Текст книги "Красные плащи"

Автор книги: Вадим Щукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)

Эпаминонд внешне кажется невозмутимым, но сильно стучит в металл панциря сердце командующего: слишком быстро наливается силой золотисто-алый лаконский монолит. Видна выучка лучших войск Эллады. Если противник завершит построение и нанесёт удар прежде, чем фиванские войска сформируют свой боевой порядок, то замыслам стратега не будет суждено осуществиться, а имя его навеки будет связано с поражением и позором. Сердце стучит, хотя глаз видит – расчёты верны, расстояние между лагерем и рубежом формирования боевого порядка фиванских войск значительно меньше, чем у спартиатов, а значит, есть необходимый выигрыш во времени. Но что происходит в самом лагере? Какие-то воины гонят к нему беспорядочную толпу людей, щедро награждая их пинками.

Эпаминонд направил туда вестового, а другого послал за начальником кавалерии, чьи силы накапливались за правым холмом.

– Смотри, – указал он поскакавшему воину в пышном фессалийском доспехе на массу лаконских всадников, собравшихся перед своей тяжёлой пехотой, – похоже, Клеомброт намерен ударом конницы сорвать наше построение или задержать, не дав преодолеть холмы. Атакуй их левый фланг, едва они двинутся, смети с поля лаконскую кавалерию, расправься с лёгкой пехотой, а затем берись за левый фланг и тыл спартанской фаланги!

Тем временем вернулся первый вестовой: оказывается, маркитанты, торговцы, и прочие прибившиеся к армии люди бросились бежать при первых слухах о спартанском наступлении. Тогда командир небольшого отряда наёмников на фиванской службе решил водворить их обратно, чтобы пресечь дурной пример паники. Сейчас он спешит занять своё место в боевом строю. Эпаминонд лишь молча кивнул.

* * *

Гигантский монолит вырастал на равнине. Воины подбадривали друг друга, говорили о будущих подвигах. Командиры выравнивали ряды и шеренги. Позади каждой эномотии занимали места суровые оурагосы, готовые на месте покарать любого малодушного. Правда, здесь, на правом фланге, где пламенеют пурпуром плащи подлинных сыновей Спарты, в них нужды нет.

Сила, невиданная прежде, собралась на Левктрийской равнине. Фронт фаланги уже простирался на несколько сотен шагов, а войска подходили и подходили.

Эгерсид, проверив строй моры, отправился на доклад к Клеомброту – он стоял вместе с эпистолярием в нескольких десятках шагов перед центром боевого порядка.

– Ты опять хмур, полемарх? – в голосе царя звучала зловещая радость. – Не пройдёт Гелиос и четверти своего пути, как мы будем пировать в лагере врага!

– Фиванцы, – Эгерсид указал рукой куда-то за спину командующего.

Клеомброт испустил ругательство: противник переваливал через гребни холмов, очевидно, решив спуститься на равнину уже в боевом порядке. При этом случилось неизбежное – ряды фиванской фаланги расстроились, шеренги разорвались, и казалась она отсюда всего лишь жидкой толпой, растянувшейся на сотни шагов по фронту.

Самое время для атаки, но спартанский монолит ещё не успел завершить построение!

– Ударь по этому сброду прежде, чем они сомкнут ряды на равнине, – прокричал Клеомброт кстати подскакавшему с докладом начальнику кавалерии. – Мы подоспеем следом, и всё будет кончено!

На левый фланг уже неслись гонцы с категорическим приказом ускорить построение. Последние подходившие к монолиту подразделения перешли на бег.

Эгерсид занял своё место в пятнадцати шагах перед правым флангом моры. Лохагосы, пентеконтеры и эномотархи вышли соответственно на десять, пять и три шага вперёд. Эпистолярий и его помощники оставили царя и встали в строй – в бою они будут действовать копьём и мечом наравне с другими бойцами.

Тем временем масса всадников, собравшихся перед фалангой, пришла в движение и покатила туда, где пытались сомкнуть строй фиванские гоплиты. Но что это? Из-за холма наперерез им вылетают кавалеристы противника и, склонив копья, мчатся вперёд, пригнувшись к шеям злых фессалийских жеребцов! Все в катафрактах[112]112
  Катафракта – сплошной кавалерийский доспех.


[Закрыть].

Дурное предчувствие коснулось Эгерсида прежде, чем случилось непоправимое. Вскоре конные массы смешались в яростной схватке перед самой фиванской фалангой, заслонив её собой.

Полемарх наблюдал не только за ходом кавалерийского боя, но и за своим командующим. Вот царь выхватил меч и поднял его вверх, одновременно воздев к небу левую руку. Это значит, что он запел пеан, подавая знак к началу атаки.

Командиры, а за ними и остальные воины подхватили голос царя:

 
– Славная доля – в передних рядах с врагами сражаясь,
В подвигах бранных смерть за отчизну принять!
 

Слова военного гимна, казалось, провели черту за спиной каждого, посылая его туда, где грохотал конскими копытами, лязгал металлом и надрывался человеческим криком кавалерийский бой.

Не прерывая пения, Клеомброт повернулся и зашагал на врага. Качнулись копья, и тяжёлое тело монолита двинулось за ним мерной поступью. Царь шёл не прямо, а смещался по диагонали вправо, так что скоро присоединился к своему отряду телохранителей из трёхсот отборных воинов лучших родов Спарты.

Эгерсид перехватил копьё в левую руку под щитом, опустил шлем. Пение смолкло.

В прорези шлема видно, как лаконские всадники – сначала единицами, десятками, потом сотнями стали отделяться от схватки и, бросая оружие, искать спасения в бегстве.

Слишком велик перевес фиванской кавалерии в количестве, организованности, вооружении, чтобы бой мог продолжаться долго.

Окрылённые успехом фиванские всадники гнали противника, как волки перепуганных оленей, поражая настигнутых ударами тяжёлых копий и длинных мечей. Преследуемые пытались уйти за фланги своего наступающего монолита, но тщетно: тяжёлой пехоте некогда было спасать разбитую кавалерию.

Часть всадников, обезумев, на полном скаку врезалась в ряды своей фаланги, смешав их и нарушив чёткий ритм движения гигантской живой боевой машины. Дисциплинированные воины, правда, быстро сомкнули строй, выставив вперёд копья.

Конный шквал перед фронтом уходил, слабея. Фиванские всадники занялись преследованием остатков лаконской кавалерии и истреблением скиритов, тех, кто уцелел под копытами своей бегущей конной массы. Лёгкие пехотинцы, предоставленные сами себе, рассеянные по полю, были почти бессильны со своими дротиками, ножами и дубинками в борьбе со столь грозным противником.

Фиванская фаланга времени зря не теряла – вот она, спустилась к подножью холмов и идёт навстречу аккуратными рядами. Хорошо видны скрещённые под «теттой» палицы на щитах, лица под шлемами. Хищно сверкают на солнце острия копий.

Раненые конники – те, кто может, – стремятся скорее уйти, уползти с пути живых боевых машин, тяжёлых и неумолимых. Гоплиты переступают через тела людские и конские, топчут их.

Полемарх успел увидеть, как за левым флангом вражеского монолита с холма сползает широкая мощная колонна, и понял, что должно произойти. Слишком поздно искать ответ на ход фиванского полководца. Разве что смести, свалить, раздавить фалангу противника прежде, чем этот живой таран проломит лаконский строй.

Впереди – рукопашный бой, где движение тела должно опережать мысль. Иначе – гибель. Эгерсид перешёл на бег, увлекая свою мору. С яростным многоголосым криком плотные многотысячные массы закованных в тяжёлую бронзу людей устремились навстречу.

В последний миг Эгерсид косым движением щита отразил нацеленные в него острия, ударом древка отбил копьё, угрожавшее справа, и резким коротким толчком всего тела послал своё оружие вперёд. Поня – наконечник – нашёл цель. Он тут же бросил уже бесполезное, заклиненное телами копьё, выхватил меч и врубился в первую шеренгу противника.

Задние шеренги обеих фаланг навалились на передние. Воины что было сил упирались ногами в землю, стараясь продавить, осилить, опрокинуть такую же массу с противоположной стороны. Действовать оружием было трудно, но не меньшее значение имели простое давление и вес множества людских тел.

Фаланга – не просто скопление бойцов, но единый организм. Когда противостоящая живая стена продавится, прогнётся и порвётся под натиском, тогда и утратит она своё единство, а значит, перестанет существовать. Тогда придёт одоление. Победители пройдут по телам павших, работая копьями и мечами, а побеждённые побегут.

Первая шеренга лаконского монолита почти полностью повисла на фиванских копьях – не было никакой возможности пробраться сквозь эту стальную щетину острых наконечников.

Жуткая теснота не позволяла извлечь оружие обратно, и мёртвые тела поддерживаемые сзади напирающими лаконцами, а спереди – натиском фиванцев, перемешались в схватке с живыми.

Потери первой шеренги фиванцев тоже были велики, но лишь отдельным спартанским воинам удалось вклиниться в строй противника. Меж рядов и шеренг ползли к смельчакам длинные копья, пресекая их путь.

И всё же более тяжёлая и мощная лаконская фаланга одолевала! Фиванский строй в центре заметно прогнулся; ещё одно усилие – и он лопнет, превратившись в охваченную смятением толпу!

Прежде чем живые стены с тяжким ударом столкнулись, Клеомброт заметил необычную особенность в боевом порядке войск Эпаминонда, сумел оценить угрозу и успел отдать приказ двум последним шеренгам правофланговой моры охватить противника; те, сделав поворот направо, длинным щупальцем потянулись к левому флангу фиванцев. Но тут навстречу им с яростным криком трёх сотен глоток рванулся «священный отряд». Впереди бежал гигант в открытом шлеме, и было видно его свирепое лицо. Лаконская фаланга была раздавлена прежде, чем успела превратиться в ударный кулак, а чуть позже гоплиты Пелопида сами вцепились мёртвой хваткой в правый фланг спартанского монолита. Ослабление строя на две шеренги там, куда нацелил удар эмбалона спартанский полководец, – вот и весь результат манёвра Клеомброта.

Мимо кипящего побоища проскакал гонец. Он шёл по легко заметному следу фиванской кавалерии – трупам лаконских всадников, брошенному и изломанному оружию. Впрочем, победители недолго преследовали побеждённых: увидев почти пустой спартанский лагерь, они захватили его и занялись грабежом. Там и нашёл посланник фиванского гиппарха.

– Эпаминонд приказал тебе немедленно атаковать спартанскую фалангу с тыла, – произнёс он, глотая от волнения и быстрой скачки слова, – иначе будет поздно.

Начальник кавалерии с сожалением посмотрел на лагерь: не зря спартиаты взяли Кревсии, здесь есть, чем поживиться.

– Сообщи стратегу, что ударим как можно скорее. А заодно передай ему это – обнаружили в шатре Клеомброта.

Гонец уложил на конскую спину аккуратно завязанный тюк и, обгоняя вереницу пленных, поскакал туда, где с вершины холма наблюдал за битвой командующий.

* * *

Эгерсид ударом эфеса оглушил фиванского гоплита, полоснул лезвием меча тянувшуюся к нему руку с кинжалом и, напрягая мускулы, вырвался из смертельной давки человеческих тел. Вздохнул, расправил плечи: благодаря своему искусству и надёжному доспеху ему удалось избежать серьёзных ран.

Какое-то время, припоминал полемарх, его лучшие бойцы шли следом. Ещё совсем недавно Эгерсид чувствовал, как отчаянно бьётся рядом Антикрат. Но прорвался сквозь мгновенно сомкнувшийся за ним вражеский строй лишь один полемарх.

Совсем близко живой таран фиванцев дружно ухнул и неумолимо двинулся вперёд, сначала медленно, затем набирая ход. Вслед за ним потянулось и крыло фаланги, сквозь которое прорвался Эгерсид. Больше ничего увидеть не удалось – к нему уже бежали с копьями наперевес замыкающие бойцы фиванской фаланги.

* * *

Спартанский монолит выгнул строй противника дугой и продолжал натиск, несмотря на стрелы и дротики фиванской лёгкой пехоты, зашедшей в его тыл. Не больше успеха имела бы маленькая собачонка в своих потугах остановить устремившегося на охотника тяжёлого вепря. Только топот вернувшейся на поле боя фиванской конницы заставил последние шеренги прекратить напор, развернуться, прикрыться щитами и выставить копья, чтобы отразить новую угрозу. Но правый фланг лаконского монолита уже ощутил неодолимый ход живого тарана противника. Почти одновременно упали опрокинутые им могучие спартанские бойцы правого крыла; по ним шли фиванские гоплиты, добивая упавших копьями и мечами.

Натиск эмбалона был так силён, что свалил наземь даже Клеомброта. Он тут же вскочил и взмахнул мечом, призывая к сплочению бойцов своей охраны.

– Царь, уходи в центр, здесь тебе грозит гибель, – хрипло прокричал сквозь грохот битвы Сфодрий. – Нам не сдержать их здесь!..

Старый воин отбивал удары щитом и мечом, доспехи его были промяты и окровавлены, шлем сбит, седые волосы растрепались.

– Что ты мне предлагаешь? – прорычал ему Клеомброт. – Спартиат не бежит от врага, а побеждает или гибнет там, где стоит!

Сфодрий уже не слышал: несколько фиванских гоплитов разом всадили в него копья.

Спасайте царя! – во всю мощь своих лёгких кричал эпистолярий. Поздно! Клеомброт качнулся, как подрубленный дуб, и с тяжёлым грохотом упал навзничь. Лавина наступающей пехоты противника тут же поглотила его.

В едином бешеном порыве бросились на стену эмбалона царские телохранители. Не уберечь царя – позор. Отдать врагу его тело – позор неслыханный. Лишение красного плаща, жалкая жизнь изгнанника или казнь. Пятно на славные имена и деяния предков. Презрение сограждан. Лучше смерть на месте здесь, в бою. Всё это одновременно поняли молодые аристократы, лучшие бойцы Спарты, и преисполнились нечеловеческих сил.

Золотисто-красные воины скосили первые шеренги живого тарана, прошли по телам павших и извлекли из-под груды трупов тело Клеомброта. Пока одни сдерживали натиск врага, другие соорудили носилки из щита и копий, дабы мёртвый царь покинул поле битвы, как подобает спартиату.

Дорогую цену заплатили телохранители: лишь несколько десятков из трёх сотен вырвались из гущи сражения. Вперемешку лежали трупы фиванцев и спартиатов там, где дал свой последний бой Клеомброт.

Плотно окружив носилки, уходили стражники к лагерю в сопровождении лёгкой пехоты противника, и то один, то другой раненый стрелой или дротиком золотисто-алый воин отставал от товарищей, чтобы в последний раз сойтись с врагом и с честью лечь на Левктрийской равнине.

Яростным криком Пелопид остановил рванувшихся вслед за телохранителями гоплитов:

– Враг ещё не разбит!

Эмбалон и «священный отряд» охватили правый фланг спартанского монолита и беспощадно перемалывали его копьями.

Весть о гибели командующего и поражении правого фланга быстро неслась по лаконским рядам, подрывая веру в победу. Центр прекратил продвижение, в то время как воодушевлённые фиванцы дружно усилили натиск по всему фронту. Ещё один напор... Тысячи ног изо всех сил упираются в истоптанную землю, роют в ней борозды подошвами сандалий... Ещё... Лаконский строй дрогнул, подался назад и... Лопнули невидимые внутренние связи фаланги. Недавно грозный монолит обернулся охваченной паникой огромной толпой, бегущей к своему лагерю!

Эпаминонд оставил холм и прилагал все силы, чтобы заставить своих гоплитов соблюдать строй при преследовании: даже после всех потерь разбитый противник вряд ли уступает в числе победителям, чем закончится дело, если бой возобновится в виде множества поединков? Кроме того, длинные копья фиванцев имели смысл только при действиях плотным строем...

Лишь у самого лагеря чудом оставшийся в живых Гипермен сумел остановить бегущих. Лаконцы сбились в тесную массу, ощетинились оставшимся оружием. Они были готовы биться – не за победу, но чтобы дороже продать свою жизнь и свободу.

Эпаминонд понял всё и счёл за благо отказаться от новой атаки. Зачем? Победа одержана. Небывалая. Впервые военная мощь Спарты сломлена в полевом сражении! На истёртой ногами, залитой кровью Левктрийской равнине можно воздвигать гордый трофей.

– Боги даровали нам победу! – кричал стратег, разъезжая перед шеренгами восторженно вторивших ему воинов. – В наших рядах незримо сражался сам Геракл и поражал врагов! Вот священное оружие величайшего героя Эллады – оно найдено на поле битвы! – и высоко поднимал тяжёлую ясеневую палицу полубога.

* * *

Эгерсид в помятых, залитых кровью от шлема до поножей доспехах, окружённый почти двумя десятками фиванских пехотинцев, медленно переступал скользящими шагами, время от времени делая резкие развороты в сторону, откуда чувствовал приближение угрозы. Неподвижно лежащие на земле тела убеждали фиванцев, что этот высокопоставленный спартанский командир будет нелёгкой добычей. Иногда полемарх делал короткие выпады, пугая врагов красным клинком. Те шарахались, а потом вновь окружали его. Тяжелеет в давно не знавшей отдыха руке меч, оттягивает плечо щит. Спасает лишь то, что нет среди воинов противника того, кто смог бы организовать нападение разом со всех сторон.

Длинное фиванское копьё стремительно пересекло круг и впилось в спину спартиата. Вздрогнул всем телом под пробитым панцирем и замер на стальном острие полемарх. И тут вскочивший на ноги гоплит, размахнувшись своим щитом, обрушил удар на его голову.

Тьма вошла в глаза Эгерсида, ноги подкосились, и с тяжёлым грохотом доспехов он упал на тела сражённых им врагов.

Часть третья
МАНТИНЕЯ

I

– Удивляюсь, почему Мол дал тебе серебро на расходы. Должно быть, о другом думал, иначе нагрузил бы твои плечи связкой железных спартанских денег, – добродушно подтрунивал Ксандр над здоровяком Лиром.

– Деньги, деньги, – проворчал тот, – зачем их только придумали?

– Спроси учителя Зенона. Он хорошо знает, что такое деньги. Я сам это не сразу понял.

– Если учёный знает про деньги всё, – продолжал Лир, – то почему у него их никогда не было?

– Не было больше, чем нужно. А нужно учителю для себя совсем немного...

Так, беседуя, приятели подошли к усадьбе недавно умершего периэка. Покойный был одинок, и всё имущество отошло к племяннику – судовладельцу из Прасии. Тот же устроил распродажу, чтобы рассчитаться с долгами дяди и не остаться в накладе самому. Управляющий Мол, прослышав об этом, решил по сходной цене приобрести для нужд мастерской осла с повозкой. Дело было поручено обученному грамоте и счёту Ксандру, а также внушительному Лиру – чтобы у встречных не возникали дурные мысли при виде одинокого подростка с деньгами или с покупкой.

Войдя в окружённый каменной оградой двор, Ксандр быстро выделил среди нескольких человек наследника, с вежливым поклоном приветствовал его от имени хозяина и изложил суть дела.

– Воспитанный молодой человек, – сказал судовладелец, – и образованный, судя по речи. Видно, любит тебя Этион, раз не жалеет денег на учителей. Доставь-ка сюда, – велел он своему рабу, – Хрипуна и повозку.

Крупный серый осёл ступил во двор и издал рёв, подтвердивший его кличку. Ксандр встрепенулся: ну конечно же это осёл из его деревни, тот самый, что исчез вместе с двумя илотами незадолго до роковой ночи. Все приметы совпадают. Только звали его не Хрипун, а Крикун. Да и повозку, сработанную их деревенскими умельцами, трудно спутать с другой.

Юноша не выдал своего волнения и принялся торговаться вежливо, но обстоятельно. В конце концов, ему удалось сэкономить пару оболов из отпущенной управляющим суммы.

– Давно ли у вас этот осёл? – спросил Ксандр пожилого раба, когда тот помогал запрячь Хрипуна в повозку.

– Года два. Хозяин купил его у двух молодых спартиатов, совсем мальчишек. Были они, может, чуть старше, чем ты сейчас.

– Не помнишь их имена?

– Они мне не представлялись. Вот ирена их знаю – Лисикл. Зашёл на следующий день проверить, сколько серебра его волчата выручили. Такого не забудешь! Я вот что тебе скажу, парень: спартиаты тоже любят серебро, сильно любят!

Но Ксандр уже не слушал его, лишь механически кивал головой: значит, пропавшие односельчане тоже стали жертвой волчьей стаи Лисикла!

– Ты торговался как настоящий купец, – хитро подмигивал приятелю Лир, когда они шли обратной дорогой. – А что мы сделаем с вырученными оболами?

– Отдадим Молу, – пресёк его надежду покутить Ксандр. – Ведь в купчей, – похлопал он по сумке, где лежали свёрнутый в трубку папирус и письменные принадлежности, – всё отмечено.

– Верно, – протянул разочарованный Лир. – Мне показалось, ты сообразил как припрятать разницу, когда увидел Хрипуна: глазами в него так и впился! Значит, не из-за денег.

А из-за чего? Молчишь? Что ж, храни свою тайну. Мог бы и доверить – я ведь никому не проговорился о твоих ночных прогулках, хотя они могут плохо кончиться!

– Когда-нибудь скажу, – обещал Ксандр; ему не хотелось обижать искренне привязанного к нему здоровяка.

Образы жестоких ночных убийц вновь предстали перед глазами. Однажды он встретил стражей из эномотии Лисикла, проследил за ними и с тех пор не упускал возможности побывать возле их расположения, этого волчьего логова. Некая сила заставляла его играть с опасностью, незаметно держаться вблизи молодых хищников, изучать их нравы и повадки. Ксандр уже запомнил в лицо всю эномотию, а многих и по имени, хотя и не представлял, что он может сделать Лисиклу и его бойцам.

Мол остался очень доволен покупкой:

– А теперь поешь и отправляйся к почтенному Зенону – сказал он, похвалив Ксандра, – сегодня, я знаю, он намерен заняться с вами геометрией.

Так повелось с тех пор, как в доме поселился учёный: первую половину дня он занимался врачеванием, сбором трав, приготовлением лекарств или предавался размышлениям, а во вторую давал уроки – к этому времени Ксандра отпускали из кузницы, а Леоника успевала освободиться от надзора педономов.

Известие с левктрийских полей словно погасило жизнерадостность и задор девочки. После несчастной битвы в Спарте можно было встретить женщин с сияющими лицами, облачённых в праздничные наряды – это были те, чьи близкие пали под копьями и мечами фиванцев. Мужчины исполнили свой долг до конца, и нет на мёртвых вины за поражение, а значит, нет и позора. Пусть печалятся те, чьи родственники ушли с поля сражения невредимыми!

Тело полемарха не было найдено в числе других, когда фиванцы разрешили побеждённым собрать трупы. В ответ на запрос победители заявили, что им ничего неизвестно об Эгерсиде.

Надежду, пусть слабую, вселил и друг без вести пропавшего, лохагос Антикрат, когда его всего израненного привезли умирать в Спарту. Так бы и случилось, но Леоника привела Зенона, и учёный ещё раз подтвердил своё чудодейственное искусство.

Антикрат и другие немногие уцелевшие из тех, кто бились рядом с полемархом, видели, как он прорвался сквозь фиванский строй, и сетовали, что слабосилие и раны не позволили им поспеть за своим командиром. Имя пропавшего полемарха среди бойцов окружалось славой, и отблеск её падал на единственную дочь.

Ксандр не знал, как утешить девочку, чей отец представлялся ему полубогом, да к тому же он испытывал возрастающую неловкость в общении с нею – давала себя знать всё явственнее проступавшая будущая женская красота спартиатки. Юноша с удивлением слушал слова Зенона: человеку свойственно любить своих близких, и это нормально, как естественна скорбь с их утратой. Спартиаты же требуют радоваться гибели дорогих людей в бою вопреки естественным законам души человека. Поведение Леоники доказывает, что педономам не удалось изуродовать душу девочки, чему мы и порадуемся. Далее же бурные силы растущего организма возьмут своё, боль пройдёт, останется только шрам на душе – такие есть у каждого из нас.

Утомлённая гимнастикой тела Леоника с удовольствием занималась гимнастикой ума, погружаясь в решение задач, облечённых Зеноном в форму интересных житейских историй. Ксандр с нетерпением ждал её появления, а после уроков, как и сегодня, провожал домой. Лир шёл чуть позади, поигрывая увесистой дубинкой.

– Фиванцы собираются продать в рабство всех пленных, чей срок выкупа истёк. Боюсь, что и мой отец среди них. Для спартиата рабство хуже смерти, – говорила Леоника.

– Господин Этион обязательно выкупит его, как только узнает, где твой отец, – отвечал Ксандр.

– Твой хозяин и так взял на себя труд по управлению нашим клером. Алким и Дота с этим просто не справятся.

Силы у старых слуг были действительно не те, что раньше, но радушия было не занимать. Отпускать провожатых своей любимицы без угощения они не пожелали. Ксандр при этом внимательно слушал болтовню Доты, стараясь узнать, нет ли в чём нужды в доме – таково было постоянное поручение господина Этиона.

Приятели, тем не менее, не стали засиживаться и откланялись до наступления темноты.

– Успеем к ужину, – мечтательно сказал Лир.

– Сколько же тебе надо, ненасытный?

– Поскольку я в три раза больше тебя, то и надо мне в три раза больше. Не мог же я показать старикам, что мне мало!

– Втрое не обещаю, но можешь съесть мой ужин. Я задержусь.

– Опять твои тайные дела? Не нравится мне это. Слушай, а может быть, у тебя завелась подружка? Ты ведь уже взрослый.

– Скажу одно: нет.

– И то верно. Ты каждый день видишь Леонику. Смотри, испортит она тебя: на других смотреть не захочется, – подмигнул здоровяк.

– Прошу, не надо об этом. Она – спартанская аристократка, а я – беглый илот. Мне пора, – прервал разговор Ксандр и свернул за поворот.

Успел вовремя. Из-за невысокой каменной ограды видно, как великолепный в своих новеньких бронзовых доспехах под красным плащом эномотарх проводит развод стражи.

– С наступлением темноты задерживать всех, у кого нет красного плаща, и доставлять сюда, – звучал повелительный голос Лисикла. – При встрече с грабителями хотя бы одного из них взять живым!

Затем он указал состав смен и отправил первую из них на маршруты, сам же вслед за второй проследовал в барак. Во дворе остался одинокий часовой с копьём на плече.

Ксандр немного выждал в укромном месте за углом и двинулся за тройкой спартиатов во главе с Килоном – тем, кого он ненавидел больше всех после Лисикла. Имя одного из них, ещё неизвестное, Ксандр надеялся узнать сегодня. Ночь сгустилась, улицы опустели, и никто не мешал ему бесшумно двигаться вслед за патрулём.

Стражники обычно громко переговаривались, шутили и хохотали. На этот раз Килон что-то объяснял своим подчинённым так тихо, что разобрать ничего не удалось. Один из патрульных свернул в боковую улочку, Ксандр последовал за двумя оставшимися. Те шли не спеша, изредка вполголоса обмениваясь фразами. Чтобы расслышать их, юноша подобрался совсем близко, мягко переступая подошвами сандалий, напрягая слух и зрение. Вдруг что-то острое кольнуло его в спину; Ксандр вздрогнул, долго копившееся напряжение вырвалось сдавленным криком. Стражники в тот же миг обернулись, уперев копья ему в грудь.

– Попался, хитрец! – торжествующе воскликнул Килон. – Полз следом, как змея, и думал нас провести! Недоумок, я заметил тебя с самого начала!

Кровь бурно шумела в ушах Ксандра, сердце часто билось... «Как глупо. Пока я крался за этими двумя, третий так же неслышно зашёл сзади!»

– Зажги факел! – велел Килон одному из воинов. Вспыхнувший огонь выхватил удивление, мелькнувшее в маленьких злых глазах начальника патруля.

– Ты?! К Лисиклу его! Пусть расскажет кое-что! – повелительно крикнул Килон. – Пошёл! – и сильно пнул повернувшегося Ксандра одетой в бронзу ногой.

Удар был так силён, что юноша отлетел на несколько шагов вперёд, упал на четвереньки и тут же с заячьей быстротой рванулся в тёмные улицы Спарты.

Молодым спартиатам мешали доспехи, особенно поножи.

«Больше не дамся», – думал Ксандр, стараясь выйти на дорогу к усадьбе Этиона. Должно быть, погоня пересекла маршрут другого патруля, и он тоже пустился следом, громыхая металлом.

– Они хорошо знают город, – пульсировала мысль, – лишь бы не пошли наперерез! Хорошо, что у Спарты нет стен. Но выходы охраняются, вон горит костёр поста...

– Держи его! – крик одного из преследователей поднял от огня бородатого стража. В решительном азарте Ксандр уклонился от его длинной руки и ушёл в спасительную темноту.

– Оставайтесь здесь! Сами возьмём! – это голос Килона. Запыхался, коротконогий? Но и второе дыхание Ксандра тоже подходит к концу. Огнём полыхает грудь, всё труднее переставлять ноги.

Что-то длинное, тяжёлое скользнуло над правым плечом, задев его. Копьё! Да что они, видят в темноте, как совы? Собрал оставшиеся силы, ускорил бег. Чувствовал: спартиаты держатся ровно и преследуют уверенно, как стая гончих.

Позади мелькает факел, свет его приближается. Сказываются постоянные упражнения воспитанников Лисикла в беге. Ксандр бежит знакомой дорогой – сколько раз ходил по ней с Леоникой, – и это помогает.

Вот и старая магнолия выдаёт себя ароматом. Ещё каких-то полторы стадии, и он спасён!

Нет, не спасён – холодом обожгла внезапная мысль. Не сможет помочь господин Этион, и только сам подвергнется опасности из-за опрометчивости Ксандра. Бежать некуда! Ноги одеревенели, и юноша почти шагом прошёл мимо магнолии. Тяжёлый топот рядом, вот-вот схватит его безжалостная рука...

Грохот, звон, вопли и ругань заставили обернуться: упавший факел неровным светом освещал громыхавшую металлом груду копошащихся тел. В тот же миг могучая рука подхватила его и вихрем увлекла вверх по склону холма в сторону от дороги.

– Ну что, хорошо погулял? – раздался голос Лира, затащившего Ксандра в чащу кустарника. – Благодарение богам, они внушили подождать тебя здесь и сунуть дубинку меж ног твоим преследователям!

Ксандр в ответ издал что-то похожее на клёкот: грудь казалась переполненной расплавленным оловом, в спазмах ёкал живот, сердце было готово лопнуть или выскочить.

Между тем факел внизу был вновь поднят чьей-то рукой. Некоторое время он кружился на месте, а потом двинулся в сторону Спарты. Видно, преследователи сочли дальнейшие поиски лишёнными смысла.

– Ну а теперь идём домой, – гигант взял Ксандра за руку и повёл его по широкой дуге, обходя дорогу, к дому хозяина.

Пламя в груди юноши сменялось приятным теплом, дыхание становилось глубоким и ровным.

– Думаю, ты должен всё рассказать господину Этиону, – произнёс Лир, выслушав объяснения юноши. – Только прошу, не говори, что я знал о твоих ночных похождениях прежде. Разве что сам спросит.

Этион ещё не спал: в поздний час он любил побеседовать в мегароне с учёным гостем о своих делах. Хозяйственный периэк заметил, что доходы мастерской от этого только возрастают.

– Да ты ранен! – воскликнул Зенон, когда приятели, опустив виноватые лица, появились в зале. – Лёгкий порез. Тем не менее, рану надо обработать; сейчас принесу бальзам.

– Должно быть, наконечник копья, – ответил Ксандр.

– Я догадывался, что твоя история будет иметь продолжение, – Этион медленно ходил по комнате. – Рассказывай. Жду.

Ксандр вздохнул и начал повествование, стараясь говорить кратко, но не упуская ничего важного.

– Ты твёрдо уверен, что этот молодой спартанский воин и есть убийца, участник криптии? – спросил Зенон, смазывая ему рану жгучей жидкостью.