Текст книги "Небо и земля"

Автор книги: Виссарион Саянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 54 страниц)

Глава девятая

В Москву приехали на рассвете. Когда Быков проснулся, Ваня лежал еще на нижней полке, подложив под голову руки, и тихо шевелил губами во сне. Делье курил дешевую сигару. Сигара пахла не то мылом, не то распаренным веником.

Быков сидел, прижавшись лбом к грязному запотевшему стеклу, глядел на улетавшие в стороны белые хлопья пара, на чахлые деревца за железнодорожными путями, на низкие станционные строения. Он приоткрыл дверь и увидел темные здания на далеких холмах.

– Здравствуйте. Хорошо ли спали?

– Отлично, – ответил механик.

Оба охрипли за ночь. Делье застегнул пальто и кашлянул. Ваня проснулся и сразу же потребовал, чтобы Быков открыл чемодан и достал оттуда книжку с картинками.

«Вот беда, – раздраженно подумал Быков. – Ну, мое ли дело возиться с мальчишкой? Нечего сказать, приехал знаменитый авиатор в Москву…»

Толстощекий извозчик долго укладывал вещи, старательно причмокивал, поправлял подпруги и поехал медленно, закручивая вожжи, как будто хотел скрутить их в узел и закинуть на шею лошади. Медленно таял туман.

– Замечательно, – радовался Делье. – Думал ли я месяц тому назад, что попаду в Россию, увижу Москву? Где же царь-пушка? Где находились пресненские баррикады, на которых дрались рабочие в 1905 году?

– Я хочу спать, – сказал Ваня, ухватив Быкова за локоть.

– Сейчас, сейчас, скоро приедем.

– Мамашка-то ихняя где? – полюбопытствовал извозчик.

– А зачем тебе знать?

Извозчик рассердился и ударил лошадь. Кончалась Мясницкая.

– Кремль? Это уже Кремль? – спросил Делье, увидев кирпичные стены Китай-города.

Они остановились в «Славянском базаре».

– Ну, вот мы и в Москве. Нравится? – спросил Быков своего механика.

– Очень нравится, я обязательно хочу сегодня же походить по городу.

– А я узнаю, когда уходят поезда на юг. Хорошо бы съездить сегодня же в Тулу, отвезти Ваню. А то с ним больше возни, чем с аэропланом.

Делье сочувственно улыбнулся.

– Понимаю. Я поживу несколько дней без вас. Это даже хорошо. Мне очень хочется отоспаться. Знаете, иногда кажется, что я с самого детства ни разу еще спокойно не спал, – вечно дела, постоянно занят работой… Впрочем, это не помешало хозяину уволить меня…

– Звали?

В дверь просунулась белая борода, и маленький человек, похожий на игрушечного рождественского деда, румяный, морщинистый, в широких штанах, вошел в комнату.

– Посыльный, – сказал он. – Чего изволите?

– Ах да, – спохватился Быков. – Валяй-ка, дед, узнай, с каким поездом можно ехать в Тулу, да извозчика закажи, да приведи сюда коридорного.

– Вот уж, я вам доложу, не будьте в обиде, поезд без малого через час уходит…

Ваня решил, что это смешно, и громко засмеялся.

– Вы не любите детей? – спросил Делье. – Ваня – хороший мальчик. Я думал сначала, что он – ваш сын. Заметьте, он чувствует, кто заботится о нем, и гораздо нежней относится к вам, чем ко мне.

– Посудите сами, каково мне теперь с ним возиться? Надо уезжать, готовиться к состязаниям, а тут хлопоты с мальчишкой…

– Теперь уж недолго, отвезете вы его в Тулузу…

– В Тулу.

– В Тулу. И даже скучно будет потом без него…

– Не будьте в обиде, поезд без малого через час, – повторил посыльный.

– Бери деньги да поскорей иди за билетом…

Посыльный побежал, прижав к бокам короткие руки.

* * *

В вагоне третьего класса, уложив Ваню, Быков достал из чемодана потрепанную книгу и быстро перелистал серые шероховатые страницы. Книга была посвящена авиации и описывала, как уверял издатель во вступительной заметке, мир новых ощущений. Превыспренний слог автора развеселил Быкова. Прочитав две страницы, он швырнул книгу на столик и громко захохотал. Проснулся Ваня, недоуменно посмотрел на летчика.

– Ты почему смеешься? – строго спросил он.

– Мне в рот смешинка попала.

– Какая смешинка?

– Я книгу смешную прочел.

– Где она?

– На столе лежит.

– Веселая?

Быков сел на полку рядом с мальчиком и прочел вслух: «Во всех сараях зашумело, закрутилось, полотнища стенок вздулись от вихря, как жилище Эола. Машины выводились из помещения и, подхватываемые могучим винтом, рвались к победе в лазурном небе… И небо наполнилось новой жизнью. Облака, казалось, оживали, как толпа внизу…»

– Что с тобой? – удивленно спросил Быков, услышав плач мальчика.

– Страшно, – глотая слезы, чистосердечно признался Ваня и положил свою худенькую ручонку на сильную руку Быкова.

– Что же тебя напугало?

– Про жилище Эола очень страшно…

Быков не мог удержаться от смеха, и мальчик вслед за ним тоже заулыбался сквозь слезы.

* * *

Ночью в пролетке, накрыв Ваню своим пальто, Быков ехал по Туле. На улицах почти не было огней. Изредка доносился трогательный напев старинной песни. В переулке хрипела гармошка.

– Асик, мосик, колобок… – пел кто-то надтреснутым голосом.

Дом стоял в самом конце переулка.

Быков слез с пролетки и постучал в калитку. Прислушался. Закурил папиросу. Никто не отвечал. Постучал снова. Тоненько заскулила собака. Кто-то зашлепал босыми ногами по комнатам.

– Кого надо? – спросил мужчина, открывая форточку.

– Отоприте, я к вам по делу.

– По делу? Подождите минуту.

Хозяин квартиры был, видимо, очень спокойный и медлительный человек. Он не торопясь двигался по комнате, не спеша зажег большую двенадцатилинейную лампу, старательно покрякал, поговорил о чем-то с самим собой и даже пригладил щеткой волосы.

– По какому делу? – спросил он, приоткрывая дверь, чтобы пропустить нежданного гостя с ребенком. – Прошу садиться, – сказал он, подвигая Быкову табурет.

Быков сел и погладил Ваню по голове.

– Вот мы и приехали.

– Как? – спросил хозяин, удивленно посматривая то на Ваню, то на Быкова.

– Приехали, говорю. Поездка была трудная…

– Да кого же вам надо? Не ошибаетесь ли вы?

– Не ошибаюсь ли я? Нет, я не ошибаюсь. Мне нужно видеть жену Сергея Сергеевича.

– Жену? Так вы бы с самого начала и сказали. Дескать, нужно видеть жену. Только где же вы его жену найдете? Нет её здесь…

– Позвольте, но мне же в Париже дали наиточнейший адрес.

– В Париже? – опять удивился хозяин дома. – Чудной вы человек, тоже сказали – в Париже… Нет её здесь, говорю я вам, а вы туда же – в Париже.

– Куда же она делась?

– Куда? Ну, этого я не знаю. И напрасно вы так громко говорите. Я не на выучке, а вы не закройщик.

– Что?

– Я не на выучке, говорю. Арестовали её на прошлой неделе.

– Арестовали? Но родственники-то у неё тут были?..

– Опять вы про то же. Родственников никаких нет.

– Позвольте… Но мне нужно мальчика оставить.

– Мальчика? Кому же он нужен, мальчик?

– Я хочу его оставить вам…

– Мне? Увольте, прошу вас. И вообще я им человек посторонний. Шапочный, можно сказать, знакомый…

Ваня заплакал.

– Почему мамы нет дома? – спросил он.

– Мама в другой город переехала, – сказал Быков. – Там мы её найдем…

– Извините, – промолвил хозяин, – может быть, так не полагается людей выпроваживать, но только я спать хочу… Нельзя ли вас попросить…

Быков поднялся с табуретки и застегнул пальто.

– Пойдем, – сказал он Ване и взял его за руку.

– Прощайте… – Хозяин закрутил фитиль и поставил лампу на окно. Быков, не оглядываясь, пошел по переулку.

Поезд, уходивший в Москву, был наполовину пуст. Уложив Ваню, Быков долго не мог уснуть и почти до самого утра простоял в тамбуре.

– Что? – спросил Делье, откладывая бритву в сторону. – Почему вы вернулись с Ваней?

– Потому что мать его арестована. Придется мне с ним ездить по России.

– Купи мне лошадку, – попросил Ваня, ухватив Быкова за рукав, – и чтоб из неё шел пар.

– Куплю. Обязательно куплю.

Через три дня они уехали из Москвы.

В Москве Быков подписал контракты на полеты в разных городах России и получил авансом около двух тысяч рублей. Эти деньги он перевел телеграфом в родной город на собственное имя.

Поезд быстро шел на юг, но Быкову казалось, что едут они медленно.

– Есть у вас серьезные конкуренты в России? – спросил Делье однажды вечером.

– Конкуренты? Не знаю. Не думал. И вообще ни с кем конкурировать не собираюсь. А в отношении машины полагаюсь на вас. Многое зависит от механика. Особенно мотор.

– Я постараюсь. Мотор я и с закрытыми глазами могу собрать. А все-таки есть?

– Мне просто хочется летать как можно больше и как можно лучше. Приеду домой, буду летать один, а потом по России поездим, посмотрим…

Поезд остановился у знакомой платформы. Фотографы подбежали к окну и замахали шляпами.

– Так, так… минуточку спокойствия… отлично… внимание… снимаю… – зачастил самый лысый и самый высокий. – Спасибо.

Фотографы отошли от окна. Мужчина в крылатке разгладил черные усы и торжественно сказал:

– Приветствуем первого русского авиатора.

Это был Бембров, памятный Быкову еще по полету в Мурмелоне.

Быков вышел из вагона. Делье осторожно вел за руку Ваню. Толпа расступилась. Тяжело выступая и опираясь на палку, к Быкову приблизился банкир Левкас.

– Здравствуй, – сказал Левкас.

Он обхватил Быкова своими коротенькими толстыми руками и чмокнул в губы.

– Каков? Я не даром потратил деньги.

Стоявшие у вагона люди шумно захлопали Левкасу.

– Меценат, – важно проговорил Бембров, – человек, необходимый для поэзии и спорта. Так сказано у Горация…

Быков молчал.

– Отлично, – нахмурился Левкас. – Очень рад. – На щеках его от злости выступили красные пятна. – Вечером надеюсь увидеть у себя. Нам есть о чем поговорить.

Он протянул Быкову руку, но в это время случилось нечто неожиданное и непредвиденное. Ваня покинул француза и побежал к Быкову. Он быстро бежал по платформе, боясь, что его догонит Делье, но, не добежав двух шагов до летчика, споткнулся и упал.

Быков обернулся и поднял мальчика.

Рука Левкаса повисла в воздухе. Левкас рассердился, но не захотел показаться смешным и пошевелил пальцами.

– Твой? Чудный ребенок.

Он ушел, постукивая палкой. Впереди него, расталкивая локтями толпу, шел Бембров.

Быкова окружили незнакомые люди и, радостно жестикулируя, начали рассказывать о городских новостях. Маленькая веснушчатая гимназистка, чуть не плача от смущения, поднесла букет.

Быков поклонился ей и пошел к выходу. Только теперь он заметил старика в фуражке с выцветшим зеленым околышем. Старичок стоял вдалеке от толпы и внимательно наблюдал за Быковым, приподнявшись на цыпочках.

– Папаша, – воскликнул Быков, – что ж ты запоздал?

Старик радостно закричал:

– Вот-то беда какая, только из газет и узнал!

Увидев мальчика в розовом вязаном костюме, старик не удивился.

– Ну, как? Этого откуда привез?

– Издалека.

– А, понимаю. Что же, ты все по воде ехал?

Быков потрепал мальчика по щеке.

– Нет, не по воде… На вот, возьми его. А сейчас поедем со мной в гостиницу. Познакомьтесь с моим отцом, – сказал он Делье, – люби и жалуй, папаша, это мой помощник и механик.

– Очень приятно, – отозвался старик, – как доехали? Значит, не по воде, а по суше?

– Не понимаю, – улыбнувшись, сказал по-французски Делье.

– Ну и ладно, ну и хорошо.

Возле вокзала их поджидал присланный Левкасом автомобиль.

– Ура! – закричали в толпе. – Скорей назначайте полет!

Отец снял фуражку и поклонился, словно его самого приветствовали на вокзале люди.

В номере гостиницы Быков спросил старика:

– Как жил без меня?

– Плохо жил. Денег Левкас мне не давал… Говорил – ты виноват…

Быков нахмурился.

– На вот, возьми… – он протянул ему сторублевую бумажку. – И с мальчишкой займись, а то мне не до него.

Старик обрадовался.

– Да я уж… А на море сильная качка была? Я-то о Париже слышал, там, говорят, лягушечьи лапы едят под грибным соусом. Вкусно?

О том, как попал мальчик к Быкову, старик не догадался спросить. Разувшись, он ходил босиком по номеру и вел с мальчишкой бесконечные разговоры, посасывая свою витую трубочку.

В номере стало душно и накурено. Быков и Делье поселились в соседней комнате.

Они легли было спать, но едва успели раздеться, как задребезжал телефон. Звонил секретарь Левкаса. Вечером, в восемь часов, банкир приглашал к себе Быкова и его механика.

– Предполагается ужин, – сказал секретарь. – Автомобиль заедет за вами в половине восьмого.

Делье наскоро побрился и достал из чемодана синий костюм, в котором, по его словам, представлялся когда-то сиамскому королю.

– А кто такой Левкас? – спросил он. – Очень богатый человек?

– Левкас? Делец и первейший в наших местах биржевик. Мне сегодня предстоит круто поговорить с ним.

– А как теперь будет с мальчиком?

– С мальчиком? Мальчиком отец займется. Это его дело. Он и придумает.

– Как только выучусь говорить по-русски, обязательно буду пить водку с вашим отцом…

Загудел рожок автомобиля. Посмотрели на часы: без четверти восемь. Через минуту Быков и Делье уже садились в машину. По пути заехали на телеграф, и Быков получил деньги.

Дом Левкаса стоял в центре города, напротив собора, рядом с домом губернского предводителя дворянства. Левкас построил особняк десять лет тому назад, когда начиналось в России увлечение стилем модерн. На стенах дома были лепные украшения и лиловые вычурные разводы. Над пролетом лестницы, в передней, богатое, в декадентском духе, цветное панно изображало древнюю греческую царевну на морском берегу. Окна в доме были овальные, по форме похожие на высокие старинные вазы.

– Господин Делье говорит по-русски? – спросил Левкас.

– Нет.

– Тем лучше. Тогда мы сможем поболтать о делах. Согласен?

Быков молчал.

– Меня очень огорчило твое поведение, Быков. Я верю в твое будущее и только поэтому прощаю твои нехорошие поступки…

– Но чем я провинился?

– Чем? И ты еще не понимаешь, как плохо вел себя за границей?

– Простите, не понимаю.

– Я тебе объясню. Если ты одолжил у доверчивого человека двадцать рублей и отказываешься их потом отдать – это будет хорошо или плохо?..

– Если я занял их у вас, вы хотите сказать?

– Ты меня не учи. Ну, все равно, занял. Чем бы ты был без меня? Железнодорожным телеграфистом из тех, о которых поют куплеты в провинциальных водевилях. Я сделал тебя человеком. Я дал тебе деньги. Я купил аэроплан, на котором ты мог обучаться полетам…

– Но при чем же здесь двадцать рублей? Я просил вас не торопить меня. Я сказал: вернусь, когда достигну первых мест в авиации. В газетах писали обо мне каждый день, причисляли к первому десятку мировых летчиков. Мне нужно было несколько месяцев, чтобы стать первым. Я бы с лихвой вернул долг. Почему вы меня торопили? Почему стали угрожать мне судебным преследованием? А обвинение в шантаже?..

Левкас не хотел говорить о главной причине своего беспокойства и неожиданной торопливости. Дело объяснялось просто: первые успехи Быкова обрадовали Левкаса. Левкас был одним из самых богатых людей юга России. Через влиятельных сановников он начал хлопотать о разрешении Быкову полета в Ливадии, поздней осенью, в присутствии царя. Соверши Быков удачный полет, и меценат русской авиации был бы принят Николаем, свершилась бы заветная мечта банкира…

Вошла горничная, сказала, что ужин подан.

– Прошу, – прищурился Левкас и первый пошел в столовую. Делье, не понимая, о чем идет разговор, догадывался по виду банкира и Быкова, что беседовали они без особого удовольствия, и сочувственно пожал локоть летчика. Быков благодарно посмотрел на своего механика, но ничего не сказал. Чуть сутулясь, он шел за Левкасом. В ярко освещенной столовой сидели гости – приятели, знакомые, компаньоны банкира.

– Мы счастливы приветствовать вас здесь, в нашем дружеском кругу, – сказал Бембров, с опаской поглядывая на важно державшегося Делье. – Первый тост я предлагаю за здоровье нашего уважаемого хозяина, оказавшего такую могучую поддержку первому русскому авиатору-спортсмену.

Выпили по бокалу шампанского.

Маленькая женщина в длинном черном платье с высоким воротником, сидевшая рядом с Бембровым, поднесла к глазам золотую лорнетку. Внимательно разглядывая летчика, она по-французски что-то сказала Бемброву, и тот угодливо захихикал.

– Ты уж извини, – сказал Левкас, положив руку на плечо Быкова, – я не хочу нарушать намеченную раньше программу вечера, и наш деловой разговор перенесем на более позднее время.

Быков ничего не ответил, и Левкас весело проговорил, обращаясь к маленькой женщине:

– Я уже позвал Петю, он с гитарой наготове – и ждет вас, дорогая Лариса Степановна…

Маленькая женщина вскинула кверху голову и мелкими шажками пошла к роялю. Высокий рябой цыган сидел на стуле возле рояля и настраивал гитару.

– Вы мою любимую спойте, я вас очень прошу, Лариса Степановна, – сказал уже захмелевший Бембров.

Женщина прислонилась спиной к роялю, взмахнула руками, словно готовясь к прыжку. Низким, густым голосом запела она цыганский романс на слова знаменитого московского адвоката Плевако, выступавшего на самых громких уголовных процессах, о чем не преминул с горделивой улыбкой сообщить присутствующим Бембров. Левкас благосклонно смотрел на певицу и в такт пению постукивал тихонько пальцами по столу.

Маленькая женщина пела о человеке, измученном ревностью, и о его страданиях, и Быков не мог сдержать улыбки, когда, со странными телодвижениями, изображая переживания отвергнутого влюбленного, она закатывала глаза и размахивала руками:

 
Я презрен, отвергнут,
А он торжествует,
С улыбкой глядит на меня…
 

«Погоди немного, и я в самом деле с улыбкой взгляну на него», – думал Быков, наклонив голову и заранее представляя, как нервно будет вести себя Левкас во время предстоящего объяснения.

Маленькая женщина сделала гримаску, и тотчас же раздались за столом аплодисменты. С любопытством наблюдал Быков за соседями по столу. Чувствовалось, что гости Левкаса пришли к банкиру не из желанья повеселиться: сидели они в большом зале натянуто-строгие, как на деловом приеме.

Маленькая женщина в длинном платье еще несколько раз спела романсы на слова адвоката Плевако и гвардейского офицера фон Дервиза, Бембров сказал еще несколько застольных спичей, сам Левкас негромким невнятным голосом поведал о каких-то своих юношеских похождениях, а конца званому ужину еще не было видно.

Быкову не хотелось больше оставаться здесь и, придвинув свой стул к креслу Левкаса, он вдруг громко спросил:

– Скажите, пожалуйста, Дмитрий Васильевич, как прикажете истолковать вашу последнюю угрозу?

– О чем ты хочешь говорить? – обиделся Левкас. – Ты слишком развязно держишься. Мог бы хотя постесняться гостей и поговорить наедине.

– В том-то и дело, что мне нужно говорить при свидетелях.

– Говори, если тебе так хочется.

– В последней телеграмме вы снова угрожали суровым решением аэроклуба и дисквалификацией во всем мире.

– Да, угрожал, потому что ты вел себя не так, как подобает честному человеку.

– Какое вы имели право угрожать мне?

– Какое право? Или ты забыл условия нашего контракта?

– Какие условия?

– Ты свободен, если уплатишь мне немедленно две тысячи рублей неустойки, как оговорено в контракте.

– Вы нуждаетесь в этих двух тысячах?

– Конечно, нет. У меня капитала немного больше двух тысяч.

Бембров сочувственно подхихикнул. Левкас сердито посмотрел на него, раздраженный неуместным смешком.

– Немного больше, – не сводя глаз с Бемброва, сказал Левкас. – Но если ты хочешь отказаться от моих условий и распоряжаться собой по своему усмотрению, то можешь это сделать. Только потрудись уплатить неустойку.

– Две тысячи?

– Я согласен уступить пятьдесят рублей. Если бы у тебя были деньги, мы сговорились бы и на меньшем.

Быков встал со стула.

– Господа, – сказал он, почему-то пристально глядя на Бемброва, – я прошу вас быть свидетелями.

– Не возражаю. Пожалуйста. Сколько угодно.

Быков, подумав минуту, вынул из бокового кармана пиджака бумажник и положил его на стол.

Левкас прищурился, а Бембров даже заикал от волнения.

– Тысяча рублей… две… – Быков протянул толстую пачку ассигнаций Левкасу.

Левкас растерянно улыбнулся.

– Теперь мы не связаны никакими обязательствами, – сказал Быков. – Я завтра оформлю расторжение договора. Но вы объявили продажу билетов на мои полеты, и я не хочу обманывать публику. Полеты состоятся.

* * *

Утром отец принес газету.

– На, посмотри, – сказал он сыну, – какие вы красавцы вышли.

В газете писали о Быкове, о соревнованиях, в которых он участвовал, о его друзьях и врагах, и о юности Быкова, и о ребенке, которого привез летчик в родной город. Быков читал вслух и переводил Делье главное. Делье улыбался и тер переносицу.

– Хорошо. Мы им покажем отличный полет, не правда ли?

Днем прибыл аэроплан. На беговом ипподроме был уже выстроен ангар, и аэроплан сразу доставили в Заречье. Делье уехал на ипподром и остался там ночевать. Быков послал ему вечером корзину с едой.

У конторы Левкаса стояла длинная очередь. Земляки Быкова стремились заблаговременно купить билеты. Предстоящий полет изменил городскую жизнь. На улицах стало больше городовых. Два помощника пристава бессменно дежурили на ипподроме. Надзиратели охраняли ангар. У гостиницы стояли часами молодые люди, ожидая выхода Быкова.

За день до полета Левкас зашел к летчику.

– Здравствуй, – обиженно сказал он, – я все-таки пришел к тебе, несмотря на твой поступок.

– Слушаю.

– Я хочу, чтобы ты мне оказал хоть одну услугу. Я должен быть единственным пассажиром, который полетит с тобой завтра. За это я тебе заплачу. Согласен?

– Я подыму и бесплатно.

– То-то же… – Левкас тяжело задышал и поднялся со стула. – Значит, до завтра.

– До завтра.

* * *

Полеты начались в шесть часов вечера. Переполненный ипподром пестрел желтыми, синими, зелеными платьями. В ложах и на приставных стульях сидели нарядные женщины и мужчины в светлых костюмах. Они радостно приветствовали Быкова. На дешевых местах стояло множество зрителей в страшной тесноте и давке. Ветра почти не было. Флаги висели неподвижно на высоких флагштоках.

Дверь в сарай была открыта. Выходя к беговой дорожке, Быков поминутно оглядывался на серебристую крышу сарая, на аэроплан, на спину Делье, проверявшего мотор. Прошло десять минут. Солдаты вывели аэроплан и поставили его в начале беговой дорожки. Толпа притихла, ожидая начала полета. Быков сел на свое место и сразу же взялся за ручку. Делье качнул пропеллер. Раздался оглушительный треск.

Кто-то вскрикнул, и прежде чем крик успели подхватить соседи, аэроплан уже бежал по земле.

Быков медленно чертил круги над ипподромом и молодыми рощицами левого берега. В городе впервые видели аэроплан, парящий в небе, и зрители радостно закричали, приветствуя летчика. Спустившись, он взял с собой пассажира. Левкас взволнованно осмотрел ипподром, прищурился и занял свое место.

Когда полеты кончились и Левкас сошел с аэроплана, его окружили репортеры и фотографы. Он неожиданно стал героем дня.

– Браво! – закричали репортеры, – браво! Что вы чувствовали там, наверху?

Левкас снисходительно махнул рукой.

– Ничего особенного. Гордость.

– А еще?

– Счастье, слава прогрессу…

– Ну, а еще?

Левкас многозначительно кашлянул.

– Глядя сверху вниз на эту веселую толпу, я подумал: сбор отличен, я много заработал сегодня, но кто получит битковый сбор, если мы разобьемся?

Солдаты повели аэроплан в ангар. Следом за ними шел Быков. Щеголеватый помощник пристава передавал летчику цветы, присланные горожанами. Корзин с цветами оказалось так много, что нельзя было шагнуть, не наступив на георгины.

Все, что следовало сделать в родном городе, было сделано. Теперь можно съездить в Петербург, а потом уже начнутся полеты по стране.

«Я свободный человек, – подумал Быков. – У меня больше нет хозяина. Я ни от кого не завишу». – Он почувствовал усталость, разделся, лег в постель и сразу заснул.

Назавтра утром в гостиницу пришел секретарь Левкаса и принес долю вчерашнего сбора, причитающуюся Быкову.

– Что будем дальше делать? – спросил Делье во время обеда. – Долго еще придется здесь жить?

Быков побарабанил пальцами по столу.

– Готовьте аэроплан к отправке. Дня через три мы поедем в Петербург. Меня приглашают туда для переговоров.

Пообедав, Делье уехал на ипподром, а Быков попросил коридорного не пускать посетителей и снова лег спать. Проснулся он поздно вечером. Сон не освежил его, голова болела, темные круги плыли перед глазами. На столе лежала пачка петербургских газет. В вечерних выпусках жирным шрифтом была набрана фамилия Тентенникова. Он совершил несколько замечательных полетов в Петербурге. Под портретом были воспроизведены автографы авиатора. Один был особенно забавен: «Не хочу писать, а хочу летать». «Два молодых авиатора становятся гордостью России – Быков и Тентенников», – сообщал какой-то фельетонист. Он же писал, что Тентенников скоро приедет на Волгу и начнет полеты по провинции. Прочитав газеты, Быков решил, что нужно не откладывать отъезд в столицу.

– Может быть, мы сумеем пораньше сдать аэроплан для перевозки? – спросил он вернувшегося с ипподрома Делье.

– Послезавтра можно его грузить на платформу.

Перед отъездом Быков долго рассказывал отцу о парижской жизни, о новых друзьях, о марках моторов, о больших авиационных состязаниях.

– А что я в газете вычитал… – сказал отец. – Тебе бы не прозевать. Умер один генерал-лейтенант в Юрьеве и завещал пять тысяч рублей тому русскому летчику, который на отечественном аэроплане сто верст пролетит и спустится, где пожелает.

– Спасибо, отец, как-нибудь постараюсь. А Ваню тебе оставлю. Ты за ним приглядывай. Няньку найми.

– Да откуда ты взял его?

– Секрет, папаша.

Старик приложил палец к губам.

– Какой там секрет. Ты мне хоть одному скажи.

– Шел я по улице, а с аэроплана…

– Нет, ты мне небылицы брось, при чем тут аэроплан. Я тебя делом прошу… Главное, знаю, ты – мужик тихий, не женатый, значит – мальчик не твой.

Старик обиделся и до самого прощания не разговаривал с сыном, на вокзале же неожиданно прослезился.

Быков никого не предупредил о своем отъезде – не хотел, чтобы провожали, – но перед отходом поезда репортеры пришли на вокзал с цветами и фотографическими аппаратами.

– Куда? В Петербург? Желаем успеха! Довольны ли вы приемом в родном городе? Чем кончились ваши споры с Левкасом?..

Продребезжал третий звонок. Замахали платками провожающие. Кондуктора развернули флажки. Поезд тронулся. Родной город остался позади, надолго, может быть навсегда. Быков ходил по коридору, заложив руки за спину.

– Кочевая жизнь, – сказал он Делье, переодевшемуся в пеструю пижаму с длинными разноцветными рукавами. – С ночлега на ночлег. Табор цыганский. Теперь мы с вами Россию изъездим вдоль и поперек… Сперва только в Питере отдохнем.

Делье подошел к окну и опять увидел уже знакомые кустарники, поля, русские привольные дали… Мельница-ветрянка на пригорке махала широкими крыльями, словно собираясь улететь. Дымили могучие трубы завода в степи… Вот она какая, Россия, о которой так часто говорили на рабочих собраниях в Париже.

* * *

В Москве Быков задержался на три недели, и Делье успел за это время осмотреть достопримечательности древнего русского города, – побывал он и в Кремле и в переулках Пресни – в местах, где в тысяча девятьсот пятом году строили баррикады восставшие московские рабочие.