Текст книги "Критические статьи, очерки, письма"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 55 страниц)

Госпоже Виктор Гюго

Брюссель, 11 марта 1852

На сей раз г-н Кост, отправляясь отсюда, поступает, пожалуй, не слишком осторожно. Он передаст тебе, милый друг, с этим письмом целую груду других. Скажи Виктору и Адели, что и они скоро дождутся писем. Ведь они знают, что я всегда расплачиваюсь со своими долгами. Шарль напишет тебе с ближайшей оказией (самой ближайшей). Сегодня я посылаю лишь несколько строк. Это маловато для письма и многовато для привета. Прими их, улыбнувшись своей кроткой улыбкой.

Спасибо за присланные фельетоны. Они доставили большое удовольствие и мне и Шарлю. Шарль сообщит тебе все подробности нашей брюссельской жизни. Я с головой ушел в свою книгу. Завтра, в пятницу, все мы – Жирарден, Дюма, Шарль и я – обедаем с одним местным издателем, г-ном Мюкардтом. Издатель этот собирается мне сделать достойные меня, как он выразился, предложения. Посмотрим. А пока я ревностно тружусь над «Бонапартом». Буашо, изгнанный из Швейцарии, приехал повидаться со мной. Он не задержится здесь. Завтра он уезжает в Лондон. Он мне сказал, что хотел бы служить звеном между Ледрю-Ролленом и мною. Я подумаю над этим. Буашо молод, серьезен, умен и великолепно разбирается в военном деле.

Я дал ему письмо к рабочему по имени Демулен (это друг Пьера Леру), который задумал основать в Лондоне французскую типографию и просит моей помощи.

Ты видишь, что все дела хоть и медленно, а подвигаются. Отнесемся терпимо к этой медлительности. Лишь то для меня нестерпимо, милый друг, что ты в изгнании, что Виктор в тюрьме, что наши друзья в тюрьме, что моя дочь далеко от меня. С каждым днем я все нетерпеливей жду встречи с вами. Малютка Адель, думай обо мне и играй для меня «Brama». Мне кажется, будто я слышу эту знакомую мелодию. Шлю вам обеим тысячу поцелуев и всю мою душу впридачу.

Жюлю Жанену

Брюссель, 24 марта 1852

Я получил ваши четыре странички и тут же пишу вам несколько слов. Ваше письмо застало меня за работой над историей этого человека, которую я пишу для Франции и для потомства (надеюсь, что ради них стоит потрудиться). Да полно, человек ли это?

Я прерываю письмо, чтобы пожать вашу руку. Если бы вы знали, какое счастье испытывает изгнанник, – ведь в изгнании всегда как-то мрачно вокруг, – когда его озарит своим лучом такой прекрасный, возвышенный ум, как ваш. Вы говорите о моем будущем, говорите в таких выражениях, что мне кажется, будто оно у меня в руках, и мне этого довольно. О, если бы со мной была моя жена, и двое других моих детей, и несколько друзей, к которым принадлежите вы, дорогой Жанен, и клочок синего неба, et paulum vylvae super bis foris, [238]238
  и немного великолепного леса за моей дверью (лат.)


[Закрыть]я ничего бы не желал больше, ни о чем бы не сожалел! Как! Даже о Франции? Увы, разве существует ныне Франция? Где она, моя родина? Боже мой, покажите мне ее! Нет для меня родины там, где нет свободы. Вы все же правы, дорогой друг, что не жалеете меня. В момент торжества тупого насилия над свободой, в момент вытеснения разума грубой силой я был избран среди множества людей, и лучших, чем я, чтобы представительствовать от разума, – избран не Бонапартом, жалким глупцом, не ведающим, что он творит, а провидением, которому я благодарен за это. Какая безмерная честь для меня! Завидуйте же мне все, я ваш представитель!

Я не хочу, чтобы ваш друг покинул Брюссель, не захватив для вас этих слов привета. Он расскажет вам, что застал меня за столом у открытого окна, выходящего на площадь, где были обезглавлены Эгмонт и де Горн, что прямо против этого окна тот самый балкон старой городской ратуши, где не раз, облокотившись на перила, стоял герцог Альба, чья мерзкая душа, быть может, ожила в Луи Бонапарте; он расскажет вам, как восхитило меня ваше письмо. Я с жадностью читаю ваши прелестные поэмы, печатающиеся по понедельникам. Вы импровизируете так, как иные высекают из мрамора. Ваш стиль – наслаждение для моего ума. До скорого свидания, наперекор всему, До долгого свидания. Горячо жму вашу смелую руку, которая держит смелое перо.

Tuus [239]239
  Твой (лат.)


[Закрыть]

Виктор Гюго.

Госпоже Виктор Гюго

Пятница, 26 марта 1852

Милый друг, Шарль объяснит тебе, почему мы спешим отослать письмо. Но если я и пишу кратко, зато часто, к тому же ты знаешь, как много я работаю. По совести говоря, на мои строчки ты должна отвечать страницами.

Я хотел бы иметь возможность написать большое письмо, мне надо сказать тебе очень многое. На днях ко мне явился с визитом один царедворец, некогда мой друг, а ныне друг Луи Бонапарта. Он был проездом в Брюсселе и, по его словам, не хотел упустить случая пожать мне руку. Он сказал: «Луи Бонапарт крайне удручен, что рокотдалил вас друг от друга». – «Отнюдь не рок, – ответил я ему, – а его преступление. И это преступление – глубокая пропасть». Он продолжал: «Луи Бонапарт знает, как обязана вам его семья. Он колебался пять дней, прежде чем внес ваше имя в список лиц, подлежащих изгнанию». – «Вот как! – сказал я, засмеявшись. – Значит, он предпочел бы внести меня в список сенаторов? Не правда ли? В таком случае передайте ему, что список сенаторов и есть список лиц, подлежащих изгнанию. Расстаться с Францией – не такая уж беда. Расстаться с честью – подлинное несчастье».

Этот достойный человек в ближайшие дни станет сенатором. Он едва унес от меня ноги.

Дорогой друг, я кончаю эту записку. Пришел Этцель, сейчас полночь. Он уезжает завтра в шесть утра. Я все же рассчитывал, что успею заполнить вторую страничку, но пришлось отказаться от этого. Шлю самый нежный привет тебе, Адели, Виктору и всем нашим друзьям в Консьержери. За это вы все должны написать мне по длинному письму.

Госпоже Виктор Гюго

1 июля 1852, Брюссель

Моя нежно любимая, пишу в спешке несколько слов. Мне не с кем переслать письмо, поэтому отправляю его почтой. Как раз сегодня в Лондоне начала печататься моя книга. Никто не осмелился ее купить;ее печатают – только на это и хватило английской отваги. Она выйдет в свет 25 июля и будет называться «Наполеон Малый». По объему она такая же, как «Последний день приговоренного к смерти». Я написал эту книгу за время, что прошло со дня твоего отъезда. «Историю Второго декабря» я опубликую позже. Я был вынужден отложить ее, но не хотел, чтобы Бонапарт воспользовался этой отсрочкой. Надеюсь, что «Наполеон Малый» понравится вам всем. Это одно из лучших моих произведений.

Пришли же мне поскорее форму доверенности, чтобы ты могла получить деньги, о которых мы говорили. Ты сама видишь, что это дело неотложное (Академия и авторские права). Подумай также о том, что к тому времени, когда книга выйдет, ты, Адель и Виктордолжны быть подле меня. Предупреди Виктора. Пусть готовится к отъезду. Это совершенно необходимо. Я напишу, как и где мы встретимся.

Жанен мне снова написал прелестное письмо, в котором много говорит о тебе.

Милый друг, я окончил этот том в один месяц. Я работал чуть ли не круглые сутки. Крупное лондонское дело подвигается неплохо. Капиталист найден. Но он хочет издавать только художественную литературу. В Англии боятся демократии.

А пока я создаю здесь литературную (и политическую) ассоциацию изгнанников. Повидай Гюйо и попроси у него экземпляр устава ассоциации драматургов; повидай Луи Денуайе и попроси у него экземпляр устава ассоциации писателей. Это послужит для меня основой. Поговори с ним о Шарле, который пишет роман и много работает.Я очень этим доволен.

Пока никому не рассказывай о «Наполеоне Малом», за исключением Огюста и Поля Мериса, но попроси их соблюдать тайну. Нужно, чтобы это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

Мне надо сказать тебе еще несчетное множество всяких вещей, но почта не ждет. До скорого свидания со всеми. Пиши мне, и ты, моя Дэдэ, и ты, мой Тото. Люблю вас всех.

Госпоже Виктор Гюго

25 июля 1852, воскресенье, утром

Только что ушел от меня издатель, милый друг. Книга выйдет в среду или четверг, самое позднее. Стало быть, сразу по получении этого письма тебе надо уехать. Держи путь прямо на Джерси, в Сент-Элье, главный город острова. Там как будто есть хорошие гостиницы. Ты устроишься в какой-нибудь из них ( договорившись предварительно о цене;ибо, поселяясь в гостинице, всегда надо знать заранее, во что это обойдется) и подождешь нас. Шарль еще не закончил книгу, но склонен ехать со мной. Мы не намерены останавливаться в Лондоне, поэтому, я думаю, в Джерси мы будем в пятницу и уж во всяком случае не позднее субботы. Я очень рассчитываю на то, что вместе с нами к тебе приедет и Виктор; правда, письма о его приезде мы не получили, хотя ждали его сегодня. Я напишу ему, чтобы он немедленно выехал. Надеюсь, что он не станет спорить, получив мое письмо. Я приберег это как крайнее средство. До сих пор писал ему Шарль.

Милый друг, надеюсь, что мы увидимся и соберемся вместе еще до конца недели. Впервые за семь месяцев изгнания это будет настоящая большая радость. Моя дорогая малютка Дэдэ, какое счастье обнять тебя!

Возникло много трудностей, и число их все увеличивается. Вокруг книги яростно бушует бонапартистская буря. Это естественно. Я расскажу тебе при встрече все подробности.

Вы должны были провести неделю в Виллекье, семь ясных, отрадных дней. Там похоронена часть моего сердца. Моя любимая, ты ведь навестила нашу Дидину и ее Шарля, – помолилась ли ты за себя и за меня?

Надо все предвидеть, может случиться, что какие-либо трудности задержат наш приезд, поэтому, если вдруг мы не будем в Джерси к концу недели, не беспокойся. Все же я твердо верю, что мы там будем.

Товарищи по изгнанию хотели воспрепятствовать моему отъезду. С этой целью ко мне пришли три депутации. Я дал им понять, что насильственная высылка (а она неизбежна) была бы честью для меня, но не послужила бы к их чести. Они больше не настаивали, но мне приятно видеть, что они жалеют обо мне, любят меня все (почти все) и охотно объединились бы вокруг меня. Возможно, демократии было бы на пользу, если бы я стал когда-нибудь ее знаменем. Я знаю, чего хочу, а хочу я только добра.

Поблагодари от души г-жу Вакри и г-жу Лефевр, – не в Виллекье ли она сейчас? Я счастлив видеть такое сердечное к тебе отношение и такую нежную привязанность.

Надеюсь, что встречу в Джерси Огюста; я в восторге от того, что, судя по твоим словам, к нам приедут туда с визитом Поль Мерис и его очаровательная жена. Быть может, мы проведем там вместе несколько приятных деньков наперекор буре страстей, разыгравшихся вокруг моего имени.

Эрдан здесь. Вчера я пригласил его на обед. Приходил повидаться со мной Понсар. Приходил Жанен, он обнял меня со слезами. Я думаю все же, что оставлю здесь по себе добрую память и уважение к своему имени. Тут собираются напечатать мои речи полностью.У меня осталось только места, чтобы от всего сердца поцеловать тебя и мою Дэдэ. Шарль следует моему примеру.

Роман Шарля очарователен. Получила ли ты 6000 франков?

Госпоже Виктор Гюго

Лондон, понедельник, 2 августа 1852

Вот мы и в Лондоне, милый друг. Пишу тебе сразу по приезде. Мы с Шарлем уехали из Брюсселя позавчера; накануне товарищи по изгнанию дали мне прощальный обед. Назавтра многие из них, в том числе Мадье де Монжо и Дешанель, проводили меня до Антверпена, там меня ожидали наши антверпенские товарищи по эмиграции; встретив меня, они тут же устроили банкет, на котором я председательствовал. На следующий день бельгийские демократы Антверпена дали в мою честь пышный завтрак и пригласили на него всех эмигрантов. К тому времени, когда мы стали усаживаться за стол, появилась целая толпа изгнанников и их представителей, которые прибыли со всех концов Бельгии, чтобы проститься со мной.

Среди них Шаррас, Парфе, Версиньи, Брив, Валантен, Этьен Араго и др. С этой же целью приехали в Антверпен Агриколь Пардигье, Гастон Дюссу, Бювинье, Лабрусс, Бесс и др., а также много писателей и журналистов, живущих в изгнании, Леруа, Курмо, Арсен Менье.

Бокаж приехал для этого из Парижа. Все наше путешествие представляло собой нескончаемую овацию.

Перед моим отъездом Мадье де Монжо обратился ко мне с поистине прекрасной речью, шедшей от самого сердца. Я ответил на нее довольно хорошо. Потом были речи писателей, речи депутатов, речи бельгийцев, в их числе и трогательные слова Каппельмана, которого ты видела у Поля.

К трем часам дня, когда я поднимался на палубу «Равенсбурга», отплывавшего в Лондон, огромная толпа людей заполнила набережную, женщины махали платками, мужчины кричали: «Да здравствует Виктор Гюго!» Я, да и Шарль тоже не могли сдержать слез. В ответ я воскликнул: «Да здравствует республика!», что вызвало новый взрыв приветствий.

В эту минуту пошел проливной дождь, но он не рассеял собравшихся. Все оставались на набережной, пока не отплыл пакетбот. В толпе виднелся белый жилет Александра Дюма. Дюма был мил и внимателен ко мне до конца. Он хотел обнять меня последним. Не могу выразить, как тронули меня эти проявления чувств. Я с радостью убедился, что мой посев дал добрые всходы.

Мадье де Монжо и Шаррас от имени всех наших бельгийских товарищей по изгнанию просили меня повидаться здесь с Мадзини, Ледрю-Ролленом и Кошутом, чтобы согласовать действия всей европейской демократии. Они сказали мне: «Выступайте в качестве нашего вождя». Это меня удержит в Лондоне до среды. Жди нас в Джерси поэтому не раньше четверга или пятницы.

Надеюсь, что ты сносно устроилась и что в недалеком будущем ты почувствуешь себя там как нельзя лучше.

Лондон вызывает тоску и отвращение. Это необозримый черный город. Попав в него, испытываешь лишь одно желание: бежать отсюда. Шарль становится настоящим человеком, он быстро мужает в испытаниях.

Если Огюст с вами в Джерси, я буду чрезвычайно рад обнять его. Я написал Виктору, чтобы он был в Джерси пятого числа, надеюсь его там застать. И снова, как прежде, мы будем счастливы все вместе.

Книга моя выйдет только в четверг. Такое опоздание вызвано осторожностью, причину ее я объясню тебе позже. Первые пятьсот франков, которые она мне принесет, передам кассе взаимопомощи эмигрантов.

Целую тебя, моя дорогая, любимая жена. Целую Дэдэ, я ее не видел целых восемь месяцев. Увы! Это так, завтра исполняется этому восемь месяцев. Какое счастье! Мы увидимся вновь!

Тарриду

Джерси, 8 августа 1852

Думаю, дорогой господин Таррид, что «Наполеон Малый» уже вышел в свет, и, надеюсь, без помех. С нетерпением жду от вас вестей об этом. По пути в Лондон я виделся с г-ном Джеффсом. Он согласен поставить свое имя на обложке, но письмо писать не хочет, – я не мог его убедить никакими силами, что это совершенно для него безопасно. Вы, должно быть, уже получили мое письмо из Лондона по этому поводу. Вы можете все-таки воспользоваться его именем.

В Джерси ко мне отнеслись с огромным сочувствием: весь остров встречал меня на набережной, я был глубоко тронут приветствиями эмигрантов и местных жителей. Эмигранты уверяют меня, что только на одном острове можно будет продать тысячу или полторы тысячи экземпляров «Наполеона Малого». Как бы там ни было, вы можете позондировать почву, прислав сюда двести или двести пятьдесят экземпляров; я уверен, что их тотчас же раскупят. Говорят, что во Францию очень легко переправиться на рыбачьем судне, – они постоянно снуют взад и вперед, и никто их не обыскивает.

Мадье де Монжо

Джерси, воскресенье, 8 августа 1852

Дорогой коллега, я прибыл сюда в четверг, но до сего дня не писал вам, потому что пакетбот в Лондон отправляется только завтра. Я провел в Лондоне три дня и повидался с Луи Бланом, Шельшером и Мадзини; Ледрю-Роллен был за городом. Я указал Мадзини на все невыгоды вооруженного восстания в Италии или Венгрии без участия Франции; я сказал, что мы в Бельгии единодушны в этом вопросе; что попытка восстания при участии Франции в настоящее время пока еще невыполнима, а без Франции она несомненно провалится; что это даст в руки европейскому деспотизму предлог, которого он ищет, и, конечно, приведет к еще большему усилению гнета, к окончательной отмене свободы, или того, что от нее осталось, в Бельгии, в Швейцарии, в Пьемонте и в Испании, к уничтожению всех наших возможностей пропаганды во Франции через эти четыре, пока еще полуоткрытые, границы, наконец вызовет отголосок всего этого в самой Англии, и т. д. Короче говоря, положение ухудшится во всех отношениях. Мадзини меня как будто понял; он меня заверил, что разделяет общее наше мнение, но что он выбился из сил, что, в частности, Ломбардия твердо решила начать восстание, что целых два месяца он только и делает, что старается удержать и остановить ее, но ему грозят обойтись и без него, что, таким образом, у него связаны руки; однако, выслушав наши соображения, он обещал сделать все возможное, чтобы добиться новой отсрочки. Оканчивая нашу двухчасовую беседу, я сказал, что для нас, вне зависимости от какого бы то ни было духа узкого национализма, будущее больше чем когда-либо связано с Францией, что основная задача – свержение Бонапарта, что европейская революция будет ее решением и торопить это неминуемое будущее – значит отодвигать его; что это – огромная ответственность, которая в случае преждевременного и неудачного выступления ляжет на него и Кошута. Мы разошлись, пообещав писать друг другу. Сообщите эти подробности всем нашим друзьям и располагайте мною без стеснения. Джерсийская встреча напомнила мне антверпенские проводы, не хватало только вашей великолепной, блестящей речи. Все наши здешние друзья ожидали меня на набережной, вместе с жителями города Сент-Элье, питающими горячее сочувствие к изгнанникам республики. Мне оказали очень сердечный, очень радушный прием. «Наполеон Малый», вероятно, уже вышел в свет. Посылаю вам обещанные две страницы. Кланяйтесь от меня г-же Мадье де Монжо.

С самым теплым чувством жму вашу руку.

Виктор Г.

Я думаю, что нетрудно будет объединить джерсийских изгнанников в группу наподобие бельгийской. Если вы приедете сюда, все пойдет отлично. Пожмите за меня руки всем нашим друзьям.

Представителю народа Шаррасу, изгнаннику

Брюссель, Бельгия

Джерси, 29 августа 1852

В Брюсселе ли вы, дорогой коллега? Говорят, что нет. Говорят, вы в Голландии. Пишу вам наугад. Мое письмо – привет, который полетит вам навстречу, где бы вы ни были.

Если бы существовали прекрасные места изгнания, то Джерси – очаровательное место. Это дикость, сочетающаяся с красотой среди океана, на зеленом ложе в восемь квадратных лье величиной. Я поселился здесь в белой хижине на берегу моря. Из моего окна я вижу Францию. С той стороны восходит солнце. Добрый знак.

Говорят, моя книжечка просачивается во Францию и, капля за каплей, бьет по Бонапарту. Быть может, в конце концов она продолбит в нем дыру. Страница об Эно ходит по Сент-Антуанскому предместью и потихоньку разжигает страсти. Пусть это начнется с пощечины Эно, лишь бы кончилось пинком в зад Бонапарту.

Как только я сюда приехал, в Сен-Мало в мою честь утроили количество таможенников, жандармов и шпиков. Этот дуралей велел выстроить целый лес штыков, чтобы помешать высадиться на берег одной книге.

Вероятно, вы уже получили свой экземпляр? Посылаю вам первую страничку, велите вшить ее в книгу на память обо мне. Я едва удержался, чтобы не написать на этой странице: Главнокомандующему будущей республики.

Таково ваше назначение. Возможно, вы и вправду единственный человек, способный вернуться победителем и миротворцем.

Будем же верить в это, дорогой друг. Я питаю надежду, что нам с вами еще доведется заседать бок о бок в парламенте Соединенных Штатов Европы. Мы снова окажемся с вами рядом, но не увидим больше перед собой ни Тьеров, ни Монталамберов, ни Дюпенов.

Жму вашу руку. До скорого свидания.

Виктор Г.

Мадье де Монжо

Джерси, 29 августа 1852

Пишу вам с берегов дивного моря, которое дышит сейчас безмятежным спокойствием, а завтра придет в ярость и сокрушит все; оно похоже на народ. Я смотрю на его зеркальную, словно политую маслом гладь и думаю: стоит подуть ветру, и это затишье превратится в бурю, пену и бешенство. Дорогой друг, давайте постараемся, чтобы подул ветер.

Постарайтесь же приехать в Джерси с вашей достойной, очаровательной женой. Клянусь, что вам здесь понравится: моя жена обнимет вашу, а по вечерам мы будем беседовать на моей террасе у самого моря, оттуда можно увидеть Францию на горизонте и республику – в грядущем. Мы позволим себе устремиться душой к этим двум нашим отчизнам.

Все идет хорошо. В Сен-Мало тучи жандармов и шпиков; приезжих обыскивают с головы до ног, гранвильские рыбаки недоумевают, почему так тщательно осматривают их корзины, начальник округа рычит, всякому, кто провезет «Наполеона Малого, грозят тюрьмой: тут испытывают невероятный страх перед этой маленькой книгой. Но ее нет еще в Джерси. На прошлой неделе из Гранвиля приехали сюда в увеселительную прогулку триста туристов (французов). Наш товарищ по изгнанию Мезез спросил одного из них: «Зачем вы сюда приехали?» – «Купить «Наполеона Малого». Это горячее желание – добрый знак.

В Лондоне продолжаются раздоры, зато здесь установилось согласие. Неизвестно почему, разъединенные (как это всегда бывает), изгнанники ничего другого и не желали, как найти общий язык и объединиться. Правда, постарайтесь приехать. Вы ведь знаете, что здесь мы на свободе. Препоручаю это доброе дело хорошеньким ручкам г-жи Мадье де Монжо. Почтительно ее приветствую. Мы с Шарлем обнимаем вас, как 1 августа, и повторяем: до скорого свидания.

Виктор Г.

Когда вы увидите наших дорогих друзей – г-на и г-жу Бурсон, г-на и г-жу Пеан, расскажите им о нас. Я скоро напишу г-же Бурсон.