Текст книги "Критические статьи, очерки, письма"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 55 страниц)

Бьевилю

Отвиль-Хауз, 21 января 1863

Милостивый государь, выражая вам свою глубокую благодарность за вашу превосходную статью от 10 января, столь дружественную в отношении моего сына, я позволяю себе вместе с тем сделать одно возражение. И вы также, с авторитетом либерально мыслящего человека, утверждаете, что вторично сослать Жана Вальжана на каторгу «невозможно». А между тем, увы, это лишь непреложная и простая истина: это закон – таков, каков он есть, применяемый магистратурой – такой, какова она есть. Поразмыслив, вы, конечно, признаете, – у меня нет сомнений, – что настало время разоблачать подобные случаи злоупотребления законом и что мировая совесть с полным на то правом держит под подозрением человеческое правосудие; и если Лезюрк все еще не оправдан, а Розали Дуаз все еще подвергается нескончаемым мучениям – значит, то, что мы называем в наши дни французской магистратурой, заслуживает не поддержки, а сурового к себе отношения со стороны серьезных и благородных людей, подобных вам. Если бы я жил во Франции при свободном режиме, я доказал бы фактами, почерпнутыми из судебных реестров, что в юридической судьбе Жана Вальжана я не только не сгустил красок, а наоборот, смягчил действительное положение вещей. До тех же пор, пока я не смогу представить доказательств, я прошу беспристрастных людей, таких, как вы, оставаться нейтральными. Обождите, и как только будут приведены доводы, представлены доказательства, вы поразитесь – предупреждаю вас заранее – и разделите со мной мою скорбь и мое возмущение лицемерием уголовного закона.

Эти строки, милостивый государь, не являются ни поучением, ни протестом, – это призыв одной честной совести к другой честной совести. Это обыкновенное частное письмо, нет нужды предавать его гласности, тем более что при существующем режиме оно и не могло бы быть опубликовано. Я хотел бы только – и пусть все останется между нами, как в дружеской и задушевной беседе, – привлечь ваше серьезнейшее внимание к одному существенному обстоятельству, и мне кажется, что это наилучшим образом свидетельствует, милостивый государь, о моем глубоком уважении к вам и к вашему таланту.

Виктор Гюго.

Огюсту Вакери

31 января 1863

Дорогой Огюст!

Вот в чем я вижу некоторое неудобство. Это письмо может вновь привлечь внимание притихших было врагов. Полиция способна снова пустить в ход всякие каверзы против «Отверженных». И без того нынешнее издание с тиражом в 120 000 экземпляров вызывает недовольство. Сейчас «запретили объявления». Отсюда до принятия других враждебных мер – только один шаг. Письмо же, о котором идет речь, покажет, что автор в известной мере был к этому подготовлен. Я считаю опубликование несвоевременным и, быть может, опасным. Впрочем, будьте добры, поговорите от моего имени с г-ном Этцелем. Если он придерживается моего мнения, сообщите о наших опасениях г-ну Кювилье-Флери; он, как порядочный человек, первый поймет, почему не следует печатать письма. Я получил посланную вами статью Л. Ульбаха. Благодарю и еще раз благодарю.

Ваш

В.

Герцену [267]267
  Письмо публикуется в переводе А. И. Герцена.


[Закрыть]

8 февраля 1863

Мой доблестный брат по борьбе и испытаниям! Один русский офицер написал мне, прося о тех строках, которые я посылаю вам. Напечатайте их, воспользуйтесь ими, если думаете, что это может быть небесполезно. Будем помогать друг другу. Мы все – один народ, и существует только один закон: пока нет свободы – освобождение, по освобождении – прогресс.

Я слежу за вашей красноречивой и победоносной пропагандой.

Я рукоплещу вам и люблю вас.

В. Гюго.

Лакруа [268]268
  Письмо публикуется в переводе А. И. Герцена.


[Закрыть]

10 февраля 1863

Вот факт, который вас заинтересует. Некто из русской армии просил меня написать воззвание по польскому вопросу. Это странно, но глубоко характеризует положение дела. Я выполнил просьбу и посылаю вам воззвание. Передайте его в указанные газеты. Вы, я думаю, по-прежнему возглавляете «Bulletin».

Пропагандируйте это воззвание сколько возможно. Это дело, достойное вашего ума и сердца.

В. Г.

Генералу Гарибальди

Отвиль-Хауз, Гернсей, 18 ноября 1863

Дорогой Гарибальди, я был в отъезде, поэтому поздно получил ваше письмо и поэтому вы с запозданием получите мой ответ.

Вы найдете в этом конверте сумму моей подписки.

Вы, конечно, можете рассчитывать на меня, как ни малозначительна моя особа и как ни малы мои возможности. Я воспользуюсь – раз вы считаете это полезным – первым же случаем, чтобы поднять свой голос.

Вам нужны миллионы рук, миллионы сердец, миллионы душ. Вам нужно великое ополчение народов. И оно будет.

Ваш друг

Виктор Гюго.

Генералу Гарибальди

Отвиль-Хауз, 20 декабря 1863

Дорогой Гарибальди!

Мы оба верим, и верим в одно и то же. Возрождение наций неминуемо наступит. Что касается меня, то, по глубокому моему убеждению, когда пробьет час, крови прольется мало. Объединенная Европа fara dase. [269]269
  Справится сама (итал.).


[Закрыть]Революции, даже с самым счастливым исходом и самые назревшие, не свободны от ответственности, и вы, как и я, принадлежите к тем, кого страшит заранее тяжелое бремя лишней капли крови. Революция без всякого кровопролития – это был бы идеал. Почему же не стремиться к идеалу? Если идеал достижим в человеке, доказательством чему служите вы, почему же нельзя достигнуть его и в событиях?

Сила ненависти снижается по мере того, как возвышаются человеческие души. Приложим же все старания, чтобы возвысить души. Освобождение с помощью мысли, революция с помощью цивилизации – такова наша цель, и ваша и моя. И когда придется дать последний бой, не подлежит сомнению, что все будет возвышенно, благородно и величественно. Все будет гуманно, насколько может быть гуманным бой. Задача в известном смысле уже заранее разрешена благодаря вашему участию. Вы герой мира в огне войны. Вы праведный меч.

Я жму, дорогой друг, вашу прославленную руку.

В. Г.

Гарибальди

24 апреля 1864

Дорогой Гарибальди, я не просил вас приехать потому, что тогда вы бы приехали. И как бы я ни был счастлив пожать вам руку, вам – истинному герою, как бы я ни был рад принять вас в своем доме, я знал, что вы заняты более важным делом, что вы в объятиях нации, а ведь один человек не имеет права отнимать вас у целого народа.

Гернсей приветствует Капреру и, возможно, когда-нибудь нанесет ей визит. Пока же будем любить друг друга.

Английский народ являет собой сейчас благородное зрелище.

Будьте же гостем Англии после того, как были освободителем Италии, – это прекрасно и величественно. Кому рукоплещут, за тем и следуют. Ваш триумф в Англии – победа свободы. Старая Европа Священного союза содрогнулась. Да и поистине, от этих приветственных кликов недалеко и до освобождения.

В. Г.

Жорж Санд

Отвиль-Хауз, 17 мая 1864

Вы так богато одарены, что, несомненно, должны быть обаятельны. Обаяние – это своего рода могущество. Вы в этом убеждаете всеми своими произведениями, вы в этом убеждаете чудесными, замечательными страницами, которые я только что прочел. Мне прислал их один из моих друзей. Отныне он стал мне еще большим другом.

Я читаю вас, читаю ваше чудесное, благородное письмо; оно написано обо мне, а мне кажется, будто оно написано мне. Я глубоко взволнован. Какая гениальная мысль – ввести природу в ваш отзыв о моей книге, говорить об искусстве, о науке и одновременно о вашей жизни в деревне и, касаясь самых глубоких истин, дать насладиться шелестом листьев и пением птиц! Данте вдохновляет одну страницу, Вергилий – другую. Таковы чары, присущие силе. О, Цирцея! О, Жорж Санд!

Я очень, очень рад, что написал эту книгу, раз она доставила вам удовольствие. Значит, вы меня немного любите? Правда? Признаюсь, это было одним из моих честолюбивых мечтаний. Я очень честолюбив.

Я бы хотел повидаться с вами – и это тоже моя мечта. Какой прекрасный портрет вы мне прислали. Какая строгая красота, сколько достоинства и мягкости! Не бойтесь, я старик, – вот мой портрет, который является тому доказательством. Мне бы хотелось побыть в каком-нибудь тихом уголке нашей планеты, в Ногане, или в Гернсее, или в Капрере, с Гарибальди и с вами. Мы бы поняли друг друга. Мне представляется, что мы трое – три неплохих человечка наших дней. Как жаль, что Ноган для меня под запретом. Мне говорят, что я добровольный изгнанник. В том-то и дело, черт возьми! Поэтому я и закован в цепи. Если бы приходилось опасаться только Кайенны, я бы поехал во Францию когда мне вздумается.

Ваше письмо – живая беседа, и в то же время это поучение, и песня, и размышление. Необъятный мир природы отражается в каждой вашей строке, как небо в капле росы. У вас встречаешь порой глубокое слово о бесконечности, о жизни, о человеке, животном, о душе. Как это возвышенно! Что может быть прекрасней, чем женщина-философ! Глубина мысли сочетается в ней с тонкостью чувств. Я принадлежу к тем, которые хотят, чтобы сердце мыслило. Вы одарены именно таким сердцем. Согласная беседа – ее-то я и люблю; и верю – такой была бы наша беседа с вами. Ведь у меня с вами много точек соприкосновения. Вот я и расхвастался; улыбнитесь же и простите меня.

А вы никогда не состаритесь. Вы невыразимо прелестны. В то время как Париж вам рукоплещет и обожает вас, вы создаете для себя одной в лесной чаще укромное местечко и прячетесь в тенистом уголке от сияния славы. Бывают гнезда и для души, не только для птиц. Сейчас ваша душа укрылась в таком гнезде. Будьте столь же счастливы, сколь вы богаты талантом.

Заканчиваю свое письмо, чтобы перечесть ваше. Говорят, что у моей книги есть завистники. Охотно верю – я сам один из них. Книга путешествовала с вами, я вас ревную к ней.

Припадаю к вашим ногам и целую ваши руки.

В. Г.

Альфреду Сирвену

Отвиль-Хауз, 9 августа [270]270
  1864


[Закрыть]

Ваш «Чернокожий» потрясает. Вы говорите о нем с огромной силой. Поздравляю вас, милостивый государь, как автора такой книги. Ваше имя обязывает вас в отношении Вольтера, а ваш талант должен оказать помощь и поддержку великому делу, начатому этим непревзойденным умом. Современное общество нуждается в суровых уроках свободной мысли. Надеюсь, что вас ждет большой успех.

Прошу вас верить в мое дружеское к вам расположение.

Виктор Гюго.

Делорму

Отвиль-Хауз, 15 ноября 1864

Г-н Делорм!

Один известный литератор, г-н Октав Жиро, приступил сейчас к работе над чрезвычайно значительной книгой против рабства. Это будет одновременно и историей и обвинительным актом: историей черной расы и обвинительным актом против угнетающей ее белой расы. Г-н Октав Жиро признан одним из крупнейших публицистов французской и европейской печати.

Его книга будет озаглавлена «История чернокожего». Она окажет большую, неоценимую услугу человечеству, свободе, скажу больше – делу освобождения. Согласны ли вы со мной, что книга может получить горячую поддержку молодого и великодушного народа – гаитян? Подписка на значительную сумму на Гаити сильно способствовала бы изданию этого весьма нужного, заслуживающего большого внимания труда г-на Октава Жиро.

Если вы считаете такую подписку возможной, позвольте мне просить вас, а также нашего превосходнейшего и красноречивого друга г-на Эртелу принять в ней участие.

Эта благородная инициатива должна принадлежать таким людям, как вы и он, которые благодаря своему уму и мужеству стоят во главе своей расы.

Дружески жму вашу руку.

Виктор Гюго.

Мишле

Отвиль-Хауз, 27 ноября 1864

Я прочел вашу замечательную книгу, – она так богата мыслью и так превосходно написана. Вы лишний раз доказываете, что нельзя быть большим философом, не будучи большим художником. Я прочел и от души благодарю вас. Ваша мысль проникает в самые глубины и поднимается до самых вершин. Вы геолог истории. Ваша книга – открытая траншея, по пластам которой можно изучать историческое развитие человечества от ведийского периода Индии до французской революции, от Брамы до Робеспьера. Я пытался сделать нечто подобное в «Легенде веков». Мы часто находим точки соприкосновения, и я горжусь этим. О дорогой мой философ, как радуют меня и ваши высокие стремления и ваш большой успех.

Ваш друг

Виктор Гюго.

Александру Дюма

Отвиль-Хауз, 16 июня 1865

Дорогой Дюма!

Я только что прочел в «La Presse» ваше письмо, прочел без всякого удивления. Мужественный поступок, совершенный вами, не может меня поразить, так же как не поражает любая подлость тех людишек. Вы – светоч, империя – это тьма; она ненавидит вас, – это само собой разумеется; она хочет погасить свет, который вы несете, – это уже менее просто; она напрасно потратит свой пыл и свои усилия. Тень, которую она набросит на вас, только усилит ваше сияние.

В общем же этот эпизод, которым вы можете гордиться, а я – чувствовать себя польщенным, делает честь нашей старой дружбе.

Обеими руками пожимаю ваши руки.

В. Г.

Шарлю и Франсуа-Виктору

Воскресенье, 25 июня 1865

Сверка закончена. До сих пор держу в секрете заглавие, сообщаю его только вам, мои горячо любимые. Никому пока о нем не говорите. Роман будет озаглавлен «Бездна». [271]271
  Первоначальное заглавие «Тружеников моря».


[Закрыть]Он будет разделен на три части:

1-я часть – Сьер Клюбен (в шести книгах).

2-я часть – Жильят-лукавец (в пяти книгах).

3-я часть – Дерюшетта (в трех книгах).

Книги, подразделенные на главы, носят особые названия. Так, шесть книг первой части озаглавлены:

Книга I – Человек дурной репутации.

Книга II – Ламаншский архипелаг.

Книга III – Кресло Джильд-Хольм-Ур.

Книга IV – Дерюшетта и Дюранда.

Книга V – Револьвер.

Книга VI – Трезвый капитан и пьяный рулевой.

Так же и в отношении остальных книг. Только никому не рассказывайте об этих подробностях. Думаю, что в романе будут три тома того же формата, как «Отверженные» в брюссельском издании (первом).

Так как сверка закончена, отъезд назначен на среду, 28 июня (если не помешает какой-нибудь непредвиденный случай или дурная погода, что маловероятно); следовательно, я приеду в Брюссель в пятницу 30-го или в субботу 1 июля. Дорогой Виктор, наша попутчица, которая просто тебя обожает, благодарит за хлопоты, которые ты взял на себя. Ей кажется, что гостиница на улице Рояль слишком дорога. Не можешь ли ты найти для нее номер (без гостиной) во втором этаже – с правом питаться у себя – в среднем за 10 франков в день? Иначе ей придется снова поселиться в гостинице «Почты», где она тратила (проживая одна и не разрешая себе ничего лишнего) не более 6 франков в день. Она просит передать тебе все эти подробности. Исполняю ее желание.

Я еще не проверял количества страниц в романе «Бездна». Этим подсчетом я займусь в Брюсселе. Я так увлекся работой, что одновременно с «Бездной» написал в течение шести дней маленькую одноактную комедию «Бабушка», которую вам прочту. Хочется поездить, переменить место и климат; мне так недостает тех славных денечков, которые мы вместе проводили в нашей карете. В связи с одной работой мне нужно будет побывать в Шотландии и на острове Мэн. Что ты на это скажешь, Виктор? Что ты на это скажешь, Шарль? По времени это как раз совпадает с ежегодной поездкой дорогой вашей матери в Париж. Мне предстоит еще многое сделать за эти два дня. Я уже приступил к серьезной подготовительной работе для «93-го года»: классифицирую и привожу все в порядок, чтобы к моему возвращению материалы и заметки были уже готовы. Жду не дождусь, чтобы оказаться с вами обоими в нашем домике на колесах, запряженном парой лошадей. Но когда же все мы соберемся в Отвиле, вместе с вашей горячо любимой матерью? Итак, до пятницы или до субботы. Крепко обнимаю вас!

В. Г.

Фредерику Морену

Брюссель, 3 августа 1865

Дорогой философ, книги, которые вы так любезно прислали, доставили мне несказанное удовольствие. Я прочел ваши замечательные статьи, прочел и вашу книгу «Происхождение демократии». Она превосходна. Я часто задумывался над этими насыщенными глубоким содержанием страницами; я задавал им вопросы, на которые они мне отвечали, – душевный разговор с вами при посредстве вашей книги. И это потому, что она ясна, как день, и сияет правдой. Я беседовал с вашим произведением, как беседовал бы с вами, и собираюсь захватить его с собой в поездку, сделать своим спутником, ибо теперь оно стало моим другом.

Вы даете высокое и верное определение правосудия, вы видите историю глазами мыслителя, вы указываете Прогрессу правильную дорогу в будущее, раскрывая его действительно пройденный путь в прошлом; вы олицетворяете науку, которой служит слово, вы философ, и, в то же время писатель.

Благодарю вас за то, что вы дали мне возможность познакомиться с этим произведением, исполненным вдохновения и проницательности, красноречия и логики. Благодарю вас, что вы в нем упоминаете обо мне. Благодарю вас за то, что вы его написали.

Когда я снова увижу вас? Вы оставили о себе сердечную и добрую память. Еще и сейчас чувствую тепло вашего рукопожатия.

Ваш друг

Виктор Гюго.

Жорж Санд

Брюссель, 4 октября 1865

Все лето меня не было в Гернсее, я много разъезжал. Теперь заехал в Брюссель в связи с женитьбой Шарля, потом вернусь на свой камень среди морских просторов. Поль Мерис рассказал мне о вас, и у меня явилась потребность вам написать. Позвольте же сказать вам, что всем сердцем я ваш. В жизни бывают часы, когда к восхищению, которое внушает большой ум, присоединяется глубочайшая и нежнейшая симпатия.

Преисполненный этих чувств, я приношу дань моего беспредельного к вам уважения.

Виктор Гюго.

Пьеру Верону

Конец марта или апрель 1866

Мой доблестный и дорогой собрат!

В наше время, когда письма перехватываются, я никогда не знаю, дошли ли мои письма или нет. Я писал вам, так же как и г-ну Шарлю Батай; думаю, что вы получили мои письма, ибо мне представляется, что я получил от вас ответы. Ваши ответы – это те сердечные и дружеские слова, которые приносит мне «Charivari». Сегодня я прочел написанную вами, полную благородства страницу о «Тружениках моря». Ваши суждения об этой книге замечательно верны. Я хотел прославить труд, волю, преданность, все, что возвышает человека, я хотел показать, что самая неумолимая бездна – это сердце, и если можно спастись от моря, то от женщины спастись нельзя; я хотел сказать, что когда добиваешься любви, «сделать все» отступает перед «ничего не делать» и Жильят отступает перед Эбенезером; я хотел доказать, что достаточно даже атому «хотеть и понять», чтобы одолеть самого страшного из тиранов – бесконечность. Все это вы мастерски раскрываете в нескольких, столь богатых мыслями, строках. Вы знаете, как я люблю ваш смелый, искренний талант, ваш ум, который так чудесно сочетается с совестью и достоинством. Вы идете в ногу с прогрессом; вы столь же всесторонне приемлете революцию в литературе, как и в политике. Вот почему вы владеете умами.

Жму обе ваши руки.

В. Г.

Альфреду Асселину

Отвиль-Хауз, 14 апреля 1866

Ты написал шесть просто замечательных страниц. Последняя из них вдохновенна и прекрасна. Ты заставляешь согласиться с метким истолкованием образа Моисея: «Ты гений, и ты выражаешь бога». Это великолепно. А все то, что ты говоришь об языке и стиле! Это ново, правдиво и содержательно. Это высокая критика, критика художника и поэта. Поэт – первый среди критиков, как и первый среди мыслителей; он познал всю глубину искусства и законы совершенства.

Какой ты даешь превосходный разбор «Тружеников моря» с трех точек зрения – сюжета, композиции и стиля. Все сказано в нескольких словах. Я не стану благодарить тебя, я тебя поздравляю.

В конверте лежат:

1) записка на получение у Лакруа твоего экземпляра;

2) титульный лист с моей подписью, который ты вложишь в самом начале первого тома.

До новой встречи и навсегда

Siempre tuyo [272]272
  Всегда твой (исп.).


[Закрыть]

В. Г.

Дону Венчесласу Эйгуаль де Изчо

Милостивый государь!

Я прочел ваши благородные стихи, прочел предпосланные им благородные слова, которые так любезно обращены ко мне.

Я благодарю вас, я восторгаюсь вами, я уважаю вас.

Смелее! Вы достойный испанец – этим сказано уже немало, вы достойный гражданин – что еще больше.

Если что-нибудь и можно поставить выше родины, то только свободу.

Любовь к свободе и любовь к родине – эти два чувства воодушевляют вашу красноречивую поэму, и в этих двух источниках вдохновения вся ваша душа.

В своем великодушии вы бичуете гнусные проявления Силы, со всей решительностью провозглашаете высочайшие Права человека на существование.

Возвысьте же голос, не падайте духом, ведь вы владеете истинной Силой – мыслью.

Слуги тирании – ничто перед носителями идеала. Идеал – такова цель прогресса, такова вершина цивилизации.

Я горячо люблю Испанию, я почти что один из ее сынов, и мне радостно видеть, что она, эта великая, прославленная Испания, ведомая такими благородными людьми, как вы, все больше и больше приближается к свету.

Распад и созидание – таков закон вселенной.

Когда распадаются тирании, созидается Европа.

Будем же европейцами.

Это начало всеобщего братства.

Поэт, философ, человек! Я с вами!

Ваше право указывает вам поле деятельности, ваш талант возлагает на вас миссию.

Вперед, вы победите!

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 20 апреля 1866