Текст книги "Услышать тебя..."
Автор книги: Вильям Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц)
– Ко мне мама приехала. На неделю.
– Привет маме... (Разве при маме нельзя нормально с мужем разговаривать?)
– Она тебе тоже передает привет... Хочешь с ней поговорить?
– Ради бога., потом!–испугался Сергей. – Что я ей скажу?
– Какая у вас погода?– холодный Лилин голос,– У нас дождь и снег.
– Погода? .. —злясь, переспросил он. – Послушай, что с тобой произошло?
– Ничего. Ты придираешься.
– Приедешь в этом месяце?
– Нет.
– Почему?!
– Ты задаешь странные вопросы. Я ведь учусь. Скоро начнется сессия, и мне некогда разъезжать...
– Тогда я к тебе приеду! Все брошу и приеду! К черту полосу! Пропади все пропадом. Сегодня же, сейчас еду к тебе!..
Он уже не замечал, что перешел на крик и люди на переговорной смотрят на него.
– Мама хочет с тобой поговорить...
Это уже предательство! Он сейчас не в состоянии разговаривать с мамой, и Лиля это прекрасно понимает. ..
– Мое время кончилось, – буркнул Сергей и, с размаху опустив трубку на рычаг, тупо уставился на небольшой черный аппарат. Зловещая это штука, телефон! Что, собственно, произошло? Было прекрасное настроение, уверенность, что он справится с ответственным заданием, хотелось этим поделиться с самым близким для него человеком... Все это было, когда он вошел в деревянную будку и снял трубку... И вот ничего нет. Сосущая пустота внутри, усталость и зеленая тоска.
Раздался резкий нетерпеливый звонок. Сергей вяло взял трубку.
– Абонент, вы закончили разговор?
– Лучше бы я совсем не разговаривал, – сказал Сергей и повесил трубку.
Да, это истинная правда. Не надо было сегодня звонить. Каждый раз с утра он давал себе слово не звонить в Москву, пропустить хоть один день, но наступал вечер, и он оказывался здесь. Еще полгода назад, когда он проходил или проезжал мимо кирпичного четырехэтажного здания, внизу которого размещалась междугородная, ему и в голову не могло прийти, что когда-нибудь он проведет здесь самые томительные часы в своей жизни.
– Плохая была слышимость? – давая сдачу, спросила Тоня. В ее голосе насмешливые нотки.
– Ты, конечно, все расслышала... – усмехнулся Сергей, наклонился к окошку и негромко добавил: – И зачем ты такую нехорошую профессию выбрала?
Те-ле-фо-нист-ка! Вы ведь не соединяете людей, а только разъединяете...
Он вышел на улицу и остановился у мотоцикла. Тускло светили большие матовые фонари. В один из них, с отколотой кромкой, задувал ветер, и белый шар басисто гудел, а внутри то гасла, то вспыхивала электрическая лампочка.
Сергей взглянул на мотоцикл и вздохнул: восемьсот километров разделяют их. Возможно, в каком-нибудь двухтысячном году это расстояние любой сможет преодолеть за несколько минут... Вспомнилась встреча с Лилей у главпочтамта перед самым ее отъездом в Москву. Лиля стояла у подъезда и читала письмо. Сергея поразило выражение ее лица: совершенно чужое и отрешенное. Такое лицо, наверное, бывает у человека, когда он отключается от действительности и не замечает ничего вокруг. Возможно, человек и не подозревает, что у него бывает такое лицо, какого в зеркале никогда не увидишь.
Когда она наконец заметила Сергея, это выражение мгновенно исчезло. Лишь в черных глазах ее что-то мутнело, медленно растворялось, но вот и они стали чистыми, спокойными.
– Это от Роберта, – просто и естественно сказала Лиля. – Помнишь, я тебе о нем рассказывала? Хочешь прочитать?
Если бы она протянула руку с письмом, возможно, Сергей и взял бы, но Лиля молча смотрела на него.
– Да нет, зачем же? —сказал Сергей. – Это ведь тебе.
Может быть, ему тогда показалось, что Лиля с облегчением разорвала письмо на мелкие кусочки и бросила в урну.
– Вот и все, – произнесла она. – Больше он писать мне не будет.
Сергей забыл и об этом письме, и о Роберте, а вот сейчас вдруг вспомнил...
Он завел мотоцикл, с треском убрал подножку и так рванул с места, что переднее колесо вздыбилось. На большой скорости, почти отвесно положив машину на дорогу, сделал немыслимый поворот и понесся по ночной пустынной улице. Прошелестели мимо каменные здания, блеснули впереди железнодорожные рельсы, и улица уперлась в переезд. Шлагбаум с красным фонарем преградил дорогу. Замедлив скорость и распластавшись на мотоцикле, Сергей проскочил под толстой полосатой перекладиной и вырвался на широкое загородное шоссе. Справа, ярко освещая путь, приближался товарный состав. Включив фару, Сергей щелкнул переключателем скорости и вихрем понесся в неохотно расступающуюся перед прыгающим мячиком желтого света ночную мглу.
3
Лиля опустила трубку, и на миг ее холодно улыбающееся лицо стало задумчивым. Пока она разговаривала с мужем, в светлой квадратной комнате с высокими зашторенными окнами было тихо. И эта тишина осталась. «Он такой чувствительный,—подумала она.– Наверняка обиделся. И невесть что вообразил...» Когда Лиля взглянула на мать и Роберта, сидящих за накрытым столом, лицо ее снова стало приветливым. И хотя всем было ясно, что она разговаривала с мужем, Роберт спросил:
– Муженек твой звонил?
Его насмешливый тон, наглая тонкогубая улыбка раздражали Лилю. Развалился на стуле и уплетает сочную андижанскую дыню. Белое семечко прилипло к красной губе, узкие черненькие усики мокрые, а захмелевшие глаза блестят, без стеснения нагло смотрят на нее…
– Муж, ну и что? – неприязненно взглянула на него Л и ля. – Какое твое дело?
Роберт поднял хрустальный фужер с красным вином, но пить не стал.
– Что ты злишься? – добродушно спросил он. Роберт по-прежнему не сомневался, что она все еще его власти. Ему теперь было бы удобнее приходить к ней на правах друга детства. Изредка осчастливливать. Замужняя женщина, никаких забот, хлопот...
– Лиля, подай, пожалуйста, яблоко, – попросила мать.
Роберт схватил вазу с фруктами и предупредительно поставил перед толстой, грузной женщиной с черными усиками в уголках губ.
– Спасибо, – улыбнулась она.
Когда-то Лилина мать, Капитолина Даниловна, наверное, была интересной женщиной, но теперь черты ее смуглого лица с круглым тройным подбородком расплылись, глаза поблекли, и невозможно было определить, какого они цвета. Мать и дочь были чем-то похожи, хотя с первого взгляда и трудно было обнаружить это сходство. Так налитое зеленое с розовыми боками яблоко отличается от желтого, перезревшего, с коричневыми пятнами тления, хотя и видно, что они выросли на одном дереве.
Ужин проходил скучно, чувствовалась натянутость. Лишь Роберт вел себя здесь как дома: с аппетитом ел роскошные среднеазиатские фрукты, запивая красным болгарским вином, отпускал свои плоские шуточки и первым звонко смеялся. Пышные кисти фиолетового и зеленого винограда лежали на цветном подносе, в вазе желтели сочные груши.
– Мой прекрасный Андижан!.. – лицемерно вздохнул Роберт. – В этом году так и не удалось побывать дома,..
– Мать так тебя ждала...
– Тетя Капа, у нас в этом году была практика, а потом всей компашкой махнули в Крым. Поглядите, как я загорел...
Он было уже намеревался стащить желтый джемпер, но Лиля воскликнула:
– Ради бога! Не надо нам этих демонстраций...
– Я тете Капе!
– Ты все такой же, Робик, – улыбнулась Капитолина Даниловна.
– Такой же! – усмехнулась Лиля. – Он в тысячу раз стал хуже, чем был.
– За что она меня так? – жалобно сказал Роберт и, наполнив бокал, залпом выпил.
– Мама, убери бутылку, – сказала Лиля.
Роберт заморгал бесстыжими глазами, притворно всхлипнул и уткнулся лицом в пышное плечо Капитолины Даниловны.
– Зачем она замуж вышла? – плачущим голосом заговорил он. – Ведь я люблю ее, тетя Капа! Помните, и вы и моя мать так хотели, чтобы мы поженились...– Роберт расчувствовался, и в голосе его зазвучали искренние нотки: – Поехать на практику и черт знает за кого выскочить замуж! Буквально через две недели!.. Почему она так сделала, тетя Капа?!
Капитолина Даниловна осторожно дотронулась до черных блестящих волос Роберта.
– Я не знаю, – растерялась она. – Наверное, ты плохо относился к Лиле...
– Этого я от тебя не ожидал, – взглянул Роберт на Лилю. – Признайся, ты ведь это нарочно, назло мне?
– Перестань дурака валять, – устало сказала Лиля.– Если бы ты действительно любил меня, мы бы давно поженились.
– Это было для всех нас неожиданно, – заметила Капитолина Даниловна.
– Мама, .Сергей Волков – прекрасный парень и, я уверена, тебе понравится,
– Главное, чтобы ты была счастлива, доченька.
– Я счастлива, мама.
– По вашему телефонному разговору я этого не заметил,– усмехнулся Роберт. Он отодвинулся от Капитолины Даниловны и снова потянулся за бутылкой.
– Уже поздно, – взглянула Лиля на часы. – Ты, наверное, устала, мама?
– Намек понял, – ухмыльнулся Роберт. – Последнюю рюмку...
Лиля молча смотрела, как он пьет. На загорелой шее двигался острый кадык, на подбородке порез от бритвы. Взгляд ее ничего не выражал. Когда Роберт поставил бокал, она поднялась и, взяв со стола бутылку с остатками вина, унесла на кухню. Роберт проводил ее долгим взглядом, повернулся к Капитолине Даниловне и, будто прислушиваясь к самому себе, изумленно сказал:
– А ведь я ее, кажется, и вправду люблю... Что же теперь будет-то, тетя Капа?
– Ничего, – вернувшись в комнату, с холодной улыбкой произнесла Лиля. – Поздно спохватился, дружочек. А сейчас вставай и... до свиданья!
Он удивленно воззрился на нее:
– Ты раньше так со мной не разговаривала.
– То было раньше... – Она спокойно смотрела на него. – Мама с дороги очень устала.
Роберт встал и, глядя Лиле в глаза, тихонько попросил:
– Проводи меня, пожалуйста, до такси. Ну хоть до подъезда?
Что-то похожее на жалость шевельнулось в ней. Таким растерянным она никогда еще не видела Роберта. С него даже хмель слетел. Лиля вспомнила, каким обычно наглым и самоуверенным было это лицо. Когда она плакала, он снисходительно улыбался. Ему всегда нравилось, что она плачет. Его лицо становилось удовлетворенным, сразу улучшалось настроение. Он небрежно трепал ее за подбородок и лениво говорил: «Ну хватит, мышка... Мне надоело».
Он, конечно, врал. Смотреть, как она плачет на его широкой тахте, уткнувшись лицом в ковровую подушку, ему нравилось.
И уже не жалость, а торжество ощущала Лиля, глядя сейчас на него.
– Я уберу со стола, – сказала мать. – Роберт, не забудь корзинку.
Они молча оделись. Роберт поднял с пола тяжелую плетеную корзину с фруктами – гостинец от родителей из Андижана – и вместе с Лилей вышел на лестничную площадку. Пока дожидались мерно гудевшего лифта, попытался поцеловать Лилю, но она оттолкнула его.
– Я сейчас же уйду! – пригрозила она.
Роберт этого не хотел. Стоя в тесной кабине почти вплотную и не глядя друг на друга, молча спустились вниз. Даже на этот короткий отрезок пути – Лиля жила на пятом этаже – кабина лифта успела наполниться благоухающим запахом душистых спелых фруктов.
Лифт щелкнул и мягко остановился. У Лили заныло в низу живота. «Уж не забеременела ли я? – с тревогой подумала она. – Этого еще не хватало! Роберт предупредительно распахнул перед ней дверь и, хотя в тесном лифте едва можно было повернуться, прижался к стенке и пропустил вперед. Протискиваясь мимо него, Лиля зацепилась ногой за корзинку и порвала новый чулок. «Черт бы тебя побрал с твоей пьяной галантностью! – с досадой подумала она, но ничего не сказала. Стоянка такси светилась на другой стороне широкой улицы, не видно ни одноц машины. Впрочем, это Роберта ничуть не огорчило.
– Через два квартала еще одна стоянка, – сказал он. – Прогуляемся? – Видя, что Лиля в нерешительности, прибавил: —Поймаем такси, и я тебя подброшу до дома.
Они пошли по пустынной улице. Роберт не догадался взять корзину в другую руку и снова зацепил Лилю.
– Ты мне все чулки порвал, – сказала она с досадой.
– Хочешь, завтра десять пар куплю? Двадцать? Тридцать? – он похлопал себя по карману. – Мой старикан кое-что подкинул с тетей Капой на мелкие расходы. ..
– Трать свои деньги на кого-нибудь другого.
– Это верно, подарками тебя не удивишь... Тебе, наверное, побольше отвалили? Мой-то папаша всего-навсего инженер плодово-ягодного завода, а твой – врач-венеролог и по совместительству капиталист. Сколько облигаций он уже скупил у населения? Помнится, ты говорила, на три миллиона? Это значит, в год он выигрывает по государственным займам в среднем что-то около ста пятидесяти – двухсот тысяч чистенькими...
– Мой отец больше не покупает облигации, – негромко сказала Лиля. Она уже кляла себя за то, что согласилась пойти с ним. Теперь, без свидетелей, он распояшется. .. А ей совсем не хотелось слушать его пьяные откровения.
– Боже мой, какую я богатую невесту потерял! – не унимался Роберт.
– Если ты не прекратишь орать на всю улицу, я сейчас же повернусь и уйду, – сказала Лиля. И голос ее дрогнул. Одновременно она и Роберт поняли, что слишком многое их еще связывает, чтобы вот так просто оборвать. Поймав ее встревоженный взгляд, Роберт подумал, что еще не все потеряно... Лилечке Земельской, то есть теперь мадам Волковой, рановато сбрасывать его, Роберта, со счетов... И, чтобы проверить свое предположение, он спросил:
– А этот... твой муженек тоже теперь будет отоваривать выигрышные облигации в сберкассах? Кстати, ходят слухи, что никаких тиражей больше не будет. И облигаций. Представляешь, какой это будет удар для твоего папочки? Куда же он их денет? Стены будет обклеивать? ..
– Мой отец сжег все облигации, – голос Лили полыхнул ненавистью. – Он покончил с этим.
– А я думал, ты опять попросишь меня получить выигрыш в сберкассе на десяток или два облигаций,.. Я тебя знаю: сама-то ты боишься, знаешь, что это дело рискованное...
– Какая же ты сволочь, – сказала Лиля.
Роберт остановился, поставил корзину на тротуар и, до боли сжав Лиле плечо, негромко, сквозь зубы пробормотал:
– Не советую, мышка, обзывать меня… Ты ведь знаешь, я не люблю этого.
Еще бы ей не знать! Роберт любил оскорблять других, тех, кто слабее его и не сможет дать сдачи.
– Что ты хочешь? – спросила она.
– Тебя.
– Забудь и думать об этом. Я люблю своего мужа.
– Врешь, ты его не любишь!
– Думаешь, тебя?
– Не знаю, – помедлив, сказал он. – Но одно я точно знаю: ты снова будешь моя.
Глядя на его длинное лицо с черненькими противными усиками, Лиля вдруг подумала: будь у нее сила, вот сейчас избила бы его до полусмерти. Прямо тут, на тротуаре. Наверное, он что-то прочитал в ее глазах, потому что перестал гаденько улыбаться и совсем другим голосом сказал:
– С тех пор как я узнал, что ты вышла замуж, не нахожу себе места,
Увидев приближающийся зеленый огонек такси, Лиля подняла руку. Машина остановилась. Не стесняясь шофера, Роберт обхватил ее и поцеловал.
– Я тебе позвоню, мышка,– сказал он, усаживаясь в машину. – Да, я обещал тебя подвезти... – Он хотел открыть дверцу с внутренней стороны, но Лиля отрицательно покачала головой.
– В конце недели, – он помахал рукой и уехал.
Лиля медленно побрела к дому. Уличные фонари погасли, и стало сумрачно. Дул холодный влажный ветер. Кое-где на крышах белели островки снега. Чувствовала она себя разбитой и опустошенной. Почему она так холодно разговаривала с мужем? Из-за этого подонка Роберта? Или из-за мамы? Захотелось показать им, что муж для нее ничто? Вот и показала: теперь Роберт проходу не даст! И почему он вдруг заговорил про облигации? Три года пользовался ее деньгами. Не одну сотню облигаций сдал в сберкассы города. Если выигрыш был в тысячу рублей, Лиля всегда отдавала ему треть... Сама она действительно боялась предъявлять кассирам облигации. А теперь он дал ей понять, что если будет строптивой, то... Нет, в это она не могла поверить! Чтобы Роберт донес? Их родители, наверное, лет десять дружат, каждую субботу и воскресенье их отцы за одним столом играют в преферанс, часто ездят на охоту...
Да, отец покупал облигации. Многие его больные приносили их вместо денег. Конечно, отец старался держать это в секрете, но все равно те, кому нужно, знали, что он уже несколько лет за бесценок скупает у людей облигации государственных займов. И пока не было никаких неприятностей. Правда, в Андижане отец никогда не предъявлял выигравшие облигации в сберкассу, а обращал их в деньги в других городах во время отпуска, поручал это некоторым своим надежным знакомым. Давал облигации и Лиле... Но зачем она обо всем этом рассказала Роберту, зачем посылала его в сберкассы?..
И хотя Лиля всерьез не верила, что Роберт способен донести, на душе было очень тревожно.
– Доченька, тебе нельзя с ним ссориться, – сказала мать.
– Ты же знаешь, чего он добивается от меня. Молчание. Слышно, как в смежной комнате негромко похрапывает хозяйка квартиры. На туалетном столике тикает будильник. Прошумел лифт и щелкнул где-то на шестом или седьмом этаже.
– Что же ты молчишь, мама?
– Я не знаю, что тебе сказать.
– Мама, мне кажется, я люблю своего мужа. Он замечательный парень, не чета этому негодяю.
– Когда-то он не был для тебя негодяем.
– Ты не знаешь, сколько я от него натерпелась… И вот наконец встретила хорошего человека... Мама, он очень талантливый! И сам еще не подозревает об этом. Он многого добьется, вот увидишь. А Роберт? Глупый, самоуверенный тип! Только и думает, как бы побольше выклянчить денег у родителей, чтобы потом пустить их на ветер в веселой компании... На институт ему наплевать, не сегодня-завтра его оттуда выпрут. У этого человека нет будущего. Он ничтожество, мама! Лишь встретив Сергея, я это особенно хорошо поняла.
– Никто тебе не предлагает Роберта в мужья.
– Значит, в любовники?
Мать покосилась на дверь и, понизив голос, сказала:
– Роберт очень изменился, и это меня больше всего тревожит. А если он разболтает про облигации? Сама знаешь, как в нашем городе ненавидят отца. У него столько завистников! И все потому, что твой отец умеет широко и красиво жить. Умеет делать деньги, а для этого тоже нужен в наше время большой талант.
– И ты и папа всегда говорили, что это дело неподсудное, что нет такого закона, запрещающего продавать или покупать облигации.
– Когда люди завидуют, они используют любой предлог, чтобы навредить. Нет закона, запрещающего покупать облигации, но нет и закона, разрешающего это. А ты ведь знаешь, сколько у нас этих облигаций... Твоя квартира в Москве, наряды, драгоценности – все это, доченька, стоит немалых денег... Кстати, ты рассказала мужу обо всем этом?
– Мне почему-то стало стыдно... – помолчав, ответила Лиля. Несколько раз Сергей спрашивал о родителях, но она отделывалась общими фразами, мол, приедешь в Андижан, познакомишься...
– И очень хорошо, что не рассказала. Сколько он зарабатывает?
– Тысячи две-три в месяц.
– Ты одна в месяц тратишь две-три тысячи, – усмехнулась Капитолина Даниловна. – На его и твою зарплату вы не проживете. Уж я, слава богу, знаю твои запросы!
– Мама, я повторяю: он талантливый человек. Если
бы не он, я провалила бы практику. Он все написал за меня. И знаешь, что мне вывели в зачетке? Пятерку! А ведь он всего год назад закончил вечернюю школу.
– У него даже нет высшего образования?! – ахнула мать.
– Успокойся, он зачислен в университет на заочное отделение журналистики.
– Не дай бог, с отцом что-нибудь случится, тебе больше ждать помощи неоткуда.
– Можно ведь деньги зарабатывать и честным путем,– ляпнула Лиля, не подумав.
– Раньше я от тебя таких речей не слыхала, – выразительно посмотрела на нее мать.–Тебя никогда не интересовало, откуда берутся деньги, которые ты тратишь. ..
– Мама, Сергей живет в другом мире и совсем не похож ни на кого из наших знакомых, – сказала Лиля. – Я даже не представляю, как он все это воспримет...
. Если бы ты посмотрела, как они живут: пятеро в одной комнате! И не жалуются, не ропщут, как будто так и надо. Это честные, простые люди. Отцу Сергея никогда бы и в голову не пришло скупать облигации...
– Ты осуждаешь своего отца?
– Мама, не говори так! Я люблю отца, восхищаюсь им, но живут на свете и другие люди. И живут совсем не так, как мы... Не должна же я их за это презирать?
– Лиля, я не видела твоего мужа, но сдается мне, что ты поступила опрометчиво, выйдя замуж.
– Сергей – мое спасение! – горячо воскликнула Лиля.– Лучше петлю на шею, чем жизнь с таким, как Роберт.
– И все-таки на твоем месте я с ним не порывала бы. Мне кажется, твое замужество заставило его по-новому посмотреть на тебя. Возможно, он тебя действительно любит.
– А что, если я завтра вызову Сергея и все ему расскажу?– думая о другом, сказала Лиля.– И ты на него посмотришь...
– Уволь, дорогая, – хриплым голосом сказала мать. – Одному ты уже все рассказала...
– Вы ведь сами мне вместо денег давали облигации... Не могла же я одна бегать по сберкассам! И так уже контролерша меня запомнила и как-то сказала:
«Девушка, что-то вы слишком часто выигрываете...» Я всю ночь после этого заснуть не могла, а Роберт, бывало, за три-четыре дня все облигации отоварит. Это он и придумал такой термин... Без него я давно бы попалась". Ты ведь знаешь, какая я трусиха...
– Я тебя не виню, – вздохнула мать. – Вот что, завтра я улетаю в Андижан. Теперь мне не до музеев и театров. И ни в одной сберкассе моей ноги не будет... Может быть, за нами уже следят? Я должна все рассказать отцу.
– Ты такая же трусиха, как и я.
– Обещай мне, доченька, не ссориться с Робертом, пока я с отцом не переговорю. Он наверняка что-нибудь придумает. Может быть, воздействуем на Роберта через его отца...
– Успокойся, мама, Роберт нас не выдаст. В конце концов он тоже замешан в этом деле. Три года нашими деньгами пользовался.
– И все-таки не зли его, ладно?
– Хорошо, мама, обещаю. Спокойной ночи.
4
Косой крупный дождь хлестал по толстым кленовым стволам. Голые ветви царапали крышу, стукались друг о дружку. Дятлинка вспухла от проливного дождя и грозила затопить плавни. От сильных порывов ветра дребезжали стекла, и мелкие холодные брызги, залетая в форточку, попадали Сергею на лицо. Николай сидел за обеденным столом и сосредоточенно читал отпечатанный на машинке текст.
Бутрехин – первый человек, который читает написанный Сергеем очерк о трудовых буднях и отдыхе рядовой колхозной семьи. Пять дней пробыл Сергей в отдаленном колхозе. Вместе со всеми вставал чуть свет и отправлялся на работу. Глава семьи трудился на свиноферме, и, когда Сергей в первый же день собрался идти вместе с ним, он достал с чердака старые, в заплатках резиновые сапоги и молча протянул ему. Позже Сергей убедился, что в своих штиблетах он ни за что не добрался бы до свинарника. Вместе с хозяйкой-телятницей Сергей принял от коровы двух черненьких с белыми звездами телят. Через три часа после рождения, вымытые и обсохшие, телята уже стояли на раскоряченных дрожащих ножках и сосали огромное, как арбуз, вымя своей мамаши...
Бутрехин перевернул последнюю страницу, отложил листы в сторону, взял большие, хорошо отглянцованные фотографии и невозмутимо стал их разглядывать.
– С фотографиями все в порядке, – сказал Сергей. – Как мой очерк?
Николай аккуратно сложил фотографии и, постукивая ими по столу, наконец взглянул на Сергея. Вздохнул, набирая воздуха, и... ничего не сказал.
– Послушай, Колька... не тяни ты из меня жилы!
– Ты это сам написал? – наконец раскрыл рот приятель.
– Более глупого вопроса ты задать не мог?
– Что ты от меня хочешь?! – взорвался Николай.– Мое мнение? Так вот: не напечатают.
Сергей отвернулся к окну и стал смотреть на Дятлинку. Дождь бушевал, ветер срывал с волн пену и швырял на осклизлые, жирно блестевшие берега. Под гудящим кленом на одной ноге сиротливо стояла белая курица и тоскливо вертела втянутой в перья головой. Дождь был таким сильным, что она не решалась покинуть это ненадежное убежище. Иногда капли щелкали курицу по перьям, и она вздрагивала, прикрывая глаза синеватой пленкой.
– Это ваша курица? – спросил Сергей.
– Сам ты курица! – засмеялся Бутрехин. – Чего нос повесил? Во-первых, какой я критик? А во-вторых, я ведь не сказал, что это плохо написано. Наоборот, слишком хорошо для газеты... – Он вскочил с табуретки и заметался по тесной кухне. Губы его шевелились, он разводил руками, бросая на приятеля любопытные взгляды.
– В новую роль входишь? – усмехнулся Сергей. Николай остановился, торжественно положил обе руки приятелю на плечи.
– Волк, бросай свой фотоаппарат! Чтобы так написать про свинаря и телятницу! Я читал, как рассказ, как поэму...
– Остановись, – сказал Сергей. – У меня уже голова закружилась от твоих похвал...
– Год я тренировался на аккордеоне и выучил всего лини, две мелодии...– продолжал Николай. – Если бы , ты знал, чего мне это стоило! Помнишь, ты мне сказал, чтобы я бросил это занятие, мол, нет у меня к музыке таланта? Я тогда не поверил тебе... А ведь ты был прав! Так вот, теперь поверь мне: у тебя есть талант! Конечно, тебе еще надо многому учиться, развивать свой талант, но главное – он есть, и это сразу чувствуется...
– Почему же ты сказал, что не напечатают?
– Газета – это однодневка. У нее телеграфный стиль, а у тебя живой рассказ! Это скорее для журнала. Образные описания природы, ярко вылеплены характеры людей... Да такого я никогда не встречал в вашей газете.
– Понимаешь, обо всем этом тысячу раз писали... Ну, мне и хотелось как-то
по-другому... – Сергей задумчиво посмотрел в окно. – Если это вправду хорошо, то
Голобобов напечатает. Он мужик справедливый, и у него есть вкус. Должен напечатать! Он не поверил, что я смогу... Я же видел его глаза... Скрепя сердце отпустил меня в командировку... Я должен был доказать ему!
– Только ему? – насмешливо взглянул на него Николай.
– Ну хорошо, ей... и себе!
– Все-таки женщина много значит в жизни человека,—сказал Николай. —Плохая опускает до своего уровня, разбазаривает в мужчине все, что дано ему от бога, умная – наоборот, будит в человеке такое, о чем он и сам не подозревал... Даже не догадывался, что он на подобное способен.
– Значит, признаешь, что жена у меня умная? – улыбнулся Сергей.
– Я никогда не говорил, что она дура, – ответил Николай.
– Я пока не жалею, что женился.
– Дай бог, чтобы я ошибся, – сказал Николай.
– Ну, была не была, —поднялся с табуретки Сергей – Повезу редактору.
– С тебя бутылка коньяка, —сказал Николай.
– Это за что же?
– Я ведь первый открыл в тебе талант журналиста, ..
– Ошибаешься,– усмехнулся Сергей.
– Значит, это ты написал репортаж с ГРЭС? – взглянул на нею Николай. —То, что это не она написала, я понял сразу, но то, что это твоя работа, догадался только сейчас...
– Ну, я поехал, – заторопился Сергей.
– Как она? Пишет? – не отставал Николай.– Я имею в виду письма...
– Мы с ней по телефону разговариваем, – неохотно ответил Сергей.
– Передавай привет от меня... по телефону!
– Ты знаешь, мне это дорого обходится, – сказал Сергей. – Скоро без штанов останусь.
Засунув рукопись и фотографии за пазуху, он надел плащ и вышел на крыльцо. Дождь шелестел по крыше. Курица по-прежнему пряталась под деревом. Она даже не пыталась убежать, когда Сергей осторожно взял ее ладонями за теплые бока и сунул в руки стоявшему на крыльце Николаю:
– Она сейчас яйцо снесет...
И расхохотался: очень уж смешно выглядел Бутрехин с доверчиво смотрящей на него хохлаткой.
– Это ведь не наша, – пробормотал Николай. Сергей со смехом вскочил на мотоцикл и, щурясь от хлестких капель, укатил, разбрызгивая мутные лужи.
Голобобов за своим огромным письменным столом дочитывал оттиск полосы. На широком диване негромка переговаривались члены редколлегии – дядя Костя, Лобанов, Султанов и замредактора Александр Арсентьевич Козодоев. Он больше месяца был уполномоченным по государственным хлебозаготовкам в Усвятском районе. Вернулся неделю назад. У Козодоева широкое добродушное с рябинками лицо, светлые волосы, зачесанные набок. Глаза голубые, умные. Он то и дело с интересом поглядывал на Сергея.
Сергей сидел напротив и со скучающим видом смотрел в окно. Извилистые струйки бежали по стеклу, во дворе блестели лужи. На зеленом заборе мокнул забытый кем-то старый ковер.
Редактор поставил на полосе красным карандашом свою размашистую подпись, нажал кнопку, и тотчас появилась курьерша тетя Глаша. Увидев ее, Сергей вспомнил Наташку, ее странную выходку, когда она убежденно заявила ему, что Лиля не любит его... Кстати, в тот же вечер на переговорной он чуть было не поверил несмышленой девчонке. Это когда Лнля сквозь зубы с ним разговаривала.
Тетя Глаша свернула полосу в трубку и быстро вышла из кабинета. Редактор поставил локти в сатиновых нарукавниках на стол, сплел свои толстые пальцы и уставился на Сергея. Глаза у Александра Федоровича цепкие, изучающие.
– Ты что же это, голубчик, нас тут за нос водишь? – сурово спросил он.
– За нос? – растерялся не ожидавший такого вопроса Сергей.
– Почему ты скрывал, что умеешь писать?
– Я и сам об этом недавно узнал... – улыбнулся Сергей. У него гора свалилась с плеч. Значит, все-таки он умеет писать...
– Опять ты мне морочишь голову! – вздохнул Голобобов. – Ты или не ты написал этот материал? – потыкал он толстым пальцем в стопку листов.
– Там ведь подпись поставлена, – сказал Сергей.
– Может быть, тебе кто-нибудь помог? – спросил Козодоев. – Ты, Сергей, говори нам правду.
– Не кто-нибудь, а жена, – усмехнулся Лобанов.– Сколько ты пробыл в командировке? Неделю? За это время вполне мог и в Москву смотаться...
– А мне сдается, не жена ему помогла, а он в свое время молодой жене здорово помог... Помните фотоочерк о ГРЭС? – сказал Голобобов. – Так ведь, Сергей?
Все смотрели на Волкова и ждали, что он ответит. Из пяти или шести корреспонденции, что Лиля увезла с практики, четыре написал он, не считая того фотоочерка об открытии колхозной ГРЭС, но выдавать жену Сергей не собирался.
– Я не понимаю, о чем вы, – сказал он.
– Волков толковой подписи-то к снимку не может сделать, – заметил Лобанов.
– Подписи не может делать, а вот очерк написал,– сказал дядя Костя.
– Может быть, в человеке неожиданно талант открылся,– улыбнулся Кодозоев. – Разве такого не бывает?
– Я в это не верю, – заявил Лобанов.
– А я верю, – сказал Козодоев. – Сергей всегда был толковым парнем. И как у журналиста у него великолепная хватка… Только вот скрывать свои способности не стоило бы...
– Ну, ладно, – продолжал редактор. – Как говорится, муж и жена одна сатана... Кто еще хочет высказаться?
– Мне понравился очерк, – сказал Султанов.– Честно говоря, до сих пор не могу поверить, что это написал Сергей... Чувствуется рука мастера, но если кто-то ему и помогал, все равно это здорово. Даже не хочется говорить о мелких стилистических погрешностях, а их здесь немало. В очерке жизнь, живые люди. Чтобы написать такой очерк, нужно самому побывать и на свиноферме, и в телятнике, и в домах. И поэтому мне смешно слышать, Тимофей Ильич, твои слова о том, что этот очерк написан в Москве.
