Текст книги "Факелы на зиккуратах (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 40 страниц)
– Откуда такая осведомленность о моем самолюбии? – усмехнулся Фабиан.
– Вы с дядюшкой Атанасиусом дружите. И он вас слу-ша-ет-ся, – по слогам произнес Абель. – Честно скажу, вау.
– Это куда проще, чем вы думаете, – пожал плечами Фабиан. Абель скептически вздернул бровь. – А почему чисто теоретически?
– Опора нужна, – буднично пояснил Абель, словно это что-то объясняло.
– Ладно. Возвращаемся к графику, – помолчав, произнес Фабиан.
Они прошлись по всем пунктам графика, включая и десятый, и Фабиану казалось: его ласкают. Так, как не ласкал никто. То ли этот манипулятор был настолько хорош сам по себе, то ли этот мальчишка знал, что это значит – десять. Быть готовым отдаться на площади Второй Республики, и плевать на прохожих, на полицию, на снег с неба, на камни под задницей, на все – кроме возможности отдаться.
Но в затылок сопели две съемочные группы, увлеченные экспериментом. Но в комнате находилось еще трое-четверо-пятеро людей, приходивших, уходивших, приносивших кофе и сдобу. Но сам Абель выглядел отчего-то не самым лучшим образом, словно это фиглярствование далось ему нелегко. И Фабиан обращался то к Генриху, то к Китти, то еще к кому с просьбой объяснить, рассказать, продемонстрировать. Абель частью молчал, склонив голову к раме экзоскелета, частью вставлял свои реплики, переводил взгляд с Фабиана на своих коллег, на журналистов, на пол, снова на коллег, снова – на Фабиана, увлеченного происходящи не меньше журналистов.
– Лисистрат, детка, хватит ли мне забега по всему второму блоку? – спросил он у потолка под облегченные переглядывания своих коллег.
Искусственный интеллект послушно сообщил, что зарядки хватит на забег длиной в семь часов.
– Кстати, еще одна штука из побочных результатов наших яслей, – гордо сказал Абель, постучав ногой по пластине. – Особый сплав, и вуаля – зарядка ускоряется на пятнадцать процентов. Мы пока еще проводим исследования, уточняем уровень безопасности, но использовать можно в самых рискованных областях.
Фабиан мог назвать и номер патента, и институт министерства обороны, в котором этот патент проходил предпромышленную обработку, но промолчал. Мальчишка был горд, и Фабиан был рад за него.
Он сделал пару шагов в сторону.
– Атанасиус сказал, что пошлет по мою душу штук триста этих клещей, – остановившись рядом с ним, тихо произнес Абель.
– Без меня или со мной? – механически отозвался Фабиан, просматривая сообщения на коммуникаторе.
– Без вас, – негодующе ответил Абель. – Даже если вычесть лесть, угодничество и желание припасть к неиссякаемому источнику постоянного госфинансирования, вы один сойдете как минимум за кракена с во-от такими присосками, что там триста клещей.
Фабиан спрятал коммуникатор и усмехнулся.
– Noblesse oblige, я так полагаю, – сказал он, оглядывая лабораторию. – За пределами этого вертепа возможности впиться в ваше бренное тело дожидаются еще четыре группы общей сложностью в восемнадцать человек. Еще мои помощники, но они вам совершенно не опасны.
– Какое впечатляющее милосердие с вашей стороны, – пробурчал Абель.
– Если вы устали, мы можем сделать перерыв, – предложил Фабиан.
Абель скривился.
– Если вы, такой старенький, устали и вообще, мы можем сделать перерыв, и не надо прятаться за моими тощими плечами, – огрызнулся он.
Фабиан тихо засмеялся.
– За ними не спрячешься, – произнес он. – Ведите уж, о неустающий.
Абель подошел к двери. Фабиан спросил у него, глядя на провода, исчезавшие в его волосах.
– Они имплантированы?
– Кто? – вялым голосом спросил Абель.
– Электроды.
Абель остановился и неторопливо развернулся к нему.
– Вот что бы вам дядюшка Атанасиус о нас не рассказывал, господин пятый павлин, у нас уважаемая лаборатория, а не живодерня, – высокомерно сказал он. – Хотя тетушка Мелхола уже давно хочет наложить на меня свои лапищи.
– Потрясающе, – произнес Фабиан, скорее для журналистов, чем потому, что сам так считал. И он обратился к ним напрямую: – Не так ли?
Чем бы ни думал Атанасиус Елфимов, когда решал подсунуть Абеля Аддинка в сопровождающие, он думал не своим рацио. Фабиан был готов поклясться в этом. Едва ли Елфимов вообще думал. Но он угадал, чертов брюзга. Абель Аддинк был невероятно очаровательным мальчишкой. Он с азартом рассказывал о достижениях своей лаборатории и смежных с ней, с подкупающим любопытством выслушивал своих коллег и расспрашивал их, перешучивался со всеми журналистами – и демонстрировал восхитительно отрезвляющее отсутствие уважения к Фабиану. При этом у него хватало ума дерзить на камеру, а хамить – в приличном от нее удалении; а хамил он много и увлеченно. И Фабиан охотно позволял ему, интонацией, взглядом, даже движениями рук давая понять: он позволял, и только поэтому Абель Аддинк может и дальше верить в непобедимость своего остроумия. Принимал ли это сам Аддинк, Фабиан не мог определить. Но он хмурился к вящему удовольствию Фабиана, и недовольно смотрел на него исподлобья, уловив еще один снисходительный взгляд.
Сама экскурсия по второму блоку растянулась на весь день; из-за Абеля Аддинка, а точней, из-за его экзоскелета, который потребовал зарядки, он сам, а с ним Фабиан и остальные снова вернулись в лабораторию. Фабиан прислонился к стене, скрестил на груди руки, продолжил расспрашивать Абеля о том и о сем; в это время Генрих, Китти и еще один тип высвобождали Абеля из экзоскелета.
Китти подкатила инвалидное кресло, Генрих с товарищем усадили в него Абеля, Китти помогла Абелю удобней расположить голову и помассировала кожу под волосами.
– Они щиплются, зараза, – тоскливо пояснил Абель Фабиану. – Как я только до сих пор без волос не остался, – добавил он.
Фабиан кивнул.
– Ладно. – Решительно сказал Абель. – Лисистрат, скотина ты этакая, отведи этого циклопа на зарядку и проследи за ним.
– Лисистрат? – полюбопытствовал Фабиан. – Не сам экзоскелет?
– Ну разумеется нет, – буркнул Абель. – Посмотрите на эту фиготень. Где в нем установить полностью автономный ИИ? Мы пока еще не настолько далеко продвинулись. Нет еще настолько компактных ИИ. А вообще, на кой ему? Хозяин в зоне прямого доступа, а для автопилота, если что, полноценный ИИ не нужен. Ладно, – вздохнул он. – Продолжим экскурсию. Заодно заглянем к тетушке Мелхоле. Она тоже кое-чего может предложить господам акулам пера. Представьте – собачки, милые, прелестные собачки в таких же консервных банках. На кой это нужно, трудно предположить. Но министерство обороны вроде вцепилось в разработку так, что гражданской ветеринарке шиш что досталось.
Фабиан хмыкнул. Гражданская ветеринарка перебьется куда более невинными разработками – им большего и не надо. А Мелхола Корштайн-Рейхенбек не сегодня-завтра поедет в министерство обороны, которому полноценные экзоскелеты куда нужней.
Абель продолжал экскурсию, но энтузиазм свой он, судя по всему, оставил в своей лаборатории. Он катился в своем кресле по широким коридорам блока Б, рядом неторопливо шагал Фабиан, с ним еще три человека, и Фабиан отчетливо понимал: он еще раз заявится в гости к Абелю Аддинку, но уже без этих прилипал.
Атанасиус Елфимов вскочил из своего кабинета, как только Фабиан подошел к нему.
– Ну?! – нервно спросил он.
– Журналюги остались довольны. – Сухо сказал он.
– А ты?!
– Этот твой протеже, – Фабиан дернул уголком рта, – он умнющий до безобразия. Ты обещал кофе. И можешь без стимуляторов.
– Да-да, – буркнул Атанасиус и заорал Лорелее, чтобы она пошевеливалась с кофе.
Фабиан устроился в кресле с чашкой кофе. Атанасиус шагал по кабинету.
– Ну? – нетерпеливо спросил он.
– Мальчишка бесспорно умен, – повторил Фабиан. – А еще он очень ловок. Рассказал журналюгам много, но ни разу не вышел за рамки. Признаться, мне интересно, что еще они делают, помимо этого.
Он поднял на Елфимова тяжелый взгляд.
– И не пытайся убедить меня, что он и тетушка Мелхола показали все, включая пилотные разработки.
Елфимов опустился на краешек кресла.
– Ну… – скромно пожал он плечами. – Они там какой только фигней не занимаются.
– А если я загляну в следующий вторник? – задумчиво предположил Фабиан.
Елфимов покачал головой, раздумывая.
– Они будут очень рады тебя видеть без этих пираний, – пообещал он.
========== Часть 32 ==========
Еще в вертолете Фабиан приказал Альберту найти в своем графике время для посещения центра. Попутно разузнать, чем занимается Корштайн-Рейхенбек помимо своих крыс, и пригласить на собеседование кое-кого из министерства обороны для обсуждения тех разработок, которые перепадали военпрому от центра. И узнать, чем еще занимается Корштайн-Рейхенбек помимо возни с крысками, и вообще – что говорят о ней коллеги. Альберт, услышав в очередной раз ее имя, замер и удивленно посмотрел на Фабиана: вроде же Равенсбурга все устраивало в Елфимове, даже его дурацкие шутки, что случилось и зачем Фабиану эта тетка? Но Фабиан поднял на него взгляд, недобрый, предупреждающий, в котором клубились хрен знает какие эмоции, и Альберт скорехонько начал делать соответствующие записи.
Словно Фабиану нужно было сторонее мнение. Елфимов был на своем месте; интриги же этой тетки были забавны, но не более – она занималась ими больше из любви к интригам, несчастной и невзаимной, чем по необходимости, а если бы ее все-таки зашвырнули на самый верх, в кабинет Елфимова, она бы долго приходила в себя, и не факт, что пришла бы. Но пусть Альберт занимается чем-то, что никак не связано ни с Елфимовым, ни с отделением два и этой их самой новой игрушкой, а тем более держится подальше от той лаборатории, а с ним – и те, кто может следить за ним пристальней, чем хотелось бы Фабиану.
Аластер Армониа поставил Фабиана в известность, что он, а с ним и Карстен – куда же без него, а с ними и Краббус – их, и только их щенок, толстое, неповоротливое, ленивое и отвратительно общительное создание, намереваются провести ближайшие две недели в столице. На вопрос Фабиана: «Схера ли?», высказанный самым дружелюбным тоном, Аластер не менее дружелюбно ответил, что у них вообще-то получилось, пусть и чуть иначе, чем планировалось. «Что?» – рассеянно спросил Фабиан. И Аластера понесло. Он обвинил Фабиана в черствости и бессердечности, в полном отсутствии эмпатии, в нежелании помнить эпохальные события в жизни своего друга, и вообще: Фабиан ублюдок, засранец и совершенно бездушный тип.
После таких энергичных обвинений поневоле пришлось концентрироваться.
– Таки получилось? – с куда более заинтересованной миной спросил Фабиан. – А что именно получилось чуть иначе, чем планировалось?
– Будет двойня, – гордо сказал Аластер.
Фабиан нахмурился. А Аластер уже отправил ему видеосъемку эмбрионов, которые по самым щедрым оценкам пока не превышали полусантиметра в длине.
– Ужас какой, – честно сказал Фабиан и поежился.
Аластер был категорически не согласен. Настолько, что Фабиану пришлось рявкнуть на него и пригрозить удалением из проекта. Это подействовало только после пяти минут злобной ругани – с обеих сторон.
– Эти коновалы в лаборатории пока не делали развернутый генетический анализ, – внезапно успокоившись, довольно пояснил Аластер, снова и снова заставляя Фабиана возвращаться к снимкам. – Если они правы, хотя хрен его знает, правы ли они, частью удалось перекрестить наши с Карстеном геномы, что значит, что ни одна сука не сможет с точностью хотя бы на семьдесят пять процентов установить, чей ребенок кто из них.
Фабиан подумал, и еще подумал, и еще подумал, но решил не смотреть на снимки, которые приводили внезапно поглупевшего Армониа в такой восторг.
– А если не удалось? – недовольно спросил он, глядя куда угодно, только не на экран.
– У них получилось, – с непоколебимой уверенностью ответил Аластер. – Какие-то жалкие четыре года, и у них получилось. Херово, конечно, что слишком долго пришлось ждать, давно уже можно было провернуть эту штуку с двумя плодами от разных отцов, но Фа-а-альк, это ли не сказка? – умиленно протянул он.
Фабиан пожал плечами, все же не рискуя глядеть на экран.
– Так какого хрена вы в столице, а не там? – угрюмо спросил он, начиная подозревать что-то страшное – что-то, во что Аластеру непременно припрет вовлечь и его.
– Я встречаюсь с адвокатами, – невинно улыбнулся Аластер. Ему до чертиков шла эта улыбка, пусть Фабиан и был первым, кто бы усомнился в невинности Армониа.
– И что у тебя там за идея, которая непременно нанесет им тяжкий и непоправимый ущерб? – подозрительно спросил Фабиан.
Аластер надулся, обиженно оттопырил нижнюю губу, посмотрел на него страдающими глазищами.
Фабиан закатил глаза.
– Кончай выдергиваться, Армониа. Я не Лорман, – буркнул он и потянулся за бумагами, чтобы занять чем-то руки.
– На него тоже не действует, – беспечно отмахнулся Аластер. – И на него так же не действуют попытки убедить в том, что моим наследником должен стать и он.
– А он разве не? – скептически спросил Фабиан, отбрасывая бумаги и откидываясь в кресле.
– Был единоличным и без его ведома. Но теперь я вынужден пересмотреть завещание. – Аластер развел руками и самодовольно улыбнулся. – Теперь я должен думать и о детях. И увы, ставить его в известность о каждом своем шаге. Во избежание, так сказать.
– Похвальное здравомыслие. Не ожидал его от тебя, – сардонично произнес Фабиан.
– Да, – залучился самодовольством Аластер. – Но я жажду еще кое-чего от тебя, Равенсбург.
Фабиан уставился на него, словно на четырехголового пса.
– Какого хрена тебе от меня понадобилось? – подозрительно спросил он.
– А вот это ты узнаешь при личной встрече. Я могу заглянуть в гости? Я даже не возражаю против твоей холостяцкой берлоги.
Аластер сел, сложил руки на коленях, выпрямил спину и уставился на него честными глазами.
– Нахрен, – угрожающе ответил Фабиан и покачал головой. – На нейтральной территории и в присутствии свидетелей.
– Ты неисправимый скептик, Равенсбург, – беспечно заявил Аластер. – На нейтральной территории так на нейтральной территории. В качестве свидетеля я возьму Краббуса.
Фабиан обреченно застонал и отключился.
То ли Аластер хотел поговорить с ним о своем завещании, то ли он, как и незабвенной памяти Валерия, собирался вынудить его стать крестным детей, было все еще неясно; легче от этого не становилось, но от насущных проблем отвлекало.
Редакторы информационных каналов прислали обработанные и готовые к эфиру сюжеты. Альберт просмотрел их, сообщил Фабиану, что они вполне вменяемы, и даже Елфимов на них смотрится почти нормальным человеком. Фабиан только хмыкнул: это для людей несведущих, остальные если и не угадают с точностью до одного слова, что за ремарки позволял себе Елфимов, то хотя бы смогут сделать несколько самых разных предположений о том, что же такого говорил этот мудак. Не то чтобы они были неправы: не в этот раз, так в следующий, но что-то такое да случится, какую-то такую реплику, да позволит себе Елфимов. Счастьем было почти полное отсутствие в сюжетах тетушки Мелхолы Корштайн-Рейхенбек. И не меньшим счастьем – присутствие неугомонного Абеля Аддинка. Если быть точней, неугомонного первые две трети сюжета: уж он и вертелся, и танцевал, и пытался изобразить балетные па, охотно рассказывал о том, что может его экзоскелет и насколько он автономен; чуть менее охотно он говорил о тех сферах, в каких этот экзоскелет оставался несамостоятельным, и почему его ограниченная самостоятельность – это хорошо. Почему они сознательно шли на ограничение его автономности, и для кого это было бы неплохим решением, а кому, напротив, мешало бы. Фабиан увлекся. «Отчего-то», – можно было бы сказать. Едва ли этот восторженный вьюноша соответствовал его типажу: скорей нет, чем да. И тем более глупо было рассчитывать на какие-то отношения, выходящие за рамки платонических, с человеком, который парализован на восемьдесят семь целых и пять десятых процента.
По давнишней традиции самую малость критики, особенно в сюжетах, в которых на периферии маячил кто-то из консулата, а тем более кто-то из консулов, попускалось высказывать яростно проконсульским каналам. Остальным за нее могли и существование перекрыть – нашлись бы возможности. Не то чтобы консулат боялся критики: напротив, она приветствовалась – разумная, опять же с точки зрения консулов. В магистрате, министерствах, которых заводилось все больше, в муниципальных учреждениях такие репортажи чуть ли не под микроскопом исследовали, высясняя, что за ветры веют на высших этажах консулата, довольны ли ими, смердами, высшие создания, и следует ли ожидать отставки очередного первого консула. То, что выходило на второранговых каналах, подвергалось меньшей цензуре – но и доступ к информации у них был значительно более ограниченным. Фабиан и прослушал осторожные намеки журналюг с центральных каналов, что господин молодой да ранний консул слишком активно покровительствует сомнительным разработкам – или слишком недостаточно поддерживает перспективные – и все чуть ли не на одном выдохе; он просмотрел и другие репортажи – с каналов менее официозных, которые предпочитали концентрироваться «на человеческих качествах» работников науки, что бы ими под этим не понималось. Эти акулята смогли вперед верных бультерьеров с первых каналов взять блиц-интервью у Абеля Аддинка, задали ему какой-то глупый вопрос, вроде того, как он себя чувствует, будучи пристегнутым к экзоскелету. «Как глухой, внезапно начавший слышать: уши болят, голову ломит от переизбытка информации, но какой это кайф!» – невесело усмехнулся Аддинк. Он избегал смотреть в камеру, наверное, боялся, что в ней, как в зеркале, отразится что-то, что он сам в себе прятал; глаза у него вспыхнули ярче, и он тут же отвел их. Голову отвернуть не получилось. Фабиан помнил, как нелегко давались Аддинку простые телодвижения, о которых он сам, обладавший отменным здоровьем, никогда не задумывался. Это было особенно заметно, когда Аддинка усадили в кресло – как будто рубильник какой-то выключили. Он управлялся со своим креслом споро, слов нет, но исчез тот почти лихорадочный, почти истеричный азарт, с которым он танцевал, – который беспокоил Фабиана – «отчего-то».
Альберт сообщил Фабиану, что рабочий график на следующую неделю слегка модифицирован с учетом пожелания господина пятого консула о посещении исследовательского центра.
– Елфимов предупрежден, что любая попытка избежать встречи со мной будет расценена как добровольное и чистосердечное признание того, что у него рыльце в пушку? – лениво поинтересовался Фабиан.
– Господин Елфимов пребывает в уверенности, что вы нерационально распоряжаетесь своим временем, которое принадлежит не только вам и ему, но и республике, – вежливо ответил Альберт.
– То есть он сказал, что мне нечего делать… нецензурно… а вы облагородили его чертыхания? – ухмыльнулся Фабиан. – Я свяжусь с Огбертом, предложу ему посетить еще одну шарагу-пожирателя государственных средств, а вы обмолвитесь Лорелее, что научным центром под руководством Елфимова готова заинтересоваться госканцелярия.
– Прислушавшись к вашим словам, господин пятый канцлер? – отстраненно глядя в потолок, уточнил Альберт.
– Почти независимо от меня, – оскалился Фабиан.
Альберт казался блеклым, совершенно заурядным человеком, да еще и рыхлого телосложения. И это-то в период, в который воспевались даже не здоровые и спортивные люди – ах, это время полувоенной романтики, а астеничные, тощие, изможденные. Чтобы найти человека с относительно развитой мускулатурной, буде то мужчина или женщина, приходилось рыскать по третьему кольцу столицы, по регионам, далеким от центра; на крайнем севере и крайнем же юге можно было встретить приятный глазу типаж, но не в столице – в ней все больше томностью увлекались, и чем юнее был народ, тем активней он увлекался томностью, тем больше ценил свою бледность. Альберта Смида худо-бедно терпели бы ранее, когда уже была возможность досыта есть и все сокращалась необходимость многотрудно работать, но теперь, во времена относительно сытные, в которые и фитнес-залов со спортклубами, и центров пластико-скульптурной хирургии было выше крыши, и оставаться такими вот – в меру высокими, но не подтянутыми совершенно? И тем более было странно видеть Альберта Смида – такого невзрачного Смида – за левым плечом энергичного, привлекательного, жизнелюбивого пятого консула.
Фабиан был прекрасно осведомлен, что присутствие Альберта в его свите вызывал некоторое недоумение – по выражению самого Альберта, широко известного своей способностью к эвфемизмам и циркумлокуциям. И Фабиана это развлекало. Более того, когда к нему в гости напрашивался тот же Велойч, эстет, мать его, сноб, обожавший привлекательных людей, даром что сам ни носом, ни ростом не вышел, Фабиан обращался именно к Альберту, чтобы тот принес кофе, подготовил документы, поприсутствовал в качестве стенографиста. Велойча его присутствие раздражало; Фабиана раздражение Велойча – развлекало, стимулировало, вдохновляло. Альберт понимал, что его используют в качестве наживки, не дурак ведь; но он понимал также, что до тех пор, пока он за спиной Фабиана, ему ничего не грозит: что бы ни говорили о Равенсбурге, своих он не бросал.
Поэтому Альберт делал все, чтобы быть своим. Он – служил. Никому не говорил, что думает о Фабиане, ни с кем не делился своим мнением о нем. Дело было не в том, что он не считал нужным делиться своим мнением. Дело было в том, что он не считал нужным его формулировать. Фабиан выдернул его из череды десятков, если не сотен соискателей; Фабиан потребовал от своих псов, чтобы всю подноготную невзрачного, тусклого, скучного Альберта Смида выпотрошили и проверили тридцать, а затем и еще один раз, и Фабиан остался удовлетворен. За это, за возможность утвердиться в консулате, на одном из самых высоких его этажей, за возможность небольшими шажками продвинуться к вершине, Альберт и служил ему. Наверное, даже и благодарным не был – потому что он внезапно обрел жизнь, которой раньше и не представлял себе и вне которой едва ли бы смог теперь существовать.
При Фабиане у Альберта появилась бездна возможностей развить свои таланты – все те же, за которые Содегберг ценил Томазина, за которые того же Томазина ценил и Фабиан: способность добыть информацию, способность ее обработать; способность достать пепел феникса, если понадобится; способность оставаться неприметным. Но Томазину Фабиан не доверял так, как доверял Альберту. Хотел бы иначе, готов был иначе – но чувствовал, что Томазин, благодарный за то, что его удержали по эту сторону пропасти забвения, не мог доверяться полностью. Альберт предысторией скользких взаимоотношений обременен не был, поэтому и круг его полномочий все расширялся. И самое забавное: и за это Альберт не был благодарен. Просто служил так, как не служил бы никому. Неустанно, изобретательно, ловко – несмотря на свою кажущуюся неторопливость, исполнительно, в чем-то элегантно – несмотря на свою невзрачную, почти бесформенную внешность.
Привыкший предугадывать желания Фабиана – и снова: не пытавшийся дать им оценку, не задерживавший на них своего внимания, а тем более не оглашивший их, Альберт разузнал чуть побольше о делишках Елфимова, раздобыл чуточку больше сведений о том, так ли необходим экзоскелет в интерпретации ребят из блока 2, и – о Аддинке. Зачем это могло понадобиться Фабиану, Альберт не знал, не задумывался, не интересовался. Возможно, это не пригодилось бы пятому консулу никогда, а возможно, этот Аддинк станет кем-то значительным, бог весть. В конце концов, Фабиан приятельствует с первой женщиной-директором горно-разведывательного комплекса, поддерживает представителей всяких там меньшинств, развлекает себя относительно близкими отношениями с фриками от науки. Может, и на инвалида Аддинка у него свои планы. Отчего бы нет: поддержал же Фабиан назначение на пост председателя фонда социальной помощи Карстена Лормана, который по слухам, подтверждавшимся только в фантазиях сплетников, сожительствует с мужчиной – тем самым, занимавшимся общественными отношениями муниципальной соцслужбы где-то на юге. Оно, конечно, только полностью слепой не смог бы увидеть, насколько этот фигляр Армониа гей, но работу свою он делал отменно. И да, тот же Армониа, обремененный вкусом, должен был быть слепым, чтобы добровольно пойти на сближение с Лорманом. Но они оба были на своем месте, и кто его знает, может, и Аддинк окажется заменой Елфимову. Аддинк, а не та бабища с невыговариваемой фамилией. А что – и он бы неплохо смотрелся в кабинете директора в своем инвалидном кресле, как раз в духе социальных кампаний, затеваемых консулатом: по всяким там адаптациям, интеграциям, ассимиляциям.
«Чуточку больше сведений» с точки зрения Альберта значило: вся история – болезни, учебы, работы, личной жизни, верней, ее полного отсутствия по вполне объяснимым причинам, круга друзей, красноречиво совпадавшего с кругом коллег, попытки установить хобби – которые тоже совпадали с работой, вкусы – разнообразные до такой степени, что вызывали головокружение; даже график работы прилагался. Фабиан безразлично кивнул Альберту, заметив файл с подробным досье на Аддинка, и из дурацкого чувства гордости взялся за него только на следующий день: потому что наказывал себя за вспыхнувший, враз охвативший его интерес к Аддинку, к тому забавному мальчишке, который ни в грош не ставил ни высокопоставленных лиц, ни журналистов – вроде как рупоров общественного мнения.
Аластер сидел в кафе, томно смотрел на прохожих поверх фарфоровой чашки с кофе, улыбался прохожим, как сутенер своим потенциальным клиентам, и выглядел подозрительно здоровым. Загорелым, сволочь такая, ухоженным до безобразия, облаченным в шмотки, опасно балансировавшие на грани с вульгарностью – и с солнечными очками, задранными на лоб. Фабиан, подойдя к нему, подозрительно заглянул под стол, выискивая Краббуса, и нашел-таки – это животное, эта насмешка над селекцией, лежало на ногах Аластера, приветственно скалилось и лениво помахивало хвостом.
– Я не понимаю, как ты можешь находить привлекательной эту помесь одежной щетки и броненосца, – вместо приветствия бросил Фабиан, морщась. Он сел у стола, уставился на улицу, отзеркаливая позу Аластера, но в отличие от него глядя на прохожих с недовольством, даже с брезгливостью, и обреченно вздохнул.
Краббус тявкнул, подошел к нему – и улегся на его туфли.
– Краббус, скотина, ты опять мне изменяешь? – жизнерадостно возмутился Аластер.
Фабиан попытался отодвинуть Краббуса носком туфли, но тот невозмутимо вернулся на свое место, сладко зевнул и улегся на ногу Фабиана – вторую тот предусмотрительно отставил в сторону.
– Он влюблен в тебя, – самодовольно откомментировал Аластер. Фабиан покосился на него и вяло оскалился.
– Чего ты от меня хочешь? – хмуро спросил он.
– Угадай, – игриво произнес Аластер, повернувшись к нему.
– Не впутывай меня в твои игрища с завещаниями, фондами и прочей шушерой, – угрожающе произнес Фабиан.
– А кого еще? – лениво пожал плечами Аластер. – Я попытался вовлечь в эту финансовую мутотень Карстена, но он, видите ли, слишком занят своими делами, чтобы заниматься еще и этим непотребством. А нам, между прочим, нужно серьезно озаботиться нашими финансами, в конце концов, мы должны обеспечить стабильное будущее нашим детям.
Фабиан глухо застонал, до такой степени самодовольно прозвучало это «стабильное будущее»; хуже этого оказалось только «нашим детям». Он сам был не рад, что из-за непонятного душевного порыва, да еще подстегиваемый собственной меланхолией, предложил ему участие в авантюрном проекте. Что тогда казалось удачной попыткой отвлечь Аластера, вылилось со временем в самую большую головную боль. Фабиан покосился на него, и Аластер, хищно следивший за ним, мгновенно оживился, перехватив взгляд Фабиана, и сунул ему под нос снимки эмбрионов.
– В них уже почти по сто восемьдесят граммов, ты представляешь? – с маньячным блеском в глазах спросил он.
Фабиан повернулся к нему спиной и обреченно прикрыл ладонью глаза. Официант, давно уже подскочивший к столу, в растерянности замер, глядя то на него, то на Аластера.
– Ему тоже кофе. Если он все-таки решит наложить на себя руки, то сделает это как можно эффектней. Уличное кафе – не из тех мест. – Величественно взмахнул рукой Аластер. – Для начала принесите ему эспрессо консульского уровня, а затем, когда он наконец сможет адекватно принимать решения и воспринимать действительность, осторожно спросите еще раз, какого хрена он хочет от жизни вообще и от вашего кафе в частности.
– Господин… консул? – осторожно спросил официант.
– Господин пятый консул, – высокомерно поправил его Аластер. – Милый, ты ведь согласен с кофе?
Аластер подался вперед, протянул к Фабиану руку, но похлопать его по плечу поостерегся: с Фабиана сталось бы разбить о его голову стол, к примеру. По крайней мере, именно это желание читалось в его глазах.
– Я когда-нибудь соберусь с духом и все-таки сверну твою тощую шею, – кротко произнес Фабиан.
– Вот именно на такой случай и рассчитаны завещания, – хладнокровно подытожил Аластер. – У тебя просто нет выбора.
Фабиан поднял угрожающий взгляд на официанта, отскочившего на полметра назад и удравшего за кофе, перевел его на Аластера. Тот – сидел и широко улыбался.
– Ты справился со мной в свое время, Равенсбург. Вернул с того света, как бы пафосно это ни звучало. Разве ты не справишься с двумя малолетними оглоедами, обремененными ответственностью папеньки Карстена?
– Ты так упорно говоришь о том, что должно будет происходить после твоей смерти, что я начинаю задумываться. – Фабиан нахмурился. – Армониа, ты просто следуешь традиции своей семьи все время говорить о завещании – или для твоего упорства есть более трагичные основания?
Аластер моргнул.
– Ты о чем? – насторожился он. Фабиану показалось: ушами застриг – то ли от любопытства, то ли от тревоги.
– О твоем здоровье. О ваших с Лорманом отношениях. Откуда я знаю, о чем еще, – зашипел Фабиан. – У тебя все в порядке? Отвечай, – тихо рявкнул он.
Краббус завозился на его ноге и снова зевнул.
– А просто вытащить себя в цивильное место, посидеть, понаслаждаться погодой я не могу? – вознегодовал Аластер.
– Лорман еще не дал тебе пинка под зад? – угрюмо спросил Фабиан.
– Пусть только посмеет! – вспыхнул Аластер.
– А ты не собрался сдристнуть от него?
– Еще чего! – возмутился Аластер. – Чтобы он наслаждался жизнью без меня? Никогда!
Фабиан скептически поднял брови.
– Со здоровьем что? – угрюмо допытывался он.
– Да все зашибись. В спецназ не пройду, зрение фиговое, но вообще все просто окей. Кончай строить из себя мамочку, Фальк, тебе не идет, – по-кошачьи протянул Аластер и лукаво ухмыльнулся. – Я, конечно, польщен твоим вниманием, но мне хватит Лормана, знающего наизусть мою медкарту и общающегося с моими терапевтами куда чаще, чем даже я сам.
