Текст книги "Тайна Хэппи-Долла: Чернила (СИ)"

Автор книги: KroccovepMan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 50 страниц)

– Я… – наконец прошептала она. – Я не хотела. Я не знаю, как… Я ведь никогда когти не пускала в ход! Никогда… А теперь…

– А теперь ты умрешь, – Флиппи приблизился к кошке и хотел уже было оглушить ее, но у него снова не получилось.

Потому что кошка хоть и была шокирована своим проступком, у нее все же хватило сообразительности понять, что сейчас не самое лучшее время, чтобы сокрушаться о содеянном. Она резко оттолкнула от себя медведя и побежала, куда глаза глядели. Но невредимой убежать ей не удалось – Прапор успел ранить ее в спину. От боли бедная жертва выгнулась, но бег она не замедлила, страх подгонял ее и бил прямо в голову очередными выплесками адреналина.

– Хм, значит, ты хочешь поиграть? – ухмыльнулся Берсерк. – Что ж, я не против. Все равно больше у меня нет соперников. Тогда считаю до пяти, не могу до десяти. Раз, два, три, четыре, пять – я иду тебя искать. Если ты не спряталась – я не виноват!

Кэтти-Блэк сидела в той самой каморке для швабр, где еще совсем недавно укрывались Рассел, Сниффлс и Натти. Она забилась в уголок, свернулась в комочек, обхватила руками колени и раскачивалась из стороны в сторону. Она уже не обращала внимания на злобный смех и на колкие фразы медведя-ветерана, доносившиеся из-за коридора и проникавшие в ее душу. Также она не замечала, как когти снова вылезли из подушечек ее пальцев и теперь больно царапали ее колени. Она ревела почти в голос. Ее вновь охватил шок от содеянного. «Я убила Шифти, – пульсировало у нее в голове. – Я его убила… Убила. Убила! Убила!!! Хотя если подумать… Он тоже меня убил… Но неосознанно, сам того не желая… А я сделала это с умыслом…».

– Боже мой, как я хочу домой! – сквозь рев крикнула она, совершенно не заботясь о том, что ее может услышать Флиппи. – Хочу обратно в Хэппи-Биг-Таун! Обратно в свою скромную квартирку! Забиться там, закрыться ото всех, чтобы никого не любить!!! Чтобы просто жить!!! Я так устала от этого кошмара… От убийств… От смертей… От всего…

Она опустила голову. Все. Энергия кончилась. Полностью. А вот когти ее продолжали царапать ее тело, оставляя на коже тонкие красные следы, из которых текла кровь. Тут девушка как-то странно посмотрела на свое «оружие». «А почему, собственно, я не могу покончить с этим? – решила она. – Может быть, убив себя остальные пять раз, я наконец-то избавлюсь от всего этого ужаса? Да. Так будет определенно лучше!». Она уже приготовилась было вскрыть себе вены, как вдруг ее взгляд остановился на двух васильково-голубых точках, бывших ей до боли знакомыми.

Эти две точки сначала просто неподвижно висели в воздухе, а потом начали медленно приближаться к обезумевшей от страха кошке. При этом Кэтти-Блэк заприметила одну странную деталь – точки смотрели в буквальном смысле на нее так, словно в чем-то корили ее и винили. Но точно не в убийстве Шифти, девушка чувствовала это. Они укоряли ее в чем-то другом. Возможно, они очень неодобрительно относились к ее решению самоубийства. Словно в подтверждение своей теории в голове измученной жертвы послышался тихий старушечий голосок:

– Душечка, почто ты калечишь себя? На кой ты решилась порешиться? Ты ж токмо хуже себе сделаешь. Просто не боись, прими все как есть.

– Но… – промямлила Кэтти, забывшись, что никого рядом нет. – Но я ведь убила Шифти. Умышленно…

– Не, душечка. То была не ты. Вернее не твоя истинная сущность. Не вини себя. Ты была напугана, а потому защищалась, как умела. Ведь твой любимый тож убил тебя не нарочно, он хотел помочь тебе.

– Что ты мне предлагаешь? Ведь если я выйду к Флиппи – это тоже будет равно самоубийству!

– А кто тебе сказал, что ты должна открыться этому маньяку? Я, что ль? Не, ты, кажись, кой-чего напутала. Я сказала лишь, что ты должна просто принять все как есть. Скоро все пройдет, скоро снова все будет хорошо. Просто не боись ничего. Не нужно себя грузить грустным и печальным.

И точки исчезли, вспыхнув яркой искрой оголенного проводка. Вместе с ними исчез и голосок Смерти. Кэтти-Блэк осталась сидеть. Голова у нее была пустая, мысли, до того бывшие депрессивными, куда-то улетели. Оставили ее одну на одну с тем, что творилось вокруг. Кошка осмотрелась. Она увидела недалеко от себя лужу крови, некогда принадлежавшую Расселу, который тоже здесь прятался. Неподалеку лежала рука с крюком, отрезанная, вероятно, от остального туловища. На крюке был небольшой кортик. Именной. Позолоченный и немного поцарапанный. «Должно быть, – подумала девушка. – Перед смертью этот симпатичный выдра дрался с Берсерком…». Она вздохнула и оперлась снова о свои колени.

Теперь она не чувствовала себя так тяжело. К ней наконец-то пришла свобода. Душевная свобода. Вся грусть, вся депрессия и прочие негативные эмоции, тяготившие ее всю ее жизнь, начиная с первого класса школы, и нараставшие по мере взросления, теперь ушли, оставив место лишь какому-то блаженству покоя. Сама кошка как-то была странно и приятно удивлена своей нынешней свободе души. Она больше не чувствовала себя ужасно, несмотря на нынешнюю обстановку и на свои последние действия. Она вновь вспомнила свои смерти, но теперь уже как-то, что просто было немного неприятно, но потом прошло, уступая месту чему-нибудь действительно приятному.

– Смерть права, – прошептала она. – Нельзя постоянно думать о плохом. В конце концов, я же давно отказалась от эмовской субкультуры. Так почему я все время возвращаюсь к их мировоззрению? К тому же раз уж тут все жители все равно возродятся… То лучше просто принять все как есть.

– Пора не пора – выходи со двора! – услышала она тут хриплый голос, приближавшийся к каморке для швабр.

Сразу после этого медведь-ветеран начал ломать дверь. Кэтти-Блэк струхнула, встала и уже приготовилась защищаться, но сразу же вспомнила, что все равно ей не противостоять Берсерку. К тому же она увидела, как оголенная проводка вновь блеснула двумя васильково-голубыми точками, словно напоминая о недавнем разговоре. Это немного успокоило кошку, но коленки у нее все равно дрожали. В конце концов, она просто прижалась к двум ящикам и скрылась за ними.

Дверь с грохотом слетела с петель. Ветеран вошел внутрь и глубоко вдохнул, словно хищник или змея, отыскавший свою жертву и теперь наслаждающийся ее страхом. Вся куртка и лицо медведя были в крови, отчего казалось, что натуральный его цвет не светло-зеленый, а бордово-красный. В правой руке он все так же сжимал клинок.

– Я знаю, что ты здесь, – проговорил он, прямо глядя туда, где спряталась его вожделенная цель. – Не нужно снова играть. Или же ты хочешь вновь попытаться использовать свои никчемные коготки? Ха, глупое животное. Все вы, кошки, одинаковые. Что Тигриный Генерал, что ты. И почему время не учит вас ничему? Все время идете в атаку и используете свои когти…

– Я никогда не использую свое естественное оружие, – сказала Кэтти-Блэк, выходя из укрытия.

– О, неужели? – с ноткой ирония переспросил Берсерк. – Тогда кто убил Шифти?

– Я.

– Так в чем дело? Значит, все-таки используешь.

– Это было совершено в порыве аффекта и ярости, – спокойно возразила жертва, без боязни приближаясь к своему убийце. – Я себя не контролировала.

– Пф, так я тебе и поверил. Ладно, что-то я с тобой совсем заболтался.

– Убьешь меня прямо здесь?

– О нет, дорогая моя, – Флиппи взял Кэтти за подбородок и грубо потянул на себя, дыша ей прямо в лицо. – Тебе я приготовил кое-что интересное. В конце концов, мне никогда не удавалось поймать представителя кошачьих. И я не хочу просто так взять и лишить себя удовольствия вдоволь наиграться!

С этими словами Прапор крепче сжал свои пальцы на нижней челюсти своей жертвы, после чего резким движением ударил ее по голове рукояткой своего клинка. От сильного удара глаза девушки закатились, послышался тихий стон, и она обмякла, потеряв сознание. Из ушибленного места потекла кровь. Медведь, улыбнувшись, начал рассматривать свою жертву. Ему уже никто не мог помешать делать то, что он хотел, так что он был волен совершать любые поступки.

Кэтти-Блэк была действительно образцом природной красоты. Тело имело хоть и не идеальные формы, но все-таки достаточно красивые очертания. Плоский живот, небольшая грудь, скрытая под белым «жабо», узкие плечики… Тонкие ножки, такие же ручки. Лицо, спокойное, умиротворенное и прекрасное. Такая женская фигура могла привлечь любого мужчину в сексуальном плане. Но Флиппи не был извращенцем. Он жаждал на данный момент, когда жертва проснется, услышать от нее стоны, дикие крики, полные боли и отчаяния, мольбы сначала о пощаде, а потом уже о смерти. «О, как же давно я не пытал кого-либо, – подумал он. – Что ж, будем вспоминать. Как там Мол обычно делает? Ах да, прежде всего – место, где никто не услышит крики. И абсолютное здоровье подопечного, – он критически осмотрел раны и царапины на теле Кэтти-Блэк. – Да, милая моя, ты себя слишком попортила, будет долговато затягивать… Хотя есть у меня одно средство, спасибо моей покойной матушке».

Кровожадно ухмыльнувшись, Флиппи перебросил тело кошки через плечо, словно мешок картошки, и пошел в школьный подвал – самое лучшее место пыток во всем Хэппи-Долле. Даже лучше, чем подвал Крота.

====== Глава 27. Пятая смерть, или Подвал пыток ======

Голова у Кэтти-Блэк раскалывалась. Казалось, еще чуть-чуть – и она просто расползется по всем своим черепным швам, и из отверстий потечет мозг вкупе с кровью. Мыслей не было никаких, серое вещество лишь подкидывало несчастной хозяйке всякие бредни и галлюцинации. Девушке постоянно виделась кровь. Алая, темно-бордовая… Вишневая. Больше всего именно этого цвета. И почему-то вкус был тоже вишневым. Чуть позже кошка поняла, что это не кровь, а просто тот самый сок ягоды, непонятно откуда взявшийся в ее подсознании и вновь ощущавшийся на языке. «Почему? – подумала Кэтти, оставаясь в полусознании. – Почему опять эта вишня? Где я вообще? И отчего у меня так болит спина? Почему у меня руки разведены далеко за спину и чем-то привязаны к непонятной мне опоре..?».

Веки, казалось, налились свинцом и не открывались даже при огромном усилии со стороны хозяйки. Единственным, чем могла двигать на тот момент девушка – уши. Они потихоньку начали различать звуки, очнувшись от полной тишины. Сначала было слышно какое-то странное гудение, будто работал где-то неподалеку электрощит старой модели. Затем к этому шуму прибавилась странная капель. «Где-то протекает, – решила кошка. – Наверное, я в подвале. Или в заброшенном, давно не реставрированном доме». Больше ничего не было слышно. Видимо, Кэтти-Блэк была совсем одна.

Она с трудом открыла глаза. Но поняла, что могла бы и не делать этого. Тусклая лампочка под потолком, скрытая металлическим простецким абажуром, не могла осветить всю комнату. Она проливала свет лишь на середину. Тем не менее, кошка смогла различить в темноте те самые старые, покрытые легкой ржавчиной и пылью тренажеры, которые она видела, когда Рассел показывал ей школу. «Понятно, – пришла она к выводу. – Значит, я в школьном подвале. И, кажется, я привязана к турнику».

Попытавшись пошевелиться, Кэтти убедилась в своей догадке. Руки у нее были заведены назад ладонями наружу, словно она сама раскинула руки навстречу ветру. Цепи на запястьях тянулись к вертикальной балке, находившейся в паре метров от той, к которой была приставлена кошка. Оковы не давали возможности хоть как-то пошевелить верхними конечностями, чтобы сделать свое положение хоть как-нибудь комфортнее. Чуть позднее девушка почувствовала на своем лбу довольно жесткий ремень, фиксировавший ее голову на балке и также не дававший ей возможности двигаться. Щиколотки были стянуты довольно прочной веревкой у самого основания. В общем, пленница, как она и предполагала, была прочно привязана к турнику. Да так, что конечности, несмотря на всю силу пут, не затекали. Болели лишь спина и грудь из-за неудобного положения рук.

Попытавшись простонать от ноющей боли, она почувствовала еще и тряпку, довольно сильно завязанную на затылке и не дававшая губам и нижней челюсти хоть как-то двигаться. Так что до ушка девушки донеслось лишь очень тихое мычание. «Ясно все, – догадалась она. – Значит… Значит Флиппи. Он отнес меня сюда. Почему-то ничего другого от него я не ожидала… Интересно, что он собирается со мной делать? Пытать? Да. Вроде того. Как он сам сказал, он не желает лишать себя удовольствия вдоволь наиграться со мной… А как он будет меня пытать? Испанский сапог? Щекотка? Ядовитые насекомые? Расплавленный свинец? Раскаленные иглы под когтями? Кислота? Щелочь? Радиоактивные вещества? Все может быть…».

Самое интересное, что обдумывая все это и вспоминая всевозможные физические и психические пытки, которым Берсерк мог подвергнуть свою жертву, Кэтти-Блэк не испытывала ни малейшего страха. Ей было абсолютно все равно. Она даже не боялась боли, хотя раньше могла бы начать плакать от осознания того, что ей придется все это терпеть, предпочтя лучше скорую и безболезненную смерть. Она просто висела на балке, будучи привязанной к ней, и терпеливо ждала. Не важно, чего именно: самих пыток, смерти от холода, голодной смерти – она просто ожидала. И думала глубоко о чем-то своем, чтобы скрасить ту пустоту, что окружала ее наяву и пыталась спеленать ее, задушить… Задушить страхом.

Сначала мозг упорно отказывался вспоминать хоть что-нибудь приятное из жизни, подталкивая и подгоняя в затылочную долю мозга миражи со страшным сценарием. Кровь, убийства, маньяки, ножи, топоры, пистолеты… Но потом серое вещество словно утомилось, вспоминая, что еще ужасного можно было подкинуть своей жертве и стал невольно пропускать радужные воспоминания, в которых Кэтти была счастлива и весела, где она не знала печали и боли, где ее саму никто не обижал. Где она мечтала вновь оказаться наяву. И остаться навечно.

– Эй, Блэки, чего опять от всех под свой дуб ушла? – крикнул с пригорка чей-то веселый девчачий голосок, отдаваясь эхом в холмах и нагорье.

Кошка обернулась на знакомый ей с детства голос. К ней бежала белая кошка. Ее серые коротко стриженые волосы имели рыжий и черный пряди. Непослушная челка все время спадала наискось на левый глаз, и сколько бы хозяйка не поддувала ее, она всегда возвращалась на свою прежнюю позицию. На груди у белой девушки красовалось черное «жабо» с рыжими краями. На руках и ногах в области фаланг пальцев виднелись черные «перчатки» и «туфли» соответственно. Кончики ушей и шерстка внутри них темнели, пока не обретали тот же угольно-черный цвет. На пушистом хвосте можно было заметить черный и рыжий пятна. В общем, подошедшая девушка была похожа на Кэтти-Блэк, только белый и черный цвета были на других местах. Единственное, что было у них абсолютно одинаковыми – это глаза цвета Луны.

Белая кошка была троюродной сестрой по имени Кэтти-Уайт. В отличие от черной сестры она была гораздо веселее и жизнерадостнее. Проще говоря, это была полная противоположность Кэтти-Блэк не только внешне, но и характером. Она очень любила быть в компании, не переносила одиночества. Она всегда старалась всех развеселить. Больше всего ей это удавалось в фокусах и подколках. Не обидных, а вполне уместных. Но потом Уайт почему-то увлеклась чернокнижием и темной магией, даже продала душу дьяволу в обмен на большие силы. И из-за этого она не была способна на сильные чувства вроде любви. Кэтти-Блэк жалела свою сестру, потому что не могла представить себе, как можно на свете жить, не любя кого-то так, что готов ради любимого умереть. Но видимо, белой кошке было все равно, и она была определенно счастлива.

– Ну чего ты опять уселась под этот дуб? Опять слушаешь свое радио «Soul Songs»? – спросила между тем Кэтти-Уайт, когда пришла к дереву, где находилась черная.

– Да, слушаю, – спокойно отозвалась та. – Ты же знаешь, я не очень люблю шумные вечеринки и посиделки.

– Ну и зря. Что ты все время слушаешь эту бурду?

– Это симфоник-метал.

– И что?

– А то, что это сочетание симфонического оркестра, академического хора и тяжелого метала. К тому же песни у этой группы (имелся в виду Dark Moor) вполне душевные… Навевает приятные мысли.

– Да ну тебя. Не понимаю я твою группу… Слишком мрачновато, как мне кажется.

– Ну, а мне кажется, что твой любимый DragonForce слишком быстр и подвижен. Слишком весел и вальяжен, думает только об Армагеддоне, поет о каком-то Вейстлэнде…

– Иди ты, – Кэтти-Уайт пихнула сестру в бок, после чего перехватила одной рукой ее за шею, а другой начала кулаком ерошить ей волосы. – Все время ты такая у меня мрачная, девчонка ты моя черная!

– Отстань! – улыбнувшись, попыталась вырваться Блэк. – Хватить трогать мои волосы! Пусти!

– Хе, ни за что! – засмеялась белая. – Теперь ты в моих руках, ты от меня не ускользнешь! Да не дергайся ты, я ж так упаду! – но потом она все-таки рухнула в траву. – Ай, эй, так нечестно! Вот я тебя сейчас догоню, схвачу и утащу под корни этого дуба, и никто не услышит твой смех от щекотки!

Уайт встала, отряхнулась от земли и побежала вслед за ускакавшей в рощу Блэк. Беготня была очень веселой, но совсем недолгой. Потому что черная кошка вдруг замолчала, остановилась и встала на колени, двигая руками так, словно она что-то приподнимала с земли. Белая остановилась неподалеку и поняла, что послужило причиной столь внезапной остановки. И пожалела, что утратила некогда возможность плакать от горя и сострадания.

Кэтти-Блэк нашла птичку. Это была мертвая синица. Причем не какая-нибудь случайная пичужка, а та самая, которую кошка называла Синькой и с которой она играла по вечерам, насвистывая в птичий манок или напевая какую-нибудь случайную песню от Dark Moor. Эта птичка когда-то была найдена черношерстной девушкой в лесу, когда еще была птенчиком, вывалившимся из гнезда. Возвращать тогда туда не было никакой возможности, поскольку Блэк, как известно, боялась высоты, а отдать ее на попечение Уайт или Элис с Луис она не решалась. Синька росла в доме, а когда она научилась летать, то вылетела из окна, но поселилась неподалеку, на дубу. И играла с кошкой, когда та приходила, благодаря несказанно за ту заботу, что черная ей подарила.

И вот теперь синичка была мертва. Ее прихлопнула какая-то сова, но, видимо, решила про себя, что эта птичка будет плохим ужином для совят. Кэтти-Блэк сидела, держала мертвую подружку. Сначала она ничего не говорила. Не реагировала ни на что. Даже на заботливо положенную ей на плечо лапку сестры. Но потом… Потом ее плечи задергались, а из глаз потекли слезы. Впервые в жизни она тогда плакала. И в первый раз она видела настоящую смерть. Тогда она с ужасом для себя поняла, что ничто не вечно. Все на свете подвластно смерти. Все когда-нибудь кончается, как бы тебе ни хотелось удержать что-то хорошее и кого-то любимого. И кошка плакала, совершенно не обращая внимания ни на что вокруг. Ни на Кэтти-Уайт, ни на опустившуюся в рощу ночь.

Именно поэтому… Эх, поэтому она стала патологоанатомом и судмедэкспертом. Ведь эта работа все время напоминала черной кошке об этом случае, а также о том, что никто не застрахован от гибели.

– Что? Тебе страшно? Боишься боли? Боишься смерти?

Кэтти-Блэк очнулась и открыла глаза, но видела лишь туман из-за слез. К тому же соленая жидкость неприятно щипала роговицы, заставляя страдалицу вновь закрыть веки и положиться лишь на слух, обоняние и наитие. До ее ушей донеслись тихие тяжелые шаги приближавшегося к ней медведя. Затем ей в нос ударил сильный звериный запах, от которого веяло ненавистью и животным желанием крови. Чуть позже мозолистая ладонь коснулась подбородка жертвы, отчего та невольно вздрогнула, всхлипнула и промычала.

– Только на три часа отошел, а ты уже плачешь, – презрительно ухмыльнулся Берсерк, рассматривая лицо кошки. – Все вы, бабы, одинаковые. Ревете, как коровы, даже когда вам еще не сделали больно, а наоборот, затянули все раны. Разве ты не чувствуешь целостность своей кожи? Хе, все благодаря мази маминого рецепта… Хотя что ты можешь чувствовать? Тебя же сковал страх… Бабы. Ненавижу таких плаксивых и трусливых баб.

Ветеран отошел было от турника, к которому была привязана его подопечная, как тут он услышал тихое мычание. Похоже, что Кэтти пыталась ему что-то сказать сквозь тряпку. По звукам он догадался, что она его спрашивала: «А как же Флейки? Она ведь тоже труслива и плаксива… Ты ведь ее до сих пор жалел».

– Да. Я ее жалел, – с ноткой равнодушия ответил он, прикатывая столик с инструментами к балке. – Но она заступилась за тебя тогда, когда я всех этих придурков в школе перерезал. А ведь я хотел изначально ее отпустить. Дура. Не хочу знать, что ты с ней тогда сделала, но ты добилась своего. Из-за тебя погибла моя любимая… – Кэтти услышала печальный вздох. – Ну, ничего. Я на тебе славно отыграюсь! Надеюсь, ты за время моего отсутствия достаточно подготовилась? Хорошо. Потому что сначала я тебе сделаю маникюр. Бесплатный, хе-хе-хе…

С этими словами он взял со стола плоскогубцы и подошел к жертве. Та уже могла все видеть, но двинуть головой ей не давал ремень. Ей снова пришлось полагаться на наитие и на другие четыре чувства. Тут же ее правая ладонь, а точнее ее пальцы ощутили мозолистую шероховатую руку ветерана. Сначала Берсерк просто изучал эти пальцы, слегка массируя их. А потом он резко выпрямил их, отчего косточки в фалангах хрустнули и больно отдались по всей кисти, обливая ее изнутри еще и чем-то теплым. Видимо, кости переломались, и произошло внутреннее кровотечение. Кошка дернулась и тихо промычала от боли, но поняла, что это – только начало. Потому что буквально через секунду Флиппи ухватил плоскогубцами коготь в мизинце и начал вырывать его с огромной силой.

Если бы Кэтти-Блэк могла, она бы завопила. От боли. От безысходности. Но тряпка прочно фиксировала нижнюю челюсть и крепко сжимала губы, так что пленница лишь мычала и скрипела зубами, пока озверевший медведь с кровожадной улыбкой выковыривал когти из пальцев. Из мизинца и среднего пальца они вышли удачно. С указательным были небольшие затруднения. А вот коготь из большого пальца никак не хотел вылезать. Словно он стал жить отдельно от хозяйки и теперь сам упорно сопротивлялся щипцам. Но Берсерк не сдавался. Немного понатужившись, ему все-таки удалось выдрать естественное оружие жертвы, при этом оно захватило еще с собой и кусок мяса, и клубочек нервов.

Кошка стонала и плакала. Она уже издергалась в путах, пытаясь хоть как-то убрать подальше свое тело от маньяка, но цепи, ремень и веревки были крепко стянуты и не давали ей ни малейшего шанса. Тем временем Прапор уже выковыривал когти из левой руки с таким же остервенением и злобой, кажется, даже с большим энтузиазмом. Пальцы несчастной наливались капиллярной кровью, нервы изо всех сил посылали импульсы в спинной мозг, требуя немедленной ответной реакции. И реакция была… Да только вместо облегчения в запястье врезались холодные звенья оков. И Кэтти была вынуждена терпеть это издевательство над своими когтями, которые она еще совсем недавно пустила в ход защиты ради.

– Хм, а у тебя коготочки-то ухоженные, – задумчиво протянул Берсерк, разглядывая ороговевшие клеточные образования. – Может, ты все-таки за ними тайно следишь? – в ответ ему раздалось лишь хлюпающее мычание. – Хотя это не важно… Хм, а на ногах у тебя они есть? Ведь ногти и когти образуются на всех четырех конечностях, не так ли? – он наклонился к щиколоткам пленницы, изучая там пальцы и слегка касаясь их. – Нет. Тут только ногти. Но это тоже хорошо. Во всяком случае, есть куда иголочки сунуть.

С этими словами он достал из небольшой самодельной печки раскаленные докрасна иглы (там лежали еще и гвозди, назначения которых кошка еще не понимала). Подсел к тонким связанным щиколоткам Кэтти-Блэк, погладил правую ногу… После чего вогнал одну из игл под ноготь большого пальца. Жертва взвизгнула под тряпкой, дернулась, попыталась свернуть пальцы, но Флиппи сильно и грубо прижал ножку к полу, продолжая вгонять иглы под ногти. При этом он все время прислушивался, наслаждаясь стонами и плачем своей жертвы. Закончив с ногами, он приподнялся, отошел чуть-чуть назад и посмотрел на итог своего первого этапа пытки.

В принципе, в виде его подопечной ничего не изменилось. За исключением того, что кисти рук и щиколотки покрылись темно-красной жидкостью. Сама пленница плакала и хлюпала носом, смотрела в глаза своему мучителю. Что-то в ее взгляде не понравилось медведю. Он присмотрелся и понял, что именно: в лунных глазах не читался страх. В них не было паники и мольбы ни о пощаде, ни о смерти. Просто боль и непонимание. А также какая-то жалость. Непонятно, правда, к кому. Может, к самой себе, может, к ветерану. Но все равно это было не то, что ожидал увидеть Прапор. «Что за дела? – подумал он. – Почему она так на меня смотрит? Неужели она меня не боится? Неужели ей не страшны вся та боль, все те пытки, что я ей приготовил? Ну, ничего. Сейчас у нее задрожат коленки».

Он снова подошел к маленькой печке, достав оттуда, наконец, гвозди, которые тоже успели раскалиться докрасна. Подошел к жертве, посмотрел ей прямо в глаза, словно пытаясь уже зрительно сломить ее. Но никаких изменений во взгляде последней не происходило. Слышалось лишь громкое дыхание, всхлипы и стоны. Плюнув от раздражения, медведь достал молоток, примерился и приставил горячий гвоздь острым концом к левой ладони девушки. Послышалось шипение, а от кожи вверх понеслась тонкая ниточка дыма. Терпеть это жжение было выше кошкиных сил. Она снова начала мычать и дергаться в путах, пытаясь стряхнуть с себя острый конец. Это, в конце концов, разозлило Берсерка. Он повернулся своим гневным лицом к пленнице и как следует влепил ей пощечину, отчего та снова заплакала.

– Не дергайся, скотина! – заорал между тем контуженый ветеран. – Ты что, хочешь все испортить? Не выйдет! Надо было раньше думать своей бестолковой башкой, когда ты еще была свободна и способна нанести мне удар! Кстати, это я делаю тебе в отместку за свой потерянный глаз, – только тут Кэтти заметила, что на правом глазу мучителя имелась повязка, из-под которой текли ручейками кровь вперемешку с жидкостью стекловидного тела. – Это ведь ты меня оцарапала! Тебя твоя мамка не учила отвечать за свои поступки?! А?! Не дергайся, говорю тебе, ублюдина!

Новая пощечина, и бедная пленница вновь облилась слезами. А Прапор взял молоток, вновь приставил гвоздь к ладони, там, где уже прогорела шерсть и кожа, и нанес сильный удар. Удачно – стержень наполовину вошел в плоть. То же самое было проделано со второй рукой, шеей (туда ветеран вбил два гвоздя, как у Франкенштейна, не задев при этом пищевод и трахею) и ногами жертвы. Все это время та стонала, плакала и слабо дергалась, стирая кожу на лбу и щиколотках в тщетных попытках освободиться. Флиппи, закончив вбивать гвозди, откинул молоток в сторону и углубился куда-то во тьму. Послышался грохот и ругань, содержавшая нецензурную и всякую военную лексику. Через пару минут медведь вернулся, тяжело кряхтя и неся на руках какую-то странную коробку с тонкими нитками на ней. Однако когда свет упал на этот странный предмет, Кэтти-Блэк поняла, что это не просто ящик – это электрогенератор. А лески – провода. До нее сразу же дошло, что собирался с ней сделать ее мучитель.

– Я когда-то то же самое делал со своим добреньким Флиппи, – как бы между прочим заговорил Берсерк, наматывая медные проволоки на шляпки вбитых гвоздей. – Только делал это немножко по-другому. Во-первых, я проводил ток через наручники. Во-вторых, тогда этот сердобольный сопляк был привязан не к металлическому турнику, а к матрасу. Мягкому такому, но с пружинами внутри. В-третьих, этот вид пытки я использовал в первую очередь. Тогда я просто хотел расправиться побыстрее с этим никчемным солдатом. И в-четвертых, он еще каким-то образом сбежал. Но вот с тобой… С тобой этого не произойдет, ведь так? Ладно, что-то я заболтался с тобой… Хотя ты же больше ничей голос не услышишь. Если, конечно, твое тело не выдержит напряжения. Посмотрим, а?

И он щелкнул выключателем. Ток весело побежал по проводкам к телу кошки. Та задергалась, приподнялась, невольно напрягая все свои мышцы. Из-под тряпки доносилось уже не мычание – визг. Не громкий, но все равно было ясно, что девушка буквально рвала свои голосовые связки, пытаясь хоть каким-нибудь действием организма облегчить свои страдания и отвлечь свой мозг от боли. А Берсерк, стоя у генератора, с наслаждением лицезрел сие «представление». Он с каким-то близким к экстазу чувством улавливал своими ушами легкий шумок электрического тока и этот отчаянный крик пленницы. На пару секунд ему показалось, что он даже начал видеть ее внутреннее строение, в основном скелет. «Прямо как в мультиках, хе-хе», – подумал медведь про себя. Вдоволь насладившись страданиями жертвы, он отключил питание.

Кэтти-Блэк, последний раз дернувшись, почувствовала облегчение. Сразу же все мышцы, до того момента сжимавшиеся и не дававшие ей вздохнуть, как во время того тетанического спазма при операции, расслабились. Розовый нос кошки, покрасневший, а кое-где даже почерневший после «электрошоковой терапии», шумно вдохнул воздух, отчего послышалось хлюпанье и даже хрюканье. Кошка пыталась нормализовать дыхание, она уже не обращала внимания на ноющую боль в спине и груди, не замечала торчавших из конечностей и шеи гвоздей, не реагировала на пульсацию в фалангах пальцев. Ее организм сейчас активно работал, поглощая воздух, чтобы удержать бедняжку на плаву жизни. «Я еще жива, – проносилось раз за разом в голове пленницы. – Я жива. Я дышу. Я мыслю… Я существую. Значит напряжение я могу выдержать… Хотя нет. Если бы я мучилась дольше, то, наверное, задохнулась бы от тетанического спазма. Как при моей третьей смерти…». Но полностью вспомнить это событие Кэтти не удалось. Потому что в этот самый момент Берсерк подошел к ней со спины.

– Какой у тебя красивый хвостик, – как-то странно промурлыкал он, поглаживая хвост. – Эх, а у меня, у такого сильного медведя, он короткий. Завидую я кошкам. И еще больше их ненавижу. Почему вам досталась такая красота? Надо бы исправить… Ты же не будешь против, если я у тебя отмахну кое-чего, а?

И сразу же по всей спине жертвы от основания хвоста прошла резкая боль, заглушавшая нытье отекших мышц. Девушка дернулась и вновь громко замычала сквозь тряпку, пушистая конечность активно замахала из стороны в сторону, уворачиваясь от топора ветерана. Так что второй удар пришелся чуть выше и оставил глубокую красную полоску поперек спины, из которой потекла кровь и еще что-то бледно-серое.