложив руки перед собой, и смотрел на Фабиана, склонив голову к плечу. Фабиан тяжело вздохнул в ответ. – Отлично! Заодно побудешь их крестным.
Фабиан вцепился руками в волосы.
– Ну почему, почему мне так не везет? – угрюмо спрашивал он. Краббус печально заскулил и попытался забраться к нему на колено.
– Твое здоровье, Фальк, – Аластер поднял чашку.
– Гад, – мрачно зыркнув на него, выплюнул Фабиан.
– Я всегда восхищался твоей самокритичностью, – живо отозвался на это Аластер.
По большому счету, успокоившись, смирившись с идеей стать крестным еще двум отпрыскам рода человеческого, Фабиан даже смог смотреть на жизнь с оптимизмом. Едва ли Армониа попустит чему-то случиться с теми двумя спиногрызами, которые на двоих и полукилограмма не весили. Едва ли гиперответственный Лорман попустит чему-то случиться со своими тремя детьми, включая Армониа. И Краббуса, нехотя признал Фабиан, пытаясь столкнуть со своей ноги пса. Тот ворчал, поскуливал, когда его отодвигали в сторону, но упрямо возвращался на свое место. Примерно так же, как и Армониа: его в дверь, а он в окно.
– Знаешь, я был уверен, что ты будешь сопротивляться яростней. Изощренней, беспринципней. – В задумчивости признался Аластер, поглотив еще один кусок торта.
– Это помогло бы? – Отрешенно спросил Фабиан.
– Нет, – честно признался Аластер. – Но ты мог бы попытаться. Пусть даже и из любви к искусству, а не ради результата.
Фабиан поморщился, покосился на него.
– Ну и смысл ссать против ветра? – риторически спросил он.
Аластер пожал плечами.
– Тебе не идет быть вульгарным, Равенсбург, – осуждающе произнес он. – Я, наверное, идиот, цвет волос обязывает. Но куда меньше смысла я вижу в твоих беспрестанных заигрываниях с тупицами из магистрата. Вместо того, чтобы просто перекроить его к едрене фене, ты о чем-то с ними договариваешься, что-то обещаешь, что-то выпрашиваешь. В этих телодвижениях есть смысл?
Фабиан огляделся, убедился, что на них не обращают внимания. Снова посмотрел на Аластера, пожал плечами.
– Есть, наверное. – Наконец сказал он.
– Не знаю, – скептически отозвался Аластер. – Или эти твои заигрывания со старшими дяденьками-консулами. Я отказался понимать, что они себе думают, лет этак пять назад. Карстен пытается следить за ними, но у него полностью отсутствует воображение, и понять, что эти мудаки хотят и на что рассчитывают, он в принципе не может.
– Я тоже один из этих мудаков, которые чего-то хотят и на что рассчитывают, – усмехнулся Фабиан, покосившись на него.
– Да ладно, – ехидно прищурился Аластер. – Один из них, – передразнил он Фабиана, и весь его вид вопил: не верю.
Тот дернул плечом – мол, понимай, как хочешь.
Аластер неожиданно развернулся к нему.
– И как оно наверху, Фальк? – с алчным любопытством спросил он. Фабиан чуть не вздрогнул от неожиданности, настолько внезапна была эта перемена от зрелого, довольного жизнью буржуа к жадному до чужой жизни подростку – тому, которого Фабиан знал давным-давно и, кажется, о котором забыл. – Не стынут твои руки-ноги, не сжимается сердце? Не страшно тебе смотреть вниз?
– Ты думаешь, я вижу этот низ, Армониа? – подавшись к нему, прошептал Фабиан. – Я вижу нижние этажи, а за ними – снова этажи, и долго еще этажи. Сдохнешь, пока к самому низу скатишься.
– Готовишься к худшему, Фальк? – прищурился Аластер.
– Нет, – покачал головой Фабиан. – Не хочу забывать, что я оставил за спиной.
– А наверху? Что тебя ждет наверху?
Фабиан непонимающе смотрел на него.
– Тебя. На самом верху. Одного. – Пояснил Аластер. – Ты ведь будешь стоять один. Ни тебе… никого, Фальк. Не считать же за кого-то этих твоих… мелочь ту, которую ты до своей спальни допускаешь. Никого не было, никого не предвидится, ты будешь стоять там один. И поэтому я спрашиваю: дальше что?
– Какие-то жалкие семь лет с занудой Лорманом сделали из тебя такого же зануду. – Неодобрительно поморщился Фабиан.
– Семь с половиной, и завидуй молча, Фальк. – Аластер откинулся на спинку стула. – То есть я прав, и ты действительно намерен добраться до самого верха? И во всей этой камарилье меня, скудоумного, интересует один вопрос: как ты собираешься одолеть Велойча? Он-то тебе на самом верху ни с какой стороны не сдался. А он, я так понимаю, тоже хочет стоять наверху. И желательно прятаться при этом за твоей спиной.
Аластер стрельнул глазами по сторонам.
– Он же все там же заказывает свои сиськи? – злорадно ухмыльнувшись, шепотом спросил он, глядя на Фабиана счастливыми наглыми глазами.
Фабиан фыркнул, заухмылялся и закивал головой.
Атанасиус Елфимов был возмущен, что его в очередной раз отвлекают от важных дел эти ублюдки из центра. Он не сдержался и высказал свое негодование и Фабиану лично.
– Я могу вернуться в столицу, Атанасиус, – терпеливо ответил на это Фабиан. – А там высказать некоторые сомнения в необходимости избыточного финансирования твоих прожектов. Ты добиваешься этого?
Елфимов заюлил, начал было говорить, что Фабиан неправильно его понял, что это общая тенденция у высокопоставленных лиц – неправильно понимать творцов от науки, и вообще: у него уйма дел. Нет, конечно, если Фабиан действительно нуждается в том, чтобы его сопровождал именно Елфимов, он, так и быть, согласится составить ему компанию. Но едва ли Фабиану так уж приятно и необходимо общество именно такого старого и жалкого человечишки, как он.
Фабиан выслушал эту тираду, ухмыляясь. Елфимов с надеждой посмотрел на него, сморщился.
– Что, нужно, чтобы я? – уныло спросил он.
– Нахрен мне нужно это счастье, – утешил его Фабиан. – Я говорил с парой человек из минобороны. И с геологами. После того как вышли репортажи. Этот твой Питер Пен ведь не все рассказал и показал?
– Абель? Да он и мне не все показывает. Держит лабораторные журналы зашифрованными, сволочь, – обиженно пожаловался Елфимов. – Думаешь, тебе без этих падальщиков покажет больше? – оживился он. – Давай-ка, пойдем-ка, посмотрим.
Он нетерпеливо бегал по кабинету, подгоняя Фабиана. А тот все не спешил, забавляясь; и по пути во второй блок он расспрашивал Елфимова о всякой дребедени, но не об экзоскелете и не о команде его разработчиков, хотя Елфимов мог говорить только о них.
Фабиан не сразу смог избавиться от него: пришлось открытым текстом отослать Елфимова заниматься своими непосредственными обязанностями, а не сопеть у него за плечом.
– Я фигею, – звонким голосом сказал Абель Аддинк. – Дядюшка Атанасиус даже не огрызнулся. Здорово, наверное, иметь над ним абсолютную власть. А вам чего нужно-то? Да еще и без журналюг, покрасоваться-то не перед кем.
Фабиан скупо улыбнулся.
– Я поговорил с экспертами из военной промышленности, из тяжелого машиностроения, с медиками. Со специалистами по ИИ, кстати, тоже. – Неторопливо произнес он, глядя на него – изучая – самую малость, недоверчиво, осторожно любуясь. – Хотите ознакомиться с их заключениями?
– А стóит? – подозрительно глядя на него, спросил Абель.
Фабиан пожал плечами.
– Не хотите рассказать мне чуть больше, чем журналюгам и дядюшке Атанасиусу? – предложил он. – В конце концов, у меня возможностей побольше будет. А лет мне поменьше, что некоторым образом ограничивает косность мышления.
Абель переглянулся с Генрихом.
– Чего бы нет, – осторожно сказал тот.
– Давайте, – в тон ему произнес Абель.
Фабиан приколол на лацкан пиджака мини-камеру.
– Для потомков, – пояснил он.
– Хорошее дело, – одобрил Абель.
– Это же совершенно необязательно, чтобы в экзоскелет были помещены именно вы? – спросил Фабиан. – Или он настроен исключительно на определенные нервные импульсы?
– Как правило. Но существует возможность выбора из нескольких мастеров. Генрих, покажешь?
И Абель рассказывал, объяснял, прогнозировал, злился на себя за свои оплошности, хмурился и снова оживлялся; и Фабиан слушал, задавал вопросы, уточнял, подбадривал и подтрунивал, сидя рядом с ним, почти касаясь его рукой. Он давно научился поддерживать относительно осмысленную беседу, не приходя в сознание; эта – оказывалась невероятно интересной, но Фабиан рассчитывал убедиться в ее плодотворности много позже. А пока он просто сидел рядом с Абелем Аддинком, любовался им и слушал его голос.
========== Часть 33 ==========
Самым сложным в отношениях с Велойчем было умение не отдаляться от него на слишком долгое время. Иногда казалось, что Фабиан не преуспевал в этом умении: вынужденно ли, произвольно, он оказывался слишком далеко от Велойча на слишком длительный срок. Он-то мог быть относительно спокоен: благодаря Михаилу Томазину, который по мельчайшим деталям мог восстановить в подробностях общественную и личную жизнь любого из обитателей Консулата; благодаря Альберту, обладавшему невероятной способностью влезть под кожу любой мелкой сошке, которая знала подчас куда больше о жизни сошки повыше, чем даже та о себе; благодаря другим, самым многочисленным источникам информации, благодаря себе самому наконец он знал, чем занимается, чем жив и чем дышит Эрик Велойч. Но этого было недостаточно. Как бы этот скользкий тип ни уверял Фабиана в своей преданности – никогда открыто, всегда намеками, обстоятельными, недвусмысленными, но намеками, – Фабиан отлично знал: эта преданность не основана ни на чем глубоком, не проросла корнями в самую его душу, а имеет причиной банальную корысть. До тех пор, пока Фабиан успешен, Велойч приятельствовал с ним. Как только под Фабианом зашатается пьедестал, Велойч отпрыгнет в сторону, а затем еще и подтолкнет, чтобы падение оказалось окончательным и неотвратимым. Оно, конечно, сложно придется Велойчу, если он останется без союзника: очередной первый консул, бывший пару лет назад вице при третьем консуле, двадцать месяцев назад оказавшийся четвертым консулом, два месяца назад единогласно избранный первым, решивший отчего-то, что такому успеху причиной исключительно его заслуги, а не прихоть фортуны, едва ли задержится надолго. Он взялся энергично наводить свои порядки в консулате. Фабиан помалкивал. Велойч – тем более. Восторга по отношению к первому консулу ни один из них не испытывал, мешать ему не мешали, помогать не спешили. Фабиан благодушно разводил руками, когда новоиспеченный первый критиковал его. Мол, юн еще в сравнении с вами, господин первый консул, давеча вон тридцать пять стукнуло, куда мне до ваших пятидесяти двух. Велойч не спешил выступать на стороне Фабиана, хотя вроде все знали, что эти двое приятельствуют достаточно давно, и Велойч как правило и не скрывает, что относится к Фабиану чуть лучше, чем ко многим и многим другим. Эта нейтральность Велойча – кажущаяся нейтральность – словно подстегивала первого консула Кристиана Студта на более обстоятельную критику Фабиана. Назойливую, если быть точней. Фабиан все помалкивал, тем более Студт обставлял эту критику ловко, так, чтобы невозможен был прямой ответ. Он то интервью давал, в котором высказывал некоторые сомнения в целесообразности действий, предпринимаем «нашим самым юным коллегой» – как же Фабиан ненавидел это постоянное напоминание; то на заседаниях, на которых председательствовал, выслушивал критиков проектов, за которыми присматривал Фабиан, но ни слова не давал ни ему, ни защитникам проектов; то еще что-то неопределенное, двусмысленное, исключавшее прямой ответ и лишавшее Фабиана возможности защищаться –как будто он собирался. Злиться по этому поводу тоже получалось исключительно наедине с собой: Велойч только позлорадствовал бы, да еще и поделился возмущениями своего «младшего коллеги» с кем-то, кто непременно донесет это до Студта. Вступать в опосредованную полемику на инфоканалах – это было так глупо, что Фабиана передергивало об одной мысли об этом. И тем более сложно было поддерживать приятельство с Велойчем, который, казалось, общался со Студтом с огромным удовольствием.
Едва ли Студт знал о маленьких, приятно-порочных, интригующе-невинных тайнах Велойча. И Фабиан все не мог определиться с человеком, который мог бы намекнуть ему: знает ли Студт о шалостях Велойча или просто прикармливается Велойчем, чтобы при необходимости быть разменянным, как многие до этого. Говорить напрямую с Велойчем было чревато. Говорить с ним же напрямую о Студте – даже мысль об этом унижала Фабиана. А унижений он не любил, ох как не любил. Вынюхивать у Велойча, на чьей он стороне, было тем более опасно: спросив об этом напрямую, Фабиан лично вручал ему кинжал, которым потом пришлось бы делать затем себе харакири. Возможно, спрашивать у Велойча вообще было бессмысленно: достаточно было начать розыгрыш партии против Студта, достаточно было начать выигрывать, и Велойч тут же оказался бы на пороге его кабинета и поинтересовался бы, не нужна ли помощь. И тем не менее: можно ли было рассчитывать хотя бы на это, или капризная «дама Летиция» завела себе новый сердечный интерес, юный, привлекательный, перспективный, стряхнув с себя патологичную привязанность к Фабиану, как вышедшую из моды горжетку?
Томазин считал, что в консулате нет никого, кого Велойч мог бы захотеть протащить повыше – он одинаково не замечал всех вице-консулов и прочих помощников. Альберт с исправностью андроида доносил сведения о Студте и Велойче, включая и сплетни о их посиделках, встречах тет-а-тет этих двух политиканов и их интрижках. Велойч все развлекался с юными брюнетами; Фабиан давно отказался от идеи заводить на каждого из них досье, до такой степени взаимозаменяемыми и утилизируемыми они были; Студт, как выяснилось, любил женщин, у которых были дочери лет этак четырнадцати-пятнадцати. Фабиан велел своему главе службы безопасности присмотреться поближе и к бывшим любовницам Студта и – по какому-то наитию – к их дочерям. На всякий случай. А попутно, пока Теодор Руминидис собирал информацию о тех бабах, Фабиан присматривал возможности для некоторых маневров по укреплению своего положения за счет репутации Студта.
Начало было положено, когда Студт потребовал сокращения финансирования в проекте Фабиана, который он за семь лет до этого увел из-под носа у Велойча. Проектец сам по себе лет пять-восемь назад считался авантюрным, когда на него обратил внимание консулат, точней Фабиан чуть ли не наперекор остальным «старшим коллегам», но по самым осторожным подсчетам уже через два года мог начать окупаться. Об идее проекта говорили как бы не при первых консулах: Земля приближалась к критическому истощению запасов полезных ископаемых традиционными методами; а астрофизика, астрогеология и прочие астронауки все развивались. И при попытке исследовать малые небесные тела удавалось с достоверностью, близкой к абсолютной, установить состав тех же метеоритов, от которого слюни текли у промышленников: они могли состоять из моноэлементов либо из их смесей, которые были феноменально чистыми и удобными для промышленной обработки. При отцах-основателях дело стопорилось на возможности захвата и транспортировки метеоритов к Земле: не было тогда технологий, позволявших захватить метеориты, а тем более транспортировать их; не было и возможности доставить их к Земле. Но постепенно и космический транспорт совершенствовался, и даже появилась первая станция на околоземной орбите, на которой можно было как-то обработать захваченный материал. В общем, проект из сумасшедшего прожекта плавно вырос в утилитарный, промышленный, окупаемый. Фабиан все опасался, что Велойч точит на него зуб: проект был дерзок, когда только затевался; постепенно он оформился, превратился в элегантный конструкт, причем и положенный проекту бюджет был превышен на жалкие двадцать процентов – сущая безделица, а прибыли намечались колоссальные. Одним словом, лакомый кусок. С целью вовлечь Велойча Фабиан намекнул директору проекта, что не мешало бы не рассчитывать на новые производственные мощности, а воспользоваться готовым производством, тем самым, чьим почетным главой является господин второй консул. Директор проекта попытался обратить внимание Фабиана, что метеоритную руду следует обрабатывать не так, как ту же железную руду из земной коры, что значит радикальную перенастройку промышленного цикла, а значит, и заводы, на которые Фабиан хотел отправлять ее, не подходят – нужна слишком длительная и дорогостоящая модификация, проще работать с экспериментальными, у них и производственный цикл гибче, и штат изобретательней; но Фабиан настаивал, памятуя, как Велойч любит поучаствовать, но не нести ответственность – и получилось. Велойч присутствовал в качестве почетного гостя на трансляции захвата и изменения траектории первого метеорита, и он был впечатлен. Он даже признался, очевидно, перепив шампанского, что он, если бы все-таки удержал проект, был бы куда более осторожен, что вылилось бы в бездонный бюджет и куда меньшую вероятность успеха.
– Я сам диву даюсь, – честно признался Фабиан. – Мне, наверное, только моя гордость и не позволяла отступиться.
Велойч скептически посмотрел на него. Но Фабиан смотрел на огромный экран, на котором снова и снова транслировался тот самый невероятный момент – захват метеорита, и казалось: ничто больше не интересует его.
– Если ты настаиваешь на том, что сомневался в успехе, я сделаю вид, что поверил, – произнес Велойч, и его голос был так скучен, что идиоту было бы ясно: не верит, ни слову не верит.
– Я никогда не сомневаюсь в том, что преуспею, – повернувшись к нему, ответил Фабиан. – Но есть успех и есть успех.
Он снова повернулся к экрану.
– Этот проект мог бы обескровить десятки других. Но мог бы быть доведен до этого момента. – Фабиан кивнул головой в сторону экрана. – И за такой успех мне было бы стыдно.
– М-да. – Задумчиво отозвался Велойч и подозвал официанта. Взяв еще бокал с шампанским, он принялся изучать пузырьки – так казалось постороннему. Фабиан ждал. – Или спектроанализ оказался бы дефективным. И мы получили бы несколько кубических километров отменного пепла.
– Или космического льда, – согласно продолжил Фабиан.
Велойч усмехнулся и поднял бокал.
– За успех, – сказал он.
Фабиан чокнулся с ним и допил шампанское.
И когда Студт потребовал сокращения бюджета именно в этом проекте – «слишком долгосрочном, нерентабельном и авантюристском», именно Велойч сказал, артистично полируя ногти:
– Более долгосрочном и нерентабельном, чем ваше сверхглубокое бурение земной коры с целью добычи углеводородов, господин первый консул? На каком вы там километре? На семидесятом? Сколько вам там осталось? Триста сорок? И это за сколько времени? За… что-то не справляюсь. Не подскажет ли нам наш юный коллега?
Он повернулся к Фабиану.
– Восемь месяцев, – охотно подсказал Фабиан.
– Иными словами, вам понадобится что-то около трех с половиной лет, чтобы добурить до заданной глубины, – флегматично продолжил Велойч, не отрываясь от ногтей. И это если надеяться, что направление бурения рассчитано верно, сканирование земной коры было проанализировано верно, и вы в итоге все-таки достигнете того кармана с углеводородами.
– М-м, – протянул Фабиан. – Позволю себе уточнение.
Велойч прекратил полировать ногти и поднял на Фабиана глаза.
– Вы в порыве неслыханной щедрости исходили из арифметической прогрессии, господин Велойч. Я бы предположил, что куда более уместна геометрическая. С увеличением глубины бурения будет возрастать температура, плотность породы, давление, радиация, магнитные поля, что там еще. Для сверхглубокого бурения и роботы нужны будут особенные, способные противостоять этим и многим другим сложностям, о которых мы пока еще и не подозреваем. Я в курсе, господин первый консул, что в этом проекте уже используются сверхнадежные роботы. Боюсь только, после сотого километра и они выйдут из строя.
– Расчеты есть? – откладывая пилку, поинтересовался Велойч.
– Разумеется, – с готовностью ответил Фабиан и ехидно прищурился.
– А метеорит с расчетными параметрами и составом, соответствующим предварительно установленному при помощи спекторанализа, – Велойч повернулся к Студту, – уже приближается к верхней атмосфере Земли. Так что я бы скорей говорил о том, чтобы свернуть эту авантюру со сверхглубоким бурением.
– Отчего же, – задумчиво возразил Фабиан.
Велойч недовольно посмотрел на него.
– Как экспериментальный проект, как полигон для испытания сверхпрочных механизмов он имеет право на существование, – рассудительно продолжил Фабиан.
– Тебе мало других твоих авантюр, ты и эту хочешь под себя подмять? – деланно возмутился Велойч.
Фабиан пожал плечами.
Студт вынужден был оправдываться многословно и бесчисленное количество раз. Перед журналистами, которые внезапно заинтересовались «феноменальным расточительством республиканских средств», перед Магистратом, в неожиданном единодушном порыве отказавшемся финансировать новый проект первого консула – именно так, «проект первого консула», иначе его не называли уже после представления проекта общественному мнению. Перед Госканцелярией, которая затребовала документацию по проекту сверхглубокого бурения, а с ним и еще нескольких. А журналисты осторожно, тщательно подбирая слова, рассказывали о том, что второй консул совместно с пятым консулом участвовали в открытии чего-то там, прибыли на какой-то форум и были замечены за дружеской беседой и даже по-приятельски пили кофе в очень уютном кафе. Репортаж прилагается.
Студт был вынужден оправдываться и далее. Он приятельствовал с главой совета магистрата по социальным делам, и то ли с его подачи, то ли самостоятельно, но он решил заняться реформой социального обеспечения.
– Опять?! – неверяще спросил Фабиан. Ответом ему был хмурый взгляд Велойча.
Первый среди равных Студт попытался назначить ответственным за реформу не себя – Фабиана. Мол, нашему молодому коллеге удается все, за что он берется, наверняка получится и эта колоссальная задача.
– Мне удается все, за что я берусь, потому что я берусь за то, что выполнимо. А эта реформа, да еще в том виде, в котором вы ее предлагаете провести, – это….– Фабиан закачал головой. – И господин первый консул, вы не можете назначить меня. Это должно быть единогласное решение всего консулата. А моего голоса вы уже лишены.
– С учетом некоторых комментариев той же Госканцелярии, учитывая то, что речь идет о тебе, ты можешь быть исключен из голосования, – хладнокровно встрял Велойч.
– В таком случае если попытка навесить на меня эту реформу будет продолжаться, я воспользуюсь правом отказаться от столь почетной обязанности. Что допустимо не только в соответствии с толкованиями Госканцелярии, но – и даже тем более – в соответствии с мнениями отцов-основателей. Они, если мне не изменяет память, ратовали за честность и самокритичность. В соответствии с их учениями я отказываюсь, потому что не справлюсь.
– Это достойное решение, – подумав, признал третий консул. – Наш молодой коллега может считаться самонадеянным, в конце концов, молодость обязывает, но такое признание делает ему честь.
– Я вообще не вижу смысла в реформе соцсферы, Эберхард, – хмуро сказал Фабиан. – Да, она неповоротлива, да, она монстр, да, в ней много лакун, но в ней же и много инструментов, чтобы эти лакуны перекрыть.
– Реформа необходима просто потому, что позволит превратить этого бесформенного монстра в стройную систему, – первый консул подался вперед, сжал кулаки, злобно скривился.
– Не будет ли это ваше «стройная система» обозначать, что на каждый вопрос может быть дан один и только один ответ? И плевать на предысторию, нюансы, тонкости, обстоятельства, перспективы, мнения экспертов. – Отозвался Фабиан – он-то сидел, развалясь, непринужденно свесив одну руку, держа вторую на столе – расслабленной. – В таком случае мы получаем вместо монстра бесформенного монстра, который только и способен, что клацать челюстями.
– Мне так думается, что вы прибегаете к таким живописным метафорам, потому что иначе никаких достойных аргументов привести не можете, – хлопнув руками по столу, откидываясь на спинку кресла, категорично – зло – резко – произнес первый.
– Господин старший коллега, – утомленно отозвался Фабиан, – к чему лишний раз повторять аргументы, которые приводились последние лет тридцать в таком изобилии, что оно покрывало толстым слоем вулканического пепла всякий глас разума? Даже краткий их конспект займет страниц этак триста стандартного текста. Или вы до сих пор пребываете в блаженном неведении об их наличии? Так в данном случае в вашей неинформированности виновата исключительно ваша…
Велойч заинтересованно посмотрел на Фабиана, жаждая услышать продолжение. Фабиан озорно улыбнулся ему.
– … избирательность в обращении с действительностью, – закончил он. – До чего хорошо быть первым из нескольких, можно заблуждаться, все равно найдутся четверо человек, готовых поправить.
Четвертый консул засмеялся.
– Кстати говоря, я думаю, что в решении нашего младшего коллеги о самоотводе содержится значительный элемент здравой самокритичности, что делает ему честь, – сказал он. – Согласен с вами, Эберхард, – он наклонился к третьему. – С учетом этого и мнение Фабиана о предложении господина первого консула приобретает несколько иной коленкор.
– Но реформа социальной сферы просто необходима! – яростно настаивал Студт. – Я приводил уже статистические данные о расточительности…
– В пределах допустимого, даже ниже предкритического порога, – тихо прокомментировал Фабиан.
– … о нелепой перегруженности штата…
– Исключительно в советах магистрата и советах при консулате. Статистика о занятости на местах, даже на самом высоком муниципальном уровне говорит скорей о нехватке кадров. – Задумчиво произнес четвертый консул. – Кстати, вы же близко общаетесь с главой совета по образованию? Помнится, два его предшественника, как бы это помягче сказать, оказались под пристальным наблюдением прокуратуры.
– Семь из десяти последних, Герман, – поправил его Велойч. – Но это совершенно ничего не значащее уточнение, – успокаивающе обратился он к Студту.
– Да? – бодро спросил четвертый с таким видом, словно спрашивал: что, всего лишь? – Так может быть, начать с этого совета? Разогнать ненужных помощников и консультантов, сократить бюджет на реконструкцию и ремонт помещений совета, который длится с перерывами уже как минимум три десятилетия, ну и так по мелочам. А высвободившиеся средства перераспределить. Чем не оптимизация бюджетных потоков в одной из отраслей социальной сферы?
– Мы говорим не только об образовании, Герман, но и о попечении, здравоохранении, о многом еще. – Заставляя себя успокоиться, убеждал Студт.
– Ну так и займитесь этим, – неожиданно сказал Велойч.
– Ставим на голосование? – спросил третий.
– Исключая голосуемого? – уточнил Фабиан.
Велойч косо посмотел на него и странно усмехнулся – то ли одобряюще, то ли предостерегающе, то ли остерегаясь сам.
Велойч заглянул в гости к Фабиану. Тот сидел в своем кабинете, уютно устроившись в кресле, положив ноги на журнальный столик, с чашкой кофе, стоявшей на подлокотнике. Он нажал на паузу, посмотрел на него, указал глазами на кресло рядом, но ног со столика не снял. Велойч уселся в кресло и, следуя примеру Фабиана, водрузил на стол и свои ноги.
– Какая невоспитанность, – тяжело вздохнул он.
– Безобразие, – удрученно согласился Фабиан. – Альберт, спасибо, делай же моему драгоценному коллеге кофе.
– Такое ощущение, что кроме Альберта у тебя нет помощников, – скрипнув зубами, пробормотал Велойч.
– Уйма, – лениво ответил Фабиан. – Но у Альберта удивительно счастливая рука в обращении с джезвой.
– Есть автоповар, – буркнул Велойч.
– Не хочешь настоящего, человеком сваренного кофе – выпью я. Ты получишь из автоповара, делов-то, – пожал плечами Фабиан.
Помолчав, поглядев на Альберта, терпеливо дожидавшегося окончательного решения, он спросил:
– Ну?
– Человеком сваренный, – неохотно произнес Велойч. – Что смотришь?
– Доклад одного типа на одном конгрессе. О глубинном бурении.
– Тип хоть геолог? – спросил Велойч.
– Зачем? Математик. Занимается разработкой теоретического аппарата для глубин более двухсот километров.
– И как? – лениво спросил Велойч, принюхиваясь.
– Новый сорт из Центральной Африки, – счел нужным пояснить Фабиан.
– И как он связан с глубинами более двухсот километров?
Фабиан снял со стола одну ногу, пожал плечами, повертел на блюдце чашку.
– Никак. Хочешь послушать дальше? До этого Бародич говорил о том, с какими сложностями они сталкивались при определении ключевых параметров. Ничего интересного. Если что, я поясню.
– Позволь спросить, что именно заставляет тебя слушать этот доклад? – усаживаясь удобней, снимая ноги со стола, спросил Велойч. – Проект Студта перешел в разряд экспериментальных, никто из промышленников не будет инвестировать в него деньги. Ты можешь быть спокоен.
Фабиан снисходительно посмотрел на него.
Альберт поставил чашку перед Велойчем, еще одну – перед Фабианом. Затем он склонил голову, подчиняясь бессловесному приказу Фабиана убраться прочь.
– Ты позволишь мне быть честным с тобой? – спросил Фабиан.
– Ты способен быть честным, тем более со мной? – вежливо удивился Велойч.
Фабиан засмеялся.
– Ну как хочешь, – пожал он плечами. – Драконт, детка, продолжай.
– Подожди. – Раздраженно перебил его Велойч.
– Драконт, пауза, – грустно сказал Фабиан.
– Так по поводу чего ты решился быть честным? – подозрительно спросил его Велойч.
– Да так, вспомнилось что-то. Альбриха помнишь? По-о-омнишь, – злорадно протянул Фабиан, когда Велойч непроизвольно поежился. – Помнишь, как ты в свое время отвоевывал у него сопляка-практикантишку?
Велойч отвел глаза. Его губы дрогнули, словно он хотел улыбнуться, но не рискнул.
– Тоже помнишь. А я действительно хотел проходить практику при тебе. Потому что ты тогда был уникальным, черт побери, консулом, Эрик. Тебя интересовало что-то помимо дрязг и возможности вырваться вперед или удержаться на своем месте. Ты занимался невероятными проектами. Думаю, процентов девяносто моих нынешних развлекалок выросли именно из тех твоих увлечений. Я тогда учился у тебя… нет, не дерзости, – помедлив, признал Фабиан. – С дерзостью у тебя было туговато. Ты всегда осторожничал, в чем, очевидно, и залог твоего постоянства в консулате. – Но этому твоему умению смотреть вперед через десятилетия я учился. Я им всегда восхищался. Это, знаешь ли, такой чисто крестьянский прагматизм и невероятное чутье в плане долгосрочных прогнозов. Так что осмелюсь сказать, что считаю тебя своим учителем.
