Текст книги "Красные плащи"

Автор книги: Вадим Щукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц)

...Пробежав полторы-две сотни шагов, Ксандр резко свернул с дороги. Тугие ветви вечнозелёных кустарников больно хлестали, царапали тело, рвали хитон. Затем стало легче – пространство меж старыми грабами было свободно от цепкой поросли. Мальчик уже осознал, что погони нет, но заставить себя перейти на шаг не мог.

Споткнувшись о корень, упал, выставив вперёд ладони, перекатился через бок и оказался в выемке, заполненной жухлыми листьями. Присел, часто дыша, не чувствуя боли в ушибленном локте. По мере того как дыхание восстанавливалось, сознание необратимости потерь вошло в сердце глубокой пронзительной болью, заставив сжаться в комок и забиться в судорожных рыданиях.

Часть вторая
ЛЕВКТРЫ

I

– Почтенный Никерат, я заплачу всю оговорённую сумму сполна, но за следующую партию товара никак не смогу дать больше.

Купец Мидон, маленький, круглый, чернобородый, подвижный, как ртуть, бегал, взволнованно размахивая руками, но небольшой комнате на втором этаже таверны.

– Посуди сам, чего стоит переправить его в Африку кто только сейчас не промышляет пиратством! А какие цены заламывают судовладельцы! Я просто не знаю, зачем работаю – прибыли никакой, одни убытки!

– Уж не хочешь ли ты, чтобы хозяин поискал другого покупателя? – спросил Никерат, уловив момент, когда купец, подскочив к столу, в два глотка осушил стоявшую на нём чашу.

Мидон поперхнулся, недопитое вино брызнуло изо рта:

– Я слишком ценю достойного Поликрата, чтобы доставлять ему трудности. Кто сейчас купит в Спарте всё, что производит его эргастерий[72]72
  Эргастерий – мастерская, где трудились рабы.


[Закрыть]? Только малую часть. Эфоры зорко следят, чтобы оружие из лаконской стали не ушло к соседям – ведь оттуда оно пойдёт прямо к фиванцам! Можно продать в Азию, Африку или, скажем, в Италию, да только мало кто рискнёт дальним морским переходом! Разве что такой ненормальный, как я, клянусь собакой! А представь убытки благородного Поликрата, пока ты будешь искать нового покупателя! Ведь не всякий подойдёт – нужен человек дельный, честный...

С этим купцом всегда так: доведёт до головной боли, но потом уступит – правда, самую малость, ровно столько, чтобы Поликрат не очень сердился и не срывал гнева на своём доверенном вольноотпущеннике. Надо признать, сотрудничество с ним приносило постоянную, почти неизменную прибыль, и не было случая, чтобы Мидон подвёл.

Закончив дела, оба – крупный тяжёлый Пикерат и коротышка купец вышли из душной таверны близ полного суеты и шума порта. Какие богатства стекаются сюда со всей Ойкумены! Затем они разойдутся по Элладе, но оставят здесь, в Коринфе, свой золотой осадок.

Никерат отправился к веренице тяжело груженных повозок, а купец спустился к стоявшим у причала судам. Мидон и Никерат не стали дожидаться окончания погрузки и удалились в контору для окончательного расчёта.

Закончив дела, Мидон шёл мимо храмов и общественных зданий, сверкающих белизной мрамора, украшенных колоннами и статуями. Около одного прилавка с различными поделками он остановился. Покрутив в руках то одну вещицу, то другую, Мидон наконец выбрал изящную серебряную статуэтку отдыхающего Гермеса.

– Хочешь, дам один дарик[73]73
  Дарик – персидская золотая монета.


[Закрыть], – спросил Мидон лоточника.

– Тогда он, – указал торговец на статуэтку бога торговли, – обидится на меня. Дай два.

– Ни по твоему, ни по моему, – купец сунул руку в кошель, – у меня как раз два дарика... Но не совсем полных! – На его ладони появились две монеты с причудливо надломленными краями. – Здесь как раз на полтора дарика золота. Возьми их – и Гермес будет доволен нами обоими!

Торговец прикинул вес монет на руке, попробовал на зуб: хорошо, пусть будет так.

Купец почтительно опустил изображение бога-покровителя в пришитый с внутренней стороны плаща карман и отправился дальше. Лоточник тоже недолго нахваливал свой товар и, свернув торговлю, заковылял, петляя, к южной окраине Коринфа.

– Вот взгляни, – протянул он дарики хозяину ничем не примечательной гончарной мастерской, – похоже, те самые, о которых ты говорил.

Тот, бросив круг с недоделанным фиалом, приложил два кусочка золота к изломам монет:

– Да, это симболон. Вот тебе вместо них два полновесных дарика.

Оставшись один, гончар запер дверь, вооружился остро заточенной камышинкой, крохотным алабастром с сепией[74]74
  Сепия – коричневые чернила из желёз каракатицы.


[Закрыть] и принялся что-то писать на узкой ленточке тончайшего пергамента, явно предназначенного для голубиной лапки.

– Судно выйдет завтра, – шептали его довольно улыбавшиеся губы, – там оружия на несколько сотен гоплитов! Его встретят в условном месте. Пусть лаконская сталь послужит фиванским воинам!

Мидон же весело пировал в обществе Никерата. Платили пополам (в интересах дела Поликрат давал своему вольноотпущеннику небольшой процент от прибыли), не скупились, угощали вином всех посетителей, и портовая таверна шаталась от бурного веселья. Все вокруг – матросы, грузчики, мелкие торговцы, просто бездельники и портовые девки – уже знали, что уважаемый Мидон отправляет в Египет партию прекрасной лаконской стали и рассчитывает на немалую выгоду. Сейчас он восседал посреди окруживших его гуляк и рассказывал историю о делах таинственных и опасных; человек бывалый, он знал их великое множество.

– Говорю вам, – вещал взволнованный собственным рассказом купец, – что ламию от настоящей женщины можно отличить, лишь когда она нападёт, а тогда уже будет поздно! Вот послушайте. Когда-то постигал я искусство торговли под руководством моего старшего компаньона, человека рассудительного и умелого. Пытался он приучить к делам и своего сына, но тому больше нравилось порезвиться в обществе приятелей и весёлых красавиц. Однажды компаньон отправил Этеоника – так звали юношу – в Византию, снарядив для этого свой лучший корабль. Как-то раз этот юноша беззаботно веселился в кругу друзей, расхваливая прелести и искусство византийских гетер. Вдруг к Этеонику приблизилась женщина, похожая на служанку, и предложила ему встречу со своей госпожой – так, чтобы остальные не слышали. Тот не заставил себя долго упрашивать и поспешил вслед за женщиной.

Увидев мерцающие глаза госпожи, её густые тёмные искрящиеся волосы, стройное тело, он позабыл обо всём на свете. Самонадеянному молодому человеку и в голову не пришло, что могла быть ещё какая-либо причина, кроме его достоинств, чтобы вызвать интерес такой красавицы. Недолго длилась беседа. Вскоре Этеоник оказался на ложе очаровательной хозяйки и жадно утолял свою страсть. День между тем угас. В комнате стало темно. Этеоник, желая ещё насладиться красотой женщины, попросил её зажечь лампионы.

– Не зажигай! – услышал он вдруг голос, прежде такой нежный и ласковый, а теперь зловещий и повелительный. Но фитиль уже вспыхнул, и Этеоник увидел ту, что совсем недавно покорила его своей красотой. Но теперь не трепетные руки восхищения, а холодные, липкие лапы ужаса охватили его! Глаза горели злым зелёным огнём, ярко-красный рот ощерился острыми кривыми зубами, а волосы шевелились, как змеи на голове Медузы горгоны[75]75
  Медуза горгона – мифическая женщина-чудовище со змеями вместо волос на голове.


[Закрыть].

С леденящим душу хохотом ламия прыгнула на молодого человека. В ужасе тот отпрянул, и тварь, промахнувшись, полоснула его зубами по плечу. В беспамятстве ударил Этеоник чудовище зажатым в кулаке огнивом и бросился к двери. Она конечно же была заперта. В этот момент боги пришли на помощь несчастному и вдохнули в него силу. Он схватил ложе, на котором только что предавался любви, и придавил змеящиеся по полу руки. А его прыжку в окно позавидовали бы атлеты-олимпийцы! Не переводя дыхания, молодой купец примчался на постоялый двор. Велика была радость моего компаньона успехам сына, ставшего после этой поездки серьёзным и осмотрительным. Почтенный старец до конца своих дней так и не узнал истинной причины перемены в своём сыне, а потому часто изливал на меня поток благодарности, как вы понимаете, совершенно незаслуженной.

Закончив рассказ, купец взглянул на замерших слушателей.

Никерат сидел задумавшись, и судя по выражению лица, в его отуманенной винными парами голове зрела некая догадка.

– Ламия, Мидон, она ламия! – изрёк Никерат, воздев кверху палец.

– Кто?

– Тира! Так вот, она точно такая, как та, что покусилась на этого...

– Антифа! – сорвалось с губ тотчас же прикусившего язык купца.

– Нет, – Никерат мотнул головой, упрямо пытаясь что-то припомнить.

– Правильно, его звали Этеоник. Но расскажи, кто такая Тира? – поспешил отвлечь внимание собеседника от неосторожно названного имени Мидон.

– Хозяин привёз её три года назад из... из Фракии. Большие деньги заплатил за неё! Зачем, думаю, ему эта игрушка? Ведь хозяину женщины не нужны. Ему всё мальчиков подавай... Теперь, похоже, они тоже не нужны. Не интересуют больше. А эта... Если бы с хозяином спала, тогда понятно... А если нет – по какому праву, я спрашиваю, она распоряжается в доме?

– Распоряжается в доме Поликрата, сказал ты? – Мидон был явно заинтересован. – Значит ли это, что она ведёт домашнее хозяйство? Должно быть, женщина хорошо образованна, умеет играть на музыкальных инструментах, декламировать, танцевать, занимать гостей умной беседой?

– Это всё она умеет. Учёная.

– Вот видишь, значит, Тира – очень дорогая рабыня. Такими украшают богатые дома. А ведь каждый бережёт дорогие красивые вещи и всячески заботится о них. Я только не могу понять, почему тебе кажется, будто она ламия?

– Волосы у неё длинные, тёмные, и голубые искры вылетают из них в темноте... Глаза такие синие... Посмотрит иногда – спине холодно... И губы красные... Истинно ламия. Выпьет кровь, когда захочет.

II

Пелопид открыл глаза. Несколько секунд лежал спокойно, заставляя сон ослабить свои объятия. Повернул голову – белевшая рядом подушка была пуста.

Гимнастическими движениями размял суставы, подтянул сухожилия, сообщил пластичность могучим мускулам и, накинув хлену, спустился в мегарон.

Конечно, жена была здесь, завершая приготовления к завтраку и отъезду мужа.

– Не помню, удалось ли мне когда-нибудь встать раньше тебя, – сказал он, целуя женщину в тёплую щёку.

Выйдя во двор, он встретил конюха:

– Лошади готовы, господин.

– Хорошо, выводи их, выезжаем без задержки. Я не хочу опоздать и прослыть лежебокой. – Пелопид затянул широким поясом хитон.

– В этой сумке хлеб, сыр и копчёное мясо, – объясняла жена Пелопиду, пока тот завтракал, – здесь смоквы, а вот мех с вином.

Закончив завтрак, беотарх ещё раз поцеловал её.

– Иди спать, милая. Ты ведь легла намного позже меня.

– Будь осторожен на охоте. Я всегда волнуюсь, провожая тебя.

– Не бойся, кабан не страшнее лаконского гоплита!

Вскоре цокот копыт нарушил утреннюю тишину – беотарх проскакал к Нейским воротам, где собирались участники долгожданной охоты. Некоторые из них – в том числе несколько беотархов, высших государственных чиновников и военачальников – уже были на месте.

Всплеск возгласов дал понять, что все охотники, наконец, собрались. Ворота со скрипом отворились, и кавалькада двинулась лёгкой рысью.

Пелопид и Эриал, безошибочно избранный Эпаминондом для того, чтобы следить за происками врагов фиванской демократии, скакали рядом, болтая о пустяках. И так уж получилось, что когда начальник охоты расставлял пары охотников в местах пересечения узкой лесной дороги с едва заметными звериными тропами, они вновь оказались вместе.

Слуги, забрав лошадей, ушли вниз по склону. Их дело – поставить полевой лагерь и готовить охотничий пир. Некоторые же счастливцы, вооружённые сетями, отправились ловить стремительных зайцев. Роль загонщиков исполняли крестьяне из ближайших деревень.

Два вторжения спартиатов в течение двух лет заставляли их заботиться не столько о спасении урожая, сколько о своём собственном. Дары полей, виноградников, оливковых рощ оскудели, зато несказанно приумножилась дичь. Клыкастые секачи прямо среди дня гордо выводили на возделанные поля свои стаи, и ликующий стук кабаньих зубов оглашал окрестности, обещая людям третью голодную зиму подряд. Поэтому крестьяне с радостью приняли участие в охоте и сейчас, охватив заросли широким полукругом. Пока ещё не были слышны ни крики, ни лай собак, и Пелопид, нарушая охотничьи правила, вполголоса обратился к своему соседу:

– Поговорим о деле. Что узнал ты о спартанском отряде, оставленном близ Теспий, и особенно о его командире?

– Задача отряда – брать под свою защиту всех беглецов, тех, кто недоволен нашей демократией, – чётко, словно ждал этого вопроса, говорил Эриал. – Командует полемарх Сфодрий. Знали мы его и раньше. Он не так уж молод, но лишь сейчас Агесилай доверил ему ответственную задачу. Как сообщил Мидон, человек он храбрый и воин умелый, но алчен и безгранично честолюбив.

– Считает себя отмеченным ниже заслуг?

– Несомненно. А главное, метит в эфоры и ради этого готов на всё. Отличается скорее сообразительностью, чем глубиной ума.

Пелопид задумался над услышанным, но вдруг быстрым движением схватил прислонённое к дубу копьё. Средних размеров кабан с треском вылетел с тропы, пересёк дорогу и тут же исчез в подлеске. Вслед за ним словно наперегонки промчались две молодые свиньи.

Тело атлета метнулось вперёд. Тяжёлое копьё с шумом рассекло воздух и коротким хряским ударом по самое древко вошло в чёрную тушу рядом с лопаткой. Копьё Эриала вонзилось на локоть сзади.

Зверь рванулся, перескочив через полосатого малыша; тот испуганно взвизгнул и юркнул в кусты. Охотники переглянулись. Раненый кабан уходил, с треском проламывая себе дорогу в зарослях...

Можно подождать – подойдут загонщики, прибегут собаки. Но азарт взял своё. Обнажив клинки, Пелопид и Эриал скользнули на звериную тропу.

Сзади слышался лай собак. Участники облавы, не найдя охотников на месте, догадались о происшедшем и двинулись вслед за ними. Два огромных лохматых пса промчались мимо, искусно лавируя в зарослях.

Охотники ускорили шаг. Глазам открылась крохотная поляна, где, опустившись на задние копыта, по-собачьи сидел старый кабан. Он тяжело дышал – видно, бросок из засады отнял последние силы. Но маленькие глазки зверя ещё горели смертельной для врагов боевой яростью, чуткое длинное рыло едва заметно подрагивало.

Уловив приближение охотников, псы, видимо, решили показать свою доблесть. Жутко рыча, устремились они к раненому зверю. Но старый вепрь встретил лохматые комья ярости коротким скачком вперёд-вправо, чуть мотнул большой головой, и звериный рык перемежился жалобным визгом: один из нападавших с распоротым до задних лап брюхом, ломая ветви, отлетел в ближайший куст. Другой пёс успел вцепиться в загривок кабана слева.

Тем временем Пелопид, подобравшись почти вплотную, выбирал момент для удара.

Но вот кабан, очевидно вспомнив прежний опыт, потащил врага к дереву, рассчитывая прижать его к стволу и раздавить своей массой. На мгновение он повернулся к Эриалу правым боком, и копьё охотника вонзилось в короткую шею вепря.

Навалившись на древко, Эриал пытался удержать зверя, но тот сумел освободиться, отшвырнул повисшего на нём пса и бросился на нового противника! Тут могучее тело Пелопида метнулось в молниеносном выпаде, и массивный острый клинок вошёл под ухо вепря. Пелопид, охватив шею чудовища так, чтобы избежать удара клыков, напрягался в титаническом усилии, стараясь предотвратить последний бросок кабана.

Страшный зверь дотащил державших его человека и собаку до вжавшегося в жёсткий куст Эриала и рухнул, почти уткнувшись рылом ему в ноги.

Медленно поднялся перепачканный кабаньей кровью Пелопид.

– Ты спас мне жизнь, – произнёс Эриал; лишь необычная бледность выдавала его волнение.

– А что мне оставалось делать, – устало улыбнулся Пелопид, – этот зверь прервал чрезвычайно важный разговор, мы непременно должны его закончить, – тихо добавил он под восхищенный гомон подходивших крестьян.

Загонщики восклицали и размахивали руками, рассматривая поверженное чудовище, дивились размерам его клыков, сердечно поздравляли охотников.

Пелопид отвёл Эриала в сторону.

– Итак, продолжим о командире Теспийского отряда, Сфодрии. Если он таков, как ты рассказал, думаю, этого человека можно побудить к необдуманному поступку, вредному для Спарты, но полезному Фивам... Пусть нападёт на Афины!

Эриал даже отшатнулся: как могла такая дерзкая мысль прийти в голову? Да, Сфодрий запальчив, не в меру честолюбив, но никогда не изменит Спарте, и, в конце концов, он всё же не безумец!

– Дерзкие замыслы хороши своей неожиданностью. Ты заметил, что именно такие и осуществляются?

Изумление Эриала быстро прошло, и ум его заработал с привычной быстротой и чёткостью, превращая общую идею в план действий.

– Нужно, чтобы предложение исходило от друга Спарты и явного конкурента Афин, человека, которому Сфодрий доверяет. А если ему пообещать ещё золота, убедить в благодарности отечества и грядущей славе... Пелопид, кажется, у меня есть подходящий человек!

– Кто?

– Крупный торговец с Родоса, Антиф.

– Этот проходимец?

– И законченный негодяй, – улыбнулся Эриал, – но это наш негодяй, потому что мы скупили большую часть его долговых расписок. Теперь весь его торговый дом, по сути дела, принадлежит нам.

Продолжая беседу, Пелопид и Эриал направились к лагерю.

Охотничий пир, где их чествовали, как героев дня, удался на славу. Когда один из пирующих вновь поднял кубок за Пелопида – на этот раз отмечая его заслуги в защите фиванской демократии – беотарх вежливо, но решительно отклонил предложение.

– Лучше выпьем за тех, кто вместе с Эпаминондом должен закупить хлеб в Пагасах и доставить его сюда. Судьба нашей демократии зависит от исхода этого предприятия не меньше, чем от выигранного сражения со Спартой!

III

Вёсла боевой триеры мерно поднимались и опускались в такт ударам о поверхность медного диска. Темп гребли был невелик: при необходимости корабль мог в два раза быстрее резать лазурь моря в этот необычайно погожий для осени день. Но его бег сдерживала колонна из десятка круглобоких, неуклюжих судов. Напрасно они вовсю работали вёслами – скорость не прибавлялась. Триера же не только вела, но и охраняла их. Другая такая же замыкала колонну.

Все паруса были свёрнуты: попутный ветер остался за мысом Артемисий, и теперь придётся идти на вёслах вплоть до самой Авлиды. Лёгкий встречный ветерок овевал морской свежестью двух мужчин, стоявших на носовой боевой площадке головного корабля.

– Итак, – произнёс младший из них, – скоро мы увидим Авлиду. Думаю, Эпаминонд, доставив пагасский хлеб в Фивы, ты окажешь родине не меньшую услугу, чем Пелопид, отразивший натиск спартиатов.

– Я не соперничаю со своим другом ни в славе, ни в должностях, – отвечал, поправляя чёрный плащ, Эпаминонд. – После разгрома олигархов и изгнания спартиатов мы смогли продержаться во многом благодаря именно Пелопиду.

– Но и тебе тоже. Вспомни первое вторжение лаконцев – ими командовал тогда царь Клеомброт. Они могли захватить Фивы: ведь мы были так слабы, но не сделали этого. Более того, вдруг без видимых причин спартанское войско отходит, теряя людей и добычу в страшную бурю, в то время как доверие наших граждан к демократам уже колебалось из страха перед грозным противником! Что же случилось с царём Клеомбротом?

Эпаминонд лишь пожал плечами.

– А это чудесное известие, что мы получили недавно? – продолжал его спутник. – Я говорю о неожиданной попытке Сфодрия, начальника спартанского гарнизона в Теспиях, захватить афинский порт Пирей! Ведь он подарил нам сильного союзника. Что это – боги отняли у спартиатов разум или, – понизил он голос, – как говорят, удары золотого меча Эпаминонда?

– Есть вопросы, на которые не отвечают. Если лаконцы считают, что среди них есть те, кого легко одолеть золотым оружием, – пусть взаимная подозрительность ослабит их ряды. Если Сфодрий подарил Спарте нового врага не за деньги, а всего лишь по недомыслию, то зачем же возводить на человека напраслину? Наконец, даже если удастся подкупить кого-нибудь в стане противника, то зачем же говорить об этом? Ведь тогда страх перед разоблачением и наказанием может оказаться сильнее алчности, и применение золотого оружия в дальнейшем будет затруднено.

– Враг делает всё, чтобы этого оружия у нас было как можно меньше! Агесилай вновь не позволил нам собрать урожай и добился, чего хотел – поставил Фивы на грань голода!

– Вот человек, делающий честь войне! – воскликнул Эпаминонд. – Ныне, в годах преклонных, он силён духом и разумом, как некогда телом! Презирает золото как спартанец времён Ликурга! Против его людей бессильно золотое копьё! Впрочем, – закончил он, успокаиваясь, – знаменитый воин чересчур обременён грузом прожитых лет. Кроме того, его взгляды мешают обогащаться и вести роскошный образ жизни слишком многим влиятельным гражданам Спарты. Я не удивлюсь, если со старым львом случится беда.

– Он предпримет новое вторжение, скорее всего, летом будущего года, а к тому времени мы станем сильнее. Вот если бы нам не удалось доставить хлеб из Пагас в Фивы...

– Ещё не доставили, – устремлённый вдаль взгляд Эпаминонда вдруг стал холодным и острым, – похоже, рано говорить о завершении дела.

– Что это? – его спутник также обратился на север, к Магнесии, откуда наперерез судам шли три увеличивающиеся на глазах точки.

– Три боевых корабля идут развёрнутым фронтом, – ответил Эпаминонд, – и уверяю тебя, в них полно спартанских эпибатов. Ближайший лаконский гарнизон стоит в Орее. Начальником там некто Алкет. Похоже, именно он спешит нам навстречу так, что вёсла гнутся!

– Будем сражаться!

– Бесполезно. Противник атакует тремя триерами нашу одну и расправится с нею прежде, чем подоспеет вторая. Тогда он легко одолеет и её. Не стоит также пытаться уйти – наши круглобокие[76]76
  Так эллины называли торговые суда в отличие от крутобоких боевых кораблей.


[Закрыть] не могут развить нужную скорость. Сопротивление означает гибель, а тогда уж Фивы точно останутся без хлеба.

– Как? Мы даже не обнажим оружия? Покроем себя позором?

– Мы должны быть прежде всего живыми, чтобы спасти Фивы от голода, а демократию от гибели. Оружия обнажать не будем! Но всё же распорядись принести шлемы. Алкет горяч, и может засыпать нас стрелами, прежде чем поймёт, что мы сдаёмся.

Кормчий тоже заметил опасность: удары тимпана стали чаще, резко звучали отрывистые команды. Эпибаты, на ходу застёгивая позвякивающие металлом доспехи, торопливо поднимались на боевые мостки. Несколько матросов разносили по скамьям гребцов короткие мечи и ножи[77]77
  На вёслах сидели свободные граждане.


[Закрыть]. Струи омывающей корпус воды зажурчали громче: триера забирала влево, носом к противнику, чтобы избежать сокрушительного удара тараном в борт.

Спартанский гармост нетерпеливо повёл крутыми плечами, под алым плащом сверкнула бронза панциря: манёвр удался! Сейчас его триеры, идя параллельным курсом, зажмут меж своих бортов корабль противника!

В какой-то момент атакованной триере едва не удалось увернуться, но или кормчий ошибся в расчётах, или экипаж не смог точно выполнить его команду, и теперь ему, Алкету, осталось взять идущую в руки победу. Он уже поднял руку, готовясь дать сигнал лучникам и баллистиарию[78]78
  Баллистиарий – специалист, обслуживавший метательные машины.


[Закрыть], наводившему заряженный каменным ядром палинтон в прикрытую лёгким фальшбортом носовую площадку фиванской триеры.

Но что это? Корабль противника сбавляет ход, вёсла втягиваются в корпус. Один из стоявших на носовой площадке воинов – из-за фальшборта виден лишь его шлем – вытягивает вперёд руки с горизонтально лежащим мечом в ножнах. Они сдаются!

Алкет медленно, чтобы стрелы не сорвались с туго натянутых луков, опустил руку. Шлем скрыл невольно проступившее выражение досады: он предпочёл бы взять победу в бою.

Корабли тем временем поравнялись. Четырёхлапые крючья-кошки крепко впились в борт фиванской триеры. Алкет потребовал убрать фальшборты, начальников вызвал к себе на корабль, а оружие велел приготовить к сдаче.

– Эпаминонд? Так это ты здесь за главного? Кажется, я уже слышал твоё имя. Значит, ты не последний среди этих смутьянов – фиванских демократов! – презрительно бросил спартиат человеку в чёрном, ступившему на боевой помост его триеры. – Что, заниматься демагогией легче, чем водить корабли в морском бою?

Эпаминонд гордо вскинул короткую каштановую бороду:

– Алкет! Отнесись с уважением к тем, кто решил избежать кровопролития. В ином случае победа обошлась бы тебе недёшево. Даже сейчас мои товарищи намерены сражаться до последнего, если с нами, – указал он на сопровождавших его, – что-нибудь случится. Взгляни!

Гармост повёл взглядом и быстро оценил, как изменилась обстановка, пока он разбирался с первой фиванской триерой и препирался с Эпаминондом.

Торговые суда, которые ещё недавно бестолковыми взмахами вёсел выдавали растерянность своих экипажей, теперь завершили перестроение в оборонительный круг. Многолюдная сила объединённых экипажей, свободно маневрирующая по настилам между судами, легко задавит своей численностью эпибатов одной-двух атакующих триер, а ведь боевые корабли фиванцев тоже не останутся в стороне!

«Надо было с ходу таранить головную триеру!» – с досадой подумал Алкет, оборачиваясь к Эпаминонду.

Тот продолжал с такой гордостью, словно сам был победителем:

– Я здесь не для того, чтобы полностью сдаться на твою милость. Я лишь доставил наши условия. Они таковы: все граждане Фив – а на кораблях почти нет рабов – доставляются в Орей. Затем без всякого выкупа с оружием для своей безопасности и с личным имуществом они следуют на родину. Тебе достаются корабли с грузом. Это хорошие условия, принимай их.

Алкет недовольно поморщился: подумать только, Эпаминонд говорит так, будто приказывает!

– Если ты нарушишь своё слово, никто и никогда уже не вступит с тобой в переговоры, – завершил речь фиванец, – лучше потерять жизнь в бою, чем доверить её лицемеру!

Алкет медленно снял украшенный поперечным красным гребнем шлем.

– Хорошо, – мрачно бросил он парламентёрам, – я принимаю условия. Но сейчас вы сдадите на время всё ваше оружие, а также две трети вёсел с боевых кораблей...

Солнце уже клонилось к закату, когда жители Орея, взволнованные известием о приближении множества кораблей, разношёрстной толпой направились к порту. Сомнений нет, задуманное спартанским гармостом предприятие удалось (куда и зачем ушли его триеры, все знали ещё в полдень).

Алкет, теперь уже увенчанный славой военачальник и государственный муж, важно сошёл с борта пришвартовавшейся к причалу триеры.

– Боя не было. Трусы сдались, – горделиво бросал он короткие фразы угодливо мельтешившим вокруг местным олигархам; они обступили гармоста, едва тот принял доклад помощника. – Десяток судов, груженных зерном. Две триеры. Более трёхсот пленных. Всех в замок! К судам охрану! Разгрузка завтра.

Изумление охватило горожан, когда самодовольные конвоиры в красных плащах вели захваченных фиванцев к Орейской крепости. Такого количества пленных им видеть ещё не доводилось. Велика сила Спарты! Эпаминонд, опустив голову, шагал среди других несчастных. Тем не менее он выглядел скорее как человек, решающий в уме некую сложную задачу, чем подавленный и сломленный неудачей.

Ещё в порту, когда безоружных фиванцев стали, подталкивая копьями, строить в колонну, Эпаминонд сумел пробраться к Алкету:

– Как ты смеешь так обращаться со свободными людьми! Вспомни условия нашего договора!

Уродливое лицо гармоста исказилось в свирепой гримасе:

– Здесь нет свободных людей, а только рабы. Будут проданы так же, как и ты. Но нет, твою судьбу решит Герусия: я только что узнал, что ты – один из самых ярых врагов Спарты!

– Спартиаты нарушили своё обещание, – обратился к Эпаминонду один из шедших рядом с ним, – ты слышишь? Лучше нам было бы принять бой: или погибли бы с честью, или спаслись!

– Рано говорить о гибели. И мы ещё не в рабстве. Словам же развратного Алкета я не верил ещё в море. Сейчас лишь самый важный момент боя, а не поражение. Оно наступит неминуемо, едва вы перестанете доверять мне! Мы вошли в занятый противником город. Осталось его взять! Вот так и следует оценивать наше положение.

Пленных загнали в подвальные и подземные камеры Орейской крепости, толстые двери заперли мощными засовами, приставили часовых.

Тех же, кого не удалось втиснуть в битком набитые каменные мешки, связали и, согнав в тесный круг, усадили во дворе крепости на расстоянии верного броска копья со смежных стен. Эпаминонд постарался оказаться именно в этой, последней группе заключённых, что ему вполне удалось. Некоторое время он сосредоточенно рассматривал сооружения крепости. Затем его внимание привлекла сверкавшая отнюдь не спартанским великолепием колесница, подъехавшая к воротам. Вскоре появился принаряженный и с невероятной причёской Алкет.

«Прав был Ликург, говоря, что красивых причёска делает ещё прекраснее, а безобразных – ещё ужаснее», – подумал Эпаминонд, глядя, как гармост в роскошной колеснице уезжает из крепости.

Стоило только начальнику уехать, как два немолодых гоплита подошли к его помощнику и с возмущённым видом стали ему что-то доказывать. Тот, видно, принял доводы старых вояк, несмотря на своё мрачное настроение. Некоторое время спустя он тоже удалился из крепости в сопровождении нескольких человек. Питанием пленных, похоже, никто заниматься не собирался. Голод, а главное, жажда, давали о себе знать всё сильнее.

– Задерите головы, раскройте пошире свои фиванские пасти, может, дождик туда и капнет, – ответил один из стражников в ответ на просьбу принести воды. Всё же ближе к ночи появилось завёрнутое в лохмотья существо с большим кувшином воды. Пока пленники пили, передавая сосуд из рук в руки, ворота вновь заскрипели, и во двор вошёл небольшой отряд воинов в доспехах.

– Долго же вы собирались! – встретили вновь прибывших спартиаты. – Что, успели забраться к жёнушкам под бочок?

Эпаминонд пристально следил за происходящим. Так вот в чём дело! Большое число пленных заставило спартиатов намного увеличить караулы. Старые вояки конечно же были не в восторге от предстоящего служебного бдения, воспользовались отсутствием гармоста, и убедили его помощника возложить охрану заключённых на местную милицию!

Достаточно взглянуть на этот строй, где разнообразно одетые, лишённые настоящей военной выправки люди расставлены не но росту, и станет ясно, что лишь приказ городских властей заставил пекарей и шорников, гончаров и ткачей взять в руки старое, перешедшее от отцов и дедов оружие.

Спартиаты снимали доспехи и, весело галдя, группами уходили в ночной город искать запретных на своей родине развлечений.

Когда смена караулов была завершена, командир отряда милиции подошёл к пленным:

– Я распорядился приготовить для вас пищу. Потерпите ещё немного.

– Разумно, – ответил, поднимаясь со своего места, Эпаминонд, – ещё немного – и терпеть было бы некому.

– Ты ли это, Эпаминонд? – приглушённо воскликнул командир, отведя пленного фиванца в сторону.