Текст книги "Услышать тебя..."
Автор книги: Вильям Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)
– Какая сеть? – улыбнулся один из них. – У нас удочки.
Сергей якорем зацепил сеть и стал выбирать ее в лодку. Браконьеры без всякой тревоги, с интересом наблюдали за ним. Рыбы в сетях было мало. Наверное, успели снять. Сеть была старая, с дырами. Подъехав к ним, Сергей предъявил удостоверение и осмотрел лодку: рыбы и там не было. Они, конечно, могли выбросить мешок с рыбой за борт.
Рыбаки сказали, что крючком зацепили чью-то сетку и, естественно, полюбопытствовали, что в ней, и тут товарищ инспектор появился...
Делать было нечего, и Сергей отчалил от них. Он-то ожидал, что браконьеры будут убегать от него, а он – преследовать, поднимется ружейная пальба, а все оказалось очень просто. И потом, попробуй докажи, что они браконьеры. Сколько раз, бывало, на рыбалке сам он зацеплял крючком чужую сетку? ..
Вечером того же дня приехал на газике Вологжанин. Обошел весь дом, задворки, даже не поленился взглянуть на «Казанку».
– У тебя тут порядок, – заметил он.
Сергей понял, что Вологжанин ничего не знает. Вот оно, первое преимущество удаленной от города жизни! Однако Сергей несколько раз ловил на себе его внимательный изучающий взгляд. А когда уселись на скамью под четырьмя соснами, Вологжанин спросил:
– Как работа? Нравится?
– Привыкаю понемногу.
– Уходить не собираешься?
«Наверное, знает... – подумал Сергей. – Неужели уволит?»
И напрямик спросил: – Не подхожу, что ли?
– Пока жалоб на твою работу не было,– сказал Иван Ильич и снова как-то странно посмотрел на Сергея. – Что же не похвастаешься?
«И про это уже знает», – подивился Сергей и сказал:
– Если бы я их с поличным поймал... Говорят, не их сеть.
– Поздравляю с первым боевым крещением! – улыбнулся Иван Ильич. Взглянул на сеть и сказал шоферу, чтобы бросил ее в багажник.
– Тут уж ничего не поделаешь, – сказал он, – если отказываются от сетки и доказать невозможно, что это их орудие лова, приходится довольствоваться тем, что сеть конфискуем... Только не рассчитывай, что все браконьеры так легко расстаются со своим добром. Федорова с Урицкого озера – он конфисковал триста метров промысловых сетей – подкараулили вечером на озере и топором прорубили дно у лодки. Чудом добрался до берега...
– Мне пока попадаются смирные...
– Читал я твой очерк в «Неделе», – сказал Вологжанин. – Хорошо написал! И всем нашим работникам понравился. На пользу тебе рыбинспекторская служба...
Вологжанин вытащил из сумки потрепанный еженедельник и протянул Сергею. Тот полистал тонкие страницы и обнаружил на развороте красивый заголовок: «Большой Иван». Над заголовком полностью его имя и фамилия. С месяц тому назад Сергей одним махом написал этот очерк о трудовых буднях инспектора рыбоохраны. Хотел отдать в свою газету, но в последний момент передумал и послал в «Неделю». И вот напечатали…
– Ты еще не видел? – удивился Иван Ильич.
– Прислали бы мне экземплярчик… голубиной почтой! – улыбнулся Сергей.
– Звонили из нашего министерства, интересовались тобой... Там тоже очерк понравился. Сказали, что ты сделал доброе дело, без всяких прикрас написав о работе рыбинспектора.
– Может, зарплату прибавят? – взглянул Сергей с улыбкой на Вологжанина.
– Вот уж не знал, что ты стяжатель.
– Да ведь мало платите инспекторам! Признайтесь?
– Не я устанавливаю ставки.
– А я пока ни на что не жалуюсь, – сказал Сергей.
Вологжанин еще с полчаса пробыл и уехал. От встречи с ним у Сергея стало немного посветлее на душе.
– Обязательно на этой неделе смотайся на Киршино озеро, – уже сидя в машине, говорил Вологжанин. – Туда запустили мальков пеляди, а сторож что-то не внушает мне доверия... Если мальков сейчас не подкармливать, пока не акклиматизируются, вся наша работа насмарку!
– Ну да, – рассеянно ответил Сергей.
– Что «ну да»?
– Мальки погибнут.
– Так вот надо, чтобы они не погибли, понял, черт бы тебя побрал! – рассердился Иван Ильич. – О чем ты думаешь?
– О бедных мальках, – сказал Сергей. – О чем же еще?
Возвращаясь с Киршина озера на Большой Иван, Сергей свернул на лесную тропу и вышел к берегу. Кряжистые сосны богатырями выстроились на крутом побережье. То ли от обилия влаги, то ли отчего другого, только деревья поражали своей мощью и уродливостью. Некоторые сосны были о двух и трех головах, у иных ствол изогнулся петлей и рос куда-то в сторону, у третьих боковые сучья были толще и длиннее, чем вершина. Под ногами трещали серые шишки, зарывшиеся в валериану и ощетинившийся пиками иван-чай. Над спокойными водами в прохладной глубокой синеве неба двигались пышные облака. Водная гладь была неравномерной: у самого берега – густой, кофейного цвета, чуть дальше – зеленоватой с синим отливом, посередине – светло-серебристой, а дальше, к горизонту, такой же синей, как небо.
Сергей уселся в траву и, достав из кармана еженедельник, внимательно прочел очерк. Немного сократили начало, а в остальном все в порядке, никакой правки, Понравился Сергею и рисунок, врезанный в текст: неспокойная вода, лесистые берега и одинокая лодка у острова с фигуркой человека в плаще.
Откуда-то прилетела стайка скворцов и, опустившись неподалеку, загалдела. Рядом с серебристо-черными, полными достоинства взрослыми скворцами суетились малыши, светло-серые с желтыми клювами. Они то взлетали, то снова неумело садились в траву. Взрослые скворцы учили летать своих птенцов.
Из-за острова тихо выплыла черная с белой заплатой на боку лодка. Один человек сидел на веслах, второй, .перегнувшись через борт, что-то делал. На мгновение в его руках возник длинный радужный блеск и пропал. Перемет! Запрещенная снасть. В Большом Иване водились судаки и угри, и ловля на перемет была строго запрещена. А судя по тому, как медленно двигалась лодка, посылая Сергею, будто азбукой Морзе, длинные и короткие радужные вспышки соприкасающейся с водой жилки, перемет был с полкилометра, не меньше. Сергей засек на глаз угол между лодкой и островом, чтобы потом «кошкой» подцепить снасть, и встал. До дома ходьбы полчаса. Добраться на лодке до острова столько же, не меньше. Браконьеры, конечно, услышав шум мотора, пристанут к берегу, спрячут лодку в камышах, и ищи-свищи их.
Дружок, вывалив из красной пасти язык, тяжело дышал рядом. Он тоже смотрел на лодку, которая медлено удалялась от острова. Оба браконьера были обнажены до пояса. У одного на голове коричневый берет, у другого велосипедная шапочка с розовым целлулоидным козырьком. Когда человек поворачивал голову, зорко обозревая окрестности, со сверкающего козырька сры вались солнечные зайчики.
Сергей быстро зашагал к дому. Как бы то ни было, а он попытается накрыть их.
Однако, когда на разогнавшейся «Казанке» подлетел к острову, на озере никого не было. Не видно и черной остроносой лодки с белой заплатой на борту. Спустив : метров на десять «кошку», Сергей привязал веревку к сиденью и сел на весла. Когда мотор выключен, легче почувствовать зацеп. Спиной и затылком он ощущал, что за ним пристально наблюдают, и, когда он резко повернул голову, будто почувствовав чей-то взгляд, с берега зловеще что-то сверкнуло в глаза. Он даже пригнулся, ожидая выстрела. Но было тихо. Наверное, померещилось... Журчала вода вдоль бортов, погромыхивали в уключинах железные весла. Перемет он подцепил. Высвободив от спутавшейся жилки «кошку», стал выбирать в лодку. Блестели белые и коричневые крючки. Гора мокрой сверкающей жилки с живой насадкой и извивающимися выползками все росла. Сергей не ошибся: перемет не меньше чем полкилометра длиной, а крючков на нем несколько сотен.
Возвращаясь назад, он увидел над озером ястреба. Распластав мощные, позолоченные солнцем крылья, он величественно совершал очередной круг почета. Наверное, ястреб сверху видел притаившихся в кустах браконьеров, но что ему за дело до человеческой суеты?..
Вечером пришла Лиза и поставила на стол под соснами алюминиевый бидон. Сергей – он увлечено работал над рукописью – удивленно взглянул на нее. Несколько раз они встречались на берегу, здоровались, но сюда она пришла впервые. В коротком сарафане, темные с блеском волосы уложены в тяжелый узел на затылке. Лицо и шея загорелые, а ложбинка меж грудей молочно-белая. Полные смуглые ноги с круглыми коленками в царапинах. Лиза пришла босиком.
– Здравствуй, инспектор! – певуче произнесла она. – Вот парного молочка принесла. Ты ведь гордый, сам не зайдешь... – Сощурившись от солнца и немного наклонив набок голову, открыто и смело посмотрела в глаза. На сочных губах улыбка. Весь ее вид как бы говорил: «А ну, инспектор, погляди на меня... Хороша? Скажи, хороша?»
И Сергей, опустив глаза, сказал:
– С сеткой больше не балуешься?
Сказал и чертыхнулся про себя: «Ну, что я несу?!» Лиза повела круглым плечом, лебединым движением вскинула руки и поправила волосы. Чуть ниже правой подмышки овальное родимое пятно.
– Пока ты пил-гулял, инспектор, – сказала Лиза,– городские рыбачки пудами тягали на переметы судака и угря.
«Все знают... – с досадой подумал Сергей. – Вот те и в глушь закопался, а здесь, оказывается, как на ладони!»
– Ты не знаешь, кто нынче рыбачил у дальнего острова на черной лодке с белой нашлепкой? – спросил Сергей.
– Я ведь не инспектор, за лодками не гляжу.
– Вон какой перемет вытащил! – кивнул Сергей на зеленоватый ворох жилки и крючков.
– Это все городские, – сказала Лиза. – Ненасытные!
– Значит, не знаешь, чья это лодка с белой отметиной?
– Погляди, какое громадное озеро! Сколько тут лодок?– Лиза с улыбкой взглянула на него:—Да что ты все про лодки да сети... Попей молочка.
Повернулась и пошла в избу. Немного погодя вернулась с кружкой и начатой буханкой хлеба. Налила густого запенившегося молока и поднесла Сергею. Он взял кружку обеими руками, зачем-то понюхал и залпом выпил. Вторую кружку пил глотками, закусывая хлебом. Молоко было удивительно душистым и вкусным.
Лиза, прислонившись к толстому стволу, смотрела на него. Ее тень сливалась с длинной тенью дерева. Солнца уже было не видно из-за леса, но в притихшем озере отражались багряные облака, а водная гладь была насквозь пронизана разноцветным солнечным блеском. Где-то далеко на высокой ноте пропел лодочный мотор, Сергей на слух привычно определил: «Стрела». По макушкам сосен прошелестел легкий, чуть слышный порыв ветра, И тотчас вниз с тихим шорохом заструились сухие иголки.
– Когда гроза ударила, я в птичнике была, – стала рассказывать Лиза. – Сперва сверкнуло, аж глазам стало больно, а потом громыхнуло так, что утки мои на пол повалились и глаза закрыли. Я и сама-то со страху в угол сунулась, думала, в птичник угодило... А в Елизаветинке, это в трех километрах от нас, одна изба сгорела. Молния прямо в дом ударила. Хорошо, что там никого не было. Пламя-то могло перекинуться и на другие избы, но тут такой дождь полил...
– Какая гроза? – удивился Сергей.
'– Третьего дня такое столпотворение было… Я страсть как грозы боюсь.
Никакой грозы Сергей не помнил. Видно, был хорош. .. Вот почему Дружок такой прибитый был: он тоже грозы боится. Как загрохочет гром, так заползает в самый дальний угол и только вздрагивает при каждом ударе. И никакая сила не выманит его оттуда. Пройдет гроза, а пес еще долго не вылезает из своего убежища, И потом весь день ходит смущенный и подавленный, Не помнил Сергей грозы с молнией. В это время в нем самом бушевала буря...
Глядя на статную, миловидную Лизу, Сергей испытывал раздражение. Зачем она пришла? Не нужно ему ее молоко и она сама! Пускай убирается ко всем чертям! Но не мог же он бросить эти жестокие слова женщине, которая с такой хорошей улыбкой смотрит на него и вот угощает парным молоком... И потом, при чем здесь Лиза? Она, наверное, совсем из другого теста… И эта робкая уступка самому себе снова вызвала в душе Сергея смятение и растерянность. Он понимал, что больше, пожалуй, никогда не будет относиться к женщине, как раньше. После всего, что произошло, он в каждой женщине видел потенциального врага. Врага коварного, который в любой момент сможет нанести смертельный удар из-за угла, в спину! И вместе с тем Сергей отлично понимал, что его детская злость на всех женщин мира – ребячество. Наверное, родись он веком раньше, после всего пережитого ушел бы в монастырь и стал примерным монахом...
Лиза каким-то особым женским чутьем догадалась, что происходит в душе Сергея. Улыбка исчезла с ее полных губ. Молодая женщина бесшумно отделилась от дерева и приблизилась к Сергею. Совсем близко видел он ее глаза с расширившимися в сумерках зрачками, ощущал приятный аромат чистого женского тела. Она даже шевельнула рукой, будто хотела прижать его голову к груди и потрогать волосы. И движение это было почти материнское.
– Чего запил-то? – негромко спросила она. – С горя иль с радости? Да и зачем ты сюда приехал? Молодой, красивый... Ох, не от хорошей жизни! Как звать-то тебя?
Сергей сказал.
– Жена ушла?
– Может быть, я от нее ушел.
– Ох, нет, милый! Если бы ты от жены ушел, то не подался бы сюда, к нам на озеро. Миловался бы в городе с другой... Не похоже, что ты, Сереженька, человек-то плохой. Я плохих людей за версту чую. Чего жена ушла-то? Ох, зарылись у вас бабы в городе, ежели таких мужиков бросают! А у нас.тут все мужчины наперечет. Сивобородые, которым за пятьдесят давно, завидными женихами считаются... Небось удивляешься, почему я в город не подалась? Подружки мои давно по разным .городам разбежались... Да и я была. В Арзамасе. А потом, как муж мой запил, все бросила – и работу хорошую, и квартиру с ванной – вот сюда, к родной матушке. Сколько раз приезжал муж-то мой, звал назад, да только не поехала я. Не знаю, понимаете вы, мужики, это или нет, но жить с пьяницей – лучше под поезд! Чего только я не натерпелась, мамочка родная! Приехала домой и неделю ревела, все не верилось, что зажила по-человечески. Не придет ночью пьяный, зверь зверем, не изобьет... А потом утром в ногах валяется, прощенья просит, да на кой оно мне, его прощенье? Уехала и думать о нем забыла. И помнила-то, пока синяки на руках не прошли. И дочку без него воспитаю. Пусть и не знает, кто у ней был отец. Люди осуждают меня, а я наказала ему сюда больше не приезжать. Пусть ни мне, ни дочке и глаза не мозолит. Если бы приезжал человеком, а то уже с поезда приползает на карачках. Да он и дочки-то не видел – все время глазищи налиты. Раз приехал – стерпела, а в другой раз, как нажрался самогона да опять на меня с кулаками, схватила жердь да так сердечного отходила, что сам на другой день с рукой на перевязи на попутной подводе на станцию подался.., Больше, слава богу, не заявляется.
– Суровая ты женщина, – сказал Сергей.
– С год как я тут. И ни в какой город не тянет. Я ведь совхозной птицефермой заведую. И ферма не какая-нибудь захудалая – механизированная. В белом халате разгуливаю. Пять тысяч уток на мне, не считая молодняка. Да его не сосчитаешь! Каждую неделю из инкубатора привозят.
– И не скучно тебе тут? Вон какая видная да здоровая. ..
Лиза улыбнулась и снова прямо посмотрела Сергею в глаза.
– Чего ж врать-то? Бывает скучно... Не потому, что это не город. Скучно стало, как уехал Громов, что до тебя в этом доме жил...
– Вон оно что... – усмехнулся Сергей.
– Громов хороший человек, да только слабохарактерный. И тоже любил выпить, правда не так, как мой бывший муженек. Приедут рыбачки из города, ну, ему бутылку-две, а после этого кто их будет проверять? Вместе пили... Говорила я ему, что все это до добра не доведет. Эти же люди под монастырь и подведут. Так оно и случилось... В газете-то писали, что взятки брал. Вот уж чего не было, того не было. Конечно, если взяткой считать водку, которую с ними пил, то брал, а деньгами– этого не было... .
Вечерние тени сгущались под соснами, в ложбинах, у берега. Смутная желтизна размыла закатный багрянец, умолкли птицы. Над озером, совсем невысоко, зажглась первая яркая звезда. Бухнула в камышах одна щука, и тут же пошли всплески вдоль всего берега.
Все эти звуки хорошо знакомы Сергею и приятны. Он ждал, когда в осоке тяжело заворочается и ударит плавником лещ-исполин, но было тихо. Над камышами бесшумно роились комары, мошка. А потом, будто из преисподней, появились летучие мыши. И летали они молча, то и дело меняя направление. Одна совсем близко пролетела над Лизой, и она отшатнулась.
– Говорят, летучие мыши вцепляются в волосы и могут глаза выцарапать, – сказала Лиза и прикрыла голову забелевшими во тьме обнаженными руками. И опять Сергей почувствовал острый запах здорового женского тела... Вспомнилась Лиля, когда она стояла перед зеркалом в ночной рубашке и точно таким же движением поправляла на голове волосы...
– Чтоб тебя!. . – выругался Сергей, и женщина опустила руки.
– Ты что? – упавшим голосом спросила она.
– Комар в глаз попал... – пробормотал Сергей и стал нарочно глаз тереть. – А это чепуха, что летучие мыши глаза могут выцарапать... Глупость это.
– Я пойду, – сказала Лиза и, зацепив Сергея взметнувшимся подолом сарафана, подошла к столу и, вылив остатки молока в большую кружку, взяла бидон.
– До свидания, – негромко сказал Сергей.
Ему вдруг захотелось, чтобы Лиза осталась и они еще немного поговорили, но женщина, неслышно ступая, пошла по тропинке вверх, к хутору, где на холме неярко светились несколько огней. Вот она остановилась– на фоне посеребренного звездным небом озера рельефно отпечаталась ее рослая фигура – и сказала:
– Я сегодня баню истопила... Приходи, если хочешь попариться. Баня-то на берегу, где моя лодка стоит на приколе.
Сергей дней десять не мылся и, услышав слово «баня», сразу почувствовал, как зачесалась голова, а меж лопаток прозмеился приятный озноб от одного предчувствия каменного жара...
– Эй, Лиза! – крикнул он. —А веник есть?
– Приходи, инспектор. – прозвучал ее певучий голос, и послышался негромкий грудной смех.
Сергей, пригнув голову, сидел на деревянном полке и, постанывая от удовольствия, нахлестывал бока веником. Почерневшая баня была маленькая, с каменкой. Стоило подбросить на раскаленные булыжники полковшика горячей воды, как дверь в предбанник с шумом распахивалась, а горячий пар с шипением поднимался до низкого закоптевшего потолка. И тогда приходилось соскакивать с полка на мокрый деревянный пол, а иной раз и выбегать в прохладный предбанник. Немного отдышавшись, Сергей снова храбро забирался на полок и азартно махал веником. Баню он любил и получал от всего этого процесса истинное удовольствие. В клубах пара – так луна виднеется на небе в морозную ночь – неярко светил фонарь «летучая мышь», подвешенный у потолка на железный крюк. Пахло сухим горьковатым паром, горячим деревом и березовым веником. Когда в голове начинало стучать, Сергей спускался вниз, зачерпывал ковшом холодную воду и, отфыркиваясь, щедро лил на голову.
Покосившаяся дверь распахнулась, и порог переступила Лиза с полным ведром в руке. Сарафан был подоткнут – видно, в озеро заходила, чтобы воды почище зачерпнуть, – оголенные выше колен крепкие ноги она широко расставила и ловким движением опрокинула ведро в бочку. И лишь после этого взглянула на Сергея, который от неожиданности позабыл даже веником при крыться.
– Может, спину потереть, инспектор? – ничуть не смущаясь, улыбнулась она. – Хорошенько попросишь – и потру.
Без всякого стеснения разглядывала она Сергея. Тот наконец схватил с деревянной лавки круглый цинковый таз и прикрылся.
– Как в финской бане, – пробормотал он,
– В какой?
– Говорят, в Финляндии женщины и мужчины моются вместе.
– Была бы охота, —рассмеялась Лиза, повернулась и вышла, прикрыв за собой дверь.
Сергей поставил таз на скамью и озадаченно потер переносицу. Сердце его то ли от пара, то ли от чего другого толчками заходило в груди. Напряженно вслушиваясь, он смотрел на дверь. Теперь ему совсем не хотелось, чтобы Лиза ушла, но выскочить в предбанник и позвать ее не решался. Как-то странно все получается: когда женщина стесняется, мужчина настойчив и уверен в себе, а тут, выходит, они поменялись ролями? Может быть, в другом месте и в другое время все, что тут происходит, показалось бы Сергею диким и фантастичным, но только не сейчас. Все, что ни делала Лиза, было естественным, нормальным. И если молодая женщина приходит к мужчине в баню и предлагает потереть ему спину, значит, так надо. И, наверное, такое может произойти только далеко от города, на берегу большого озера, в бане, которая стоит на отшибе. Но почему же тогда Сергей мучительно прислушивается к шороху за дверью, а не отворит ее и не позовет Лизу? Все его размышления о великом зле, которое приносят роду человеческому женщины, полетели к черту. Где теперь его гордость и пренебрежение ко всем женщинам мира? Почему же он сидит в жаркой бане и, забыв про мыло и мочалку, с замирающим сердцем ждет, не придет ли сюда Лиза?..
Долго сидел Сергей на скамье и смотрел на дверь. Лиза так и не пришла. Пар потихоньку уходил в замутневшее окошко, в широкую щель под дверью. Негромко потрескивали остывающие камни. Чутьие зацепив головой фонарь, Сергей шагнул к порогу и распахнул дверь: в предбаннике никого не было. В открытую настежь дверь через порог перешагнул неширокий лунный луч и разлегся на усыпанном сухими березовыми листьями полу. В притолоку с лету ударился невидимый жук и, упав на землю, зашуршал в траве. Низко, над самой крышей, просвистели крыльями утки и тут же одна за другой плюхнулись в воду где-то совсем рядом.
Закрыв дверь, Сергей поставил таз ребром на низкий подоконник так, чтобы он дном закрыл окошко, и подбросил в каменку несколько ковшиков горячей воды. Когда пар взвился к потолку и дышать стало трудно, улегся на полок и с остервенением принялся нахлестывать себя веником,
2
Проплывая мимо острова, где две недели назад обнаружил перемет, Сергей заглушил мотор, снова опустил за корму «кошку» и стал медленно грести. И почти на том же самом месте заарканил новенький перемет с несметным количеством крючков. Поставлен он был, очевидно, с вечера, потому что пойманная рыба была еще живая. Осторожно снимая с крючков судаков, лещей и угрей и выпуская их на волю, Сергей не мог избавиться от ощущения, что за ним, как и в прошлый раз, наблюдают. Но сколько он ни вертел головой, всматриваясь в прибрежные кусты, никого не заметил. Берег, как и всегда в этот ранний час, был пустынным. Над озером гулял ветер, воду рябило. Вдалеке чернели две лодки. Это отдыхающие из «Голубых озер» пожаловали сюда на моторках. Одна лодка стояла на якоре, и было видно, как две человеческие фигурки изредка взмахивают удочками. Со второй лодки бросали спиннинг.
Живую, непораненную рыбу Сергей метил и выпускал обратно в озеро, погибшую бросал на дно лодки. Больше всего попалось судаков. По-видимому, здесь был ход рыбы, раз браконьеры опять поставили перемет на старое место. Судаков, щук, лещей было легко снимать с крючка, а вот угри заглатывали наживку так глубоко, что, не искалечив рыбину, вытащить крючок было невозможно. И потом, змеевидные угри были скользкими, подвижными. Пока вытаскиваешь крючок, весь слизью измажешься. Угри были живучими тварями, и поэтому Сергей выпускал на волю даже пораненных. По его подсчетам, на перемете сидело не меньше трех пудов рыбы. Зачем им столько? Ненависть к браконьерам переполняла его. Готовы вычерпать все озеро? Давятся они этой рыбой, что ли? На базаре не продашь – инспекция накроет. Куда же они ее тогда сбывают? Сейчас лето. К вечеру снулая рыба начнет портиться. Вряд ли они успели бы реализовать весь улов. Пока ночью сняли бы с крючков, пока довезли до города – холодильника-то у них с собой нет, – рыба испортилась бы, а тухлую не продашь. Вот и выходит, что большая часть улова будет выброшена. Ни себе, ни людям.
В мрачном настроении возвращался Сергей домой: Килограммов двадцать ценной рыбы погибло, и он сдал ее под расписку на рыбзавод, который находился на другом конце озера. Пару крупных угрей оставил для Лизы. Он пытался дать ей деньги за молоко, но она не взяла. Может, рыбу возьмет.
За дальним островом густо синело, но ветер дул в противоположную сторону, и можно было не опасаться шторма. В бурю с Большим Иваном шутки плохи! Как только на вздымающихся волнах закипят белые гребешки, немедленно греби к берегу или к острову. Разбушевавшееся озеро в два счета может подхватить, закружить и опрокинуть моторку. Такие случаи бывали, и не один незадачливый рыбак нашел свою смерть на дне озера.
Ветер гнал над озером облака, волны становились круче и с тяжелым всплеском ударяли в киль. Мелкие брызги летели в лицо. Обе лодки с рыбаками снялись с якоря и поспешили к берегу. Густая выпуклая синева вспучилась над островом. Хотя ветер и дул в обратную сторону, туча разрасталась. У самой кромки воды она была мрачного свинцового цвета, а выше меняла оттенки от нежно-синего до бледно-зеленого.
Вытаскивая лодку на берег, Сергей испытал какое-то смутное беспокойство. Эта способность чувствовать опасность пришла к нему после ножевой раны. Что-то неуловимо вдруг изменилось. Не прибежал встречать Дружок. Еще не было случая, чтобы он, издалека услышав шум моторной лодки, не лаял и не ждал у самой кромки воды. Иногда даже пускался навстречу вплавь. Неужели спит под соснами?
Верный Дружок не спал. Волоча перебитую ногу, он с трудом подковылял и, задрав умную морду, тоскливо уставился на хозяина. Забывшись, коснулся безвольно болтающейся лапой земли и, взвизгнув, неловко улегся у ног. Голову положил на передние лапы. Перебита была правая нога. Сергей осторожно ощупал ее: кость сломана пополам.
– Кто тебя так, Дружок? – с тревогой спросил Сергей.
Пес взглянул ему в глаза и поелозил по земле хвостом.
Сергей бросился к дому и тут, у крыльца, увидел здоровенную палку, которой, по-видимому, ударили Дружка. На ступеньках капли крови. Щеколда и щепка, засунутая в скобу, на месте. В дом никто не входил. Видно, Дружок стоял насмерть. Озираясь с крыльца, Сергей наткнулся взглядом на «Москвич». Машина стояла на прежнем месте, и все же что-то с ней произошло. Не так она стояла, как обычно, вроде бы пониже ростом стала. Сергей подошел ближе и все понял: четыре ската были грубо проколоты ножом. Обода расплющили серые покрышки, выпиравшие из-под них толстыми некрасивыми складками. На капоте трепещет на ветру бумажка, придавленная обломком кирпича. Сергей отшвырнул кирпич и прочитал нацарапанные печатными буквами каракули: «Не трожь нашу снасть, не то твою телегу спалим!»
И все, больше ни слова. Коротко и ясно. Вот они, первые ощутимые плоды его деятельности на новом поприще... Покрышки и камеры нужно снимать и отдавать вулканизировать. А вернее, всего, выбросить. Разрезан корд, и тут никакая вулканизация не поможет...
Когда же они успели? Наверное, как увидели, что он зацепил перемет, – и сразу сюда. Показали, значит, ребята зубы. Вологжанин толковал, что надо как-нибудь в город приехать и получить оружие. На этом участке инспектору положен пистолет. Правда, применять его можно лишь в самых критических случаях. И один бог знает, когда наступает этот критический случай. Браконьеры предпочитают расправляться с инспектором из-за угла.
Сергей услышал жалобный лай, вернее повизгивание, и обернулся: нахальные воробьи облепили чашку с похлебкой и, не обращая внимание на собаку, азартно клевали из нее. Дружок попытался встать, но из этого ничего не получилось, и он с ворчанием снова улегся. Сергей шуганул воробьев и поставил чашку перед носом собаки. Дружок, даже не взглянув на нее, посмотрел долгим немигающим взглядом в глаза хозяина. И взгляд его был виноватый и вместе с тем требовательный. Собаке было больно, и она просила помощи.
Сергей опустился на корточки и, погрузив руку в густую собачью шерсть, задумался. Вот уже который раз в своей жизни он сталкивался с человеческой подлостью, жестокостью, предательством. Какой отвратительный осадок остается в душе от каждой такой ветречи, будь то измена жены, предательство Лобанова или вот это варварство браконьеров.
Небо за островом наливалось густой синевой, Набухало, грозило вот-вот прорваться молниями и громом. Ветер изменился, и теперь волны с тяжелым шумом набегали на покатый берег, слизывая и заново принося чистый коричневый песок и ракушки. Над головой уже давно монотонно шумели сосны, пощелкивала на крыше серая дранка, посвистывало в квадратном чердачном окошке. Одна половина неба над разбушевавшимся озером была мрачной и грозовой, вторая же, над сосновым бугром и хутором, безмятежно голубела, заливая холмы и овраги теплым солнцем.
Сергей спустился к воде и вытащил лодку подальше на берег. Под резиновым сапогом хрустнула пустая раковина. Пенистая волна, расплющившаяся на мокром песке, облизала подошвы, оставив на сапоге клочок пены, и мягко откатилась назад, увлекая за собой песчинки, которые негромко и мелодично зашуршали.
Вернувшись, Сергей осторожно, как ребенка, взял собаку на руки и зашагал по тропинке в деревню Елизаветинку, скрывшуюся за холмистым ярко-желтым пшеничным полем.
Гроза так и не разразилась над озером. В темно-свинцовом боку тучи, закрывавшей полнеба, стали появляться голубые промоины, потом она раскололась на несколько частей и расползлась. Через озеро перекинулись сразу две радуги. Одна большая, ярко-зеленая с оранжевым, а вторая узкая и бледная. Ближняя дуга радуги воткнулась в беспокойную воду сразу за островом, а вторая – далеко в лесу. Добродушно погрохотал гром, и стало тихо. Волны еще вздымались, но уже чувствовалось, что все идет на спад. Солнечная половина нёба яростно напирала на разгромленную тучу, заставляя ее отступать все дальше. Узкое коромысло радуги исчезло, а большое еще долго висело над озером, постепенно бледнея.
Сергей «разувал» машину, когда пришла Лиза. Она принесла молоко и десяток яиц в плетенной из бересты корзинке. Дружок, хромая на трех ногах – четвертую ветеринар из Елизаветинки крепко упрятал в лубок,– поспешил ей навстречу. Лиза не забыла и про него: вытряхнула из полиэтиленового пакета в чашку остатки тушеной картошки с мясом. И только потом всплеснула руками:
– Бог мой, что это с собакой-то?!
Сергей бросил монтажную лопатку – он размонтировал колесо, – поднялся и, вытерев ветошью руки, подошел к Лизе.
– Вот, браконьеры объявили войну, – мрачно сказал он.
Лиза вздохнула и пригладила на выпуклых бедрах юбку. И опять это чисто женское движение чем-то напомнило Лилю. И оттого, что вспомнилась жена, Сергей еще больше разозлился.
– Громов-то умел с ними ладить, – сказала она.– Не лез на рожон.
– Ну его к черту, твоего Громова! – буркнул Сергей.
– Был бы мой, не уехал бы за тридевять земель, – улыбнулась Лиза.
