Текст книги "Услышать тебя..."

– Пожалуй, тебе сейчас действительно лучше побыть одному.

– Если бы вы знали, как вы меня выручили! – вырвалось у Сергея, вообще-то очень скупого на выражение своих чувств.

– А я думаю наоборот: ты меня, брат Сергей, здорово выручишь, если напишешь хорошую брошюру.

11

К старому деревянному столу намертво прилипла изрезанная ножами, истыканная вилками зеленая клеенка. На углах она ободралась, обмахрилась. У самого края стола большое коричневое пятно – след горячего утюга.

Сергей тычет вилкой в сковородку – он любит есть со сковородки, – а мать на него смотрит. И глаза у нее грустные. У Сергея всегда был хороший аппетит, а нынче что-то и кусок в горло не лезет. Может, потому что мать на него так смотрит? Теперь смотри не смотри – ничего уже не поправишь. Да и не надо поправлять. Как говорится в старой мудрой пословице, что ни делается – все к лучшему. Беда лишь в том, что этого лучшего-то пока нет. Уехала в командировку Лена. Уехала в Новосибирск, в какой-то научно-исследовательский институт.. . Не успели даже толком поговорить...

– Ты ведь всегда любил жареную картошку, – говорит мать. – Что же так плохо ешь?

– Ем, – отвечает Сергей.

– Как-то жизнь у тебя, сынок, непутево складывается. .. Скоро тридцать, люди в этом возрасте уже твердо на ногах стоят, а ты вот оказался у разбитого корыта. .. Ни жены, ни сына, ни работы. . .

«Давай, давай, мать!– усмехается про себя Сергей.– У тебя это здорово получается. . . Вспомни про сестру. ..»

– Вот Тамара закончила институт, вышла замуж...

– Родила двух дочек, муж хороший человек, живут в Венгрии и тебе посылки присылают. .. – перебил Сергей. – А я вот не послушался тебя и женился на... Мама, я все знаю.

– Как же сын-то твой теперь? Без отца?

Это было больное место. Юраш отвыкнет от него, позабудет. И ничего тут сделать нельзя. Никогда не отдадут ему сына. Хорошо, если еще разрешат видеться. Правда, так уж сложилась их семейная жизнь, что Юра редко жил с родителями под одной крышей. Лиля всегда старалась сплавить его в Андижан: мол, там солнце, овощи, фрукты, а для ребенка это все. На самом деле ей не хотелось возиться с ним, воспитывать. Юра всегда раздражал ее.

Юра, Юраш... Что он сейчас делает там, в Андижане? Гоняет голубей, играет с собаками...

Когда дома все было в порядке, Сергей как-то не думал о сыне. Знал, что за ним ухаживает няня, узбечка Мизида, что ему хорошо там, вольготно, а теперь все чаще и чаще задумывался о будущем сына. Нельзя его оставлять этим людям. Мальчишка сейчас как комок глины, из него все что угодно вылепить можно. Земельский все силы приложит, чтобы привить Юрке свои взгляды на жизнь, а это значит – навсегда потерять сына...

– Я заберу Юру от них, – отвечает Сергей. – Как только все устроится. ..

– Кто же тебе отдаст его?

– Украду, – невесело улыбается Сергей. ;

– Хороший мальчишка. Добрый и очень смышленый.

– Я думаю, она мне сама его отдаст, – говорит.Сергей.

 – Мать все-таки,—вздыхает Татьяна Андреевна.– Не отдаст.

– Ну что сейчас об этом говорить?

– Как же ты дальше жить-то думаешь, Сережа? – после долгого молчания спрашивает мать.

Постарела она. Правда, в волосах не видно седых нитей – в их роду седеют поздно, – а вот у глаз морщинки. Да и глаза не такие яркие и синие, как раньше. Будто выцвели. Стали не синими, а светло-серыми. И руки в морщинах, складках и бороздках. Руки пожилой женщины, имеющей дело с кухней, корытом, огородом.

Не любит Сергей, когда лезут к нему в душу. И никому этого делать не позволяет. Даже матери. Но чтобы не обидеть ее – ведь он сегодня уезжает,– как можно мягче, подавив раздражение, отвечает:

– Все будет хорошо, мама. Вот увидишь.

– У меня все сердце изболелось, глядя на тебя... Самый ты у меня умный и вот, выходит, самый несчастливый. Есть у тебя кто-нибудь на примете?

– Есть.

– Женишься?

– Я бы рад, да вот не знаю, как она.

– Согласится, – уверенно говорит мать. – Парень ты у меня видный. ..

– Похвали, похвали, мать, – улыбается Сергей.  —А то все больше ругают.

– А лучше не спеши с женитьбой. Сам убедился, к чему спешка приводит. Сначала нужно как следует узнать человека. . . Во второй раз нельзя ошибаться. Еще раз вляпаешься, а потом так и будешь всю жизнь мотаться от одной к другой. Есть такие, сам знаешь. А тебе нельзя разбрасываться. Раньше, бывало, ночами сидел за столом и все строчил, строчил. .. А теперь, гляжу, и это забросил?

– Скоро опять засяду.

– Когда хоть напечатают-то?

– Гм... Не знаю. Не скоро.

– Тогда, конечно, ни к чему и торопиться, – с чисто женской логикой заключает мать.

Сергей не смог сдержать улыбки.

– Чего улыбаешься? – сразу замечает мать.

– Да вот вспомнил, как бабушка меня в шесть утра в школу поднимала. Я ей толкую – рано, а она свое: пораньше пойдешь – пораньше придешь...

Мать тоже улыбнулась, чуть дрогнули уголки ее поблекших губ. И снова тень набежала на лицо: – Неужели и вправду поедешь в глухомань на озеро?

– Уже и документы получил... – Сергей достает из кармана новенькую серую книжечку и протягивает матери.– Со мной теперь не шути: инспектор рыбоохраны!

Мать, близоруко щурясь, рассматривает удостоверение: все как полагается, и печать, и фотокарточка.

– Зарплата-то хоть приличная? – Мать со вздохом возвращает удостоверение.

– Ты же сама говорила: не в деньгах счастье.

– Значит, маленькая... Да ведь ты теперь один. Много ли тебе надо? И потом, с рыбой будешь всегда. Не заскучаешь ли там один в избе-то?

– Это то, мать, что мне сейчас нужно. Устал я. Очень устал.

– С этими... браконьерами поосторожнее, – предупреждает мать. – Они ведь из ружья могут пальнуть. Сама в газете читала, как в позапрошлом году инспектора застрелили. А ты ведь только из больницы, потому и устал. Отдохнул бы лучше дома.. .

Сергей встает из-за стола и смеется. Мать озадаченно смотрит на него.

– Чего это ты?

– Что-то мне сегодня одни пословицы на ум приходят. Как это? «Бог не выдаст – свинья не съест». Это я насчет браконьеров. А устал я, мать, не от больницы – от другого. . .

В дверь скребется Дружок. Негромко повизгивает. Сергей намазывает хлеб маслом и, приоткрыв дверь, сует Дружку. Мать на все это смотрит неодобрительно. У нее для собаки приготовлена похлебка.

– И собаку с собой заберешь? – спрашивает она.

– Он один у меня и остался, – говорит Сергей, но, увидев, как у матери повлажнели глаза, прибавляет: – Куда я, туда и Дружок. Хоть я и неверующий, а там, в больнице, подумал, что сам бог мне его послал.

– Когда тебе на место-то надо?

– После обеда поеду. Генка со мной хотел, да куда-то пропал.,,

– На огороды к болоту ушел. За червями. Совсем мальчишка на рыбалке помешался. Другие парни в клуб на танцы, а он на озеро... Теперь у тебя дневать и ночевать будет.

– Боюсь, что у меня ему не понравится.

– Да он ждет не дождется, когда ты с ним на озеро поедешь!

– Братец мой последнее время балуется сетями, а у меня этот номер не пройдет.

– И я ему говорю, брось ты это дело. . . Давиться этой рыбой, что ли? Приятель у него, Васька Коба. Где-то сети достает...

– Воруют друг у друга. Один поставит, а другой подсмотрит и, улучив момент, сопрет. Обычное дело.

– Поговорил бы ты с ним. Тебя он послушается. Как уедут на мотороллере ночью, так я не сплю. Лодчонка-то у них резиновая, вся в заплатках. А будет с тобой – и мне спокойнее.

Сергей выходит в коридор и тут же возвращается с мешком. Вслед за ним проскальзывает в комнату Дружок. Виновато взглянув на Татьяну Андреевну, уходит в угол, тяжело вздохнув, ложится на половик и оттуда с интересом поглядывает то на хозяйку, то на Сергея.

Сергей вытряхивает из мешка капроновую сеть.

– Тридцатка. Поймают с такой снастью – и сразу штраф, – говорит он. – Вот что, мать, спрячь ее куда-нибудь подальше.

Мать запихивает сеть в мешок и выходит из комнаты. Дружок тут же вскакивает и подходит к Сергею. Пристально глядя в глаза, негромко повизгивает. От возбуждения задняя лапа дрожит, а черный нос морщится. Он уже давно почуял, что хозяин уезжает.

– Как же я без тебя... – гладит Сергей собаку по серебристой холке. – Конечно, возьму.

Дружок начинает радостно прыгать на грудь, стараясь лизнуть в лицо. С визга срывается на лай, но, когда возвращается Татьяна Андреевна, тут же замолкает и смиренно направляется в свой угол.

– С рассвета уже не находит себе места, – говорит мать. – Как это он всегда чувствует, когда ты уезжаешь? Ума не приложу.

Сергей не успел ответить: дверь распахнулась, и вошел Генка. Ростом он уже догнал Сергея, но плечи еще по-юношески узки, а большие руки нескладны. Генка в этом году на тройки закончил десятилетку и твердо решил пойти работать на тепловозоремонтный завод. В институт даже и документы не стал посылать. Сказал, что учиться ему до смерти надоело и он со своим другом Кобой решили поработать, а дальше видно будет: учиться

можно и заочно. Впрочем, Генку почти никто из близких и не отговаривал. Отец сразу поддержал; Сергей, заочно окончивший университет, считал, что брат правильно поступает; мать, поохав и повздыхав, что сын отказывается от высшего образования, смирилась; лишь сестра прислала из Венгрии длинное письмо, в котором уговаривала брата поступить в институт. Генка это проникновенное письмо даже до конца не дочитал. Был он парнем упрямым, и уж если что вбил в голову – ничем не вышибешь.

– Навозных червяков наковырял у Трескуновых в огороде, – похвастался он. – Мам, дай поесть!

Голос у него срывался с баса на тенор, на лбу алело несколько прыщей. Свой разноцветный с сединой чуб Генка зачесывал набок. Черты лица у него крупные, выразительные, глаза синие. Две страсти было у Генки – это рыбалка и электричество. В кладовке стоял большой ящик, битком набитый разными электрическими приборами, проводами, выключателями. Вся улица обращалась к Генке за помощью, если у кого-нибудь выходил из строя утюг, электроплитка или перегорали пробки. И Генка с удовольствием ремонтировал. Ему даже из других домов приносили для починки электроприборы. Ковыряться в утюгах, патронах, выключателях он мог часами. Еще в девятом классе соорудил какую-то адскую машину, назначения которой так никто и не узнал, потому что, когда Генка включил ее в сеть, перегорели пробки не только в доме, но и на столбе. В результате вся улица оказалась без света. Пришлось вызывать дежурного монтера. Генка потом говорил, что он и сам бы поставил предохранители, да у него не было «когтей», чтобы залезть на столб.

– В прошлом году на Большом Иване я пять лещей огреб, – набив хлебом полный рот, сказал Генка.

– Сеткой?—поинтересовался Сергей.

– На удочку! Одного выволок на два с половиной килограмма. Мам, помнишь, батя еще взвешивал?

– Не помню, – ответила мать. – Чего тебе: картошки или макарон?

– Ты еще заливное из него приготовила, – напомнил Генка, – а Валерка чуть костью не подавился.

– Отвяжись, – отмахнулась мать. Она вывалила из кастрюли на сковородку макароны и поставила на огонь.

– Настоящий рыбак-спортсмен никогда не будет браконьерствовать, – сказал Сергей

– Это верно, – подтвердил Генка. – Одно дело поймать большую рыбину на спиннинг или удочку, другое– в сетку.

– Я очень рад, что у меня такой сознательный брат, – прочувствованно сказал Сергей. – Ты будешь моим помощником. Я слышал, на Большом Иване пошаливают браконьеры.

– Я носом чую, где чужие сети стоят, – оживился Генка. – Мы с тобой их кошкой зацепим...

– И сдадим в рыбоохрану.

. – Зачем сдавать? – удивился Генка. – Самим пригодятся.

– К чему нам сети?

– Перегородим озеро – вся рыба будет наша! – с подъемом сказал Генка.

– А дальше?

– Что дальше? – не понял Генка.

– Куда рыбу будем девать?

– Разойдется .. – неуверенно сказал Генка. Сергей хмуро посмотрел на брата. Генка уткнулся в

сковородку так, что чуб на румяную щеку свесился.

– Сетку твою я в печке сжег.. . – сурово начал Сергей, но Генка, будто подкинутый пружиной, сорвался с места и бросился в кладовку. Вернулся с пустым мешком в руках, лицо расстроенное.

– Моя лучшая сетка. . .

– У тебя еще есть? – взглянул на него Сергей.

– Что я Кобе скажу? Она ведь у нас общая.

– Если хочешь приезжать ко мне на озеро, забудь про сети, – твердо сказал Сергей. – При матери говорю: застукаю – вместе с твоим Кобой сдам в милицию. Ты знаешь, я не треплюсь.

Генка ничего не ответил: встал из-за стола и ушел. Пока Сергей укладывал свои вещи в «Москвич», брата не было видно. Дружок носился вокруг машины, зубами прихватывал мешки с книгами, помогая нести, а на самом деле только мешал. Сергей уже думал, что Генка обиделся и не поедет с ним, но братишка вернулся. Молча засунул в кабину складные бамбуковые удочки, рюкзак и резиновые сапоги.

– Я и без сетки наловлю, – пробурчал он. – Но и жечь в печке капроновые сети – это не дело. Что я Кобе скажу?

– Так и скажи: поймаю с сетями – мало того, что отберу, так еще и акт составлю. . . Я и не знал, что ты стал матерым браконьером!

– В первый раз слышу, – сказал Генка.

– Ты меня понял? – взглянул на него Сергей. Генка отвел глаза. – И больше не будем об этом.

Когда уселись в машину, Генка, бросив взгляд на мать, стоявшую на крыльце, достал из кармана пачку «Беломора», но закуривать не стал, пока не выехали со двора.А закурив, сказал:

– Дашь порулить на шоссе?

Сразу за Сеньковским переездом на Невельском шоссе опрокинулся самосвал. Он лежал на пашне, выставив в небо заляпанное засохшей грязью серое брюхо и все четыре колеса. Кабина смята, стекло разбрызгалось по траве, одна подножка перекосилась. Черное масло тоненькой струйкой стекало в кювет. Дико было видеть мощную машину в таком беспомощном состоянии. Шофер, белобрысый парень в голубой блузе, стоял в

сторонке и озадаченно смотрел на поверженный самосвал. Он даже не взглянул на остановившийся «Москвич». Чтобы самосвал поставить на ноги, нужен кран.

– Как тебя угораздило? – поинтересовался Сергей.

– А ты езжай, – буркнул парень и, переступив с ноги на ногу, сердито сплюнул.

– Кабина вся смята, а у него ни одной царапины,– подивился Генка, глядя в заднее стекло.

Невельское шоссе петляло по холмам, врубалось в тонкоствольные белые рощи, рассекало зазеленевшие поля и пашни, перепрыгивало через неширокие каменистые речки и ручьи, плавно огибало озера. Шоссе манило к себе птиц. Вороны, сороки степенно разгуливали по асфальту и лишь при приближении машины неторопливо уходили на обочины. Малые птахи так и норовили пролететь перед самым радиатором.

День выдался теплый, облачный. Солнце то заливало ярким светом поля и рощи, то надолго пряталось в облаках. Вырвется из-за облака луч и выделит на берегу озера то жарко вспыхнувшую сосну, то березу, а то в озеро ударит и пронзит его до дна, высветив илистое, усыпанное прошлогодними листьями дно.

Генка сидит рядом и молчит. Смотрит на дорогу и стрижет своими черными густыми бровями. Наверно, все про сетку думает. После опрокинутого самосвала про руль и не заикается. Дружок стоит на заднем сиденье, прижавшись к большому тюку с постельным бельем, а длинную морду положил Сергею на плечо. Когда место рядом с водителем свободно, Дружок всегда на него садится и с интересом смотрит в окно. Увидев на обочине собаку, начинает ерзать, ворчать, а потом долго оглядывается. Не любит Дружок, когда шоссе переходит разномастное стадо. Долго и сердито лает на скотину, застопорившую движение.

Гладкая баранка привычно скользит в ладонях. В приоткрытых ветровых стеклах посвистывает ветер, шелестят шины, ровно ворчит мотор. «Москвич» жмет на девяносто километров.

Генка молчит, и Сергей размышляет. В последние дни это стало его главным занятием. .. Когда вышел из больницы, один раз только и видел Лилю. Она бегала по редакции с обходным листом. Квартиру она обменяла. Из Андижана прибыл сам Земельский. От Вали Молчановой Сергей узнал, что все вещи, кроме пианино, продали. С пропиской сначала были какие-то трудности, но Николай Борисович в два счета уладил. Комната в Москве небольшая, но есть надежда, что к концу года купят трехкомнатную квартиру. Под Москвой Земельский облюбовал двухэтажную благоустроенную дачу. Какой-то генерал продает ее за космическую сумму. Задаток уже дали. А как только Лиля получит постоянную прописку – это дело месяца, – дачу оформят на нее...

Все эти сведения Валя выложила Сергею в первый же день, хотя он совсем не интересовался такими подробностями. И еще Валя сообщила, что Земельский купил в комиссионном дорогущий заграничный столовый сервиз. И этот умопомрачительный сервиз подарил дочери.

– Такого богатого тестя потерял! – насмешливо глядя на него, подытожила Валя новости. – Да и такие женщины, как Лиля.

– На дороге не валяются... – сказал Сергей.

– Ведь жалеешь, признайся? – не отставала Валя.

– Надо мне было на тебе жениться, – сказал Сергей.

– Я бы за тебя не пошла, – посерьезнев, ответила Валя. – Видишь ли, я не люблю слишком умных мужиков.

– Это я-то умный? – рассмеялся Сергей. – Второго такого дурака поискать...

Выйдя из больницы, он сразу отправился к родителям. В свою бывшую квартиру даже не зашел. И хотя Сергей понимал, что все кончено, сердце ныло. Все, что было связано с Лилей, еще трогало его, волновало, поэтому он так терпеливо и выслушивал глупую болтовню Молчановой.

Впрочем, Валя сообщила и еще одну интересную новость: узнав, что они разводятся, Сева Блохин с ходу предложил Лиле руку и сердце. И далее приперся к ней на квартиру, когда вещи упаковывали. На собственном горбу таскал тюки. Помогал и дорогое чешское пианино спускать вниз, где стоял грузовик с контейнером. Когда Земельский стал рассчитываться с рабочими, он и Севе сунул пятерку. Видно, принял за грузчика. ..

Провожали Лилю и ее папашу двое из редакции: Рика Семеновна и Сева Блохин. Это последнее сообщение особенно покоробило Сергея, хотя он и понимал, что Лиля теперь вправе делать все, что захочет. Даже выйти замуж за Блохина. Но каков Сева! Уже тут как тут! Очень был неприятен тесть Сергею, но за то, что он сунул за труды прыткому женишку пятерку, Сергей готов был ему руку пожать...

Наверное, оттого, что на сердце было неспокойно, тревожно и он думал о Лиле, Сергей не зашел в тот день к Лене. Не зашел и на другой день, а когда наконец пришел, Лены не было дома: уехала в командировку. Об этом ему сообщили на ее работе, куда он позвонил. Повесив трубку, Сергей подумал, что, может быть, это и к лучшему. Слишком уж много всего произошло за это время, и не худо будет как следует во всем разобраться.

В обкоме партии пошли навстречу: позвонили Лобанову и предложили ему отпустить Сергея на все лето на озеро Большой Иван для работы над брошюрой. За свой счет. Это больше всего обрадовало Лобанова, как будто бы ему пришлось из собственного кармана платить. .. Впрочем, эта сторона дела меньше всего волновала Сергея, он рассчитывал на Вологжанина, который пообещал зачислить его в штат рыбинспектором. Кроме того, Козодоев поручил Сергею составлять и редактировать очередной номер альманаха «Наш край».

Сразу из обкома Сергей отправился к Ивану Ильичу Вологжанину, который неделей раньше его выписался из больницы. Областное управление Главрыбвода находилось на улице Константина Заслонова. Рослые тополя просовывали свои зеленые ветви в раскрытые окна конторы. Сергей поймал Вологжанина в коридоре. В брезентовой куртке с капюшоном, резиновых сапогах и зеленым плащом под мышкой, Иван Ильич направлялся к выходу. Увидев Сергея, взметнул свои кустистые брови и заулыбался. Долго тряс руку и с ходу предложил поехать с ним в Невельский район на озера. Сергей заикнулся было, что у него серьезный разговор, но Вологжанин сказал, что в машине они обо всем и поговорят.

Поездка была очень интересной. Главрыбводовский газик с двумя ведущими мостами пробирался на самые глухие лесные водоемы. На одном из них, неподалеку от деревни Сорокино, прямо на месте преступления прихватили браконьера с сетями. Сети отобрали и составили акт. Задержанный слезно молил простить его, дескать, это в последний раз, а когда они, не вняв его просьбам, двинулись дальше, ощерил в злобной гримасе желтозубый рот и погрозил кулаком. Что он кричал, они уже не слышали.

 – И все они такие, – сказал Иван Ильич. – Сначала готовы на брюхе ползать, лишь бы акт не составили, а потом клянут самыми последними словами. К браконьерам не должно быть ни капли жалости. Это преступники. Расхитители народного добра.

Когда Сергей сказал Вологжанину о своем желании поработать инспектором рыбоохраны, тот сначала не поверил. Повернувшись вполоборота к Сергею.– Иван Ильич сидел рядом с шофером, – пристально посмотрел в глаза.

– Зачем тебе уходить из газеты? – наконец ска» зал он.

Сергей скупо объяснил, что это не навсегда. И с газетой он связь порывать не собирается. Наоборот, будет печатать очерки о работе рыбинспектора и задумал написать брошюру для издательства, если Иван Ильич не против...

– Почему же я должен быть против? – улыбнулся он. – Великое дело сделаешь, если напишешь... Но раз ты будешь у нас получать зарплату – будь добр исправно нести и службу.

 – Это само собой – сказал Сергей.

 Вологжанин поверил, и больше на эту тему не говорили. Он привез его на берег огромного красивого озера Большой Иван. Озеро простиралось во все стороны, как море. По нему даже ходил белый прогулочный катер. С Большим Иваном соединяется Малый Иван, на сосновом берегу которого дом отдыха железнодорожников «Голубые озера». Избушка инспектора рыбоохраны стояла в сотне шагов от озера. Берег здесь был пологий, песчаный. Сразу за избой возвышались четыре огромные сосны. Весь зеленый луг был усыпан желтыми иголками. Среди них росли ромашки. Неподалеку от избы – сарай с прохудившейся крышей. Когда-то здесь был небольшой огород, а еще дальше, к хутору – картофельное поле, теперь же все заросло бурьяном и сорняком. Сохранилось даже чучело, вернее, скелет из палок. На перекладине сидела ворона и равнодушно смотрела на озеро. Стекла в избе разбиты, на полу сенная труха и солома. Повсюду пустые бутылки и ржавые консервные банки. На гвозде за шнурок подвешен рваный ботинок.

– Рыбачки. . .– покачал головой Вологжанин.– Все загадят! Зачем, спрашивается, стекла бить? Ведь дверь не заперта. Эх, люди. .. Вот жил я на Севере, в Мурманской области. Дикие места. Лесорубы и рыбаки на островах построили заимки. В штормягу пристанешь к острову мокрый, зуб на зуб не попадает, и вот идешь искать сторожку. Найдешь – душа радуется. Все чисто подметено. На шестке спички, береста для растопки, на полке соль, сухари, вяленая рыба. В углу банка с керосином. Найдешь и дровишки, аккуратно наколотые и сложенные в поленницу... Тот же русский мужик все приготовил для другого, которого, может, и в глаза-то никогда не увидит. А тут вон чего натворили. . .

В город вернулись через три дня. Вологжанин быстро оформил Сергея на новую работу, проинструктировал, выдал удостоверение и даже подъемные на первое время.

. . .Проехали Полибино. Сквозь толстые березьг на холме вырисовывался старинный двухэтажный каменный дом. Там жила когда-то Софья Ковалевская, а сейчас школа-интернат. Над белым домом колышется красный флаг. Внизу синеет озеро. Над огромными деревьями в парке кружатся галки. Их видимо-невидимо. Деревня осталась позади, и снова поля, луга, березовые рощи. В стороне от шоссе петляла Ловать. Чем ближе к повороту на озеро, тем больше сосен и елей подступает к дороге. А от поворота пойдет сплошной бор.

Генка курил и что-то мурлыкал под нос. В детстве был молчуном, и вот вырос, а не изменился: лишний раз рта не раскроет. А парень дельный, работяга. Весь день что-нибудь мастерит; вчера вечером оснащал какой-то мудреный перемет собственной конструкции, но, видно, не закончил, раз не взял с собой.

Дружок внимательно смотрел на дорогу, но собаки не попадались. Собаки держатся у деревень, а здесьна воле, им делать нечего. Вот зайца или лису, переходящую дорогу, изредка можно встретить.

И снова Сергей думает о Лиле... Столько лет прожили вместе, а он, оказывается, совсем не знал ее. Уж если она такая расчетливая и трезвая, то какого черта выходила за него замуж? Любила ли она его? И почему отец имеет такую власть над ней? Неужели из-за денег? Как-то, роясь в шифоньере, Сергей случайно обнаружил под бельем сберегательную книжку на три тысячи рублей. Деньги переводились из Андижана. Лиля никогда о них не говорила. И Сергей не стал заводить разговора: положил книжку на место.