Текст книги "Демон Жадности. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Юрий Розин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 66 страниц)

Мои командиры и несколько бойцов, еще державшихся на ногах, бросились к ним, оказывая первую помощь, поднимая, уводя с поля. Они делали это молча, с каменными лицами, но в их движениях читалась самая настоящая гордость.

Я дождался, когда последнего раненого унесут, и опустился на середину поля. Двести сорок человек осталось. Среди них – двадцать пять моих, стоящих, как избитые, но непокоренные столбы.

– Пятый раунд! – рявкнул я, не позволяя никому из участников, среди которых уже не осталось свежих и не потрепанных, перевести дух. – Разбивайтесь на пары! – Я сделал паузу, глядя на своих двадцать пять железных людей. – И для моих новое условие. Если в этом раунде вы выберете себе самого сильного, самого опасного противника из оставшихся и победите его, то получите не один, а три концентрата маны. Сразу.

Это было уже слишком. Один из офицеров, тот самый краснолицый капитан, не выдержал.

– Марион! Да ты совсем охренел! – его голос визжал, срываясь на фальцет. – Ты что, своих ублюдков на наших бойцов натаскиваешь? Они для тебя что, тренировочные манекены? Да твой взвод – просто пушечное мясо, которое ты накачиваете своими сомнительными препаратами, пока наши парни рискуют получить травмы ради твоего ублюдочного эксперимента! Ты используешь нас! Пользуешься тем, что наши ребята хотят честно посоревноваться!

Он еще что‑то хрипел, его палец трясся в воздухе, направленный мне в грудь. Его губы, обметанные пеной ярости, шевелились, готовые изрычь новую порцию лицемерного гнева. Но слова так и не успели сорваться.

Воздух перед ним дрогнул. Не было ни вспышки маны, ни привычного гула артефактов. Просто я оказался в сантиметре от его лица, будто всегда там и стоял.

Мое движение было настолько резким, что создало легкую ударную волну, взметнувшую пыль у наших ног. Татуировка «Прогулки», улучшенная до Хроники, вкупе с «Приларом» давали мне скорость, с которой могли справиться лишь Хроники, весь стиль которых был под нее заточен, да и то с огромным трудом.

Щелчок был коротким, сухим и очень громким в наступившей гробовой тишине. Моя ладонь, обшитая кожей перчатки, встретилась с его щекой с резким, отрывистым хлопком. Капитан не успел даже ахнуть.

Его голову резко дернуло в сторону, все тело оторвало от земли, и он, описав в воздухе неуклюжую дугу, рухнул на пыльную землю, откатившись на добрый метр.

Он замер, сидя в пыли, одной рукой беспомощно упираясь в грунт, другой – прижимая к распухающему лицу. В его глазах плескалась не столько боль, сколько абсолютное, животное непонимание произошедшего. Из носа тонкой струйкой побежала кровь.

Я не стал его добивать. Я просто склонился над ним, и мой голос прозвучал тихо, но с ледяной ясностью, слышной каждому на поле.

– Я, капитан, ничего не имею против нечестной игры. В мире, где мы живем, честность – роскошь для идиотов. – Я выпрямился, окидывая взглядом остолбеневшую толпу бойцов и офицеров, застывших в немом шоке. – Но я терпеть не могу лицемерия. Тупого, наглого, вонючего лицемерия. Ты сам начал эту грязную игру, а теперь плачешься, что правила тебе не нравятся.

Я повернулся спиной к сидящему в пыли капитану и обратился к своим бойцам. К своим двадцати пяти избитым, истекающим потом и кровью, но глядящим на меня с адским огнем в глазах.

– Запомните это! – мой голос гремел, отчасти из‑за «Воя», отчасти из‑за совершенно искренне испытываемой мной ярости. – Если в будущем вы столкнетесь с таким же наглым, тупым лицемерием, направленным лично на вас, вы имеете мое прямое разрешение поступать точно так же. Бить. По лицу. Со всей дури. И если эта пощечина будет действительно за дело, если вы будете правы, то я лично разберусь со всеми последствиями. С любыми. Понятно?

По их лицам пробежала волна. Они не закричали «ура». Они просто выпрямились. Кивнули. Сжали кулаки. Этого было достаточно.

– Отлично. Пятый раунд… – я бросил взгляд на поле, где двести сорок человек все еще стояли, парализованные только что увиденным. – Разбиться по парам!

Началось самое яростное побоище за весь день. Мои двадцать пять рванули вперед в поисках врага как опьяненные бешенством звери, получившие благословение своего вожака. Они искали не просто победы. Они искали самого сильного противника и сносили его этой новой, дикой энергией.

Амбасадором этой ярости был Лорик.

Парень, действительно не обладавший особым талантом, но всегда поражавший даже меня своим упорством, во всех смыслах этого слова, которого еще в третьем раунде готовы были списать, с ревом, больше похожим на вопль, влетел в стройного артефактора с двумя изогнутыми клинками – явно одного из лучших фехтовальщиков. Он не парировал изящные выпады. Он продирался сквозь них, принимая удары на предплечья, на плечи, на все, что было прикрыто, и вгрызался в дистанцию, молотя короткими, мощными ударами своего меча, который он теперь держал как дубину. Его противник, ошеломленный такой тактикой, отступал, и в его глазах читался уже не расчет, а паника. В итоге Лорик победил его не умением – он просто задавил его своей яростью, своим абсолютным нежеланием сдаваться.

Но не все смогли повторить его подвиг. Ярость – мощное оружие, но против чистого мастерства и трезвого расчета ее не всегда достаточно. Один из моих бойцов – Декор – могучий детина с топором, увлекшись атакой, прозевал подсечку и тяжело рухнул на спину, и его противник, холодный и собранный, мгновенно приставил клинок к его горлу. Другой, пытаясь повторить мой трюк со скоростью, переоценил свои силы и врезался в щит противника, сломав себе ключицу.

Когда пыль улеглась, на поле осталось сто двадцать победителей. Среди них стояло, тяжело дыша, шестнадцать моих бойцов. Девять выбыло. Но они уходили с поля не сгорбившись, а с высоко поднятыми головами, бросая вызовы своим победителям взглядами.

Оставшиеся стояли, как изваяния, высеченные из усталости и ярости. Их броня была исцарапана, униформа пропитана грязью и алыми пятнами, дыхание вырывалось хриплыми, свистящими рывками. Они были на пределе. Но в их глазах, устремленных на меня, горел тот самый огонь, который нельзя было залить ничем.

Я обошел их, молча, не рискуя словами рассеять их настрой. Мой взгляд скользил по каждому лицу, отмечая сломанные носы, распухшие губы, пустые взгляды, скрывающие за собой стальную решимость.

– Шестой раунд, – объявил я в конце концов. – Остались сильнейшие из сильнейших. И награда должна соответствовать. – Я выдержал паузу, давая им собрать остатки сил для восприятия. – Каждый, кто выиграет свой следующий бой… получит от меня пять концентратов маны. И… – я сделал еще одну, более долгую паузу, – … высококачественный артефакт уровня Сказания.

Глава 3

По рядам оставшихся ста двадцати бойцов, не только моих, прошел сдавленный вздох. Пять препаратов – это была сумма, способная круто изменить судьбу артефактора. Артефакт Сказания – мечта для большинства из тех, кто стоял здесь. Но мои ребята не закричали от восторга. Они просто напряглись еще сильнее, словно пружины, готовые сорваться. Они понимали, что за такую награду придется заплатить максимальную цену.

И противники понимали это тоже. Стоящие напротив них бойцы были элитой дивизии. Командиры отделений, ветераны кампаний, опытные бойцы, состоящие в Коалиции годы.

Они не рвались вперед с яростью. Они стояли спокойно, их взгляды были холодны и расчетливы.

И сражения на этот раз были такими же. Будто вся ярость была истрачена в предыдущем раунде.

Лорик, с лицом, превратившимся в сплошной синяк, сошелся с молчаливым гигантом, вооруженным двуручным молотом. Лорик не пытался переиграть его силой. Он вертелся вокруг него как разъяренный шершень, егомеч искал щели в броне, отскакивая от стали с содроганием.

Он поймал момент, втерся в мертвую зону, нанес серию быстрых уколов в подмышечную впадину. Гигант взревел от боли, но не упал, а ударом рукояти молота сбил Лорика на землю и сам устремившись следом, приставив молот к голове собравшегося вскочить парня.

И большинство моих ребят повторили его судьбу. Они дрались с отчаянной храбростью, выжимая из своих израненных тел последние капли сил и маны. Но тут проходила черта. Это был предел, пересечь который невозможно было на одном только энтузиазме.

Один за другим они падали, проигрывая. Но никто на этом поле не посмел бы сказать, что они были побеждены. Они заставили элиту дивизии изрядно попотеть за каждую свою победу.

Однако трое все‑таки выстояли.

Гронд, казалось, вообще не чувствовал боли. Он был одним большим живым синяком, но его ярость только росла. Его противник, ловкий артефактор с трезубцем, уворачивался от его мощных ударов, целясь в ноги, в шею.

Но Гронд перестал парировать. Он принимал удары на броню, на мышцы, шел сквозь них, как танк. Трезубец впился ему в плечо, а его кулак, усиленный остатками маны, в это время обрушился на шлем противника.

Раздался оглушительный гонг, и противник рухнул без сознания. Гронд, пошатываясь, опустился рядом с ним, так и оставшись с торчащим из плеча оружием.

Карина была самим изяществом. Похоже, на пределе эмоционального истощения она открыла в себе второе дыхание, при этом умудрившись остаться в состоянии полной концентрации и сосредоточения.

Ее парные кинжалы мелькали как молнии, и ее противник, фехтовальщик с длинной, как жердь, шпагой, не мог даже поймать ее ритм. Она не дралась – она танцевала смертельный танец, входя в его защиту, царапая, рассекая, изматывая.

В конце концов, он, пытаясь отступить, не справился с контролем «Прогулки», покачнулся в воздухе и этого мгновения ей хватило. Оба ее клинка, как клыки, впились ему в бедро и предплечье, заставляя выронить оружие.

И, наконец, Фавл. Молчаливый, нелюдимый Фавл, которого все считали… странным. У него не было ни меча, ни топора. Только четыре пистолета, закрепленных на бедрах и под мышками.

Его противник, щитоносец с массивной башней, наполовину прикрывавшей его тело, двинулся на него, уверенный в своей неуязвимости. Фавл не стал отступать. Его руки мелькнули, и два громовых хлопка прокатились по полю почти одновременно.

Первая пуля ударила в край щита, отклонив его на сантиметр. Вторая влетела в эту образовавшуюся щель и попала противнику в плечо. Фавл сделал шаг вбок, его руки снова сработали как механизмы. Еще две пули – одна в колено, не защищенное броней, вторая – в дужку шлема, сбив его на глаза. Противник, ослепленный и падающий, был беспомощен. Фавл, не меняя выражения лица, просто опустил пистолеты. Бой был окончен.

Он был единственным из всех моих бойцов, кто справился со всеми предыдущими раундами в том же лаконичном стиле. И можно было подумать, что он какой‑то невероятный талант или несравнимый гений, но парень был скорее сумасшедшим, чем гениальным.

Нет, конечно, выстрелы подобной точности требовали немалого навыка, мягко говоря. Но настолько быстрых побед Фавл достигал засчет того, что все четыре его пистолета были артефактами Сказания, при том что сам он находился на Кризисе Истории.

Он по полной пользовался нестабильностью и взрывным характером маны на этой стадии, производя выстрелы, справиться с которыми другие Истории могли с трудом. Вот только нагрузка на его ядро и тело при использовании сразу нескольких артефактов Сказания была настолько высока, что каждый раунд Фавл рисковал окончить инсультом или дестабилизацией маны.

Когда все затихло, на поле осталось шестьдесят победителей. Тринадцать моих бойцов лежали на земле, побежденные, но не униженные. Они сделали все, что могли. А эти трое сделали немного больше.

– Седьмой раунд! – тут же скомандовал я.

Спустя пятнадцать минут шестьдесят победителей превратились в двадцать семь (некоторые, даже победив, уже не могли продолжать). Но Гронд, Карина и Фавл сумели выдержать и это.

– Ребята, идите ко мне. Отдыхать, – скомандовал я, и они, пошатываясь, выполнили приказ, отступив к краю поля, где их уже ждали фляги с водой и бинты.

Я повернулся к оставшимся двадцати четырем бойцам – элите их элит дивизии. Их лица были сосредоточены, в глазах читалось ожидание финала. Что же, финал будет, но немного не такой, как они думали.

– Вы все! – мой голос прозвучал резко. – Разбейтесь на пары. Деритесь между собой. Следующие два раунда – только среди вас.

Наступила секунда ошеломленной тишины, а потом поле взорвалось возмущенным гулом. Один из офицеров, помоложе и, видимо, не впечатлившийся судьбой своего краснолицего коллеги, выскочил вперед.

– Это уже ни в какие ворота не лезет, Марион! – закричал он, его голос дрожал от несправедливости. – Они должны драться друг с другом, чтобы твои отдохнули? Это какой‑то цирк, а не турнир! Где равные условия⁈

– Правила определяю я, – холодно констатировал я, не собираясь спорить. – Продолжаем.

Следующие два раунда прошли быстро и жестоко. Двадцать четыре лучших бойца дивизии резались между собой без всякой пощады, зная, что место в финале нужно заслужить кровью.

Когда пыль улеглась, на поле осталось шестеро. Шестеро сильнейших, не считая моих троих. Хотя их состояние уже было не лучше, чем у моих ребят.

Я вышел на середину поля, указав сначала на шестерых, потом на своих троих.

– Финал. Новые правила. – Я посмотрел на Гронда, Карину и Фавла. – Вы трое. Против… – я обвел рукой шестерых свежих, сильных бойцов, – … двоих из них. Каждый из вас выбирает себе двух противников.

По рядам прошел изумленный шепот. Шестеро финалистов переглянулись с нахальной ухмылкой. Трое измученных ублюдков в боях двое на одного? Легкая прогулка.

Но я не закончил.

– И награда, – мой голос зазвучал громче, перекрывая шепот. – Для того, кто победит в своем бою… препараты маны уровня Сказания. Должность командира отряда во взводе. И… – я сделал эффектную паузу, – … удвоенная доля от всей добычи в нашей следующей миссии. Лично для вас.

Глаза моих троих бойцов, еще секунду назад потухшие от усталости, вспыхнули таким азартным огнем, что шестеро финалистов невольно отступили на шаг.

– Последний раунд! По очереди! Сначала Гронд!

Здоровяк, казалось, и не думал уставать. С рёвом, в котором клокотала вся накопленная за день злоба, он ринулся на своих двоих противников. Они были не из самых сильных, но, насколько я понял, из одной роты и потому чертовски хорошо работали в паре.

Один, со щитом и коротким мечом, принял на себя первый, сокрушительный удар, уйдя в глухую защиту и отлетев на пять метров, но устояв. Второй, вертлявый, с парными тесаками, в это время впился Гронду в бок, стараясь пробить броню в уже поврежденном месте.

Гронд взревел, развернулся, пытаясь смахнуть его, но щитоносец тут же вернулся, щитом плашмя ударив его по шлему. Звон оглушил Гронда. Он замер на секунду, и этого хватило. Тесаки впились ему в ноги.

Гронд рухнул на землю, уже не в силах контролировать «Прогулки» и щитоносец тут же довершил дело, ударив эфесом в висок. Могучий детина замер, потом медленно, с почти что недоумением, повалился набок.

Карина встретила своих двоих не яростью, а ледяной, хищной грацией. Они были быстры, но она была водой. Они атаковали одновременно – один с копьем, пытаясь держать дистанцию, второй с боевым цепом, заходя с фланга.

– Карина!

Девушка не стала принимать бой. Она закружилась, ее парные клинки отскакивали от древка копья, отбивали звенья цепа, но не контратаковали. Она отступала, увлекала их за собой, заставляла двигаться, махать тяжелым оружием, тратить силы.

Ее противники, сначала уверенные в легкой победе, начали выдыхаться, их движения стали резче, грубее. Цепь, рассчитанная на сокрушение брони, беспомощно свистела в воздухе, а копье никак не могло поймать юркую цель.

И тогда, дождавшись удачного момента, Карина сменила тактику. Она сделала вид, что потеряла равновесие, и копейщик, обрадовавшись, сделал длинный выпад. Она не ушла от него. Напротив, она рванулась навстречу, проскочив вдоль древка, и ее клинок бритвой прошелся по его руке, заставляя выронить оружие.

Цепник, оставшись один, на мгновение растерялся. Она впрыгнула ему на грудь, обвила ногами туловище, и ее кинжалы нашли щели в броне на шее и подмышкой. Не смертельно, но достаточно болезненно, чтобы вывести из строя. Он сам признал поражение, зажимая рукой рану. Победа.

– Фавл!

Он стоял неподвижно, его лицо под капюшоном было бледным и осунувшимся. Не удивительно, с учетом расхода маны на Сказания.

Его двое оппонентов, видя его состояние, переглянулись с усмешкой и двинулись на него, не спеша, уверенные в победе. У одного был массивный двуручный меч, у другого – секира.

Фавл, казалось, не собирался ничего делать. Он просто стоял. Пока они не сократили дистанцию до десяти метров. И тогда его руки мелькнули. Но не к пистолетам на бедрах. Он рванул через плечо, сдернув с закрепленных на спине под плащом ремней нечто длинное, тяжелое, завернутое в промасленную ткань.

Ткань слетела, и в его руках оказалось ружье. Не пистолет, а полноценное артефактное ружье, с длинным, испещренным рунами стволом и массивным прикладом из темного дерева.

Его оппоненты замерли на мгновение, удивленные. Это мгновение стало для них роковым.

Фавл вскинул ружье, не целясь, будто чувствуя его продолжением себя. Гулкий, сокрушительный БА‑БАХ! прокатился по полю, громче всего, что здесь сегодня слышали.

Первый заряд, сгусток сжатой до немыслимой плотности маны, ударил в грудь мечнику. Он не пробил броню. Он ее сорвал, отбросив человека на пару десятков метров назад на землю, где тот и остался лежать, согнувшись калачиком и хрипя.

Второй оппонент, с секирой, опомнился и рванулся в сторону. Фавл, не меняя позы, лишь чуть довернул ствол. Второй выстрел. Второе тело.

Но и Фавл после этого рухнул на землю, с огромным трудом сохранив хотя бы положение на одном колене и не завалившись. Рука, державшая ружье, тряслась. Из его носа и ушей потекли алые струйки.

– Турнир окончен! – мой голос прокатился над опустошенным полем. – Обмен жетонов на золото у штабных палаток до заката!

Спустя несколько часов, когда всем была оказана первая помощь, я снова встал перед ними на нашем плацу. Ребята выстроились, пытаясь держать строй, но многие едва стояли на ногах и сегодня я был не в настроении ругать их за несоблюдение устава.

– Подвести итоги, – начал я, и в голосе моем не было ни ярости, ни снисхождения. Был холодный расчет. – Вы все сегодня сделали больше, чем от вас ожидали. Вы все доказали, что вас недооценивали. Но просто доказать – мало. Силу нужно оценивать по результату.

Я достал из‑за пазухи свернутый в трубку лист плотной бумаги – таблицу, которую вел все это время.

– По итогам сегодняшних боев я составил внутренний рейтинг взвода. В нем учтено не только количество побед, но и качество боя, тактическая грамотность, упорство, урон, нанесенный противнику, и урон, полученный вами.

Я начал зачитывать имена и места. Были крики удивления, одобрительный гул, кто‑то хлопал товарища по плечу. Лорик оказался на шестом месте, Гронд на третьем. Карина и Фавл разделили первое.

– Награды, – объявил я, когда шум стих. – Выплачу немедленно. В соответствии с местом в рейтинге. Ну и в довесок получите то, что я пообещал на турнире, если

Я стал вызывать бойцов по одному. Одним я вручал только кошели, тяжелые от золота. Другим – еще и увесистые тубы с герметично закупоренными препаратами маны. Третьим – артефакты.

Когда последняя награда нашла своего героя, я свернул таблицу.

– Это был последний турнир перед миссией. Больше публичных драк и показательных выступлений не будет. – Я обвел их взглядом. – До отбытия – чуть меньше двух недель. И все это время вы будете тренироваться. Каждый день. До седьмого пота. Надеюсь, испытанное вами сегодня станет для каждого из вас как стимулом, так и стеной, которую вы должны будете однажды в будущем преодолеть. И запомните: расслабленность сейчас – это смерть там.

Я сделал паузу, давая этим словам проникнуть в их сознание.

– Я буду лично заниматься с каждым из вас. Разбор тактики, работа над ошибками, индивидуальные тренировки. Со мной будет Силар. – Я кивнул в сторону молчаливого великана, прислонившегося к стене арсенала. – Его опыт Хроники стоит целого учебника по выживанию. Его замечания будут больны, но ценны. Вопросы? Если нет, то сегодня отдыхайте, а завтра на рассвете начнем.

Вопросов не было. Была только усталая, но железная решимость. Они получили награду, получили признание, и теперь им был дан четкий путь к тому, чтобы стать еще сильнее.

Они разошлись по баракам, придерживая раненых, но уже обсуждая, как будут осваивать новые артефакты и поглощать препараты. Я остался стоять на плацу, глядя им вслед c широкой улыбкой.

По сравнению с тем временем, когда я был пиратским капитаном Мидасом, сейчас я позволял себе куда меньше панибратства с подчиненными, больше отыгрывая роль именно командира. Но это не значило, что я не радовался за них и не переживал. Все‑таки они были доверены мне и от меня зависели их судьбы и жизни. К такому нельзя было относиться легкомысленно.

###

Вскоре после окончания турнира ко мне, словно муравьи на мед, потянулись Артефакторы. Сначала робко, поодиночке, потом группами. Они стояли у входа, ловили меня или моих командиров после тренировок, просили «всего пару минут».

Заявки сыпались как из рога изобилия. Сначала это были простые пергаменты, потом – стопки бумаг, аккуратно перевязанные шпагатом. Я складывал их в пустой ящик в углу своего кабинета, и через неделю он был полон до краев.

Рядовые Истории, мечтающие о золоте и славе. Сказания начальных стадий, бывшие командирами отрядов, уже вкусившие командной власти, но желавшие большего.

И самое неожиданное, даже несколько командиров взводов. Они приходили сами, без покровительственного вида, с деловыми, оценивающими взглядами. Они видели, как дерется мой взвод. Видели, как я раздаю награды. И они хотели принять участие.

Однако принимать пока что никого я не собирался. Конечно, каждая бумажка в ящике – это потенциальный боец, шанс усилить взвод перед миссией.

Но каждый боец – это еще и риск. Чужак, не прошедший десятков совместных тренировок, не сбивший в кровь кулаки об общее недоверие. Он не будет своим. Он придет за золотом и артефактами, а в критический момент может дрогнуть, подвести, потому что не связан узами крови и ярости с теми, кто стоит рядом.

Как‑то раз ко мне зашел Вейгард. Он молча постоял у ящика, постучал костяшками пальцев по крышке.

– Набрал бы человек тридцать. Укрепил бы взвод. Шестьдесят человек – это по уставу максимум, но для «особого актива» можно и исключение выписать, – бросил он, глядя куда‑то мимо меня.

– И получить кучу чужаков, которые начнут грызться с моими за место у кормушки прямо перед вылетом? – я откинулся на стуле. – Нет уж. Лучше свои проверенные пятьдесят, чем семьдесят или восемьдесят, но рыхлых и без чувства общности.

Он хмыкнул, но не стал спорить. Однако я также понимал, что оставить все заявки без внимания – это по меньшей мере несправедливо по отношению к тем, кто искренне хотел присоединиться. К тому же не стоило рушить только что построенный имидж, создавая о себе впечатление как о зазнавшемся или слишком привередливом командире.

В итоге я принял решение. Я велел Хамрону и Нервиду вынести тот ящик на плац и поставить рядом с моим импровизированным командным пунктом. Когда в очередной раз собрался весь взвод, и к ограждению плаца прилипла очередная группа жаждущих, я вышел вперед.

– Внимание! – мой голос, уже привыкший перекрывать гул тренировок, заставил замолчать всех.

Я указал на злополучный ящик.

– Места во взводе для всех вас сейчас нет. Маскимум по уставу я смог бы набрать десять человек, но я не хочу проводить настолько суровый отбор.

По рядам потенциальных рекрутов прошел разочарованный гул. Но я поднял руку.

– Но! – это слово срезало ропот на корню. – Как только мы вернемся, меня, что очевидно, повысят до командира роты, – снова шепотки, на этот раз насмешливые, – а в роте может служить до двухсот сорока человек. Вот тогда я объявлю масштабный набор.

Я видел, как в их глазах снова загорелись огоньки. Я дал им не отказ, а отсрочку и четкую цель.

– А пока… – я обвел взглядом и своих бойцов, и стоящих за оградой, – … все, кто хочет доказать свою серьезность, могут присоединяться к нашим тренировкам. Каждый день, с рассвета до заката. Драться вместе с нами. Показывать, на что способны. Знакомиться. Налаживать связи. – Я усмехнулся. – И если вы не сбежите через день, не сломаетесь и докажете, что вы – не просто шум и пыль, то ваши имена я запомню. И ваши заявки будут рассмотрены в первую очередь. Решайте.

Я не стал ждать ответа, развернулся и ушел, оставив их переваривать предложение. На следующий день на наш плац пришло человек двадцать. Через день – еще пятнадцать.

Они вставали в строй, бегали кроссы, отрабатывали приемы, бились на спаррингах с моими ребятами. Это вдобавок к учениям в их собственных подразделениях. Мои командиры присматривались к ним, давали советы, а я и Силар, как и обещали, ходили между рядами, поправляя, подбадривая, а чаще – уничтожая критикой.

Это был длительный, изматывающий кастинг без гарантии успеха. Но каждый, кто решался его пройти, уже создавал о себе положительное впечатление.

Две недели пролетели в режиме безостановочной, выматывающей работы и подготовки. И все это время я не скупился на препараты. Тем, кто показывал рост, кто впитывал знания как губка, кто на спаррингах начинал обыгрывать товарищей, я вручал дополнительные концентраты маны.

Не в награду, а как топливо для дальнейшего роста. Как инвестицию. Я видел, как их тела меняются, как глаза начинают светиться изнутри от переизбытка энергии, которую нужно было срочно утилизировать на тренировках.

Результат не заставил себя ждать. Через десять дней Карина во время силового упражнения вдруг рухнула на колени, и вокруг нее закружился вихрь маны – чистый, мощный, уже другого качества.

Она сжал кулаки, и по ее костяшкам пробежал стальной блеск. Прорыв на Пролог Сказания. Она была первой. За ним, как по цепной реакции, последовали другие. К концу второй недели восемь моих бойцов перешагнули порог.

Взвод теперь имел в своем составе пятнадцать Сказаний, что было больше, чем в некоторых ротах.

Параллельно с этим я решал и другие вопросы.

Арентовал у Коалиции два корабля, которые на протяжение двух недель, опять же, на свои деньги, переоборудовал и отделывал, чтобы уничтожить любые намеки на принадлежность кораблей Коалиции и сделать их настолько «пиратскими», насколько это было возможно.

Потом прошелся по докам, по подсобным помещениям, присматриваясь к механикам, штурманам, связистам из вспомогательного состава. Я предлагал двойное жалование в обмен на повышенный риск и необходимость, возможно, несколько недель провести на миссии.

Набралось чуть больше семидесяти человек на два корабля – как раз нормально, чтобы составить основной костяк команды, оставляя Артефакторов на подхвате.

Оставался последний штрих – назначить капитана на второй корабль.

Логика кричала одно: Силар. Опытный пиратский капитан, Хроника, человек с железной волей и авторитетом. Он идеально вписывался в роль. Я уже почти мысленно отдал ему приказ, когда ко мне в каюту принесли последнюю сводку разведданных по Дикому Братству, только что расшифрованную штабными криптографами.

Обсудив ее с Силаром, я был готов рвать на себе волосы: Родрик, один из капитанов Братства, был лично знаком с Силаром и потенциально знал, что того захватили в рабство. А для пиратов рабство считалось несмываемым клеймом, крестом на духе свободных небесных странников.

Рисковать срывом всей операции, поставив Силара капитаном, я не мог. Наше прикрытие было бы мгновенно разоблачено.

Я перебрал в уме своих командиров. Хамрон. Он рвался вперед, его ярость в бою была прекрасна, и препараты подняли его до Кульминации Сказания – выше всех остальных. Но капитаном?

Он не умел вести небесный корабль, не знал тонкостей пилотирования в Небе, не обладал той врожденной харизмой командира, которая заставляет людей подчиняться без вопросов. Посадить его капитаном – все равно что натянуть волчью шкуру на щенка. Опытный пират раскусит его за минуту.

Нужен был другой человек. Сильный артефактор, желательно на позднем Сказании, чтобы его ранг не вызывал лишних вопросов. Умелый, с командной хваткой. С харизмой. И, что критично, абсолютно надежный. Чужак не подходил.

И тут решение пришло само собой. Оно было рискованным, дерзким и наверняка вызовет бурю негодования. Но другого выбора не было.

Я направился в кабинет Вейгарда, даже не постучав.

– Полковник. Мне нужен один ваш человек на время миссии, – заявил я, закрывая за собой дверь.

Вейгард, изучавший карту сектора, поднял на меня усталый взгляд.

– Кого? Ты же помнишь, что Коалиция не будет помогать тебе напрямую никакими ресурсами или боевой мощью. Если хочешь Артефактора Хроники…

– Ярана Жермин.

Вейгард замер, его брови поползли вверх.

– Твоя… наблюдатель? Марион, ты в своем уме? Она офицер штаба, ее задача – наблюдать и докладывать, а не участвовать в твоих эскападах!

– Мы оба знаем, полковник, что она та еще штучка и позиция штабного офицера ей совершенно не подходит.

Вейгард хмыкнул, тяжело вздохнул.

– И как ты ее на это уговоришь?

– Придумаю что‑нибудь, – сказал я, уже поворачиваясь к выходу. – Думаю, перспектива стать капитаном пиратского корабля и получить свою долю добычи покажется ей куда интереснее, чем писать скучные отчеты о моем поведении.

– Ладно. Забирай. Но если она вернется и начнет читать лекции о твоем моральном разложении, я все ее претензии направлю напрямую начальству.

– Договорились, – кивнул я и вышел.

Через два дня мой взвод собрался для вылета.