Текст книги "Красные плащи"

Автор книги: Вадим Щукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц)

Суровые нравы Мидии с трудом приживались в Вавилоне. Напротив, этот город постепенно смягчил завоевателей, со временем привил им любовь к роскоши и неге, незаметно украв главное оружие победителей – их воинственность, непреклонность в преодолении трудностей, волю к победе. Так побеждённый отомстил победителям.

Жизнерадостный людской поток увлекал с собою, выносил на пространные площади, где неожиданно вспыхивала яркая зелень пальмовых рощ.

Какое грандиозное здание! Ах да, это храм Бел-Мардука. Она уже видела его – снаружи. А внутри... Мрамор отделанных золотом и лазурью стен, тишина, прохлада, сладкий дымок ладана...

Статуя восседающего на троне бога в длинном, осыпанном звёздами одеянии с золотой тиарой на голове, с драгоценным ожерельем на шее. Она огромна, как и всё здесь – локтей в двенадцать высотой, выше только потолок чистого золота. Тира была удивлена величиной ушей покровителя Вавилона.

– Согласно поверью, уши – вместилище разума, – объяснил Анталкид и предостерёг танцовщицу от посещения храма Астарты:

– Во время службы тебе придётся отдаться тому из мужчин, кто окажется рядом. Отказ же оскорбит богиню любви Востока и вызовет гнев её могущественных жрецов. Лучше помолись светлой Афродите...

Короткий отдых закончился. Накануне отъезда в Сузы – именно там пребывал сейчас царь Персии Артаксеркс – Тира показала своё искусство Анталкиду. Дипломат был восхищен: как смогла эта женщина за столь короткий срок уловить и понять таинственный дух Востока? Про себя же решил: если дела пойдут хорошо, дать ей свободу прямо в Сузах, не дарить Фарнабазу...

Последний участок пути можно было преодолеть и за десять дней, но было решено не спешить. На одном из переходов колонну обогнала небольшая кавалькада с несколькими быстроходными колесницами. Запылённая одежда всадников выдавала в них уроженцев Эллады. Но кто этот дерзкий, что позволил себе проскакать мимо послов с насмешливой улыбкой на загорелом лице, да ещё издевательски помахать рукой?

– Пелопид! – только и выдохнул Леонт. – Ему удалось обогнать нас!

– Высадился в Тире или Сидоне, на свой страх и риск пересёк Сирийскую пустыню и прибудет в Сузы на несколько дней раньше нас, – озабоченно произнёс Анталкид.

Дурное предчувствие подтвердилось. Спартанский дипломат, прибыв в Сузы, немедленно вручил визирю[124]124
  Автор счёл возможным использовать данный термин для обозначения первого министра, ибо персидский «Глаза и уши государя» – представляется несколько громоздким.


[Закрыть] подтверждающие его полномочия письма; тут-то он и узнал, что приём фиванского посла царём уже состоялся. Высший чиновник был прохладен и немногословен, но в Сузах старый знакомец Фарнабаз, уж он-то знает, о чём говорил с властителем Персии этот проворный Пелопид. Захватив подарки, посол направился ко дворцу могущественного сатрапа.

Встреча была радушной. Фарнабаз был искренне взволнован, вспомнив о днях давно прошедших, и не стал скрывать, что Пелопид произвёл весьма глубокое впечатление на царя и его ближайшее окружение.

– Смотрите, смотрите, – говорили друг другу вельможи и военачальники. – Видите этого человека? Он лишил Спарту владычества на суше и на море, оттеснил её за Тайгет и Эврот. Ту самую Спарту, чьи войска под водительством Агесилая ещё недавно опустошали земли Малой Азии, дерзали оспаривать у царя царей Сузы и Экбатаны!

Пелопид в своей речи заверил Артаксеркса в том, что с уничтожением военного могущества Спарты пропадает угроза и его, царя царей, владениям, чего фиванцы всегда дружески желали. За свои заслуги в этом нужном для Персии деле Фивы хотят признания Беотийского союза и согласия на восстановление независимости отторгнутой у Спарты Мессении.

Речь и вид Пелопида так понравились царю, что он приказал оказывать фиванскому послу всяческие почести – продолжал Фарнабаз, – но от обещаний воздержался, благоразумно решив выслушать также доводы представителей других полисов Эллады на одном приёме, которого, судя по всему, теперь придётся ждать очень долго. Посольства Элеи и Аркадии только двинулись в путь!

Анталкид должным образом оценил успех фиванцев и угрозу своей собственной миссии. Пелопид ударил в основание сложной системы отношений между различными государствами Эллады и Персидской державой, созданной им самим около двадцати лет тому назад[125]125
  Так называемый Анталкидов мир. Спарта, опасаясь усиления Афин, от имени всей Эллады отказалась от завоеваний времён грекоперсидских войн и некогда освобождённые малоазийские города вновь перешли под власть персидского царя. Взамен Персия подтвердила, что в Элладе не может быть иных союзов, кроме Пелопоннесского во главе со Спартой. Таким образом, закреплялась политическая раздробленность Эллады.


[Закрыть]. Но всё же напористый демократ не смог получить того, что хотел, сразу. Случай предоставил время, и опытный спартанский дипломат обязан воспользоваться им.

Пришёл его черёд рассказывать о бурных событиях в Элладе, а Фарнабаз, прикрыв глаза веками, внимательно слушал, изредка кивая головой. Он пытался разобраться в хитросплетении и противоречиях интересов не на шутку развоевавшихся полисов и понять, что сулит возвышение тех или иных сторон управляемой им Малой Азии.

Часть дворцового парка была отведена под шатровый лагерь, где разместились посольства. У палаток афинян Анталкид встретил Тимагора и Леонта, только что вручивших свои верительные грамоты, и согласовал с ними общую линию поведения в новых условиях.

Палатки фиванцев стояли неподалёку; при случайных встречах они делали вид, что не замечают спартиатов и афинян.

Послам не давали скучать в ожидании царского приёма – приглашения на пир следовали одно за другим. Персидская знать словно соревновалась между собой в гостеприимстве и щедрости, так что даже спартанская закалка Анталкида стала сдавать.

Тимагор же, наоборот, наслаждался полосой разгульной жизни, был весел и сердечен со своими новыми персидскими друзьями, но не с Леонтом, для которого он распорядился поставить отдельную палатку.

Прибыло элейское посольство, и тут же было затянуто в отлаженную персами круговерть. Среди элейцев никто прежде не покидал пределов Эллады, и они откровенно восторгались великолепием Востока.

Конец утомительным пиршествам положил приезд аркадцев. Персы знали, что ждать больше некого, а может быть, не желали тратиться на ублажение жителей пастушеского края, к тому же получивших недавно жестокий урок военного дела от спартиатов под командованием Архидема. Попытка действовать самим, без фиванцев, окончилась неудачей.

Обиженные пренебрежением аркадцы почти не покидали своего лагеря. Пелопид тут же установил контакт с их предводителем Антиохом, что не осталось тайной для спартанского посла. Сам он готовился к приёму, как зрелый полководец к сражению.

Появление Тиры отвлекло его от важных дел.

– Каждый день ждала я твоего повеления танцевать перед вельможами, но оно так и не последовало. Зачем я здесь, Анталкид?

– Чем позже они увидят тебя, тем лучше. Если всё будет хорошо, тебе, быть может, даже не придётся услаждать их взоры. Погуляй, мне нужно многое обдумать и многое сделать.

Посол не веселился на пирах, но работал, стараясь заручиться поддержкой тех, кто ближе к царю. Хитрые придворные не спешили выказывать предпочтения какой-либо стороне раньше повелителя и с одинаковой широтой принимали сегодня спартиатов, а завтра фиванцев.

Анталкид понимал, как много зависит от успеха приёма. Ещё раз продумать, как разбить доводы фиванца и в каком порядке преподнести дары, напомнить членам посольства их обязанности во время приёма, а также успеть сделать многое другое...

Тира, вздохнув, вернулась в свой шатёр и, чтобы убить время, занялась игрой с маленькой чёрной собачонкой, подарком Анталкида, обученной забавным трюкам. Собачка с радостью потанцевала для своей хозяйки на задних лапках, за что и была выведена в парк на прогулку.

Тира неспешно шла мимо лагеря афинян. Вдруг из большого яркого шатра Тимагора вышел человек, невольно обративший на себя внимание женщины. Собственно, в этом торговце, одетом в плащ грубой шерсти так, что из покрывавшего голову капюшона торчала лишь клочковатая борода, не было ничего необычного. Но что-то в его движениях, жестах, походке казалось неуловимо знакомым.

Мужчина, отойдя от лагеря, повернул за изгородь живого кустарника. Здесь он положил на землю свой плоский обтянутый кожей ящик, раскрыл его и, не разгибая спины, как бы в почтительном поклоне, пригласил женщину подойти ближе. Сделав несколько шагов, Тира увидела блеск золотых и серебряных вещиц.

– Взгляни, госпожа, может быть, эти украшения понравятся тебе?

Голос, даже изменённый и приглушённый, не смог обмануть слуха Тиры. Она отшатнулась. Поздно! Две руки обвили её и рывком бросили наземь. Крик не успел вырваться наружу – нападавший жёсткой ладонью зажал женщине рот.

– Кого ты поймал? – спросил кто-то рядом.

– Свяжи её и быстро принеси сюда ковёр, – бросил уже своим настоящим голосом Антиф, забивая рот жертвы её же собственным покрывалом.

Подручный убежал исполнять приказание.

– Что, не ожидала? – торжествующе воскликнул лжекупец, затащив пленницу в гущу кустарника и отбросив капюшон. – Наконец боги предали тебя, лживая, в мои руки! Твой хозяин архонт Поликрат, должно быть, вновь задумал какой-то ловкий ход, раз ты здесь? Но ничего, я всё узнаю...

Сгущались сумерки. Два человека куда-то несли свёрнутый ковёр – для улиц Суз дело обычное...

Спартанский посол собирался отойти ко сну. Вставать надо было рано, чтобы успеть уложить волосы в сложную причёску, тщательно одеться самому и построить процессию.

– Господин, моя хозяйка не вернулась с прогулки, а её собака скулит и волнуется, – остановила его служанка Тиры возле самой палатки.

Анталкид вошёл в жилище танцовщицы. Увидев его, собачка словно поняла, что пришёл тот, кто может помочь, и от радости закружилась вокруг него на задних лапках. Потом схватила спартиата зубками за край алого плаща и потянула вон из шатра, тараща глазки и повизгивая, будто силясь что-то сказать.

– Бодрствующую смену караула ко мне! – крикнул Анталкид в темноту. – Да принесите мой меч! Теперь веди нас к своей хозяйке, – велел он собачке, надев перевязь с оружием.

Та сразу же растворилась в темноте, так что спартиатам пришлось бежать, вслушиваясь в её повизгивание. Собачка вывела спартиатов из парка, нырнула в узкую кривую улочку, в лунном свете беспокойным клубком заметалась на перекрёстке, а затем решительно двинулась к одной из невысоких лачуг.

– Тихо, – прошептал Анталкид, указывая на дверь...

Тира догадалась, что её внесли в какое-то помещение.

– Что это? – спросил строгий голос, когда свёрнутый ковёр был свален на пол.

– Не что, а кто, – ответил запыхавшийся Антиф. – Та самая спартанская шпионка, которая подсунула нам ложные сведения о плане Клеомброта перед битвой при Левктрах.

– Девка Эгерсида, того спартиата, что сидит в подвале у Эпаминонда?

Тира вздрогнула под ковром, только кляп помешал ей вскрикнуть: Эгерсид жив!

– Да, это она, Тира из дома архонта Поликрата.

– Неплохо, кажется, ты отыгрался за поражение. Надеюсь, всё сделано чисто и вас никто не видел?

– Никто.

– Как с главным делом?

– Передай, что всё устроено наилучшим образом, как мы и желали.

– Хорошо, тобой будут довольны. Мне нужно спешить. Приступайте к допросу, у пленницы можно узнать многое.

Дверь скрипнула; неизвестный ушёл.

Ковёр грубо раскатали, Тира оказалась на замусоренном земляном полу. Взору открылась небольшая комната, освещённая тусклым светом фитиля в глиняной плошке с маслом. Крытая грязным, дурно пахнущим войлоком лежанка, закопчённая жаровня – вот и всё убранство. Похоже, здесь никогда не подметали.

Пленницу бросили на отвратительное ложе и развязали – только для того, чтобы притянуть затёкшие конечности к ножкам кробатоса.

Антиф сел рядом и задрал пеплос Тиры до самого подбородка:

– Скажи, была ли у тебя когда-нибудь подобная женщина? – спросил он остолбеневшего подручного. – Не беспокойся, достанется и тебе. Слушай, змееподобная: ты правдиво ответишь на все мои вопросы, и мы лишь немного развлечёмся с тобой. Если же нет – раскалённое железо выжжет это, – он прикоснулся к её зажмурившимся векам, – и это, – твёрдые пальцы пребольно ущипнули грудь, – войдёт оно и сюда, – ладонь мучителя легла на низ живота, – ощущение будет погорячее, чем от Эгерсида, – и Антиф злобно расхохотался. – Итак, начнём. Зачем Поликрат направил тебя в Сузы?

Задав вопрос, Антиф немного подождал и вытащил кляп изо рта пленницы.

– Чтобы я танцевала для персидских вельмож!

– Ложь! – Кляп снова распирает губы. – Слишком мелко для такой пройдохи, как ты!

Жёсткие пальцы Антифа впиваются в плоть, больно давят и щиплют тело так, что Тира выгибается, а на глазах её выступают слёзы. Немного погодя Антиф освободил рот пленницы.

– Я сказала правду!

Мучитель приказал подручному калить железо.

Антиф смотрел, как извивается от страданий тело женщины, и чувствовал, как недобрым огнём загорается кровь, жар стекает в низ живота и обращается невиданным возбуждением. Тёмное потаённое существо поднялось из мрачных глубин, заполнило Антифа, зажгло глаза жутким безумным светом.

Задыхаясь, лжекупец судорожно срывал с себя одежду; его подручный, забыв об успевшем накалиться до малинового свечения пыточном инструменте, стоял посреди комнаты и ошалело смотрел на происходящее.

Тяжкий удар внезапно потряс хижину и начисто разнёс входную дверь. Кто-то в облаке поднявшейся пыли стремительно влетел внутрь, сбил с ног подручного и вместе с ним рухнул на пол, преградив путь остальным. Полуголый Антиф метнулся к противоположной стене и словно провалился сквозь землю.

– Ты жива, Тира! – раздался голос Анталкида.

Острая сталь рассекла путы, сильные руки подняли её, плащ посла прикрыл истерзанную наготу.

– Один ушёл, – доложили послу, в этой норе есть лаз!

– А второй?

– Я случайно проломил ему голову, – виновато признался тот, кто ударом ноги вышиб дверь.

Крупная дрожь сотрясала Тиру, освобождённые от кляпа зубы громко стучали, ноги подкашивались. Женский инстинкт бросил её на грудь своему спасителю, пережитый страх выходил целыми потоками слёз.

– Ну-ну, довольно, – успокаивал женщину Анталкид, – намочишь мне хитон. Да и благодарить следует не столько меня, сколько твою собаку.

Та прыгала у ног хозяйки, радостно тявкала и требовала награды за преданность.

– Это был Антиф, – говорила Тира, когда они возвращались в лагерь, – подумать только, прежде я совсем не боялась этого чудовища!

– Прежде ты видела в нём всего лишь мужчину, которого следует обольстить и провести, – задумчиво ответил Анталкид.

Плохо. Очень плохо. Фиванский лазутчик в шатре афинского посла, и он, спартанский дипломат, узнал об этом лишь за несколько часов до приёма. Слишком поздно что-либо предпринять, да и Пелопид с гневом отвергнет обвинение – бурый плащ и ящик с блестящими безделушками – не улики...

Врач не обнаружил у Тиры никаких повреждений: только ссадины и кровоподтёки. Первые он смазал жгучей мазью, ко вторым приложил тонкие пластины чистой меди; они сразу присосались к телу.

– Несколько дней – и всё пройдёт без следа.

Глаза Тиры сияли: она знает, что Эгерсид жив, и знает, где он! Испуг, синяки и царапины – небольшая цена за известия о любимом. Теперь ей как никогда нужны жизнь, свобода и деньги.

* * *

Тронный зал. Всё здесь рассчитано так, чтобы показать величие царя царей: высокие потолки – до них не менее сорока локтей, и они кажутся ещё выше благодаря многочисленным колоннам; гигантские барельефы, изображающие великие деяния повелителей персов; статуи крылатых человекобыков у входа – всё должно наполнять трепетом сердца попавших сюда.

Восторгом светятся лица взирающих на великолепие дворца элейцев; их восхищение замечено и оценено самим царём Артаксерксом, а также его вельможами. Расположение персидской власти – вот и весь дипломатический успех элейской миссии. Впрочем, это не так уж мало: в следующий раз к их просьбам отнесутся благосклонно...

Анталкид размышлял, отдыхая после своей речи. Дипломат знал – грамотеи из других посольств запомнят её слово в слово, а потом философы будут использовать текст при обучении будущих государственных мужей. Но довольно! Процедура представления афинского посольства заканчивается, сейчас будет говорить Тимагор.

Спартанский посол внимательно вслушивается в слова; кажется, всё идёт как надо, афинянин ни на шаг не отклоняется от заранее согласованных положений.

Право на существование в Элладе имеет лишь один Пелопоннесский союз согласно давнему договору его, Анталкида, имени...

Мессения – неотъемлемая часть Спарты и не имеет права на самостоятельность.

Нет места также и Беотийскому союзу во главе с Фивами; фиванцы и есть главные виновники всех смут в Элладе.

Другое дело Афины. Этот город может вновь создавать морские союзы и Спарта не будет больше возражать в благодарность за помощь в борьбе с Фивами. Города же Малой Азии не могут быть членами таких союзов, ибо они находятся во владениях царя царей...

Тревога и подозрения, терзавшие Анталкида с прошедшей ночи, мало-помалу оставили его. Скорее всего, фиванские лазутчики только нащупывали подступы к афинскому послу или надеялись поживиться какими-нибудь сведениями в его шатре. Но вот Тимагор заканчивает речь и уступает место Пелопиду.

Трубный голос фиванца словно взывает к сияющей золотом фигуре Артаксеркса, взывает о справедливости и не просит, но требует её. Доводы Пелопида весомы: он напомнил царю, что фиванцы никогда не выступали против него. Более того, единственные из всех эллинов сражались на стороне персов в битве при Платеях[126]126
  Битва при Платеях произошла в 479 г. до Р.Х., во время Третьего похода персов в Элладу (480—479 гг. до Р.Х.), где они были разбиты.


[Закрыть], в своё время пытались удержать Спарту от военной авантюры против царских владений в Малой Азии, из-за чего испытали гнев лаконцев и долго терпели всякие невзгоды.

– Именно за непочтение к царю, – продолжал Пелопид, – мы разбили спартиатов при Левктрах, наказали их, опустошив Лаконию, и обеспечили независимость Мессении. Теперь Спарта лишена военной силы настолько, что вынуждена искать поддержки у своего старинного врага – Афин!

Анталкид с нарастающим возмущением слушал речь противника. Каков поворот! В каком свете сумел представить фивано-спартанскую вражду этот наглец! Какая ложь!

Уязвлённая гордость заставила изменить выработанной годами выдержке. Всего на миг воин в Анталкиде возобладал над дипломатом.

– Это не так! Недавно наши войска под командованием Архидама, сына царя Агесилая, нанесли сокрушительное поражение аркадянам! – не менее громко воскликнул он, перебив Пелопида.

– Только потому, что аркадяне выступили одни, без нас! – ответил тот. – Великий царь! Сказанное мною известно всем эллинам, что может подтвердить любой честный человек, например, афинский посланник, почтенный Тимагор!

– Свидетельствуешь ли ты, что фиванцы всегда были друзьями царя царей? – последовал вопрос Артаксеркса.

– Да! – короткий ответ афинянина словно удар бича прозвучал в огромном зале.

– Свидетельствуешь ли ты, что только военная необходимость заставила Спарту обратиться к вам за помощью?

– Да!

– Верно ли, что Спарта принимает помощь сиракузского тирана Дионисия, недруга персидского царя?

– Да!

– Правда ли, что афиняне принимают деньги от Александра Ферского, известного кровавыми беззакониями в Фессалии, и даже поставили ему памятник?

– Да, да, да...

Убийственное «Да!» союзника.

Слова Артаксеркса доносятся откуда-то сверху, словно голос некоего божества:

– Пелопид, посол Фив, какие условия мира желаешь ты?

Спартанский дипломат закрыл глаза: разгром...

– Признание независимости Мессении от Спарты, – чеканит фиванец давно обдуманные фразы. – Снижение боеготовности афинского флота: корабли должны быть вытащены на сушу, экипажи распущены, запасы сняты, орудия, вёсла и снасти сданы в арсеналы и на склады! Наказание нарушителей договора и тех, кто откажется его признать, – совместным военным походом, и в первую очередь против того, кто откажется выставить войска в союзный контингент!

Второй афинский посол, Леонт, молча закрыл лицо руками.

«Левктры – думал Анталкид, – вторые Левктры, и он, он виновен в очередном, на этот раз дипломатическом поражении Спарты!» Искусные царские писцы готовили текст договора, в то время как участники приёма подкрепляли силы приготовленными для них яствами. Когда хорошо поевшие фиванцы (на радостях), элейцы (чтобы перепробовать все лакомые блюда персидской кухни), аркадяне и едва притронувшиеся к еде спартиаты с афинянами вернулись в зал, документ был оглашён.

– Клянусь Зевсом, афиняне, по-видимому, вам пришла пора искать какого-нибудь нового друга вместо царя! – воскликнул Леонт, едва затих голос чтеца.

Артаксеркс только улыбнулся и велел сделать к тексту приписку: «Если афиняне остановятся на более справедливых условиях мира, то они могут снова явиться к царю с соответствующим заявлением».

Послы один за другим подходили к пюпитру с пергаментом, скрепляли договор своей подписью.

Следующий день был отмечен пиром в честь всех посольств – о нём долго говорили потом в городах Эллады. Отмечали честь, оказанную послу Спарты: сам царь, сняв с головы свой венок, опустил его в вазу с драгоценными ароматами и передал Анталкиду.

«Ты сделал всё, что мог, – говорил жест, – и никто не смеет упрекнуть тебя, даже ты сам». Было ещё и признание заслуг известного дипломата, уважение к былому могуществу его родины.

Отмечали особое расположение персидского владыки к Пелопиду, осыпанному знаками милости и подарками; фиванец показал скромность, приняв лишь то, что выражало благосклонность и радушие.

Говорили о главе аркадского посольства Антиохе: обиженный пренебрежительным отношением (аркадян даже не выслушали), он отказался от даров.

Зато Тимагор блаженствовал под дождём царской щедрости: золото, серебро, восемьдесят коров с пастухами – афинский посол любит молоко, так пусть не знает перебоев с ним в дороге!

Детская восторженность элейцев также была вознаграждена должным образом.

Пелопид не стал задерживаться в Сузах. Он простился с царём и быстро пустился в обратный путь, увозя текст договора. Вместе с ним уехал и важный персидский чиновник с царской печатью на руках, чтобы скрепить присягу представителей других эллинских государств на верность изложенным в пергаменте условиям.

* * *

– Мой друг Эпаминонд утверждает, что лучшим средством при штурме города является осёл, груженный золотом. Добавлю, что в дипломатии он тоже кое-что значит, – говорил Пелопид, устраиваясь в палатке посреди небольшого оазиса, где фиванское посольство остановилось для отдыха.

– Удачным подкупом афинского посла Антиф конечно же отыгрался за то, что его провели перед битвой при Левктрах, – отвечал его эпистолярий. – Кстати, виновница его прежней неудачи и здесь сумела выследить нашего лазутчика. Он захватил её, но спартиаты отбили добычу. Думаю, теперь Анталкиду известно многое.

– Поздно. Где сейчас Антиф?

– Я велел ему немедленно возвращаться в Фивы, как только он, полуголый, примчался из захваченного спартиатами тайного пристанища. Снабдил его деньгами и дал лучших коней.

– Антиф и эта женщина связаны между собою некими тайными нитями судьбы, – задумчиво произнёс Пелопид. – Кто из вас видел её в лицо?

– Сам Антиф и, возможно, кто-то из людей, бывших с ним в Мегарах.

– Жаль, что она в стане противника, – с искренним сожалением вздохнул посол.

* * *

Анталкид не торопился покидать Сузы. Он поставил себе задачу ограничить, ещё лучше обратить в ничто следствия дипломатической победы Пелопида, что потребует немалых усилий как в самой Элладе, так и здесь, при дворе персидского царя.

Следует оставить за собой как можно больше сторонников и приверженцев, создать каналы, по которым текли бы к повелителю выгодные для Спарты мысли и сведения.

Дни и ночи проходили во встречах с персидской знатью и важными чиновниками, казна посольства таяла на глазах, пришёл черёд даже ценным подаркам, лично полученным спартанским послом от царя. Ещё немного – и не будет средств на обратный путь. Плоды же всей этой бурной деятельности более чем скромны: хитрые сановники отделываются ничего не значащими фразами и тут же бегут доносить об устремлениях дипломата. Все знают о расположении царя к фиванцам, никто не хочет порочить себя излишне тесными отношениями с лаконским послом.

Анталкид тяжело переживал поражение. Он признавался себе в том, что своей задержкой в Сузах хочет всего лишь оттянуть неприятное возвращение на родину, отчёт перед эфорами и Герусией. Но оставался лишь один благовидный предлог дальнейшего пребывания здесь – встреча с Фарнабазом, на которую дипломат также не возлагал особых надежд, хотя понятно – от позиции могущественного сатрапа в дальнейшей войне с фиванцами зависит многое.

– Настал твой час, – сказал посол представшей перед ним Тире. – Завтра Фарнабаз даёт прощальный ужин в мою честь. Будешь танцевать для него.

– Я постараюсь, – вскинула та грустный взгляд синих глаз. – Но старалась я и перед Левктрами, тем не менее не получила обещанного. Получу ли сейчас?

– Да, – глядя в сторону, глухо ответил Анталкид.

Солнце клонилось к закату, когда одетый к ужину посол заглянул в палатку танцовщицы.

– Ты готова? – хотел спросить он, но слова так и не слетели с губ: никогда ещё Тира не была так прекрасна, как сейчас, в обольстительном воздушном одеянии Востока.

Она подошла к овалу полированного металлического зеркала, на миг задумалась. Скромное серебряное деревце с красными плодами явно не вяжется с каскадом дорогих украшений. Но эта вещь всегда была на ней с самого детства и, как думалось, приносила удачу. Так пусть и висит на своём обычном месте выше блестящих каменьев в золоте!

– Астарта! – выразил своё восхищение Анталкид, помогая женщине сесть в носилки; с какой радостью приказал бы он ей остаться в палатке!

«А ведь я такой же раб, – вдруг мелькнула мысль, – только мои хозяева – интересы Спарты и обстоятельства дел».

Тира по-своему истолковала переживания, тень которых мелькнула в глазах дипломата:

– Не волнуйся, на этот раз переговоры пройдут успешно, вот увидишь. Я постараюсь.

С тяжёлым сердцем посол ступил в колесницу. Вслед за нею двинулись носилки, окружённые лучшими музыкантами, каких только можно нанять в Сузах.

– Я хорошо понимаю тебя, – говорил Фарнабаз на безупречном языке Эллады, – ты хочешь, чтобы я, сатрап Царя царей, просто не замечал, как Спарта в подвластных мне владениях вербует наёмников, закупает продовольствие и другие необходимые для войны товары, ремонтирует на побережье свои боевые корабли?

Гость и хозяин расположились на мягких подушках перед столом чёрного дерева. Главные блюда были уже убраны, и сейчас на столешнице красовались диковинные восточные сладости.

Вечерняя прохлада позволила удалить мальчиков с опахалами из павлиньих перьев. Хозяин отпустил также и виночерпия, объяснив, что сам будет ухаживать за своим другом. Разговор теперь шёл без свидетелей, как того желали оба. Только четыре танцовщицы медленно кружили по залу под звуки тягучей мелодии.

– Верно, именно этого я и хочу, – с подкупающей прямотой ответил спартиат, – и постараюсь раскрыть тебе обоюдность выгоды при таком положении дел. Но прежде... – в это время танцовщицы закончили танец и застыли перед пирующими, слегка присев и воздев руки. – Но прежде хочу выразить восхищение искусством твоих танцовщиц. Знай же, что и суровая Лакония может показать нечто достойное твоего внимания!

Анталкид трижды громко хлопнул в ладоши. Высокие резные двери отворились, и в зал вошла небольшая процессия. Впереди, окутанная облачком лёгкого покрывала, плавно выступала женщина с двумя зажжёнными лампионами; за нею следовали нарядные музыканты. Каждый из них в одной руке держал свой инструмент, а в другой – горящий светильник. Опустив лампионы перед пирующими, танцовщица медленно отступила назад, так что оказалась в центре круга из огней, расставленных её спутниками. Сами они незаметно и мягко удалились в полумрак зала, откуда вскоре полилась таинственно-завораживающая мелодия.

Лилейно-белые руки грациозным взмахом отбросили покрывало, ярче драгоценных камней сверкнули звёзды глаз, и началось то, что показалось Анталкиду неким мистическим чудом.

Спартанский посол любовался хореографической картиной, которую творила заключённая в яркий круг волшебница, и одновременно искоса наблюдал за Фарнабазом. Сначала равнодушие вельможи сменилось интересом, а затем – пристальным вниманием. Сатрап ловил каждую вспышку глаз Тиры, впивался взглядом в каждый изгиб её тела, наслаждался взмахами рук и ног, захваченный сложным вихрем-рисунком танца.

«Зачарован, – с неожиданной болью думал Анталкид, сам ощущая силу властного приказа и страстной мольбы, нежного призыва и трогательной надежды, – сатрап зачарован женщиной, могуществом равной Цирцее».

Музыка смолкла. Тира мягко опустилась, глубоко присев, близ ковра между парой светильников. Со стороны фигура танцовщицы с грациозно склонённой головой выглядела безжизненной, но самой ей казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Сквозь шум крови в ушах медленно, не сразу дошёл смысл слов Анталкида: «Она твоя, Фарнабаз». Тира качнулась и без чувств простёрлась на полу, только зазвенел драгоценный металл браслетов...

Резкий, проникающий в самый мозг запах заставил очнуться. Она нашла себя утопающей в пуховиках широкого мягкого ложа под бледно-розовым балдахином; сухонький старичок в остроконечной шапке и расшитом звёздами халате убрал от её лица смоченный ароматическим веществом комок хлопчатника и несколько раз взмахнул веером. Воздух большой красивой комнаты показался прохладным, чистым и свежим. Несколько хлопотавших вокруг женщин оживлённо заговорили на чужом языке.

«Радуются, что спасли для хозяина его новую дорогую игрушку», – подумала Тира.

Какой предательский удар, да ещё от человека, на которого она возлагала все надежды, что делало страдания особенно жестокими. Вновь рабыня, но уже не в Элладе, а в сердце Азии, после того, как в мыслях, уже свободная, она стремилась к Эгерсиду! Ну, нет, хватит. Никому не отнять у неё чувства внутренней свободы, так окрепшего в последние годы. Лучше мучения и смерть.

Она резко села в постели, подчиняясь порыву; в тот же миг дверь распахнулась и в комнату вошёл Фарнабаз. Даже застилавшая глаза горькая обида не помешала Тире отметить, как красив этот немолодой уже перс в шитом золотом гранатовом одеянии, с серебряными прядями в густых волнистых волосах и осанкой человека, привыкшего повелевать. Улыбка смягчала благородно-твёрдые черты лица, а глаза светились добротой, нежностью, радостью, и ещё показалось, что в них стоят... слёзы. Таким взглядом не смотрят на вожделенную женщину!

– Не волнуйся, дитя моё, ничто не угрожает тебе, – ласковым голосом произнёс Фарнабаз, – а любое твоё желание будет немедленно исполнено. Более того, – продолжал он, сев на низкое сиденье у изголовья ложа, – отныне ты свободна. Никто больше, в том числе и я, не является твоим хозяином и господином!

Лекарь-маг в шитом звёздами халате вновь был вынужден прибегнуть к своим средствам, так как Тира второй раз в эту ночь упала без чувств. Придя в себя, женщина с недоверием взглянула на державшего её руку вельможу: знает она, как покупают любовь!