Текст книги "Тайна Хэппи-Долла: Чернила (СИ)"

Автор книги: KroccovepMan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 50 страниц)

Когда я очутилась вновь в пустоте, я уже была к этому привычной, потому просто села, поджав колени к груди и обхватив их своими лапками. Я не хотела никуда идти. Мне некуда было шагать. Можно было, конечно, побродить, поискать чего-нибудь… Да проблема вся состояла в том, что в пустоте, как правило, нет ничего, кроме тебя самого. Ты чувствуешь бесчувственность, ты видишь свет из ниоткуда в кромешной тьме, тебя что-то греет, и одновременно с этим тебя жутко знобит. Ты нигде и одновременно везде… Ты как призрак, который материализуется только при определенной обстановке, при определенном существе. Я уже привыкла к такому… В конце концов, я и в жизни такое испытываю едва ли не каждый день. Если подумать, то за всю мою жизнь, не считая периода проживания здесь, в Хэппи-Долле, меня просто так замечали только моя троюродная сестра Кэтти-Уайт и Билли-Дог…

Я сижу уже Бог знает сколько времени. Не знаю, сколько. К сожалению, в этом месте нет понятия «время», впрочем, как и «смерть». Я сижу и смотрю непонятно куда. Мне хочется убежать, куда угодно, лишь бы не опять в эту пустоту… Хоть это место и является моей единственной защитой от внешней угрозы. Но я чувствую себя здесь одиноко… Совсем одиноко. На меня это состояние давит, портит мои нервы, заставляя переживать и думать о чем-нибудь неприятном и страшном… И тут я слышу знакомые до боли шаги. Оборачиваюсь – и тут же вскакиваю, едва сдерживая себя от радости, медленно подхожу к шагавшему гостю пустоты.

– Шифти, ты тоже здесь? – я стараюсь говорить как можно спокойнее, но у меня это не очень хорошо получается, тогда я просто обнимаю енота за шею и жмусь к нему. – Я так рада видеть тебя! Ты только не пугайся – мы с тобой не мертвы. И мы завтра проснемся, как ни в чем не бывало. У меня ведь… Еще две жизни, помнишь?

– Да… – в ответ мне раздался даже слишком спокойный, в какой-то мере равнодушный голос вора в шляпе, а сам он не оборачивается на меня. – Помню…

Что-то тут было не так… Нет, это был Шифти. Он самый, один на свете такой, не другой… Но все что-то было не в порядке. Я чувствовала это всеми фибрами души. Посмотрев в лицо Ворюги, я прочитала в нем немой вопрос. Сначала я долго не могла понять, что же тревожило моего любимого енотика, что его беспокоило, и почему он так странно отреагировал на мою радость… Ведь раньше он беспокоился за меня, переживал, волновался, приходил ко мне всякий раз, когда мне было как никогда плохо, утешал меня, целовал, гладил и любил всем своим сердцем… Тут я поняла, о чем думал он.

– Шифти… – мягко спросила я, шепча ему на ухо. – Ты хочешь знать, почему ты меня любишь? Ведь так, да?

– А, чего? – енот в шляпе недоуменно посмотрел на меня, прервавшись от мыслей. – Но… Как ты поняла, о чем я думаю?

– Ну… Женская интуиция, – слабо улыбнулась я в ответ. – Так ты действительно хочешь понять, почему ты вдруг меня полюбил, когда ты даже своего родного брата готов подставить за один только доллар, да?

– Если честно… – Шифти замялся, стараясь не смотреть мне прямо в глаза, кажется, он очень боялся произносить то, что собирался. – Да. Я стал сомневаться в моей к тебе любви… Я не могу ее понять, любовь эту… Просто не могу.

Они возникли внезапно. Словно бы из ниоткуда, материализовались прямо из воздуха, хотя на самом деле они появились здесь благодаря Доктору, когда он опять потерял контроль над собой из-за браслетов и ошейника. Он и она. Енот и кошка. Вместе. В обнимку… Лежали на холодных металлических столах, сдвинутых вместе, он нежно и ласково обнимал ее, прижимал к себе, словно дочку или мягкую игрушку. Она же просто лежала и слабо улыбалась, кротко и стеснительно. Они не сопели, не храпели. Они вообще не дышали. Они не спали. Они были мертвы. Но если смерть кошки еще можно было объяснить истощением организма и почти полным его сгоранием, то енот… Умер как-то странно. Будто бы и сам, своей естественной смертью, а не так, как это с ним обычно происходит. Как будто он был не двадцатишестилетним парнем, только-только влюбившимся, а уже дряхлым старцем, прожившим свой век, хотя вид у него был очень молодой, да и сам по себе он был еще молод.

– Что же убило тебя? – тихо спросил Доктор, проводя когтем по бакенбардам вора в шляпе. – Ты ведь не мог умереть… И как ты сбежал из моей карусели? Да еще с братом… Я ведь отнял все отмычки, которыми ты мог воспользоваться, – тут демон обратил внимание на выпиравшие из подушечек пальцев когти. – Ах да… Как я мог о них забыть… Что ж, прошлого не воротишь. А вы с братом весьма изобретательны и находчивы. Кто бы мог подумать, что вы за каких-нибудь двадцать минут после освобождения успеете обложить пыточное крыло моей больницы тонной динамита, освободить остальных и взорвать здание… А потом ты, Ворюга, так смело и почти безрассудно бросался несколько раз в огонь, чтобы спасти любимую… Эх, любовь… Как же она меня бесит. Ненавижу ее.

Демон никогда не понимал, что может быть хорошего в привязанности одного существа к другому. Мало было ему слащавой подростковой парочки в лице Каддлс и Гигглс, мало ему было это странной и необъяснимой любви между Петунией и Хэнди, мало было ему этой пугающей и очень опасной порой любви Флиппи к Флейки… Так теперь он должен еще лицезреть это светлое чувство между вором и бывшей работницей правоохранительных органов. И чувствовать это на себе… Любовь сама по себе впитывалась в демона, заглушая ненависть, отчаяние, агонию и страх, возникавший при смерти этих зверушек. Поэтому Доктор не мог убивать любовников в моменты их наивысшего благосостояния. Лишь один раз ему удалось жестоко расправиться с Хэнди и Петунией во время их свидания, да и то он не получил особого удовольствия, скорее ощущение выполненной рутинной работы.

– И почему на свете существует любовь? – спросил он себя в зеркале, отвлекшись от Шифти и Кэтти-Блэк. – Кто ее придумал? Для чего? Есть первородные инстинкты, побуждающие животных спариваться друг с другом для создания потомства – это ясно, это объяснено особой деятельностью мозга… Но когда животные стали разумными, появилась любовь… Словно бы какое-то божество наделило их этим… Бесполезным чувством! Ведь в итоге пара все равно либо спаривается, либо расстается, не удовлетворив себя… Ха, и как всегда я прихожу к одному и тому же выводу – любовь существует лишь для того, чтобы завуалировать, прикрыть первородный инстинкт, облагородить его, превратить в нечто высшее…

Утешив себя этими мыслями, драконикус вернулся к столам, на которых все так же мирно лежали возлюбленные. Было ясно, что они появились не просто так. Что он должен их вернуть к жизни. Пустить по их нейронам импульсы, восстановить их тела, заменить безнадежно испорченные и подлатать немного поврежденные внутренние органы. Демон был готов оживить Ворюгу – как-никак, это был коренной житель Хэппи-Долла. Но вот Кэтти-Блэк… «Нет, – подумал он. – На этот раз я не позволю каким-то кускам металла вновь управлять мной, как куклой, я не буду ее оживлять! Закопаю в лесу… А лучше – сброшу в море, а там уже ее поглотит подводный ил. И больше о ней никто не вспомнит! Никто и никогда!». С такими мыслями драконикус уже хотел было дотронуться до девушки, разжать объятия и сунуть полусгоревший труп в приготовленный для похорон мешок, но тут кулон, от пожара вросший в кожу шеи Кэтти, засветился и с силой оттолкнул от себя Доктора. Тот с диким рыком полетел в противоположную сторону палаты, приложился головой о стену и осел на пол. Сразу же браслеты и ошейник с утроенной силой надавили на свою жертву, удушая ее и причиняя ей невыносимую боль.

– Опять… – сквозь клыки зашептал он, едва держась от мук, которым он подвергался, ибо та боль, что он испытывал, была действительно сильной, простой смертный бы не вынес. – Опять этот чертов кулон… Даже после смерти своей дрянной хозяйки он… Гых… Еще действует на меня… Почти убивает… Но как? Каким образом..? Гых… А?! – он замотал головой, почувствовав, как кто-то чужой проник в его больницу. – Кто здесь?! Кто посмел?! Кто узнал про мое место работы?! Как?! Кто здесь?! Покажись!!!

Но в ответ раздался лишь тихий насмешливый смешок, до боли знакомый Доктору. А потом кто-то прошелся по коридору, и шаги гулко отдались в пустом пространстве характерным отстукиванием чего-то твердого о кафель. Причем звук был такой, как будто шли не чьи-то ноги в туфлях с железными подошвами, как у чечеточников, а словно у кого-то ноги были костлявые, лишенные кожи и мяса совсем… Как будто это ходил живой скелет. Причем старый, обшарпанный, древний, как сам мир, древнее драконикуса и его братьев. Этот кто-то приблизился к демону физической смерти, уже истекавшим кровью от очередного зажатия предметов неволи, после чего послышался старушечий скрипучий голос, содержавший нотки упрека:

– Ай-ай-ай, Доктор… Почто ты желаешь погубить их? Али ты решил расторгнуть договор, заключенный меж мной и тобой?

– Смерть… – прохрипел Доктор, с трудом вставая и пытаясь глядеть прямо в светящиеся голубые точки черепа. – Опять ты за свое старое… Вечно ты вмешиваешься в мои дела… Какого черта ты здесь опять?! И с каких это пор ты смеешь мне напоминать о нашем договоре? Это ты его нарушаешь, суя сой костный нос и косу в мое дело…

– И все-таки ты – самый глупый демон, с которым я когда-либо переговаривала, – недовольно протянула костяная старушка, качая головой, отчего череп щелкал на эпистолярии при повороте. – Я уж полагала, что ты умнее будешь… Ты, видимо, запамятовал один малой пункт: оживляя пришедших на твою землю чужаков, ты берешь их под свою опеку, накладываешь на себя ответственность за них. А значит, Кэтти-Блэк теперь – твоя подопечная.

– Нет! – рявкнул драконикус, рыча и глубоко дыша. – Я вовсе не собираюсь нести за эту шелудивую дрянную сволочь ответственность!

– Тогда почто ты ее оживил в первый разок-то?

– Любопытно стало, как далеко она зайдет…

– И твое любопытство стало для тебя гибельным… О-хо-хо, Доктор, Доктор… Видимо, не слыхал ты известной пословицы живых, что любопытной Варваре носик отрывают…

– Какое тебе дело? Гр-р-р-р… Зачем ты приперлась сюда?! И какого черта ты теперь мне указываешь, как я должен себя вести?! Я – демон смерти, я сам себе хозяин! А мое решение сейчас таково – Шифти пусть живет и дальше, но эта кошка пусть обломится! Полагаю, ей и так хорошо в ее межмировом пространстве… Она ведь уже привыкла к этому состоянию, так зачем ее возвращать в этот дрянной мир тупых выродков?

– Спроси это у своих оков, – загадочно ответила Смерть и исчезла, предоставив демону вновь созерцать енота и кошку на операционных столах.

– Не можешь понять свою любовь ко мне? – грустно спросила она у меня, глядя мне в глаза. – То есть ты… Думаешь, что все, что было между нами – всего лишь твоя увлеченность мною, твой инстинкт и не более того? Что ж… Ясно…

Я отвел глаза куда-то вдаль. Я не мог смотреть на то, как ее кошачьи лунные глазки наполнялись слезами, а ее грудь и плечи вздымались в беззвучных всхлипах. Хотелось обнять ее и прижать к себе, сказать, что все это неправда, что я просто выдумал это себе все, накрутил в голове, и что на самом деле я ее очень и очень люблю. Что моя любовь искренна, чиста… Но я этого не сделал. Я просто стал смотреть вглубь пустоты, позволяя Кэтти отойти и удалиться от меня на Бог весть какое расстояние, чтобы проплакаться вволю. По крайней мере, нас здесь никто не видел, так что мы могли делать все, что угодно.

Что я делал? Вроде бы пытался разобраться в самом себе… Но в то же время я причинял душевную боль своей возлюбленной. Я теперь сам заставлял ее плакать и переживать… Неужели я ее действительно не люблю? Тогда почему мне сейчас так же хреново, как и ей? Почему у меня на душе скребется целая стая кошек, раздирая легкие и горло едва ли не в кровь? Почему мои глаза болят от неумолимо наворачивающихся слез? Почему у меня губы дрожат, а я сам не могу произнести и слова от подступившего горького комка? Что со мной происходит вообще? Я ведь раньше и бровью бы не повел, если бы увидел плачущую девчонку! Но теперь… Теперь все как-то…

Я все-таки пересилил себя и посмотрел туда, куда отошла Кэтти. Она сидела где-то вдалеке, поджав под себя ноги, и смотрела в одну точку. Самое удивительное, что она не плакала. Она держала свои слезы глубоко в себе. Старалась не всхлипывать. Словно знала, что я на нее рано или поздно посмотрю. Словно стыдилась своей природной слабости глубоко переживать все плохое. Словно пыталась стать для меня нечто лучшим. Чтобы я ее наконец полюбил. И хотя она выглядела на первый взгляд спокойной, ее хвост мелко дрожал и ходил из стороны в сторону…

Я пригляделся получше. Потому что я в этот момент вдруг почувствовал, что я ее на самом деле люблю. Люблю ее опушенные ушки, грустно опущенные вниз. Люблю ее серые непослушные волосенки, надвигающиеся чуть-чуть на глаза. Люблю ее линии тела, плавные, четкие, нежные, будто она – изваяние неизвестного скульптора. Люблю ее лунные глаза, даже когда они наполнены слезами отчаяния. Люблю ее тихий и нежный голосок. Люблю ее робость и стеснительность. Было во всем этом что-то… Естественное, правильное. Я стал медленно подходить к девушке.

– Шифти, – тихо проговорила она, когда я оказался рядом с ней. – Тебе вовсе необязательно меня любить… Я ведь черная кошка. Я приношу одни беды… Ты ведь и сам сомневаешься в моей любви, мучаешься… Так почему бы нам с тобой не закончить все прямо сейчас, пока мы с тобой одни, без свидетелей?

– Потом что я не хочу тебя бросать, – ответил я, садясь рядом с ней. – Да, пусть наши с тобой отношения очень похожи на сказку. Да, пусть это выглядит странно, что мы уже через месяц после начала наших с тобой встреч ты зачала ребенка, а мы с тобой обдумываем свадьбу… Пусть так будет. Но зато это наши отношения. Наша с тобой жизнь. И никто не имеет права ее менять, кроме нас с тобой, – с этими словами я приобнял ее, прижал к себе.

– То есть ты..? – ее неуверенный взгляд на меня окончательно убедил в моем довольно быстром заключении.

– Да. Я тебя люблю. Просто потому, что ты такая есть. За то, что у меня теперь есть то, что действительно дороже всего на свете, чего больше я нигде не найду. А за таким сокровищем нужен глаз да глаз. И кто как не вор сможет уследить за ним, м? – я с улыбкой коснулся пальцем розового носика Кэтти-Блэк.

Она улыбнулась мне в ответ. «Ах да, – подумал я уже про себя. – А еще я люблю тебя за твою улыбку… Улыбайся чаще, моя милая Кэтти…». Так мы и остались сидеть, прижимаясь друг к другу, мурлыча и что-то напевая себе под нос. Я был счастлив. Думаю, моя девушка разделяла со мной это счастье. Да, пусть наша любовь кажется со стороны чем-то неправдоподобным, чересчур сказочным, обильно наполненным слишком явными и насыщенными чувствами. Может быть, все должно было быть по-другому… Но я так не хочу.

Я хочу, чтобы все у нас с кошкой было так, как есть… Всегда.

– Спросить… У своих оков..? – Доктор с недоумением посмотрел на свои браслеты. – Какого черта? Разве эти дрянные кольца на руках и шее могут мне что-то сказать?! Опять эта дрянная старуха говорит загадками… Честное слово, была бы она смертной, я бы устроил ей самую мучительную пытку на свете, мучил бы несколько недель подряд! О, она бы молила меня о пощаде, а затем о смерти, быстрой и безболезненной… Я был бы неумолим. Я бы питался ее агонией, ее болью и отчаянием… С каким бы немыслимым удовольствием я слушал ее крики и стоны… Но… – он тяжело вздохнул. – К сожалению, мне не суждено… Как же я ее ненавижу!!!

Он с силой стукнул кулаками о стены. Послышался громкий гул, стены затряслись, угрожая упасть и похоронить под собой хозяина больницы. «Так, а вот такие психи нежелательны, – заключил про себя демон. – Иначе я тут останусь навеки… Захороненным заживо под обломками своего же дома, мучимый сжиманиями этих чертовых оков… Гых, опять голоса… Опять они шепчут мне свои руны, как будто я их и сам не понимаю!». Тут он остановился. Смутная догадка в его голове начала проясняться с каждым новым повтором фразы, начертанной на браслетах. Голоса вдруг приобрели смысл для него и даже стали узнаваемыми… Это ведь были голоса всех тех зверушек, которых он так жестоко убивал. Точнее, их духи…

– Проклятье… – рыкнул Доктор, догнав смысл фразы. – Неужели… Неужели теперь… Нет. Не может быть! Она… Чтоб тебя, магия сотворения мира! Неужели на меня снова наложится печать этой магии?! И я снова окажусь в… Тартаре! – глаза его расширились до предела, а зрачки превратились в узкие щелочки. – В тюрьме всей нечистой силы?! Нет… Я не допущу этого! Не допущу! Не позволю, чтобы какая-то дрянная кошка, сама не знающая основы этой древнейшей магии, заточила меня в это ужасное место! Не в этот раз!!!

Демон вновь заходил по своей больнице, царапая все подряд и сжимая кулаки до хруста костяшек, пытаясь избавиться от боли и шептания в ушах. Ему нужны были сейчас тишина и спокойствие, чтобы обдумать план. Но тщетно – голоса становились только громче, шепот усиливался, превращаясь в целый хор. А браслеты и ошейник давили настолько сильно, что будь на месте Доктора кто-нибудь с мягкой и нежной кожей, тот непременно бы погиб от удушья, к тому же ему просто оторвало бы голову и руки в области запястий. Поняв, что облегчения ему не дождаться, драконикус вернулся в палату, где лежали его последние пациенты. Достал скальпель, ножницы, дефибриллятор, медицинские нити и иголки и приступил к операции Шифти. «Пусть живет этот олух… – думал он, пока работал. – Пусть живет… В конце концов, у него есть брат, который вряд ли захочет жить без своего старшего доставалы… Да и мне будет неинтересно, если жить останется только один из братьев».

Вскоре операция была закончена. Зарядив пластины дефибриллятора и пусти разряд по телу Ворюги, демон оживил его и уложил на свободную койку. Енот глубоко дышал и хмурился, словно ему что-то не нравилось в своем воскрешении. Его лапы тянулись в стороны и что-то нащупывали, из груди доносился стон и жалобный зов Кэтти-Блэк. Похоже, он действительно был вместе с ней в каком-то межмировом пространстве, пока они оба были мертвы, а оживление разлучило их, нагло прервало их свидание. Но Доктору вообще было наплевать. Он уже доставал из небольшого холодильника несколько шприцов с особым веществом, которое он давно хранил и никогда не использовал ранее.

– Не думал… – тяжело дыша, сказал он. – Что когда-нибудь придет время для моего стирателя из реальности… Надо бы как-нибудь поблагодарить старшего брата. Хм, весьма интересно будет наблюдать реакцию других зверушек, когда эта шельма исчезнет из реальности, утянув за собой все то, чего она достигла, все связи и достижения… Не исключено, конечно, что при этом мир изменится и обретет другую реальность, но… По-другому нельзя! Я ни за что не допущу, чтобы какой-то проходимец из большого города заключил меня в кандалы и низвергнул в Тартар навсегда! В конце концов… Нет гарантии того, что ключ от заточения снова найдет какой-нибудь тупой ботаник… – демон повернулся к мертвой кошке. – Ну что ж… Было приятно иметь с тобой дело… Сучка. Но мне жаль, придется тебя стереть из истории!

Доктор занес шприц над трупом, собираясь вколоть иглу в сонную артерию, как вдруг в голове его начало мутнеть, перед глазами все поплыло, а руки безвольно ослабли, выронив вещество на пол. «Что..? – только и успел подумать он, прежде чем его окончательно отключило. – Опять… Нет! Нет, нет, нет!!!». Через минуту его взгляд опустел. Ошейник засветился красным светом, а браслеты, сияя от лампы серебром, начали управлять руками своего пленника, заставляя взять скальпель, дефибрилляторы и прочие инструменты хирурга и лечить кошку.

Через час Кэтти-Блэк и Шифти проснулись в своем доме и недоуменно осмотрелись по сторонам…

После признания Шифти в своей любви я поняла, что я ошибалась насчет него. Черт с ними, с сомнениями, ведь, в конце концов, он обязательно найдет ответ на свой вопрос. Вот и сейчас он обнимал меня, уткнувшись носом мне в висок и почесывая за ухом, неустанно повторяя, как он любит меня просто за то, что я такая есть. Что я именно такая, а не иная, а другой ему не нужно. Да еще и сравнил с самым дорогим в мире сокровищем, которое он должен теперь охранять, следить за ним в оба и ни в коем случае не упускать. Наверное, глупо звучит со стороны, но я принимаю эту метафору с превеликой благодарностью и прижимаюсь к еноту сильнее, греясь его теплом.

Внезапно Шифти стал исчезать. Сначала мы не обращали на это никакого внимания, но потом… Потом вор в шляпе стал стонать и недоумевать от нахлынувшей на него внезапно боли. Он говорил, что будто что-то его режет, кто-то трогает его внутренние органы и что-то зашивает. Я сразу поняла, что это идет процесс возрождения. Странность заключалась в том, что эту боль чувствовал только Шифти, я же – нет. Что же это получалось? Я что, умерла окончательно? А как же мои оставшиеся две жизни? Как же так? Неужели теперь мы расстанемся навеки?

– Неужели теперь мы расстанемся навеки? – оказывается, свою последнюю мысль я высказала вслух.

– Не говори ерунды, – преодолевая неприятные ощущения, ответил Ворюга. – Вот увидишь, мы снова будем вместе. Обещаю тебе…

– Но меня никто не оживляет… Значит, что-то пошло не так! Шифти, пожалуйста, не уходи! – я тихо всхлипнула и крепко обняла енота, хотя понимала, что это ничего не изменит – он неумолимо исчезал.

– Слушай, Кэтти… – он взял меня за подбородок и поднял мое лицо к себе. – Если это так, то я расшибусь, но сделаю так, чтобы тебя оживили… Я найду этого проклятого демона и вышибу из него дух, заставлю его вернуть тебя ко мне… Даю тебе слово.

И он поцеловал меня в губы, углубляя языком. Сердце мое застучало, хотя здесь, в пустоте, такое быть не могло… Но оно билось! Билось так, как у любого влюбленного существа. Я прикрыла глаза, отдаваясь сладкому чувству. Мне хотелось остановить это мгновение, удержать его, чтобы мы вот так вот сидели вместе вечно… Но, как говорится, хорошего понемножку – вскоре он исчез, оставив меня одну. Какое-то время я просто сидела, не веря, что самое страшное уже произошло… Я не хотела в это верить. И все же пришлось.

Я была одна. Совсем одна. И никого более. Пустота выпустила Шифти в реальный мир, дав ему новый шанс жить. А меня она заперла и заточила в себе навеки. И умереть не давала, но и жить тоже. Я обхватила руками свои плечи и хотела было горько заплакать, да только вовремя вспомнила последние слова старшего близнеца: «Я найду этого проклятого демона и вышибу из него дух, заставлю его вернуть тебя ко мне… Даю тебе слово». Слово… Он дал мне честное слово. А раз дал, значит… Он сможет.

– Ты сможешь… – прошептала я, вытерев слезы и улыбнувшись. – Я верю в тебя, Шифти… – тут же я почувствовала резкую острую боль в тех местах, где были ожоги после взрывов. – Жди меня… Жди…

Через час мы с Шифти проснулись у себя дома. Осмотрелись по сторонам, чтобы убедиться в этом. Посмотрели друг на друга. Сомнений не было – мы ожили и вернулись в наш странный мирок вместе…

– Я же говорил, что я это сделаю, – улыбнулся енот в шляпе, хотя было видно, что он соврал – никакого демона он не находил, он бы за такой короткий промежуток времени просто не успел бы.

– Да. Я верила в тебя, – я приняла его маленькую ложь и вскоре уснула на его груди…

====== Глава 38. Тем временем на периферии ======

Флиппи проснулся с тяжелой головой. Тот день с каруселью для него был очень тяжелым. Он до сих пор помнил, как его похитили загипнотизированные Гигглс и Сниффлс, как он потом очнулся, привязанным к какому-то стулу ремнями и кандалами с завязанными глазами и ртом. Как он потом опять уснул, будучи обколотым каким-то странными веществами. „Ладно, это опустим… – думал он, чистя зубы у себя в ванной и окончательно просыпаясь. – Это было не самое худшее… Бывали ситуации и похлеще. Но вот вопрос – почему когда меня похищали, я не озверел? В прошлые разы это работало почти безотказно, но в тот злополучный день… Что же произошло с моим Берсерком?“.

Вопрос оказался к месту. Действительно, в тот день его злое альтер-эго почему-то не дало о себе знать, когда на его хозяина напали. А должно было бы… Даже несмотря на то, что Кэтти-Блэк своей детской колыбельной разжалобила Флипа, это не означало тот факт, что Берсерк исчез навсегда. Медведь это чувствовал. Внутри него словно создалась какая-то отдельная камера для особо опасных преступников, в которую заточили его темную сторону, и теперь Берсерк не мог уже свободно разгуливать в его разуме, теперь для его освобождения требовался значительный предлог. Например, нападение с покушением на жизнь.

И вот тут-то и заключалась вся странность. Если раньше альтер-эго с радостью выпрыгивало наружу, вырезая органы из нападавших и разминая их в руке, словно пластилин, то в этот злосчастный день он почему-то счел нужным промолчать. Словно что-то его… Остановило. Убедило в неразумности защиты. Или в нерациональности чрезмерной агрессии. В любом случае, это было крайне не похоже на него. Обычно буйный, коварный и никому не подчиняющийся монстр вдруг скрылся, затаился, можно сказать, даже струсил и дезертировал, сочтя нужным скорее сохранить свою шкуру, чем перерезать кому-нибудь глотку собственными когтями.

– Неужели ты решил наконец-то отпустить меня? – спросил он, глядя на отражение, где он обычно видел свою вторую личность. – Дать мне свободу? Нормальную жизнь без тебя?

– Ага, щас, прям разбежался, – тут грубо отозвался Берсерк, отражаясь в зеркальной глади и сверкая своими глазами. – Стоило мне только один раз не появиться, когда тебя могли грохнуть – и все, ты уже пляшешь от счастья, что якобы ты от меня избавился? Парень, да ты сам даже не пытался меня уничтожить, о каком избавлении может идти речь?

– А как же сеансы психиатра? Ведь тогда я сражался с тобой напрямую, даже победил тебя! А как же тот случай на шоссе, когда Флейки меня подбрасывала до соседнего городка? Ты ведь ее и пальцем тогда не тронул, а мог, стоило грому настигнуть мои уши. А песня Кэтти-Блэк? Ты мог ее прибить окончательно, но почему-то стих, как только она запела…

– Фигня, – отрезало альтер-эго, откровенно зевая, словно ему все эти единичные случаи были неинтересны. – Все это лафа. Когда ты ходил к психиатру, я всего лишь развлекался. Думаешь, почему этот дылды стал думать, что он курица? Пока ты был в отключке и пил чай с пингвинами, я быстренько и незаметно сам загипнотизировал этого горе-ученого в области деятельности мозга. Я долго еще угорал с этого недоумка… – Берсерк ухмыльнулся, вспоминая то, как врач высиживал яйцо и кудахтал над ним. – Флейки я не стал убивать просто потому, что решил попробовать нечто новенькое. Я пробрался к ней в подсознание, я ее пугал… Я хотел посмотреть, насколько далеко зайдет ее страх. Оказалось, она вполне может и глаз проткнуть подручным средством… Хех, моя школа. Что же касается этой кошки…

– Чего смолк? – после минутного молчания спросил Флиппи. – Что, все-таки ослаб? Все-таки тебя это остановило?

– Нет. Не остановило, – невозмутимо продолжил Берсерк. – Тут были разные причины, почему я ее не добил. Во-первых, мне надоело ее пытать. Сколько бы я ее ни мучил, сколько бы я над ней ни издевался, она хоть и кричала истошно в тряпку, раздирая себе голосовые связки, но она не молила меня ни о пощаде, ни о смерти… Она оказалась даже крепче, чем я думал.

– Идиот… – рыкнул вояка. – Она просто не ждала от тебя ни того, ни другого, она знала, что просить тебя об этих вещах бесполезно, вот и стала терпеть по мере своих возможностей!

– Во-вторых, – все говорила темная сторона, словно не обращая внимания на слова своего собеседника. – Она сама себя и без меня добила. Ну и в-третьих, я хотел посмотреть, как долго она сможет петь, учитывая ее увечья и насекомых внутри тела. Лично я ожидал, что в один прекрасных момент из ее глаз и глотки начнут выползать личинки этих плотоядных малышек, – Берсерк на этих словах злобно ухмыльнулся.

Флиппи едва не вырвало от того, что ему наговорил его злобный двойник. В его голове возникла слишком живая картинка: Кэтти-Блэк лежит на его руках, вся в шрамах, в крови и гное, еле дышит, хрипит, но поет. Поет чисто и тихо. И тут из ее рта выползают склизкие личинки и белые опарыши, заглушая ее пение и унося с собой из истощенного организма кусочки плоти. Бедная кошка начинает задыхаться и истошно хрипеть. Кашляя кровью, она умоляюще смотрит на Флиппи, тянет к нему руку, которую насквозь уже прогрызли насекомые, и эти противные существа готовы вот-вот заползти ему на лицо, чтобы сожрать заживо… Медведь пытается убежать, но тщетно…

– Вот гад! – буквально через минуту воскликнул он, нависая над унитазом и глубоко дыша, чтобы не вывернуть остатки завтрака наружу. – Извращенец хренов… Тебя что, этот весь ужас не колышет?

– Ни фига, – равнодушно ответило альтер-эго, с ехидной ухмылкой наблюдая за столь бурной реакцией своего хозяина. – Мне вообще как-то пофиг… Особенно после того случая, как я отсиделся в гнилом теле Снейки, кишащем этими самыми опарышами… Я их, кстати, едва не наглотался. Так что уже как-то не особо беспокоит.

– Некрофил хренов… – только и процедил сквозь зубы Флиппи, отмываясь и споласкивая лицо.

Умывшись снова после неприятной фантазии, Флиппи вышел во двор, чтобы проветриться. Утренний разговор с Берсерком сильно подпортил медведю настроение, если не сказать, что совсем день испоганил. Поэтому Прапор решил немного прогуляться, как он это обычно делал, и подумать о чем-нибудь хорошем. Заперев дом на два замка и на всякий случай проверив надежность окон и дверей со всех сторон (мало ли, а вдруг Лифти и Шифти решат к нему нагрянуть, как в Рождество), военный глубоко выдохнул, сунул ключи во внутренний карман своей куртки и медленным шагом направился к парку.

Сегодня был на удивление погожий денек. Солнце уже поднялось высоко над горизонтом, добралось почти до зенита, воздух успел прогреться и наполниться знакомыми любимыми запахами цветов и деревьев. Птицы давно уже проснулись и слились в своем пении в лесной хор, перекликаясь друг с другом и сочетая собственные соло с общим унисоном. Цветы благоухали, около них тут и там вертелись пчелы и шмели, собирая с утра пораньше пыльцу, чтобы потом в своих ульях и гнездах сделать мед, которым Натти частенько любил полакомиться.

Глубоко вдохнув, Флиппи заложил руки за спину и неспешно направился по тропинке через парк. Сейчас у него не было какого-то одного направления, он бродил совершенно бесцельно. Он шел, куда глаза глядели. Медведь сворачивал то вправо, то влево, выбирая тропинки поуже и менее исхоженные. Ему сейчас хотелось побыть одному, наедине со своими мыслями и тяжелыми воспоминаниями о войне, чтобы потом обошлось без кровавых побоищ в городке. Прапор крайне не хотел, чтобы именно сегодня кто-то пострадал от его руки. Даже если его жертва проснется на следующий день совершенно здоровым, бодрым и готовым дальше жить для следующей гибели. Ему хотелось помедитировать там, где его никто не найдет.