сообщить о нарушении
Текущая страница: 86 (всего у книги 89 страниц)
И теперь-то им с Гермионой становилось понятно, что Дафна пыталась остановить Нотта. Но, очевидно, что-то пошло не так, раз он решил её вырубить и пуститься во все тяжкие.
— Ты в край ебанулся, слов нет, — выдаёт Малфой, недоверчиво уставившись на него.
А Нотт всё смеётся.
— Зато у меня есть... Уже в курсе? Я дотла спалил грязнокровкин дом, — с гаденькой ухмылкой сообщает он, будто о хорошо проделанной работе.
У Гермионы спирает дыхание. Она молчала, давая возможность Драко разобраться со своим слизеринским горе-приятелем, полагая, что ей-то с тем говорить не о чем. Но вот Нотт будто почву ей из под ног выбивает. Её дом... Гермионе становится дурно от мысли, что она теперь бездомная. Ей больно за своего кота, все свои вещи и место, где она могла чувствовать себя комфортно. Слезы просятся наружу, и она хватается за локоть Драко, обратившего на неё беспокойный взгляд. Она полагала, её пристанище могут только захватить, но кто знал, что на неё точит зуб ненормальный бывший её лучшей подруги, винивший всех подряд в его с ней разрыве.
Скорбное выражение лица Гермионы вызывает у Драко нестерпимое желание расправиться с его виновником. Его серые глаза темнеют от жгучей ненависти.
— А вот это ты зря, — Малфой обращает на Нотта осатаневший взгляд. И тот внезапно сгибается под ним от невыносимой адской боли.
Сам того не планируя, Белый Дракон применяет невербальную беспалочковую магию. И даже в таком спонтанном исполнении Круциатус у него верно выходит великолепным.
Гермиона резко втягивает в себя воздух, переводя глаза с дрожащей дьявольски-красной огненной сферы в Ноттовском распоряжении на бессознательную Дафну. Есть риск, что Нотт в любой момент может потерять контроль над артефактом, взорвав мост вместе с ней.
— Хватит, Драко! — восклицает она, пока Нотт, корчась от всепоглощающей боли, сейчас и слова не может произнести, чтобы направить бомбу. — Там Дафна!
Опомнившись от слепящей ярости, Драко глубоко дыша прекращает. И гримаса страшной боли на лице Нотта вновь превращается в широкую сумасшедшую улыбку. Он поднимается на ноги и глядит на Малфоя и Грейнджер все тем же предвкушающим маньячным взглядом.
Саундтрек: Hollywood Undead - Fuck The World
— Зачем же так сразу, Дракон. Не можешь удержаться, чтобы лишний раз не показать своей Грейнджер, какой ты у нас крутой сукин сын? — деланно протягивает он, дёрнувшись от остаточных спазмов в мышцах.
Малфой оскаливается.
— Вы ведь ещё даже не все новости услышали... Паркинсон залетела... — само коварство извещает Тео, но встречает от них лишь слабую заинтересованность, которая его совсем не устраивает. — Ну, вы чего, неужели не очевидно? — фыркает он, беспечно разводя руками, отчего «Mediocris Fragor» пошатывается в воздухе. — Всё таки малфоевский род не будет осквернён грязной кровью. Думаю, можно тебя поздравить, а, Драко? — Нотт запрокидывает голову, разразившись поистине бесовским смехом.
Потрясённый вздох срывается с губ обомлевшей Гермионы. Кто-то точно сейчас воткнул руку ей в грудную клетку и вырвал ей сердце. Иначе почему она не чувствует, как оно бьётся? Вся её кровь застывает в теле. Все её счастье разбивается вдребезги. И она не может вдохнуть. Не может даже взглянуть на Драко, который тоже задыхается.
От возмущения.
— Да ни в жизнь! — Глаза Драко приобретают пронзительно тёмный оттенок стали. Он высмеивает эту абсурдную идею, ни на секунду не купившись. — Кого ты развести пытаешься, олух? Я был с ней так давно, что кажется, в прошлой жизни.
— Ух ты, не знал, что через каждые пару месяцев у тебя начинается новая жизнь, Малфой... И это меня-то ещё Дафна называла непостоянным, — глумится Нотт, ловко зацензурив то, как на самом деле Дафна по-французски называла его блядуном, и с наигранным осуждением покачивает головой. — И давай без оскорблений, у меня тут в руках бомба, — он козыряя вертит перед собой адскую сферу, — не у тебя.
— Даже если и так, то я не настолько идиот, чтобы обрюхатить Паркинсон, — Малфою не верится, что ему приходится объяснять Нотту такие элементарные вещи. — В отличии от тебя, — язвительно вставляет он, все же не удержавшись от оскорблений. По крайней мере не таких открытых.
У Драко Малфоя было аристократичное воспитание. Ему с самого наступления пубертатного периода и отец, и мать вталкивали о важности контрацепции. Ведь он — династия. Отречённый от своего титула, Драко наплевал на значительную часть вбитых ему с детства рамок и ограничений. Но один принцип он все же унёс с собой: в здравом уме он бы никогда не допустил появления на свет внебрачного ребёнка. Даже с Гермионой он соблюдал эти правила, и решился бы на создание наследника исключительно после заключения брака с ней. Малфою казалось, Нотт это тоже знал, будучи с ним того же сословия «Священных двадцати восьми». Хотя о чем это он вообще... Нотт же совсем слетел с катушек, чего ему стоило забыть о таких «мелочах», как контрацепция. И теперь спихивать с больной головы на здоровую.
— Да? — возникает Нотт и со смешком указывает на Гермиону. — Что ж, а вот твоя Грейнджер похоже другого мнения.
От всей абсурдности, что свалил на него этот псих, Драко совсем забывает о реакции Гермионы на этот бред. Которая стоит ни жива, ни мертва, в замешательстве слушая, как эти двое спорят, кому «посчастливилось» так вляпаться.
— Черт, Ангел... — Драко оборачивается к ней и проникновенно вглядывается в её потерянные глаза. — Ты же не поверила в эту чушь? Скажи, что не поверила, — он с мольбой в своих ярких серебристых глазах берет Гермиону за руку, пока Нотт с каким-то садистским удовольствием наблюдает за тем разладом, что между ними посеял. Чтобы умирать счастливыми не приходилось...
Гермиона смотрит на него — сомнение в ней упрямо не стихает. Не каждый день услышишь таких громких заявлений, как то, что у твоего жениха, оказывается, возможно, есть беременная бывшая. Но Гермиона всё смотрит на него... в его умоляющие поверить ему глаза. И думает... что верит. В конце концов, как она может ему не верить? Просто одна только мысль, что Драко может связывать что-то с другой женщиной, тем более ребёнок, разбивает ей сердце. Но то, как он убеждает её в обратном, то, как уверен в своей невиновности... Нет, она верит ему. Точно верит.
И Драко видит это по её вновь потеплевшим к нему светло-карим глазам. Гермиона в ответ сжимает его ладонь, давая понять, что они по-прежнему нерушимы.
С каких только пор между ними возникло столько взаимопонимания? С каких пор они верят друг другу беспрекословно? Создавая такую крепкую связь, что ни одна ложь ненавистников не способна породить между ними раздор. Когда они так долго и упорно притворялись, что ненавидят друг друга, не замечая то прекрасное, что возможно между ними. Что они вовсе не разные, а дополняют друг друга. А в некотором даже схожи. Вероятно, с тех самых пор, как наконец перестали притворяться врагами, коими никогда не являлись, это прекрасное и случилось.
— Где же сама Пэнси? — внезапно приходит Гермионе в голову вопрос. Ведь с потолка Нотт такую идею явно не взял бы. Слишком изощрённая даже для него.
— А черт её знает, — совершенно спокойно отвечает он, пожав плечами и бегло оглянувшись по сторонам. — После того, как обрушился мост, я её больше не видел.
— На твоём месте я бы побеспокоился над сохранностью матери твоего ребёнка, — говорит ему Драко подчеркивающе, в попытке отвлечь от идеи их массового убийства. Он не мог точно внять, серьёзно ли Нотт всё это. Но этот его обезумевший взгляд... Ранее они видели такой же взгляд у Айолы Блэк. И ничем хорошим это не обернулось.
Теодор производит впечатление человека, которому абсолютно нечего терять. Он был в пропасти, готовый потянуть за собой всех. Заставить их поплатиться за свои беды. И его явно не обрадовал тот факт, что ему не удалось убедить Малфоя и Грейнджер в том, что Паркинсон и его плод в ней, — теперь их проблема. Потому что, если бы убедил... возможно, ему стало бы легче. Вместе с ними он бы убедил и себя, и Дафну. И эта фатальная ошибка, поставившая окончательную точку в его с Дафной отношениях, могла бы быть исчерпана. Как-никак она ведь всегда возвращалась к нему. Но уж точно не теперь... Она соврала ему в угоду своему новому любовнику, в угоду этой парочки, которую находила друзьями.
Тео знает, больше в её сердце нет для него места. Они все вытеснили его. Забрали её у него.
И раз этот маленький обман, который он пытался провернуть, чтобы ему не пришлось делать единственное, что, по его мнению, могло вернуть ему Дафну. Избавив её ото всех, кто ей дорог. Чтобы остался только он... Ведь, Нотт был убеждён, тогда ей не останется ничего, кроме как принять его.
Так вот, раз у него и это не вышло...
Что ж, тогда ему точно придётся.
Истерика внутри него сменяется холодным расчётом. Страшная улыбка распознаётся на его лице все шире и шире. Веселье. Ему должно быть весело! Он монотонно смеётся. Он сделает это. Он их всех убьёт. И тогда она к нему вернётся. Да-а. Непременно вернётся.
Это все ради неё.
Зависнув над второй половиной подорванного моста, дирижабль вне гравитации. И порывы землетрясения Драко и Гермиона ощущают не сразу. Это Верховная даёт знать о своей ярости. Новым и ещё более сумасбродным способом. Слишком настороженные нечеловеческим выражением лица припадочно хохочущего Нотта, они крепче переплетают с друг другом пальцы.
Все тут с ума просто посходили!
Я был отвержен,
Я ошибка природы,
Теперь я стою у подножия
Пламенных врат.
И я отверг приглашение,
Так что я уже опоздал,
Однако я не прочь понаблюдать, как они горят,
Так что дьявол может подождать.
Я хочу отыметь этот мир,
Я хочу заставить его страдать,
Я буду смотреть, как он утопает в огне.
И теперь ты, детка, молишься,
А не поздновато ли?
Я смотрю сквозь слёзы
И вижу только кровь.
Я вижу всю боль.
Я только хочу спалить этот мир,
И теперь ты спрашиваешь, почему.
Что ж, считай свои благодетели и молись.
Мы исчезли, как кошмар во мраке,
Всё это время я был обречён.
Кануло всё, что я любил.
— Hollywood Undead «Fuck the World»
***
Саундтрек: Linkin Park - Breaking The Habit
Как бы Нарцисса не уговаривала, Айола не слушала. Её демонически-чёрные глазницы отражали тьму внутри неё. Верховная пустила её в себя и искусно управляла.
Она сама была тьмой.
Но Нарцисса знала, в этой девочке был свет. На момент рождения в Айоле и Регулусе было столько света, что их невозможно было не любить. Тётя Цисси души не чаяла в своих племянниках; после её сына, они были прелестнейшими созданиями, что она знала. Нарцисса навещала близнецов чуть ли не каждую неделю. Баловала сладостями и подарками, потому что их бабушка была чересчур строга, а Джозиан разбита. Нарцисса пообещала Регулусу заботиться о его детях, и она заботилась.
Но сейчас весь свет угасал. Тёмный мир, в котором жили близнецы, забирал его. И даже несмотря на это они пытались пролить свет в этот мир... до тех пор, пока у Айолы не забрали его единственный лучик, и она больше не стала способна на свет.
Единственное, что могла сейчас сделать Нарцисса, чтобы исправить ошибку, так это уберечь Айолу от самой себя и Корделии. Которая прилагала все свои немалые силы, чтобы убрать Верховную. Но, на удивление, ей это пока не удавалось. Юная Блэк пустила все свои сокрушительные эмоции в магию. И, ох, эта магия была так же сильна, как и её боль. Айола извергала из себя такую мощную энергию, повелевая стихиями, что даже магия Королевы Вуду была непроницаема для неё.
Пока авроры во главе с Поттером занимались задержанием подвергшихся влиянию Королевы Вуду, Нарцисса пыталась быть услышанной для отчаянной племянницы. Люциус стоял позади жены и опасливо взирал на набирающий оборот стихийный апокалипсис. Ни одного магла не виделось поблизости. Их будто ветром снесло. Никто здравомыслящий не желал быть в сердце штурма. И Люциусу бы тоже стоило. Но его семья думала иначе. А значит, его место здесь.
Корделия бросала все силы на свою связь с духами. Она была просто обескуражена противостоянием Айолы Блэк. Никто не мог противостоять её магии прежде. Никто не рисковал даже. Потому что последствия были по-настоящему страшны: духи-лоа забирали отданные им Королевой Вуду души и питались их муками, заключая в персональном аду на веки вечные.
И если изначально Корделия вознамерилась остановить обезумевшую от горя ведьму исключительно ради Блейза, то сейчас, осознав силу Айолы, она просто не могла оставить такого врага в живых. Корделия взывала самым могущественным духам — они будут непременно счастливы полакомиться душевными муками такой талантливой волшебницы. А уж связи госпожи Диллинджер-Забини с загробными божествами были безотказны. Чёрную Вдову по ту сторону непременно принимали за свою. И в аду для неё был зарезервирован личный трон.
— Тебе невыносимо больно, дорогая, я понимаю, — повышая голос, Нарцисса не сдаётся в своих уговорах Айолы прекратить пытаться уничтожить мир. — Но ты не должна распространять эту боль! Позволь мне, и я помогу тебе с этим справиться.
Айола явно это услышала. И с новым потоком её злости земля стала содрогаться. Она не хотела справляться с болью. Боль — теперь её все. Без боли она — ничто. Справление с болью бы означало новое начало. А Айола не хотела и не видела начала без своего близнеца.
Без него для неё был возможен только конец...
И эта внезапная мысль заставляет её прекратить стихийную бурю. Её чёрные глазницы приобретают естественный оттенок. Земля перестаёт сотрясаться, пламя угасает, в небе прекращается шторм грома и молний, а воющий ветер стихает.
Верховная опускает голову и зажмуривается: по её щекам стекают уже прозрачные слезы. Воздушная сфера, удерживающая ведьму в воздухе, слабеет. И Айола подымает голову, глядя в никуда заплаканными потухшими стеклянными глазами.
Ярости в ней больше нет. Только усталость и одиночество.
Сердце её бьётся, а душа страдает.
Погибает.
Корона? Корона ей больше не нужна. Она отрешённо снимает её со своей головы и не моргнув выбрасывает. Королева отрекается от королевства, не внимая мольбам крёстной.
Смерть... кажется ей благословением. Такой заманчивой. Ведь тогда она воссоединиться с Регулусом, со своей изорванной душой.
Мир? Весь мир стал для неё неприглядным. Безнадёжным местом, недостойным всех тех усилий, что они приложили, чтобы изменить его. Глупая. Глупая девчонка. Миру никогда не освободиться. Зло же ведь всегда побеждает, забыла? И даже в его обличии не победить.
Злом надо быть.
Она отпускает мир, отпускает себя.
Вихри ветра вокруг Айолы окончательно сходят на нет.
И Верховная падает — за своей душой.
***
Саундтрек: Move Aside - Alix Perez feat. Foreign Beggars
Являясь сыном, вероятно, самой могущественной женщины из ныне живущих, Блейз уважал и любил её. И никогда не предполагал, что она когда-нибудь обернётся против его интересов. Да, его мать лишь пыталась защитить того единственного, кто ещё сохранял в ней человечность. То бишь его. Но ему к черту не хотелось быть под такой защитой, если в опасности была Дафна. Он чувствовал себя запертым и ему не хватало воздуха, хотя вокруг его было полно. Блейз чувствовал непреодолимую необходимость. Вдохнуть воздуха, которым дышала Дафна. Дышала ли? Ему было чертовски необходимо знать, что с ней. Ему перекрыли не только кислород. Ему связали руки. Которыми он хотел порвать любого, кто встанет у него на пути.
Ни разу в жизни он не был так зол, как сейчас. Ни разу в жизни он не предполагал, что пойдёт против своей матери.
Но он сделает это.
Амулет на его шее был не только артефактом, создающим антимагическое поле (с единичной, уже потраченной возможностью использования в этом качестве), но и действующим локально на волшебника, лишая его магии.
Блейз потратил некоторое время, настраивая артефакт под второй эффект воздействия. И, когда тот был наконец готов, он одним движением снимает амулет со своей шеи и резко надевает его пребывающей в состоянии транса матери через голову. Тот тут же вспыхивает, и Корделия теряет магический способности: серая дымка развеивается с её глаз и связь с духами обрывается.
Королева Вуду рассеяно пытается разобраться, что только что произошло. Амулет на её шее и изумлённый взгляд Дженны в сторону Блейза говорят за себя. Корделия одаривает сына недовольным его выходкой взглядом — менее рассерженным, чем он себе представлял, — и пытается снять с себя артефакт, но даже коснуться его не может.
— Трансгрессируйте вместе отсюда, — не терпящим возражений тоном велит Дженне Блейз.
— Так нельзя! — протестует Дженна. — С madre так нельзя! Даже тебе, Блейз.
— Согласен, — кивает он, находясь под тяжёлым взглядом матери. — Но и со мной так нельзя, — Блейз сурово обводит глазами сдерживающее его от побега поле. — А теперь снимите с меня это чертово заклятие и отправляйтесь домой. Пожалуйста.