Текст книги "Тайна Хэппи-Долла: Чернила (СИ)"

Автор книги: KroccovepMan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 50 страниц)

– Да, ты дома. Все будет хорошо, моя чернушечка, обещаю.

Тут Кэтти-Блэк вздрогнула и снова посмотрела на Билли-Дога, но уже без всякого доверия. Она отодвинулась от него. Пес с недоумением посмотрел на свою подругу, явно не понимая такого поворота в ее поведении. Он приблизился к ней, но кошка встала и стала пятиться назад, все быстрее и быстрее.

– Кэтти, чернушечка, что с тобой? – спросил овчарка, гоняясь за девушкой. – Что такого я сказал?

– Ты – не Билли-Дог, – ответила кошка.

– Что? Слушай, я понимаю, ты сейчас слаба, ты на нервах, но… – Дог усмехнулся. – Но это вовсе не повод делать выводы о том, что я не тот, кто я на самом деле.

– Ты – не Билли-Дог! – уже кричала девушка. – Он в разговорах со мной, да и за глаза тоже никогда, слышишь, никогда не акцентировал внимание на моем окрасе! А ты… Ты не тот, за кого себя выдаешь. И что это у тебя на поясе?

– Это? – уже спокойно и даже как-то меланхолично переспросил лже-Билли. – Это нож, детка. И да, ты права, хе, я – не Билли-Дог. Быстро же ты обо всем догадалась.

С этими словами пес поднес к своей морде руку так, словно собирался снять невидимый противогаз. Схватил своими коготками кожу в области шеи, выдохнул и потянул вверх. Сразу же лицо смялось, послышался звук трения резины о кожу и какой-то другой звук, хлюпкий и неприятный. Глаза травянистого цвета потускнели и приобрели яркий желтоватый оттенок. Зубы, до того бывшие простыми, оскалились и заострились. Через секунду уже безжизненная маска пса свалилась на землю, туда же отправился и длинный пушистый хвост, и костюм с шерстью овчарки. Вскоре Кэтти-Блэк с ужасом увидела перед собой Флиппи. Тот стоял, с какой-то грустью смотрел на свою костюм, лежавший в траве, а потом, вздохнув, повернулся к кошке, вытаскивая одновременно нож. Девушка хотела было отпрянуть и убежать, но тут же уперлась спиной обо что-то металлическое, холодное и гладкое. Сразу ее руки ближе к плечам были стянуты ремнями к этой опоре. Кэтти-Блэк задергалась, но было уже поздно что-либо менять.

– Знаешь, а я-то ведь надеялся подольше поиграть с тобой, – проговорил Прапор, приближаясь к жертве. – Но я и предположить не мог, что ты у нас достаточно сообразительная и наблюдательная. Весьма печально, что ты меня так быстро раскусила, обычно это удавалось только Тигриному Генералу, когда я к нему приходил в качестве шпиона. А… – тут его словно осенило. – Теперь я точно убедился в том, что ты – какая-нибудь родственница этого подонка.

– Что ты такое говоришь? – сквозь слезы спросила кошка. – Я не прихожусь никому родственницей, за исключением Кэтти-Уайт, Элис и Луис.

– Вот уж не знаю, кто такие твои Уайт, Элис и еще кто-то, и не хочу об этом знать. И не надо врать. Я чую твою кровь, сворачивающуюся от неправды…

Он подошел к Кэтти вплотную. Та от страха не могла пошевелить ни единым мускулом. Сердце ушло куда-то в пятки, дыхание сперло и сбилось. Медведь снова провел своими грубоватыми мозолистыми пальцами по левой щеке своей жертвы. А потом резко вонзил клинок в живот девушки острой стороной вверх. Кошка задергалась и завизжала от боли, но ремни на руках были затянуты довольно туго и оттого сильно натирали кожу. Между тем Флиппи стал медленно поднимать нож по груди несчастной Кэтти, прямо аккурат посередке. Он улыбался и смотрел на свое действие горящими глазами. Это, видимо, ему доставляло немалое удовольствие. Кровь, хлынувшая из раны вместе с желудочным соком и прочими нечистотами кишечника, заляпала ему всю форму и испачкала руки, но мучитель не обращал на это внимания. Доведя нож до горла, он остановился и отошел чуть-чуть назад, словно любуясь своей работой.

Кэтти-Блэк тяжело и шумно дышала, пытаясь поглотить как можно больше кислорода. Она отчаянно боролась за свою жизнь, в то же время подсознательно понимая, что уже бесполезно что-либо предпринимать. Слезы текли из ее глаз, вскоре от них шерстка бакенбард на правой щеке полностью намокла и осела. Из вспоротого живота и груди текла кровь. Можно было видеть проломленную грудную клетку, через которую виднелись легкие и трепещущее сердце, продолжавшее работать, несмотря на несанкционированное вскрытие. Желудок и кишечник чуточку вылезали из отверстия, проливая на пол желчь.

Флиппи, удовлетворившись таким зрелищем, подошел к непонятно откуда образовавшейся стене и что-то, похожее на вентиль, закрутил. Сразу же вертикальная опора, к которому была привязана жертва, задвигалась и плавно поехала вниз, одновременно меняя свое положение на горизонтальное. Кошка недоуменно огляделась, ее рассудок уже успел помутиться и потерять связь с происходящим. Тем временем Прапор подошел к жертве с правой стороны. Кэтти, едва завидев его форму, его жетоны и берет, снова задергалась, пытаясь сохранить свои жалкие остатки и свою быстро угасающую жизнь. Но тут совершенно неожиданно медведь нежно коснулся ее плеча и тихим, уже высоким голосом нормального Флиппи проговорил:

– Ты как, Кэтти? С тобой все хорошо?

С минуту кошка совсем ничего не понимала. Но потом ей в глаза засветил яркий флуоресцентный свет лампы больничной палаты. Сразу в нос ударил запах йода и карболки. Стены стали чистыми, белыми с голубой полоской кафеля, на противоположной от стола, на котором лежала кошка, стене виднелось окно, через которое кто-то наблюдал, кто именно – кошка не могла разглядеть из-за расфокусированного взгляда. С правой стороны от нее действительно стоял Флиппи. Только это уже был не Берсерк. Сам медведь поверх военной формы одел медицинский халат. Глаза его были нормальные, они выражали искреннее сочувствие и соучастие. Но несмотря на это, Кэтти все равно смотрела на него затравленно и испуганно, она отодвинулась от него как можно дальше, насколько ей позволяла койка.

– Что с тобой? – спросил Флиппи.

– Я… – прошептала кошка. – Я боюсь.

– Чего?

– Тебя.

– Ах да, – тут Прапор замялся. – Да, я понимаю. Ты стала жертвой моего синдрома. Мне очень жаль, что так вышло, я, честно говоря, вовсе не хотел тебе причинять вреда. Я… Я просто опять не смог подавить этого Берсерка. Если хочешь, я уйду прямо сейчас, чтобы не пугать тебя.

С этими словами он встал, как-то по-глупому отдал честь, развернулся и направился к двери. А Кэтти-Блэк вдруг почувствовала, как в ее груди начало что-то больно и горько скрестись. К горлу подкатил комок. Она почему-то заплакала, а потом, взглянув на уходившего Флиппи, сказала как можно громче:

– Нет, подожди!

Медведь удивленно обернулся. Он не мог понять поведения кошки. Но, тем не менее, он остановился и прислушался, ожидая дальнейших слов. Кошка, собравшись с духом, вздохнула и сказала:

– Ты… Заходи уж ко мне почаще. Я хочу помочь тебе.

– Да как ты поможешь мне? – Флиппи развел руками. – Даже самые лучшие психиатры мне не помогали, чего уж ты-то…

– Ну, я не знаю. Понимаю, это глупо звучит, но я, может быть, смогу тебе помочь справиться с твоим недугом. Просто… Просто навещай меня.

– Ну как скажешь.

Прапор явно повеселел. Во всяком случае, он перед выходом еще раз взглянул на Кэтти-Блэк и слабо улыбнулся ей. А потом дверь палаты закрылась, оставляя больную наедине с самой собой. Она огляделась, но ничего нового не обнаружила, кроме голых стен и того большого окна для наблюдателей. Там, кстати, стоял Сниффлс. Он что-то записывал на планшет, одновременно поглядывая на пациентку. Что-то обсудил с Натти и, похоже, велев тому подождать снаружи, вошел в палату. Вид у него был спокойный, но глаза не могли скрыть некоторой озабоченности и странного беспокойства.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросил он, поправляя очки на хоботке.

– Кхе-кхе, нормально, – ответила кошка, но по ее лицу было видно, что ей было совсем плохо.

– Так-с… – Ботаник стал осматривать голову больной. – В общем, так: у тебя, госпожа Кэтти, выявили легкое сотрясение мозга и повреждение обеих рук в районе плеча. Все бы ничего, да только тут две беды сразу.

– Какие же? – тут уж пришлось заволноваться самой девушке.

– Ну во-первых, твое сотрясение мозга хоть и было незначительным и по идее не должен был вызвать каких-либо осложнений, но в твоем случае из-за этого сотрясения случился какой-то сдвиг в коре больших полушарий. Я еще пока не выяснил, какой именно, но очевидно, что это связано с твоим подсознанием. Ты довольно долго пролежала в бессознательном состоянии и бредила.

– Как долго я лежала?

– Около двух дней. Вроде бы и немного, но в то же время лично меня это настораживает. Да и Натти, – тут он кинул многозначительный взгляд на подскакивавшего за стеклом бельчонка. – Тоже так считает. Уж кто-то, а он уже испытывал на себе парочку сотрясений, не буду уточнять где, когда и как.

– Хорошо. А второе что?

– Вот, а во-вторых, твои руки, – тут муравьед слегка коснулся ремней, затянутых на руках. – Не волнуйся, это жгуты. Они пока еще нужны. Дело в том, что Флиппи, будучи еще в состоянии Берсерка, повредил не только мышцы, но и нервы. Так что у тебя руки, начиная с локтя, лишены подвижности. Я думаю провести тебе операцию, однако это может негативно сказаться на твоем и без того слабом организме.

– В смысле?

– Ну, понимаешь, тебе придется ввести обезболивающее, а оно не самое чистое в плане побочных эффектов. Оно может повлиять на мозг, в частности на мозжечок. То есть ты можешь частично утерять координацию движений, но это, слава Богу, временно. Вопрос в том, как долго продлится этот эффект.

Кэтти-Блэк задумалась. Она снова глянула на ремни, стягивавшие ее руки у плеч. Теперь она поняла, что именно с ней произошло во время ее бреда. И было теперь понятно, почему она не могла двигать руками ниже локтей. Ей очень хотелось поскорее выписаться из больницы, но замечание Сниффлса по поводу побочного эффекта обезболивающего ее насторожило. Она, конечно, прекрасно знала медицину и анатомию (поскольку это входило в обязательные знания любого судмедэксперта), но никогда не слышала, чтобы от какого-нибудь наркоза у кого-то вдруг случались неприятности. Она посмотрела на муравьеда и тихо спросила:

– А уже… Уже были случаи?

– Ну да, в принципе, были, – замялся Ботаник. – В основном, у Лампи. Но у него побочный эффект длился недолго, всего пару часов. Но это можно легко объяснить его небольшим, извиняюсь, объемом мозга.

– А ты можешь прогнозировать длительность побочного эффекта в моем случае?

– Не знаю, – Сниффлс развел руками. – Если совсем честно – не знаю. Все зависит не столько от объема мозга, сколько от его физиологии и развития отдельных частей: коры, самих полушарий, продолговатого мозга, мозжечка и так далее. А изучать физиологию мозга слишком долго, это может занять минимум две недели. Ты уже к тому времени либо потеряешь слишком много крови, чтобы продолжить функционировать, либо поправишься. Опять же, все зависит от твоей физиологии, а ведь у каждого существа она уникальна.

– А нельзя ли провести операцию без анестезии?

– В принципе, можно, но ты уверена, что ты готова терпеть всю боль? Потому что это серьезная операция, мне придется реабилитировать все твои нервы, отвечающие за сгибание и разгибание рук.

– Поверь мне, – Кэтти-Блэк, забывшись, хотела взять муравьеда за руку, но не смогла. – Я уже делала лично на себе операцию без наркоза, вытаскивая из мышц в области правой подмышки вшитый «жучок».

– Серьезно? – Ботаник удивленно опустил очки и посмотрел поверх них. – Насколько я понимаю, чисто теоретически такую операцию провести невозможно, учитывая неудобное положение.

– Ну, можешь спросить у Рассела и Тузи, они подтвердят. Кстати, где они? Они приходили?

– Да. И оставили тебе кое-что. Да и не только они оставили тебе маленькие подарки. Вон, – он указал на столик у койки. – Можешь глянуть. Ладно, мне пора, меня Натти ждет, он пришел на ежемесячную проверку уровня сахара в крови. А ты подумай насчет операции. Я почему-то сомневаюсь в успехе подобного действия без наркоза.

– Слушай, один вопрос, – сказала девушка, когда паренек уже выходил из палаты. – А как давно ты работаешь врачом? Ты же еще в школе учишься, нет?

– Ну, и учусь, и работаю. В нашем городке маловато врачей. Вернее сказать, их нет. Я единственный, по сути. Занимаюсь всеми видами медицины. Ну, если не считать Лампи, который здесь появляется периодически, и Гигглс, которая здесь работает лишь медсестрой. И именно поэтому я продолжаю ходить в школу, хотя фактически, из-за своего высокого интеллекта я мог бы ее закончить два года назад.

– Понятно…

Сниффлс ушел. Кошка снова осталась одна. Она посмотрела на столик, где лежали конвертики, коробочки и пакетики. Их было достаточно много, видимо, к ней почти постоянно приходили сочувствующие сограждане. Кэтти-Блэк, снова забыв о своей травме, попыталась взять ближайший конверт, но у нее не получилось даже локоть согнуть. Тяжело вздохнув, она устроилась поудобнее на своей койке и уснула.

Она очутилась в каком-то дивном розовом саду, напоминавшем вишневый из работы Шифти, висевшей в школе. Светло– и темно-розовые лепестки цветков, срываясь, летели на землю, слегка поддуваемые ветром. Где-то невдалеке журчал ручей. Птицы пели свои трели, и вместе они создавали какую-то единую музыку, лирическую, немного печальную, но в то же время успокаивающую. Кэтти еще ни разу не была в таком идиллическом саду. Ни Аллея Скорби в Северном Кладбище, ни Центральный Парк в Хэппи-Биг-Тауне, ни пришкольный сквер не могли сравниться красотой с этим лесом. Что-то в нем было такое… Идеальное. То, чего так долго искала кошка, но все время проходила мимо и не замечала. Словно это место ждало ее все время, и именно сейчас оно решило ей раскрыться, словно подгадывало момент наибольшего душевного кризиса.

Кэтти-Блэк вдохнула поглубже и с удивлением обнаружила, что воздух пах чем-то сладким. Причем настолько, что эта сладость ощущалась буквально на языке. Это было похоже на вкус засахаренной вишни или вишневого варенья. Хотя признаться честно, кошка никогда не пробовала в жизни вишневого варенья. Но почему-то именно сейчас она знала, что это именно вкус этой сладости. Она еще раз вздохнула и пошла дальше, вглубь этого леса. Ей было все равно, куда именно идти – весь сад был прекрасен, со всех сторон. Наконец Кэтти-Блэк добралась до какой-то маленькой полянки. И вот тут ей пришлось остановиться.

Потому что на поляне было большое озеро. Почти бескрайнее, во всяком случае, противоположного берега не было видно, вода сливалась с горизонтом. И при этом его водная поверхность была гладкая, словно зеркало, и такое отражающее, что можно было бы с легкостью спутать небо и воду. Ближе к берегу на воде плавали многочисленные лепестки вишни. Пахло уже не только чем-то сладким, но еще и чем-то слабосоленым. Кэтти-Блэк подошла ближе к воде. Почему-то сейчас она не испытывала никакого страха перед озером, фобия словно исчезла в один миг, излечилась.

– Я как раз тебя ждал, – послышался тихий и слегка подхриповатый голос. – И сад тоже создал ради тебя.

Сразу же кошка очутилась в чьих-то нежных объятиях, зеленый полосатый пушистый хвост обвил ее в районе живота. Девушка почувствовала чье-то глубокое мурлыкание, а потом чей-то нос уткнулся ей прямо в затылок. Она замурлыкала в ответ и блаженно прикрыла глаза, отдаваясь полностью этому сладкому чувству, доселе ей неизвестному. Через минуту Шифти (это он и был) уселся под ближайшее дерево, посадив кошку рядышком с собой и крепко прижимая ее к себе. Кэтти-Блэк все мурлыкала и мурлыкала, она была сейчас несказанно рада этой ситуации. Ворюга гладил ее по голове за ушком, чем вызывал сильное наслаждение у девушки. Довольно долго они сидели так – в обнимку, не говоря друг другу ни слова. А потом енот в шляпе, взяв обеими руками кошку за ее пальцы, приблизился к ее лицу очень близко и спросил:

– Скажи… Что ты чувствуешь?

– В смысле?

– Ну, по отношению ко мне?

– Не знаю, – шепотом ответила Кэтти. – Если совсем честно – не знаю. Ты мне вроде бы и нравишься, ты мне очень симпатичен, но…

– Но?

– Но я не уверена в своих чувствах до конца. Понимаешь, ты не первый, кто влюбился в меня.

– А разве были другие любовники?

– Да, – почему-то кошка чувствовала, что своему собеседнику можно было говорить все, и он не обидится, что в принципе и случилось.

– Ну и ладно. Главное, что сейчас-то ты со мной. И я тебе готов поклясться, что я тебя никуда не отпущу и никому не отдам.

– Неужели? А если я сама захочу уйти от тебя?

– Я же сказал, я тебя не отпущу. Даже если мне придется тебя удерживать насильно, как свою заложницу. Ты же знаешь меня, я вор. Если мне что-то нравится или же если мне что-то нужно – я это получаю. И не важно, как именно. В общем, ты теперь моя и только моя.

После этих слов Шифти замолчал. Его лицо было очень близко от личика Кэтти-Блэк. Она чувствовала каждое его дыхание, едва ли не каждый удар его сердца. Она закрыла глаза, и ее губы непроизвольно стали приближаться к губам Ворюги. Енот в шляпе тоже прикрыл веки и ждал. Однако в этот момент случилось то, что помешало свиданию кошки и старшего близнеца.

В этот момент чьи-то сильные руки схватили их обоих за плечи и резко развели в стороны. Шифти недоуменно воскликнул, кошка же просто беспомощно упала на траву. Она попыталась встать, но поскольку ее руки были травмированы и лишены какой-либо подвижности, начиная с локтя, она не могла этого сделать. Она развернулась на спину, приподняла голову и посмотрела в сторону енота в шляпе. Тот уже встал, отряхнулся и направился было к кошке, чтобы помочь ей встать, но тут буквально из-под земли вырос Флиппи. Он был в состоянии Берсерка. Он встал между Ворюгой и Кэтти, спиной к последней. Он злобно смеялся и точил свой клинок, готовясь к схватке.

– Эй, ты! – крикнул Шифти. – Пошел вон! Какого хрена ты сюда приперся?!

– Мне нужна она, – прохрипел Прапор, указывая ножом на испуганную девушку. – И ты отдашь ее мне.

– Черта с два, держи карман шире! – продолжал енот в шляпе, совершенно не боясь приступа ветерана. – Она моя, слышишь? И никто не посмеет ее тронуть! Ты и без того ее покалечил! Тебе что, этого мало? Пшел вон, я сказал!

– Очень жаль, Шифти, – спокойно ответил Берсерк. – Но по-другому я не могу поступить.

С этим словами он схватил обнаглевшего Ворюгу за шею, приподнял его над землей так, что енот заболтал ногами в воздухе, безуспешно пытаясь надавать безумцу между ног, и пронзил клинком грудь. Сразу же бедолага-воришка захлебнулся, из проткнутой груди сильной струей потекла алая жидкость. Флиппи, усмехнувшись, отпустил енота, и тот упал на траву, кашляя и умирая. Его изумрудно-зеленые глаза расфокусировались и стали отчаянно что-то искать. Наткнувшись на лунные глаза кошки, Шифти привстал и из последних сил прохрипел:

– Не бойся… Кхе… Я его уничтожу, сотру в порошок… Обязательно отправлю на тот свет… Только не бойся… И знай – я…

Но он не договорил. Упал снова на траву и затих. В зеленом ковре от тела расползалась большая лужа крови. Медведь-ветеран, вздохнув, повернулся к Кэтти-Блэк. Та стала отползать, насколько это ей сейчас позволяли ноги. Она плакала, нет, рыдала. Громкие истерические всхлипы раздирали ей горло, она не могла смириться с тем, что этот контуженный военный убил енота, так приглянувшегося ей, прямо у нее на глазах. Между тем Флиппи приближался к жертве. Наконец, нагнав ее, он схватил ее за «жабо» и грубо поднял над землей, прижимая к стволу вишневого дерева, той самой отцветшей вишни, под которой случилось первое свидание кошки с Ворюгой.

– Зачем?! – сквозь рев спросила Кэтти-Блэк. – Зачем ты его убил?! Почему ты никак не оставишь меня в покое?

– Да потому что! – рявкнул на нее Прапор. – Я ненавижу кошек! Они всегда для меня будут самыми заклятыми врагами! Они обладают девятью жизнями, и этим они возгордились! Они ставят себя выше других и совершенно ни о ком, кроме себя, не думают!

– Я… Я не понимаю, о чем ты! – девушка билась в руках медведя. – Что такое ты несешь? Это полная ерунда, кошки не возомнили себя самыми могущественными!

– Разве? – язвительно спросил Флиппи. – Тогда как ты объяснишь мне явление поклонения древних египтян кошкам? Это был едва не культ личности! А представители кошачьих во Вьетнаме, развязавшие войну, на которой погибли миллионы мирных и ни в чем не повинных жителей? А?!

– Но это все единичные случаи…

– Заткнись! – Берсерк уже окончательно вышел из себя, он был не намерен слушать свою жертву. – Я тогда поклялся себе, что уничтожу всех, кто хоть одним боком относится к кошкам! А с тебя я начну!

И он замахнулся ножом, нацеливаясь в грудь. Кэтти-Блэк, обезумев от страха, задергалась еще сильнее, отчаянно замахала ногами, завизжала и… Проснулась с диким криком. Она резко встала с койки, тяжело дыша и с недоумением оглядываясь по сторонам. Слава Богу, никого рядом с ней на тот момент не было, и поэтому никто не видел и не слышал ничего. Кошка, отдышавшись и поняв, что она по-прежнему находится в палате, легла обратно на уже мокрую подушку. Сердце ее отчаянно билось. Она перевернулась на левый бок и снова заплакала. Ей было сейчас очень больно душевно. Ей хотелось выплакаться, отреветься.

Внезапно кто-то вошел к ней в палату. Чья-то липкая рука легонько коснулась ее плеча и слегка потрясла девушку. А потом чей-то сипловатый голос спросил:

– Почему ты плачешь, Кэтти? С тобой ничего не случилось?

– Шестое сентября две тысячи девятого года. Два трупа, один с шизофренией. Начинаю перепись погибших.

– Жертвы: Лифти и Шифти. Время смерти: девятнадцать часов сорок семь минут. Погибли от потери свободных конечностей и большого количества крови. Были четвертованы и лишены сердца, когда снова пытались ограбить дом ветерана. Виновник смерти: Флиппи.

– Флиппи. Является виновником смерти енотов-близнецов. Впал в состояние Берсерка, едва завидев братьев в камуфляжной форме (странный метод ограбления, зачем вообще надевать эту лабуду, не знаю). Энцефалограмма показала «прорыв воспоминаний», возникший уже после убийства воров. Вероятно, это было вызвано довольно-таки неприятным зрелищем убитых и психическим расстройством ветерана.

– Заканчиваю перепись. Приступаю к операции, зачистке и коррекции.

====== Глава 15. Письма ======

– Почему ты плачешь, Кэтти? С тобой ничего не случилось?

Кэтти-Блэк развернулась на голос. И первое, что она увидела – слишком обильную цветами радугу конфет. Сладости висели на голове и груди зеленого бельчонка, и было очевидно, что это не вызывало у него какого-либо дискомфорта. Сам Сладкоежка смотрел на кошку сочувственно, хоть из-за косого глаза яблочного цвета нельзя было сразу понять это. Кошка тут почувствовала странный запах яблочной тянучки. Видимо, он исходил от самого бельчонка, кажется, это была его самая любимая сладость. Липкая рука Натти все еще лежала на плече, слегка потряхивая, нет, скорее покачивая пациентку, словно маленького плачущего ребенка, внезапно проснувшегося ночью.

– Почему ты весь… Липкий? – спросила Кэтти, не отвечая на первый вопрос.

– А, это так, – просто ответил бельчонок, словно его спросили не о его странной фактуре шкурки, а о его любимом цвете. – В фантиках от ирисок сплю, вот и все дела. Они самые мягкие. И самые пахучие, – тут он мечтательно облизнулся, видимо, вспомнив запах этих тянучек.

– И давно ты сладостями питаешься? – кошка перестала потихоньку плакать (ибо на свете нет ничего более успокаивающего, чем разговор на тему, не касающуюся чьего-либо, в особенности своего, горя).

– Ой, слушай, – Натти задумался. – Хи-хи, а я ведь не помню… Давно, пожалуй, с самого детства, хе. Вообще, сколько я себя помню, я всегда ел шоколадки, леденцы… А потом, где-то в шесть лет я нашел для себя, что я больше всего люблю ириски, хи-хи. Как-то так.

На этом Кэтти-Блэк исчерпала все свои вопросы. Она снова отвернулась, но плакать ей больше не хотелось: глаза высохли, да и не было повода лить слезы. Она тупо смотрела на стену и ни о чем не думала. Ее почему-то привлекла эта голубая полоска кафеля на белоснежной стене, словно небесная полоса на фоне белых облаков. Ей почему-то казалось, что на этой линии она видит красную черточку, точь-в-точь такую же красную, как повязка на глазах Сэверза или его же галстук. Кошка вздохнула, вспоминая того учителя. «А он был довольно-таки приятным… – подумала она. – Симпатичный, интеллигентный… Вежливый. А какой обходительный – прям нет слов». Девушка погрузилась в приятные воспоминания, переставая замечать того, что рядом с ней сидит Натти.

Тот же все сидел, не желая уходить. Все равно ему делать было нечего, к тому же Сниффлс его сам попросил приглядеть за кошкой и сообщать муравьеду, если вдруг что-то случится. Не зная, чем себя занять, сначала бельчонок просто сидел и покачивал тельце кошки, изредка проводя своими липкими пальцами по плечу. Потом его взгляд остановился на столике у койки. Тут он улыбнулся и радостно засмеялся, а его глаз яблочного цвета начал уже описывать полный оборот. Было отчего – на этом самом столике лежали две шоколадки и маленькая коробочка конфет с разными начинками. Сладкоежка схватил одну плитку и стал уминать в обе щеки, блаженно хихикая и мыча от удовольствия.

Кэтти-Блэк недоуменно обернулась на столь внезапное проявление радости у гостя. Натти же, заметив удивленный взгляд кошки, опомнился и положил остаток шоколада на столик, смущенно улыбаясь и вытирая свой рот рукой (хотя это не помогало, пятно только увеличилось).

– Прости, – проговорил он. – Ну не сдержался, хи-хи. Я ведь так люблю сладости…

– Ничего, – ответила девушка без тени иронии. – Ешь, сколько захочешь. Я сама не очень люблю сладкое. Только скажи мне, от кого гостинцы?

– Ну, – бельчонок вгляделся в разноцветные листочки. – Тот, что я ел, это от Каддлса. Интересно, с чего бы это ему вдруг приспичило дарить сладости, хи-хи… Он вроде в Гигглс влюблен.

– Наверное, он это в знак извинения передо мной, – задумчиво ответила кошка. – Помнишь, как он меня тогда… Обидел?

– Помню, точно. Ладно, вот эта коробочка, – Сладкоежка принюхался. – Ух ты, а конфеты там с разной начинкой, хи-хи! Это тебе Диско-Бир подарил.

– Надо же, – Кэтти-Блэк была всерьез удивлена. – А он, однако, интересный… Конфеты дарит.

– А, – парень только махнул рукой. – Он такие знаки внимания всем девчонкам нашего города за исключением Флейки, хи-хи, делает.

– А почему он той дикобразихе не делает?

– Из-за Флиппи, – после короткой заминки ответил Натти. – ДиМиш знает, чем страдает Прапор, впрочем, о болезни ветерана знают все. Так вот, наш любитель танцев резонно полагает, что если увести от Флиппи его возлюбленную, то потом не оберешься от этого безумца. Себе дороже, хи-хи.

– Ясно…

– Вот, а третья шоколадка… Хм, а тут нет подписи. Странно, хи-хи. Только какая-то короткая записка.

– Что там написано?

– Только «Выздоравливай». Даже никакого знака, хи-хи!

– Покажи, пожалуйста.

Бельчонок протянул записку кошке, но вспомнив, что она не может двинуть руками, выставил бумажку ей прямо перед носом. Кэтти-Блэк прочитала ее. Буквы были нацарапаны немного криво, будто писавший торопился, или же писал на весу. Там действительно было написано только одно слово: «Выздоравливай». Девушку кольнуло легкое подозрение насчет отправителя. Однако она не стала его озвучивать. Лишь вздохнула и убрала голову, давая понять, что ей больше не нужна записка для чтения. Натти, пожав плечам, положил бумажку обратно на столик. Но шоколадку он не стал доедать.

В палате снова повисло молчание. Ни парень, ни Кэтти-Блэк не начинали разговор. Им было просто не о чем говорить. Только и было слышно, как мерно попискивали какие-то приборы, поддерживавшие жизнедеятельность пациентки. Вскоре к писку прибавился тиканье чьих-то часиков, очевидно, тех, что висели над входом в палату. Бельчонок, поняв, что больше он здесь будет не нужен, встал, завел руки за спину и направился в сторону к дверям. Заметив это, кошка привстала и спросила:

– Ты куда?

– Ну, я тебе вроде бы не нужен, – ответил Натти. – Так что, хи-хи, я пойду, пожалуй.

– Нет, подожди… Ты не мог бы прочитать остальные письма, которые мне прислали?

– Ну не знаю, хи-хи… А почему бы и нет?

Бельчонок, повеселев, вернулся на свое прежнее место, взял со стола пачку писем и стал просматривать, выбирая, какое стоит прочесть первым. Он остановился на розоватом конвертике с блестящими стикерами. Это было явно письмо от Гигглс. Сладкоежка разорвал конверт, достал оттуда два листочка, немного испачкав их своими липкими пальцами. Картинно откашлялся и начал читать:

Дорогая Кэтти-Блэк!

Надеюсь, я не очень беспокою тебя своим письмом. И хотя я работаю в той больнице, где тебя положили, я подумала, что гораздо лучше было бы дать тебе записку. Чтобы ты потом ее прочитала сама, когда почувствуешь себя немного лучше. И при случае ответила бы. Ладно, перейдем к делу.

Я вообще-то просто хотела тебя спросить несколько вещей. Я просто решила со своими подружками, Петунией, Лэмми и Флейки, помочь тебе слиться с обществом и стать нашей лучшей приятельницей (Натти невольно прыснул от смеха). Вот полный список моих вопросов, так будет легче:

1. Что ты больше предпочитаешь из одежды или аксессуаров? Нет, конечно, я не настаиваю, чтобы ты носила всякие ожерелья или бусы, но мне кажется, что тебе бы не помешало обновление в плане гардероба. Ну, или какое-нибудь постоянное украшение. Как, например, у меня – большой красный бантик, или у Петунии – соцветие петунии и автомобильный дезодорант.

2. Что ты предпочитаешь есть на обед? И где? Понимаю, вопрос звучит глупо, однако я считаю, что ты могла бы проводить время за завтраком в какой-нибудь компании. Например, с нами, с девушками. Ну, на первое время, а потом уже с парнями. Так вот, я лично знаю все забегаловки и кафе (в том числе те, в которых я с Петунией подрабатываю), где бы ты могла хорошо отдыхать и общаться.

3. Мечтаешь ли ты о парнях? Если да, то о каких? Ну, это уже такой личный вопрос, но я просто не могла его не задать. Понимаешь, в Хэппи-Долле не так много жителей, но как ни удивительно, здесь значительный перевес в сторону сильного пола. А нас, девушек, не считая тебя, всего четверо. И, соответственно, заняты только трое парней (у Лэмми нет парня, поскольку они считают ее не от мира сего): Флиппи, Каддлс и Хэнди. Вот я и подумала, а вдруг тебя кто-нибудь из оставшихся кавалеров заинтересует? Я бы познакомила вас, подстроила какое-нибудь свидание, не знаю… (Сладкоежка снова прыснул от смеха)

4. Последний вопрос: есть ли у тебя хобби? Знаю, у тебя оно есть, но мне хотелось бы уточнить парочку деталей. Вдруг у тебя помимо ведения дневника (Кэтти-Блэк облегченно вздохнула, поскольку она опасалась, что Гигглс знает об ее рисунках) есть другие увлечения? Тогда бы я вместе с девочками смогла бы подобрать тебе какие-нибудь секции для твоего досуга.