Текст книги "Критические статьи, очерки, письма"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 55 страниц)

Господину де Сегюру, епископу

Отвиль-Хауз, 17 декабря 1872

Милостивый государь!

Я не имел понятия о вашем существовании.

Сегодня мне сообщили, что вы существуете, и даже, что вы епископ.

Охотно этому верю.

Вы были настолько любезны, что написали обо мне несколько строк, которые доведены до моего сведения и которые я здесь привожу:

«Виктор Гюго, великий, суровый Виктор Гюго, прославленный поэт демократии и всемирной республики, в то же время несчастнейший человек, обремененный рентой в более чем триста тысяч франков(подчеркнуто в подлиннике), некоторые даже говорят – в пятьсот тысяч франков(подчеркнуто в подлиннике). Его гнусная книга «Отверженные» принесла ему единовременно пятьсот тысяч франков. Однако нигде не найти упоминаний о щедротах, которыми поэт, по влечению своего любвеобильного сердца, без сомнения, осыпает своих подопечных из трудящихся слоев. Говорят, что он настолько же скуп и настолько же эгоистичен, насколько хвастлив».

За сим следуют две страницы, написанные в том же духе, относительно Ледрю-Роллена, который «несметно богат», о Рошфоре, который был «арестован в Мо со множеством банковых билетов, зашитых в подкладке его сюртука», о Гарибальди, – его вы иначе не называете, как Гарибальди-пашой, – «который воюет, сам не участвуя в боях», у которого войско состоит из «пятнадцати тысяч бандитов, отъявленных трусов» и который «спасся бегством, захватив с собой наши миллионы», и т. п. и т. п.

Не стану терять времени, милостивый государь, на то, чтобы сказать вам, что в приведенных десяти строках нет ни одного слова правды, – вы сами это знаете.

Я ограничусь тем, что отмечу содержащуюся в них литературную оценку – эпитет «гнусная», данный моей книге «Отверженные».

В «Отверженных» выведен епископ: он добр, чистосердечен, смиренен, он относится ко всем по-братски, наделен острым умом и вместе с тем кротостью, его благословения проникнуты всеми добродетелями, – вот почему «Отверженные» – гнусная книга.

Отсюда следует, что «Отверженные» были бы превосходной книгой, если бы выведенный в ней епископ был человеком, преисполненным лицемерия и ненависти, если бы он оскорблял людей, если бы это был бездарный и грубый сочинитель, злобный идиот, презренный писака самого низкого разряда, распространитель полицейской клеветы, лгун с жезлом и в митре.

Быть может, второй епископ более соответствует действительности, чем первый? На этот вопрос надлежит ответить вам, сударь, – вы разбираетесь в епископах лучше, чем я.

Ваш покорный слуга

Виктор Гюго.

Огюсту Вакери

Отвиль-Хауз, 12 апреля [298]298
  1873


[Закрыть]

Дорогой Огюст, не кажется ли вам, что французские газеты, включая и «Le Rappel», слишком любезны по отношению к этому презренному Гранту, которого, к великому сожалению, снова избрали. С франко-американской нотой стоит ознакомиться. Прилагаю ее. Маркан принес мне эту выдержку из «Leslie's Illustrated». Мне кажется, что было бы очень хорошо перепечатать ее в «Le Rappel». Нельзя же все-таки допускать, чтобы этот Грант безнаказанно предавал и Францию и Америку.

Ах, какие вы написали страницы об Эсхиле и смертной казни! Это просто замечательно! Какой у вас большой и светлый ум!

Благодарю вас за доброе слово обо мне в «Les Debats». Что это за неблагодарные старцы!

Неблагодарным я никогда не буду, вот почему я всей душой люблю вас.

В. Г.

Саре Бернар

6 марта 1873

От всей души желаю вам успеха в вашей работе над Марион Делорм. Посылаю вам согласие, о котором вы просите. Вы докажете, я в этом не сомневаюсь, что сила вашего таланта не уступает его изяществу.

Целую ручки моей прелестной королевы.

Виктор Гюго.

Полю Мерису

Отвиль-Хауз, 9 июня 1873

Сегодня в половине первого дня я дописал последнюю строчку книги «93-й год», – дописал тем самым пером, которым сейчас пишу вам. Эта книга – начало большого труда. Я не уверен, успею ли я еще создать ту огромную эпопею, которую задумал, и мне все же хотелось написать эту первую ее фреску. Остальное – еще впереди. Deo volenta. [299]299
  Дай бог (лат.).


[Закрыть]Она будет называться:

«93-й ГОД»

Первая часть – «Гражданская война». Она посвящена Вандее. Думаю, что всего получится два тома.

Если бы вы были здесь, мой дорогой, мой чудесный друг, я почитал бы вам что-нибудь из нее.

Спешу сообщить вам о том, что разрешился от бремени, поэтому пишу такое коротенькое письмо. Скоро напишу подробнее.

В. Г.

Господину герцогу Альберу де Брольи,
председателю совета министров

8 августа 1873

Г-н герцог и досточтимый собрат, я обращаюсь к вам как к члену Французской Академии. Событие огромной важности должно сейчас совершиться. Один из наиболее известных современных писателей, г-н Анри Рошфор, осужденный по политическому делу, будет, как утверждают, сослан в Новую Каледонию. Каждый, кто знает г-на Анри Рошфора, сможет подтвердить, что при его чрезвычайно слабом здоровье он не перенесет этой ссылки: или его сломит длинный и страшный путь, или его убьет тоска по родине. Г-н Анри Рошфор – отец семейства, у него трое детей, его старшей дочери семнадцать лет.

Приговор, вынесенный г-ну Анри Рошфору, посягает только на его свободу, мера же приведения в исполнение этого приговора посягает на его жизнь.

Почему именно Нумеа? Можно было бы ограничиться ссылкой на острова святой Маргариты. Ведь приговор не говорит о Нумее. Заключением на островах святой Маргариты этот приговор был бы приведен в исполнение, но не был бы отягчен. Ссылка же в Новую Каледонию явится усилением того наказания, к которому присужден г-н Анри Рошфор. Оно превратится в смертную казнь. Я обращаю ваше внимание на такой новый способ изменения приговора.

День, когда Франция узнает, что могила разверзлась перед этим блестящим и смелым умом, будет для нее днем траура.

Речь идет о писателе, о писателе своеобразном и недюжинном. Вы министр, и вы академик. В данном случае эти ваши высокие обязанности находятся в согласии и содействуют друг другу. На вас легла бы частично ответственность за трагический исход, о неизбежности которого вы были поставлены в известность. Вы можете и вы должны вмешаться. Проявление такого великодушия сделало бы вам честь. Оставляя в стороне политические взгляды и страсти, я прошу вас, милостивый государь и дорогой собрат, прошу во имя литературы, которой мы оба себя посвятили, оказать в этот решающий час свое покровительство г-ну Анри Рошфору и воспрепятствовать его отправке, которая означает для него смерть.

Виктор Гюго.

Леону Кладелю

23 августа 1873

Я прочел вашу книгу, насыщенную жизнью и правдой. Вы человек могучей мысли, вскормленной светом. Не падайте духом, вы на верном пути, поэтому вас ждут страдания. Писатель должен быть праведником. Вы доблестно перенесете все последствия вашей деятельности. Благодарю вас за то, что вы посвятили мне одну из прекраснейших страниц вашей хорошей, смелой книги.

Ваш друг

Виктор Гюго.

Леону Кладелю

23 августа 1873

Мой молодой и дорогой собрат!

Пишу вам это письмо сразу же вслед за первым: дело в том, что ваш «Атлет» – действительно прекрасная вещь. Внезапная катастрофа, завершающая рассказ, не только заставляет содрогнуться сердце, она сжимает его болью. За смертью атлета стоит судьба несчастной женщины, которая должна умереть с голоду. Какая неожиданная развязка!

Благодарю вас за то, что вы связали мое имя с этими трагическими и сильными страницами.

Ваш друг

Виктор Гюго.

Жюлю Кларти

Брюссель, 31 августа [300]300
  1873


[Закрыть]

Благодарю вас за то, что вы дали мне возможность прочесть ваши чудесные страницы, посвященные войне, и вашу патриотическую трогательную книгу. Дыхание прогресса оживотворяет ваш благородный ум. Хватающая за душу драма – только драма; если же она одухотворена высокими идеями гуманности и социального прогресса, это уже произведение.

Вы достойны бороться против реакции, к которой благоволила империя и которая возрождается теперь в литературе, как и в политике, под всякими псевдонимами, вроде «публичный порядок», «изысканный вкус» и т. п. – слова, в которых одна только ложь.

То, что я здесь подчеркнул, уже было недавно написано мною и заставило скрежетать от ярости все абсолютистские газеты – французские, бельгийские и английские. Это, бесспорно, успех, который придает мне бодрости и ободрит также и вас.

Продолжайте. Вы отважны духом, у вас обаятельный ум. Вы обладаете смелостью и талантом, то есть лестницей, чтобы пойти на штурм, и мечом, чтобы взять крепость.

Гюставу Флоберу

5 апреля [301]301
  1874


[Закрыть]

Философ и в то же время чародей – вот кто вы такой. Ваша книга напоминает густой лес; я люблю такую тень и такой свет. Возвышенная мысль и подлинное мастерство прозаика – это я всегда очень ценю. У вас я нахожу и то и другое. Читаю и буду перечитывать ваши книги.

До скорой встречи. Зайду вас навестить.

Ваш друг

Виктор Гюго.

Гарибальди

Париж, 18 сентября 1874

Дорогой Гарибальди!

Ваше письмо взволновало меня. Вы нашли горячий отклик в моем старом сердце, сердце брата. О да, расскажите сами о ваших замечательных подвигах, расскажите о них Италии, расскажите о них Франции, расскажите о них всему свету. Ваша Тысяча покрыла себя такой же славой, как десятитысячное войско Ксенофонта, с тем преимуществом, что Тысяча победила и что она знаменита не своим отступлением, а продвижением вперед. Подобно Ксенофонту, вы вписали страницу в историю и, вписав ее, оповестили об этом. Но вы превзошли Ксенофонта: в нем жила только душа Греции, в вас же живет душа народов.

Дорогой Гарибальди, обнимаю вас.

Виктор Гюго.

Вдове Джона Брауна

Париж, 21 октября 1874

Милостивая государыня!

Прошло несколько лет с того дня, как ваш благородный супруг, посвятивший себя самому святому делу, отдал за него свою жизнь. Виселица, на которой он обрел смерть, исторгла крик всеобщего возмущения, ставший сигналом для окончательного освобождения угнетенной расы. Слава ему и его достойным сыновьям, примкнувшим к его делу! К хвале, которую наш век воздает их памяти, присоединятся благословения грядущих веков. Такие мысли, сударыня, должны принести вам большое облегчение в горе, но вы обратились к самому действенному утешению в своих страданиях – к высокой мысли о том, что над ничтожным людским правосудием парит правосудие высшее, которое ни одного хорошего поступка не оставляет без награды, ни одного преступления – без наказания. Мы надеемся, сударыня, что свидетельство сочувствия французских республиканцев доставит вам некоторое успокоение. Выражение наших чувств дошло бы до вас значительно раньше, если бы не долгие и жестокие испытания, через которые пришлось пройти нашей отчизне.

Примите, сударыня, уверения в нашем глубоком к вам уважении.

От имени своих коллег подписали члены комитета:

Виктор Гюго

Патриций Ларрок Карпон

Мельвиль Блонкур Эжен Пеллетан

Ш.-Л. Шассен Этьен Араго

Лорен-Пиша В. Шельшер

Луи Блан Л. Сорне

Госпожам Марото и Эмбер

22 октября 1874

Бедные матери!

Да, я думаю о ваших детях. Я не забуду о них. Рассчитывайте на меня. У меня только одна совесть, у меня только один голос, но ничто не заставит меня пасть духом, ничто не заставит замолчать, когда я взываю к людям, столь мало уверенным в своей правоте, побуждая их обратиться к тому высшему правосудию, которое называется милосердием.

С чувством глубочайшего уважения

Виктор Гюго.

Госпоже Марото

12 июня 1875

Два дня назад, сударыня, до меня дошла страшная весть. А я только что поднял свой голос за этих несчастных осужденных юношей.

Увы, это было напрасно! Ваш сын включен в великую амнистию небес. Господь смягчил ему наказание и допустил его в свое лучезарное царство. Пусть это послужит облегчением в вашем горе.

Преклоняю перед вами колена, бедная мать.

Виктор Гюго.

Жорж Санд

Париж, 19 июня 1875

Вы посвятили мне вашу чудесную книгу «Валентина»! Я не могу передать вам своего волнения!

Как творец шедевров, вы первая из всех женщин, вас никто не превзошел. Вы первая из женщин в области искусства не только нашего времени, но и всех времен. У вас самый глубокий и вместе с тем самый обаятельный ум, которым когда-либо была одарена представительница вашего пола. Вы делаете честь, сударыня, нашему веку и нашей отчизне.

Позвольте же преклонить перед вами колена и поцеловать руку, которая написала столько замечательных и благородных книг. Ваши книги дарят свет и тепло. Нам угрожает ныне какое-то нарастание мрака; лучи, подобные тем, которые исходят от вас, становятся необходимостью. Вы – образец высокой мысли. Я люблю наше время и чувствую, что оно нуждается в свете.

Благодарю вас за то, что у вас такая великая душа.

Виктор Гюго.

Госпоже Симбозель

3 февраля 1876

Я получил ваше письмо, сударыня. Оно меня очень взволновало. К несчастью, палаты соберутся только 8 марта. Предполагаю добиваться амнистии. Сделаю все возможное, чтобы гнусная отправка 1 марта не состоялась. Буду счастлив, если мне удастся избавить от этого горя вас и еще много других несчастных семейств.

С чувством глубочайшего уважения

Виктор Гюго.

Господину президенту Республики [302]302
  20 февраля 1876


[Закрыть]

Господин президент Республики!

Как я уже имел честь писать вам 7 февраля, Комиссия по помилованию, в которую вы решили направить дело Симбозель, на время распущена, и председатель этой Комиссии, достопочтенный г-н Мартель, находится в Сент-Омере. Он пишет мне, что пересмотр этого дела «неминуемо сильно затянется».

Отсюда следует, что тем временем отправка политических, назначенная на 1 марта, уже произойдет.

Разрешите мне напомнить, что я уже имел честь писать вам, прося отложить отправку.

Приведение приговора в исполнение – дело чисто административное. Отсрочить его зависит от правительства. Ввиду ожидаемой амнистии я настоятельно прошу правительство приостановить эту отправку.

Представляю на ваше усмотрение еще одно ходатайство от имени восьми несчастных женщин, мужья которых включены в списки отправляемых 1 марта. Это письмо тронет вас, я в этом не сомневаюсь и не теряю надежды, что вы из чувства гуманности не откажете отдать распоряжение об отсрочке.

Виктор Гюго.

Членам франкмасонской ассоциации Лиона

Париж, 15 апреля 1877

Вы обратились ко мне с красноречивым призывом. Отвечаю на него.

Мои друзья – лионские франкмасоны – правы, рассчитывая на меня. Философ – это борец, мыслитель – это воин; но борец этот борется во имя братства, но этот воин сражается за мир. Что касается меня, то если я перестану бороться, это будет означать, что я перестал жить.

Правительства, в наши дни почти всюду монархические, привели нас, народы, к следующему положению: внутри страны – нищета, вне ее – война. С одной стороны рабочий, у которого нет работы, с другой – солдат, которого отправляют в поход. Отсюда – та великая задача, которая стоит перед мыслителем, задача, от решения которой зависит все будущее цивилизации: рабочий должен работать, солдат – прекратить свою работу, другими словами – смертоносное дело должно быть заменено делом животворящим.

Бесчисленные вопросы, трагически встающие перед нами, являются по существу одним и тем же вопросом. Кажется, будто в воздухе витает какая-то таинственная потребность взаимного прощения. Хочется воскликнуть: простим же друг друга! Прощать – это любить. Правительства, которые воюют, и правительства, которые отказывают в помиловании, совершают тот же дурной поступок; отсутствие милосердия – своего рода война. Сражения – это смертная казнь. Заключение мира – это помилование матерей; помилование – это водворение мира между гражданами. Среди неистовства и бурь будем же твердой рукой высоко держать двустороннее знамя: вовне – Республика, внутри страны – Амнистия.

Дорогие соотечественники, жму ваши дружеские руки.

Виктор Гюго.

Альфреду Теннисону

Париж, июнь 1877

С волнением читаю я ваши восхитительные стихи. Отблеск вашей славы озарил и меня. Как не любить мне Англии, породившей таких людей, как вы, Англии Уилберфорса, Англии Мильтона и Ньютона! Англии Шекспира!

Франция и Англия для меня единый народ, так же как правда и свобода – единый светоч. Я верю в единство людей, как верю в божественное единство.

Генералу Делиньи

Париж, 7 сентября 1877

Генерал!

Судьба талантливого человека, которого ожидает большое будущее, теперь в ваших руках.

Г-н Морис Кост – видный писатель; он приобрел уже известность своими выступлениями в литературных собраниях, где занял одно из первых мест.

Г-н Морис Кост состоит в запасе. Недавно, находясь при исполнении воинских обязанностей, он потерял самообладание. От вас, генерал, зависит не допустить роковых последствий, ваше авторитетное вмешательство было бы решающим. Разрешите мне просить вас о нем.

Тому, что г-н Морис Кост вышел из себя, служит объяснением и до некоторой степени извинением глубокое горе, которое он сейчас переживает. Он только что потерял мать, и не прошло еще года, как на его глазах погибла самым неожиданным и роковым образом его молодая жена с новорожденным ребенком. Сам он весьма слабого здоровья.

Я очень прошу вас, генерал, отнестись к г-ну Морису Косту с присущей вам благожелательностью. Мне известно, сколь возвышенны ваша душа и ваш ум. Заранее благодарю вас во имя литературы за все то, что вы сделаете для этого молодого писателя, достойного уважения и сочувствия.

Примите, генерал, заверения в глубочайшем к вам почтении.

Виктор Гюго.

Леону Кладелю

16 октября 1877

Мой дорогой и милый моему сердцу собрат, вы написали о моей книге одну из тех обоснованных и полных глубокого смысла страниц, которыми вы оказываете, благодаря вашему ясному уму, огромное воздействие на умы толпы. Вы представляете факты в их естественном освещении, а идеи в свете философии. Благодарю вас, дорогой мой мыслитель.

Я хотел бы пожать вашу руку. Был бы очень рад, если бы вы и г-жа Кладель не отказались отобедать у нас в следующий вторник, 23-го.

Передайте вашей очаровательной супруге уверения в моей преданности и глубоком к ней уважении.

Ваш

Виктор Гюго.

Генералу Бордону

5 февраля 1878, Париж

Мой дорогой и доблестный соотечественник, я согласен с вами. Расскажите о великих подвигах, совершенных Гарибальди ради Франции, когда она была в опасности. Рассказать об этих великих подвигах – значит объединить великие души. Все непоколебимые и благородные умы встали теперь под знамя Республики, и лучшее свидетельство единства, которое способно успокоить народы, это – братское сближение Франции и Италии.

Глубоко тронут вашим посвящением. От всей души желаю вам успеха.

Виктор Гюго.

Господину Бенуа-Леви,
председателю инициативного комитета по проведению
подписки в школах в связи со столетием со дня
смерти Вольтера

21 марта 1878

Вы совершенно правы, милостивый государь, я обращусь с призывом к молодежи. Имя Вольтера означает Свет и Свободу. Молодость – это годы светозарные и свободные, светозарные в своем стремлении к прогрессу, свободные в своей нетерпимости к предрассудкам.

Я тронут вашим благородным и теплым письмом.

Виктор Гюго.

Основателям газеты «Gavroche»  [303]303
  16 или 17 мая 1878


[Закрыть]

Я – отец Гавроша. Вам угодно было вспомнить об этом. Вы сделали больше того – вы усыновили этого ребенка, в лице которого я хотел создать образ мальчугана-героя. Я попытался воплотить гигантский Париж в малыше Гавроше. Эту мечту вы претворяете теперь в жизнь. Народ будет рукоплескать вам, я же посылаю самые горячие пожелания успеха и пожимаю ваши дружеские руки.

Виктор Гюго.

Председателю Интернациональной лиги Мира и Свободы

22 сентября 1878, Гернсей

Дорогой собрат и дорогой председатель!

К великому моему сожалению, я вынужден отказаться от вашего весьма почетного предложения председательствовать на собрании лиги. Мне приходится задержаться на Гернсее, но вы прекрасно знаете, что я всей душой солидарен с великим делом Свободы и Мира. Монархи ополчаются против Свободы, духовенство против Мира, но тем не менее наш успех предопределен; народы хотят объединиться. У нашей эпохи двойная обязанность: подавить волю монархов и выполнить волю народов.

Таково будущее – одновременно и миролюбивое и славное.

Крепко жму ваши руки.

Виктор Гюго.

Полю Мерису

От.-Х., 25 октября 1878

Дорогой друг, вы, право, слишком добры ко мне. Вы взвалили на себя невероятно трудное дело и сообщаете мне теперь о результатах ваших хлопот. Я просто смущен, но все превосходно, все замечательно, – я очень доволен. Рассчитывал сегодня получить дополнение, но английская почта «дала осечку»: ни одного письма, ни одной газеты. Лакруа уехал сегодня утром. Завтра он будет у вас. Я приеду на будущей неделе. Мы с ним непосредственно следуем друг за другом. Хочу голосовать в сенате и в Академии, чтобы помешать парижскому архиепископу попасть в сенат, а г-ну Тэну – в Академию. У нас нынешней зимой будет достаточно дела, не считая «Всей лиры».

Наши дамы вас обожают, я же горячо обнимаю вас.

В.