Текст книги "Услышать тебя..."
Автор книги: Вильям Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)
– Не написан, а продиктован, – сказал Лобанов. – Мне сегодня Новиков жаловался, что все деньги с его телефонного счета куда-то исчезли, а когда мы попросили бухгалтерию навести справки, оказалось: три или четыре получасовых разговора с Москвой, как кошка языком, слизнули казенные денежки...
Сергей покраснел. Что было, то было. Несколько раз разговаривал он из промотдела с Лилей поздно вечером. Новиков сам дал ему пароль. Правда, ни Новиков, ни Сергей не ожидали, что разговор займет столько времени. ..
– Я думаю, Волков беседовал с женой не об очерке, – с улыбкой проговорил Козодоев.
– Деньги за личные междугородные переговоры вычесть у Волкова из зарплаты, – сказал Голобобов. – Вот еще, взял моду из редакции звонить! Нашел переговорный пункт!
– Я не только из кабинета Новикова звонил, – признался Сергей. – Из сельхозотдела тоже, и из отдела культуры...
– Я ему разрешил, – ввернул Султанов.
– Когда твоя жена заканчивает университет? – спросил редактор.
– Через полтора года.
– Черт возьми, ты нас вконец разоришь!
Когда смех умолк, Голобобов серьезно сказал:
– Заплати в бухгалтерию, и чтобы больше этого не было. Даже с разрешения сердобольных заведующих отделами.
Сергей в знак согласия кивнул головой. «А все-таки сволочь этот Лобанов! – подумал он. – В такой момент про телефон вспомнил...»
Дядя Костя не хвалил очерк и не ругал. Он сказал, что его нужно почистить и сократить. Все эти лирические отступления, зарисовки о природе надо ужать. Газета не альманах.
Голобобов протянул Сергею стопку листков.
– С авторскими выступлениями у тебя полный завал, – сказал он. – Серятина.
– Перепиши заново, – присовокупил дядя Костя.
– Очерк со снимками поставим в воскресный номер,– заключил редактор. —Почистить можно, а сокращать, я думаю, не стоит. Я бы сказал, он написан на едином дыхании, и в данном случае сокращение не пойдет на пользу.
Дядя Костя хмыкнул, но возражать не стал. Лобанов заерзал на диване. Длинное лицо его скривилось в неодобрительной усмешке: дескать, поступайте как знаете, а я остаюсь при своем мнении.
– И последнее, – продолжил Голобобов. – Раз уж мы открыли у себя молодое дарование, нечего, как говорится, талант закапывать в землю. Я считаю, что Волков вполне справится с обязанностями литературного сотрудника...
– . . .отдела культуры и быта, – закончил Михаил Султанов и весело подмигнул Сергею. Тот в ответ улыбнулся. Работать с Султановым ему бы очень хотелось, но редактор решил иначе.
– Пускай сначала поработает в отделе информации, – сказал он, – а дальше посмотрим.
Дядя Костя неодобрительно сверкнул на редактора очками и сказал:
– Мы поменяли корову на козу: хорошего фоторепортера потеряли, а неизвестно еще, какого литературного сотрудника приобрели. Я бракую у Назарова каждый второй снимок. Придется срочно искать еще одного фотокорреспондента.
– Я полагаю, Волков не спрячет в сундук свой фотоаппарат,—сказал редактор. – Потому и назначил его в отдел информации: будет делать фотоокна, фотоочерки. .. Нет больше вопросов?
Вопросов больше не было. Все, кроме Козодоева, вышли из кабинета. Лобанов, в зеленом кителе с накладными карманами и синих галифе, гордо прошествовал в свой кабинет. Не только весь его вид, но даже узкая, расширяющаяся книзу спина выражала несогласие с решением редактора.
Сергей стоял на пороге отдела информации – как раз напротив фотолаборатории —и смотрел на коричневый письменный стол, за которым ему отныне предстояло работать. На столе бронзовая лампа с белым абажуром, настольный календарь, чернильница, пресс-папье. Свет из широкого окна, выходящего во двор, падал на ровную чуть пыльную поверхность. Недавно назначенный заведующим отделом Володя Сергеев – он был в командировке – располагался в этой же комнате за другим столом. На нем разбросаны папки, бумаги, письма, гранки. Телефон со спутанным проводом чернел среди этого беспорядка.
Странное чувство испытывал Сергей: с одной стороны, он понимал, что произошла серьезная перемена в его судьбе – впереди новые перспективы, интересная работа; с другой – жаль было полутемную узкую комнату фотолаборатории. Сколько раз, бывало, когда на душе было муторно, он запирался там и в красном полумраке печатал со старых пленок разные фотографии. И снова перед глазами оживали минувшие дни, возникали села, деревни, города, люди...
И теперь ему не заказан путь в фотолабораторию, ведь он не собирается расставаться с фотоаппаратом, но отныне он там гость, а не хозяин...
– И остановился добрый молодец на перепутье...– услышал он знакомый добродушный басок. – Налево пойти – встретить бабу-ягу, направо – шайку разбойников. ..
– А прямо? – улыбнулся Сергей, переступая порог. Вслед за ним в кабинет вошел Александр Арсентьевич Козодоев.
– Ты правильный сделал выбор, – сказал он. Усевшись на старомодный черный диван с протертыми валиками, закурил. – Я, брат Сергей, сразу почувствовал в тебе прирожденного газетчика, – помолчав, заметил он. – И вот не ошибся...
Они познакомились два года назад в городской бане. Сергей пришел утром с веником и взобрался на полок.
Зашел в парилку и еще один человек. Он с завистью посмотрел, как Сергей нахлестывает себя веником, и присел на верхнюю ступеньку. Выглядел он большим и нескладным. Высокий, ссутулившийся, на лице рябинки от оспы, а лицо доброе, открытое.
– Поддать? – спросил он, видя, что Сергей сбавил темп.
Тот кивнул. Человек спустился вниз и ловко плеснул пару ковшиков горячей воды в черное жерло каменки. Сергей взмахнул несколько раз веником и проворно соскочил с полка: там дышать было нечем.
– Вы закончили? – вежливо спросил человек, выразительно глядя на дубовый веник, за которым Сергей специально ездил в лес.
Сергей сполоснул под краном веник и протянул человеку. Тот взобрался на полок и через минуту попросил еще поддать. Сергей сам любил попариться и считал, что любого сможет пересидеть на полке, но такого парильщика еще не встречал! Надо было иметь железное сердце, чтобы выдержать такую температуру.
Потом они вместе пили свежее пиво в «Венике» – так называли буфет при бане —и толковали о жизни. Человека звали Александром Арсентьевичем Козодоевым, родом он был из-под Пскова. Там, в деревне, у них лучшие в округе бани...
Сергей – он только что вернулся с целины – рассказал о себе. Козодоев умел внимательно слушать. Услышав, что Сергей неплохо фотографирует, дал свой телефон и попросил в пятницу позвонить – нынче он уезжает в командировку.
Сергей позвонил и на этот раз встретился с Козодоевым не в бане, а в редакции, где тот работал заместителем редактора областной газеты...
Так Сергей Волков, выдержав испытательный срок, стал фотокорреспондентом. Уже позже он узнал, что Александр Арсентьевич во время войны был начальником разведки крупного партизанского соединения, действовавшего в тылу врага, на Псковщине.
Однажды, когда они вместе были в командировке в отдаленном районе, Козодоев поведал ему невеселую историю своей женитьбы:
– Я в те годы работал народным судьей в Себежском районе. Работы было по горло: тогда еще бывшие полицаи прятались в лесах, пошаливали дезертиры.
Иногда до ночи просиживал в суде, разбирая дела. И вот как-то приходит в суд поздно вечером миловидная женщина. Лицо расстроенное, глаза заплаканные. Рассказывает: только что на улице напали на нее какие-то хулиганы, отобрали сумочку, а там документы, продуктовые карточки... Надо сказать, что такое случалось в нашем городке. Недолго думая, беру из письменного стола пистолет – и с ней на улицу. Ну где их найдешь! Честно говоря, я и не рассчитывал, что прихвачу их. Просто не могу я видеть женские слезы.
Вернулись в контору, а я жил в этом же доме, за стенкой своего кабинета. Успокаиваю, как могу, женщину: позвонил дежурному в милицию, пообещал помочь в получении документов и карточек. Провожаю ее до дверей, и вдруг она посмотрела на меня так внимательно и говорит: «Снимайте пиджак!» Я даже растерялся сначала. В общем, она достала иголку с ниткой и в два счета заштопала дырку на локте. И так мне, холостяку, стало это приятно, даже объяснить тебе не могу... Смотрю, как ловко бегает в ее пальцах иголка, и думаю: «Вот она, твоя судьба, Сашка! Держи ее в руках, не отпускай...»
Документы ее так и не нашлись, впрочем все равно ей пришлось сменить фамилию, потому что мы, брат Сергей, через месяц поженились... А еще через полтора месяца приехала в Себеж ее мать и привезла с собой двух ребятишек... И оказались они детишками моей драгоценной супруги...
Я люблю детишек. И этих полюбил, как родных… Но почему она сразу мне не сказала, что у нее есть дети? Я все равно на ней женился бы. А так эта большая ложь на всю жизнь пролегла между нами... Если нет доверия, брат Сергей, между мужем и женой, нет и настоящей семейной жизни...
Козодоев понравился Сергею. Был он душевным и простым человеком. Как-то даже не верилось, что нескладный, добродушный Козодоев командовал разведчиками, несколько лет работал народным судьей. И газетчиком он был способным. Его статьи и очерки всегда были добротными, интересными и глубокими по содержанию, но писал Козодоев почему-то мало. В местном альманахе опубликовали его документальную повесть о псковских партизанах. Козодоев был очень доброжелательным и всегда радовался, когда в газете появлялся удачный очерк или фельетон.
И Сергею было особенно приятно, что именно в этот день Александр Арсентьевич пришел к нему в отдел информации. В редакции пусто: седьмой час, и все разошлись по домам. Козодоев, наверное, заметил во дворе мотоцикл, и вот разыскал...
– Никто не верит, что это ты сам написал очерк,– сказал он.
– А вы? – взглянул на него Сергей.
– Верю, – ответил он, – но не понимаю, почему ты раньше не писал?
– Не хотел у вас хлеб отбивать, – усмехнулся Сергей.
Ну как объяснить, что он и сам не подозревал об этом, что встреча с Лилей всколыхнула его, а огромное желание выручить, помочь ей натолкнуло на мысль написать вместо нее зарисовку о колхозной ГРЭС? Почему он раньше не писал? Да потому, что и в голову такое не приходило! Газета – это особый жанр. Статьи, очерки на промышленные, сельскохозяйственные темы его не привлекали. Для того чтобы написать такой материал, нужно было вникнуть в суть дела, как говорится, повариться в этом котле, что он и сделал, приехав в деревню за полосой, а раньше это не входило в его обязанности. Он делал снимки людей за работой, пейзажи, фотоэтюды, а остальное его не касалось... Нельзя сказать, чтобы он вообще до этого никогда не написал ни строчки. Он писал для себя: стихи, рассказы, даже начал повесть... Но об этом никто не знал, не исключая и Николая Бутрехина. Причем всеми этими литературными упражнениями он занимался в армии и на целине. И сейчас на этажерке хранится толстая папка с его пробами пера... Он не раскрывал ее с тех самых пор, как стал фотокорреспондентом областной газеты.
– Скажи честно, – спросил Александр Арсеитьевич,– ты недоволен, что тебя определили в отдел информации?
– Я хотел к Султанову, – ответил Сергей.
– И Султанов хотел тебя взять... Редактор потом согласился.
Сергей удивленно уставился на Козодоева. Серые глаза со скрытой усмешкой смотрят на него. Русый чуб спускается на правый глаз. Нос в щербинках, щеки – тоже.
– Я был против,– сказал Козодоев. – Грош цена тому газетчику, кто не поработал в отделе информации... По чести говоря, это самый боевой, оперативный отдел в газете. И ты должен его пройти. А потом можешь в любом отделе работать.
– Мне почему-то казалось, что в отделе информации, как правило, самые бездарные сотрудники сидят... Кто ничего, кроме небольшой информашки, написать не может.
– Напрасно так думаешь, – посерьезнев, сказал Александр Арсентьевич. – Через несколько месяцев для тебя в области не останется белых пятен. Ты будешь все знать: предприятия, села, города, известных людей. А писать очерки и фельетоны никто тебе не запрещает. В отраслевом же отделе ты будешь знать лишь какую-либо одну сторону жизни...
– А может быть, все это зря? – сказал Сергей.– Мне и фоторепортером было хорошо... И потом, больше свободы. Вот вернется Володя Сергеев из командировки и запряжет меня...
– Еще не поздно, – усмехнулся Козодоев. – Поговорить с редактором?
Сергей смотрел на него и не мог понять: шутит он или серьезно? Оказывается, простое, открытое лицо Александра Арсентьевича может быть непроницаемым, а излучающие радушие глаза – острыми, проницательными.
– Поговорите, – решил продолжить игру Сергей.
– Зачем говорить? Я и сам могу решить этот вопрос. Вот тут на месте.
– Наконец-то я поверил, что вы были судьей! – рассмеялся Сергей.
– И, говорят, неплохим, – сказал Козодоев.
Они помолчали. Сергей зачем-то переставил телефонный аппарат с одного места на другое. Погладил трубку и, глядя в окно, задумчиво произнес:
– Если бы только одна работа занимала все мысли человека.
– Такой человек достоин жалости, – сказал Александр Арсентьевич.– Это значит, что он обокрал себя.
– Мне кажется, я тоже себя в чем-то обокрал...
– А может быть, тебя обокрали?
– Умная, тонкая женщина может пробудить и развить в мужчине все хорошее, что природа заложила в нем... – задумчиво продолжал Сергей. – А дурная – убить, растоптать...
– Странные мысли тебе приходят в голову, – удивился Козодоев.
– Это мой друг сказал.
– Мысль верная, – заметил Александр Арсентьевич.
– Мне кажется, я именно такую женщину встретил, – сказал Сергей.
– Какую?
– Которая пробуждает хорошее, что скрыто в нас.
– Дай бог, чтобы это было так, – сказал Козодоев.
– А что, такое бывает редко?– взглянул на него Сергей.
По лицу Александра Арсентьевича скользнула тень. Он отвел рукой с глаз прядь жестких волос, скомкал папиросу и затолкал в пепельницу,
– Мне в этом отношении не повезло, – сказал он. Сергей сообразил, что не надо было этого говорить: ведь знал, что у Козодоева с женой неблагополучно... Чтобы перевести разговор на другое, предложил подбросить Александра Арсентьевича до дома.
– Мне еще надо передовицу написать, – сказал он.
– Дома и напишете!
Козодоев поднялся со скрипнувшего дивана. На лице невеселая улыбка.
– Ты давай поезжай,– сказал он. —Я еще поработаю…
5
Сергей не спал всю ночь, хотя обычно в вагоне засыпал быстро. Такова уж у него профессия, что под стук колес приходилось засыпать чаще, чем дома в постели. Но сегодня сон не шел к нему. Напрасно Сергей крепко сжимал веки, считал до ста —ничто не помогало. Воображение рисовало картины встречи... Представлял, как выйдет из вагона и увидит ее, как они сядут в такси и помчатся к ней на квартиру. Поднимутся в тесном лифте на пятый этаж. Лиля тихо, чтобы не разбудить хозяйку, откроет дверь, и... первый московский день превратится в одну сплошную длинную ночь!. Сергей резко перевернулся на живот, обхватил руками подушку и уткнулся в нее лицом. Вагон пошатывало из стороны в сторону, мерно стучали внизу колеса, Дребезжал металлический прут, на котором крепилась белая занавеска. Особенно раздражало монотонное
побрякивание двух пустых пивных бутылок, стоявших на столике.
Сергей приподнял занавеску и посмотрел в окно: неотчетливые бело-голубые сугробы, пляшущие на фоне леса заиндевелые провода, мелькающие заснеженные кусты и деревья, и ни одного огонька.
Лиля, наверное, еще спит на своей широкой мягкой тахте. У изголовья тикает будильник. А вдруг она его позабыла завести? .. Через час ей нужно вставать. Не любит она рано подниматься. Лицо будет недовольное, заспанное. «Черт бы побрал этого мужа...» – подумает она, причесываясь перед зеркалом. Нет, не скажет. Она ведь волнуется, ждет. Не только ему хорошо с ней, ей ведь тоже. Это Сергей чувствует. Всегда чувствуешь, когда женщине хорошо с тобой.
Даже не верится, что когда-нибудь они будут жить вместе и не надо будет бегать на переговорную и беспрестанно звонить, волноваться, ревновать... Сергей может в месяц лишь один, от силы два раза приехать в Москву. Лиля – только во время сессий и каникул. Остальные дни – сплошная разлука, ожидание встречи. Сколько раз на дню он задумывался, представляя, что именно в это мгновение делает Лиля. Кажется, он может предугадать каждый ее шаг. Слишком уж много думает о ней. И днем и ночью.
Он уснул перед самой Москвой и проснулся, когда проводница стала трясти за плечо. Поезд приближался к столице. В морозной туманной дымке переливались яркие огоньки, мелькали пригородные станции, на которых скорый не останавливался. Заиграло радио: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся советская земля...»
Сергей быстро оделся, сдал проводнице постельное белье, свернул подзатасканный полосатый матрас и кинулся в туалет почистить зубы и умыться. Буквально за минуту до остановки поезда он выскочил оттуда и, натыкаясь на узлы и чемоданы приготовившихся к выходу пассажиров, протиснулся в свое купе.
Вышел он из вагона последним. Лили на перроне не было. Сергей кинулся вперед, надеясь увидеть ее в толпе встречающих у вокзала, но Лили и там не было. Перед отъездом он ей звонил и назвал номер вагона. Она сказала, что встретит его. Правда, ему почудился в голосе жены холодок, но он решил, что это все его досужие домыслы и злые шутки междугородной станции, которая иногда искажает голоса до неузнаваемости. Но факт остается фактом: Лили нет. С легким фибровым чемоданчиком он направился к стоянке такси, где уже вытянулась длинная очередь. Сергей встал в самый конец, но тут таксист, высунувшийся из кабины, громко назвал знакомый район, и Сергей сел рядом с ним. Позади разместилась пожилая женщина с двумя большими чемоданами и продуктовой сумкой.
– Теперь полный комплект, – с удовлетворением сказал молодой шофер в форменной фуражке.
«Я бы этого не сказал...»—мрачно подумал Сергей.
Женщина обеими руками обхватила свои чемоданы, будто боялась, что их отберут. За все время совместного пути она не произнесла ни слова, зато шофер оказался разговорчивым. Рассказал, что на той неделе за городом нашли в снегу брошенную машину, а в ней
зарезанного таксиста, его сменщика. Два молокососа попросили подвезти их на дачу к приятелю и по дороге укокошили. Забрали выручку, а и денег-то было семьдесят рублей – сменщик только что выехал на линию,– потом, видно, хотели покататься, но застряли в снегу, все бросили и ушли. Через два дня их поймали. В этот день должен был работать он, Василий, но на линию выехать не смог, потому что жена собралась рожать. А если бы выехал – могли бы и его укокошить. На это Сергей заметил ему, что у Василия шансов быть зарезанным почти не было: не мог же он, Василий, в точности повторить маршрут погибшего сменщика и встретить именно тех двух молокососов?
Шофер через зеркальце посмотрел на Сергея и задумался. Помолчав, согласился, что действительно это так. И лицо его просветлело, но Сергей тут же снова омрачил его:
– Зато уж наверняка, если бы вы выехали на линию, ваш сменщик был бы жив.
– У меня родился сын... – растерянно произнес Василий.
– Человек умер, человек родился... – философски заметил Сергей.
Больше шофер не произнес ни слова до улицы Чайковского, где Сергей выходил.
Молчаливая женщина, крепко держась за свои чемоданы, осуждающе смотрела на Сергея, пока он расплачивался. Это еще больше разозлило Сергея.
– В этой самой машине совершили грабеж и убили человека? – поинтересовался он у шофера.
– Еле кровь отмыл, а на сиденье еще заметно,– ответил тот.
– Счастливого пути! – сказал Сергей, и взглянув на испуганно вытаращившую на него глаза женщину, с силой захлопнул дверцу старой «Победы».
Лиля открыла после третьего продолжительного звонка. Появилась она на пороге заспанная, с растрепавшимися волосами, в длинной ночной рубашке. Впервые Сергею бросился в глаза ее выпуклый, оттопыривший сорочку живот. Глаза ее моргали со сна, а губы неуверенно улыбались.
– Я проспала, – сказала она, пропуская его в прихожую.
– Ну, здравствуй, – негромко сказал Сергей.
Лиля вскинула обнаженные руки и, приподнявшись на цыпочки, обняла его за шею. Так всегда она целовала мужа при встрече. И ему нравилось это порывистое и женственное движение. Он жадно вдыхал такой теплый, знакомый запах ее тела. Оторвавшись от нее, быстро сбросил пальто, ботинки и, взяв Лилю на руки, понес в комнату, где в сером предрассветном сумраке смутно белела постель.
– Не сердишься? – говорила она, блестя глазами.– Честное слово, я не нарочно. Будильник, наверное, не зазвенел...
– Не приезжай на вокзал, не надо... Я вот так буду приходить сюда и звонить, а ты встречай меня на пороге в одной рубашке...
Как Лиля ни старалась быть веселой и жизнерадостной,– даже на лекции в этот день не пошла, – Сергей заметил, что она чем-то серьезно озабочена. Несколько раз он спрашивал напрямик, что с ней, но Лиля уверяла, что все в порядке. В шелковом халате, причесанная, она приготовила на кухне яичницу с ветчиной, накрыла стол. Сергей с удовольствием наблюдал за ней.
Хозяйка квартиры, грузная коротконогая женщина с пепельными волосами, не досаждала им. Позавтракав на кухне, быстро собралась и ушла по своим делам. На пареге сообщила, что вернется не раньше девяти вечера. В пышной меховой шубе и лисьей шапке она была совсем квадратной.
– Какая деликатность... – заметил Сергей, когда щелкнул французский замок.
– Еще бы!– усмехнулась Лиля. – Я ей четыреста рублей в месяц плачу.
– Сколько?! – ахнул он.
– Четыреста, – повторила Лиля. – Почему это тебя удивляет?
– Это же обдираловка!
– Можно и за триста найти, но без удобств, а эта квартира мне нравится...
Сергей и не подозревал, что жена платит такие большие деньги за комнату. Посылая каждый месяц пятьсот рублей, он ни разу не слышал, что ей этих денег недостаточно, а больше он не мог присылать: во-первых, с каждой получки давал матери, во-вторых, после женитьбы стал регулярно откладывать часть денег на сберкнижку. К тому времени, когда Лиля закончит университет и приедет к нему, Голобобов обещал квартиру. Сергей уже купил в мебельном два тяжелых дубовых кресла. Когда он приволок их домой, ужасно довольный покупкой, мать покачала головой:
– Кто же теперь такие покупает!
Но Сергею кресла нравились. Он вообще любил все крепкое и прочное. И потом это была его первая хозяйственная покупка з жизни.
– А какая у тебя стипендия? – спросил Сергей.
– Ох уж эта стипендия... Гроши!
– Родители помогают?
– Ну, а как ты думаешь, неужели я смогла бы на твои пятьсот рублей прожить?
– Сколько же они тебе дают в месяц?
– Какое это имеет значение?
Сергей видел, что Лиле этот разговор не нравится, но решил все выяснить до конца. Лиля сказала, что в Средней Азии врачи живут гораздо обеспеченнее, чем их коллеги в центре России. И потом, отец принимает больных дома. Он не только хороший венеролог, но и известный в гоооде специалист по кожным заболеваниям. .В общем, люди они с достатком и ни в чем ей не отказывают...
Она убрала со стола, постелила другую скатерть и поставила вазу с грушами, яблоками и персиками. В комнате запахло душистыми фруктами.
– Хочешь, покажу шубу, которую мама мне купила? Сбросила на ковер халат и, обнаженная, подошла к широкому вишневому шкафу. Сергей поднялся из-за стола.
– Может, потом примеришь? .. – сказал он, обнимая ее сзади.
Лиля мягко высвободилась. Набросила на плечи длинную роскошную шубу. Коричневый мех блестел и струился. Она подошла к зеркалу и, наклоняя голову то на один бок, то на другой, стала себя разглядывать; Сергей снова обнял ее и стал расстегивать шубу, но Лиля с досадой оттолкнула его руку. И, чтобы сгладить резкость, улыбнулась и спросила:
– Нравится?
Она так вся и сияла радостью. Темно-коричневые глаза-вишни блестели, на губах счастливая улыбка. Это была даже не просто радость, а физическое наслаждение вещью. Сергей с удивлением смотрел на жену: все . новые и новые черты открываются в ней. Можно красиво одеваться, следить за модой, но чтобы до такой степени упиваться вещами... А Лиля, забыв про него – в этом он сейчас не сомневался, – вертелась перед зеркалом, приседала, гордо вскидывала голову и сама себе улыбалась в зеркало...
– Это колонок, – сказала она. – Мать заплатила семь тысяч.
Сергей только присвистнул. Таких денег он еще никогда и в руках-то не держал. Он достал из кармана-брюк сигареты, спички и закурил. Курил он очень редко, но сигареты всегда носил с собой. Стряхивая пепел, в спичечный коробок, стал пускать дым в потолок. Что-то встало между ним и женой, какая-то отчужденность. Там, в родном городе, этого не было. А здесь, в Москве, Лиля какая-то другая... Как она вертелась в новой шубке перед зеркалом... Какие у нее были при этом глаза! И откуда родители берут такие бешеные деньги на подарки дочери-студентке? И эта комната... Как будто нельзя жить, как все, в общежитии! Сергей понимал, что люди живут по-разному: одни перебиваются от зарплаты до зарплаты, а другие вот сумели накопить денег на автомашину. И разъезжают на новеньких «Москвичах», «Победах», «Волгах». Поставил бы он перед собой такую цель – и тоже смог бы накопить на «Москвич», но тут что-то другое... Квартира, роскошь, наряды... Неужели врачи так много зарабатывают? ..
– Я, наверное, ни черта не понимаю... – сказал Сергей.– Откуда все это у тебя? Деньги, шуба, квартира?
– А ты хотел бы, чтобы я ходила в ситцевом платье и снимала в вороньей слободке угол? – глаза у Лили стали злыми. – Ты ведь не платишь за все это? Какие могут быть у тебя претензии? Радовался бы, что твоя жена ни в чем не нуждается и красиво одета.
– А мне вот что-то грустно, – вздохнул Сергей. – И знаешь почему? Даже когда ты закончишь университет и мы будем вместе, я вряд ли тебе когда-нибудь подарю такую шубу...
– Подаришь,– улыбнулась Лиля. – Ты просто еще не знаешь своих возможностей...
– Я не привык жить так, как ты, – сказал он. – И вряд ли привыкну...
Лиля села рядом с ним на тахту.
– Ты ведь не виноват, что у вас такая … многочисленная семья. И потом, твой отец все время в разъездах...
– Не в этом дело. Наши семьи слишком разные. Я еще не видел твоих родителей, но боюсь, что я для них буду чужой...
– Все зависит от тебя, – сказала Лиля.
– Ей-богу, было бы в тысячу раз лучше, если бы ты была... – Он запнулся и замолчал.
– Как Валя Молчанова? – усмехнулась Лиля.– Или другие твои знакомые?
Сергей затолкал скомканный окурок в коробок и бросил его на полированный красного дерева стол. Лиля невольно отметила про себя, что он не умеет так красиво курить, как Роберт. И тот никогда не стряхивал бы пепел в спичечный коробок, уж скорее прямо на ковер...
– Впрочем, какое мне дело до твоих родителей,– сказал Сергей. – Главное —
это ты и я!
– Вот именно, – заметила Лиля.
– И потом, ты знала, за кого выходила замуж...
– Я не жалею, – сказала она и положила голову ему на грудь.
В этот момент зазвонил телефон. Лиля даже не пошевелилась: широко раскрыв глаза, смотрела на лепной потолок.
– Я послушаю, —сказал Сергей и попытался приподняться, но Лиля и не подумала отодвинуться.
– Наверное, хозяйка, – сказала она. Телефон звонил и звонил.
– Подойди, – сказал Сергей.
Лиля нехотя встала, поправила простыню, будто надеясь, что телефон сейчас умолкнет. Присев на пуфик возле зеркала – телефон стоял на трюмо, – сняла трубку.
– Да? Ее нет дома. – И повесила трубку.
Она даже не успела встать, как снова зазвонил телефон. Взглянув на помрачневшего мужа, Лиля подняла трубку.
– Я не могу, – холодно сказала она. – Что тебе нужно от меня?! Я не хочу с тобой разговаривать. И больше не звони.
Отняв трубку от уха и не положив ее на рычаг – Сергей слышал частые гудки, – Лиля взглянула на мужа. В глазах ее мука и злость.
Сергей все понял. После продолжительной паузы как можно спокойнее спросил:
– Это он?
Лиля кивнула. Она так и осталась сидеть у зеркала. Сергей встал, молча оделся и, выйдя в ванную, подставил голову под холодную струю. Долго стоял он, сгорбившись под краном. Когда вышел из ванной, Лиля, натянув на колени простыню, сидела на краешке тахты, настороженно посматривая на него. Трубка все еще издавала раздражающие частые гудки. Сергей положил ее на рычаг.
– Он преследует меня... – первой заговорила Лиля.—Не дает мне прохода! Звонит в любое время, ждет меня у метро, у подъезда... Я не знаю, что мне делать?!
Сергей, прямой и одеревенелый, стоял посреди комнаты. Руки его были опущены. Лицо вдруг стало худым, широкие скулы резко обозначились.
– Ты мне не веришь, Сережа? – спросила она. Верил ли он ей? Он и сам не знал. Этот проклятый звонок окончательно доконал его. Опустошенным и одиноким почувствовал он себя. Эта чужая комната, сразу отдалившаяся жена, которой настойчиво звонит другой мужчина...
Л:иля подошла к нему.
– Я ни в чем не виновата, – сказала она. – Ну, не злись... Если бы у меня с ним
что-нибудь было, я бы предупредила его о твоем приезде...
Уткнувшись ему в плечо, Лиля всхлипывала. Заметив, что на круглых плечах и спине жены высыпали мурашки, Сергей глухо сказал:
– Оденься.
Лиля еще секунду стояла неподвижно, потом оторвалась от него и подошла к стулу, на котором в беспорядке была брошена ее одежда. Все еще всхлипывая, стала медленно одеваться. Сергей в зеркало видел, как она надела пояс, привычным движением натянула капроновые чулки, затем, завернув назад руки так, что на плечах образовались глубокие ямочки, долго и безуспешно пыталась застегнуть лифчик. Покосившись на него через плечо, тихо попросила:
– Застегни.
Помедлив, Сергей повернулся к ней и застегнул на все четыре пуговицы. Лиля сделала движение, чтобы прильнуть к нему и поцеловать, но он, предвидя это, отошел в сторону. «Он, наверное, так же застегивает ей лифчик», – горько подумал он.
Одевшись, Лиля принялась убирать постель. Аккуратно сложила простыни, одеяло с пододеяльником и положила их в нишу, а тахту накрыла ковровым покрывалом.
– Я понял, он сюда придет? – негромко спросил Сергей.
Ему вдруг опять захотелось закурить, хотя он в последнее время редко курил. Глядя на себя, мрачного, угрюмого, как бы со стороны, он подумал, что сейчас очень напоминает киногероя, который собирается жестоко расправиться с женой-изменницей... Но никакой трагедии не будет, и зритель уже знает, что он ее простит. И, хотя на душе было тяжело, эта мысль немного развеселила его. Нужно что-то сделать, чтобы не походить на этого обманутого любимой киногероя...
– Что же ты молчишь? – спросил он, садясь на стул,
– Мне больше нечего сказать.
– Когда он придет?
– Он, по-моему, пьяный. Сказал, что садится в такси и едет сюда.
– Ну что ж, подождем, – сказал Сергей и снова подумал, что хорошо бы закурить, но и движения не сделал, чтобы достать сигареты.
