Текст книги "Красные плащи"

Автор книги: Вадим Щукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

IV

Оскаленные рты, налитые кровью глаза под шлемами, наконечники копий и щиты смешались в сплошной круг, и этот круг стремительно вращался, темнел, превращался в зловещую воронку. Он летит туда, в бездну. Кто-то подхватывает его, не пуская в царство мрака.

Леоника в своём девчоночьем пеплосе, конечно же это её тонкие исцарапанные руки обнимают отца, спасают от падения в бездонную, чёрную яму. Нет, он слишком тяжёл: девочке не удержать. Голос дочери затихает. Это Тартар!

Кто-то вновь пытается спасти его от власти Аида. Сияющие глаза, нежные белые плечи – Семела, его жена. Непослушное, тяжёлое как гиря тело норовит вырваться из кольца её рук, вновь свалиться в чёрную пропасть, но у женщины хватает сил. Удержала.

Он с благодарностью смотрит в её волшебные глаза... Это не Семела! Очень молода, даже юна, красива, но не его жена!

Он снова падает, но мгла медленно светлеет, принимает формы, очертания, наконец, превращается в небольшую комнату с белыми стенами и потолком.

– Хвала великому Эскулапу, сознание возвращается к нему, – бодрый голос принадлежал мужчине средних лет.

Эгерсид повернул голову на непослушной шее и встретил пытливый взгляд прищуренных глаз невысокого плотного человека с крупной, украшенной блестящей лысиной головой. Девушка стояла чуть поодаль – раненый лишь обратил внимание, что ростом она куда выше мужчины.

Сознание просветлялось. Он вспомнил грохот битвы, её исход был предрешён, и всё же...

– Кто победил? – не узнал собственного голоса полемарх.

– Ну, разумеется, мы... фиванцы, – ответил врач.

Эгерсид рванулся, приподнявшись на локте, и вновь опал, пронзённый глубокой и острой болью.

Очнулся он в новой позе – усаженным в кробатосе и обложенным подушками.

– Так ударившая в голову кровь скорее отойдёт к членам, – объяснял своей помощнице служитель Эскулапа. – Тебе же, – принялся он за открывшего глаза Эгерсида, – вредно волноваться. Нельзя также делать резких движений. Наконечник копья проник глубоко, задето лёгкое. Не будь панцирей, моя помощь была бы бесполезной.

Но полемарх уже с трудом воспринимал его слова: плен! Он взят живым и отмечен позорной раной в спину! Зубы Эгерсида скрежетнули, ощущение беспомощности и оскорблённого достоинства наполнило глаза срезами.

– Не огорчайся, – энергично заставлял слушать себя врач, – но радуйся, ведь ты жив! Вспомни слова тени Ахилла к Одиссею в Тартаре: «Лучше быть последним батраком на земле, чем царём в царстве душ умерших!» – Конечно, где мне, фиванскому врачу Нестору, понять мучения благородного спартиата из-за того, что он сохранил бесценный дар жизни, но отмечен раной в спину. Знаю я ваш обычай и нахожу его пустым.

– Но это наш обычай, – сцепил ослабевшие пальцы Эгерсид.

– Вот наберёшься сил, тогда и поговорим. Твоё выздоровление – всего лишь вопрос времени и питания. Ксения, вели подать отварную курицу!

Высокая девушка в пеплосе светлой шерсти вышла из комнаты, чтобы исполнить распоряжение Нестора.

– Вот что, полемарх, – продолжал врач, радуясь нарастающему аппетиту пациента, – поешь, выспись, тогда и поговорим. Только не делай резких движений и других глупостей.

Сон был глубоким, долгим, крепким, и – впервые после ранения – спокойным.

Врач оказался прав – проснувшись, Эгерсид чувствовал себя гораздо лучше и даже попытался встать. Рана тут же напомнила о себе.

– Ты должен внимательнее относиться к советам Нестора, – Ксения оказалась рядом, словно специально наблюдала сквозь стену, когда же пациент нарушит указания её учителя. – Он всё-таки лучший хирург в Фивах и столько сделал для твоего спасения!

Девушка на этот раз была в другом, более нарядном, пеплосе зеленоватого цвета.

– Выпей, – протянула она фиал гранатового сока. – Восстанавливает кровь. Вино из-за удара по голове ты получишь нескоро.

– Что стало с лаконскими войсками? – спросил Эгерсид.

– Они ушли, разбитые, и никогда не вернутся в Фиваиду. Тебе больно, но кто звал вас сюда?

Голос Ксении был твёрдым и сильным, лицо – серьёзным, даже суровым. Оно было бы очень красивым, её лицо с безупречно-правильными чертами, обрамленное ниспадающими с висков тёмными локонами, но холод волевой уверенности подменил в нём тёплое очарование юности. Может быть, из-за того, что Ксения видит в нём врага?

– Ты ненавидишь нас, и всё же лечишь раненого спартиата.

– Лечить следует любого раненого, даже без распоряжения Эпаминонда.

– Эпаминонда?

– Он видел, как сразили спартанского полемарха, велел доставить в свой дом и поручил вниманию лучшего врача.

– Какая забота о будущем рабе!

– Тебя не продадут в рабство.

– Что ж, остаётся надежда на выкуп. Боюсь, Герусия оценит меня не столь высоко, как те, кто ныне правит Фивами.

– В Фивах правят те, кого выбрал народ...

– Что с Клеомбротом?

– Убит, так же как и все, кто был рядом с ним.

Эгерсид молчал, закрыв глаза: это закат. Отныне безопасность Спарты будет зависеть от выгодных союзов и разлада в стане противников не меньше, чем от её войска. Но готово ли правительство к ведению дел таким образом? Слишком многие поколения государственных мужей привыкли опираться только на силу и уповать на силу. Родному городу грозит участь навсегда утратить своё значение.

– О, как ты нарядна сегодня, Ксения! Никогда не видел тебя в этом пеплосе прежде, – смутил строгую помощницу вошедший Нестор. Впрочем, ни он в своей деловитости, ни Эгерсид в своих размышлениях не обратили внимания на вспыхнувший румянец девичьих щёк и сердитый блеск её глаз.

Врач, издавая негромкие довольные возгласы, осмотрел рану, с помощью Ксении ловко сделал перевязку с целебной мазью и дал выпить фиал лекарства – горьковато-медового, с ароматом пинии.

– Нестор, я хочу поблагодарить тебя и Ксению. Вчера ты был во многом прав, но пойми и чувства пленника.

– Такие слова мне нравятся больше, настроение больного – лекарство далеко не последнее.

– Скажи, почему Эпаминонд поместил меня в своём доме? Почему мою жизнь спасает лучший фиванский врач? За что такая честь?

– Ты узнал, где находишься? Что ж, это не секрет. Зачем – думаю, беотарх сам объяснит тебе в своё время. Ну а лучший врач... здесь, кажется, Ксения преувеличила, – с ложной скромностью заявил Нестор.

Потянулась однообразная череда похожих дней. Врач и его ученица были единственными людьми, посещавшими Эгерсида, и он с нетерпением ждал их прихода. Правда, за ним ещё приглядывала немолодая женщина, но она была очень молчалива и смотрела на спартиата с очевидным недружелюбием.

Силы понемногу возвращались, и однажды полемарх попробовал встать с кробатоса. Удалось! Он завернулся в покрывало, преодолел лёгкое головокружение и подошёл к двери. Не заперта!

Медленно переставляя ослабевшие ноги, Эгерсид прошёл длинным полутёмным коридором и очутился в обширном мегароне. Поражали царившая в доме тишина – ни голосов, ни шума обитателей – и скромность обстановки, которой позавидовал бы самый ревностный поклонник спартанской старины.

Тяжёлые створки входных дверей были приоткрыты, словно приглашая выйти наружу.

Некоторое время Эгерсид отдыхал, сидя на потёртых мраморных ступеньках портика, грелся в лучах осеннего солнца, а затем двинулся в запущенный сад. Пожилая женщина обернулась на звук его шагов и от неожиданности выронила наполненную опавшими смоквами корзину.

– Не бойся меня, – сказал Эгерсид, делая попытку помочь, но в результате самой служанке пришлось поднимать его и усаживать на садовую скамейку.

– С какой стати мне бояться, если ты от ветра падаешь? Лучше скажи, кто разрешил тебе ходить? Узнает врач, будет неприятность. Да и мне попадёт от Эпаминонда.

– Не хотел бы доставлять лишние хлопоты, но прошу, скажи, почему не нашёл я в доме такого могущественного человека, как твой хозяин, ни богатого убранства, ни множества слуг?

– Спроси его самого, – смягчилась тронутая беспомощностью спартиата служанка. – Прежде понятно, хозяин был беден. Ну а сейчас, когда он стал беотархом? Мог бы купить одного-двух молодых рабов или нанять слуг нам с мужем в помощь. Легко ли двум старикам вести такой дом? Так нет же, всё, что платит ему город, Эпаминонд пускает на нужды того же города! И жениться не хочет – это, видишь ли, отвлечёт его от служения отечеству. Что ты на это скажешь?

– Скажу, что любое государство может гордиться таким сыном, – вздохнул Эгерсид, вспоминая алчных эфоров, архонтов, приближённых царей, гармостов...

– В Спарте у меня остался дом. Поменьше этого. И ведут его тоже двое старых слуг.

– Там у тебя, наверное, семья?

– Только дочь, не видел её больше года.

Немного помолчали. Женщина, должно быть, уже перестала видеть врага в этом ослабевшем, исхудавшем человеке со спутанной гривой волос и давно не стриженой бородой.

– Не горюй. Нестор творит чудеса, его любит Эскулап. Они тебя вылечат, а там, глядишь, Эпаминонд обменяет тебя на какого-нибудь фиванца.

– Нескоро вылечим, если полемарх будет вести себя по-прежнему, – строгий голос Ксении прозвучал совсем близко. – Я заберу твоего собеседника, Антия. Любая, даже лёгкая простуда сейчас крайне опасна для него.

– Как я нелеп в этом покрывале, – произнёс Эгерсид, когда девушка решительно положила его руку себе на плечи, помогая встать, и, придерживая за талию, повела к дому.

Тела соприкасались; спартиат ощущал исходящее от девичьего бедра тепло, видел сквозь завитки локонов полыхавшую румянцем щёку. Ксения смотрела себе под ноги, словно боялась повернуть голову – даже чуть-чуть – в сторону раненого.

«Настоящая спартиатка, – подумал Эгерсид, оставшись один. – Хороша сильной красотой и красотой силы, скромна, но изысканна, при этом такое чувство долга! Будет прекрасной женой и матерью, кому-то повезёт...»

Стой, полемарх: вспомни женское лицо, что привиделось тебе тогда в бреду – лицо Ксении! Другая рана, на сердце, тут же отозвалась острой болью. В том видении была и Семела, женщина, ушедшая из его жизни так же внезапно, как и появилась. События вслед за её исчезновением приглушили горечь утраты, не оставляя времени на недоумение; но теперь...

Уныние и отчаяние – предвестники поражения. «Не поддавайся им, воин», – сказал себе Эгерсид и попросил Нестора привести к нему брадобрея.

– Вот теперь ясно, что выздоровление не за горами, – улыбнулся Нестор, увидев аккуратно подстриженного и завитого пациента.

– Скажи, уважаемый врач, почему в последнее время я не вижу твоей ученицы? – задал прямой вопрос спартиат.

– Не хотел говорить тебе, но её отец, узнав, что ты быстро поправляешься, запретил девушке посещать тебя.

– Кто же он?

– Разве ты не знал? Один из самых уважаемых людей города, благородный Пелопид!

Тот, кому помешал он с ходу овладеть Орхоменом, кого изгнал из Фокиды. Попятно, какие чувства может испытывать знатный фиванец к раненому спартиату...

Нестор был прав: выздоровление действительно шло быстро, и Эгерсид с удовольствием ощущал, как плечи вновь наливаются силой. Он всё чаще покидал кробатос, чтобы гимнастическими упражнениями помочь искусству врача, благо заворачиваться в покрывало больше не приходилось: Антия принесла ему простой серый хитон и сандалии.

Тело превращалось в прежнюю безупречную боевую машину, и полемарх уже с усмешкой поглядывал на ограду: ещё немного, и она его не удержит!

Городская стена с увальнями-стражами лишь немного более существенная преграда для спартанского воина.

Припасти несколько ячменных лепёшек, выбрать тёмную ненастную ночь – и в путь. Эгерсид омыл разгорячённое гимнастикой тело, поблагодарил Антию за тёплую воду и направился в свою комнату через мегарон.

Каково же было его удивление, когда из тёмной глубины зала навстречу ему вышла Ксения!

– Приветствую тебя, благородная дочь Пелопида. Ради чего нарушила ты запрет своего отца?

– Разве не может врач навестить раненого? Отец мой в отъезде, но это ничего не значит...

Глаза их встретились, и Эгерсид понял всё. Дочь Пелопида. Он не знаком с вождём фиванских демократов, но может судить о нём по делам и поступкам. Дочь, должно быть, похожа на отца. Решившись, она пойдёт до конца, презирая опасность, преодолевая трудности. Чувства такой девушки стоят дорого, но... слишком много «но». Ни обманывать, ни делать её жертвой своих планов он не будет!

Ксения между тем подошла совсем близко. Почти вернувший силы спартиат невольно ощутил, как действует её красота.

– Нет в Фивах мужчины, подобного тебе, – выдыхает девушка…

– Любой мужчина будет счастлив твоим вниманием, Ксения. Любой, рождённый в Фивах. Но я рождён в Спарте. Ты – дочь могущественного беотарха, я – пленник. Лишнее несчастье для меня мало что значит, но не хочу быть причиной твоих несчастий. Кроме того, нас разделяют годы...

– Что ж, прямота воина и язык лаконца. Я получила то, что заслужила. А если бы преграды не разделяли нас?

– Но они разделяют.

– Разве не может подсказать разум, как преодолеть их, разве не поможет воля сделать это? – руки девушки легли на плечи спартиата.

– Ни ты, ни я никогда не станем изменниками, – сказал он после поцелуя, – и никогда не оторвём свои корни от родной земли, бежав куда-нибудь. Прости, я не должен был этого делать. И прощай. Тебе нельзя приходить сюда больше.

Эгерсид отстранил девушку и решительно направился в свою комнату.

«Нет, не вражда меж нашими государствами удержала тебя, – думал он, стараясь унять стук крови в висках, – а призрачная тень исчезнувшей женщины. Бежать сегодня же ночью!»

Сумерки сгустились. Полемарх завязал в узелок несколько засохших кусков хлеба и твёрдых, как камень, лепёшек. Нужно рассчитать время так, чтобы преодолеть городскую стену за два часа перед рассветом, когда стражников будет одолевать сон.

Громкие шаги и шум в коридоре заставили его быстро спрятать узелок под тюфяк кробатоса. Дверь распахнулась без стука. На пороге стоял фиванский воин в полном вооружении, разве что без щита и копья.

– Полемарх Спарты Эгерсид, – отчеканил он, – беотарх Эпаминонд ждёт тебя. Следуй за мной.

В коридоре стояли ещё два гоплита. Пропустив спартиата на два шага вперёд, они замкнули шествие. Идти пришлось недалеко – в помещения второго этажа, где Эгерсид прежде не бывал.

Начальник конвоя исчез за дверью, а затем, появившись, указал спартиату жестом: проходи. Полемарх переступил порог.

Комната была обставлена как рабочий кабинет, но с простотой поистине лаконской. Единственным дорогим предметом был висевший на стене меч пленного спартиата. Рубин, украшавший его эфес, кроваво поблескивал в свете масляных лампионов. Сидевший в кресле человек в чёрном поднял взгляд навстречу вошедшему.

– Садись, полемарх Эгерсид, – сказал он, когда конвой остался за дверью. – Ты, верно, удивлён, что встречи пришлось ждать так долго? Ранение и болезнь – это боль, пытка, через тело так или иначе влияющие на разум. Я же хочу, чтобы ты обдумал моё предложение и принял здравое решение.

Привет и тебе, беотарх Эпаминонд. Скажу тебе сразу: если ты хочешь, чтобы я занял место в твоей фаланге, обучал твою пехоту или предоставлял сведения о военных планах и приготовлениях моей родины, то напрасно поручил меня лучшему врачу, напрасно так долго ждал этой встречи!

– Вы, спартиаты, любите всё упрощать. Я располагаю некоторыми сведениями о тебе и твоём роде, а потому ни о чём подобном не может быть и речи. Ещё твой отец мечтал о благотворных преобразованиях для Спарты, и если бы не рана в битве при Лехее...

– В спину, как у меня!

– Твоя рана – не позор. Ты единственный спартиат, прорвавший наш строй, ты героически сражался в кольце врагов и был поражён лишь ударом в спину. Я сам видел всё. Твоя рана – свидетельство подвига, весть о нём уйдёт отсюда вместе с тобой, а может быть, и раньше.

– К чему твои слова?

– Ты получишь свободу и свой меч, чтобы содействовать благу Спарты, – голос Эпаминонда прозвучал почти торжественно.

– Благо Спарты? – полемарх не мог скрыть удивления. – Как ты понимаешь его, беотарх?

– Не мне говорить о внутренней болезни Спарты. К чему повторять твои же слова к Народному собранию при назначении лохагосом?

– Тебе известно даже это?

– Как и многое другое. Именно болезнь спартанского общества привела гордых лаконцев к тяжёлому поражению при Левктрах. Напрасно ваша обольстительная лазутчица Семела подбросила нам ложные данные о намерениях Клеомброта. Не помогло.

– Семела? – Эгерсид вздрогнул, словно от внезапного удара стрелы. – Наша лазутчица?

Эпаминонд смотрел пристально, изучающее.

– Ты ничего не знал, честный воин. Ну конечно, ты и сам был предметом слежки, теперь мне понятно. А я считал тебя соучастником плана и был озадачен: ведь архонт Поликрат в твоих доброжелателях не числится.

– Семела... Поликрат...

– Настоящее имя женщины – Тира, она рабыня и наложница из дома архонта. Служит своему хозяину с собачьей преданностью. Опасная женщина. Мы слишком поздно распознали её, и вам удалось ворваться в Беотию, но первая удача обернулась горьким поражением.

Эгерсид уже не слушал беотарха: не знатная госпожа, а наложница, она служила для утех приятелей архонта, по слухам, любившего угостить нужных людей не только изысканными яствами. Эфор Эвтидем, говорят, до сих пор увлечён одной из невольниц Поликрата – несомненно, той же Тирой! Низкая, грязная тварь. Теперь ясна причина загадочного исчезновения: исполнив роль тайного соглядатая подле него, она получила тайные указания от своего господина. О, несчастный глупец, ты позволил себе полюбить это ничтожное существо, был готов подарить своё имя, присоединить к одному из древнейших родов Спарты!

Эпаминонд прервал речь, дав пленнику осмыслить неожиданное, а затем продолжал:

– Ведаешь ли ты, как глубоко зашла болезнь Спарты? – он извлёк из-под плаща меч, показал клинок Эгерсиду... Отличное оружие, похожее на его собственное.

– Взгляни, какая сталь, каковы закал, заточка, отделка! Верно, он изготовлен в Лаконии. Мы покупаем такие мечи для наших воинов. У кого? Да у того же Поликрата. Через подставных лиц, разумеется, но старый пройдоха не может не знать, куда идут изделия его мастерских. Деньги ему важнее. Сколько таких, как он, в правительстве Спарты, среди её чиновников? Сейчас твои соотечественники пребывают в тяжком недоумении из-за неудачи при Левктрах. Ещё один разгром – и они задумаются над всем направлением своей жизни, принесённой в жертву военному могуществу. Тогда начнётся твоё время, полемарх Эгерсид.

Кто лучше тебя представляет, какие преобразования нужны Спарте? Кто сможет провести их лучше тебя? Кто, наконец, более тебя, военного героя, подходит для этой роли? Подумай и ответь мне. Ты будешь жить здесь как гость, пользоваться известной свободой, и в нужный момент вернёшься в Лаконию из фиванского плена – так называемого, конечно.

– Мой ответ один – нет, ибо совет исходит от врага Спарты.

– Ошибаешься, полемарх, я не враг твоей родины и вот почему: мне не нужна завоёванная Лакония с фиванскими наместниками в её городах. Нельзя лишать свободы других и не терять при этом свободу самому. Вы, спартиаты, завоевали обширные области, и что же? Разве не стали вы рабами жестокого распорядка жизни, подчинив всю её без остатка удержанию в повиновении покорённых илотов и военному устрашению соседей? Нет, Эгерсид, я хочу видеть Спарту мирной и богатой, возделывающей землю, работающей в мастерских, торгующей, а не бедной, обозлённой, закованной в панцирь и готовой к броску на другое государство.

Я хочу видеть её достойным членом союза демократических полисов – такой мне мыслится будущая Эллада. Внутренние недоразумения пусть решает третейский суд, а при угрозе варваров члены союза выступят вместе, соперничая в доблести.

– Я тоже хотел бы видеть Элладу такой. Но мой ответ останется прежним – нет!

– Что ж, ты можешь в любое время изменить решение, – вздохнул Эпаминонд. – В сущности, твоё согласие даже не нужно. Ты хорошо знаешь, что нужно Спарте, и будешь делать это независимо от своих чувств к победителям. Как умный человек ты поймёшь, что воинственной Спарте в новой Элладе не будет места, да и возможности у города без стен будут уже не те. Жаль, правда, теперь придётся держать тебя под стражей до самой победы над Лаконией.

– Долго же придётся ждать!

– Так что не удивляйся, обнаружив у себя в комнате некоторые изменения. Твой ответ – по крайней мере первый – я предвидел...

Вскоре Эгерсид понял, что имел в виду беотарх: за время их беседы местные умельцы украсили дубовые двери массивным наружным засовом, а узкое окно – железной решёткой из толстых прутьев. В самой же комнате, отныне камере, произвели обыск. Один из конвойных, с издёвкой поглядывая на спартиата, подбрасывал на руке небольшой узелок с хлебом – жалкий запас пищи к побегу.

Лязгнул засов, у двери встали часовые. Потекли длинные дни заключения.

Полемарх не мог пожаловаться на дурное обращение – скорее оно было даже предупредительным. Его хорошо кормили, регулярно выводили на прогулку в сад, иногда заходил Нестор – проверить здоровье узника. Врач сообщал новости, негромко передавал приветы от Ксении, а однажды согрел сердце спартиата вестью о том, что Леоника жива, здорова и находится под хорошим присмотром.

Несколько часов в день Эгерсид уделял гимнастике в камере-комнате или во время прогулки, под дождём или снегом – всё равно, к явному неудовольствию четырёх конвоиров.

Весь же караул состоял из семи человек. Пленник был польщён, с одной стороны, тем, что Фивы не пожалели столько рослых молодцов, чтобы стеречь его скромную особу, но с другой – за ним постоянно наблюдало не менее двух нар глаз. Бдительность стражи, к сожалению, была выше всяких похвал, и Эгерсид отвергал один замысел побега за другим. Нужен верный сообщник снаружи, а его нет...

Днём тревожили думы о дочери, ночью в неподвластных воле и разуму сновидениях являлся обольстительный образ Семелы-Тиры. Проснувшись, спартиат гнал воспоминания о коварной красавице, но они становились всё более настойчивыми. Тогда Эгерсид призывал на помощь Ксению – только этот идеал спартанской девушки, волею случая оказавшейся дочерью злейшего врага Спарты, и мог вытеснить прекрасную лазутчицу из памяти.

Однажды Ксения пришла.

– Должно быть, отец опять уехал из города? – спросил Эгерсид, укоряя себя за нарочитую чёрствость.

– Верно... Я пришла вместо Нестора... так и сказала начальнику караула.

Они отошли в глубину комнаты, чтобы их негромкая речь не была слышна часовым – окошко в двери при посещениях всегда оставалось открытым.

– Прости, заключение ожесточает. Не буду лгать, я обрадован.

– Тебе больше не нужен врач, – сказала Ксения, прильнув щекой к его груди.

– Мне нужны меч и свобода.

– Хочешь, я помогу?

Эгерсид едва не вздрогнул: каковы должны быть глубина и сила чувства, чтобы побудить эту девушку сказать такие слова?

– Нет, ни за что. Жертва будет слишком велика для тебя, а главное – напрасна. Никогда не приму её...

Оставшись один, он долго глядел на оконную решётку: «Может быть, ты глупец? Многие на твоём месте воспользовались бы страстью девушки, склонили к участию в побеге и погубили, получив желаемое...»

Пришла, наконец, и очередная встреча с Эпаминондом: настроение беотарха, обычно бесстрастного, было приподнятым.

– Итак, Эгерсид, время твоего освобождения близится. Решение о походе в Лаконию принято. Скоро ты подпишешь мирный договор с Фивами от имени демократической Спарты.

– Никогда, никогда вам не одолеть Спарту! Этого не будет! – вскричал полемарх.

– Сейчас тобою владеют чувства, но не разум. Оставляю тебя до окончания похода.

Эгерсид не сомкнул глаз в ту ночь. Вторжение в Лаконию – дерзость, неслыханная со времён вторжения персов. Нет, завоеватели не вернутся обратно. Спарта имеет ещё немало могучих бойцов, есть у неё и старый лев Агесилай.

Последующие события убедили полемарха в наихудшем: бахвальство охраны, короткие сообщения Нестора и Ксении позволили ему мысленно нарисовать картину военного поражения отчизны.

Разум отказывался воспринимать его, тревога за дочь не давала ни есть, ни спать: спартанские женщины, дети, старики должны со спокойной гордостью принимать известия о гибели близких мужчин, но каково мужчине, если женщинам, детям, старикам грозит смертельная опасность, а он не может их защитить? Полемарх слишком хорошо знает, что такое вторжение, что такое ворвавшиеся в город войска.

Эпаминонд безусловно прав в одном: Спарта побеждала себя сама, упорно принимая свои слабости за источник силы и не желая ничего менять.

Столица Лаконии устояла, но отторгнута Мессения, там создана своя государственность. Нет более могучей грозной Спарты. Отныне судьба её зависит от искусства дипломатов и благосклонности союзников больше, чем от мечей воинов.

Афиняне? Утонуть не дадут, но из воды не вытащат.

Ксения рассказала, что срок полномочий её отца истёк, и он должен скоро вернуться в Фивы.

– Вот в чём, оказывается, спасение, – горько усмехнулся Эгерсид. – В самой фиванской демократии. Где ещё могли прервать победоносный поход, чтобы сменить удачливых командующих?

Город ликовал, встречая своих воинов, отныне едва ли не самых грозных в Элладе.

Шум, столь непривычный для дома Эпаминонда, доносился даже в камеру узника и говорил о множестве посетителей. Один из них, стремительный, атлетически сложенный гигант едва не сбил Эгерсида с ног, когда того выводили в сад на прогулку.

– Прочь! – презрительно бросил он спартиату. – А вы – незнакомец обрушился на стражников – нашли время прогуливать этого пса!

– Прости, Пелопид, ты появился так внезапно...

– Ах, так это сам Пелопид? – сарказм в голосе спартиата смешивался с закипавшим возмущением. – Вольно же тебе оскорблять связанного пленника. Не так смел ты был у Тегирского прохода, когда руки мои были свободны и держали оружие!

Глаза Пелопида бешено сверкнули:

– Развязать ему руки! За мной! – резко бросил он команду конвою. – Дай этому несчастному свой меч! – приказал беотарх одному из стражников, когда они оказались на площадке, где пленник совершал свою ежедневную прогулку. – Сейчас ты встретишь Пелопида с оружием в руках, спартанский пёс!

Эгерсид взял меч, поиграл им, ловя баланс. Неважный клинок, из дешёвых, неудобный эфес, но другого нет. Противник выше ростом, массивнее торсом, превосходит длиной рук, да и меч его не чета железке стражника...

Фиванец был столь уверен в себе, что пренебрёг разведкой, и в то же время он так владел оружием, был настолько быстр и проворен, что полемарх, вопреки себе, не смог проучить дерзкого. Сказывались и второй год без упражнений, и чужое оружие. Каждый из множества ужасных ударов мог снести полчерепа или голову, начисто отсечь руку, насквозь пробить торс. Эгерсид всё же вышел из стального вихря без единой царапины, хотя и пришлось отступить.

Клинок иззубрен, даже изогнут – хорошо, что не сломан. Пелопид смотрит поверх меча, и взгляд его мало чем отличается от острия оружия. Сейчас атакует. Пошёл!

Беотарх во второй схватке был не менее напорист, но более осмотрителен, и спартиат сумел удачной угрозой сбить темп его натиска. Отразив очередной удар, Эгерсид разорвал дистанцию и сделал вызов[115]115
  Вызов – в фехтовании намеренная ошибка с целью вызвать атаку противника.


[Закрыть] с такой естественностью, что противник тут же пошёл за ним глубоким выпадом.

Сильные мускулы ног метнули тяжёлое тело беотарха, молнией вылетела вперёд несущая смерть рука. В тот же миг спартиат полетел, будто в сложной фигуре быстрого танца. Мощным вихрем обошёл он противника с быстротой, равной быстроте его атаки. Меч Пелопида поразил пустоту, а клинок пленника, описав короткую дугу, опустился на спину беотарха. Плашмя!

Могучие фигуры на несколько мгновений застыли, подобно статуям: Пелопид в глубоком выпаде над самой землёй и нависший над ним спартанский воин в похожей, но более высокой позе. Потом Эгерсид мягко скользнул назад, оставаясь в боевой стойке.

Беотарх выпрямился, неспешно обернулся, бросил в ножны свой кавалерийский меч:

– Кажется, мы неплохо поупражнялись. Живи долго, Эгерсид.

– Живи долго и ты, Пелопид, – с достоинством ответил пленник, возвращая оторопевшему стражу его оружие.

Эпаминонд, узнав о случившемся, утратил обычное спокойствие:

– Недопустимая легкомысленность. Ты мог убить Эгерсида и разрушить связанные с будущим Спарты замыслы. Полемарх же, не будь он так благороден, одним взмахом меча мог нанести тяжелейшую рану всей фиванской демократии. Разве ты не знал, что он лучший меч Лаконии?

– Теперь знаю, – усмехнулся Пелопид. – Жаль, что не рождён он в Фивах; стал бы нам верным другом.

– Или самым страшным врагом, будь в Спарте иная обстановка и займи он более высокое положение.

– Но вернёмся к нашим делам. Пусть ты и лишился должности беотарха, продолжай заниматься лаконскими делами. Я имею право дать тебе такое поручение как высшее должностное лицо государства. Мне же лучше сосредоточиться на Фессалии и Македонии – если там будут установлены дружественные режимы, то союз Афин и Спарты нам не страшен.

– Нельзя забывать и о том, что происходит здесь, в Фивах. Менеклид не смог устроить суда над нами, но теперь он вместе с демагогом Каллием и философом Андроником пытается поссорить нас с Хароном, нашим доблестным начальником кавалерии и другом.

– Менеклид оказался в одной компании с лизоблюдами олигархов. Вот к чему приводит не подкреплённое способностями честолюбие! Нельзя поддаваться на их уловку.

– Завтра как следует подумаем об этом. Сейчас же я хочу побеседовать с Эгерсидом: периэки по-прежнему возлагают на него надежды.

– Боюсь, полемарх не изменит решения.

– По крайней мере, сообщу ему добрые вести о дочери. Этион теперь в Мессении, заботы его сына Полита Леоника решительно отвергла. Пришлось нам изыскать способ обеспечить её хотя бы деньгами...