Текст книги "Сумасшедшие двадцатые (СИ)"

Автор книги: Kath1864

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 63 страниц)

Сколько они пережили, чтобы сейчас иметь возможность побыть наедине друг с другом, не думая о проблемах. Провести время ужиная в беседки, после того, как Надя уснула, правда в этот раз малышка потребовала рассказать две сказки. Капризна и требовательна – явно унаследовала эту черту характера от матери.

Провести время в деревянной беседки окрашенный в белоснежный цвет.

Беседка, в которой Элайджа зажег свечи и подготовил все для ужина, разлил шампанское по бокалам и теперь ждал только ее появление. Готов ждать вечность.

Не спроста, ведь она появилась в его жизни? Появилась, чтобы заставить его поверить в любовь. Поверить во что-то большее.

Не проста. Улыбается, несмотря на то, что оступилась, на высоких каблуках, и конечно же на ней длинное темно-зеленое платье выполненное из бархатной ткани с открытой спиной.

Переступает порог беседки, поправляет кудри длинна, которых теперь опускается до плеч. У нее ведь от природы вьющееся волосы и это пожалуй единственное, что она пожелала вернуть из своей прошлой жизни.

– Прости, меня задержали.

– С возрастом, наша дочь стала более требовательна.

– Возраст и капризы. Не заснула, пока я не дочитала книгу, а ведь к этому ее приучил именно ты, дорогой. Ты ее балуешь, Элайджа.

– Я просто люблю ее, также сильно, как и ее мать.

– Я скучала по тебе. Твоя работа отняла тебя у меня.

– Нам нужно выживать, Катерина.

Вообще, они справляются неплохо.

Лоб касается лба. Скользнуть кончиком носа по носу, распаляя желание и передавая друг другу жар. Ее ресницы вздрагивают, а потом опускаются, и чуть раскрываются губы.

Поцелуй – простое прикосновение Легкий, прохладный и согревающий одновременно. Майклсон обнимает жену осторожно, трепетно. Будто не верит до конца.

– Моя, Катерина.

Неважно.

Все неважно ведь в тишине он шепчет ее имя. Настоящее им, и она настоящая рядом с ним. Только он может произносить ее имя так, что ее сердце быстрее стучит в груди.

Он может часами смотреть в этот взгляд, видеть, как расширяются зрачки, как радужка чернеет, что говорит о той самой знаменитой химии чувств – выброс гормоном приравненный к дозе наркотика.

– Шампанское и ужин, – вспоминает вдруг Элайджа останавливает сам себя, отстраняется от ее губ и подходит к деревянному столику.

Вот только его жена молчит, даже не пытаясь ответить. Она не сможет сейчас, быть спокойной. Кетрин нужно сказать ему нечто важное, то, что изменит их жизнь навсегда.

Кончики пальцев замирают на чувствительных точках, а Элайджа вздрагивает следом за ней, как если бы нервные окончания одного передавали импульсы в тело другого. Почему она не присаживается за стол? Что с ней происходит? Почему она ведет себя так странно? Почему она замерла и не делает шаг в его сторону? Почему она молчит?

– Я хочу закончить весь этот цирк, Элайджа.

Конечно. Конечно, сейчас ее муж согласится на что угодно, чтобы только она сказала ему правду.

– Я слушаю тебя…

– Потому что Элайджа и ложь – хуже, чем измена или предательство. Неправильно так, что мешает спать ночью, постоянно грызет где-то внутри, выедая, высасывая последние нервы.

– Катерина…

– Знаю, будет скандал. Знаю… Но мог бы ты полюбить еще кого-то? Не отвечай, потому что я знаю, что ты скажешь: « Нет.» Но ты будешь вынужден полюбить еще кого-то…

Элайджа чуть отстраняется и недоуменно моргает. Улыбка Пирс – это как исполнившееся желание, как детская мечта, что вдруг стала реальной, как чувство, что крылья растут за спиной.

– Серьезный разговор, все такое…

– Боишься? Что ты боишься сказать мне, Катерина? Мне страшно даже подумать… Я не знаю, о чем ты думаешь…

– Я боюсь только проснуться однажды и понять, что тебя нет рядом или существовать в мире, где нет тебя…

Смеется, конечно, и сжимает руками лицо, чтобы целовать было удобнее. Смеется, но там, где не увидит никто не другой, разбирает и неуверенность, и тревогу Элайджи.

– Я беременна, Элайджа. Уже второй месяц.

– Повтори.

– У нас будет ребенок. Ты станешь отцом.

– И это ты боялась мне сказать? Это самая лучшая новость за последние пять лет!

– Я боялась твоей реакции… Ты был занят работой… Сперва, и я не поверила в это. Я не верила, что травяной чай поможет. Я просто не верила, но Мохаммед убедил меня в том, что вера внутри меня должа быть сильнее. Я послала к Дьяволу все свои страхи. Любовь должна быть сильнее и я поверила в это. Поверила в то, что я сильнее своих страхов, сильнее всего мира. Я поверила в себя, и сегодня была с Авророй у доктора, который подтвердил, то, что вскоре мы станем матерями.

– Уверенна, Тодд так же счастлив, как и я. Они заслужили это. После шторма наступает покой.

Сегодня они еще здесь, только вдвоем.

– Думаешь, мы будем хорошими родителями для нашего ребенка?

– Уверен, мы будем лучше для него. Мы будем любить его и однажды расскажем всю нашу историю любви и он будет восхищен, а после расскажет и своим детям.

Потому они любят друг друга.

Потому что в этом мире нет ничего сильнее настоящей и взаимной любви.

Тихий смешок и легкий поцелуй в висок. Пальцы, поглаживающие затылок. И снова ее взгляд близко-близко. Наклонился чуть сильней, и уже не удержался, чтобы подхватить жену на руки и закружить ее. Не удержался, а та хохочет, крепко удерживает руки на его шеи.

– Осторожнее, я ведь беременна…

– Я стану отцом!

Буквально выкрикивает, ведь если раньше Элайджа был сдержан, замкнут, то сейчас, рядом с ней, он может раскрепоститься, поддаться эмоциям и выразить свою радость. Сейчас он может проявить эмоции, кружить ее на своих руках, целовать в губы. Сейчас он не скрывает, то, что счастлив. Сейчас не нужно скрывать чувства. Сейчас он получил, все, что желал. Сейчас они есть друг у друга.

Поточу что, любовь лечит душу…

Потому что, любовь лечит все…

Потому что, рано еще ставить точку.

Комментарий к Глава 58. Время – расставит все на свои места. Ich Liebe dich* – Я люблю тебя. ( немецкий. )

Meu Grand Amor.* – Моя большая любовь. ( французский. )

========== Глава 59. Финал. Часть I. Добро пожаловать, в вечность. ==========

Время не может быть потерянным, всё для чего-то служит, к чему-то ведёт, чему-то учит. © Время.

Техас. 1928 год.

Навсегда: дождь или солнце.

– Ты в порядке?

Кол Майклсон помнит, как шептал эти слова несколько лет назад, когда она была прикована к постели. Он ведь был рядом, не покидал ее, пусть и устал. Устал от жизни и душераздирающей детский плач. Если она не откроет глаза, не увидит свет? Он обезумеет.

Он потеряет смысл жизни, но у него останется ребенок.

Рядом.

Не забыть.

У Дефне пальцы подрагивают, и она все сильнее сжимает его ладонь.

Не потеряет.

Пытается открыть глаза и увидеть свет, ведь все, что хотел Кол Майклсон – это, чтобы его возлюбленная видела свет.

Свет.

Она слаба, бледная, но Дефне открыла глаза и теперь пытается понять, где она находится и что произошло? Что случилось с ребенком?

Смотрит в его глаза полные слез, что случилось?

Белые-белые блики, как мертвый потусторонний свет, как туманная мгла из мира уже ушедших блики.

Свет.

Она молчит и только кусает белые губы. А потом опускает ресницы, вслушиваясь в далекий-далекий детский крик. Значит, ее ребенок жив. Значит, она все еще жива.

Жива.

Жива, пусть и не помнит, что произошло.

Поняла, что жива.

Просто жива и видит, как он плачет.

Просто она открыла свои глаза и все, то время, что она была без сознания, Кол был во тьме. Не выдержал бы, если бы она не увидела свет.

Просто слушать дыхание друг друга, чувствовать тепло чужого, такого родного плеча, протянуть руку, накрывая ладонь, сплетая пальцы с пальцами в крепкий замок.

Крепкий замок.

Крепкая семья.

«Ты будешь счастлив, братишка» – думает Финн, наблюдая за Коулом и его женой.

На его руках новорожденный ребенок, пусть Финн мужчина и мало разбирается в детях, но не может не улыбнуться, держа на своих руках новорожденного племянника. Словно Финн Майклсон оказался в том дне, когда впервые взял на руки своих детей. Помнит, как волновался и дрожал беря на руки маленький комок.

Помнит, но это было в прошлом.

Ей не страшно. Вот только что-то скребет в груди, ноет и стонет, когда та понимает, что слезы на его глазах из-за нее. Он думал, что она могла покинуть этот мир, оставить его с ребенком. Он думает, что она могла умереть, не сказала о своей болезни и подвергла себя опасности.

Она не сказала ничего, взяла всю ответственность на себя и теперь он имеет права злиться на него.

Неизбежность.

Сама все испортила.

Сожалеет.

«Мы будем жить долго-долго, Коул», – первая мысль, которая посещает голову Дефне.

– Коул, скажи что-нибудь…

Нащупывает ее пульс. Ее пульс. Ее бурлящая кровь в веках. Его жизнь.

Жена и ребенок – его жизнь.

– Ты же знаешь, что я отдам за тебя все в этом мире? Я была готова отдать свою жизнь за тебя.

– Ты готова была умереть за меня, уже трижды, Дефне, почему, ты ничего не сказала о своей болезни? Я твой муж и должен был знать! Черт, если бы Сейдж не удалось остановить кровь. Мне даже подумать страшно…

«Больше ни о чем не прошу. Просто живи, хорошо? Живи для нас, ради нас», – тяжело дышит, не отпускает ее руку.

– Это не болезнь, Кол, а так устроен организм. Я знала, что ты не будешь знать покоя, если узнаешь.

– Молчать. Не нужно было молчать, Дефне. Больше никаких тайн. Одна семья. Одна жизнь.

– Конечно, только я желаю обнять и прижать к груди нашего ребенка.

Краем глаза, сквозь открытую дверь, Финн видит, что помогает жене поднять голову, а значит, он может войти и передать ребенка на руки Дефне, которая протянула руки, посмотрела на сына, не сдержалась, чтобы не заплакать, когда впервые прижимает к груди своего ребенка. Это их сын, часть их сердца.

Связь.

Крепкая и неразрывная.

Связь матери и ребенка.

Теперь все. Теперь наступил их день. И сладости, и игрушки, и проказы, и предчувствия, и слезы.

Теперь они испытают все это.

Теперь она успокоилась.

– Поздравляю, братишка и как ты назовешь сына? – спрашивает Финн, хлопая брата по плечу.

– Принадлежащий Богу – Лемми, – отвечает женщина, целуя сына в лобик, поправляя пеленку.

– Это хорошее имя и надеюсь, что теперь прошлое не потревожит вас, потому что в ваших руках – будущее – ваш сын, – улыбается уголками губ, смотрит на них.

Сколько раз его брат мог утратить это счастье и не может без слез смотреть на жену и сына.

Что им осталось?

О чем они мечтали?

Они мечтали о собственном доме, о семье, о том, что не будет боли и они будут счастливы?

Что им осталось?

Осколки?

Любовь?

Дефне запомнила, как тот шептал, задыхаясь, что они всегда будут вместе, что они всегда будут семьей, а больше ей и не нужно. Помнит, как клялся на крови, их детьми: рожденным и будущими, если позволит судьба. Клялся, что больше им никто не причинит боли.

Клялся, ведь его семья сейчас важнее всего в этом мире, то, что он не позволит никому отнять.

Они столько еще не успели.

Они еще не видели много.

Не видели первую улыбку их ребенка, первые шаги, первые слова.

Они еще многое должны увидеть.

– Кол, ты дрожишь.

– Я так люблю тебя и Лемми.

– Мы справимся, слышишь? Только держи мою руку и не отпускай.

– Я никогда вас не отпущу.

Чикаго. 1934 год.

Этот мальчик – солнце: яркое, светлое, такое тёплое, осветившее тёмную, мрачную жизнь Авроры Де Мартель. Она ведь и не знала, что можно так любить и бороться.

Бороться за семью. Тодд ведь полюбил и Дьявола скрывающего внутри ее. Теперь каждое утро она прижимается к нему. Теперь, когда она вскоре станет матерью и у нее станет больше тем для обсуждения со своей лучшей подругой – Кетрин. Что Аврора могла знать о материнстве, если у нее не было матери. Она даже и не знает, как относится к материнству. Не знала, пока внутри ее не зародилась новая жизнь.

Жизнь, с которой она связана. Жизнь, которая заставит ее посмотреть на мир другими глазами и не спать ночами. Они ведь столько всего пережили: взлеты и падения, ссоры и откровенные дружеские признания. Слишком много они пережили вместе, а теперь Кетрин живет с ней в одном городе, свободна и счастлива рядом с мужем.

Мальчик улыбается так тепло и ласково, что Авроре кажется, будто эта улыбка – в целый гигаватт, способная осветить без малого весь Мир. От этой непосредственной детской улыбки, такой лихой и задорной, будто обдает кипятком. Эта улыбка согревает. Будто она была там всегда, будто эти глаза всегда смотрели нее.

Сегодня Аврора Де Мартель не спешит покидать постель и наблюдает за играющем названным сыном.

– Мама, Рори, – говорит малыш, оборачиваясь к ней.

– Да, любовь моя, – отвечает она.

Подойти не решается: этот мальчишка «слишком» боялся, столько молчал. Молчал до встречи с Тоддом, который увидел в нем свет. Скрытый свет. Слишком яркий, неординарный, и такой притягивающий взгляд. Аврора все это видела тоже и поэтому решение сражаться за этого замкнутого и молчаливого мальчика. Сражаться, ведь они одна семья. Сражаться, пусть тот и не мог выговорить, такое сложное для него имя « Аврора.» и называл ее « Рори.» что со временем рыжеволосая привыкла и даже считала это милым.

– Бабах!

Аврора вздрагивает, когда малыш направляет дуло ее же револьвера.

Приоткрывает рот и понимает, что оружие он взял на ее туалетном столике. В мыслях она уже миллионный раз проклинает себя, за то, что вчера оставила настоящее оружие на столе. Малыш ведь не понимает, что это не игрушка, а настоящее оружие. Аврора боится закричать, испугать и тот ведь может убеждать, а что еще хуже – выстрелить. Спрыгивает с постели, словно зверь, готовый в следующую секунду сорваться и броситься на свою жертву, уволочь, в своё логово. Мальчик закроет глаза, когда та обнимет его и заберет оружие из его рук.

Он – особенный.

Он – их свет. Этот слабый свет не должен угаснуть.

– Поиграешь позже, а сейчас нужно завтракать, встретить твоих, бабушку Ариэль и дедушку Грега? И главное, отцу не говори, хорошо? Я принесу тебе другое оружие.

– Да, мама.

– Вот и славно. Беги к папе.

Он не отвечает, а просто целует ее в щеку и покидает комнату.

Де Мартель сходит с ума. Буквально. Вздыхает с облегчением и не хочет знать, как все могло обернуться. Не желает думать и просто прячет оружие в свою сумочку, там, где его уж точно не найдут. Теперь она может успокоится, ведь ее беспокойства и тревогу чувствует и будущей ребенок. Теперь она может одеться и выйти в кухню.

Он думает о ней даже тогда, когда ее нет рядом. Тодд Норвуд думает о своей жене двадцать четыре часа в сутки, даже, когда ее нет рядом. Думает и переживает: о ней, об их будущем ребенке. Переживает, потому что любит.

Зеленые глаза с хитринкой, пряди цвета манго, упавшие на красивый лоб, улыбка, тронувшая уголки губ. Он торопился после работы домой, а ведь сейчас новая должность и он не простой рабочей в цеху, по сборке деталей.

Замирает на пару мгновений, смотрит, как та поправляет локоны волос.

Замирает на пару мгновений, смотрит, как тот кружит на своих руках мальчика.

Видимо Тодд Норвуд сошел с ума вслед за сумасшедшей Авророй Де Мартель.

Сумасшедшая, как считали все, вот только вот в реальности она плевала на все ограничения и рамки и всего лишь нуждалась в заботе и понимании. Нуждалась в любви, которую ей даровал Тодд. Она ведь думала, что ее невозможно любить, а он любил, именно его крепкие руки сейчас обнимают ее за талию, притягивает к себе и целует в лоб.

Невозможно забыть, потому что любит.

Свет падает на худое мальчишеское лицо, который уселся за обеденный стол, после того, как Норвуд отпустил его и переключился на вошедшую жену. Глупо хлопает ресницами, сглатывая комок, застрявший в горле, ведь завтрак приготовил он, а ведь это ее, женская работа.

– Завтракать будешь?

– Да, мне же теперь нужно кушать не только ради себя. Только у меня на сегодня есть не женская работа.

– Думаешь, я отпущу свою беременную жену в логово преступности?

– Нет, но я все равно пойду. Я не под арестом.

– Ты не под арестом. Но я волнуюсь, и ты обещала оставить все это, Аврора.

– И я сумею защитить себя. Нас. Прекрасно Тогда, у меня остается примерно семь месяцев и две недели на завершение всех своих грязных дел. А теперь скажи, когда именно ты полюбил меня?

– Я полюбил тебя пьяную, со всеми твоими недостатками.

– И я тоже люблю тебя, Тодд.

Аврора даже думает, что так им значительно лучше. Она бунтарь, а он спокойный.

Мальчишка замирает, удивлённый, медленно поднимает брови, смотрит на тарелку с перловой кашей.

Аврора же сжимает в руках чашку с чаем, пусть она и ненавидела пить чай по утрам и предпочитала кофе, но сейчас все изменилось.

– Солнце, – выдыхает вдруг Аврора.

– Что? – пытается сказать та, отпивая горячий напиток.

– Ты. Моё. Солнце, – по словам ясно, что она говорит искренне.

– Нет, я Тодд Норвуд, – смеется он. – И я опаздываю на работу.

– А я Аврора Норвуд, и мне нужно, заниматься темными и грязными делами, – хохочет та.

– А я Сирил Норвуд, и я люблю вас, – улыбается мальчик, когда Тодд взъерошивает его волосы.

– Я знаю, что ты любишь нас, сынок, – произносит, берет в руки столовые приборы.

И улыбается. Ярко, тепло, обжигающе, заставляя лёд, наросший вокруг сердца Авроры тронуться, покрыться трещинами.

Тодд – персональное солнце для Авроры и его она никогда не потеряет. Не позволит угаснуть.

К моменту, когда Де Мартель должна была покинуть квартиру в ней собралась родители Тодда, к которым бросился Сирил, верная служанка Мелика, которая столько пережила с Авророй, но главное для нее – брат, который целует в щеку.

Тристан счастлив рядом с женой и дочерью, а это главное. Главное, что после стольких лет она смогла обнять племянницу, которая нашла в ней родственную душу и друга. Именно сейчас Рози обнимает свою тетю, которая смотрит на улыбающуюся Ирму. Видимо их мечты сбылись. Встает на ноги, пропускает племянницу, которая спешит скрыться в дверях кухни, когда Аврора говорит о медовом печенье и какао.

– Она считает тебя другом и не одинока, – вздыхает Поллет. – Столько времени прошло, а она Де Мартель, значит такая безумная, как и ты. Ей нужна была семья.

– Меня невозможно любить, я была одиноко и это так въелось в меня, я росла без матери, и Рози была оторвана от семьи, так что она чувствовала тоже, что и я, – говорит, смотря в пол, да и Ирма прекрасно понимает насколько тяжело сейчас Авроре.

– Нет, Аврора и твой сложный характер то, за что я люблю тебя, так что все в порядке, к тому же ты вскоре сама станешь матерью, а у меня уже есть опыт, – обнимает, прежде, чем женщина покидает квартиру.

Ирма должна была сказать. Аврора должна была услышать, то, что она не одна и теперь ей не стоит бояться или скрываться за маской хладнокровия и безразличия. Аврора должна знать, что у нее есть семья, которая любит, не отречётся от нее и будет сражаться за нее. Теперь они стали той самой семьей, которая сражается друг за друга и не никакому злу разрушить двери их дома, их счастья. Они будут сражаться до конца. Теперь это так. С этой самой секунды и до конца. Они будут помнить, что прежде всего они обычная семья.

Кровавое Чикаго.

Королева кровавого Чикаго должна завершить все свои дела, чтобы быть рядом с семьей.

Нью-Йорк. 1934.

Ребекка Жерар-Майклсон понимает, что невозможно вернуть то, что прожито, но она словно лодка, которую относит в прошлое.

Прошлое не вернуть.

Марлин – шестилетний малыш, ради которого она была готова на все.

Его хочется оберегать. Он достоин большего, чем думает. Пока он единственный и любимый сын своего отца и матери.

Малыш с черными глазами, светло-тёмный цветом кожи. Малыш рожденный от смешанного брака, но вряд ли Ребекку волновало, когда на нее оборачивались на улице, а когда тот подрос, то она наняла для своего любимого сына лучших преподавателей Нью-Йорка. Ей было наплевать, ведь это одна из черт ее характера. Наплевать, что многие голодают, а на их столе всегда есть еда и свежий хлеб. У нее сердца Майклсон – жестокое, готовой пойти на что угодно, только чтобы защитить семью. Ребекка сделает все, чтобы защитить любимого сына и мужа. Слишком дорогую цену она заплатила за свое счастье, правда, в последнее время ей опротивел даже Нью-Йорк. По правде говоря, она пошла на многое, чтобы защитить семью. Она погрязла во лжи и липком чувстве вины, и, может, поэтому ей так тяжело, а сердце покрылось льдом.

Не нужно думать, как объяснить свои ночные кошмары и дрожь, потому что Марсель прижмет ее к своей груди и успокоит. Не нужно утопать в жалости к себе. Не нужно притворяться будучи рядом с ним. Только вот если Марсель узнает обо всем, о том, что она втайне от него собирает совет компании и управляет. Он ведь думает, что это его решения помогают удерживать компанию на плаву. Никлаус доволен им, он держит все под контролем, властный мужчина, который управляет в этом море бизнеса и убивает, тех акул, которые готовый отнять, то, что принадлежит ему и Майклсонам.

Марсель не знает, что в этом море он бы утонул, не будь там лодки – Ребекка

Майклсон. Спасительной лодки.

Блондинка так устала бороться с невидимыми демонами. Её карьера домохозяйки летит к чертям, по спирали мчась вниз, потому что вокруг хаос, осколки разбитой посуды, а она ещё не научилась справляться с этим в одиночку и просто нанимает себе служанку. Выбирает верную и надежную, ту, что не будет болтать.

Марсель надёжный.

Он готовит чай с ромашкой в два часа ночи, когда та просыпается от очередного ночного кошмара или бессонница дает о себе знать. Раньше она успокаивала себя сигаретным дымом. Она сидит на кровати, поджав под себя ноги, и улыбается устало, наблюдая, как он подает ей горячий чай и после целует в лоб.

– Ещё есть печенья с шоколадной крошкой, остатки яблочного пирога, – он ставит перед ней поднос, и хочется растаять в его заботе, остаться тут навеки.

– Иди ко мне, – тянет его на себя, чувствуя улыбку и расслабляясь. – Печенья подождут. Все подождет.

Ребекка незаменима.

Она почти не вспоминает семью. Научилась обходиться без постоянных взглядов на почтовый ящик или ожидание телефонного звонка из Нового Орлеана, Чикаго или Техаса. Она старается быть лучше для себя, для Марлина, Марселя, потому что все стало прошлым, а они ее будущее и семья. У них не было шансов с самого начала, но Ребекка слишком привыкла идти наперекор, и теперь расплачивается. Она делает глубокий вдох и расправляет плечи, помогает мужу застегнуть жилетку, ведь сегодня он выбрал костюм тройку. Марсель понимает. Он не спрашивает лишнего и не ревнует, только укрывает собой от невзгод и целует каждый миллиметр тела, словно доказывая свою значимость. Значимость любви.

Среди осколков, страхов, сомнений им осталась – любовь.

Ребекка почти научилась отпускать.

«Почти» не значит «совсем».

Она отпускает прошлое, но не врагов и перед ее глазами каждый раз всплывает картина, когда будучи на шестом месяце беременности выстрелила в того, кто вздумал предать их семью и компанию ради, личной выгоде. В ее руках был дымящейся Colt, но ей было не страшно, потому что она Майклсон. Ее не тошнило, не выворачивало наизнанку, ей не противно от вида крови, и она могла спокойно смотреть в стеклянные, мертвые глаза жертвы. Она не жалеет, потому его она жн стерва и должна защищать свою семью отбросив все страхи и сомнения. Глоток свежего воздуха и она пришла в порядок, словно и не пролила кровь врагов. Роль врагов всегда прописана и увы, всегда все заканчивается смертью, в особенности, если ты идешь против семьи Майклсонов.

У них есть история.

Кровавая и болезненная, наполненная отчаянием и ворохом неправильных решений, но она их. Никому не отнять долгих вечеров в объятиях друг друга и тот момент, когда они впервые взяли на руки их сына. Измучанная тяжелыми родами даже не потеряла сознание. Держалась и Марсель всегда знал, что она сильная. Никому не понять чувства страха потерять все. Потерять любовь, которая только и осталась им.

– О чем думаешь? , – губы Жерара оказываются у её уха, и та вздрагивает, чтобы потом взглянуть ему прямо в глаза, продолжая оставаться в кольце его рук. Марсель смотрит открыто и доверчиво, словно она – вся его вселенная.

– Обещай, что никуда не уйдешь, чтобы не произошло, – берет обещание с его, уткнувшись в его плечо.

– Мое сердце будет рядом с тобой даже в могиле, – касается ее губ, чтобы она запомнила и знала, что не одна.

Она запомнит их, их поцелуй в отражении зеркала.

Запомнит, с какой любовью он смотрит на нее.

Запомнит даже обиду и боль.

Запомнит лица.

Запомнит все, потому что ей осталась только Марсель и любовь, и этот поцелуй сквозь слезы.

Их отвлек вбежавший в комнату сын. Замерли смотря на малыша, который бросился обнимать родителей и смотря в их глаза, в глаза которые отражали нежность и любовь, а больше ему и ничего не нужно было.

– Мама, а я сегодня поиграю с Стюартом? – спрашивает мальчик целуя мать в щеку.

– Конечно же, радость моя, сегодня мы поедим к дяде Стефану, чтобы поздравить его и тетю Веронику с рождением дочери, – объесняет Ребекка касаясь щеки сына.

– У них теперь двое детей, а я один, – с огорчением вздыхает Марлин.

– Значит так суждено, сынок, вмешивается Марсель.

– Мы тебя любим, больше всего в этой Вселенной, – улыбается Ребекка. – У тебя есть друзья, учителя, мы. Ты не один, Марлин и никогда не будешь один, прошу, запомни это. Хорошо?

– Хорошо, – кивает, в знак согласия с матерью.

– Не ходи туда, Ребекка, жена Стефана недолюбливает тебя, – опустив руку на его плечо, пробормотала она. – Справятся без тебя и обойдутся без поздравлений от нашей семьи.

– Снова… – усмехнулась она. – Я обещала Лилит, что наши семьи будут связаны не только бизнесом, кстати, правильно Стефан решил вложить свои деньги, которые были у нее с самого приезда в Америку в ресторанный бизнес и промышленность, а часть бизнена вернул брату, который смерти матери уехал в Италию, чтобы поддерживать отца и пережить с ним горе. Елена поддержала эту идею. В день похорон Лили я впервые видела слезы на глазах такого мужчины, как Джкзеппе Сальваторе. Жаль, что она так и не вернулась в Италию. Не суждено. Я куплю цветы и заеду на кладбище, чтобы почтить ее память. Не злись.

– Я и не злюсь, – успокаивает ее Жерар, вновь заключая в свои объятья.

Без Марселя Жерара ей не выжить.

Без Ребекки Майклсон и ее любви, ему нет места в этом мире.

Машина останавливается рядом со входом на кладбище. Ребекка целует сына и берет с него обнщание не ходить за ней, а остаться с водителем, ведь так лучше.

Она желает сохранять его невинность столько, сколько это будет возможно. В руках единственная кроваво-алая роза.

Толпа людей в черном, преграждает ей путь. Явно недавно прошла церемонная прощания, а так как Майклсон не желает расстраиваться и плакать, то просто не смотрит в их глаза. В воспоминаниях мелькает все то, что она помнит, когда умерла Лили. Она так и не дождалась появления внуков, но Ребекка верит, что теперь она наблюдает за Стюартом и новорожденной внучкой. Она помнит день похорон, как в замедленной съемке. Видимо плохо Ребекка знала Лилит Сальваторе, если в итоге между ними оказалась много чего общего.

Память Стефана в тот день вырисовывала портрет мертвой матери, ведь именно он нашел тело матери на паркете. Запомнил, неестественную позу марети и разбитый стакан, наверное, желала выпить воды, что ему самому хотелось разбиться вдребезги, как тот несчастный стакан. Лежать рядом с матерью в могиле. Хотелось напиться до того состояния, в котором ты уже ничего не помнишь. Ничего.

Стефан не стоял на ногах.

– Мои соболезнования, жаль вашу мать, она была сильной женщиной, – только и слышал тот от незнакомых людей, которые пытались утешить его или без остановки рыдающего Джузеппе, который сжимал в руках бокал виски, а ведь уже завтра они должны были уезжать в Италию, вернуться домой. Его жена никогда не вернется домой.

Вот оно какое, отчаяние и стоящая в углу квартиры Ребекка прекрасно понимала это, ведь она тоже потеряла родных. Отчаяние, стоишь на краю могилы, осознавая, что больше никогда не сможешь обнять близкого человека, что ты не спас и не сохранил, а главное так многое не сказал. Ребекка пережила все это.

Никогда« дробит душу на части. Ее душа раздроблена на части, но она обещала Лили заставить Стефана поверить в то, что наступит рассвет.

Тогда Стефан оставил на могиле одну-единственную кроваво-алую розу, и ничего не смог сказать. Просто молчал.

Ему определенно нужно напиться, чтобы забыться и не винить себя в том, что не спас.

Ребекка подошла к одной из могил.

– Здравствуйте, Миссис Сальваторе, – нагнулась, положила цветы. – Прости, что не уберегла тебя, да и себя тоже как видишь. Я сломалась и только кажусь сильной. Стефан до сих пор винит себя во всём, что случилось с вами. Ты была права, когда говорила, чтобы я не скрывала свои чувства, чтобы я всё рассказала, а я не послушалась и вот к чему это привело. Я несчастна даже с тем, кого люблю всем сердцем. У. Меня любящий муж, ребенок, но что произошло? Когда мы утратили свое счастье? Я не знаю… Говорят, что друзья делают нашу жизнь радостней, помогают, так оно и есть. Я никому не доверяла кроме тебя, ты знала все мои секреты, а теперь мне даже поговорить не с кем и от этого мне ещё парившие. Я уже привыкла к тому, что я одна, к тому, что всех кого я люблю, у меня забирают. Но свою семью разрушить я не позволю. Я убью любого, кто попытается разрушить и так хрупкое счастье. Ты ведь всегда хотела для сыновей только лучшего, теперь я тебя понимаю. Все, что чувствую теперь – это боль и хочется плакать. Ты была права, не чувствовать невозможно. Я всегда чувствовала боль, просто умело её скрывала, чтобы выжить. Я справлюсь и выживу даже сейчас. Я выживу. Спасибо, что выслушала меня Лили, и признаюсь, что не ожидала, что между нами может оказаться столько общего, не считая ужасного и своенравного характера. Ты была своенравной, но доброй, как и я….Спасибо…

– Совесть замучила или как? – Ребекка слышит мужской голос, но только тяжало вздыхает, когда тот кладет цветы на могилу.

– Я знаю, это больно потерять друга, Жозель, вашего звали Дерик? – спрашивает она.

– Потерять всех, кого любишь, так внезапно, – самое тяжелое, что может быть в жизни! – он так говорил, а теперь я потерял и его, – опускает голову. -Кладбище не лучшее место для встреч, Миссис Жерар.

– Я знаю, но вы всегда поддерживали нашу семью, не предали, не бросили компанию, когда мир погрузился в великую депрессию, – подходит вплотную, касается плеча.

– Ваш нрав неисправим, – пытается улыбнуться, вытирает слезы с ее лица.– В моих волосах седина, но я не оставлю семью Майклсонов, потому что поклялся вашему отцу, что всегда буду защищать вас. Возможно, вы делаете все правильно и не сожалейте. Вы делаете все возможное ради тех, кого любите. Даже, если ваш муж и узнает о тайном совете, то простит вас, потому что любит, поймет, что вы защите и проливаете кровь по-своему. Марсель – лидер, к нему прислушиваются и уважают. Без вашего вмешательства это бы не произошло, его бы не вы, ваше вмешательства. У вас сердце Майклсон.