Текст книги "Тайна Хэппи-Долла: Чернила (СИ)"

Автор книги: KroccovepMan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 50 страниц)

Визг резины. Дверь гаража просто вылетела напрочь от чересчур быстрого движения автомобиля. Кошка резко повернула руль, разворачивая в сторону парка. Там, где много раз ее давили. Там, где ее заставал этот демон. Сейчас уже он бежит от нее. Теперь она – убийца. Но убийца поневоле. Убийца по принуждению. Убийца из искренних и хороших побуждений. Сейчас должно было все решиться. Вот уже видна запыхавшаяся фигурка лже-Лифти, он кряхтит, он кашляет, он матерится на чем свет стоит, голос его все время меняется. Он видит машину и Кэтти-Блэк за рулем. Резко уходит в сторону, не желая быть раздавленным.

Разворот. Машина не вписалась в небольшой поворот и теперь ехала прямо на младшего близнеца. Скрежет металла, на огромной скорости ударившегося о дерево. И дым, валящий из капота, возвещая о безнадежной поломке транспорта.

Лже-Хитрюга бился в конвульсиях, пытаясь выкарабкаться из своего дрянного положения. Он рычал и гневно смотрел на виновницу. А она уже успела хорошо приложиться головой о гудок. Теперь из ее носа текла кровь, уши были порваны, ремень безопасности содрал приличный участок кожи на груди, да еще надавил так, что ребра не выдержали и треснули. Кажется, были повреждены обе ноги… Но это уже не важно. Кошка смотрела на того, кто впутал ее в петлю времени. А Лифти уже не было. Вернее, он был, но он уже погиб. Из него вышел демон.

Этот демон, как только вышел из тела младшего близнеца, был вне себя от гнева. Он зарычал и полез внутрь машины через разбитое лобовое стекло, намереваясь вновь попытаться придушить свою убийцу. Но вдруг что-то оттолкнуло его. Серебристое кольцо обвилось вокруг его шеи. Он вскрикнул так громко, что было слышно во всем Хэппи-Долле. И исчез, оставив после себя негативную энергетическую волну, разнесшуюся по всему городку.

Кэтти-Блэк глубоко вздохнула. Она снова почувствовала освобождение. Теперь она могла спокойно уснуть. Голова ее тяжелела, перед глазами все плыло. Она еще слышала, как кто-то вызывал скорую помощь, кто-то отламывал дверь. Кто-то взял ее на руки и куда-то понес… Она уже не слушала и не смотрела. Она просто уснула. Она устала.

Ее кулон напоследок сверкнул и сменил свою цифру на 3.

====== Глава 31. Ошейник ======

Перед вами стоит зеркало. Старое и разбитое. Трещины паутиной проходят по стеклу, создавая своеобразную мозаику с интересными рисунками. Каждый видит в трещинах то, что может. Одни могут заметить маленькую зверушку, другие – птичку, третьи – человека. Некоторые видят даже целые пейзажи с замысловатым сюжетом. А когда ваше внимание переключается на саму отражающую поверхность, то вы видите самих себя. Не сразу, поскольку вид не совсем привычен. Но потом перед вашими глазами перестает рябиться изображение, и вы можете все рассмотреть.

Тысячи… Тысячи ваших копий, больших и маленьких, смотрят на вас из Зазеркалья. Причем каждая смотрит на вас по-разному. Какие-то глядят на вас с восторгом, почти с фанатизмом. Какие-то – приветливо, дружелюбно, но спокойнее. Какие-то смотрят на вас с равнодушием и полным безразличием, им до вас нет дела, но они вынуждены глядеть на вас, потому что вы – их хозяева. Какие-то – раздраженно и немного презрительно, закатывая глаза. А какие-то пялятся на вас с нескрываемой ненавистью, желая едва ли не убить вас, лишь бы вы перестали сами смотреть в зеркало.

Представили себе эту отражающую поверхность? А теперь дальше – поговорим о вашей внешности.

Вы сплошь покрыты чешуей. Голова, шея, туловище, конечности. Даже ладони и пятки покрыты роговыми образованиями кожи. У вас есть хвост. Мощный, с шипом на конце, похожим на скорпионий (с соответствующим сильным ядом). На вас надет длинный, до самых пят, черный плащ с капюшоном. Так что вы не видите своего лица. Да и обзор у вас не очень хороший – капюшон наползает на глаза. Ваше дыхание хриплое, зубы невольно скалятся, вы будто рычите.

Вы смотрите в разбитое зеркало. Что вы видите в первую очередь? Только темную фигуру, облаченную в плащ, тысячекратно отраженную в осколках. А потом вы обращаете внимание на одну очень примечательную деталь – две ярко-красные точки. Ваши глаза. С драконьими зрачками. Сверкающие в темноте, словно подсвечиваемые изнутри или намазанные фосфоресцирующим гелем. Отдающие таким гневом, что вы и сами невольно вздрагиваете от такого количества пристальных яростных взглядов. Но потом вы привыкаете, потому что понимаете, что вы сами наполнены этой злобой, зеркало лишь повторяет за вами.

Самое главное, на что вы обращаете внимание – то, что находится у вас на шее.

Вы чувствуете металл. Холодный, почти ледяной. Но в то же время он вас обжигает, словно раскаленный кусок сплава, прожигая чешую и медленно, но верно пробираясь к вашей коже. Этот металл мешает вам дышать, он словно душит вас, но не позволяя голодать кислородом. А когда вы пытаетесь снять кольцо, то оно начинает предупредительно сжиматься, и вам еще труднее вздохнуть. Вы аккуратно проводите пальцем по металлическому предмету, обжигая подушечку и коготь, и нащупываете какие-то странные руны на непонятном языке.

Которые гласят: «Никто не властен над чужой жизнью, ибо каждый – творец своей».

Доктор стоял у разбитого зеркала. Он был почти неподвижен. Он глядел в эти тысячи тысяч красных огоньков и пропитывался собственной ненавистью. Ненавистью к самому себе, к своим ошибкам, к жителям Хэппи-Долла, которым он владел, к кошке, нагло вторгшейся на его территорию и постепенно свергающей его с престола, ко всему мирозданию… К Смерти. К этой старой костлявой карге, которая вдруг взяла и встала у него на пути, помешав ему осуществить задуманное.

Он все прекрасно помнил. Перед глазами до сих пор проносилась эту жуткая для него сцена, из которой он все-таки выбрался живым благодаря своей демонической природе.

Кошка. Ее лунные глаза, испуганно глядящие в его зрачки, скрытые радужками цвета крыжовника. Но этот взор был каким-то особенным… Он словно пронзал фальшивую оболочку, растворял маску, смотрел сквозь ненастоящую личину и даже сквозь душу… Хотя какая у Доктора могла быть душа? Но другого выражения, к сожалению, просто нет. Эта девушка будто знала, что видит перед собой не енота без шляпы, а именно его, демона. И крикнула еще на весь квартал, что он – не тот, за кого себя выдает. Слишком сообразительная для представителя кошачьих. Чересчур даже.

Енот. Его уверенность, его самоотверженность. Он был яростен, он был безжалостен, когда демон почти задушил жертву. Он был настроен решительно, даже не смотрел на то, что перед ним – его родной брат (хотя не исключено, что вор на какой-то момент тоже рассмотрел его насквозь). Но была тогда одна вещь, которую этот вор в шляпе не заметил (или, может быть, заметил, но не обратил внимания)  – это Смерть. А ведь если бы она не пришла тогда, когда парень стрелял, то, возможно, демон бы тогда выиграл эту битву.

Но все пошло не так. Все для него вдруг перевернулось. А ведь он еще надеялся отыграться, просто убежав в сторону и набраться сил для новой атаки. Однако и здесь его ждал косяк. В виде той самой темно-синей машины, которую он постоянно направлял, чтобы та убила пленницу времени. Чтобы раздавливала все время, ломая ей ребра и заставляя кашлять кровью. Он был сам раздавлен, правда, не самолично – тело Лифти превратилось в лепешку, в то время как он почти не пострадал, лишь ушиб бока. Он мог выйти уже безбоязненно. К тому же у него была прекрасная возможность отыграться на своей жертве теперь.

И тут все опять пошло не так. Мало того, что злосчастный кулон, висевший на шее этой черношерстной, снова засиял, мешая Доктору приблизиться к своей цели, так еще и Смерть… О, эта старушонка вновь объявилась там, где ее совсем не ждали. Она воспользовалась каким-то мощным заклинанием… Или проклятием.

Теперь демон был вынужден носить ошейник. Серебряный. Холодный, но жгучий. Тихий, незаметный, но в то же время звучащий, едва ли не кричащий. Легкий, но тянущий вниз, к земле. Хрупкий, но прочный настолько, что его невозможно было сломать. Не давящий, но в то же время до предела сжимавший шею своего хозяина.

Доктор оказался в ловушке. В плену. И у кого..?

Хэппи-Долл пять лет назад. Двадцать первое июля. Именно тогда все и началось.

Тогда это был не менее крупный городок, чем Хэппи-Форест. Его даже называли «вторым Хэппи-Форестом», потому что здесь был очень большой лесистый парк, в то время как в самом Хэппи-Форесте большое внимание уделялось новостройкам. Правда, сейчас власти этого городишки вдруг опомнились и начали политику озеленения… Не важно. В Хэппи-Долле была тихая, спокойная и размеренная жизнь, почти ничем не примечательная для туристов. Туда обычно ехали лишь затем, чтобы отдохнуть от городской суеты. Хэппи-Долл был что-то вроде санатория государственного масштаба.

Летом сюда обычно стекалось много народу. Одни сидели на скамьях, другие – гуляли, третьи сидели по номерам в общежитии (том самом, где сейчас живет эта дрянная кошка). Но все равно можно было отличить среди гостей и местных жителей. В отличие от других городов, эти образцы были необычайно яркими и переливались всеми цветами радуги. Непонятно только, для кого вся эта раскраска, если всем на нее плевать. Но это было не важно.

Вот ватага ребят, во главе которых – Каддлс. Этот неугомонный двенадцатилетний крольчонок что-то втолковывал ребятам, возможно, какие-то правила новой игры. Лэмми и Траффлс с интересом слушали, кивая лишь головами в знак согласия. Петуния сидела в сторонке. В свои четырнадцать лет она, как сама думала, была слишком взрослой для детских игр, тем более антисанитарных. К ней то и дело пытался подкатить Диско-Бир, но он раз за разом получал отказ. На соседней скамейке Папаша читал газету и прикуривал трубку, в то время как Малыш игрался рядом с погремушкой. Натти, который уже в одиннадцать лет имел почти наркотическую тягу к сладостям, нещадно бил по конфетному автомату, требуя от него заплаченного жевательного шарика. Сплендид, переодевшись в журналиста, наблюдал за остальными, высматривая какую-нибудь опасность, но сегодня, как и всегда, все было тихо и спокойно. Мим давал представление Хэнди, который явно скучал от свободного времени. А Кро-Мармот подкатил на своем фургоне и начал продавать свое мороженое.

Здесь не было видно Флиппи, Флейки, Сниффлса, Гигглс, Рассела, Мола, Лампи, Тузи и Лифти с Шифти. Военный просто еще не вернулся с войны, но он уже был потрясен, у него уже наблюдалась шизофрения. Близнецы же на тот момент ошивались в Хэппи-Полисе, обчищая банки и магазины (которые отличались самым настоящим шиком и являлись, да и сейчас являются самыми престижными в стране). Рассел подрабатывал на корабле, капитаном которого был Мол, вместе со штурманом Лампи. Тузи, кстати говоря, плавал с ними, но только в качестве простого пассажира. А вот компания, состоявшая из Сниффлса, Гигглс и Флейки, должна была вот-вот вернуться с экспедиции в джунгли.

Подъехала какая-то машина – а, это такси. В ней сидел сам муравьед. Только вот он был почему-то один… И жутко поцарапан. На вопросы он не отвечал, он был занят тем, что очень хотел добраться поскорее до музея. Он даже не среагировал на радостные объятия Натти, который всегда был на седьмом небе от счастья, когда видел своего ученого друга. Это удивило всех. Первым решил вступить Каддлс – самый разговорчивый в этой разношерстной компании.

– Привет, Сниф! – сказал он, хлопнув Ботаника по плечу.

– Ага, привет, – отрешенно отозвался тот.

– Ну, как экспедиция? – кролика нельзя было угомонить, он требовал ответа. – А где Гигглс и Флейки?

– Погибли они, – брякнул муравьед, словно хотел этим сказать: «Отстань ты уже от меня, надоел».

Все замерли. Новость прозвучала как гром среди ясного неба. Все сразу вспомнили этих двух девушек – розовенькую, симпатичную всем представителям мужского пола, жизнерадостную Гигглс и вечно трясущуюся при любой мнимой опасности, задерганную и закомплексованную Флейки. Никто не мог и подумать, что они могут вот так вот взять и погибнуть в экспедиции. А ведь Смешинка очень хотела открыть в Хэппи-Долле целую сеть лимонадных магазинов в скором будущем, где продавался бы исключительно натуральный напиток. А Чудачка мечтала, наконец, пойти на сеанс психотерапии у лучшего психиатра страны в Хэппи-Нейс-Форест.

Теперь же их не было. Они погибли. Оставались только воспоминания о них да их домики.

– Но как? – тут уж начал свою череду вопросов Траффлс. – Как это произошло? Что случилось с ними?

– Гигглс разбилась насмерть на лестнице, когда спускалась по ней в храме, а Флейки отравилась местным цветком, – отрапортовал Сниффлс.

Это была не совсем правда. Муравьед решил не описывать в красках весь тот ужас, что произошел в храме, когда троица достала божок. Он сам еще слишком остро вспоминал это: раздавленный тектонической трещиной красно-желтый комок, словно жвачка растянувшийся между стенками и противно хлюпающий при каждом сдвиге, и лишь чудом уцелевшая бордовая ручка, в то время как остальное тело было безжалостно разорвано маленькими зубками на мелкие кусочки и сожрано цветами-хищниками. Это были хорошие напарницы, да только проклятие их достало, и они погибли ни за грош.

Ботаник тогда сам чудом спасся, успев до того, как трещина достала его, вспрыгнуть на первый отходящий корабль (который потерпел крушение по известной читателю причине, утащив с собой на дно выдру, лося, крота и бобра, оставив в живых лишь муравьеда). Сам он уже вроде бы мог вздохнуть свободно, но он чувствовал, что что-то пойдет обязательно не так. Тяжелое чувство навалилось на него, голова у него начала туговато соображать, перед глазами как-то все поплыло. «Надо поскорее отнести эту статуэтку в музей, – думал он. – Поставить ее, зарегистрировать – и домой, выпить чаю… Нет, лучше кофе. И снова приступить к изобретениям. Это меня успокоит». Не обращая внимания на дальнейшие расспросы, он быстрым шагом направился в сторону музея.

Но тут случилось то, чего он меньше всего ожидал – его рюкзак прохудился, и на траву выпала та самая позолоченная статуэтка. Ею завладел Каддлс.

Доктор с большим удовольствием вспоминал, как он, наконец, оказавшись на свободе, убивал этих разноцветных радужных придурков.

Как он размозжил голову кролика машиной, опрокинув его на дорогу. Тогда еще все начали ругать пьяного водителя, не осознав пока, что на самом деле происходит, все с ужасом смотрели на желтый трупик с раздавленной головой и быстро растекавшейся лужей крови. Конечности еще слабо дергались, но было ясно – паренек погиб.

Как пробил череп Лэмми насквозь доской от качелей. У нее еще тогда один передний зуб забавно вылетел и затерялся в траве, а второй застрял в этой доске. А как интересно у нее растянулся рот, когда доска вошла широкой стороной! Это было неописуемое зрелище. Огурец еще так славно отлетел в сторону, даже как-то подозрительно шевельнулся. Неужто он и впрямь был живым?

Как вонзил в сердце Траффлса не подпиленную, а сломанную большую ветку. Он еще с минуту дергался и по-свински визжал, пытался выкарабкаться. Но кора ветки только сильнее царапала ему органы, так что свин вскоре смирился, предпочитая лучше остаться без заноз внутри тела и спокойно сдохнуть.

Как включил музыку в наушниках ДиМиша на полную, отчего у последнего буквально разорвалась башка, разбрасывая повсюду мозги, кровь и клоки волос. Причем немногие среагировали именно на эту смерть – медведь уже успел порядком надоесть как местным жителям, так и гостям городка. Так что его гибель привлекла меньше всего народу.

Как оказался в руках Петунии, которая, отбросив его в сторону, хотела помыть ладони, но по ошибке растерла по всему своему телу серную кислоту. О, она так здорово визжала, когда ее шерстка и кожа обуглились, а сама она растворилась заживо, выставляя напоказ свои оголенные и сожженные органы! Прямо деликатес из боли, агонии и отчаяния.

Как попал к Малышу и заставил его лечь головой на то самое место, откуда должен был выскочить опрыскиватель. Этот столбик выпрыгнул из земли буквально через секунду, выбил часть мозгов из головы ребенка и начал разбрызгивать неаппетитной массой вокруг себя, попадая в перепуганных жителей и Папашу.

Как угробил самого медведя в халате и берете, заставив от волнения и страха глубоко вдохнуть и проглотить трубку, чтобы та застряла у него в горле настолько прочно, что выплюнуть было невозможно. Кстати говоря, когда отец кашлял, пытаясь освободить свое горло, горячие угольки и пепел проникли в дыхательные пути и сожгли добрые две трети легких. Так что смерть была мучительной.

Как красиво и точно разобрался с Мимом и Хэнди. Перепрыгнув из рук подбросившего его Папаши в копытца Мима, Доктор уверенно и точно вошел в общее жонглирование, но все-таки подсунул камушек под колесо его одноколесника. Так что клоун, потеряв равновесие, упал прямо на бобра, проткнув его своими рожками. А поскольку он жонглировал острыми предметами, то вскоре досталось и ему.

Как просто и легко, даже как-то скучно прикончил Натти. Ну, серьезно, что может быть интересного в том, что этот бестолковый бельчонок, раздербанив автомат с конфетами, пятками прошелся по осколкам, оставляя кровавые следы? А что может быть веселого в том, что он, не разбирая, сунул огромную часть осколков себе в рот и проглотил, после чего разодрал себе изнутри весь пищевод, желудок и легкие с сердцем? Нет, скучно.

Только двоих ему не удалось убить. Кро-Мармота и Сплендида. По понятным причинам. Сурок вообще не мог пострадать из-за своего извечного куба льда. Да и Сплендид, если подумать, тоже был неуязвим. Он просто получил парочку царапин, после чего сам же угробил добрую половину туристов-наблюдателей и улетел к себе.

Славная тогда была добыча. Столько смертей, столько страха, столько боли… Тысячи лет Доктор голодал. И вот в тот день, когда этот очкастый олух снял с него печать, когда он вновь стал свободен вместе со своими двумя братьями, он смог снова попробовать на вкус эти крики. Эту боль. Эту панику. Эту кровь… Столько энергии выплеснулось в этот день, что у демона даже голова закружилась от такого напора и обилия, а в животе немного закрутило. А когда весь городок был уничтожен, он смог, наконец, превратиться в самого себя – для этого ведь тоже требовалась энергия.

Он ходил по окровавленным дорогам. Смотрел на ошметки плоти, пинал останки животных. На пятки налипали мозги, кишки, каловые массы, желудочный сок, прочая внутренняя жидкость. Он не обращал на это внимания. Он пожинал свои плоды. Он был доволен собой. Где-то валялась чья-то оторванная голова – помнится, при жизни это был какой-то полярный волк, который был не прочь накуриться. А вот хвост выдры аквамаринового цвета. Сам он, кажется, погиб, надорвав мышцы, когда кого-то избивал в подворотне.

Много тут было всяких трупов. Все полегли. Все до единого. Доктор был вне себя от радости – наконец-то к нему вернулась сила! Теперь он снова мог творить на земле все, что хотел! Оставался лишь один вопрос – и что дальше? Остальные территории его братья уже успели перехватить, а вторгаться на чужую зону являлось нарушением правил. Да и сил достаточных у него не было, чтобы без спросу врываться к братьям. Демон даже погрустнел от такого поворота событий. Ведь больше он никого не мог убить!

Решение пришло так же внезапно, как и проблема. Так Доктор стал оперировать зверушек и возвращать их к жизни. Правда, он сделал небольшое правило для самого себя – он не стал оживлять тех, кто не жил в Хэппи-Долле. Лишь тех, кто являлся здесь коренным жителем. А для этого ему пришлось обогнуть полземли, чтобы вернуть Гигглс, Флейки, Тузи, Лампи, Мола и Рассела – как оказалось, они тоже были прописаны в этом городке. Таким образом, тот день жители запомнили как «черную субботу» – день массовой гибели туристов. И как день, когда эта страшная весть облетела всю страну, и Хэппи-Долл был забыт.

Доктору это было только на руку. Никаких лишних свидетелей – только его собственные куклы и он, их кукловод. Каждый день он подводил несчастных зверушек к верной, кровавой и мучительной гибели, заставляя их мучиться, кричать, испытывать боль и желать скорой и безболезненной смерти. Он дышал этим, он пил агонию и ел отчаяние. С каждым днем он становился сильнее и сильнее. Вскоре он смог добраться даже до Сплендида с Кро-Мармотом, заставить умереть и эти образцы.

А когда вернулись Флиппи и близнецы… Началась самая настоящая веселуха. Военный с шизофренией, убивающий всех в районе досягаемости, и воры-клептоманы, крадущие все, что плохо лежит, стали одними из лучших источников Доктора. Первый, сам не зная того, давал своему кукловоду огромную силу животной ненависти. Последние тоже питали ненавистью, но другой, к тому же они умирали чаще всех остальных. И это играло огромную роль в развитии в Хэппи-Долле самой настоящей аномалии.

Так прошло пять лет. Доктор уже набрал достаточно сил, чтобы потягаться со своим средним братом, захватившим под свой контроль Хэппи-Полис и Хэппи-Форест. А потом… Он планировал сразиться и со старшим братом, владевшим Хэппи-Биг-Тауном, Хэппи-Нью-Сити и Хэппи-Нейс-Форестом. И тогда…

Но этого «тогда» не произошло. Вместо этого Доктор теперь сидел в своей больнице. И смотрел на ошейник, в который он был закован.

В больнице было тихо. Тишина была мертвящей, впрочем, удивляться не приходится. В таком месте, где царит одна смерть, не может быть ничего живого. Флуоресцентные лампы, ранее горевшие достаточно ярко, теперь почти вывелись из строя: какие-то сгорели, какие-то слабо мигали, какие-то еще держались, но тускнели. Кафель, до того бывший чистым и блестящим, теперь кое-где треснул и потемнел от пыли и грязи. Койки, обычно безупречно прибранные и стоящие строго на своих местах, сдвинулись, одеяла с них слетели, клеенки порвались. Столик с приборами покрылся кое-где ржавчиной и противно скрипел от любого движения.

И зеркало. Прекрасное зеркало, покрытое настоящим серебром, обрамленное золотой рамой. Оно теперь было уничтожено. Разбито.

А сам Доктор ослабевал. Он терял свою силу и мощь. Причем столь же стремительно терял, сколь и приобретал в свой первый день в этом захудалом городке. Смерти перестали быть для него столь хорошим источником. Во-первых, они поредели. Если раньше погибало от пяти до десяти зверушек (в некоторых случаях доходило до полного населения) каждый день, то теперь коэффициент смертности упал до одного-трех животных раз в два-три дня. Во-вторых, в них не вкладывалось столько боли и отчаяния, сколько Доктору было нужно. Жители Хэппи-Долла, эти тупые, никчемные, жалкие, никому не нужные существа, уже все знали. Они были в курсе собственной аномалии. И больше не страдали так сильно, как раньше.

Ошейник давил на демона. Душил. Сковывал его в движениях, не позволял разойтись и заставить погибнуть хотя бы пятерку животных в один день. Док провел целую неделю в тщетных попытках разорвать этот округлый кусок металла и еще четыре дня – в бесполезных стараниях управлять животными так же, как и до пленения ошейником. Все было напрасно.

– Во всем виновата эта кошка, – наконец сказал он после длительного молчания. – Это она посягнула на мою власть! Она пришла, и все пошло наперекосяк. Все стало идти не так, как я того хочу. Вон теперь у меня в трупах не Каддлс, как должен был, а его наивный, бестолковый и пустой характером дружок Тузи!

Действительно, двадцать пятого сентября, в пятницу, демон снова попытался вернуть себе былую мощь. А для этого ему нужен был тот, кто мог бы дать ему хорошую порцию агонии. До Шифти или Лифти он уже не мог добраться. К первому потому, что он в последнее время больше ошивался рядом с этой идиотской шелудивой девчонкой, постоянно утаскивая ее на свидания. Второй же словно надел на себя невидимую защиту… Видимо, она появилась сразу же после того, как эта скотина убила его, раздавив на машине. В любом случае, еноты стали доктору недоступны. Как и Флиппи. В нем просто умер Берсерк. И сколько бы демон ни пытался, он не мог вновь пробудить это прекрасное существо, способное убивать всех, не скрывая своего пристрастия, умеющее так смотреть в глаза своим жертвам, что те понимали – пощады им не будет, знающее тысячи и тысячи способов убить, а иногда придумывающее нечто новенькое и интересное.

Доктор проникался ранее симпатией к Берсерку. Можно сказать, это была для него родственная душа. Потому что этот монстр убивал других с не меньшей жестокостью, чем сам чешуйчатый. Он тоже пил эту агонию, заедая отчаянием. С явным эстетическим удовольствием созерцал, как медленно и мучительно умирают жертвы, как они сами смотрят в его ярко-желтые глаза. В общем, Доктор видел в Берсерке не только своего «коллегу», но и, возможно, своего продолжателя.

Теперь этого монстра больше не было. Вернее, он был… Но он больше не убивал. Он просто грызся, раздражался, лишь иногда поднимал нож, но только в качестве угрозы, не более. Даже не оставлял царапин. Это было настолько странно, что на какой-то момент Доктор позабыл о своей профессии, пытаясь «откачать» Берсерка. Однако, как и все остальные попытки, это было тщетно. Альтер-эго Флиппи умер, услышав песню детства ветерана. Да еще и в исполнении умиравшей Кэтти-Блэк.

– Как? – спрашивал демон себя. – Как она могла это спеть? Ведь насекомые проели ей легкие, почти добрались до альвеол! А диафрагма? Ведь именно она помогает дышать, контролирует давление. Она была тоже уничтожена! Я уже не говорю о плевральной полости и мышцах грудной клетки… Но все-таки она спела! И убила Берсерка! Как?!

Топот ног огласил больницу. Доктор отчаянно пытался понять, как эта ненавистная ему кошка смогла исполнить столь сложную в плане пения мелодию, имея в наличии продырявленную плевру, съеденную плотоядными членистоногими мышцу под легкими и разодранные в клочья сами легкие. Но ответ ускользал – как только чешуйчатый вроде бы и понимал, как тут же он чувствовал тяжесть на шее. Ошейник давил на него все сильнее и сильнее, словно говоря: «Э, нет, дружок, уж что-что, а этого я тебе не позволю узнать».

– Проклятье! – вскричал демон. – Проклятье! Ненавижу эту кошку! На помойке я ее видал! Кто же она такая?! Кто?!!! Я должен знать ответ на этот вопрос! Должен! Обязан!

Статуэтка, обрамленная серебряным кольцом вокруг головы, стояла под деревом. Выжидала. Прошло очень много времени, никто не приходил. Но божок все еще стоял, не шелохнувшись, словно боясь потревожить севшего неподалеку кузнечика, который чуть позже, куда-то неловко прыгнув, оказался прямо на дороге и был раздавлен колесом. Это насекомое не знал о такой своей гибели, а потому перед тем, как окончательно перестать дергать своими прыгательными лапками, помучился, попытался куда-то еще поскакать. Казалось, что кузнечик тоже испытывал страх преждевременной смерти, бился в мучениях и конвульсиях, из последних сил борясь за жизнь.

Эта небольшая порция агонии и отчаяния немного улучшила настроение Доктора, даже несмотря на жжение ошейника. В конце концов, это же не трагедия. Ну, раздавило кузнечика лихой машиной, что с того? Ну, помучилось членистоногое – это же не преступление века. В конце концов, это насекомое было в принципе никому не нужно. К тому же во всем Хэппи-Долле можно было найти кучу таких зеленых прыгунов, так что ничего страшного не будет, если в городке на одного кузнечика станет меньше. Конечно, жалко, может, какой-то птичке не достанется ничего на ужин именно потому, что этот кузнечик должен был стать частью трапезы. Да и как-то было болезненно смотреть на эту смерть. Вроде бы и привычно, но все равно…

Демон вдруг остановился в раздумьях. И ужаснулся… Не могло быть сомнений – ошейник перешел в какую-то новую стадию! Теперь это кольцо для шеи действовало на образ мышления своего невольного носителя. Доктор жалел мертвого кузнечика! Жалел! Думал о том, какие последствия могла вызвать его смерть! Думал о какой-то пичужке, которая сегодня сядет на диету из-за погибшего насекомого…

– Нет, – про себя сказал он с ужасом. – Нет! Нет, нет, нет!!! Что со мной? Почему я кого-то жалею? Почему во мне что-то трепещет при виде этого зеленого раздавленного трупика?! Почему?! Что это такое..? Сострадание? Нет… Я – демон физической смерти! Я не могу кого-то жалеть!!! Я – демон!

Перемена внутри себя не в шутку испугала Доктора. Он уже забыл, зачем пришел в эту рощу с прекрасным видом на Хэппи-Долл. Его сейчас беспокоило одно – его нынешнее состояние. Он превратился обратно в чешуйчатое существо в плаще с капюшоном (что далось ему с неимоверным трудом – ошейник сковывал его действия) и рванулся с места, не обратив внимания на зеленого енота в шляпе, бережно несшего закутанную в плед черную кошку. Ему было сейчас просто не до этой слащавой парочки.

Добежав до своей больницы, демон подбежал к зеркалу. И убедился в своих опасениях еще больше.

Плащ выцвел. Если раньше он был абсолютно черным, поглощавшим любой свет, падавший на него, то теперь он был темно-серым. Кое-где даже свалялся материал, ткань помялась, требуя глажки утюгом. Да и сам внешний вид дока был не лучше. В зубах чувствовалась какая-то странная ноющая боль. Несильная, но неприятная. Чешуя поблекла и потеряла свой кроваво-медный блеск, при резких движениях некоторые чешуйки со звоном падали на пол. Когти обшарпались, с них стала неравномерно слетать роговая поверхность, и теперь они не выглядели столь ухоженными и идеальными, как раньше.

Единственное, что осталось прежним – глаза. Ярко-красные, затмевающие для зрителя любой посторонний источник света, источающие злобу и ненависть, питающие агонию, боль и страх, гипнотизирующие и чарующие, манящие прямо в руки смерти. В драконьих глазах еще не потух дьявольский огонек. А сейчас, когда эти две красные точки увидели свое плачевное состояние, огонь в них загорелся еще сильнее.

– Вот, значит, как? – прошипел он, глядя на тысячи собственных отражений. – Значит, хотите играть со мной по-плохому? Вы хотите меня извести?! Что ж, ладно, так и быть! Я принимаю вызов! Думаете меня так просто победить? Нацепить какой-то дурацкий ошейник – и все, я готов? – по палате прокатился злобный смех с нотками безумия. – Ну уж нет! В конце концов, у меня еще есть силы… Пусть и малые, но мне хватит на один хороший план. Он должен сработать!

Через полчаса три стола операционной были заняты. Мертвецов было только двое – неразлучные друзья Тузи и Каддлс. Третьим был их случайный убийца – Лампи.

– Двадцать седьмое сентября две тысячи девятого года, – щелчок диктофона, и вот уже низкий глубокий голос вновь в эфире. – Два трупа, один свидетель смерти. Начинаю перепись погибших.