Текст книги "Услышать тебя..."

– А тебе чужды все эти пережитки прошлого?

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе совсем-совсем безразлично, что вот я сейчас пойду к ней?

Она как-то странно взглянула на него и совсем другим тоном произнесла:

– Сережа, это нечестно, ты пользуешься запрещенным приемом.

Сергей поднялся. Она стояла перед ним, тоненькая, с узкой талией, в черном, обтягивающем ее стройную фигуру свитере. Глубокие глаза ее мерцали, лицо было серьезным и задумчивым. Он подошел к ней, и она, приподнявшись на цыпочках, прижалась к нему.

– Когда у тебя отпуск? – помолчав, спросил Сергей.

– Отпуск? – Она с удивлением смотрела на него. – Ах, отпуск... В июле, дорогой.

– Уедем вдвоем куда-нибудь?

– Уедем, – эхом откликнулась она.

– Зачем ждать лета? Все бросим и уедем завтра! Даже не завтра, а сегодня! Сейчас! – Он не замечал, что она закусила губы от боли – так он сжал ее плечи.

– Не торопись, Сережа, – сказала она, мягко высвобождаясь из его рук.

– Я все время чего-то жду, – поникнув, сказал он. – А чего – и сам не знаю...

– До свиданья, дорогой, – сказала она и, отбросив со лба золотистую прядь, поцеловала его и сама отворила дверь.

4

В редакцию пришла печальная весть: в Кисловодске скоропостижно скончался Александр Федорович Голобобов. Вечером прибыл в санаторий, а утром умер прямо в нарзанной ванне… Инфаркт миокарда. Цинковый гроб с телом Голобобова доставили в город самолетом. Похороны были пышными и торжественными. На могиле произносились речи, женщины – редакционные работники – плакали навзрыд. Мужчины, склонив обнаженные головы, молча стояли у гроба. Голобобов был хорошим человеком, и его любили. У ставшего неподалеку от глубокой ярко-желтой могилы каменного надгробия множество зеленых венков с черными траурными лентами. Пахло сырой кладбищенской землей, слежавшейся хвоей и нитрокраской, которой были выведены на черных лентах последние слова прощания. Волков, Рыбаков, Новиков и Сергеев стояли в стороне под огромным бурым кленом. Над головой глухо постукивали друг о дружку ветви с набухшими почками. Ветер завывал в голых кустах, взъерошивал волосы на головах людей. Где-то на дереве печально каркала ворона.

– Интересно, кого назначат редактором, – негромко сказал Рыбаков.

– А кого бы ты хотел? – спросил Володя Сергеев. Глаза его под увеличительными стеклами очков были совсем маленькими и покрасневшими.

– А что, если тебя назначат? – взглянул на Рыбакова Новиков.

– Я бы вам показал, где раки зимуют!—громко сказал Рыбаков.

Исполняющий обязанности редактора Пачкин – он стоял у гроба – метнул на них осуждающий взгляд. Рыбаков, виновато откашлявшись, провел по длинному костистому лицу ладонью, и оно снова стало скорбным.

Сергей не принимал участия в разговоре. Он смотрел, как могильщики на веревках опускали большой гроб в яму. Делали они свою работу привычно и ловко, но чувствовалось, что им тяжело, ведь в Голобобове было более ста килограммов весу. Когда гроб наконец улегся на влажное дно ямы как надо, могильщики разом вытащили толстые серые веревки. И этот шелестящий скрип веревок о дерево – Голобобова переложили из цинкового гроба в деревянный – неприятно резанул уши.

Люди на кладбище зашевелились, послышались первые частые удары земли о гробовую крышку. Сергей тоже бросил горсть влажной желтой земли в могилу. Отдал последнюю дань хорошему человеку Александру Федоровичу Голобобову.

Был человек, и вот не стало человека. Могильный холм с надгробием зарастет травой, как и эти окружающие его могилы. Над кладбищем будут шуметь деревья, проплывать облака, греметь грозы, дуть холодные и теплые ветры, но мертвые ничего уже никогда не увидят и не услышат.

У кладбищенских ворот в толпе сотрудников редакции Сергей увидел Лилю. В красном пальто с норковым воротником и меховой шапочке, она выделялась из всех: яркое красное пятно на сером фоне. «Могла бы другое что-нибудь надеть... – с досадой подумал Сергей. – Как на демонстрацию вырядилась». Лиля тоже увидела его и вопросительно взглянула в глаза: дескать, домой пойдем? Сергей отрицательно покачал головой: По старинному русскому обычаю мужчины собирались помянуть покойника.

– Может, Пачкина утвердят редактором? – спросил Рыбаков. – Закончил высшую партийную школу, ему и карты в руки.

– Что это ты так волнуешься? – покосился на него Сергей.

– Голобобов... покойник обещал мне к осени отдельную квартиру, а придет новый – кто знает, как все повернется...

– Ты свое возьмешь, – успокоил его Сергей.

– Поглядите-ка, Лобанов-то, Лобанов так и увивается вокруг Пачкина... – сказал Володя Сергеев. – Сейчас с рукава пылинку сдунет!

– А ты чего же зеваешь, Павел Ефимович? – усмехнулся Сергей. – Пристраивайся к нему с другой стороны. ..

– Лобанов хитрая бестия, – мрачно заметил Новиков. – Уж он-то знает, кто будет редактором.

– Я Пачкина уважаю, – сказал Рыбаков.—Добрый мужик. И организатор хороший.

– Ты погромче, погромче... – засмеялся Володя Сергеев. – А то он не услышит.

– Есть у него лишь один маленький недостаток – писать не умеет, – заметил Сергей.

– Редактору писать не обязательно, – возразил Рыбаков. – Передовицы пишет, и хватит с него...

«Вот она, жизнь, – думал Сергей. – Уже и забыли о Голобобове. Кто будет вместо него – вот что всех волнует. ..» Он задал и себе этот вопрос и сам себе ответил: нет, его это почему-то не волнует. Если ты хорошо выполняешь свою работу, почему тебя должно волновать отношение к тебе начальства? Пусть беспокоятся те, кто чувствует себя неуверенно и случайно стал журналистом... И Сергей подумал о Лиле: из нее, как и из Вали Молчановой, настоящей журналистки не получилось. Лиля добросовестно выполняла свою работу: правила авторские материалы, писала информации о жизни

районных Домов культуры, иногда даже статьи. А с заведующей отделом у нее самые наилучшие отношения. Это Лиля умела: с начальством у нее всегда прекрасные

отношения, не то что у Сергея...

Прошлой осенью Сергей купил подержанный «Москвич-401». Маленькую темно-серую машину, похожую на жука. Он еще по-настоящему и не ездил на ней. Зима наступила ранняя, и «Москвич» пришлось поставить к родителям в сарай. Иногда морозными вечерами Сергей приходил туда, распахивал дверь, забирался в машину и подолгу сидел в тесной кабине, мечтая, как весной он заведет мотор и умчится куда-нибудь подальше... Пришла весна, а он еще ни разу не выехал из гаража. Работа, командировки, и снова работа над романом... Роман о поколении Сергея Волкова. Закончит он его когда-нибудь или нет? Этого Сергей и сам не знал. А где-то в душе чувствовал, что, когда поставит последнюю точку, будет жалеть... Жалеть, что роман закончен.

Лиля ждала на углу. Сева Блохин – он шел впереди – что-то сказал ей. Лиля улыбнулась и отрицательно покачала головой. Сергей, заметив, что женщины оглядываются на его жену, досадливо поморщился: это красное пальто как бельмо на глазу!

– В «Родине» сегодня новый фильм, – сказала Лиля. – Возьми билеты.

– Я не могу, – сказал Сергей.

– Из-за похорон?

– Вот именно.

Лиля помолчала, раздумывая. Щеки у нее порозовели. Злится.

– Я знаю, куда вы собрались... В ресторан. В таком случае, и я пойду с вами.

«Блохин сболтнул!» – с досадой подумал Сергей, а вслух произнес:

– У нас своя, мужская компания.

–| Тогда я с Валей пойду в кино, – с вызовом сказала она. – И может быть, потом зайду к ней. Ты ведь вряд ли скоро вернешься...

Сергей пожал плечами, мол, твое дело, а когда она уже было повернулась, чтобы уйти, сказал:

– Ты ведь знала, что сегодня похороны, и за каким чертом надела это дурацкое пальто!

– Я совсем забыла... И потом, какое это имеет значение? Похороны и мое пальто?

Сергей посмотрел в ее темно-карие жесткие глаза и усмехнулся:

– Ты потрясающая женщина!

– А ты...

Он не стал слушать, круто повернулся и побежал догонять приятелей. Одна нога угодила в лужу, и сверкающие брызги разлетелись по тротуару.

Сергей и Козодоев незаметно ушли из ресторана. Ребята заказали уже по третьему разу, и поминки грозили затянуться. Александр Арсентьевич мигнул Сергею, мол, давай сматываться. Пить и слушать одно и то же было скучно, Голобобова все помянули добрым словом, и можно было уходить, а то вместо поминок получится обыкновенная пьянка. Рыбаков и Новиков поглядывали на официантку, дожидаясь, когда она подойдет, чтобы снова заказать...

С Дятлинки дул ветер, в сквере громко кричали какие-то птицы. Зажглись фонари, и мокрый тротуар заблестел. Прохожие, кутаясь в плащи, быстро проходили мимо.

– Такого человека потеряли, – сказал Александр Арсентьевич. – А какой редактор! Это он сделал нашу газету лучшей в Северо-Западном крае.

– Голобобов был человек, – сказал Сергей. – Если бы не он, я, возможно, никогда бы настоящим журналистом не стал.

– Ведь это он меня в газету вытащил, – заметил Козодоев.

– Будет ваше издательство когда-нибудь книги выпускать? – спросил Сергей.

– Когда-нибудь будет... Почему не заходишь?

– Мотаюсь по командировкам. ..И в городе-то почти не бываю.

– Что же так? – сбоку посмотрел на него Александр Арсентьевич. – Домой не тянет?

– Не то слово, – усмехнулся Сергей. – Бегу из дома.

– Плохо, когда человека не тянет домой, – помолчав, сказал Козодоев. – По себе знаю.

– Может быть, я и сам в этом виноват, – вздохнул Сергей, – говорят же: каков муж, такова и жена...

– Никто не виноват, – сказал Александр Арсентьевич. – И жена у тебя, наверное, не плохая, и ты не сукин сын. Здесь, очевидно, дело в другом: нет правды между вами, доверия друг к другу... И еще: кто-то очень верно сказал: «Дом не может считаться жилищем человека, пока в нем нет пищи и огня не только для тела, но и для разума».

– Прекрасно сказано!

– Думай о сыне, Сергей, – сказал Козодоев.

Они остановились у его дома на улице Ленина. Ветер задувал в высокую арку, и она гудела. Вокруг раскачивающегося фонаря мельтешили какие-то огоньки: то ли букашки, то ли мелкие дождевые капли.

– А у вас как? – поинтересовался Сергей.

– Все так же, – усмехнулся Александр Арсеньевич. – И самое ужасное: у меня теперь ничто не изменится.

– У меня изменится, – сказал Сергей. – Обязательно изменится. И, надеюсь, скоро.

– Не ошибись еще раз, брат Сергей!

– Кто выбирает нам женщин: мы или случай? – взглянул на него Сергей.

– Наверное, судьба... А ты как думаешь?

– Женщины нас выбирают, хотя мы и думаем, что все происходит наоборот...

– Я гляжу, ты, брат Сергей, становишься философом. ..

– Скоро тридцать, а не чувствую, что поумнел, – мрачно усмехнулся Сергей.

Ветер со свистом ворвался в арку, хлестнул дождевыми каплями и песчинками по стеклам и, перепрыгнув через сараи, умчался дальше. Александр Арсентьевич поежился и поднял воротник пальто. Сергей хотел уже было с ним распрощаться, когда он вдруг спросил:

– Говорят, у тебя повесть написана?

– Кто говорит? – удивился Сергей. Он никому из редакционных не говорил про повесть.

– Не имеет значения. Есть повесть или нет?

– Она еще сырая

– На будущий год у меня запланирован альманах. Принеси почитать, может, подойдет.

– Я не могу ее сейчас показывать, – сказал Сергей.

– Даже мне?

– И вам, – сказал Сергей.

– Тебе видней, – сказал Александр Арсентьевич и, сунув озябшую руку, скрылся в своем подъезде. Но тут же снова открыл дверь парадной и добавил: – Когда найдешь нужным, принесешь мне, ладно?

– Нет, – сказал Сергей. – Я ее отдам в другое издательство.

– Наше тебя не устраивает? – с любопытством посмотрел на него Козодоев.

– Издательство устраивает, – сказал Сергей. – Издатель не подходит... Потому.., потому, что он мой друг!

Повернулся и зашагал под арку на улицу. Козодоев смотрел ему вслед и качал головой.

5

Лишь только Сергей завернул за угол дома, на него налетел свирепый ветер. Сорвал кепку, швырнул ее через дорогу и припечатал к серому фундаменту пятиэтажного здания. Сгибаясь под напором упругого, живого ветра, Сергей перешел улицу и поднял кепку. Поглубже нахлобучил ее на припорошенную снегом голову и зашагал к бетонному мосту через Дятлинку.

С погодой стало твориться что-то непонятное: после похорон Голобобова с неделю стояла солнечная весенняя погода, на липах вылупились первые клейкие листочки, прилетели грачи, кто-то даже видел скворцов; а потом вдруг задули северные ветры, температура упала, по утрам начались заморозки, и вот уже третий день в городе снег. Он сыплет и сыплет с неба. Побелил крыши домов, желтоватая снежная каша чавкает под ногами, летит из-под колес автомашин. Снег облепил распустившиеся деревья, и крошечные зеленые листья жалко выглядывали из этой снежной пелены.

Зима, настоящая зима вернулась в город. С холодными ветрами и завывающими вьюгами.

Отворачивая покрасневшее лицо от больно секущего снега, Сергей подумал, что, наверное, вот такой ветер подхватил девочку Элли в Канзасской степи и унес ее в Волшебную страну.

Огромный бетонный мост через Дятлинку напряженно гудел. Длинные растрепанные хвосты поземки с удалым посвистом устремлялись под него. В снежной круговерти свинцово поблескивала вода. Коснувшись ее, снежинки таяли. Широкая в этом месте река, будто гигантская промокашка, впитывала в себя обезумевшие небеса.

Сразу за мостом Сергея нагнали Рика Семеновна и Валя Молчанова. Они возвращались с обеда в редакцию. Сергей шел туда же.

– Ты теперь живешь в другой стороне? – не преминула съехидничать Молчанова. Дело в том, что Сергей возвращался от Лены, и хитрая Валя прекрасно об этом знала.

– Получил новую квартиру? – с невинным видом взглянула на него Рика Семеновна.

– Меня ветром занесло на ту сторону, – попробовал отшутиться Сергей, но не тут-то было.

Неуловимым женским чутьем почувствовав, что Сер-гей смутился, Валя насмешливо сказала:

– Вот они, мужчины: только жена за порог, а он же к другой...

– На Сергея это непохоже,– усмехнулась Рика Семеновна.– Он предан своей Лиле. Имея такую красивую жену, изменять? Я в это не верю.

– Другое дело, если красивая жена изменяет некрасивому мужу... – насмешливо сказал Сергей.

Валя тотчас приняла это на свой счет, хотя Сергей никогда не считал ее красивой, а Валиного мужа вообще в глаза не видел.

– Никто не скажет, что я своему мужу изменяю! – с пафосом ответила она.

Умная Рика Семеновна, с трудом подавив улыбку, спросила о другом:

– Как сын? Поправился? Я без Лили как без рук... Поскорее бы возвращалась.

Неделю назад из Андижана в редакцию пришла телеграмма, заверенная врачом, что Юра серьезно заболел и Лиле необходимо срочно выехать. Ее, конечно, сразу отпустили. Однако, судя по настроению, с каким она уезжала в Андижан, Сергей понял, что Юра тут ни при чем: просто Лиле понадобилось уладить какие-то свои не терпящие отлагательства дела. А телеграмму заверить вполне могла Капитолина Даниловна, она ведь детский врач.

Вторую неделю Лиля в Андижане, а вестей от нее пока нет. Хотя бы для приличия телеграфировала, что с Юрой все в порядке.

Конечно, своими сомнениями Сергей не стал делиться с Рикой Семеновной. Увидев на пути павильон «Пиво-воды», он круто свернул к нему, пробормотав:

– Сигареты кончились...

В кармане у него лежала только что начатая пачка.

В редакции за последние два месяца многое изменилось: Володя Сергеев теперь заведовал партийным отделом, Лобанов стал заместителем редактора, Василий Павлович Пачкин был выбран на партийной конференции секретарем горкома партии, а редактором областной газеты назначили Дадонова. Да и сама редакция переехала из старого кирпичного дома на окраине в новое просторное здание в центре города.

Сергей Волков остался специальным корреспондентом при секретариате. Эта должность нравилась ему. Как и прежде, часто ездил в командировки, писал в газету фельетоны, очерки, рассказы.

Александр Арсентьевич Козодоев предложил Волкову быть редактором-составителем литературно-художественного альманаха «Наш край». Дадонов поддержал его. Сергей с увлечением взялся за это дело. В альманахе предполагалось публиковать рассказы и стихи литераторов области.

Работы было по горло: газета и альманах отнимали все время. Даже на рыбалку было не вырваться. В ящике письменного стола лежал заброшенный роман.

В жарко натопленной комнате на диване сидели Володя Сергеев и дядя Костя – он снова вернулся в областную газету, – Павел Рыбаков прислонился к батарее парового отопления, Саша Шабанов примостился на широком белом подоконнике. Сергей отложил в сторону невыправленный рассказ для альманаха и, подперев ладонями голову, внимательно слушал Володю Сергеева.

– .. .Принесла она первое, второе, выпивку и уселась напротив. Внимательно так глядит на меня. Ну, думаю, понравился официантке. Приосанился, грудь, конечно, колесом, предлагаю ей выпить, а она отказывается. Пообедал я, а она все сидит. Рассчитался и спрашиваю: «Что это вы на меня так смотрите?» Думаю, смутится сейчас, а она спокойно так говорит: «Боялась, что вы пообедаете и уйдете, не заплатив... Вчера один такой ушел».

– Был я в командировке в Пустошке, – стал рассказывать другую историю Шабанов. – Захожу в промкомбинат, познакомился с секретарем парторганизации Васильевым, ну и пошли в цех, а там увидели нас рабочие и заулыбались: «Крякни, Иваныч! – говорят ему. – И где же твоя знаменитая прическа?» Он отшучивается, а я ничего не понимаю, ну а потом он и рассказал, что ему позвонил по телефону один журналист из нашей газеты и с полчаса про разное расспрашивал, а потом появился в газете очерк... И написано там, что… Иваныч задумчиво почесал нос, потом достал расческу, причесал свои черные густые волосы и удовлетворенно крякнул... Дело в том, что этот Иваныч лыс, как тыква, а крякнул он удовлетворенно потому, что передовик механического цеха Липатов выполнил норму на двести процентов. Наверное, по этому поводу и можно крякнуть, я не спорю, но дело в том, что этого передовика за какой-то хулиганский проступок посадили в тюрьму на два года...

– Редактор не заплатил Блохину за этот халтурный очерк ни копейки, – сказал дядя Костя. – И еще выговор влепил.

Сева Блохин из сельскохозяйственного перешел в промышленный отдел. Печатался он много и считался неплохим газетчиком. Но, пожалуй, никто еще из журналистов не додумался собирать материал для очерка по телефону.

Сергей давно уже заметил, что Сева Блохин стал халтурить. Писал он бойко, но стертым языком и скользил по поверхности. Как говорится, брал то, что лежит на виду. Сева предложил ему в альманах рассказ, но Сергей отверг его. Рассказ был примитивный и весь пестрел штампами. Когда он стал все это объяснять Блохину, тот молча забрал рукопись и ушел. Как потом Сергей узнал, этот рассказ похвалила Рика Семеновна и посоветовала дать почитать Дадонову – главному редактору альманаха. Павел Петрович рассказ забраковал, тогда Блохин послал его в «Огонек», откуда его тоже быстренько прислали назад. Все это узнал Сергей от Вали Молчановой. За последний год в газете не появилось ни одного материала за ее подписью. Окончательно разуверившись в себе, Валя с большим удовлетворением воспринимала неудачи других.

После того как Сергей отказался вставить в сборник его слабый рассказ, Сева не заходил к нему в кабинет, где теперь обычно собирались главные остряки редакции, и даже перестал здороваться.

– Мне в альманах позарез нужен юмористический рассказ... – сказал Сергей. – Написал бы кто-нибудь, черти? Столько историй знаете...

Володя Сергеев подошел к окну и распахнул форточку.

Ветер в ту же секунду запустил свою длинную лапу в комнату и смешал пласты синего дыма под потолком. На журнальном столике зашелестели подшивки газет. Лицо у Сергеева стало смущенным. Поправив очки в коричневой оправе, он пробормотал:

– Не тянет меня, понимаешь, на рассказы... Вот очерк или статью – это пожалуйста.

– А еще лучше передовую... – усмехнулся Рыбаков. – Он тебе ее за час накатает!

– Послушай, напиши сам, – сказал Сергеев. – Мой материал, твоя обработка, а гонорар пополам поделим!

Сергей не стал больше говорить на эту тему. Сколько на свете существует людей, которые умеют образно, с юмором рассказывать разные забавные истории, а попроси их записать все это – принесут такую муть, что диву даешься.

Пришел Павел Петрович Дадонов. В отличие от покойного Голобобова, новый редактор был демократичным человеком и редко посылал Машеньку за кем-либо из сотрудников. Когда ему кто-то был нужен, он сам приходил в кабинет. Дадонов был все такой же худощавый и подтянутый, но возле губ появились глубокие морщины, поседели короткие жидкие волосы, зачесанные набок.

– Обошел все кабинеты, – окая, заговорил он. – Никого на месте нет... Ты что же это, Волков, народ отвлекаешь от дела?

– Я, по-моему, сижу на месте, – усмехнулся Сергей. Он понимал, что Дадонов шутит, но и не мог себе отказать в удовольствии поддеть редактора. И потом, действительно, приятели засиделись у него.

– Наверное, полоса пришла из типографии, – первым поднялся с дивана дядя Костя.

– Полоса у тебя на столе давно лежит, – заметил Дадонов.

– Это хорошо, – тоже окая, солидно ответил дядя Костя. – Побольше отлежится, поменьше ошибок будет.

– А ты что, полосу дустом посыпаешь? – улыбнулся Дадонов. – Глядишь, все ошибки да опечатки, как блохи, сами подохнут...

– А это идея... – сказал дядя Костя, выходя из комнаты.

Вслед за ним ушли и остальные. Дадонов сел на диван и похлопал себя по колену толстой папкой, которую принес с собой. Сергей хорошо знал эту папку: здесь лежали приготовленные им к набору повесть и рассказы. Неделю назад отдал он их Павлу Петровичу.

– Я прочитал... – начал Дадонов, раскрыв папку. Сергей выжидательно смотрел на него. – В художественном отношении тут все нормально... Кое-где я сделал пометки на полях, помотришь... А вот этот рассказ...– Он стал перекладывать листы.

– «Голубой олень»? – спросил Сергей, отлично знавший, какой рассказ имеет в виду редактор.

Тот с улыбкой посмотрел на него:

– Значит, этот рассказ у тебя тоже вызвал сомнения?

– Никаких.

– Почему же ты назвал именно его?

– Я знал, что он вызовет у вас сомнения, – сказал Сергей.

– Рассказ, в общем-то, неплохой...

– Отличный, – ввернул Сергей.

– Но его лучше не печатать.

– Это самый сильный рассказ в альманахе, – сказал Сергей. – И мы должны его напечатать. Он свежий, написан прекрасным языком... Я заставил автора его три раза переписать.

– Хотя он и про природу, его можно понимать и так и этак...

– А вы поймите его правильно.

– Ладно, я-то понимаю, а читатели?

– Павел Петрович, вы прекрасно знаете, что читатель сейчас пошел умный и тоже все поймет правильно. А то, что рассказ наводит на размышления, – это замечательно! Читателю давно надоело все то, что ему разжевывают и в рот кладут. Пускай и сам подумает.

Рассказ прислал по почте некто И. Муравьев. Он даже обратного адреса не указал на последней странице. К счастью, Сергей не выбросил конверт и тут же написал автору пространное письмо, в котором, отмечая достоинства рассказа, предлагал ряд существенных переделок и приглашал И. Муравьева прийти в редакцию для беседы. Перед этим он зашел к Рике Семеновне и поинтересовался, не занимается ли у нее в литобъединении некто И. Муравьев. Рика Семеновна такой фамилии не слышала.

Через неделю в редакцию пришел Игорь Муравьев, двадцатилетний паренек, рабочий мелькомбината. Стеснительный, робкий. Когда он вошел в кабинет, на лице у него было такое выражение, будто он сильно провинился. Сергей горячо и с удовольствием стал с ним работать. Игорь безусловно был способным человеком и, главное, с хорошим вкусом. И только третий вариант рассказа наконец удовлетворил Сергея. А теперь вот этот самый яркий рассказ в альманахе, в какой-то степени его детище, Дадонов хочет безжалостно выбросить! И почему? Потому, что рассказ написан на острую тему, он обличает людей, которые обязаны охранять природу, но вместо этого уничтожают ее. И пусть главный герой рассказа сам лично ни разу не выстрелил в дикого зверя и не срубил ни одного дерева в лесу, но благодаря его попустительству и равнодушию отравлен водоем, вырублен лес, погиб последний голубой олень...