Текст книги "Факелы на зиккуратах (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц)
Валерия была рада его видеть. Даже не так: она была счастлива. Она улыбалась, льнула к нему, пыталась одновременно рассказать о том, что произошло с ней за эти двенадцать дней, и выспросить в мельчайших подробностях, как Фабиан расценивает поездку. Фабиан смеялся, подшучивал над ней и ограничивался самыми общими фразами. В самом деле, не говорить же ей, что ему повезло вырваться из той дыры, и не в последнюю очередь за счет родителей, точней, за счет их смертей. Такие циничные признания едва ли способствовали бы ее восторгам. Чтобы отвлечь и себя, и ее от невеселых дум, Фабиан предложил ей показать его новую квартиру.
Фабиан открыл дверь приглашающим жестом и простер руку перед Валерией. Она сделала шутливый книксен и вошла, замерла отчего-то в полуметре у порога и начала осматривать комнату. Фабиан закрыл дверь и обнял ее.
– Ну? Что думает моя леди? – спросил он.
– Я отчего-то думала, что она будет… – Валерия замялась. Фабиан неторопливо целовал ее шею, дожидаясь ответа. – Значительней, наверное.
Он поднял голову и заглянул ей в лицо. Валерия отвела глаза. Фабиан хмыкнул и осмотрелся.
– На какие шиши, Лери? – беззаботно спросил он. – Нет, конечно, у меня есть кубышка с талерами, но зачем?
– Но… – снова замялась она. Фабиан был готов тряхнуть ее, чтобы она отучалась от этой своей стеснительности. Начала говорить – говори, черт побери.
– Ну? – жестко произнес он. Прозвучало слишком похоже на приказ.
– Она не рассчитана на двоих людей, – пробормотала Валерия, избегая смотреть на него.
– Конечно. – Фабиан прижал ее и драматично вздохнул. – Она рассчитана на меня одного. Мы уже говорили об этом, Лери. Я начинаю работать, и мне меньше всего хочется приходить домой, злиться от своих неудач, беспомощности и чего еще и срывать свое зло на тебе. Если, конечно, я вообще буду приходить домой, а не приползать, милая Лери. Папа тебе не рассказывал, что за болото мне предстоит облагородить? Вот видишь. Да и тебе не нужно впрягаться в это ярмо. У тебя должна быть возможность отучиться, начать работать, и не отвлекаться на несущественное. Года через два можно будет подумать о том, чтобы съехаться. Или ты против?
– Это очень щедро с твоей стороны, – помедлив, ответила Валерия. – Очень, очень щедро.
– Какое гадкое слово, – поморщился Фабиан. – Тебе не кажется? Это рациональное предложение, не более, при чем тут щедрость?
– Нет, Фабиан, – она развернулась к нему. – Мама считает, что мы должны пожениться, потому что – потому что должны. Мои подруги стремятся к тому, чтобы побыстрей оказаться замужем, еще и меня уговаривают. Я себя дурой чувствую.
– Лери, дорогая, – успокаивающе произнес Фабиан. – Моя мать вышла замуж за отца в двадцать восемь лет. Я родился через четыре года. Я, кажется, рассказывал тебе о том, что она из себя представляла. Сильная женщина. И их таких было много на фронтире. Мне было бы куда приятней обрести в тебе достойную партнершу, а не красивую куколку.
Валерия положила голову ему на плечо.
– Звучит вдохновляюще, – кисло оценила она.
Фабиан засмеялся.
– Я отчетливо слышу это по твоему голосу, – весело сказал он, поглаживая ее по спине. – Не хочешь осмотреть всю квартиру? Или предпочитаешь прозябать на пороге? Я пока сделаю кофе.
Валерия отстранилась, задержалась рядом с ним и улыбнулась. Фабиан поцеловал ее в щеку.
Он делал кофе, но слова Валерии не отпускали его. От него уже сейчас ждут свадьбы. Счастье, что Валерия, кажется, была не против стать ему союзником. Сам Фабиан отлично понимал выгоды, которые сулил ему брак, да даже в плане имиджа. Но сейчас? Мир медленно, но верно сходит с ума. Ладно бы в начале четвертого десятка, это было бы объяснимо, но он только-только перевалил за половину третьего десятка, куда спешить?
– Квартира хорошая, и место просто отличное. Тебе отсюда всего ничего до работы, да? – сказала Валерия, усаживаясь за стол.
– Скорей, три раза по всего ничего и еще сто метров пешком, – ухмыльнулся Фабиан, ставя перед ней чашку и коротко целуя в губы. Валерия любовалась им. – Ваш кофе, миледи. Он стынет.
Валерия улыбнулась и опустила глаза. Она задумчиво водила пальцами по чашке.
– Кстати, до тебя отсюда что-то около семи раз по «всего ничего», – мирно добавил Фабиан. – Ты не думала съехать от родителей? Сняла бы квартирку рядом с Академией, было бы еще ближе.
– На целое одно «всего ничего», – засмеялась она, но через секунду осеклась. – Не знаю. Родители могут не одобрить.
– Разумеется, – охотно согласился Фабиан. – И?
Он внимательно смотрел на Валерию; она поежилась под его тяжелым взглядом, но затем неуловимо изменилась – чуть расправились плечи, чуть поднялся подбородок, и заблестели глаза.
Свой первый рабочий день Фабиан начал с совещания Консулата. Гидеон Садукис представил его, пожелал успехов на поприще, которое Фабиан выбрал, Велойч счел нужным добавить пару лестных слов и тоже пожелать успехов, и о нем забыли. Как бы забыли. Время от времени Фабиан ловил на себе очередной любопытный взгляд, и изредка ему казалось, что присутствовавшие шептались о нем. Эка невидаль, разумеется. А Велойч смотрел на него, словно готовил пакость.
Садукис объявил, что повестка дня исчерпана, все остальные вопросы могут быть решены в рабочем порядке, и поинтересовался, есть ли у присутствующих вопросы.
– Если позволите, господин Первый Консул, – мягко произнес Велойч. Остальные замерли. Садукис, явно ожидавший подвоха от Велойча, осторожно произнес:
– Разумеется, Эрик.
– Мне бы хотелось поинтересоваться у нашего молодого коллеги о его представлениях по работе совета, – все тем же мягким голосом продолжил Велойч, и Фабиану захотелось встать и зааплодировать, настолько пропитаны ядом были его слова. Велойч все-таки был великолепным актером. И: он был опасным противником.
Тишина усугубилась. Фабиан перевел взгляд с Велойча на Садукиса. Тот посмотрел на него.
– Советнику Равенсбургу был доверен ответственный пост в совете с очень сложной судьбой. – Пояснил Велойч, глядя на Фабиана и ухмыляясь. – Разумеется, мы не сомневаемся, что он обладает достаточными способностями и энтузиазмом. Но хотелось бы все-таки убедиться в его компетентности.
Фабиан с трудом удерживал улыбку. Велойч прищурился – недовольно, насколько можно было судить.
– Обяжите нас, коллега, – одобряюще улыбнулся Садукис, обращаясь к Фабиану.
– С удовольствием, – вежливо ответил Фабиан, демонстративно неторопливо выбрал команды на своем коммуникаторе и обратился к Садукису: – Вы позволите воспользоваться проектором?
Велойч заглянул в гости к Фабиану в конце второй недели.
– По-дружески, – невозмутимо пояснил он, замирая на пороге его кабинета. – Надеюсь, ты не против, что я без приглашения.
Рассчитывать на приглашение в восемь вечера, да еще в рабочий кабинет – забавная логика. Фабиан откинулся на спинку кресла за рабочим столом, улыбнулся, встал.
– Напротив. Я рад, господин Велойч, – вежливо сказал он и встал. – Кофе?
– Эрик, – небрежно взмахнул рукой Велойч – совершенно женским жестом, отчего-то показалось ему. Но само слово заставило Фабиана замереть на секунду.
– Эрик, – отозвался он.
Велойч сел в кресло рядом с небольшим журнальным столиком, осмотрелся.
– Ты не очень много здесь изменил, – отметил он.
– Бюджет не позволяет изменять много, – безразлично отозвался Фабиан. – Мы будем вести задушевные беседы, или мне будет позволено задать вам пару вопросов по работе?
– Тебе, – поправил его Велойч.
Фабиан молчал, делая кофе, молчал, и ставя чашку перед Велойчем. Усевшись напротив, устроившись поудобней, сложив руки на колене, он ровно повторил:
– Мы будем сплетничать, или я могу задать тебе пару вопросов по работе?
– Мы можем совместить, – широко улыбнулся Велойч. И Фабиан проникся уверенностью: кокетничает, сволочь, то ли не желает укрощать «даму Летицию», то ли сознательно дает ей волю. Скорее второе, решил он и двусмысленно улыбнулся.
Эрик Велойч включил Фабиана в состав исполнительного совета все того же плавающего города. «Ты его уже знаешь от и до, осталось немного глубже изучить документацию, и глядишь, проект возглавишь», – хладнокровно пояснил он. На резонный вопрос Фабиана: зачем это ему, – Велойч не счел нужным ответить. Пожал плечами и ухмыльнулся. Проект все никак не переходил из стадии экспериментальной в стадию производственную, но уже начинал приносить доход. А самое главное: именно в этом проекте была бездна возможностей для самых разных ученых, что, наверное, как-то оправдывало решение Велойча. Иными словами: или Фабиан выплывет, и Велойч с гордостью скажет – мой ставленник. Или Фабиан потонет, и Велойч тяжело вздохнет: а так хорошо начинал.
В любом случае, в свою первую командировку советник Равенсбург отправился именно в плавающий город, который – странное дело – все еще ограничивался амбициозной аббревиатурой в качестве названия: ПГ/001. В том, что Консулат рассчитывал на такое количество ПГ – более ста, Фабиан очень сомневался. Проект может оказаться выгодным, но не раньше чем через два столетия, пока же он был жутко дорогостоящим, громоздким, скорее проектом престижа, чем экономически целесообразным и таким уж необходимым с точки зрения демографической. А ведь студент Равенсбург, отбывший на нем не одну практику, восхищался дерзостью его организаторов, со страстностью неофита спорил со скептиками и размахивал доступными общественности цифрами, чтобы показать: есть смысл в таких городах, есть!
Это было еще одним путешествием в прошлое. Вот эта взлетная площадка тогда была на треть меньше; вон того причала не было, покрытие немного износилось и потускнело. Не все считали необходимым носить форменную одежду с логотипом плавающего города, и настроение было таким будничным, что ли. Ну да, город-амфибия. Ну да, невероятно. Ну да, фантастично. Кстати, в третьем корпусе отсек снова протекает, требуется бригада техников. Садки с рыбой следует чистить. Кстати, чьи это собаки опять сцепились? И котов развелось немерено. Второй корпус пора ставить на капремонт. Кстати, дополнительный корпус по добыче минералов из морской воды можно ставить на причал рядом с седьмым, но только если там разместить еще пару блоков солнечных батарей. Все эти сводки были невероятно рутинными, удручающе скучными, и на это следовало обратить внимание журналистов: город живет обычной жизнью, а значит, у него есть будущее.
В качестве сопровождающего к Фабиану был приставлен инженер-экономист Карел Зайкаускас. Он работал в ПГ третий год и все еще рассказывал о нем с горящими глазами. Это развлекало Фабиана: экономист-мечтатель, что может быть забавней. Но Зайкаускас знал свое дело, знал город как свои пять пальцев и чуть ли не каждого обитателя в лицо. А еще он был не дурак выпить, сально пошутить и подмигнуть так, что начинали звенеть яйца. Когда по окончании командировки Фабиан шел к самолету, Зайкаускас провожал его до самого люка.
– Ты больше не объявишься тут? – тихо спросил он, держась за поручень так, что кожа на костяшках побелела.
Фабиан поставил ногу на ступеньку и задумчиво смотрел на обшивку самолета.
– Скорее да, чем нет. – Отстраненно ответил он. – Работа, все такое.
– Я мог бы приехать как-нибудь в столицу, – выдавил Зайкаускас.
Фабиан повернулся к нему и вежливо ответил:
– Охотно.
Зайкаускас хлопнул ладонью по поручню и протянул ему руку.
– Хорошего пути, господин советник.
Фабиан пожал ее и не спешил отпускать.
– Счастливо оставаться, – тихо ответил он.
Валерия была рада его видеть; ей не терпелось похвастаться своей квартирой, успешно сданными экзаменами и просто наконец побыть с ним. Фабиан слушал ее, улыбался, подшучивал – и скучал.
========== Часть 17 ==========
Несмотря на то, что госпожа Оппенгейм производила впечатление черствой и несгибаемой особы, Фабиан почти не удивился, когда она взялась с девичьим энтузиазмом организовывать бал в честь помолвки своей дочери. Именно бал. И именно в честь помолвки. Оба этих события были старомодными. Балы в Консулате устраивались, но больше с целью собрать средства на благотворительные цели сомнительной ценности или ради продвижения какой-нибудь арт-конторы в кругу избранных. Помолвки были модными пару десятилетий назад, во времена молодой Республики, но это и объяснимо было: юное государство, ребенок еще, обнаружило гардероб со старыми одеждами и примеривало их одну за одной. Общество поиграло в традиции, поиграло в пассионарность, поиграло в эклектизм; от помолвок отказалась аристократия – семьи со значительным «ваан» перед имени; от помолвок отказались просто очень богатые семьи – с похожими фамилиями, но без многозначительного «ваан»; эту традицию перехватил средний класс, но и ему она показалась скучной, и пышное празднование помолвок сошло на нет. Сама гражданская суть сохранилась: с подписанием брачных обязательств, с некоторыми правами и обязанностями друг перед другом, но правовые последствия нарушения договора были незначительными. Общество порицало, да. Но общество порицало любые ошибки, любые faux pas, ему только волю дай. Обычай же пышно праздновать помолвки мирно помер давным давно, никому и в голову не приходило уделять ему слишком много внимания. А тут бал, сотни людей, требование вечерних нарядов – невероятно, решительно, дерзко, да еще консулы намеревались прибыть с семьями, дабы порадоваться за молодого коллегу. Странным образом это позволило госпоже Оппенгейм слыть оригинальной дамой, а не пронафталиненной старушкой, воплощающей лубочные представления о романтике. Валерия, погрузившаяся было в уныние, собрала всю свою решительность в кулак и отказалась от участия в организации этого трагифарса. Фабиан, унюхав энтузиазм госпожи Оппенгейм, запланировал себе дюжину командировок по Республике и за рубежом. Но стихию было невозможно остановить. Праздник не мог не состояться.
Аластер был в восторге. Он искрился энтузиазмом, скупал шмотки десятками килограммов и все равно оставался неудовлетворенным, опробовал все новые прически и маникюры, словно это с ним должен был обручиться Фабиан. И резким диссонансом с ослепительной улыбкой смотрелись глаза – то с почти незаметными, то с отвратительно расширенными зрачками. Неестественно сухой коже почти не помогали самые продвинутые косметические процедуры; руки тряслись, но на все требования Фабиана прекратить жрать дурь Аластер отмахивался и громко смеялся. Он жаждал вечеринки по случаю успешного общественного четвертования холостяка Фалька ваан Равенсбурга на Оппенгеймовском балу, и он ее организовывал. Разумеется, Валерия о ней знать не знала и ни в коем случае не приглашалась. Фабиан веселился и ждал этой вечеринки с неменьшим нетерпением, особенно учитывая тот прискорбный факт, что он-то на нее поплетется после экзекуции, то есть бала и помолвки.
Валерия признавалась, что с огромным удовольствием ограничилась бы мирным семейным ужином, мирным подписанием соглашения, мирной публикацией объявления в самом низу страницы на каком-нибудь проходном ресурсе, и все. Новость о ней все равно бы распространилась молниеносно. Потому что – дочь Оппенгейма, влиятельного человека, потому что дочь Оппенгейм, какой-то там родственницы ваан Содегберга, потому что Фальк ваан Равенсбург, который вполне мог оказаться десятым консулом уже к тридцати годам, а то и раньше. В пышном празднестве не было необходимости и потому, что гости наверняка жаждали бы лицезреть невесту, которая была бы утонченной, изящной, эфемерной, а не Валерией Оппенгейм. Но попробуй-ка остановить крейсер, едва ли получится; мечты о саботаже, бойкоте, побеге, смертоубийстве оставались мечтами; Валерия готовилась к ужасному и неотвратимому, завидуя Фабиану, не воспринимавшему затею всерьез. Но иногда, ненадолго и в минуты восторженной, полудетской слабости она даже была благодарна судьбе, что и ей достанется возможность почувствовать себя принцессой рядом с прекрасным принцем Фабианом. Валерия благоразумно держала эти мысли при себе; их наверняка не понял бы сам Фабиан, не одобрила бы мать и несомненно осмеяли бы особы, решившие побыть ее подружками на время этого невероятного действа. Их завелось у Валерии сразу четыре, жаждущих участвовать в подготовке, советовать парикмахера, косметолога, спортивную студию, даже клинику по скульптурологии. Встречи с ними были не особенно полезными, но болезненными оказывались практически всегда.
Чем ближе приближалась экзекуция, тем более очевидным становилось, что идея с балом была хороша – она уже приносила дивиденды, и бонусов должно было оказаться еще больше. Валерия с удивлением призналась Фабиану, что у нее завелись подруги, которые непременно хотели находиться как можно ближе к невесте, мало того – даже помощь предлагали; родственники натянуто улыбались и вымучивали из себя комплименты; помолвкой интересовались даже в университете, словно это была не прелюдия к свадьбе, а сама свадьба. Валерия нервничала, злилась, Фабиан развлекался. Отчего-то недовольная, раздраженная, огрызающаяся Валерия привлекала его куда больше, чем благопристойная, скучная Оппенгейм. Поэтому он позволял ей злиться, иногда и провоцировал ее, а сам довольно посмеивался. Диалоги были однообразными:
– Это пустая трата времени и денег.
– На что еще их тратить, если не на такие зрелища?
– Ты представляешь, как я буду выглядеть? Как лошадь в праздничной попоне.
– Остальные наверняка будут походить либо на диванные подушки, либо на пуфы из исторического музея. И вообще, лошади – благородные животные.
– Особенно ломовые клячи.
– Посмотрим, сколько их набьется в конюшне на торжестве по случаю помолвки хорошенькой ахалтекинки.
Валерия смеялась, Фабиан протягивал ей руку, она неуверенно подходила к нему.
– Думаешь, это действительно нужно? – спрашивала она, кладя голову ему на плечо.
– Это совершенно ненужно, более того, это не нужно никому. Но может быть приятно, эффектно. Опять же, хороший повод щелкнуть всех этих зазнаек по носу, ты так не считаешь? – терпеливо говорил Фабиан, гладя ее по волосам, легонько целуя пальцы ее рук, ласково улыбаясь.
– Зачем щелкать их по носу? – обреченно отпиралась Валерия, прикрывая глаза под его ласками.
– Потому что они зазнайки, – широко улыбался Фабиан.
Валерия смеялась. Рядом с Фабианом, который был непоколебимо уверен в себе, в своих силах и суждениях, ей начинало казаться, что затея может выгореть.
Константин Оппенгейм находил это сумасшествие, которому с завидной самоотверженностью предавалась его жена, тем, чем оно собственно и являлось – сумасшествием. Он признавался в этом с усталой обреченностью давно и неисправимо женатого человека коллегам в Магистрате, в Консулате, в Канцелярии, и – куда более осторожно – молодому и пока еще не очень опытному в семейной жизни Фабиану; в том, чтобы жаловаться ему, Оппенгейм находил особое удовольствие: Фабиан имел удовольствие лицезреть госпожу Оппенгейм, властвующую над этой стихией, он же по большому счету был виновником бедлама, в который превратился унылый дом Оппенгеймов. Фабиан смиренно сносил его жалобы, только ухмылялся и напоминал, что Велойч клялся, что не пропустит выгула такого серпентария, что Содегберг обещал непременно лично поздравить Валерию и Фабиана, что Садукис жаждал станцевать полонез с госпожой Оппенгейм. Оппенгейм задумчиво качал головой и предлагал ему еще выпить за то, чтобы все прошло гладко.
Госпожа Оппенгейм милостиво позволила своему мужу и своему почти зятю свести свое участие в помолвке к присутствию. Фабиан подозревал, что тетка до такой степени упивалась возможностью размахнуться, что отчаянно не желала делиться ни граном своей власти. Он был не против, мечтал о том времени, когда сбежит с этого мероприятия к Аластеру, а от него и к Евфимии, отчего бы нет. А пока он вместе с Валерией встречал гостей, осыпал их комплиментами, лучезарно улыбался – и скучал.
Эрик Велойч к веселому удивлению Фабиана явился на бал в сопровождении спутницы. Он был доволен собой, его спутница была довольна собой на два порядка больше – местечко рядом с Велойчем многого стоит; Фабиан многозначительно приподнял брови, Велойч саркастично улыбнулся и подмигнул. Валерия удивилась, что спутница Велойча с приличествующей случаю оживленностью начала выражать свой восторг от встречи с ней.
– Знаете, а ведь я была уверена, что выйду замуж значительно раньше, чем Лери, – счастливо улыбаясь, пояснила она Фабиану. – Не скажу, что мы были подругами, но хорошими приятельницами – всегда. Лери, помнишь? В том проекте.
Валерия с силой сжала руку Фабиана; он посмотрел на нее.
– Котором, Лери, дорогая? – терпеливо спросил он.
– Благотворительном. Летний лагерь для детей-сирот. Агния была одной из огранизаторш, я руководила детской группой. Агния Колмогорова. Фабиан Равенсбург.
– Я счастлива наконец познакомиться с вами, – весело произнесла Агния Колмогорова, словно в пику натянутой как струна Валерии. – Господин Велойч охотно рассказывает о вас. И не только он. Мой дядя тоже. Он с восторгом рассказывает о том, как вы проходили стажировки. Вы стали для него эталоном студента. Мне иногда бывает по-детски обидно, что он всех сравнивает с вами, в том числе и меня. Надо ли пояснять, господин Второй Консул, что в его глазах я безнадежно проигрываю?
– Ваши преимущества заключаются в другом, дорогая Агния, – ровно произнес Велойч.
– В возможности носить бальные платья, не иначе, – ухмыльнулся Фабиан ему в лицо. Велойч скосил глаза в ее декольте.
– Отличные возможности, отличная реализация, Фабиан, – снисходительно ответил Велойч. – Остается только восхититься.
– На самом деле я удивительно недисциплинирована. Особенно по сравнению с вами, Фабиан, – по-лисьи склонила голову Агния. – Вы же позволите обращаться к вам по имени? Что еще любит говорить дядя. Ах, да. Что я по сути своей немного анархистка. Не могу с этим спорить. Я привношу здоровый элемент хаоса во все места, в которых появляюсь.
– С этим трудно поспорить, дорогая Агния. – Усмехнулся Велойч. – Какое счастье, что у меня есть возможность списать это на творческую жилку и в любую минуту призвать людей, которые этот хаос устранят. Я боюсь, что отдалился слишком далеко от юношеского энтузиазма. Мне милей тихий вечер в обществе близких друзей.
– Скорее, это характер, Эрик. Господин Содегберг не без основания зовет меня юным, но мне точно также предпочтителен тихий вечер в обществе близких друзей, – улыбнулся Фабиан, поворачиваясь к Валерии и обнимая ее.
– Немудрено. После твоих бурных рабочих будней и… – Велойч замолчал, посмотрел на Валерию, склонившую голову к плечу Фабиана, на него самого,ухмыльнулся и оглядел зал. – С вашего позволения, дорогая Валерия, дорогой коллега, я поздороваюсь со знакомыми. Еще раз примите мои поздравления и пожелания всего наилучшего. Агния, ты составишь мне компанию? Или ты предпочтешь посплетничать с твоими подругами?
– Я бы с таким удовольствием провела тихий вечер в твоем обществе, – тихо пробормотала Валерия. Фабиан потерся щекой о ее волосы. Он усмехнулся, немного помолчал, затем произнес:
– А ты расценивай это как испытание характера. Сможешь ты преодолеть свои фобии или нет.
Валерия недоверчиво посмотрела на него. Фабиан лукаво смотрел на нее. Она непроизвольно засмеялась и прижалась к нему.
– У меня ужасный характер и очень агрессивные фобии, – бодро сказала она.
Фабиан похлопал ее по талии. Интимный жест, много значивший для Валерии, поддержка как бы между прочим, открытое, однозначное заявление: да, мы близки. Жест заметили многие; те, кто пытался препарировать динамику их отношений не в их пользу, были вынуждены замолчать в бессильной злобе. Некоторые умиленно вздохнули. А Фабиан чувствовал себя почти удовлетворенным тем союзом, который собирался заключить с Валерией.
Он приветствовал новых знакомых; Агния Колмогорова звонко смеялась в нескольких метрах от него. Фабиан скользнул взглядом по группе, в которой она стояла; Агния обернулась; Фабиан задержал на ней взгляд; она призывно вскинула голову. Фабиан перевел взгляд на своего собеседника и вежливо улыбнулся ему, механически отмечая, что эта Колмогорова, как ее там, Аглая, Агния, еще как, смогла бы без подготовки сыграть даму полусвета, что она очень любила находиться в центре внимания и делает все для этого возможное и, кажется, сердится на Валерию, практически не прикладывающую усилий и все равно привлекающую к себе взгляды. Валерия положила руку ему на талию. Он поцеловал ее в щеку.
Затем Константин Оппенгейм произносил краткую приветственную речь, обращался к гостям, сухо шутил, и его голос подрагивал, когда он говорил о своей дочери. После него Фабиан рассыпался в комплиментах перед ним и госпожой Оппенгейм, восхвалял Валерию, обещал любить и заботиться. Валерия только и смогла сказать: «Спасибо», опустила голову и постаралась как можно быстрей надеть кольцо ему на палец; она стояла и украдкой любовалась своим – тонким, лаконичным, платиновым, с маленькими розовыми бриллиантами, почти незаметным на ее крупной руке, но смотревшимся уместно. Фабиан прижимал ее к себе, но говорил с другими людьми, осматривал зал, кого-то приветствовал, кому-то махал; Валерия следила за его рукой, которую украшало точно такое же неприметное кольцо, как и у нее. Ей не нужно было его видеть – она знала. И Валерия улыбалась своим мыслям и безмятежно молчала рядом с Фабианом.
Аластер выгнал почти всех своих гостей, когда Фабиан наконец добрался до него; завидев того, Аластер очень резво избавился от остальных, потребовал, чтобы Фабиан сделал коктейль себе и ему, и перешел к обязательной программе: элегантной, дружеской истерике. Он вошел в образ настолько, что счел возможным разбить вазу, но осмотрев осколки, внезапно успокоился и плюхнулся на диван. После этого Аластер устроил еще одну истерику, потому что Фабиан посмел явиться к нему без двух тыщ фотографий бала, немного пострадал, что в свои двадцать с небольшим был обделен судьбой – лишен возможности побывать на балу, и закурил третью сигарету.
– Ну, – томно улыбнулся он, – рассказывай, кто из гостей напился, кому набили морду и кто с кем трахался в будуаре мадам Оппенгейм.
– В будуаре мадам Оппенгейм никто ни с кем не трахался, потому что у мадам Оппенгейм нет будуара, – флегматично отозвался Фабиан, протягивая ему бокал.
– Какая жалость. А кого пытался совратить папаша Оппенгейм? Ну скажи, что это была какая-нибудь дебелая пятнадцатилетняя племянница Садукиса? Я уже две недели печалюсь без приличных скандалов!
– Увы. Он с постной миной отстоял все это время рядом с мамашей Оппенгейм, – безразлично ответил Фабиан, усаживаясь рядом с ним. Аластер положил ноги ему на бедра и сыто потянулся.
– Садукис? – ухмыльнулся он.
– Садукис бежит от тетки Оппенгейм, как от чумы. Он заседаний бюджетной комиссии не так боится, как этой Юноны.
Он погладил Аластера по бедру и сделал глоток коктейля.
– Кстати, как тебе мои туфли? – Аластер поднял ногу и пошевелил ступней. Фабиан фыркнул и засмеялся, потому что туфли у Аластера напоминали обувь Валерии – цветом, материалом и стилем.
– Ты говнюк, – согласился Фабиан.
– Та женская херня, которую напялила на себя твоя племенная кобылка, смотрится куда хуже, признайся. Ну! – потребовал Аластер.
– Конечно, – безразлично ответил Фабиан и зевнул.
– А Велойч? Велойч пытался домогаться тебя? Или он просто явился облаченным в траур, забился в уголок и бросал на тебя трагичные взгляды?
– Велойч явился в сопровождении дамы и выглядел довольным жизнью, – ухмыльнулся Фабиан.
– Каков подлец, – печально вздохнул Аластер. – И кто та несчастная?
– Племянница Колмогорова. Некая Агния.
– Агния Колмогорова? – многозначительно произнес Аластер. – Не та ли, случайно, которая пытается руководить фондом социальной интеграции… – он покрутил пальцем у виска, – детей?
– Пытается руководить? – уточнил Фабиан.
– Пытается. – Аластер хитро прищурился. – И в прошлом году ревизионная комиссия даже сочла возможным не обращать внимание на ее гардероб, который почему-то был представлен как прочие расходы. Два года назад дядюшке Колмогорову повезло куда меньше. А гардероб у нее знатный, почти как у бывшей мадам Альбрих. – Он подмигнул Фабиану. Тот кротко улыбнулся и сжал руку на икре Аластера. Тот оскалился; Фабиан сжимал руку все сильнее, впиваясь пальцами в мышцы. Аластер попытался выдернуть ногу из его хватки. Фабиан улыбался и смотрел на него; Аластер пнул его свободной ногой. Он взвыл и завопил, чтобы чертов Фабиан отпустил наконец его ногу, и затем с обиженно оттопыренной рукой массировал ее. – Придурок пещерный, – бормотал он. – Все-таки фронтир живет и здравствует в тебе.
Он замер, обернулся к Фабиану.
– А Содегберг был?
– Был, но очень недолго, – спокойно произнес Фабиан, внутренне подобравшись. Аластер улегся у него на коленях и хитро улыбнулся. Фабиан провел пальцем по его скуле и ухватил за подбородок. – И конечно же, ты можешь предположить, почему он был, но недолго.
– Я слышал краем уха, – промурлыкал Аластер. – Но только слышал, и только краем уха…
Фабиан легонько ущипнул его за мочку. Аластер потянулся к его губам; но Фабиан ухватил его за волосы и дернул назад.
– Ну? – вежливо спросил он.
– Что старикашка очень хочет умереть на своем рабочем месте, а не в каком-нибудь хосписе.
– Хосписе? – задумчиво переспросил Фабиан. – Здоровье у него неважное. Очень неважное. Но чтобы настолько?
Аластер, чьи волосы все еще держал в пригоршне Фабиан, и который все еще держал бокал с коктейлем, умудрился усесться на его коленях и обхватить ногами талию. Фабиан с любопытством смотрел, как он изворачивается.
– Но ты всего лишь слышал и всего лишь краем уха.
– Да-а-а, – широко улыбнулся Аластер. – И я иногда задаюсь вопросом, о великий государственный муж, если закон считает нужным установить нижнюю возрастную границу для разных там действий, то почему бы ему не установить и верхнюю? А то геронтология совершенствуется, реювенальные терапии становятся такими классными, что обновляют до восьмидесяти процентов клеток за курс в две недели. Не хочу, чтобы мной управлял двухсотлетний старикашка. Не хочу…
Фабиан подтянул его к себе.
– И при чем здесь Содегберг? – спросил он.
– При том, что он вынужден жрать обезболивающие, чтобы держаться на ногах, – криво усмехнулся Аластер. – Я знаю одного человека, который знает одного человека, которого тебе совсем знать не нужно, чтобы не заляпать репутацию. Но у него есть знакомый, который делает офигенные стафы. Просто офигенные. Дизайнерские. И обезболивающие тоже. И другой мой знакомый говорит, что охранник до скрипа чистенького Томазина кое-что мощно обезболивающее у этого парня заказывает.
