Текст книги "Услышать тебя..."
Автор книги: Вильям Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)
– Не пустили? – спросила Варька Мальчишкина, догнав ее.
– Куда пойдем? – взглянула на нее Наташа.
– На пляж. Загорать, купаться, – оживилась подруга. – Я все свои учебники под стол зашвырнула.. . От этой зубрежки можно с ума сойти! Ночью мне снятся великие князья Владимир, Ярослав, Игорь. Один раз приснился Чингисхан, а этой ночью – псы-рыцари... Страшные такие, в панцирях и железных горшках с рогами на головах...
– А мне снится он, – невесело улыбнулась Наташа. – Если бы он умер, я бы, наверное, утопилась...
– «Парней так много холостых, а я люблю женатого. . .» – пропела Варька. – Я бы никогда из-за мужчины так не переживала.
– Ты никогда не любила, – сказала Наташа.
– Сто раз, – беспечно ответила Варька. – Я только и делаю что влюбляюсь!
– Не в того, в кого надо, – заметила Наташа.
– Лучше как ты? – рассмеялась Варька. – Любит, а он и не знает. И еще женатый!
– Глупая ты, Варька, – глядя на подругу, улыбнулась Наташа. —Мне кажется, я тебя на сто лет старше.
– А на сколько он тебя? – не осталась в долгу Варька. – На пятьдесят?
– На десять.
– Ну, это еще терпимо.. . Мужчина в самом соку, – Помолчи, Варь! – косо глянула на нее Наташа. Было жарко и душно. Недавно отцвел тополь, и к
расплавленному асфальту прилипли сиреневые комочки пуха. В домах были распахнуты окна. Цветы на подоконниках казались сделанными из жести и покрашенными.
Мужчины с интересом оглядывались на двух миловидных девушек. Варя немного ниже Наташи и полнее. Волосы у нее каштановые и коротко подстрижены.
На пляже девушки сбросили легкие ситцевые платья и в купальниках наперегонки побежали в воду. На мелководье барахтались малыши.
Подплыв к большому плоскому камню, Наташа взобралась на него и легла. Солнце проникало даже сквозь плотно закрытые веки. Горячее золотистое сияние. Река стремительно обтекала скользкий камень, неизвестно кем и когда заброшенный на самую середину, где особенно сильное течение. Уже много веков вода боролась с огромным камнем. Обкатала, закруглила его красноватые бока, облепила основание мхом и водорослями.
Наташа вздрогнула, когда Варька коснулась ее рукой, и открыла глаза. Мокрые волосы облепили Варькино лицо, карие глаза весело блестели.
– Какая я дура, – говорила она, устраиваясь рядом с подругой. – Такая красота на речке, а я сижу в душной комнате, зажав уши ладонями, и читаю про псов-рыцарей, которые мне потом по ночам снятся.. . Когда это кончится, Наташка?
– Сколько ты уже сдала экзаменов?
– Три. Осталась история. Если я не получу пятерку...
– Получишь, – сказала Наташа.
– Я вчера Мишу видела, – помолчав, сообщила Варька. – Он к тебе не заходил?
– Мишу? – переспросила Наташа, не открывая глаз.
– Симпатичный такой, в беленькой рубашке с галстуком. ..
– На такой жаре галстук?
– Ты год его не видела... – начала было Варька, но подруга перебила:
– И видеть не хочу.
– Из-за Волкова? – удивилась подруга. – Что ты в нем нашла? Обыкновенный мужчина... Правда, я с ним незнакома...
– Обыкновенный! – возмутилась Наташа. Открыла глаза и зажмурилась: солнце ударило в самые зрачки.– Он лучше всех, кого я знаю. Добрый, умный, честный. Любому в глаза правду скажет.
– Наташка, – зловещим шепотом произнесла Варька,– ты всерьез влюбилась! Никогда еще ни о ком ты так вдохновенно не говорила...
– А какие у него глаза! Волосы темные, а глаза светлые. Такие глаза могут быть у человека, который никогда не лжет... – Наташа обхватила руками колени, устремив задумчивый взгляд вдаль. – Мне все в нем нравится.
– Мой брат рассказывал, что твой любимый журналист обставил его на мотоциклетных гонках и занял второе место.
– Первое, – уточнила Наташа. – Он быстрее всех ездит на мотоцикле.
– Красивая у него жена? – спросила Варя.
– Красивая... – не сразу ответила Наташа. – Наверное, он ее любит.
– А как он к тебе относится?
– Никак.
– Ты у нас в классе была самая умная. Неужели не понравилась?
– По-моему, ему сейчас никто не нужен. . . У него какие-то странные глаза: смотрит на тебя и будто не видит. . . А когда глаза стали нормальные, пришла эта. .. его жена.
– Ты говорила, что ненавидишь его,– вспомнила Варя. – Что больше видеть его не хочешь, что он равнодушный чурбан! . . Погоди, как ты еще его называла? ..
– Когда это было!– улыбнулась Наташа.
– Нет, я уж если и влюблюсь, то в своего ровесника. Зачем мне умный муж? Я сама хочу им командовать.
– Влюбись в Мишу! – сказала Наташа.– Хороший парень и будет тебя во всем слушаться.
– Это идея!– засмеялась Варя. – И ты не будешь ревновать?
– Я вообще не знаю, что это такое, – сказала Наташа. – Не ревную же я его к жене!
– Я о Мише, – напомнила Варя.
– Может быть, это плохо, что я не ревную? – задумчиво посмотрела на нее Наташа.
– Можно проверить: познакомь меня с Сергеем – я ведь его только издали видела. И то на мотоцикле. Я его соблазню, вот и посмотрим, будешь ты ревновать или нет.
– Его не так-то просто соблазнить, – усмехнулась Наташа.
– Я постараюсь.
– Ради бога, – сказала Наташа. – Пойдем завтра в больницу, и я тебя познакомлю с ним.
– Значит, не любишь, – рассмеялась Варька. – Иначе бы глаза мне выцарапала... – Она испытующе посмотрела на подругу: —Наташ, а если бы он... Ну, если бы оказались с ним вдвоем.. . Ты уступила бы ему?
– Ты знаешь, Варька, я хотела бы этого, – призналась Наташа.
– Ой, Наташка! – округлила глаза подружка.– Тебе надо замуж выходить, и немедленно!
– Поплывем по течению до моста? – предложила Наташа.
– Кто быстрее доплывет, тот. . .
Наташа стремительно выпрямилась и, не дослушав подругу, нырнула вниз головой с камня, спугнув стайку мальков.
– ...тот угощает мороженым! – засмеялась Варька и тоже бухнулась в воду.
Наташа знала, что он идет сзади. Когда она пересекла площадь, он вышел из кафе и пошел за ней. Настроение упало: сейчас опять начнется этот нудный и бесполезный разговор.., Свернуть в переулок и дворами выйти к драмтеатру?
Он свернул вслед за ней и нагнал в сквере напротив театра.
– Ты уже убегаешь от меня? – сказал он, загораживая ей дорогу.
Наташа взглянула ему в глаза и вздохнула: она не знала, что ответить. Все-таки девушке труднее, чем парню. Нравится ей человек или нет, она должна выслушивать его, терпеть, улыбаться и стараться не обидеть. А парень что? Не нравится ему девушка, он к ней и не подойдет. И даже самая влюбленная девушка вряд ли первой признается парню в своем чувстве, будет молча страдать и терзаться. А парень всегда найдет повод подойти и заговорить, а если разбитной, то тут же и в кино пригласит или в кафе.
Миша Тарасов три года ухаживает за ней. Еще в восьмом классе написал записку, в которой признался в «вечной» любви: Тогда Наташе это было приятно – все девочки в классе писали и получали записки, – и она ответила Мише, что согласна с ним дружить, – так тогда назывались отношения мальчиков и девочек. Дружба заключалась в том, что они танцевали на редких школьных вечерах, наведывались в городской парк, где катались на «чертовом колесе», ходили в кино, ну еще иногда забегали в кафе-мороженое и Миша угощал ее ассорти с вареньем.
Наверное, с год продолжалась эта дружба, а потом Наташе надоело. Миша не блистал ни красноречием, ни остроумием, но и не был глуп. Когда требовалась помощь по геометрии, он был незаменим. Да и вообще, он был не урод: высокий, с густыми волнистыми волосами, с румянцем на щеках. В отличие от других ребят, никогда не участвовал в драках, ни с кем не ссорился. Но такова уж, наверное, судьба хороших, положительных парней: они почему-то всегда меньше нравятся юным девушкам, чем парни, наделенные большими и малыми человеческими пороками.
Уже в девятом классе Наташа стала избегать Мишу: в то время ей понравился десятиклассник Слава Петухов– чемпион школы по лыжам. Миша мучительно переживал Наташино увлечение, оказавшееся весьма непродолжительным. Слава, в отличие от Миши, был весьма энергичным молодым человеком: в новогодний вечер затащил Наташу в прихожую – они праздновали Новый год у Вари Мальчишкиной – и принялся тискать и целовать. Ошеломленная Наташа, не привыкшая к такому обращению, даже не сопротивлялась, но тут в прихожую ввалился Слон, брат Вари, и, сграбастав чемпиона по лыжам за шиворот, выбросил на лестничную площадку. Так и пришлось ему в новогоднюю ночь шагать домой в помятом костюме и белой рубашке с галстуком.
После этого инцидента отношения Наташи и Славы прекратились. Наверное, он не мог простить ей испорченный новогодний вечер, а она ему – позорный щенячий визг, когда он извивался в могучих Женькиных лапах.
И вот уже два года постоянно преследует Наташу укоризненный и печальный взгляд Миши Тарасова. Этот взгляд она ловила и в классе, и на переменах в школьном коридоре, и на экзаменах, и вот теперь, когда распрощалась со школой, на улицах города. Миша закончил школу в числе лучших учеников и поступил на физмат в Ленинградский университет. Его целеустремленности и усидчивости можно позавидовать. Он был очень расстроен, что Наташа провалила экзамен на факультет журналистики.
Миша приехал на летние каникулы. Раза два они мельком встречались, а нынче, видно, не избежать серьезного разговора. ..
Он осунулся и совсем не загорел. Хотя черты лица у него правильные, в них есть какая-то унылость. То ли оттого, что внимательные голубые глаза близко посажены, а прямой нос удлинен, то ли оттого, что Миша постоянно сосредоточен и редко улыбается.
Они уселись на свежепокрашенную скамью. Сначала Миша предусмотрительно провел пальцем по лоснящимся зеленым рейкам и лишь потом сел. Казалось бы, совершенно естественное движение, но у Наташи этот жест вызвал раздражение. «Лучше бы ты, Миша, сел на невысохшую скамейку в своих бумажных брюках и прилип. ..» – подумала она.
– Жарко, – сказал он, сосредоточенно разглядывая носки своих остроносых туфель.
Порыв ветра, всколыхнувший разомлевшую листву на деревьях, взметнул подол сарафана, открыв загорелые стройные бедра. Миша, краем глаза видевший это, деликатно отвернулся, пока Наташа натягивала сарафан на колени.
«Вот оно что, – подумала она, – да он сухарь! Самый настоящий сухарь!» И почему-то от этой мысли ей вдруг стало сразу легче. Раньше Миша казался ей идеальным парнем, лишенным недостатков, а вот сейчас она совершенно неожиданно открыла один. Исчезло чувство вины, которое всегда возникало при встречах с Мишей. Он стал как-то яснее и понятнее. А скорее всего – безразличнее.
– Я заходил к тебе, мать сказала, ты ушла на речку,– сказал он, а Наташа подумала: «До чего пустые слова!» – Пришел на речку, и там тебя нет.
– Наверное, нужно было мелом стрелки рисовать на стенах, – сказала она. – Тебе легче было бы меня найти.
– Ты все шутишь.
– Наоборот, я серьезна, как никогда. Ну, ты меня нашел, что дальше?
– С тобой сегодня трудно разговаривать, – с досадой сказал он.
– Нам всегда было трудно разговаривать, Миша, – ответила она. – Просто мы этого не замечали.
Миша мельком взглянул на нее и снова уставился на свои новые туфли. Лицо его было очень серьезным.
– Через две недели я уезжаю в Ленинград. Месяц будем работать в колхозе... Жаль, конечно, терять драгоценное время, но и колхозникам помочь надо. Не успевают они. . .
– Что бы бедные колхозники без вас, студентов, делали...
– Мы – настоящая армия,– продолжал Миша.– Ты знаешь, сколько в стране сотен тысяч студентов?
– Я знаю, что ты больше меня знаешь, – скрывая раздражение, сказала она и отвернулась.
От большой липы веяло сладковатым острым ароматом. Липа буйно цвела. Рядом на лиственнице юркие клесты уже шелушили созревшие шишки, а огромная липа еще не отцвела. Гудели пчелы, перелетая с цветка на цветок, бесшумно махали крыльями белые и красные бабочки, ныряя в густую листву. Липовый цвет падал в каменную чашу фонтана и вместе с листьями и трухой скапливался по окраинам. Тенькали синицы, цвикали клесты, а на садовых тропинках копошились воробьи и голуби.
Миша, как-то весь напрягшись, взял Наташину руку и деревянным голосом произнес:
– Я тебе никогда этого не говорил, но ты и так знаешь: я тебя люблю. Люблю с тех самых пор, когда.. . – Он запнулся и замолчал. Наташа могла бы ему помочь, но не захотела. Наверное, он собирался сказать: когда он в восьмом классе написал .ей эту глупую записку, а она ему ответила такой же глупой запиской, – но ведь с тех пор прошло три года и они оба стали взрослыми, поэтому стоит ли вспоминать о детских глупостях? Впрочем, для нее теперь все это кажется глупостью, а для Миши Тарасова наоборот...
– Я хотел тебя спросить: будешь ли ты меня ждать, пока я закончу университет?
– Я бы на твоем месте сначала спросила бы: любишь ли ты меня? Ведь можно ждать лишь того, кого любишь.
– Я тебя люблю, – сказал он.
– А я тебя нет, – ответила она. – Когда-то ты мне нравился, но я тебя никогда не любила.
Он помолчал, царапая носком посыпанную красным гравием дорожку. От этого негромкого наждачного скрипа девушку передернуло, однако Миша, ничего не заметив, продолжал царапать кожаной подошвой красную дорожку. Наташа сбоку взглянула на него: на щеке алело пятно, нос уныло смотрел вниз, подбородок выдвинулся вперед. И снова ей подумалось, что Миша в профиль напоминает белый поджаренный сухарь... От этой мысли ей стало смешно. Она попыталась думать о чем-либо другом, но, как это часто бывает, разыгравшееся воображение еще усерднее стало сравнивать Мишу с обиженным сухарем. Наташа закусила губу, чтобы не рассмеяться, и. .. громко прыснула.
Миша ошеломленно уставился на нее. Глаза у него стали круглыми и часто-часто моргали.
– Тебе смешно? – спросил он.
– Ага, – кивнула Наташа. – Ты… ты в профиль похож на белый поджаренный сухарь. Он стремительно поднялся со скамейки и почти бегом побежал прочь, но у фонтана остановился и отрывисто бросил:
– Дура!
Наташа даже не обиделась, потому что это были первые слова за сегодняшний день, которые Миша произнес человеческим голосом. И сейчас он уже не был похож на сухарь – обыкновенный рассерженный мальчишка. Руки он засунул в карманы светлых брюк, и в них обозначились его сжатые кулаки.
Наташа поднялась со скамейки и подошла к нему. Он нагнул голову, стараясь не смотреть ей в глаза. Губы его были крепко сжаты.
– Не сердись, Миша, – мягко сказала Наташа. – Ты был мне всегда хорошим другом, и я не хочу, чтобы ты уехал вот с таким настроением... Ну, хочешь, я тебя поцелую?
Он презрительно дернул плечом: – Поцелуй милосердия?
– Ну, что мне сделать, чтобы ты не сердился?
– У тебя кто-то есть? – не глядя на нее, спросил Миша.
– У меня нет никого, но это ничего не меняет.
– Я буду тебе писать.
– Пиши, – сказала Наташа.
Миша повернулся и зашагал по красной дорожке. У клена остановился и бросил через плечо:
– Прощай.
– До свиданья, – сказала Наташа, не двигаясь с места.
Он ушел, так ни разу и не оглянувшись. И походка и фигура были, у него деревянными. Подошвы чиркали по гравию. Плечи сутулились, а на затылке топорщилась светлая прядь. Наташа вдруг подумала, что видит его в последний раз, и эта мысль совсем не огорчила ее. Рано или поздно детские отношения мальчишек и девчонок обрываются. Вот так, как сегодня, или как-нибудь иначе. Грустно, но что поделаешь? Возможно, потом, когда пройдут годы, она и пожалеет, что была по-девчоночьи жестока с человеком, который говорил, что ее любит, а может быть, и не вспомнит? . .
На красную тропинку откуда-то из-за кустов приземлилась трясогузка. Повертела длинным хвостом, поклонилась несколько раз на все четыре стороны света и грациозно зашагала вдоль газона. Каждый ее шаг сопровождался изящным движением точеной головки. На ходу пестрая птичка что-то схватывала с земли и важно шествовала дальше. Где-то совсем близко шумели машины, хлопали двери автобусов, а здесь, в сквере, гудели над липой пчелы, летали бабочки, пели птицы. С тихим равномерным шумом падала в чашу фонтана прозрачная струя воды.
Наташа приподнялась на цыпочки и сорвала у цветущей липы лист. Глянцевый лист прилипал к пальцам. Почему-то его запах напомнил больничный парк, унылые фигуры людей в серых халатах, бледного со вспыхнувшими светлыми глазами Сергея, когда он стал было говорить о каких-то больших переменах в своей жизни. .. Но пришла Лиля, и глаза его погасли, стали несчастными. . .
Послышался скрип шагов. Два парня в белых рубашках с закатанными рукавами, взглянув на нее, уселись на скамейку напротив. Один из них раскрыл небольшой черный ящичек и нажал клавишу: завертелись две бобины, и послышалась джазовая музыка. Наташа еще не видела портативных магнитофонов: заграничная новинка! И музыка была модная. Какой-то твист или рок-н-ролл. Наташа в этом не разбиралась. В отличие от Вари Мальчишкиной, она редко ходила на танцы.
Один из парней, тот, что повыше, поднялся со скамейки и принялся сосредоточенно отплясывать на тропинке. Он высокий, стройный, и у него это здорово получалось. Наверное, приезжие, местные так танцевать не умеют. Парни, улыбаясь, посматривали в ее сторону. Сейчас один из них скажет какую-нибудь банальность вроде: «Девушка, вам не скучно одной?», а потом они переберутся на ее скамейку и начнут состязаться в остроумии. Наташа давно заметила, что компанией парни гораздо легче завязывают уличные знакомства, чем в одиночку.
Музыка, громкие голоса парней развеяли в пух и прах всю прелесть этого тенистого уголка. Умолкли птицы, куда-то улетела трясогузка, даже воробьи перекочевали на другой куст. Наташа поднялась и пошла прочь из сквера. Парни что-то сказали вслед, но она даже не обернулась.
10
Сергей сидел за письменным столом и, прижав трубку к уху, раздраженно повторял:
– Пустошка? Пустошка? . . Девушка, куда же опять пропала Пустошка, чтоб ей пусто было!..
В комнате плавал сизый дым. Он нехотя пластами выползал в открытое окно. Володя Сергеев на ходу вычитывал гранки и слушал Павла Ефимовича Рыбакова, рассказывающего новый анекдот. Глухой надтреснутый голос Рыбакова звучал будто из рассохшейся бочки. Володя оглушительно хохотал, а Сергей даже не улавливал смысла. Злой и расстроенный, он с утра сидел на телефоне. Ему было не до анекдотов. Необходимо было выяснить, не устарел ли очерк о трактористе. Два фельетона пропали. Полтора месяца назад написал их Сергей, и все факты устарели. Фельетоны нужно было печатать по горячим следам. А теперь поздно: мошенника, заведующего комбинатом бытового обслуживания, отдали под суд. А директор средней школы, который по знакомству раздавал золотые и серебряные медали детям районных руководителей, снят с работы и уже не проживает в этом районе...
Наконец Пустошка соединила Сергея с колхозом «Заря». Слышимость была плохая, и приходилось кричать в трубку. Когда до Сергея дошел смысл сказанных председателем колхоза слов, он долго молчал, глядя прямо перед собой невидящими глазами, и, пробормотав: «Уму непостижимо. . . Конечно, напечатаем. В ближайшем номере», повесил трубку.
А Павел Ефимович рассказывал очередной анекдот. Смеяться он начинал первым, а за ним Сергеев и Султанов, забежавший на минутку в отдел информации и застрявший на полчаса.
– .. .Лиса говорит: «Ну, заяц, бери у меня самое дорогое...» Заяц схватил телевизор и деру! – булькающим от сдерживаемого смеха голосом говорил Рыбаков. Сергей смотрел на хохочущих приятелей и думал: «Вот вы ржете, как кони, а в колхозе «Заря» трагически погиб хороший человек. Тракторист Федоровский, герой моего очерка. Погиб в полынье, спасая двух малолетних школьниц. . . Заяц схватил телевизор. . . Какая чепуха!»
– Чего это ты сегодня такой мрачный? – заметил Рыбаков. – Все из-за жены переживаешь? Да я бы прыгал до потолка от радости, если бы моя ушла...
– Ну, схватил заяц телевизор и деру, а дальше что? – спросил Сергей.
Павел Ефимович взглянул сначала на Сергея, потом на Султанова и рассмеялся.
– Не дошло? – спросил он. – Могу еще раз повторить.
– Ты его и так уже пятый раз рассказываешь, – сказал Сергей.
– Какая тебя сегодня муха укусила? – пожал плечами Павел Ефимович.
– Послушайте теперь грустную историю, – сказал Сергей. – Жил на свете хороший человек. Звали его Иваном, и работал он в одном отдаленном колхозе трактористом. Нужно – пашет поле днем и ночью. Сломался трактор – не ждет, когда приедут слесари, сам ремонтирует. Все в деревне уважали Ивана. Была у него одна страсть: вырезал из березового капа разные художественные поделки. И дарил их одной синеглазой девушке. Только ей нравился совсем не он, а гармонист из соседней деревни. Когда синеглазая вышла за гармониста замуж, Иван пришел на свадьбу и подарил ей великолепную вазу, которую он вырезал два месяца... Весной в полынью провалились две школьницы, они напрямик через озеро возвращались домой после уроков. Услышав крик, Иван – он поблизости работал на тракторе – бросился в ледяную воду и вытолкнул на лед обеих девочек, а вот самому выбраться из полыньи не хватило сил. ..
Сергей помолчал и угрюмо закончил:
– Я написал очерк, и он провалялся в редакции два месяца, пока я был в больнице...
– Я тут ни при чем, – сказал Михаил Султанов.– Несколько раз ставил в воскресный номер, а Лобанов снимал.
– Он и очерк Блохина зарезал, – заметил Рыбаков.
– Как остался за редактора, каждый критический материал сквозь лупу читает, – сказал Султанов.
– У Голобобова и Дадонова не было такой привычки,– прибавил Павел Ефимович.
– Типичный чеховский Беликов, – сказал Султанов. – Как бы чего не вышло! Мне вот так осточертело с ним работать!
– Это ведь не критическая статья, а очерк, – сказал Сергей.
– Пуганая ворона и куста боится, – заметил Рыбаков. – И потом, он на тебя еще с тех пор зуб имеет.
Это Сергей знал. И это ему наконец надоело... Он поднялся, собрал со стола бумаги, гранки, сложил в папку, аккуратно завязал белые тесемки. И лицо у него было такое, что все примолкли, с любопытством наблюдая за ним.
– К Лобанову? – поинтересовался Рыбаков. – Пустое дело. Он ничего без редактора не решит.
– Зато я решил, – мрачно сказал Сергей.
В этот момент в окно влетела оса и, зловеще жужжа, облетела комнату. Рыбаков ладонью прикрыл свое длинное лицо, Султанов замахал руками. Но оса никого не тронула. Покружившись, она спокойно вылетела, блеснув в солнечном столбике полосатым брюшком и прозрачными крыльями.
– Не горячись, – сказал Володя Сергеев. —Подожди редактора. Через неделю вернется.
– Поздно! – сказал Сергей, швырнул в мусорную корзину папку и вышел из кабинета.
Когда за ним захлопнулась дверь, Рыбаков покачал головой:
– Я бы на его месте не стал связываться с Лобановым. Этот ничего не забывает.
– Послал нам бог заместителя редактора,– вздохнул Володя. – А мы тоже хороши: Лобанов режет материалы Волкова один за другим – и никто ни слова.
– Дело в том, что Лобанова ничем не прошибешь, – сказал Султанов. – Он ортодокс и всегда прав. Почему фельетоны не напечатал? Потому что у него возникли сомнения в правильности фактов. А проверить было некому. Автор лежал в больнице. То же самое и с очерком. Ему показалось, что одна фамилия переврана, а за Сергеем и раньше такое водилось, что греха таить, фамилии он, случалось, путал... Вот и попробуй поговори с ним. Человек стоит на страже интересов газеты.
– Свою трусость громкими фразами прикрывает,– заметил Рыбаков.
– Я с ним не один раз схлестывался, – сказал Султанов.– А что толку? Он все равно на своем настоит.
– Равнодушные мы люди, – сказал Володя Сергеев. – Надо было сообща взять Лобанова в оборот... У Сергея сейчас бедственное положение: ни копейки за душой. Пришел в бухгалтерию, а в платежной ведомости и фамилия его не значится.
– В завтрашний номер мой черед передовую писать – пусть он напишет, – великодушно заявил Миша Султанов.
– Несколько раз на планерках я говорил Лобанову, что недопустимо так долго мариновать материалы Волкова,– сказал расстроенный Володя Сергеев. – Он обещал поставить, а потом эти события за рубежом.. . Встреча руководителей на высшем уровне... Групповой полет по орбите. . . Материалы, отклики! Да, а сессия Верховного Совета СССР? Неделями шли официальные материалы. ..
– Убийство Кеннеди... – напомнил Рыбаков.
– И все равно можно было найти место, – сказал Сергеев. – Лобанов не хотел ставить. Вот главная причина. А мы не требовали, не возмущались. ..
В комнату влетела Машенька. В одной руке пачка гранок, в другой газетная полоса.
– Сергей... – взволнованно начала она и запнулась. – Волков душит Лобанова!
Мужчины переглянулись. Володя Сергеев медленно стал подниматься из-за стола. Глаза его за стеклами очков растерянно моргали.
– С чего ты взяла? – уставился на Машеньку Султанов.
– Я хотела войти, полосу отдать на подпись... Смотрю, Сергей держит его за воротник, а у Лобанова глаза выпучены, и весь красный. ..
– Значит, живой, – сказал Павел Ефимович.
– Но ведь это...
– Сергей воротничок ему поправил, а ты невесть что вообразила, – невозмутимо прибавил Султанов. – С какой стати Волков будет его душить? Нашего дорогого замредактора!
– Мы все готовы задушить его... в братских объятиях, – грубовато сострил Рыбаков и первым рассмеялся.
Машенька, приоткрыв рот, обвела всех круглыми глазами и, запинаясь, пробормотала:
– Но ведь я собственными глазами видела. ..
–: Что ты видела? – сверкнул на нее очками Володя. – Как Сергей его обнимал? Нехорошо, Машенька, подглядывать. ..
– Они два месяца не виделись, вот Сергей и расчувствовался. . . – ввернул Павел Ефимович.
– Я ничего не видела, – сообразила наконец Машенька.– А как же полоса? Ее надо подписывать. . .
– Давай сюда, – протянул руку Султанов. – Сегодня я дежурный по номеру.
– Так не забудь: ты ничего не видела, – сказал Володя Сергеев.
Когда Машенька ушла, Рыбаков покачал головой:
– Неужели он ему врезал? Ну и дела! . .
– Я, пожалуй, пойду посмотрю... – сказал Володя Сергеев и выскочил из комнаты. Обогнав в коридоре Машеньку, приоткрыл дверь редакторского кабинета и заглянул: Сергей действительно вытащил заместителя редактора из кресла и держал за отвороты пиджака.
– .. .Не будь ты таким ничтожеством, я набил бы тебе морду... – услышал Володя. – Теперь я верю, что ты не одного честного человека подвел под обух... И откуда только такие гниды берутся! . .
Володя осторожно прикрыл дверь и встретился глазами с Машенькой. У той от любопытства и волнения выступил румянец на круглых щеках.
– Ну что? – спросила она. – Что там происходит?
– Все в порядке, – улыбнулся Володя. – Мирно беседуют. .. А ты панику подняла! – И, уже уходя из приемной, прибавил: – Ты, пожалуйста, не мешай им. .. А впрочем, сходи к курьерше, попроси пару стаканов чаю и отнеси им... Не знаю, как Сергей, а Тимофей Ильич с удовольствием подкрепится...
А в кабинете происходило вот что. Лобанов молчал. Длинная жилистая шея у него побагровела, а лицо, наоборот, стало серым. Глаза моргали, нижняя губа подергивалась. Он хотел что-то сказать и не мог, только кадык двигался вверх-вниз. И у Сергея вдруг пропала вся злость. Перед ним стоял и дрожал от страха жалкий человечек. Пестрый галстук сбился в сторону, от сорочки отлетела пуговица. Ударь его Сергей, и он все так же смотрел бы на него и моргал.
Сергей разжал пальцы, и Лобанов тяжело плюхнулся на редакторское кресло. На узком лбу его выступила испарина. Пальцы зашарили по столу – глаз он не отрывал от Сергея, – нащупали скрепку и стали разгибать ее. Ногти аккуратно подстрижены, на фалангах редкие рыжие волосины, большие пальцы короткие и расплющенные. Разогнув скрепку, Лобанов принялся за вторую. В лице его что-то дрогнуло, и он тихо сказал:
– Я этого так не оставлю. Сообщу в партбюро.
– Валяй,– сказал Сергей. – Мне теперь на все наплевать!
– Я звонил в Невель, – немного оправившись, сказал Лобанов. – Факты устарели. Директора школы уволили. ..
– А заведующего комбинатом бытового обслуживания отдали под суд, – перебил Сергей. – Все верно. Но, если бы фельетоны появились на страницах газеты своевременно, сейчас можно было бы давать «По следам наших выступлений». А ты их замариновал. . . Впрочем, я о другом. . . Вспомни мой первый фельетон про Логвина. Когда он еще был управляющим трестом леспромхозов, а ты – завотделом пропаганды. Ведь это ты сообщил ему про фельетон. А это было прямым предательством по отношению к газете, интересы которой ты сейчас так свято блюдешь!
Лобанов опустил голову и, не найдя больше скрепок, так сцепил пальцы, что костяшки побелели.
– Надо мне было бы обратиться в партбюро, – продолжал Сергей, – да вот беда, никогда я в жизни ни на кого не жаловался и не доносил. Даже на подлецов. Разоблачал в фельетонах, но вот пойти куда-то и заявить. . . Не могу! Наверное, я не прав, но тут уж ничего не поделаешь. . . Вот видишь, хотел тебе на прощанье морду набить, да рука не поднялась. Ты ведь и сдачи-то никогда и никому в жизни не давал? Ударить можно мужчину, а тебя? ..
– За такие вещи можно и под суд, – сказал Лобанов.
– Законы ты знаешь... – Сергей достал из кармана сложенный вчетверо лист и протянул ему. – Вот мое заявление об уходе. . . И не думай, что из-за тебя ухожу. Велика была бы честь! С такими, как ты, еще бороться можно... Раньше-то ты бы меня наверняка засадил за решетку. Это ты умел делать. .. Помнишь, когда ты приволок в дом колхозника трофейный приемник и «Капитал» Маркса, а я сказал, чтобы все это убрали? Помнишь, Лобанов? И сообщил, что я сорвал задание обкома партии? И долго ждал, что меня привлекут к ответственности. Не дождался, Лобанов! Ты забыл, что сейчас совсем другое время. И тогда решил подло мстить рублем! .. Эх, да что с тобой толковать! Недаром говорят: горбатого могила исправит. . . Подписывай бумагу и к черту!
Лобанов долго читал заявление, разглаживал его ладонями. Сергей ожидал, что он обрадуется и тут же подмахнет. Однако замредактора вовсе не обрадовался, он растерялся. На лбу его собрались морщины, глаз он не поднимал, собираясь с мыслями.
Дверь приоткрылась, и в щель заглянула Машенька. Лицо у нее озабоченное. Посмотрев на Лобанова, затем на Сергея, она сказала:
– Чай сейчас закипит.. .
– Что? – удивился Лобанов. – Какой чай?
– Как хотите, – пожала плечами Машенька и вышла из кабинета.
– Подождал бы редактора, – наконец сказал Лобанов. – Ты ведь еще альманах не сдал.
– Никого я ждать не буду, – отрезал Сергей. – Альманах давно в типографии.
– Я не подпишу.
– Опять струсил?
– Вот приедет Дадонов, пусть он и решает этот вопрос. . . Пять дней-то можешь подождать?
– Я и часа больше не буду ждать. Я не могу с тобой в одной редакции работать! – сказал Сергей, направляясь к двери.
Когда он уже взялся за ручку, Лобанов задвигался в кресле и хрипло крикнул:
– По закону ты должен две недели отработать… Слышишь, Волков!
