Текст книги "Красные плащи"

Автор книги: Вадим Щукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

XIV

– Напрасно ты укоряешь нас, Лисикл. Мы в точности выполнили твой приказ наблюдать за домом, и наблюдали по очереди, – оправдывался Мелест, оглядывая богатое убранство покоев архонта Поликрата. – Я видел, как прибежал молодой периэк, потом вышла старуха, а позже выехала молодая женщина верхом на коне. Она была в плаще с капюшоном, но думаю, это Леоника – другой-то в доме не было! Периэк шёл рядом, опираясь на посох...

– Тот самый, которым он выбил тебе остатки мозгов, – в голосе Лисикла было столько холодной свирепости, что Мелесту стало не по себе. – Почему ты не задержал их, скудоумный? Почему не сообщил о бегстве девушки немедленно?

– Ты приказал наблюдать, лохагос. Я бросился искать тебя сразу, как только Килон сменил меня на посту...

Поликрат внимательно слушал диалог между командиром и подчинённым, хотя со стороны могло показаться, будто он задремал в удобном кресле.

Итак, судя по описанию, молодой человек, посещавший дом Эгерсида, и его беглый врач – одно и то же лицо. Теперь остаётся представить этого служителя медицины фиванским лазутчиком, и доказательство вины полемарха готово. Нужно подумать, как изложить события эфорам и Герусии в наиболее выгодном для себя свете...

– Куда пошли беглецы? – продолжал между тем допытываться лохагос.

– На юг, к Амиклам.

– Представляешь ли ты, бараноподобный, сколько времени упущено по твоей вине? Где искать теперь злонамеренную пару?..

Архонт едва заметно кивнул головой, словно соглашаясь со своими собственными мыслями: отсутствие Леоники конечно же облегчит задачу Стесилая и его гоплитов. Кликнул Паисия (знал, тот стоит поблизости в ожидании приказаний), велел вызвать провинившегося Никерата и, когда тот подошёл, отправил его в город с каким-то поручением. Затем величавым жестом пригласил молодого лохагоса приблизиться.

– Беглецов следует поймать. Я дам тебе в помощь человека, способного обнаружить след рыбы в море, и ещё одного, самого быстроногого из критских наёмников, дам также отменных лошадей из своей конюшни... Молодой человек, несомненно, фиванский лазутчик, – продолжал он, после того как Мелест умчался. – Ведь ты, Паисий, давно заметил его нездоровый интерес к военной силе Спарты и сообщил мне об этом? Я же велел следить за ним, чтобы обнаружить тайных сообщников. Лазутчик бежал, опасаясь разоблачения, но всё же вывел нас на Эгерсида... Кстати, с этого момента ты свободный человек.

«Конечно, потому, что слову вольноотпущенника верят больше, чем слову раба», – подумал эконом; оставалось только молить Гермеса о помощи Ксандру.

Нужда в покровительстве хитроумного бога стала особенно очевидной, когда Никерат представил хозяину самого Кебета, не раз с успехом исполнявшего особые поручения архонта. Эконом с удивлением узнал, что мастер тайных дел и лохагос давно знакомы. Видно, не в первый раз им действовать вместе.

Лисикл хотел немедленно пуститься за беглецами, но Кебет убедил его начать погоню ближе к утру:

– Не уйдут. Я предпочитаю ловить добычу не столько при помощи ног, сколько головы. Кроме того, у меня тоже есть хороший помощник, но его ещё нужно отыскать.

– Скоро нас наберётся целая эномотия. Не слишком ли много для юнца и девчонки? – недовольно проронил лохагос.

– Мальчишка далеко не прост, если мои предположения верны, – ответил Кебет.

Участники предстоящей погони простились с архонтом и удалились. Они решили завершить приготовления в доме Евтиха, а по пути узнать, навестил ли уже Стесилай так некстати вернувшегося полемарха.

Поликрат лишь слегка приподнял руку в ответ на их поклоны: он утратил интерес к делу сразу же, едва появился Кебет, видимо, считая его уже решённым. Мысли были заняты другим: вот уже за полночь, а от Стесилая никаких известий. Он отклонил предложение Паисия лечь спать; эконом засуетился, принёс уставленный лёгкими закусками и сладостями поднос – чтобы скрасить ожидание.

Новоявленный вольноотпущенник сегодня не отходит от своего хозяина, лишний раз показывая собачью преданность. Он всё видел и слышал? Не беда. Эконом ведёт учётные книги Поликрата и знаком с тайнами, куда более значительными...

Услышав торопливые шаги Эвтидема, архонт неторопливо поднял голову. Горящие безумным возбуждением глаза, перекошенный рот... С тяжёлым стуком лёг на изящный столик меч в ножнах; вделанный в эфес рубин казался тёмной каплей крови.

– С ним покончено. Покончено! – голос Эвтидема был злораден и торжествующ.

– Это его? – взглядом указал на оружие архонт.

– Был его, теперь мой! Я сам сразил прежнего владельца!

– Не сразил, а добил, – безошибочно уточнил Поликрат. – Почему ты? Где Стесилай?

– Его нет. Больше нет...

Архонт вытянул из Эвтидема ещё несколько беспорядочных фраз и представил случившееся.

«Как оправдать гибель и ранения одиннадцати – нет, вместе с полемархом двенадцати спартиатов, – вскоре думал он, размашисто шагая к месту происшествия. – Возмущение народа неизбежно...»

– Я сказал толпе, что было слишком поздно, что Стесилай превысил свои полномочия, – визжал спешивший рядом Эвтидем.

Худшие опасения подтвердились: сотни людей запрудили улочки близ дома Эгерсида. Они простирали руки к Поликрату, хватали его за одежду, кричали, требуя наказания виновных в кровопролитии. Тела убитых уже вынесли из дома и сложили в один ряд у входа.

– Граждане Спарты! – загремел Поликрат. – Произошло несчастье. Лохагос Стесилай должен был передать герою Левктр Эгерсиду приглашение явиться в Герусию, чтобы поведать старейшинам о годах пленения. Но коварный враг, пособник фиванцев, ввёл и его, и полемарха в заблуждение. Более того, он сумел хитростью похитить дочь благородного Эгерсида! Вот почему обманутые воины взялись за оружие, вот почему была пролита кровь!

Эвтидем только покачивал головой: как сумел архонт обернуть дело! Виновных нет, кроме фиванского лазутчика, разумеется, все герои. Но главное всё же внушительный вид и уверенный тон громовержца – они смиряют толпу.

– На щитах, как павших славной смертью в бою, мы понесём тела доблестных воинов! – простирал руки полностью овладевший настроением толпы Поликрат.

Люди расступались, пропуская подошедших эфоров; проплывали носилки из копий и щитов. Погибшие гоплиты... Стесилай... Эгерсид. Лёгкий панцирь пробит в нескольких местах, вон она, на шее. Не меч, но тонкий клинок кинжала нанёс её, определил опытным глазом архонт. Глядя на убитого полемарха, он испытывал сожаление – какой меч потеряла Спарта!

Теперь предстоит объяснение с эфорами. Но едва архонт подошёл к высшим должностным лицам государства, как сквозь толпу пробился молодой воин, державший за поводья взмыленного коня.

– Эпаминонд подходит к городу! – выкрикнул запыхавшийся вестник.

Этой короткой фразы было достаточно, чтобы люди перестали думать об ужасном ночном происшествии.

* * *

Быстрота и чёткость манёвра фиванцев говорили о его тщательной заблаговременной подготовке. Эпаминонд знал, как ответить противнику, и внимательно следил за ним, ожидая первого шага. Захватив город, беотарх вновь становится на путях соединения лаконских и афинских сил, получает возможность громить их по частям, уничтожает государственность Спарты, превращает войска Агесилая в армию без государства. Ну а если фиванский стратег сумеет нанести поражение царю до подхода афинян, то последним придётся повернуть носы своих кораблей обратно, ибо тень фиванской угрозы нависнет уже над Аттикой.

Правда, на этот раз хитроумный фиванец имел дело с достойным противником. Агесилай разгадал его замысел, принял единственно верное решение и ускоренным маршем повёл войска обратно в лишённый стен город, направив вперёд гонца с наказом упорно обороняться до его подхода.

Нелёгкие мысли одолевали Поликрата в короткие часы отдыха: фиванцы опережают спартанского командующего более чем на сутки, нетрудно представить, что будет, если они с ходу ворвутся в незащищённые улицы.

В другое время эфоры были бы возмущены повелительным тоном послания Агесилая, сейчас же ввиду опасности они восприняли его как приказ. Власть царя, похоже, действительно становится силой.

Спарту надо оборонять, другого выхода просто нет. Но кем? Мужчины призывных возрастов выступили в поход с Агесилаем; остался небольшой отряд критских наёмников, да ещё один лохос, потерявший минувшей ночью своего командира и десять лучших бойцов. Есть ещё подростки, старики, женщины.

Неорганизованная масса. Сплочённые и воодушевлённые, они могут оказать сопротивление растёкшимся по узким улицам войскам. Но кто сплотит, вооружит и организует эту массу?

Эвтидем не лишён отваги, энергичен, но суетлив и бестолков. Эфоры, все как один, стремятся сохранить лишь политическую власть; принять военное командование сейчас – значит взять на себя ответственность за возможный разгром Спарты. Вот почему боги послали сюда Эгерсида; он же, Поликрат, не понял воли олимпийцев и способствовал гибели талантливого командира. Теперь придётся возглавить оборону города самому.

Старый морской пехотинец хорошо помнил военное дело; из ворот арсенала выходили суровые старики, пробуя в руках потяжелевшее оружие, строились, как когда-то, по эномотиям, и шли к городским окраинам. За ними спешили агелы возбуждённо сверкавших глазами юнцов в не по возрасту больших доспехах. Женщины складывали у окон и на крышах домов дротики, стрелы, камни и просто куски черепицы. Наблюдательные посты и дозоры из лучших воинов перекрыли все подступы к городу. Вскоре от них начали поступать доклады – противник был обнаружен во всех ведущих к Спарте горных проходах. Пелленская дорога оставалась свободной. Должно быть, фиванский военачальник пренебрёг ею, чтобы не подставлять тыл своих войск под возможный удар Агесилая.

«Эпаминонд берёт город в полукольцо. Он будет атаковать одновременно с разных направлений, – думал Поликрат, глядя на макет местности, – потому и разделил своё войско. К счастью, ему не удалось добиться полной внезапности, иначе Спарта была бы обречена. Впрочем, до подхода царя о спасении говорить рано...»

Между тем лаконские войска ускоренным маршем шли на помощь родному городу. Гоплиты преодолели немалую часть пути бегом, без сна и почти без отдыха. Агесилай проделал весь путь – более двухсот стадий – стоя в колеснице и возглавил оборону, когда головы фиванских походных колонн уже разбухали, превращаясь в ударные кулаки.

Эпаминонд, узнав о возвращении лаконских войск, воздал должное противнику, но отменять штурма не стал: численное превосходство по-прежнему за фиванцами и их союзниками, к тому же спартиаты должны быть предельно изнурены стремительным маршем...

Приступ начался... Не было на этот раз в боевых порядках фиванцев сокрушительного эмбалона, не было и длинных копий: впереди уличный бой, там подобное оружие будет только помехой.

Навстречу штурмующим с городских окраин двинулись, сверкая металлом, золотисто-алые шеренги тяжёлой пехоты. Ожесточённый бой разгорелся на разных направлениях, но лишь в одном из них фиванцам сопутствовал относительный успех: ударом вниз по склону холма они опрокинули противника и вышли в предместья города. Ликующие победители утратили строй и были тут же наказаны контратакой сотни отборных бойцов под командованием Архидама, сына царя Агесилая. Всего лишь сотня воинов, но каких! Они показали, чего стоит спартанский гоплит, и вскоре гнали врагов к гребню той самой высоты, с которой те намеревались вкатиться в Спарту.

Эпаминонд прибыл развить успех, а вынужден был спасать положение.

Спартанские смельчаки заплатили высокую цену за удачную вылазку: немногим из них удалось отойти обратно. Самого отважного царевича, оглушённого, в измятых доспехах, вынесли с поля боя.

К вечеру схватки затихли. Подступы к городу были по-прежнему надёжно прикрыты поредевшими, но не дрогнувшими спартанскими войсками, а за ними на улицах стояли эномотии стариков, благодаривших Ареса за возможность найти достойную смерть в бою, и агелы подростков, жаждущих проявить храбрость. Каждый дом готов к обороне и превращён в маленькую крепость.

Эпаминонд, внешне невозмутимый как обычно, объезжал места приступа. Задача дня не выполнена, но потери спартиатов велики. Ещё пара штурмов, и живая ограда Спарты перестанет существовать. Для этого потребуется два-три дня и ещё столько же – на бои в городе. Далее последует торжество победителей и неизбежно связанный с ним упадок боеспособности.

Между тем секретные береговые наблюдательные посты докладывают о приближении афинского флота с мощными сухопутными силами на борту к берегам Пелопоннеса. Ификрат беспрепятственно высадит свои силы, перережет коммуникации и обложит фиванскую армию в Спарте, прежде чем он, Эпаминонд, успеет что-либо предпринять.

Положение станет тяжёлым, а если город к этому времени не будет взят, то почти безнадёжным.

Почему не удалось добиться сокрушения противника, почему здесь не удалось то, что так удачно получилось при Левктрах? Ведь необходимое количественное превосходство было достигнуто во всех пунктах штурма.

Очевидно, спартиатам помогает близость родного города, сообщая им небывалую стойкость, да и командует ими старый лев Агесилай, а не Клеомброт. Главное же в том, что в рядах фиванцев на этот раз не было Пелопида, умевшего внушить войскам всесокрушающую волю к победе. Беотарх принял решение...

– Я хочу, – говорил он командирам на ночном совещании, – чтобы каждый из вас хорошо понял сам и объяснил воинам, что урон, нанесённый Спарте, невосполним, но близость родных очагов ещё питает врага силой, как Земля Антея. Геракл оторвал титана от Земли, лишил тем самым источника силы и задушил своими мощными руками. Так и мы поступим с противником, заставив его отдалиться от Спарты.

Краткости и чёткости последовавших затем распоряжений позавидовал бы и сам Агесилай.

Спартиаты провели тревожную ночь, и не сразу поверили в то, что гроза, едва не разорившая город, кажется, миновала. Лишь во второй половине дня командующий убедился в том, что противник снялся и движется обратно к Тегеям.

Люди потянулись в храмы приносить благодарственные жертвы, эномотии старых бойцов рассыпались по домам.

Агесилай, прибыв в город, начал распоряжаться так, словно он был единовластным правителем, не обращая внимания ни на эфоров, ни на притихшую Герусию. Люди слушались его беспрекословно, понимая, от кого зависит сейчас всеобщее спасение.

Архонт узнал, что царь тотчас же справился об Эгерсиде и выказал редкую вспышку гнева, узнав о гибели полемарха: только наступление фиванцев помешало ему учинить строгое расследование. Поликрат не боялся дознания, но всё же решил сейчас не показываться на глаза царю и превратился на время в простого эномотарха, возглавив несколько десятков доживавших свой век на покое седых бойцов. Вместе с ними стоял он на окраине города, готовый к бою с фиванцами, и провёл всю ночь у костра, не снимая доспехов.

Поликрат едва простился со своими бойцами, как на выдвинутую к городской окраине заставу прибыл взволнованный архонт Евтих и поведал, что Агесилай намерен выступить вслед за фиванцами сразу же, как только войска будут готовы, но ещё раз обещал разобраться со всеми, кто причастен к гибели его любимца Эгерсида, интересовался судьбой дочери полемарха и грозил суровым наказанием Лисиклу, покинувшему своё подразделение накануне битвы за Спарту.

Поликрат успокоил Евтиха, наскоро объяснив линию поведения, и предложил вместе осмотреть места недавних боев. Тот отказался, сославшись на неотложные дела.

Голос чужой, хриплый и слабый, совсем не похож на недавние предгрозовые раскаты. Раб, сопровождавший хозяина, быстро подскочил, помог снять панцирь и взобраться на смирного коня. Впрочем, уже не раб – сегодня ночью архонт собственноручно сломал его ошейник, и здоровенный детина был готов грудью заслонять хозяина от фиванских копий.

Вот и мастерские, вернее то, что от них осталось. Бесследно исчезло всё, что могло быть унесено, стены и горны разрушены до самых фундаментов. Архонт лишь покачал головой. Тяжёлый удар. Сколько золота и сил потребуется на восстановление эргастериев, дававших отличное оружие и немалые доходы?

Его эргастерии... Прилично ли скорбеть по мастерским и деньгам, если закон запрещает оплакивать павших в бою близких? Тянутся мимо бесконечные вереницы носилок из окровавленных щитов и копий с телами погибших спартиатов. Большинство без доспехов – их сорвал противник.

Какие потери! Рядом с носилками бредут родственники убитых. Пока ещё не слышно женских рыданий, но и никто не радуется по поводу славной кончины близкого человека. Что-то сломалось внутри Спарты, вдруг ощутил архонт, никогда не стать ей прежней.

Нет, не доблесть воинов в красных плащах, не опыт Агесилая заставили отпрянуть врага; скорее всего, Эпаминонд получил сведения о подходе афинских сил раньше спартанского командующего. Афиняне должны поспешить.

– За мной в Прасим, – бросил архонт слуге, направляя коня к мосту через Эврот. Кажется, он единственный во всём спартанском правительстве вспомнил о необходимости встретить союзников. Или нашёл благовидный предлог убраться подальше от старого Агесилая?

Местность к востоку от Эврота была безлюдна: жители хорошо помнили предыдущее нашествие и заблаговременно убрались в горы, унеся с собой ценности и угнав скот.

Встреча же с шайками разбойников, одичавших илотов или беглых наёмников была вполне возможна, и слуга охранял хозяина днём и ночью, не смыкая глаз. Сам архонт совершенно не думал о подобной опасности.

Город на берегу Миртойского моря притих: сюда уже дошли вести об ожесточённых боях за Спарту, и к тревоге за судьбу ушедших в войско Агесилая мужчин прибавился страх перед нашествием фиванцев.

Поли крат успокаивал отцов города – Спарта устояла, враг, устрашённый доблестью и силой лаконских воинов, бежал, окончательная победа близка.

Настроение изменилось лишь на следующий день, когда горожане и обитатели ближайших рыбацких деревушек дружно высыпали на берег, привлечённые величественным зрелищем приближающегося афинского флота. Грозные триеры двумя кильватерными колоннами резали морскую гладь, а между ними шли круглобокие транспорты, до отказа гружёные тяжёлой и средней пехотой.

Кораблей было много, сияли светлые паруса, а безупречное геометрическое построение всех трёх колонн свидетельствовало об искусстве наварха и мастерстве моряков.

– Подумать только, – вздохнул архонт, – а ведь некогда Спарта одолела сильнейшую морскую державу в её же стихии – на море!

Двадцать пять триер и два десятка транспортов, гордясь своей силой и красотой, прошли мимо, не обращая внимания на столпившихся у береговой черты людей.

– В Заракс, – догадался архонт, – или даже в Эпидавр, а может быть, в Гимеру. Афинский стратег будет высаживать свои силы в разных местах, но одновременно. Дня через три-четыре он будет в Спарте, а ещё дня через два соединится с Агесилаем.

Некоторое время спустя показалась вторая группа кораблей, примерно такой же численности, что и первая, и так же проследовала к югу вдоль побережья.

– Уже не менее четырёх тысяч человек только на круглых судах, – сосчитал Поликрат. – Кроме того, должно быть немалое количество эпибатов на триерах.

Третья группа появилась ближе к вечеру и сразу же нацелила тараны кораблей в бухту Прасима. Успевшие вернуться к своим делам люди вновь выбежали на берег, празднично одетые отцы города с Поликратом во главе направились к пристани. Успели вовремя: богато украшенная флагманская триера уже подходила.

Немолодой, но ещё полный сил и энергии человек в простом ярко начищенном панцире ступил на крытые нарядным полотнищем сходни, и лаконцы приветствовали того, кто нанёс ущерб спартанской славе в битве при Лехее. Ификрат сразу же приступил к делу, уточнив с властями место для лагеря и порядок обеспечения войск пресной водой; никакого размещения по квартирам – пехота должна выступить по первому звуку трубы.

Вскоре часть кораблей подошла к причалам, другие ткнулись носами в берег, и афинские воины – впервые за долгие годы как союзники – ступили на землю Пелопоннеса.

Лаконцы, истощённые войной, дивились на дорогое оружие, яркие наряды и весёлый, беззаботный вид пехотинцев, особенно пельтастов. Должно быть, всего у них вдоволь. Сноровисты, ловки, хорошо обучены – иначе не смогли бы так быстро осуществить высадку, разбить лагерь и организовать охранение. Горы всяческих припасов выросли на берегу! Видно, афиняне готовились идти через голодный край. Что ж, они правы, только на чём повезут такое количество съестного – лошадей и повозок почти нет. Странное обстоятельство, как и полное отсутствие кавалерии, было тут же подмечено архонтом.

– Лошади и повозки занимают слишком много места на кораблях, – рассеял его недоумение Ификрат. – Я предпочёл взять больше пехоты. Да и какой смысл везти с собой то, что можно в избытке найти на месте? Торговые агенты давно закупили всё, что нужно, в городах и сёлах на побережье Миртойского моря. Завтра две сотни повозок прибудут к лагерю!

– Но даже самым ловким торговым агентам не приобрести здесь боеготовую кавалерию, – воскликнул несколько удивлённый способностью афинянина решать вопросы снабжения Поликрат.

– И не надо. Я отправил её в Аркадию сухопутным путём через Истм, как только Эпаминонд ушёл в Тегеи. Риск? Конечно, зато удалось выиграть место для пехоты на кораблях, к тому же, учти, у Коринфа стоит только часть фиванской конницы, небольшая и не лучшая. Мои всадники если не разобьют её, то, по крайней мере, прорвутся. Жду вестника...

Афинский стратег отказался ночевать в отведённых для него покоях и остался в лагере среди своих пельгастов. Впрочем, добраться до походного ложа так и не удалось – прибыл гонец из Мантинеи.

– Исполняя твой приказ, афинская конница выступила из Аттики, прошла Мегариду и Истм, – бойко докладывал молодой аристократ, – но близ Коринфа встретила фиванских всадников, видно, кем-то предупреждённых. Мы отважно приняли бой, но потерпели поражение. К счастью, нам удалось отойти не в сторону Аттики, а на Аркадию, куда и было приказано прибыть. Мы стремились исполнить твой приказ, стратег, как можно скорее, и скакали к Мантинее так, что фиванцы остались далеко позади.

– Скажи лучше, драпали без оглядки, – проворчал Ификрат. – Так, значит, я должен благодарить фиванскую кавалерию за то, что она одним махом забросила вас с Истма в Мантинею?

– Благородные всадники, цвет афинской молодёжи, расположились в домах, внутри городских стен, чтобы дать заслуженный отдых себе и животным...

– Понятно, спрятались от противника, – деловито кивнул стратег...

– ...но, к сожалению, не смогли его вкусить, так как ранним утром в окрестностях города показалась конница Эпаминонда. Она пришла к Мантинее после неудачной попытки захватить Спарту. Многие горожане в это время вышли на пастбища пасти свой скот, и наряду с жителями близлежащих деревень стали первыми жертвами фиванцев. Рабство грозило всем, кто оказался вне стен города в это злосчастное утро. И тогда верная союзническому долгу афинская кавалерия вышла навстречу противнику, даже отказавшись от завтрака.

– Какая самоотверженность! Представляю, как потрудились горожане, чтобы вытолкать вас за стены.

– Ты несправедлив к нам, стратег. Мы сражались доблестно, спасли всех мантинейцев и снискали их уважение и благодарность... для всего нашего государства!

Ификрат при этих словах вскинул голову, в его воспалённых бессонницей глазах мелькнул одобрительный огонёк.

– К несчастью, потери довольно велики, но именно потому, что мы бились стойко. К счастью, противнику тоже крепко досталось.

– Ты где учился, сынок? – устало спросил командующий.

– В школе софиста Андроника, фиванского изгнанника. Он известный философ.

– Как же, знаю. Известный болтун. Ты, я вижу, не так уж плох, раз сумел добраться сюда, миновав разъезды противника. Иди в соседнюю палатку, поешь и отдохни.

Отослав гонца, Ификрат обратился к эпистолярию:

– Ну что ж, доставай свою карту, посмотрим, что у нас получилось...

* * *

Поликрат выехал в Спарту раньше, чем двинулись туда колонны афинской пехоты, но проворные пельтасты, шагавшие быстрее смирного коня архонта, догнали и обогнали его. Пришлось глотать пыль, поднятую тысячами пар военных сандалий. Верный слуга топал сзади, нагруженный бронзой доспехов хозяина.

Афиняне принесли с собой в мрачно-траурный город весёлый задор, смех и шутки, они щедро сорили серебром, делились своими многочисленными запасами, успокаивали надеждами на лучшее будущее тех, кто когда-то одержал военную победу над их государством. Старики смотрели на детей и внуков бывших противников, дивились их богатым нарядам, пышным доспехам, тугим кошелькам; не в одной седой голове зародилась мысль, что путь к благополучию и дорога войны совсем не одно и то же. Правда, Ификрат недолго задерживался в Спарте и, как только подошли остальные силы, высадившиеся в других пунктах побережья Миртойского моря, выступил к Мантинее – на соединение с войсками Агесилая.

Всё это как нельзя лучше отвечало настроению Поликрата. Может быть, превратности войны позволят вообще избежать неприятных объяснений с царём, ставшим вдруг настоящим властелином?

Домашние слишком поздно обнаружили приближение хозяина, и растерянный Никерат успел выдавить «Тебя ждёт гость», когда архонт уже миновал тяжёлые створки дверей мегарона.

Пара голубых звёзд сверкнула сухим холодным светом из глубины зала. Нет, это не звёзды, а глаза женщины, затянутой в чёрную замшу отделанного серебряными бляшками скифского наряда.

– Тира? – удивлённо воскликнул Поликрат.

– Да, твоя бывшая рабыня Тира. Бывшая, потому, что исполнила поручение, за которое ты обещал мне свободу и богатство, не так ли?

Архонт лишь недоумённо кивнул, поражённый равно как внезапным появлением женщины, так и исходившим от неё ощущением независимости и собственной значимости.

– Ты, конечно, размышляешь, как удалось мне вырваться из гарема персидского вельможи? Ответ здесь, – Тира протянула украшенный печатью свиток пергамента.

Поликрат не сразу постиг смысл написанного: его бывшая рабыня – дочь могущественного сатрапа, повелителя Малой Азии, родственника самого царя царей! Не может быть... но подпись, печать...

– Ваши дипломаты легко удостоверят подлинность письма, – вновь заговорила Тира, – хотя, к сожалению, нет больше среди них искусного Анталкида. В Герусии, я знаю, есть акты, скреплённые печатью моего отца.

Архонт, шевеля губами и щурясь, дочитал текст. В глазах вдруг вспыхнули, медленно угасая, серебряные искорки, в затылок вступила тяжёлая тупая боль. Фарнабаз просит всех облечённых властью оказывать помощь и содействие его путешествующей дочери.

– Надеюсь, ты не откажешь во временном крове мне и моей свите? – голос Тиры был певуч и мелодичен.

– Твоей свите?

– Всего двенадцать человек. Четыре благородных воина, их слуги, мои слуги...

Поликрат наконец убедился в действительности происходящего: несомненно, эти четверо – настоящие персидские аристократы, его опытный глаз сразу заметил бы подделку.

– Да, конечно, – кивнул он, – я постараюсь угодить твоему могущественному отцу... Мой эконом проследит, чтобы всем было удобно... – и удалился, сославшись на недомогание.

Паисий тут же взялся за дело. Тире он предложил её прежнюю комнату, откуда без лишних церемоний выдворили Прокну, которая испуганно просила прощения у гостьи за то, что воспользовалась её нарядами.

Никерат изо всех сил старался услужить важной особе; сначала он окаменел, увидев Тиру, будто перед ним была медуза Горгона, затем же, соблазнённый блеском золота, поведал всё, что знал, о последних событиях. Бывшая рабыня слушала, и глаза её наполнялись холодным синим огнём...

Вольноотпущенник сейчас кланялся ей ниже, чем самому архонту: уж очень сдал хозяин в последнее время, согнулась спина, опустились под тяжестью былого плечи. Видно, ему недолго осталось, а умному слуге надлежит думать о будущем.

Но Тиру интересовал другой человек в этом доме.

– Постой, хитроумный, – остановила она собравшегося покинуть её комнату эконома. – Ты, я слышала, недавно болел, и лечил тебя врач, оказавшийся фиванским лазутчиком?

– Твой сведения верны, госпожа. Я застал его при свершении неблаговидного поступка, и негодник был почти схвачен, но смог бежать.

– С твоей помощью. Я довольно долго жила в доме Эпаминонда и хорошо знаю способного молодого человека по имени Ксандр. Скажи, разве трудно мне догадаться, к кому и зачем послал его беотарх?

– Понимаю, куда ты клонишь, госпожа, – внутренне напрягся Паисий.

– Меня вовсе не интересует, чем занимались двое фиванских лазутчиков в доме архонта Поликрата, – ладонь Тиры как бы невзначай легла на серебряную рукоять акинака[146]146
  Акинак – короткий легкий скифский меч.


[Закрыть], – кроме того, я меньше всего желаю зла этому славному юноше Ксандру.

– Быть может, скажешь прямо, что тебе нужно, госпожа?

– Ключ, всего лишь небольшой ключ от большого ларца в кабинете Поликрата. Ты конечно же заглядывал туда и знаком с устройством потайного ящика, раз остался в живых.

– Сиракузский механик изготовил не один такой ларец, – ответил Паисий, доставая ключ из висевшей на поясе связки. – Бери, у меня есть ещё.

– Ты носил его у всех на виду?

– Конечно. Кто же обратит внимание на один ключ среди других ключей? К тому же по виду он не похож на тот, что держит при себе хозяин.

* * *

Смутное беспокойство пришло к Эвтидему вместе с вестью о прибытии в город прекрасной персидской аристократки; когда же она во главе небольшой, но пышной кавалькады направилась в дом Поликрата, беспокойство превратилось в давно забытое волнение. Стражники достаточно хорошо описали красоту гостьи с Востока, и затянувшаяся, как ему казалось, рана напомнила о себе. Эвтидем с трудом подавил желание тотчас направиться к архонту, хотя благовидных предлогов было немало.

Нет, нужно встретиться с ней без посторонних свидетелей и тогда... Что тогда? Что скажет он или сделает, даже не зная точно, кто теперь эта женщина?..

Эвтидем оставил намеченные дела, невпопад отвечал в разговорах, а ночью лишь ненадолго провалился в тревожный сон. Утро застало его близ Герусии. Чинно беседующие архонты неспешно подходили к зданию.

Вот и Поликрат. Неужели Поликрат? Эвтидем был поражён тем, как изменился архонт за несколько последних дней. Согбенный, идёт, опираясь на длинный посох, медленно подволакивая ноги... но к чему размышлять о причинах внезапных перемен? Главное, теперь можно поспешить в дом архонта.

Никерат и эконом Паисий были предупредительны, как никогда. Они встретили обуреваемого чувствами спартиата так, словно получили самые точные инструкции на случай его посещения.