Текст книги "Следствие не закончено"
Автор книги: Юрий Лаптев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 49 страниц)
Свою работу в бригаде Настя начала с того, что провела генеральную уборку в избе. Отскоблила ножом и промыла горячей водой окна, пол и пары. Побелила печь. Осторожно обтерла влажной тряпкой закоптелый портрет Владимира Ильича и украсила его свежими, пахучими ветками пихты. Потом оттерла кирпичной крошкой и перевесила в удобное место медный рукомойник, постелила у порога чистую рогожку и лишь тогда присела на лавку усталая, но довольная. Сказала сама себе: «Не хуже, чем у людей стало». Еще полюбовалась на дело рук своих. Потом спохватилась: «Ох, чего ж это я сижу-то!» – и занялась стряпней. От хорошего настроения завела песню, сначала негромко, потом распелась:
Не вейтеся, белые чайки,
Вам некуда, бедные, сесть…
Песня как будто и невеселая, а петь не скучно.
И картошка чистится веселее.
– Эх, мать честная из-под Тулы-города! – только и мог вымолвить, оглядывая избу, вернувшийся с охоты Ложкин. – Неужто все сама?
– А то кто же? – горделиво отозвалась Настя и, взглянув на ноги Ложкина, добавила: – Чесанки охлопал бы, Кирилл Иваныч. Там в сенях веник я припасла.
– Что верно – то верно, – спохватился Ложкин и вышел в сени. Вернувшись, еще раз внимательно оглядел посвежевшую избу и сказал Насте: – Не знаю, чем тебя и премировать за такое старание.
– А ничем. Я ведь за свое кухарничанье трудодни получаю.
– Капитолина тоже получала, а с нас брала особо, хоть и не шибко заботилась.
– Вольно было давать.
– А нам не жалко. Заработаем, Настенька, на все. Белки нынешний год на дереве больше, чем шишек.
Вошли еще двое охотников – Семен Лосев и Вася. Тоже удивились.
– Куда с такими ногами претесь! – заорал Ложкин.
Ребята, не успев даже путем осмотреться, выскочили в сени.
Настя рассмеялась.
И обедом охотники остались довольны.
– Зря ты, Настасья Ефимовна, нас так ублажаешь, – уписывая тушеного зайца, сказал Кирьянов.
– А то вам плохо?
– Нам-то в самый раз, а вот тебе… Захочешь, не ровен час, замуж, а мы не отпустим.
– Не отпустим! – поддержал шутку дяди Петька.
– Не собираюсь. А захочу – так и здесь жениха найду, – шуткой на шутку ответила Настя, но тут же смутилась, почувствовав на себе пристальный взгляд Семена Лосева.
– Белого кочета на серого менять – даром время терять, – многозначительно произнес Кирилл Ложкин. Настя, конечно, сразу догадалась, на какого «белого кочета» намекает бригадир, и ото ее рассердило.
– А ты, Кирилл Иваныч, бабьих сплетен не повторяй… Чай пить будете?
– Чай молодцу не утеха! – наливая себе и Лосеву в стаканы водку, сказал Алексей Кирьянов.
Настя нахмурилась.
– Очумеете, пожалуй, если каждый день будете водку кушать.
– Ничего, ее ведь, матушку, из хлеба гонят, а от хлеба кровь густеет, пузо толстеет, – отшутился по своему обыкновению Кирьянов.
Охотники, не избалованные заботой, не могли нахвалиться своей новой хозяюшкой и относились к девушке подчас и грубовато, но хорошо, сердечно: в избе старались не сорить, не натаскивать снегу. И лаек в избу не приучали. Курить выходили в сени, в присутствии Насти не ругались, но… почти каждый день заканчивался пьянкой.
– И где только они винище берут?.. – недоумевала девушка.
– Бригадир заботится, – ответил Насте Вася Ложкин, когда она его спросила об этом. И отвел в сторону взгляд.
– Господь бог незримо посылает. А главное – в своей посуде! – отшутился Кирьянов.
– Много будешь знать – до сроку состаришься! – грубовато ответил Насте Семен Лосев, но сразу же, по-видимому желая смягчить резкость, добавил: – Ты не бойся, Настасья Ефимовна, если кто к тебе по пьяному делу прицепится, – я заступлюсь.
– А если сам?
Семен пристально оглядел Настю, потом отвел взгляд в сторону, сказал не то с насмешкой, не то с обидой:
– Зря ты меня боишься.
– Я?! – Настя рассмеялась.
– Ты, – подтвердил Семен.
Этот разговор произошел утром. Все охотники уже ушли, а Лосев почему-то задержался.
Семен был прав: Настя его побаивалась, но в то же время уважала больше других. Может быть, потому, что Лосев напоминал ей чем-то Егора, повадкой очевидно, потому что по внешности никакого сходства между ними не было. Вот и сейчас, искоса наблюдая за Семеном, молча сидевшим на лавке, Настя думала: «Ишь пригорюнился, тоже, видать, без привета жизнь прожил». Растрогавшись от таких мыслей, бочком подступила к Семену, сказала ласково:
– Гимнастерка, я смотрю, у тебя, Сеня… Небось месяц не стирана и порвалась, видишь ли.
Настя осторожно прикоснулась рукой к плечу Семена в том месте, где расползлась по шву вылинявшая гимнастерка. Семен поднял голову, заговорил негромко, глуховато:
– Лучше ты обо мне не заботься, Настасья Ефимовна…
– Не велика забота. А ну снимай разом!.. Чего смотришь сурьезно, как филин? Этак от тебя все барышни сторониться будут.
– Нужны вы мне.
– Вон как!.. Значит, всю жизнь в парнях думаешь проходить?
Настя стояла, облокотившись рукой на стол, близко от Семена. Чувствовала, что разговор действует на парня возбуждающе, но не отходила. Девушке было боязно и любопытно. Вспомнила, как прижал ее к своей широкой и твердой груди Егор, и внезапно захотелось вновь испытать томительное чувство женской слабости. Это состояние Насти почувствовал и Семен. Он встал и неожиданно взял девушку за плечи, притянул к себе.
– Пусти!
Настя изо всей силы уперлась руками в грудь парня.
– Пусти! – крикнула еще раз, но, почувствовав, что силой ей не вырваться из крепких рук Семена, сказала тихо, умоляюще, со слезами на глазах: – Пусти, Сеня, нехорошо ведь…
И Семен отступил. Он отошел к двери, зачерпнул из кадушки ковш воды, жадно выпил. Потом снял с крюка дубленку, сказал, не глядя на Настю:
– Не жалуйся никому, Настасья Ефимовна. Сам себя я в эти дни не понимаю. Однако больше такого не допущу!
Настя ничего не ответила. Она стояла, вздрагивая, как от уколов, и растерянно шарила рукой по краю кофточки, ища оторвавшуюся пуговку.
Семен хотел еще сказать что-то, но, видимо, не решился. Вышел, твердо прикрыв за собой дверь. Настя долго смотрела, как расстилается по полу и тает ворвавшийся в избу морозный пар. Потом озабоченно покачала головой и посмотрелась в зеркальце. Понравилась сама себе.
17Наступил март, по календарю – первый весенний месяц. Но суровая сибирская зима не спешила выпускать истосковавшуюся по теплу землю из своих цепких ледяных объятий. Укутывала ее снегом, студила сиверкой, прятала от солнца за тучами и метелями. И только в редкие ясные дни, когда еще не набравшее жаркой силы солнышко поднималось все выше и выше над горизонтом, на ветвях деревьев и крышах изб появлялись крошечные сосульки, а в полях покрывался хрусткой ледяной корочкой еще недавно пушистый снежный покров. В поисках поживы жалось к людским жилищам изголодавшееся за зиму зверье. Среди дня забегали на огороды пугливые красноглазые беляки. Хищно и сторожко обнюхивали воздух лисы, ища лазу внутрь крытых дворов и окружая замысловатыми сплетениями следов строения птицефермы. А белесыми ночами завывали в непосредственной близости от деревень на высвеченных луной полянах волчьи выводки. Беспокойно ворочался в берлоге отощавший и отлежавший за зиму бока хозяин тайги – медведь.
Егор Головин взялся за организацию зверобойной бригады с такой энергией, как будто готовил свой небольшой отрядик не только на борьбу с волками, а для более серьезного выступления. Он проверил снаряжение каждого охотника-добровольца, дважды выезжал в район за боеприпасами и даже провел пробную ночную вылазку и учебную стрельбу для того, чтобы отсеять из бригады неспособных.
Большинству комсомольцев такая серьезная постановка дела нравилась. Не один ведь сельский паренек, воодушевленный примером своего земляка Сергея Чивилихина, засыпая на полатях под тулупом, мечтал о ратных подвигах, сражался во сне с врагами родины и, одержав победу, просыпался среди ночи потный и взволнованный.
С неохотой, правда, но оставил Егор в зверобойной бригаде и трех девушек: Клавдию Жерехову, Любку Шуракову и рослую, превосходящую многих мужчин силой и неутомимостью в работе трактористку Анюту Бунцову. Правда, для механизаторов уже наступили горячие дни – завершалась подготовка к весеннему севу, но Анюта и еще два паренька из ее бригады взялись закончить ремонт своих тракторов досрочно, а на все сборы бригады являлись одними из первых.
Вначале Егор хотел хлопотами по зверобойной бригаде отвлечься от своих невеселых размышлений о Насте, но потом, когда бригада по существу переросла в небольшой, боевой по духу отрядик, он почувствовал себя настоящим командиром. И добился того, что недоверчиво относившиеся к его затее колхозники, решившие было, что вместо дела комсомольцы затеяли игру, изменили свое отношение.
– Гляньте-ко, бабоньки, да ведь это форменное войско! – ахали женщины, встречая возвращавшихся с лыжной вылазки «волчатников».
Не в шутку заморившиеся ребята чувствовали привлеченное ими внимание, подтянулись. Построившись звеньями, они шли посредине улицы. Пели лихо и неистово:
Вдоль по линии Урала
Не сизой орел летал…
Несший к себе в избу занедужившего сосунка Максим Жерехов поспешно отступил с дороги в глубокий снег и стоял долго, оглядывая проходивших лыжников потеплевшим взглядом обычно неласковых глаз.
То летал перед полками
Наш военный комиссар…
– Что ты скажешь, Максим Никанорович? – спросил Жерехова торопливо семенивший вслед за комсомольцами пастух Парфен. – Шагает пехота!
Жерехов выбрался на дорогу, еще раз взглянул на растянувшийся по мосту отряд, прислушался к песне:
И держал он речь такую,
Отдавал лихой наказ…
– Шагать-то и мы шагали более десяти лет, – заговорил наконец Жерехов раздумчиво. – Ревмя ревели, но шаг отбивали, согласно приказу. А вот этим кто приказывает – спрошу я тебя?.. Им ведь в будущем топать да топать на действительной, пока двенадцать пар каблуков собьешь.
– Да-а… Рановато мы оттопались, – по-стариковски вздохнул девяностолетний Парфен.
Такая постановка дела в охотничьей бригаде особенно нравилась Никифорову.
– Молодец, Головин! Горячо берешься, – похвалил он Егора.
– А мне сейчас без горячего дела скучно жить, Иван Анисимович, – намеком ответил Егор. Он чувствовал, что секретарь парторганизации знает о Насте больше, чем другие, но прямо спросить о ее судьбе не решался. А Никифоров, хотя и понимал состояние парня, до поры до времени помалкивал.
– К боевому строю приучаешь свою команду?
– Иначе нельзя. Двадцать восемь человек набралось, а люди разные: надо всех приучить к порядку, иначе и охотников из них не будет, да и дела тоже.
– Верно! – одобрил Никифоров. – Одна у нас с тобой мысль, Егор Васильевич. Я бы, на мой характер, весь колхоз на военную ногу поставил, раз такая обстановка кругом неспокойная.
– Трудновато, пожалуй, всех подравнять в одну шеренгу, – Егор недоверчиво усмехнулся: – Колхоз-то один, да люди-то в колхозе – один рыжий, другой бесстыжий. А ведь дисциплина не легко к нашему брату прививается. По себе знаю.
– Ну, а твои волчатники – привыкают ведь?
– Не враз. Семерых стригунов пришлось отставить, чтоб под ногами не путались. Правда, с выселок вчера ребята приходили, шесть человек. Тоже интересуются.
– Надо принять. А когда против врага выступите?
– На субботу назначили первый загон. Только не знаю, откуда начать: неплохо бы обложить Канавинскую балку, а еще лучше – туда, к лесничеству податься.
Никифоров и Егор, переговариваясь, дошли до избы Никифорова и у ворот задержались. Иван Анисимович выжидающе смотрел на парня, отлично понимая, что Егор хочет спросить его про Настю.
– Присоветовал бы ты мне, Иван Анисимович… – заговорил наконец Егор, не глядя на своего собеседника.
– Что именно?
– Да вот… насчет загона, – сказал Егор совсем не то, что хотел сказать.
«Ишь чертушка упрямый», – подумал Никифоров, а вслух сказал:
– А ты сходил бы в охотницкую, к Кириллу Ложкину. Они небось знают.
– Сколько Кирюшкины охотники знают – я больше того забыл! – сказал Егор и сердито глянул на Никифорова.
– Ну, смотри, кума, мое дело присоветовать, – многозначительно сказал Никифоров. – Так что я бы на твоем месте все-таки к Ложкину наведался. А там – как знаешь…
Слова Никифорова вызвали у Егора смутную догадку. Однако, неторопливо шагая к дому, Егор никак не мог себя убедить: «Ну да, пойдет Настасья на такую работу – услугать мужикам да кухарить». Однако, поразмыслив за своим скудным холостяцким обедом и вспомнив, что Капитолина Шуракова уже давно хозяйничает дома, Егор заколебался. Потом решился: торопливо закончил еду, туже подтянул ремень, вскинул на плечо карабин, свистнул собаку и пошел на лыжах к лесу. Только не улицей, как ходил обычно, а вдоль берега реки.
В лесу дорогу Егору пересек свежий лисий след, и он, увлекшись преследованием зверя, уклонился далеко в сторону. Настиг, хотя и заморился. Долго сидел на стволе поваленной ветром сосны, курил, рассеянно глядя на лежавшую у его ног убитую лисицу с хищно оскаленной мордой и беспомощно поджатыми лапами. Невесело размышлял. Потом сказал вслух сердито: «А ну ее к бесу!» Бросил окурок, поднял лису и направился к дому.
Но, пройдя с полкилометра, Егор вдруг круто остановился на самом краю таежной балки, как бы не решаясь спуститься вниз по склону, затем решительно повернул лыжи и пошел обратно, все убыстряя ход. Надо было спешить, чтобы добраться до бригады Ложкина засветло.
Когда вдали показалась приземистая, полузанесенная снегом изба охотницкой, Егор сначала замедлил ход, потом совсем остановился. Он несколько раз глубоко передохнул, медленно стянул с головы ушанку, отер рукавом полушубка взмокший лоб и долго стоял, пытливо всматриваясь в слабо высвеченные изнутри окна.
К избе Егор подошел медленно и нерешительно. Снял лыжи, прислонил их около сенного выступа к срубу, прислушался. Из-за двери доносился беспорядочный гомон; разговаривали, перебивая друг друга, сразу несколько человек.
Охотники не сразу заметили появление Егора, потому что были сильно возбуждены. Все они столпились вокруг сидящей на скамье Насти и бестолково галдели. Каждый хотел, чтобы девушка услышала именно его. Из отдельных выкриков Егору было трудно понять, что здесь произошло до его прихода.
– Ты нам свой характер не выказывай! – орал необычно взъерошенный Алексей Кирьянов. – Я даже своей бабе никогда не кланялся!
– С тобой, Настасья Ефимовна, люди обращаются по-хорошему, а ты что? – наступал на девушку потерявший обычную вкрадчивую обходительность Кирилл Ложкин.
– Отдай лучше добром! – по-мальчишески горланил Петька.
– Товарищи, давайте поговорим, товарищи, – растерянно взывал комсомолец Вася Ложкин, придерживая на всякий случай за руку Кирьянова.
– Иди ты!.. – Кирьянов с бешенством оттолкнул Васю и, приблизив к Насте свое распаленное лицо, крикнул: – Воровством занимаешься!
Настя вздрогнула и потерянно оглядела озлобленные лица охотников. От незаслуженной обиды у нее побелели даже губы.
– Ну, пошутили, и хватит, – негромко сказал Семен Лосев и, отстранив Кирьянова, подступил к Насте. Все остальные охотники сразу притихли, а испуганная девушка невольно прижалась к стене. – Долго ты будешь над нами измываться? – Семен говорил, почти не повышая голоса, но по его взгляду Настя почувствовала, что для нее наступил критический момент. Она беспомощно огляделась, как бы ища защиты, и неожиданно увидела стоящего у двери Егора. Невольно подалась к нему.
– Егор!.. Егорушка…
Возглас Насти разом отрезвил охотников. Ведь они знали, что за характер и сила были у Егора Головина. Невольно вспомнилось, как он еще до ухода в армию чуть не изувечил двух здоровенных парней, вздумавших по пьяному делу грязно подшутить над ним и Антонидой Козыревой, и как человек десять мужчин тогда еле-еле с ним совладали.
И хотя сейчас Егор стоял возле дверей и молчал, все понимали, что добром дело не кончится. Поэтому сразу утерявший боевой запал Кирилл Ложкин отшагнул к печке, а Петька укрылся за широкой спиной дяди – Алексея Кирьянова. Да и сам дядя несколько охладел и даже пригладил пятерней свои взъерошенные волосы. Правда, сейчас Егор был настроен миролюбиво, потому что очень обрадовался, увидав Настю и услышав ее умоляющий возглас, но на его лице эта радость не отразилась. Да и не мог Егор остаться равнодушным к тому, что произошло на его глазах. Он небрежно кинул лису у порога, приставил к стене карабин и обвел пытливым взглядом охотников. Почему-то задержал взгляд на Лосеве, может быть, потому, что на лице Семена не было ни испуга, ни растерянности, а в его угрюмых глазах почудился вызов.
Именно поэтому Егор направился прямиком к Семену. Подошел и спросил негромко:
– Вы за что девушку обижаете?
– А тебе какое дело? – с таким же угрожающим равнодушием отозвался Семен.
– Товарищи, давайте поговорим не так, товарищи! – залепетал из-за спины Семена Вася Ложкин, напуганный этим приглушенно злобным разговором.
Но Васю не расслышали. Егор еще ближе подшагнул к Семену, повторил вопрос уже громче и тверже:
– Вы за что девушку обижаете?
– А тебе какое дело? – ответила за Семена Настя.
Ее слова прозвучали так неожиданно, что все остолбенели и не отрываясь смотрели на девушку. И больше всех изумился Егор.
А Настя дрожащими пальчиками заправила под косынку выбившуюся прядь волос, неторопливо поднялась с лавки и, глядя мимо лица Егора, спросила:
– Ты, Егор Васильевич, небось командовать сюда пришел?
И, так как Егор ничего не ответил, добавила:
– Не нуждаемся!
Егор повернулся и, нетвердо ступая, вышел из избы. Все охотники долго молчали, глядя, как из-под неплотно прикрытой двери тянет морозный парок.
– Обедать-то будете? – спросила наконец Настя, не замечая выступившей слезы.
– Да, да, Настенька, давай, милая, – поспешно отозвался Алексей Кирьянов и, суетливо одергивая рубаху, пошел к накрытому столу. За ним двинулись остальные. Только Семен Лосев стоял, низко пригнув голову, и шевелил пальцами тяжелых рук.
– Иди садись, Сеня, – ласково обратилась к нему Настя.
– Ага… да… – Семен направился было к столу, но, не доходя, свернул к рукомойнику, сполоснул руки, разгоряченное лицо.
– Про лису-то Егор Васильевич забыл! – неожиданно воскликнул Вася Ложкин. Поднял оранжевого зверя за шиворот, осмотрел со всех сторон, сказал завистливо: – А вот мне никак не удается стукнуть такую огневку.
– Догони, отдай! – строго приказал Васе Кирилл Ложкин.
Вася, накинув только шапку, выскочил на улицу.
– Егор Васильевич! – донесся снаружи его крик. – Товарищ Головин!
Медленно уходивший от избы Егор остановился, неохотно повернул голову.
– Лису нам, что ли, оставил? – с трудом переводя дыхание, сказал подбежавший Вася. – А хороша! Где ты ее укараулил?
Егор взял лису, вопросительно поглядел на Васю. Он ведь так и не узнал, почему произошла ссора между охотниками и Настей. Но Вася уклонился от неприятного объяснения. Сказал только:
– За Настасью Ефимовну ты, Егор Васильевич, не опасайся. Она, брат, девушка аккуратная. Ничего такого не позволит.
– Угу, – хмыкнул Егор и нахмурился. – За Настасью Ефимовну я не беспокоюсь, а вот… Ты, Василий, объясни Кириллу Ивановичу, что ежели еще раз… Я ведь и патрон истратить могу. И прочих предупреждаю строго.
Вася постоял, глядя вслед удаляющемуся Егору. Потом опасливо покачал головой, сказал:
– Убьет!.. Очень просто.
Отойдя с полверсты, Егор остановился. Не поворачивая лыж, оглянулся. Долго и встревоженно смотрел в том направлении, где укрытая от его глаз полчищами заснеженных деревьев стояла изба охотницкой бригады Кирилла Ложкина. От всего виденного у Егора осталось впечатление, что жить Насте здесь, в лесу, среди огрубевших людей, трудно и невесело. Хотя Егор не знал, почему охотники так разозлились на девушку, но почувствовал, что это была не просто ссора. И уже совершенно сразило и обидело Егора, что Настя так бесцеремонно отвергла его помощь.
Возвращаясь в деревню уже сумерками, Егор всю дорогу размышлял: что предпринять? Подумывал даже о том, как вернуть Настю к отцу.
А Настя действительно попала в очень трудное положение, прямо в тупике оказалась девушка. Началось с того, что за день до прихода Егора в избе охотницкой бригады появился гость. Это был рослый и дородный мужчина лет сорока пяти с привлекательным, хотя и отечным немного лицом и плотными, аккуратно подстриженными усиками. Одет был гость в хорошо пригнанный, отороченный по бортам каракулем романовский полушубок и высокие фетровые валенки. Он пришел днем, когда все охотники были на промысле, а Настя затеяла стряпню. Лицо гостя показалось девушке знакомым.
– Здравствуйте, хозяюшка! – сказал пришедший, осторожно спуская с плеч на пол туго набитый вещевой мешок.
– Здравствуйте, – ответила Настя. Ей хотелось поправить сбившуюся косынку и застегнуть верхние пуговки кофточки, но руки были измазаны в тесте – Настя месила квашню.
Гость, не замечая смущения девушки, неторопливо огляделся. Спросил:
– А где лее Капитолина Артемьевна?
– Дома, – ответила Настя. – А здесь я за нее хозяйничаю.
– Вы? – гость удивленно воззрился на Настю, потом еще раз оглядел избу. – То-то я замечаю, будто и горница помолодела. Хорошо, очень привлекательно у вас здесь стало. А я братом Кириллу Ивановичу прихожусь. Борис Иванович. Может, слышали про такого молодца?
– Как же. И виделись мы с вами в позапрошлом году. Только вы тогда бороду носили, вот я и обозналась.
– Верно, бородатым был в молодости. А вы чья будете?
– Чивилихина Ефима Григорьевича дочь, Настасья.
– Чивилихина?! – Борис Иванович, присевший было на лавку, снова поднялся. Его выпуклые, редко мигающие глаза с изумлением уставились на Настю. – Позвольте, но ведь в таком случае вы Сергею Ефимовичу сестра?
– Так выходит. – Настя опять склонилась к квашне, погрузила руки в зыбучее, пузырящееся тесто.
– Удивительное все-таки для меня положение, – произнес Борис Иванович. – Что же это вы, Настасья Ефимовна, взялись за такое, извиняюсь, мусорное дело?
– Самое бабье дело, – недовольно отозвалась Настя. Ну, почему людей так интересует ее жизнь?
– Вот именно, что бабье! Да еще и не всякая баба согласится на такую работу, а вы… вам, милая девушка, теперь учиться надо. И вообще подумать о своей будущности… Такой удобный случай.
Настя вновь отстранилась от квашни. И, желая переменить неугодную ей тему разговора, сказала шутливо:
– Ученая уж я – видите, как с квашней управляюсь… Вы, Борис Иванович, может, кушать хотите или отдохнуть с дороги?
– Спасибочки, Настасья Ефимовна, дождусь брата. – Борис Иванович снова осторожно опустился на лавку. Уловив по тону Насти, что она разговором недовольна, сказал примирительно: – Ну, молодец, коли так. Похвально. Не зря говорится, что от тяжелой работы – забота, а от безделья – стыд. А папаша как поживает?
– Ничего, живет, как и все наши колхозники.
– Очень приятно. Вы Ефиму Григорьевичу при случае поклончик от меня передайте. И братцу тоже: я ведь Сергея Ефимовича еще вот таким знал. Умный был паренек, помнится.
Назойливые напоминания об отце и брате испортили Насте настроение. Поэтому, наскоро управившись с квашней, девушка оделась и вышла на улицу. Стала колоть дрова, с ожесточением опуская тяжелый колун на звонкие сосновые плашки. От работы на морозе повеселела. Вернувшись в избу, обратилась к Борису Ивановичу уже приветливее:
– Рассказали бы, что там у вас в городе делается? И на фронте какие события происходят – про замирение-то ничего не слыхать?
Настя внимательно прослушала обстоятельный рассказ Бориса Ивановича о военных событиях в Европе и на Тихом океане. Рассказывал Борис Иванович хорошо, картинно. Настя слушала его, не перебивая. Потом сказала, сокрушенно вздохнув:
– Поглядеть бы на эту войну. Может, и не люди делают такое страшное.
– А кто же? – улыбнулся Борис Иванович.
– Звери и те без причины друг дружку не терзают. – Настя задумалась. Потом опять взглянула на Бориса Ивановича, спросила опасливо: – И с нами такая смертельная война будет?
Борис Иванович пожал плечами, ответил неопределенно:
– Трудно сказать, Настасья Ефимовна: покуда на земле существует фашизм, покою нам не будет. Поэтому и к войне наша страна крепко готовится. Надо думать, что не зря даже девушки в городах проходят военную науку. Наверное, слышали вы про Полину Осипенко?
– Слышала. Только она не городская. – Настя вздохнула. – А вот я такой, как Полиночка, не могла бы быть. Ловкости нет, и боюсь. Я уж лучше другим чем помогу, если доведется. За ранеными поухаживать, постирать, пошить. На самую черную работу пойду, в случае чего, а воевать… Страшно очень.
Этим разговором Борис Иванович завоевал расположение Насти. Она подумала: «Вот и правильно бабы говорили, что у Кирилла Ивановича брат головастый. Обо всем расскажет, объяснит все человек. Жалко, что председателем он у нас недолго побыл».
Когда-то Борис Иванович Ложкин был первым председателем колхоза в Новожиловке. Настя в то время была еще девчонкой, но помнила, как он ходил из дома в дом и настойчиво уговаривал мужиков вступать в колхоз. В колхоз тогда вступило сразу чуть ли не все село, и Бориса Ивановича, как хорошего организатора, выдвинули на ответственную работу в райземотдел. Правда, вскоре в организованном Ложкиным колхозе начались распри и недовольство. Некоторые хозяева ушли опять в единоличники, кое-кого из «колхозников» пришлось, раскулачить, но бабы обвиняли в неполадках резкого и непримиримого Ивана Никифоровича, который решительно взял бразды правления в свои руки. А Бориса Ивановича вспоминала с уважением: «Вот это человек был, обходительный – умел угодить и свату и брату. Не зря его в район вызвали, на хорошую работу».
По радушному приему, который оказали Борису Ивановичу охотники, Настя поняла, что он был довольно частым и желанным гостем в охотницкой избе. Это удивило девушку: «Была охота в такую даль таскаться без причины». Но вскоре обнаружилась и причина, неожиданная для Насти. Вещевой мешок Бориса Ивановича оказался доверху набитым бутылками, заботливо переложенными стружками и газетной бумагой. И сразу исчезла симпатия. «Вот ты какими делами занимаешься!» – зло прошептала девушка.
С Бориса Ивановича гнев Насти переключился на его брата Кирилла, а затем и на всю бригаду.
– Хорошеньких гостей приучаете, – сказала она Васе Ложкину, задержав его в сенях.
– А что – разве плохой человек? – удивился Вася по простоте душевной.
– Эх ты, а еще комсомольский билет в кармане держишь, – сердито укорила Настя паренька.
– При чем тут комсомольский билет?.. Да ведь Борис Иванович с прошлого года заготпушниной заведует по всему району! – заступился за своего дальнего родственника Вася.
– А сюда для какой радости шаландается?
– Ну, мало ли… Брата повидать, поскольку у них лады. Да и сам Борис Иванович охотником, слышь, был. Так сказать, в молодые годы…
– Вот я Никифорову все расскажу про этого охотника! – пригрозила Настя, почувствовав, что парень начал петлять в разговоре, как пуганый заяц.
Вася не на шутку испугался. Зашептал, то и дело оглядываясь на дверь в избу:
– И не подумай, Настасья Ефимовна. После этого тебе житья здесь не будет. Знаешь, какие они – Ложкины. – Вася в этот момент забыл даже, что он и сам из той же фамилии.
На этом разговор Насти с Васей прервался, потому что в сени из избы вышли Борис и Кирилл Ивановичи.
– Вот она где – наша красавица! Поверишь ли, как о родных заботится, – ласково похлопав Настю по плечу, сказал Кирилл.
– Вижу, – поддакнул брату Борис Иванович. – Жалко не знал я: подарочек захватил бы Настасье Ефимовне.
– Авось не в последний раз приходишь, – сказал Кирилл.
– Не нужно мне никаких подарков, – сухо сказала Настя и прошла в избу. Там укрылась к себе за занавеску и не выходила до тех пор, пока не ушел гость. Сидела, опустив руки на колени, слушала украинскую песню, которую затянул охмелевший Алексей Кирьянов, и шептала зло:
– Посмотрю, что ты у меня завтра запоешь, пьянчужка!
…Ой, признайся-признайся, молода дивчина,
Что у тэбэ, на мы-ысли… —
сиповатым тенорком выводил Кирьянов.
– Все бутылки повыкидываю, иди тогда жалуйся, – сердито шептала Настя.
Потом под влиянием песни Настя расчувствовалась: вспомнила отца, Егора. Всплакнула перед сном.
Но угрозу свою Настя выполнила: на другое утро, когда охотники ушли на промысел, она сложила все бутылки в плетенку, отнесла в лес и запрятала в дупло приметной, расщепленной молнией сосны. Девушка, конечно, знала, что ее поступок разозлит охотников, боялась их гнева, но решила держаться стойко. Весь день успокаивала себя: «А что они мне сделают? Не убьют ведь. И жаловаться не станут». К вечеру, как всегда, убралась в избе, запарила корм для лаек и села чинить Семену Лосеву гимнастерку.
Первым вернулся с охоты Вася, вернулся раньше обычного.
– Скоро ты отстрелялся, – удивилась Настя.
Вася почему-то смутился, сказал с деланным безразличием:
– Ветер сегодня студеный, белка по дуплам прячется.
– Вон что. А охотники но избам?
– Кому это ты? – Вася указал на гимнастерку. – Опять Семена ублажаешь?
– Опять. Чисто горит все на этом парне.
– Так… – Вася недовольно хмыкнул. – А обо мне небось заботы нет?
– У тебя мать жива. И сестер три души, неужто одного брата не обиходят?
– Не в этом дело. – Вася присел рядом с Настей на лавку, заговорил доверительно: – Я, Настасья Ефимовна, все примечаю. Чего это Семен бриться чуть не каждый день стал и скучный ходит?
– А тебе, милочек, завидно? – Настя, не поднимая головы от шитья, насмешливо покосилась на Васю.
– Чему ж тут завидовать?.. Но поскольку Егор Васильевич дал мне такое поручение, чтобы все было, так сказать, в рамках…
– Еще не легче! – удивленно воскликнула Настя. – Я ведь не портрет, чтобы меня в рамке держать. Так что я тебе, Василий, другое поручение дам: ты дружков своих мне не сватай, ни Семена, ни Егора Васильевича.
– О!.. О!.. – Вася не сразу нашелся что сказать.
– Много вас таких заботливых! – сердито закончила разговор Настя. Но тут же вспомнив про водку, сменила гнев на милость, сказала смиренно: – Плохой у меня, Васенька, характер.
– Вот тебе раз! – удивился Вася. – Да ты знаешь, как наши ребята тебя ценят?
– На вес или поштучно?
– Я не шутейно говорю!.. Выражаться перестали? Перестали. Чистоту блюдем? Блюдем. За дровами ходила ты хоть раз?.. А то – характер! Капитолину небось наши не больно баловали.
– А водку зачем пьете без меры и безо времени? – в упор взглянув на Васю, спросила Настя.
– Опять не слава богу. – Вася отвел в сторону глаза. – Остынешь ведь за день-то, по лесу бегамши. А вино согревает.
– Совесть свою комсомольскую не простуди.
– А что я сделаю? – неожиданно загорячился Вася. – Попробуй скажи им. Тот же Семен твой разлюбезный – знаешь, куда тебя наладит?
– Ох, напугал! – рассмеялась Настя. Однако смех получился неискренним: именно Лосева-то она и боялась. Правда, Семен больше не приставал к Насте и чаще, чем другие охотники, старался оказать ей услугу по хозяйству, но Настя чувствовала, что парень с трудом смиряет в себе требовательное чувство. И когда он подолгу задерживал на ней пристальный, подчиняющий взгляд, девушка терялась и не знала, куда себя деть. Особенно волновало Настю, что Семен почти каждый день пил, и пил много. А от пьяного да злого – добра не жди! Вот почему Настя в первый момент искренне обрадовалась, когда во время ссоры с охотниками увидела Егора и увидела в самый напряженный момент, когда к Насте подступил Семен Лосев. Под угнетающим взглядом Семена девушка готова была отдать водку, раздетой выскочить на мороз и бежать, бежать через тайгу к дому, в теплоту отцовской избы.
