Текст книги "Факелы на зиккуратах (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)
Фабиан пытался убедить себя, что он выиграл схватку или по крайней мере не проиграл ее. Во рту ощущался странный привкус, кисловатый, желчный, слюна была вязкой, и медленно проходило опьянение. Первый Консул открыто домогался его. Первый Консул угрожал ему. Первый Консул наверняка не сомневается, что получит свое. Кровь пульсировала в висках, ее шум оглушал, и руки отчего-то сжимались в кулаки. Этот ублюдок ведь не сомневался, что практикант зарыдает от великой чести. Верить, что Фабиан будет первым, считать, что он станет последним – глупость какая. Это осознание задевало, било наотмашь, могло быть не самым болезненным, но уничижительным. Государственный сиротка, обязанный быть счастливым оттого, что великий государственный муж снизошел до такого потребительского внимания. И при этом слабость, то отпускавшая свои кольца, то сдавливавшая их, напоминала о болезненном возбуждении, которое требовало удовлетворения, о неохотном восхищении Альбриха, которое елеем проливалось на самолюбие Фабиана; а сверх того – восхищение, и недоумение, и растерянность, и благодарность, и восторг, и много чего еще, что делало Фабиана немым, что не позволяло ему обсуждать Первого Консула ни с кем, а особенно с Аластером – тот бы всласть поскалил зубы. И попытка убедить себя, что он поступил правильно, что он молодец, черт побери, казалась беспомощной, глупой. Кислой, как дешевый хлеб.
Выйдя из апартаментов первого, хмурый, трезвый, недовольный Фабиан встретился взглядом с Тимбалом. Внимательным, изучающим, недоумевающим. Осматривающим пристально и выискивавшим для него одного значимые детали. Недоумевающим. Фабиан сухо пожелал ему спокойной ночи и пошел к себе в комнату. Ему хотелось позлорадствовать, а получалось рычать от злости. Это что, входит в список обязанностей – первому подставляться? Тимбал не сомневался, что так и будет? И ярость, белая, полыхающая ярость: не он первый, не он последний.
Альбрих игнорировал Фабиана. Инструкции он цедил, в его сторону не смотрел и отпускал в адрес Тимбала двусмысленные шуточки, которые были значимы только им двоим. Тимбал охотно улыбался, у этого орангутана была невероятная улыбка – белозубая, открытая, юношеская, смотревшаяся чуждо на его дубленом лице и при этом удивительно уместная. Это пренебрежение было болезненным, но более всего – мимолетный взгляд первого и знающая улыбка: а я знаю, а я специально, дерзкий мальчишка. Фабиан отвечал бесстрастным взглядом, по крайней мере, он хотел думать, что именно таким был его взгляд, но желание зубами вцепиться первому в хребет, когда тот самонадеянно подставлял спину, было огромным. И под этой бурей чувств – еще одно, совсем невнятное, но очень сильное, плотское, карнальное, не эротичное – для этого оно было слишком безобразным, и не бывшее похотью: все-таки у этого чувства было лицо.
Перелет из пятьдесят четвертого округа обратно в столицу был быстрым, будничным, что ли. Члены комиссии лениво переговаривались о пустяках и делились планами о том, какие рестораны они посетят. Свита первого была вымотана. Тимбал сидел в укромном уголке, ссутулившись, и дремал. Альбрих бросил Фабиану сухое: «Кофе», – и отправился в личный салон. Вставая, Фабиан заметил, как Тимбал бросил на него настороженный взгляд. Или ему показалось. Потому что когда, идя к автоповару, Фабиан оглянулся на него, тот мирно дремал, свесив голову на грудь.
Первый сидел в кресле, вытянув ноги, и смотрел какую-то инфопередачу. Фабиан поставил на столик перед ним поднос.
– Садись, – приказал емуАльбрих. Фабиан остался стоять. Альбрих поднял голову. – Н-ну, каких ядов мне следует опасаться в моем кофе?
– Мне ознакомиться с последними докладами паникеров от науки о вреде кофе? – холодно осведомился Фабиан.
Первый скривился.
– Оставь, – недовольно протянул он. – Ты лучше скажи: ты в чашку плевал? Нужно звать Никоса с антидотом?
– Увы, я не подумал о таком изящном способе мести, – процедил Фабиан.
Первый засмеялся. Затем он повторил свой приказ:
– Садись. Составишь компанию. Сядь! – рявкнул он, заметив, что Фабиан продолжал стоять.
– Вы уверены? – вежливо осведомился тот. Первый смотрел на него.
– С тобой – нет. Садись, – куда мягче произнес, почти попросил он.
От такой неожиданной смены его настроений Фабиана передернуло, у него в голове взвыла сирена и заполыхали красные буквы: «Опасность! Опасность!». Он подобрался, готовясь контратаковать, а первый смотрел передачи, пил кофе, пересматривал бумаги. Время от времени он лениво позевывал; на Фабиана он не обращал никакого внимания. Только когда командир экипажа попросил пристегнуть ремни, Альбрих повернулся к Фабиану.
– Н-ну, Фальк ваан Равенсбург, – вальяжно спросил он, – как командировочка? Веселая, правда?
Первый не притворялся. Он был доволен собой. Фабиан же подозревал, что успехи миссии не были выдающимися. Члены промышленного совета были скорее разочарованы. Лоббисты северных энергодобывающих компаний злорадствовали. И только первый торжествующе улыбался.
– Обхохочешься, – сардонично отозвался Фабиан.
– Не будь идиотом, Равенсбург, – благодушно усмехнувшись, сказал Альбрих. – За пять лет четыре компании слились в две, и пешки их руководства сидят в энергосовете. Промышленники переделили поставщиков и дружат со строго определенными людьми. Особенно учитывая, что сын одного из энергодиректоров женится на дочке железного барона. А она, дорогой практикант, приходится троюродной племянницей шестому консулу и в свое время очень хотела сидеть в Магистрате. На кой мне нужны сильные коалиции? Пусть у них голова болит о том, как получать свои прибыли, выплачивая зарплаты, соответствующие северным. Ну и прочие прелести вроде социальных квот. А мы пока развлечемся с очень недовольными консулами.
– Вы собираетесь заняться самоудовлетворением, господин Первый Консул? – вежливо спросил Фабиан, особенно подчеркнув последнее слово; ему удавалось оставаться невозмутимым, словно в пику довольному первому, хотя в голове роились беспокойные мысли.
Первый приподнялся с дивана с отчетливыми кровожадными намерениями, затем опустился обратно и засмеялся.
– Ты далеко пойдешь, государственный сиротка, – тихо проговорил он. Простые слова отчего-то тревожно зазвенели в салоне; Фабиан молчал, ждал, что еще скажет Первый. Тот молчал, смотрел на Фабиана. Они оба словно балансировали на самом пике невероятно высокой горы. Оттуда – можно было броситься друг на друга, вцепиться в горло, рвать плоть, требуя отмщения за обиды. Можно было броситься друг на друга, впиваться в плоть, требуя удовлетворения иного, но слишком схожего инстинкта.
Альбрих перевел взгляд на перегородку.
– Мы садимся, – почти беззвучно прошептал он. – Но мы не закончили.
Он смог улыбнуться почти непринужденно. Фабиану казалось, что его лицо свело судорогой, он не мог пошевелить губами. Тимбал постучал и сунул голову в дверной проход.
– Сели, – словно извиняясь, сказал он.
Альбрих поднял на него глаза, и Тимбал попятился. Фабиан повернул к нему голову, Тимбал беспокойно переводил глаза с него на первого.
– Пшел вон, – ледяным тоном бросил первый Фабиану. Тимбал мгновенно исчез за дверью. Фабиан должен был встать, и первый не мог не заметить, что он возбужден. Опустить глаза на его пах, чтобы – проверить? убедиться? подтвердить, что не могло не иметь место? – что и первый откровенно, бесцеремонно возбужден, было крайне опасно, первый мог расценить это совершенно непредсказуемым образом. Оставалось быть дерзким до конца. Фабиан встал.
Первый не сводил взгляда с его лица. Фабиан склонил голову, помедлил секунду и вышел. Тимбал стоял в полутора метрах от двери и смотрел на нее как на внезапно заговорившую икону, только что руки не сложил в молитвенном жесте.
– Господин Альбрих сейчас выйдет, – до оскомины вежливо произнес Фабиан. Тимбал простодушно заморгал, и Фабиан подумал в который раз за все свое знакомство с ним, как здорово тот дурит всех и вся. И скользкая, показавшаяся совершенно неуместной мыслишка: и первого тоже?
Армушат стоял у окна в кабинете Государственного Канцлера и созерцал площадь. Госканцлер неторопливо размешивал сахар в кофе.
– Секретариат первого консула работает над проектом реформы консулата, – задумчиво произнес Армушат.
– Все еще? – флегматично отозвался Содегберг.
Армушат резко повернулся к нему.
– Открыто, дорогой государственный канцлер. Уже открыто. Ведутся консультации. Собираются мнения членов магистрата. Судьи конституционного суда несколько раз имели удовольствие обедать с первым, и выглядели они после этих обедов пришибленными. В сенате, дорогой Аурелиус, скоро будет представлен законопроект. Законодательная инициатива-то работает. Представляете? Ее никто не воспринимал всерьез, два-то человека и один на них обоих помощник, а они… работают.
Армушат сунул руки в карманы брюк и зашагал по кабинету. Содегберг положил ложку на блюдце.
– Все еще? – флегматично повторил он.
Армушат остановился и развернулся к нему.
– Дорогой Государственный Канцлер, я понимаю, что вас с вашим опытом, с вашим послужным списком можно удивить только нашествием, эм, цивилизации космических волколаков. Но если у первого хватит наглости провернуть ту реформу, о которой говорят аналитики того же магистрата, то ни в вас, ни во мне необходимости не будет. И хорошо, если новый единственный Консул позволит нам зарабатывать на хлеб фельетончиками в развлекательных журналах, – гневно произнес Армушат.
– Удивительным образом, Стефан, ты меня удивил. Аналитики магистрата представили что-то похожее на аналитическую записку? Это куда забавнее цивилизации космических волколаков, – благодушно отозвался Содегберг и пригубил кофе. Затем он замер, держа чашку у рта. – Я бы усомнился, что Альбрих будет действовать настолько радикально, что еще и государственых пенсий захочет нас лишить, но он может. Разрушать не строить.
– Аналитики консулата, не приближенные к первому, а от него отдаленные оценивают возможность тихого переворота процентов в семьдесят, если говорить о ближайших трех месяцах, – продолжил свое Армушат. – Дальнейшие прогнозы затруднены. Да и обстановка на юго-востоке неспокойна слишком неоднозначно. До сих пор не существует какого-то внятного представления о векторах, боюсь, что сами эти, гм, векторы о себе не имеют определенного представления. Это хорошо смотрится на экранах телевизоров, особенно с Первым Консулом, эффектно выходящим к народу. Публика рукоплещет. На юго-востоке такая неразбериха, что хоть каждый день делай репортажи о еще одном враге республики, которого, кстати, возвращает в ее лоно очередной ставленник первого. Который, Аурелиус, не забывает благодарить и рукоплескать первому, а с ним и безмозглая публика. А тем временем на юге продолжается неразбериха, которую первый время от времени утихомиривает. Тебе напомнить серию последних с позволения сказать расследований, где следы пособников восстания искали не где-нибудь – в консулате!
– И конечно же обнаружили хвосты в ближайшем окружении четвертого консула? Ему бы следовало задуматься об отставке, что ли, – отстраненно произнес Содегберг и повернулся к окну.
– Тебя это не очень беспокоит. А вместе с тем ноздря в ноздрю с этими слухами ползут и шепотки о том, что Госканцелярия себя изжила.
– Они начали ползать на второй год после утверждения Канцелярии.
Армушат смотрел на его затылок, на узкие сутулые плечи, на по-старчески огромное ухо. Содегберг отказывался впадать в ярость, это усмиряло и Армушата. Содегберг охотно говорил о переворотах, смене власти – и это успокаивало Армушата, не без суеверия относившегося не к тому, о чем говорят, а к тому, о чем молчат.
– Ты действительно не веришь, что Альбрих пойдет ва-банк? – осторожно спросил он.
– С точки зрения краткосрочных планов очень эффектная была бы попытка, – Содегберг чуть повернул голову. – С точки зрения долгосрочных планов – это самоубийственное решение.
Он снова повернулся к окну.
– Альбрих хорош для решения внезапно вспыхивающих конфликтов, Стефан. Он очень хорош для всех тех дрязг на юге, которые, должен признать, выгодны магистрату куда больше, чем ему. Не так ли? – быстро спросил Содегберг и замолчал, настаивая на ответе. Армушат покачал головой, неопределенно помычал, пожал плечами, надеясь избежать необходимости говорить что-то определенное. И Содегберг сделал единственно возможный вывод: – Так ли. Но скажи мне: что он, став единоличным главой Республики, будет делать с Магистратом, верным ему, но при этом, хм, блеклым? С уймой долгосрочных и сверхдолгосрочных программ, о которых он имеет очень невнятное представление? Я не знаком достаточно хорошо с Альбрихом, чтобы глубокомысленно рассуждать о структуре его личности и прочее. Но что-то мне подсказывает, что перестройки будут проводиться очень болезненные. Кровавые даже. Ненужные. За Ардентеном следят?
Армушат угукнул и сел в кресло. Содегберг вздохнул и допил кофе. Затем он повернулся к столу, поставил чашку на блюдце, сложил руки домиком. Он задумчиво смотрел на стол поверх пальцев.
– А Тимбал?
Армушат поднял брови и вздохнул.
– А мальчишка?
Армушат открыл рот, усмехнулся и посмотрел на Содегберга.
– Настаивает на практике в службе второго консула.
– А первый? – вежливо улыбнулся Содегберг.
Первый Консул настаивал на том, чтобы на приемах, которые устраивала его служба, присутствовал и Фабиан Равенсбург. Не прийти означало не только упущенные возможности, но и недовольство власть предержащих. Появляться только на тех вечерах, которые организовывались службой Первого Консула – могло сыграть дурную службу. Хорошо Армушат время от времени подбрасывал ему возможность участвовать в самых различных мероприятиях магистрата. Счастьем было и неожиданное снисхождение Второго Консула к интересу, который Фабиан проявлял к его детищам: Фабиан вызвался волонтерствовать в пилотной дрейфующей деревне, попутно послал просьбу о курировании его полугодовой исследовательской работы, и о чудо – второй согласился. Он не преминул попутно выпить из Фабиана не менее трех литров крови и основательно загадить желчью оставшиеся несколько пинт, но он был доволен, Фабиан видел это, злорадно поблескивал змеиными глазками, довольно лоснился длинным носом и ухмылялся издевательски и при этом одобрительно. И при этом Фабиан жаждал если не еще одной командировки на юг в составе делегации, возглавляемой Первым Консулом, то хотя бы нескольких минут вблизи от него. Первый любил шумные сборища, он любил быть заметным на них; его жена знала толк в организации таких мероприятий – они были роскошными, яркими, представительными, незабываемыми, и на всех первый был окружен толпой людей, которые с благоговением, а некоторые с раболепием внимали ему. Фабиан знал, ощущал спинным мозгом, что первый следует за ним взглядом, но смешиваться с пресмыкалами не желал. Если Альбрих настаивает на том, чтобы видеть, картинно сердиться и по-детски игнорировать Фабиана – пусть его. Расталкивать локтями толпу в попытке ухватиться за полу сюртука Альбриха и рисковать хорошо если вероятностью выставить себя на посмешище, а то и попасть в список сомнительных лиц – это было недостойно. Фабиан отказывался даже думать о том, чтобы попытаться как-то подобраться к нему поближе. Первый не предпринимал ничего вообще.
Новости на официальных инфоканалах, сплетни где-нибудь в закулисье магистрата и собственные впечатления заставляли Фабиана задавать себе один и тот же вопрос: что происходит? Сначала ушел с поста Четвертого Консула безобидный вроде человек, который был известен разве не очень удачными мелкими реформами то ли в частной авиации, то ли в частном предпринимательстве. Реформы были так себе, скорее ненужны, чем нужны, о Четвертом Консуле много говорили, а еще чаще рассказывали о нем анекдоты, и вот – он уходит в отставку. Аластер, змееныш, хихикая, рассказал, что отставке предшествовали добрых семьдесят два часа бешеных переговоров консулата с развеселым развлекательным каналом. Можно было только предположить, что его репортеры раскопали, к сожалению, это не попало в эфир и к еще большему сожалению ревностно оберегалось даже от служащих среднего звена, что значило: можно было предполагать. На высокомерно задранный подбородок Фабиана Аластер отреагировал очень бурно, тут же высказывая одно за одним предположения, одним из которых была то ли страсть четвертого к поделкам из драгоценных камней, а вторым – его любовь к очень юным девочкам. В первом не было ничего особенного. Второе походило на правду. Первый дал интервью очень харизматичному ведущему очень популярной передачи, в котором позволял себе намекать на некоторым образом тускнеющую репутацию Консулата. Фабиан смотрел ее глубокой ночью, злясь на себя, что так много значения придает тому, чтобы смотреть интервью с Альбрихом одному, что он так ярко реагирует на голос, мимику, жесты первого, злился на Альбриха за его банальные, неизобретательные, частью даже неоправданно жестокие фразы и плохо скрытое торжество. И можно было долбиться головой о стену: Фабиан яростно вожделел первого. До такой степени, что горела кожа похлеще, чем от шпанской мушки, до такой степени, что войди тот в комнату и просто ухмыльнись, Фабиан бы кончил. Выскочил из одежды, набросился бы на него и кто его знает, что бы сделал. Это было глупостью, отчаянной глупостью, так себя вести и такое чувствовать, и предложение еще одного цикла в дрейфующей деревне, поступившее Фабиану лично от второго, было воспринято им с радостью.
В аэропорту его встречал Никос Тимбал. Он виновато пожал плечами, криво улыбнулся, протянул простой белый конверт. Напыщенно-белый в широких смуглых руках Тимбала. Пафосно-элегантный, совершенно неуместный в грубых руках Тимбала, и отчего-то похожий на Альбриха.
– Подвезти могу, – радостно сказал Тимбал.
Фабиан мрачно посмотрел на него и вскрыл конверт. Первый приглашал его поужинать, чтобы обсудить планы на следующую практику.
– Что за ерунда? – глухо спросил он.
– Да что, – послушно отозвался Тимбал. – В машину, что ли? Там перекусить есть что. Выпить.
Он пожал плечами и широко улыбнулся. Фабиан заставил себя не оглядываться и не выискивать людей, которые могли был служить под его началом.
– Куда идти? – сухо спросил он.
Тимбал выдавил из себя что-то невразумительное, кивнул в сторону стоянки, обвел быстрым взглядом парковку и снова перевел невинный взгляд на Фабиана. Тот молчал, сжимал плотно губы и смотрел на него. Тимбалу хватило наглости снова пожать плечами с самым простецким видом и пойти к машине. Большой, черной, с затененными стеклами, с неприметными номерами и – Фабиан кое-что успел повидать на своем веку – оборудованной новейшими устройствами. Первого в ней не было, это наверняка было бы слишком очевидно.
– Ты же там не того? – усевшись, пристегнувшись, отдав команды навигатору, спросил Тимбал.
– Не чего не того? – холодно спросил Фабиан.
– Ну-у-у, – задумчиво протянул Тимбал. – Не думаешь чего плохого?
– А следует? Ты собираешься меня где-то прикопать, что ли?
Тимбал радостно засмеялся, словно это была дивно остроумная шутка.
– Не, прикопать – не. Что ты, – широко улыбался он. – Ну а так, вообще понимаешь, что к чему?
– Просвети, – процедил Фабиан.
Тимбал повернулся к нему. Фабиан даже улыбнулся, изучая его.
– Ну, а что, – задумчиво начал Тимбал и пожал плечами. – Шеф давно хотел, ну, с тобой там. Поговорить, – бодро уточнил он. – Да. Тебе приглашения слал. А ты – фьють. Шеф вообще нетерпеливый. А с тобой – вона как. – Он удивленно покачал головой. – Прям даже вона как. Ну тут просто. Место тихое, никто не знает. Ужин, опять же. Если что, я отвезу. Ну естественно, чтобы никто ничего не знал. Ты и так не дурак. Понимаешь, да?
– А сразу меня домой отвезти? – мирно полюбопытствовал Фабиан.
– Не, – категорично покачал головой Тимбал. – Не пойдет.
Наверное, это было исполнением странных мечтаний Фабиана. Не желаний – рандеву с Первым Консулом в его желания не входило. Но если правду говорят, и сны – это переработанные проекции будущего и прошлого, те, которые человек осознает, но тем более те, в которых он и себе самому не признается, то мечтаний о Первом бродило в душе Фабиана слишком много.
– Ну и ладно, – пренебрежительно бросил он.
========== Часть 12 ==========
После нескольких фраз, одновременно и кургузых, и глубокомысленных, Тимбал замолчал. Фабиан не стремился с ним говорить изначально, и тем более было сложно ему поддерживать разговор, когда перед ним забрезжило невероятное – рандеву с первым. С Альбрихом. Который сам изъявил желание что-то там устроить, Фабиана в ловушку загнать, и явно рассчитывал на успех предприятия. Тимбал сидел рядом смирно, сложив руки на коленях, как какой-нибудь отличник в воскресной школе, и с детским любопытством смотрел по сторонам; человеку, не сталкивавшемуся с ним, могло прийти в голову, что он впервые видит улицы, дома, посты, укромную аллею, ведущую к неприметному входу в резиденцию первого. Фабиан, даром что обделенный глубокими знаниями о таких делах, не мог не оценить по достоинству ловкости Тимбала. Его наглости, невозмутимости, с которой он провозил контрабандой человека, которого в принципе в резиденции первого быть не должно. Фабиана так и подмывало спросить, доплачивают ли Тимбалу за сводничество, или он делает это на общественных началах, но он разумно придержал язык. Его бросало в жар и сразу же окатывало холодом. Сердце лихорадочно билось и внезапно замирало. Грудь безжалостно сдавливал обруч – и при этом ее распирало изнутри. Кровь кипела в венах, и в голове не оставалось ни одной мысли. Ни одной.
Отключив навигатор – он чуть не заскрежетал зубами, потому что тактичный лизоблюд первого не голосовую команду отдал, а выбрал ее на дисплее, и это показалось Фабиану унизительным – Тимбал въехал в подземный этаж, припарковался у лифта.
Остановив машину, он повернулся к Фабиану, искательно заглянул ему в лицо и сказал:
– У шефа ого-го какой повар. Лично готовил. Меню хорошее.
– Не сомневаюсь, – раздраженно бросил Фабиан, отстегивая ремень. – Куда идти?
– Так в лифт и вверх, – обиженно ответил Тимбал. Еще бы губу оттопырил, неандерталец, зло подумал Фабиан, выходя из машины и идя к лифту. Тимбал догнал его и вскочил в кабину.
– Тут на третий. Там типа личные покои, – строго сказал он, поднося ключ-карту к детектору. – Я тебя потом отвезу. Багаж твой тоже в багажнике будет. Его мои ребята заберут.
Фабиан развернулся к нему.
– Ты ведь не удивлен, – спросил он, изучая Тимбала прищуренными глазами. Он подался вперед; простодушная маска Тимбала на секунду дала трещину, из-за нее выглянуло иное лицо, жесткое, холодное, со всевидящими глазами и узкими губами, совершенно не умевшими улыбаться. Тимбал, казалось, сознательно позволил этому мгновению растянуться, словно изучал реакцию Фабиана. – Не брезгуешь?
– Нет, – обозначил улыбку Тимбал. – Пока нет.
Лифт остановился, Тимбал вышел, вставил карту в слот у двери и распахнул ее.
Фабиан неторопливо вышел из кабины, подошел к нему, остановился рядом. Тимбал вошел в холл, следом Фабиан, и дверь закрылась за ним. Ее легкий щелчок словно вышиб из него дух. Он застыл, заставил себя вдохнуть, сжал сумку так, что, казалось, кожа начала лопаться на костяшках пальцев, и заставил себя идти следом. Возбуждение одновременно и пьянило, и отрезвляло его, спина Никоса Тимбала в нескольких метрах то расплывалась, то представлялась до такой степени плотной, что Фабиану казалось: он не только переплетение нитей на ткани разглядит, но и подклад, и защитный жилет, даже поры на коже; секунда – и кто-то злорадно набрасывал пелену на лицо, под которой не то что смотреть, дышать было тяжело. Эта же пелена стекала к ногам, и они становились свинцовыми, вязли в полу, подкашивались, плавились даже. Она покрывала и уши, и ее вибрирование отражалось угрожающим рокотом где-то за глазами. По коже бежали мурашки, лицо покрывал липкий пот, и Фабиану отчаянно, болезненно, страстно хотелось разрядки.
Тимбал подошел к еще одной двери. Двустворчатой, массивной, надежной. Открыл ее и сунул в комнату голову. Затем, сказав что-то, сделал шаг в сторону, пропуская Фабиана. Тот замер, склонил голову, глядя на него, сделал один шаг, второй. Тимбал отчего-то отвел голову назад, словно опасаясь оплеухи. Фабиан вошел в комнату. Небольшую гостиную, если быть точней. В центре которой стоял Альбрих и испепелял взглядом дверь. Фабиан вскинул голову.
За его спиной Тимбал что-то сказал, Альбрих кивнул, захлопнулась с тихим щелчком еще одна дверь. Первый сделал шаг к Фабиану. Он был одет элегантно, насколько вообще уместно определять домашнюю одежду как элегантную, и он явно пребывал в расслабленно-возбужденном состоянии. Верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, руки он сунул в карманы брюк, и Фабиану показалось, что в ожидании он выпил вина. Наверное, все-таки вина, как-то не замечен он был в употреблении напитков покрепче.
Фабиан снял с плеча сумку и бросил ее на кушетку, стоявшую у стены. Альбрих сделал еще полшага ему навстречу. Фабиан неторопливо расстегнул куртку, бросил ее поверх сумки, откинул голову назад, ухмыльнулся. Альбрих сделал еще один шаг ему навстречу. Он следил за Фабианом с алчным интересом и не удосуживался ни приветствовать его, ни как-то комментировать его действия. К счастью: Фабиан едва ли мог бы ответить что-то вразумительное и – что куда более важно – нормальным голосом. Альбрих сделал еще один шаг. Фабиан ждал.
Всего два скользящих шага понадобилось Альбриху, чтобы оказаться рядом с Фабианом. Тот неотрывно следил за ним, и его рот подергивался в недоброй ухмылке. Альбрих, не отводивший глаз, подчеркнуто неторопливо поднял руку, провел ей по щеке Фабиана, положил ее на затылок, попытался привлечь к себе, и Фабиан недовольно мотнул головой, как строптивый жеребенок. Альбрих тихо засмеялся.
– Ты все бунтуешь, государственный сиротка, – прошептал он в дюжине сантиметров от лица Фабиана, который, не удержавшись, втянул воздух. Кажется, первый пробавлялся в ожидании чем-то куда более основательным, чем вино – пахло коньяком.
Рука Альбриха скользнула на плечо Фабиана и крепко его сжала.
– Ты не голоден? – интимно мурлыкнул он. – Мой повар расстарался.
Слова с трудом доходили до Фабиана, казались куда более громоздкими и бессмысленными, чем мимика, чем та же ладонь, прожигавшая кожу сквозь несколько слоев одежды.
Первый массировал его плечо и, кажется ждал ответа. Но пауза затягивалась, первый переставал улыбаться, всматривался в лицо Фабиана, начинал беспокоиться. Фабиан примеривался.
Альбрих положил обе руки на предплечья Фабиана, сдвинул брови к переносице, словно решая, просить ли прощения заранее или немного подождать. Фабиан молча развел его руки в стороны, неспешно стянул джемпер с эмблемой проекта, уронил его на пол и насмешливо посмотрел на Альбриха. Тот приглашающе приподнял брови; Фабиан ухватился за полы рубашки и рванул их в стороны; Альбрих ухватился за пояс его брюк и подтащил к себе. Он попытался поцеловать, но Фабиан отвел голову и скривился. Он оглядел комнату, обнаружил диван и толкнул Альбриха к нему.
Он пах дымом, ароматным, горьковатым, пряным сигарным дымом, и коньяком, и собой. Фабиан не обращал внимания до этого, как пахнет тело. Как свое – знал, особенно после бесконечных занятий, кривился и избавлялся от запаха с огромным удовольствием; как тела соратников по легиону, даже по студенческой группе – знал, а запах Аластера даже находил привлекательным, но никогда не обращал внимания, не внюхивался, и тем более у него не кружилась голова, не дурманил аромат чужой плоти, не возбуждал до такой степени, что враз вытеснял все мысли, заставляя действовать без раздумий – ухватить, захватить, подчинить, напасть, не упустить.
Альбрих отступал к дивану, подчиняясь, и все пытался найти на ощупь губы Фабиана; тот раздраженно огрызался, прикусывал то мочку уха, то кожу на его шее или плече, осторожно проводил языком по горлу и снова прикусывал кожу. Альбрих закидывал голову, недоуменно посмеивался и позволял ему теснить его. У самого дивана он резко отступил, ухватил Фабиана за руки и швырнул на диван, придавливая сверху. Фабиан тяжело дышал и заметно злился, пытался вырваться; Альбрих крепко держал его руки и ласково, почти нежно целовал кожу под ухом, и Фабиан вздрагивал, на шее – и Фабиан злился; на ключице – и он замирал. Фабиан затаился, чтобы, улучив момент, снова оказаться сверху, и Альбрих засмеялся.
– Что смешного? – зашипел Фабиан, сдавливая его ногами. Альбрих гладил его бедра, любовался им и весело улыбался.
– Тебе палец в рот не клади, Равенсбург. Я уж было начинал думать, что все просто. Ты вернул мне веру в тебя, – тихо ответил он, бережно гладя его по шее. – Иди ко мне.
Фабиан шумно втянул воздух и ударил Альбриха по груди.
– Нападение на государственное лицо, Равенсбург, – притянув его к себе, прошептал на ухо Альбрих и поцеловал шею. – Карается немалым тюремным сроком.
– Мужеложство, Альбрих. Тюремным сроком не карается, но консульства тебе стоить может, – огрызнулся Фабиан, прижимаясь к нему всем телом. – Твоя жена тоже не будет в восторге.
– Ты пойдешь и на это? – между поцелуями поинтересовался Альбрих.
– Только если ты захочешь заварить кашу.
Альбрих снова засмеялся, невесело и горько. Он гладил Фабиана, целовал его – и не мог ощутить удовлетворения. Фабиан был с ним – и его не было. Он был мальчишкой, кое-что повидавшим, определенно, кое-что испытавшим, страстным, алчным, любопытным мальчишкой, и на месте Альбриха мог быть любой другой человек. Наверное. Тот же Велойч, к примеру, если бы захотел. Возможно, захотел бы, просто чтобы подразнить Альбриха, и Фабиан был бы таким же жадным, таким же любопытным, требовательным – и безразличным. Мальчишка был возбужден, мальчишка требовал удовлетворить возбуждение, он охотно делился своей страстностью с Альбрихом, и вроде все было замечательно. Мальчишка сцепил зубы, словно для него было делом чести не стонать. И для Альбриха делом чести стало заставить его стонать. У него получилось, Фабиан жадно принимал ласки, яростно возвращал их, приближаясь к оргазму, застыл на секунду, глядя на Альбриха круглыми глазами, тихо взвыл, выгнулся, впился пальцами в его плечи, обмяк; несколько мгновений прошло, прежде чем он сполз с Альбриха. И вот он, покрытый пеленой пота, лежал рядом, успокаиваясь. Нужно было протянуть руку, чтобы коснуться его. Только отчего-то Альбрих не решался. Он просто смотрел на него.
Фабиан сел, тряхнул головой, провел рукой по шее, груди, понюхал зачем-то ладонь, встал и подтянул брюки.
