Текст книги "Сумасшедшие двадцатые (СИ)"

Автор книги: Kath1864

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 63 страниц)

– Заткнись и говори правду, – зло повторяет Кетрин, сдавливая свои руки, на тонкой шее блондинки.

– Правду? – дрожит Форбс взмахивая длинными ресницами.

– Кто заставил тебя пойти на это? – шипит Пирс, прижимая блондинку к стене.

– Оставь ее сумасшедшая! – выкрикивает прибежавшая в гостиную Хейли, прекрасно понимая, что служанка может ее выдать. – Элайджа, приструни эту сумасшедшую! За последние месяцы она обезумела!

– Что здесь происходит? – хмурится вошедший в гостиную Майклсон.

– Считай это признанием, Элайджа, – уверенно говорит Кетрин, сжимая свою руку, что Керолайн не может дышать. – Ты в ту ночь приносила нам еду! Говори!

– Я-я-я не хотела, но миссис Маршалл-Кеннер вылила что-то на сладости и сказала, что это желудочные капли, а когда я поняла, что это что-то плохое, то было уже поздно, – зажмурив глаза, из которых падают слезинки, пытается произнести Керолайн.

– Что здесь, черт возьми, происходит? Элайджа, приструни свою женщину или это сделаю я! Хватит! С меня хватит! – возмущается Клаус, который проходя между девушек, убирает руку Пирс с шеи Форбс.

Руки дрожат, когда Клаус решает заглянуть в глаза Керолайн, полные слез. Но

Кетрин словно обезумела, вырывается из хватки, сдерживающего ее Элайджу, то и дело пытается ударить Керолайн. Ей и без то трудно было принять смерть ребенка, а тем более ребенка от любимого человека. Но жить ведь нужно. Кетрин думала, что, узнав правду, ей станет легче, ведь столько долгих месяцев она пыталась распутать клубок лжи. Ей удалось распутать клубок лжи, но стало ли ей легче?

– Это Хейли убила нашего ребенка, Элайджа! Знаешь, я и не сомневалась, что это она, – вырывается из его хватки, смеется, то ли на ее глазах слезы, указывает пальцем на стоявшею внизу Маршалл. – Она убийца!

– Идем, Катерина, выпей воды, – убеждает ее Майклсон, изо всех сил сдерживая Пирс.

– Элайджа, скажи что-нибудь, ведь это был всего лишь плод, и я не знала, – голова опущена, Хейли говорит эти слова, когда Элайджа сдерживающий Кетрин проходит мимо нее.

– Ненавижу, – только и отвечает он.

– Клаус! Скажи ему! – пытается сказать Хейли, поднимаясь по лестнице.

– Почему ты решилась на это? Почему, ты желала Кетрин смерти? Ты понимаешь, что Элайджа никогда не простит тебя, – смотря на нее, преграждая дорогу, чтобы Хейли не ушла от разговора, зло шипит Клаус.

– Я не знала о ребенке, а ей желала гореть в Аду, только потому, что она отравила Элайджу, – признается Маршалл, задевая плечом Майклсона.

– Похоже, Элайдже нравится быть отравленным этой женщиной, не попадайся ему на глаза Хейли, ведь он тебя не простит, – он смотрит на, словно зажатую Хейли, идущую вперед, хлопающую дверью комнаты, словно у нее нет времени на него и на все остальное.

На его руках кровь, замечает Майклсон, когда помогает Керолайн усесться на ступеньку, заставляет ее посмотреть на него, вопреки ее сопротивлениям и слезам. Ожидает, пока она даст ответ, ведь теперь она убийца, и ее руки испачканы кровью, так же как и его. Руки в крови и, видя кровь на своих руках, Керолайн пугается, трясется, и только, видя кровь, она осознает весь тот ужас, что произошел, ведь она убийца. Она могла остановить убийство невинной души, но ничего не сделала. Кровь на затылке, ведь удар о стену был слишком сильным. Голова кругом и слезы, а он по-прежнему здесь, прижимает ее к себе.

– Я убийца и не знаю, как с этим жить, – она расстроена и, словно в забвении, захлебывается своими слезами.

– Ты такая же, как я Керолайн, в тебе есть тьма, каждое светлое сердце тянется к свету, каждое темное сердце желает, чтобы свет осветил его, – пожимает плечами Клаус. – Свет и тьма встретились. Свет и тьма тянутся друг к другу.

Ей нужно прийти в себя и простить за то, что убила, найти в себе силы жить и простить себя. Простить, как это делал Клаус Майклсон, каждый раз, когда проливал кровь. Клаус Майклсон играет со смертью, и его душа уже давно горит в Аду, он погружен во тьму, а Керолайн единственный луч света, которому он не позволил бы погрузиться во тьму. Но уже слишком поздно, и до конца своих дней Керолайн Форбс придется жить и принять тьму внутри себя, и Клаус будет рядом. Рядом, чтобы каждый раз напоминать, что свет сильнее тьмы. Ее свет одолел его тьму.

Ей нужно прийти в себя и простить за то, что не сберегла самое ценное, что было в ее жизни – ребенка от любимого человека. Когда убивают ребенка, на самом деле умирают два человека. Вот только матери приходится еще долго терпеть сердцебиение. Ей придется терпеть свое сердцебиение еще очень-очень долго, но теперь она знает правду. Правду, которая должна была утешить ее. Видя вошедших в комнату Элайджу и мать, Надя бежит им на встречу, желает обнять маму и совсем не понимает, почему она отталкивает ее, вовсе не обращает внимание, словно Нади не существует для Кетрин. Мать отдалилась от дочери, потеряв другого ребенка. В ту ночь умерла и Кетрин.

Ей нужно вернуться.

Майклсон улыбается малышке, кружит ее на своих руках, расспрашивает о ее времяприпровождении с Евой, изо всех сил старается скрыть подступающие слезы, ведь как бы тяжело ему не было, он продолжает сражаться и верить в то, что они с Кетрин обязательно будут счастливы. Видя это, и Пирс верит в это. Верит в счастье. Рухнула на пол, словно нет сил. Нет сил сражаться и идти дальше, но эти силы ей предает Элайджа, который медленно опускает малышку на пол. А затем медленно опускается на пол рядом с Кетрин, берет ее руку в свою, знает, что Хейли сделала с ними, знает, как было больно и как страдала его Катерина, но это нужно прекратить. Освободиться. Теперь она освободиться, ведь Элайджа рядом с ней, всегда будет рядом, поддерживать ее, и сражаться за них обоих. Кетрин думала, почему Элайджа не избавился от нее, и ответ прост: он любит ее. Любит, и эта любовь преодолеет все. Тепло. Его рука, как будто пробудила ее ото сна, в котором она находилась все это время. Пробудилась с желанием сражаться за свою любовь, как Элайджа все это время сражался за нее. Пробудилась и поняла, какой глупой она была, закрывшись от мира, погрузившись в забвение. Понимает, что могла утратить свою любовь. Понимает, что без Элайджи ее жизнь не имеет значения. Без его любви и поддержки все не имеет значение.

– Мы ведь будем украшать рождественскую ель? – опустившись на колени перед Элайджей и Кетрин, спрашивает малышка.

– Мы выберем самые красивые игрушки, верно? – улыбается брюнетка, притягивая к себе дочь, целуя ее личико.

– Верно, семья, в этом доме будет самая красивая рождественская ель, уж об этом я позабочусь, – проговаривает Элайджа, заключая Кетрин и Надю в свои объятья.

Декабрь время морозов и надежд. Кетрин Пирс боялась зимы от того, что весна казалась ей невозможной. Но, рядом с Элайджей все возможно, и она поверила в это.

Запах ели, который вдыхает Фрея Майклсон, кажется, столь бодрящим, напоминающем о том, что зима – время чудес. Наблюдает за летящими снежинками, зашторивает штору, отходя от окна, веря в то, что в новом году все ее надежды оправдаются, все люди каждый год настойчиво ждут чуда. Чудо случилось и с Фреей Майклсон, потому что ее брат Финн лично приехал в Новый Орлеан и дал согласие на брак с Люсьеном, убедил Никлауса, что счастье сестры важнее денег или статуса.

Смириться с тем, что его сестра станет женой конюха. Нет, Клаус Майклсон не мог смириться с этим, ведь ему плевать на людей. Ему было плевать, когда Люсьен официально делал предложение его сестре, и Финн давал согласие на этот брак. Плевать, ведь и на этот случай у него был план. План, который он намерен воплотить в жизнь сразу после отъезда Финна, ведь слабохарактерный старший брат поддался влиянию Фреи, и согласился уехать, а так же помириться с женой до Рождества.

Бодрящий запах ели, и Фрея Майклсон словно ожила, зная, что очень скоро она станет счастливой женой, и ее свадьба обязательно будет весной, как она и обещала сестре, с которой теперь ей запретили общаться. Но мысль о том, что она жива, греет душу Фреи, на плечах которой теперь не только подготовка к свадьбе, но и все дела, связанные с управлением домом. У Ребекки выходило все просто и легко, а Фрея, словно терялась, выбирая очередную скатерть или гирлянду для Рождественского бала, который всегда собирал множество гостей, проходил с роскошью, дорогими угощениями и обязательно фотографами и громкой речью о семье, которую произносил всегда Элайджа. Еще у этой семьи была традиция сжигать бумажки с пожеланиями.

– Мисс Майклсон, – после стука в дверь Ева проходит в комнату. – Фотограф ждет. Все уже собрались.

– Уже иду, – отвечает блондинка, одергивая трикотажную ткань платья свободного покроя, прямого силуэта.

– Не переживайте так, все пройдет прекрасно, и Ваш жених уже здесь, – улыбается чернокожая служанка.

– У Ребекки это вышло бы лучше, – тяжело вздыхает Майклсон. – Словно она ушла и забрала всю радость из этого дома, – кивает Ева, соглашаясь со словами Фреи.

– Мне так не хватает моей сестры, – откровенно признается женщина.

– Но верьте в то, что она обрела свое счастье, и очень скоро Вы будете счастливы, – старается утешить ее чернокожая служанка. – Я верю в то, что Ребекка очень счастлива с Марселем.

– Я тоже верю в это, верю, и верю в то, что Клаус простит их, его характер… и ему станет легче, тогда он позволит мне им вернуться, ведь жизнь так быстро может закончиться, но сейчас нужно идти, – натягивает улыбку Фрея, выходя из комнаты. – Не желаю омрачать своими рассуждениями такой светлый и семейный праздник.

Сегодня Рождество, и Фрея Майклсон верит в чудо.

Сегодня Рождество, и после стольких лет Керолайн Форбс поверила в чудо.

Обнаружив на своей постели коробку, Керолайн думает, что это ошибка или этот подарок ей преподнесли кто-то из домашних. Но страшнее ей становится, когда, открыв коробку, она обнаруживает длинные шелковые перчатки, платье, полностью украшенное бело-розовым бисером, длинную ленту жемчуга и гребень-украшение на голову с ядовито-розовыми перьями, массивным прозрачным камнем, что больше всего и удивляет Керолайн. Только коробка с подарком и все. Керолайн не понимает, откуда взялся подарок, но переодевшись, она выглядит, словно произведение искусства и дополняет свой образ сережками – единственным напоминанием о ее матери, единственным подарком ее матери. Сегодня Рождество, и Керолайн делает несколько неуверенных шагов, осматривает всех присутствующих и замечает только Майклсона в бежевом брючном костюме, начищенных черных туфлях, галстук в тон. Майклсон улыбается, любуется ею, считая, что она действительно произведение искусства. Одно из лучших произведений искусства, лучшее полотно художника или скульптура скульптора, стихотворение о любви, написанное гениальным писателем. Отпивает шампанское из бокала, который держит в своих руках, поддерживает разговор с окружавшими его мужчинами, но все меняется, когда он видит ее. Видит ее такой неуверенной, ведь Керолайн действительно ощущает себя неуютно среди всей этой роскоши и гостей, которые по ее мнению пялятся на нее, скрещивает руки на груди и стоит на одном и том же месте.

– Танец, милая, – произносит Майклсон после того, как ставит бокал недопитого алкоголя на поднос официанта.

– Почему Вам нужно доказывать, что вы впереди всех и можете вершить судьбы людей? Зачем все это? – хмурится она.

– Значит, подарок тебе понравился, но это только начало вечера, любовь моя, – Майклсон берет ее за руку, силой притягивает к себе.

– Если бы я знала, что подарок от вас, то выбросила бы в окно,– вздыхает она.

– Так, почему не выбросила? Я не простил бы себя, если бы такая красота гибла, к тому же я так хотел увидеть, как тебе подойдет это платье, и сегодня я не кусаюсь, – его руки держат ее руку крепко, и Майклсон медленно ведет ее в центр гостиной.

Кружит вокруг себя прежде, чем его рука охватывает ее тонкую талию, а дрожащая рука Форбс касается его плеча. Керолайн хихикает, когда Майклсон слегка нагибает ее, конечно же, в такт звукам джаза. Керолайн увлекалась танцами еще тогда, когда у нее была счастливая жизнь с матерью, хороший и любящей ее жених Тайлер, который был готов положить к ее ногам весь мир. Но все рухнуло, и теперь, переехав в провинции, в Новый Орлеан, она не вспоминала о прошлой счастливой жизни, ведь сейчас она всего лишь служанка в особняке Никлауса Майклсона.

Клаус слишком близко, прижимает девушку к себе в танце. Сейчас словно в этом мире словно только они. Все краски и огни только для них. Его черный мир Керолайн окрашивает яркими цветами, и Никлаус Майклсон желает, чтобы так было всего, чтобы именно она освещала его путь, заполняла его пустоту.

– А знаете, если бы сегодня мне сделали предложение, я бы не сказала «Нет», – признается, Керолайн, смотря на него, зацикливая свой взгляд на том, что его пиджак расстёгнут, а жилет застегнут на все пуговицы.

– Ты бы сказала: «Да»? – интересуется тот, отпуская ее руку.

– Сказала бы: «Ну, может быть», – смеется она. – Спасибо за подарок.

Клаус Майклсон уже давно решил, что если она погрузилась во тьму, сломалась, то нужно показать все прелести тьмы, чтобы она не забывала о свете. Она заставила его обратиться к свету в самые темные времена, а он затянул ее сердце во тьму. Рядом с ней он, словно на другой планете. Уйти, для Клауса Майклсона означает проиграть, а он не проигрывает. Никогда не проигрывает и сейчас не проиграет. Сознательно решился на это, обдумал все, щелкает пальцами и словно все замирает, словно время останавливается. Официант подносит ему поднос, на котором лежит серебряный браслет, связанный звеньями в виде бантиков, украшенный бриллиантами, стоят два бокала шампанского.

Ее рука вновь в его руке, да и Керолайн даже не успела опомниться, как Майклсон вновь притащил ее к себе, застегнул браслет на ее запястье, обнимая за талию. Все смотрят на них, и Керолайн неуютно, сердце в груди начинает биться быстрее.

– Дорогие собравшиеся, сегодня Рождество, семейный праздник, самый значимый праздник для моей семьи, и именно в этот праздник я изъявляю желание создать свою семью, делая официальное предложение, мисс Керолайн Форбс, – громко говорит Никлаус, протягивая Форбс бокал шаманского.

Зима – это время чудес, сказок, любви, тепла. Именно сейчас сказка случается в жизни Керолайн Форбс, заставляя ее поверить в чудеса. Ведь она никак не может ответить, посмотреть на Майклсона и его подарок, словно оцепенела, а руки дрожат, и блондинка только старается не упустить хрустальный бокал, наблюдает за пузырьками шампанского. Клаус же довольно улыбается, отпивает алкоголь, и хлопки гостей означаю только то, что они поздравляют его с помолвкой. Смотрит на братьев, сестру, которая даже отпустила руку Люсьена, на довольно улыбающегося Кола, который обнимает Дефне. Неужели Клаус одумался и решился, что достоит спасения. Но все гораздо проще, ведь Клаус Майклсон влюблен, а тот, кто верит в силу любви и свет любви, достоин спасения. Сегодня Клаус Майклсон удивил всех только тем, что любит.

– Ты ведь сама сказала, что не откажешь сегодня, – шепчет ей на ухо Майклсон.

Она молчит, закрывает глаза, только желает поверить во все, что происходит с ней реально. Так же реально, как то, что он держит ее за руку. Пошёл снег – и счастье пришло просто так в жизнь Керолайн Форбс, как и просто и легко кружат за окном снежинки.

Декабрь время чудес. Декабрь время чего-то нового.

Время близилось где-то к полуночи, но спать Ребекка Майклсон в Рождество не собиралась. Запах гари, доносящейся с кухни, ведь она лично пыталась приготовить пирог. Джош ушел на вечеринку в закрытый бар. Марсель думал только о том, как они дотянут до января, ведь теперь они оказались, словно в ловушке: без денег, без крыши над головой, без работы и возможности покинуть город. Все это устроил Никлаус, желая продемонстрировать, на что он способен. Марсель только думал, как им выжить, а у Ребекки не было даже ее одежды, не говоря о том, что ее брат запретил всем общаться с ней. На ней одежда Марселя, когда она проходит в их комнату, вздыхает, смотря на то, как он печален.

– Я не желаю, чтобы ты пропустил Рождество, – подходит ближе, ставит перед ним тарелку с подгоревшим пирогом.

– Я думаю, как нам выжить, – говорит Марсель. – Не хотел я , чтобы все так вышло.

– Ник просто желал задеть нас, показать, на что он способен, не думай об этом, – улыбаясь, уверяет его Ребекка. – Главное, что мы вместе, и ешь пирог, я сама готовила.

– Загадай желание, – съедая кусочек, не обращая внимания на пригоревшую черную корочку, Марсель улыбается.

– Мое желание давно исполнилось, и прямо сейчас смотрит на меня. – Иди ко мне.

Усаживается к нему на колени, обнимает его, смотря на стрелки часов, висящих на стене. Отсчитывает время и целует Марселя ровно в полночь, как символ того, что каждый год их жизни будет таким.

Полночь.

Один год закончился. Новый только начинается.

Январь. Для одних время холодов, для других время рождественской сказки и исполнение желаний.

Ирма щелкает выключателем, проходит на кухню, тяжело дышит, пытаясь отогнать от себя дурные мысли, которые тревожили ее с того самого момента, как она узнала о своей беременности. Конечно же, все семейство Де Мартель обрадовалось столь счастливой новости, а Аврора даже открыла бутылку шампанского, при этом испортила ковер за баснословную сумму. Конечно же, период беременности самый лучший период в жизни женщины, ведь в ней еще одна жизнь, и Ирма радуется этому событию, только вспоминая первый рассвет, который они впервые встретили в баре Авроры, ей становится плохо и, видимо, не такую брачную ночь представляют себе женщины.

– Почему нет, Дейв? – хрипит Лейси, смотря на мужа и беря его руку в свою.

– Я люблю Ирму, и поэтому решился на этот поступок, – пытается говорить Тристан.

– Хорошо, вы теперь муж и жена, и что дальше? Какова судьба Ирмы? – задает вопросы Дейв, сфокусировав свой взгляд на сидящем напротив него Тристане и Ирме.

– Я управляю делами весьма крупной машиностроительной компании, принадлежащей Майклсонам, Ирма ни в чем не будет нуждаться, она моя жена и будет рядом со мной, мы будем жить в квартире, принадлежащей мне, и будем рады видеть вас, – говорит Де Мартель.

– Когда любишь, все так просто, – улыбается Лейси. – Я рада за вас.

– Нет, Лейси, это безумство двух молодых людей, не отвечающих за свои слова, – строго и четко формулирует он. – Деньги, что у вас есть, вы получили незаконно, грязные деньги и я не желаю, чтобы моя семья была втянута в это. Дверь нашего дома закрыта для вас обоих.

– Дейв, что ты говоришь! – ужасается женщина, закрывая лицо руками.

– Ирма всегда хотела быть свободной, считай, что она добилась своего, – прямо говорит мужчина, вставая из-за стола. – Идем домой, Лейси.

– Мама, – дрожащим голосом прошептала Ирма, на ее глазах слезы.

Смотря за тем, как ее мать покидает закрытый бар, держа за руку младшего брата, Ирма не может сдерживаться, чувствует, что земля уходит из-под ног, падает на пол, уже не скрывая своих слез. Слез, когда слышится хлопок дверью, словно закрылась дверь в ее прошлое. Дверь в прошлое захлопнулась навсегда. Тристану даже не стоит угадывать из-за чего на ее глазах слезы, ведь ей будет не хватать ее матери, семьи. Тристан Де Мартель не может изменить решение Дейва, но может сесть рядом с Ирмой, прижать ее к себе, поцеловать в макушку, веря в то, что это успокоит ее.

– Им нужно время, Ирма, – тихо шепчет Тристан. – Они примут нас.

– Мой отчим не поменял решение, Тристан, – всхлипывает Ирма, прижимаясь к груди мужа. – Он не позволит мне видеть мать и брата.

– Тогда рядом с тобой буду я, и все у нас будет хорошо, не сегодня, но обязательно завтра, – прикрыв глаза, твердит Тристан, как будто он сам верит в это. – Видимо, не о такой брачной ночи ты мечтала.

– Сейчас не время для шуток, – она бьет рукой в грудь, пытается улыбнуться. – Но ты прав.

– Все у нас будет Ирма, эта жизнь и нужно жить, радоваться, шутить, мне невыносимо больно наблюдать за тем, как ты плачешь, – произносит мужчина, вытирая ладонью слезу с ее щеки.

– Нужно жить, – приподнимаясь с пола, пытается убедить себя Поллет.

Они молоды, и у них еще вся жизнь впереди. Жизнь, в которой они испробуют и соль, и сахар. Но это их жизнь, и только они вправе распоряжаться своей жизнью. Так что время быстротечно и движется только вперед, оставляя прошлое позади. Прошлое осталось позади, и теперь Ирма живет вместе с мужем и его сестрой, служанка в доме сперва ее удивила, ведь Ирма привыкла все делать сама, но и с этим она свыклась, ведь ей удалось убедить мужа позволить ей остаться в компании. Тристан молод, амбициозен, и с его приходом к управлению фирмы дела стали только лучше, так же он не забывал и о семье Джорджа, которую поддерживал и не забывал, в частности его сына, которому позволял приходить в фирму после просьбы Тайры. Вдобавок ко всему добавилось беспокойство о предстоящем отцовстве, мысли о котором не покидали его с момента новости о беременности его жены. Но кроме будущих родителей волновалась и Аврора, которая желала побыстрей прижать к своей груди племянника или племянницу.

У Ирмы новая жизнь, и пора бы забыть прошлое, но мысли о нем не отпускали девушку. Мысли о том, что она не может поговорить, обнять мать, а это ведь так важно. В ее жизни не хватает матери.

– Тебе плохо, любимая? Колит? Болит? – спрашивает вошедший в кухню Тристан, который обеспокоен тем, что его жена проснулась так рано.

– Скучаю по матери, – говорит она после того, как муж целует ее в щеку.

– И думаешь, что первый ребенок твоей матери родился мертворожденным. Ирма, тебе сейчас нельзя волноваться, так что выбрось все дурные из головы, – садясь за стол, строго и монотонно произносит брюнет.

– Я так точно сойду с ума, – зажмурившись, говорит она.

– Сумасшедшая это я, – улыбается Аврора, поправляя свое зимнее платье, переступая порог кухни.– Доброе утро.

– Я сейчас накрою на стол, – быстро говорит Ирма, пытаясь встать, но Тристан останавливает свою жену, кладя свои руки на плечи жены.– Я приготовлю омлет и выпью кофе в компании. Сегодня трудный день, ведь мы разрабатываем новую модель с людьми Форда.

– Я поеду с тобой, – заявляет Ирма.

– Ирма, о ребенке думай и только о ребенке, когда я уже возьму на руки племянника или племянницу? – протягивает Аврора. – Давай поедем выбирать колыбель или игрушки?

– Через пять месяцев, и я не священный сосуд, так что я еду,– отвечает Ирма, переводя взгляд на мужа. – Тристан, пожалуйста, я так давно не была в компании и сижу здесь, как взаперти, я словно задыхаюсь. Со мной ничего не произойдет плохого и с нашим ребенком тоже. Я хотя бы развеюсь.

– Хорошо, но позавтракать нужно, – соглашается мужчина, подходя к холодильнику, между прочим, изобретению довольно новому и полезному.

– Что ж, я вам не нужна, а значит, могу уйти, – махает на прощание Де Мартель.

– Аврора, помни, в два придет Мисс О’Кеннел, – говорит Тристан.

– О, блондинка-психолог, которую нанял для меня Клаус, – доносится из парадной, рыжеволосая девушка крадет в сумку свой портсигар. – Поговорим, между нами девочками.

– Аврора! Куда ты собираешься! Аврора! – кричит Тристан, размахивая руками, но она не слушает его, а только хлопает дверью.

Январь. Вьюга. Аврора смотрит на серое небо, проходит несколько кварталов пешком и отваливается в одном из парков, явно ожидая чего-то или кого-то. Ожидает чудо. Ожидает, что ее обнимает кто-то, кроме январских морозов, ведь так и должно быть. Сегодня морозно, серо, Аврора ходит с места на место, греет руки своим дыханием и ожидает. Ожидает чудо, и в этот морозный январь ее согреют теплые руки. Просто ее согревают теплые руки, которые прямо сейчас обнимают ее, притягивают к себе, и она верит, что в этот ледяной и морозный январь ее согревает огонь любви.

– Тодд, – довольно произносит она.

– Я скучал, – отвечает парень, обвивая ее талию своими крепкими руками. – И рождественский подарок.

– Ты не забыл, – оборачивается она к нему, касаясь своей рукой его мягкой и холодной кожи.

– С Рождеством, – улыбается Тодд, достав из кармана тонкий серебряный браслет, украшенной птицей.

– Птица? – морщится Аврора, рассматривая браслет.

– Как символ твоей свободы и исцеления, – кивает парень.

– У меня ничего нет для тебя, прости, – прикрывшись от него рукой, сжимается, словно в тески, Аврора.

– Ты подарила мне свое доверие и согласилась на встречу. Идем, – легко улыбается Тодд, хватает ее за руку и тащит за собой.

Серое небо. Аврора смотрит только на небо, когда Тодд одевает на ее руку браслет. Она привыкла смотреть на небо, считая, что она стала такой же серой и тусклой, как это небо, утратила смысл жизни и в тоже время так старается то, ради чего стоит жить.

Аврора остановилась, моргает длинными ресницами, ощущая холодную каплю, а затем еще одну и одну. Снежинки кружатся, падают с небес, и Аврора улыбается, смеется, кружит Тодда в свободном танце, также кружатся эти снежинки, которым суждено растаять, как растаяло сердце Авроры.

– Снег! В Чикаго снег! – смеется Аврора, беря и комкая липкий комок и бросая его прямо в лицо парня.

– Думаешь, это смешно? Тогда держись! – пытается возмутиться Тодд.

– Я сумасшедшая, поэтому мне можно все, – смеется она.

С разбега на заснеженную землю, нависает над ней, а она рассмеялась. Иногда Мисс Де Мартель была хуже маленького ребенка, которому не досталась конфета, но Тодд привык к этому, считал своим долгом заботится об этом взрослом ребенке. Рядом с ней он сам становился ребенком. Рядом с ней он теряет свое сознание, даже не понимает, как мог полюбить ее? Головоломка. Тупик. Рыжеволосая дьяволица отравила его. Он наблюдает, как падает снег, и лучше Тодд будет ненавидеть себя за этот поцелуй. Сбитое дыхание, не спеша ожидая того, что Аврора непременно наградит его звонкой пощёчиной, как и полагается приличной девушке. Тодд накрыл своими губами её губы, и это добило его. К удивлению Аврора не сделала ни одной попытки отстраниться от него, а напротив, крепко обхватила руками его шею, отвечая на поцелуй. Ведь все грани для Авроры Де Мартель стерты. Ни одной мысли о Клаусе не промелькнуло в голове, когда губы Тодда накрывали ее. Словно и не существовало ни самого Николауса Майклсона, ни их ночей, ни их совместных распитий обожаемого виски в ее баре. Ничего, кроме двух влюбленных, лежащих на покрытой снегом земле. Словно в этом январе случилось не только чудо, ведь в Чикаго выпал снег, но и чудо любви. Настоящей любви, которая так же редка, как и снег в Чикаго.

Февраль.

Для кого-то февраль – окончание зимы. Для кого-то – конец одиночества. Для кого-то – вечные холода.

Вступление в брак – это добровольное желание, основанные на любви, но вместе с тем и ответственный шаг. Отныне ты не имеешь права жить в свое удовольствие, распоряжаться своей судьбой. В душе Кола разгорелась настоящая борьба. Тихие шаги на лестничной площадке, и Кол Майклсон замирает, сжимает руки в замок, вспоминая произошедшее несколько часов назад. Месть для него – святое, и Кол Майклсон не мог забыть то нападение и ранение Дефне. Не мог оставить это так, и повзрослел, ведь теперь решил действовать уже законно.

Кровь на щеке.

В руках Коула заряженный Colt M1911, и сейчас ставки высоки, как никогда, а где-то, на другом конце города, его ждет любящая жена, которая, конечно же, уже приготовила ужин и терпеливо ждет его возвращения.

Время тикает вперед, и Коул вовсе не дрожит от страха, но ставка – его жизнь. На переднем сиденье сидит Джереми Гилберт, который не хотел этого, но за эти месяцы Кол стал его другом, с которым он проводил время не только в закрытом баре Лори, но и при возможности приезжал к другу. Разве можно было полицейскому молчать о закрытом заведении? Он молчит, и это уже неправильно, ведь Гилберт не желает предавать друга. Но все изменилось, с появлением в его жизни Коула Майклсона, который то и дело втягивает его во что-то темное, что Джереми и не заметил, как это стало частью его жизни.

Время тикает вперед, и это шанс Коула Майклсона отомстить.

– Мне нужно очень много полиции сегодня, – говорит он.

– Мне нужно, чтобы все выжили, – говорит Гилберт, открывая входную дверь авто. – И спрячь оружие.

– Слушаюсь Вас, капитан Гилберт, – пытается задеть Майклсон, прикладывая свою руку к виску, словно отдавая честь.

Кол ждет, раздражается, ведь он не привык ждать, а Джереми спокоен, прекрасно справляется с дрожью в руках, открывает капот Renault Torpedo Type MT. Гилберт думает, что не только у Кола проблемы, но он их любит создавать другим. Разочарованно вдыхает холодный зимний воздух и совершенно спокоен, когда к его спине приставлено дуло автомата Томпсона и ничего не говорит. Не говорит ничего и Майклсон, а только поднимает воротник своего пальто, когда вооруженные люди вытаскивают его с машины, прижимают к капоту.

– Неужели нам удалось поймать самого Коула Майклсона, – говорит один из нападавших, грубо ударяя Майклсона о капот автомобиля.

– Полегче, – говорит тот, пытаясь развести руками. – Кто меня заказал на этот раз? Андре давно мертв, и моя жизнь должна была стать лучше, не думаете? Это очередная ловушка, и мне уже скучно…

– Заткнись! – злится один из гангстеров, размахивает рукой, в которой держит оружие, направляет его на лом Коула. – Заканчиваем с ним.

–Я думаю, что вам лучше испариться, – закатывает глаза Майклсон.

Ставки слишком высоки. На кону его жизнь. Может, он очень быстро повзрослел, ведь бьет сильно, бьет с колена, валит нападавшего на землю, успевает схватить оружие и теперь сует дуло уже к сердцу нападавшего. Что же с ним стало? Повзрослел, у него появились те, чья жизнь дороже его собственной.

Эта жизнь.

Гилберт не хотел этого, но без труда уворачивается, ловит оружие, которое бросает ему один из подоспевших друзей сослуживцев по имени Метт. «Нужно держаться» – и так поступит Джереми Гилберт, заламывая руки недавно нападавшего на него мужчины, узнавая в нем виртуозного наемного убийцу, которого уже не один месяц разыскивали в его отделе. Видимо, его наняли, чтобы тот решил вопрос с Коулом, который в последнее время закрепился в гангстерском сообществе Нью-Йорка.

– Оставаться на своих местах! Полиция Нью-Йорка, вы арестованы за нападение на сотрудника полиции и покушения на убийство, – громко говорит Гилберт.

В жизни не всегда так, как мы хотим.

Их окружают вооруженные полицейские, и сперва все так, как желал Джереми: кровь не пролилась и спасена жизнь. Теперь окружены и некуда бежать, а Майклсон только улыбается, и неужели ему все можно, и судьба на его стороне, что оберегает его ото всех бед? Судьба или еще что-то, но Кол Майклсон вновь жив.