Текст книги "Красные плащи"

Автор книги: Вадим Щукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

– Несомненно. Это Килон.

– Он мог убить тебя, чтобы скрыть давний промах. Конечно же он солгал товарищам два года назад, что не упустил тебя.

– Следовало давно рассказать о Лисикле и его стае, – серьёзно произнёс Этион. – Тогда я укрыл бы тебя в другом городе. Теперь же враги будут искать беглеца.

– Быть может, уже ищут, – подал голос Зенон, закончив обрабатывать плечо юноши, – этот Лисикл, судя по всему, наделён верным чутьём хищника. Я не стал бы его недооценивать. Начнёт он с твоей усадьбы, Этион! Вспомни, куда бежал Ксандр. Представит всё как охоту за фиванским лазутчиком, разбойником, бунтовщиком – не всё ли равно.

Мы спрячем мальчика! Никто не выдаст – я уверен в своих людях!

– Бесполезно, он установит постоянное наблюдение. Трудно будет объясняться тебе с правителями Спарты, когда эти волки обнаружат добычу!

– Что же делать? Я отправлю Ксандра к своим друзьям в Фокиду с первой же партией товара...

– Поздно. Нежелательного посещения можно ожидать с часа на час. Уходить надо немедленно!

– Как? Отправить его одного ночью в опасную дорогу?

– Зачем же одного? Я давно хотел поблагодарить тебя за гостеприимство, так как меня уже вновь тянет в странствие. Молодой, способный спутник будет очень полезен. Если же я замечу, что жизнь странствующего учёного тяготит юношу, то всегда смогу проводить его к одному из твоих друзей.

– Знаю, мой друг, если ты решил, то отговаривать тебя бесполезно. Но помни, стены этого дома всегда ждут тебя. Лир, разбуди людей и пришли ко мне Мола. Все должны забыть, что мальчик по имени Ксандр жил здесь два года!

Сборы были короткими. Не прошло и часа, как Этион обнял на прощание своего учёного друга и ласково потрепал волосы Ксандра:

– Помоги вам Гермес, хранитель путников!

Скоро облачённая в простой гиматий фигура хозяина – уже бывшего – осталась во тьме, вместе с его домом и всеми, с кем сдружился Ксандр за эти годы.

Оглянулся в последний раз. Прощай, мечта стать мастером металла! И всё же... Ум юноши работал так, как успел научить Зенон: рассматривал явление со всех сторон, искал хорошее в плохом и плохое в хорошем.

Он опять избежал смертельной опасности, рядом уверенно шагает умный, добрый и опытный человек, на плече плотно набитая сумка, новые хитон и плащ защищают от ночной прохлады, а под ними – матерчатый пояс с семью серебряными драхмами. Вдруг что-то укололо сердце: Леоника... Встретит ли он её когда-нибудь?

II

– Удивительно, два человека, из которых один – огонь и порыв, другой – само спокойствие, командуют войском так, будто образовали единого полководца, – говорил начальник стражи беотархов.

– Их связывают общие идеи, интересы, убеждения, а главное – дружба, – глубокомысленно заметил эпистолярий. – Иначе несхожесть характеров обернулась бы столкновением и бедствием для Фив...

– Гонец из Фер Фессалийских! – прервал начальник дежурной смены его размышления.

– Новости от нашего доброго и опасного соседа Ясона? – обратился к другу Эпаминонд, оставив походное кресло в глубине шатра. Победа под Левктрами привела к быстрому установлению дружественных демократических режимов на запад от Беотии до самой Фессалии.

Знаю, Пелопид, тебя связывают давние узы с семьёй этого человека, но не могу забыть, как он подвёл нас при Левктрах!

Полное уничтожение и пленение спартанской армии были тогда непосильными задачами для победителей, по-прежнему уступавших побеждённым в числе гоплитов. Поэтому было решено привлечь в помощь повелителя Фессалии. Личные связи Пелопида помогли, и тот действительно прибыл во главе блестящего войска, но неожиданно для беотархов счёл для себя более выгодной позицию миротворца. Фиванцам ничего не оставалось, как вступить в переговоры при посредничестве того же Ясона и выпустить врага через Мегариду в Лаконию.

Пусть уход спартиатов больше напоминал бегство – Эпаминонд понимал, что раненый зверь лишь убрался в своё логово. Сам же недавний миротворец на обратном пути разграбил Гиамполь, перебив многих горожан, разрушил Гераклею и довольный походом вернулся в Фессалию.

– Ясон делал, делает и будет делать то, что выгодно ему, – ответил Пелопид, – хорошо ещё, что нам удалось отправить с ним небольшую миссию для связи. Как не хотел он её принимать! Думал, ему навязывают соглядатаев.

– Правильно думал, – подытожил Эпаминонд. – Выслушаем же гонца.

– Говори как лаконец. Коротко и ясно, – предупредил Пелопид представшего со шлемом на сгибе руки вестника.

– Правитель Фессалии Ясон убит заговорщиками во время смотра конницы в Ферах пять дней тому назад, – тут же исполнил приказание гонец.

Пелопид вскочил с ларя, где хранилась секретная переписка и приспособления для тайнописи; Эпаминонд был невозмутим.

– Теперь попробуй говорить не как лаконец, – изменил он задачу гонцу.

– Во время смотра правитель Фессалии, как заведено, принимал просьбы граждан. Он сидел на своём месте, к нему приблизились семеро молодых людей, как будто с тяжбой между ними. Внезапно они выхватили спрятанные под одеждой мечи и принялись наносить удары, такие сильные, что куски тела несчастного летели в стороны, а кровь брызгала вокруг! Охрана бросилась на заговорщиков с копьями. Один из нападавших был заколот на месте, другой – когда садился на лошадь. Остальным удалось уйти.

– Кто же принял власть в Фессалии?

– Должность правителя разделили его братья, Полидор и Полифрон.

– Это всё, что ты можешь сообщить? – искренняя скорбь отразилась в лице Пелопида.

– Все, беотархи.

– Тогда поешь и отдохни. В Фивы поедешь с нашим донесением, чтобы не путешествовать зря.

– Или свободные выборы свободных граждан, или молодые глупцы с мечами, прокладывающие дорогу очередной тирании, быть может, ещё более худшей! – произнёс Эпаминонд, едва гонец удалился.

– Меня не нужно убеждать в преимуществах демократии, – ответил Пелопид. – Но Ясон всё же был моим другом. Лучше скажи, чем это может обернуться для нас?

– Ясон и дальше вёл бы себя, как под Левктрами – то есть спасал слабейшего от неминуемого поражения. Всё потому, что, пока мы воюем, сам он мог продвигаться в Македонию и Эпир, к чему готовился. Там он столкнулся бы с интересами афинян, так как именно из Македонии те получают лес для своих кораблей, и отвлёк их силы, чем помог бы нам, сам того не желая. Ведь Афины всё более склоняются к соглашению со Спартой – вспомни, наших послов даже не пригласили на торжественный обед в Пританей, когда они доставили весть о победе при Левктрах!

– Да, афиняне тогда даже не скрывали огорчения от успеха союзника.

– Теперь в Фессалии начнётся смутное время борьбы за власть, что поможет нам распространить демократию в этой области, но при этом... мы скоро увидим демократические Афины в числе наших противников.

– Всё сказанное тобой, Эпаминонд, убеждает меня в одном: время дорого, и если наносить удар по Спарте, то сейчас, когда мы с союзными фокейцами, эвбейцами, локрийцами и гераклейцами пришли сюда, в Мантинейскую область! До сих пор мы не встретили ни одного вражеского воина; так примем предложение готовых присоединиться к нам аркадцев и поразим врага в его сердце!

– Вместе с ними нас будет около семидесяти тысяч, – задумчиво произнёс Эпаминонд, – сильный довод в твою пользу. Но, с другой стороны, это не единое войско с его внутренней спайкой и дисциплиной! Каждый союзник будет преследовать свои цели, стараясь переложить тяготы войны на других, а получить побольше. Спартиаты же, защищая родной город, будут сражаться, как никогда, и тогда их успех над противником, грозным с виду более, чем на самом деле, только повысит политическое значение Спарты. Мы же рискуем потерять плоды победы при Левктрах.

Подумай также о спартанских гарнизонах в городах, закрывающих путь в Лаконию, и самое главное: у нас слишком мало времени. В первый месяц зимы истекают наши полномочия беотархов!

– Но именно это обстоятельство и заставляет нас действовать с предельной быстротой и энергией! Всё остальное обычно для любой войны. Ну а что касается аркадцев, давай поставим им более жёсткие условия о совместных действиях. Они показали такую заинтересованность, что пойдут на всё.

Беседа продолжалась, и под воздействием доводов Эпаминонда пылкие стремления Пелопида постепенно приобретали вид всесторонне продуманного замысла действий.

Вторжение в Лаконию было предрешено ещё до того, как эпистолярий представил беотархам трёх усталых периэков, проделавших нелёгкий путь из Спарты. Они заявили, что тысячи их сторонников готовы взяться за оружие и восстать, как только фиванские войска окажутся в долине Эврота...

– Мы вторгнемся в Лаконию через Карии, вы же – через Ой, что в Скиритиде, – говорил Пелопид вождям горной Аркадии, когда соглашение о совместных с ними действиях против Спарты было достигнуто, – знаю, там стоит гарнизон из четырёхсот молодых воинов во главе с Исхолаем. Но разве это самое большое препятствие из тех, что могут встретиться нам?

– Не будем медлить, – добавил Эпаминонд, – большое войско нельзя долго держать в бездействии.

* * *

День был тих, прозрачный воздух неподвижен, и ничто не мешало столбам чёрного дыма подниматься в вышину подобно гигантским чёрным кипарисам.

– Горят дома на левом берегу Эврота, – сказала Иола подруге.

Лохагос Антикрат вместе с поредевшим подразделением в начале осени был направлен во Флиунт. В последний месяц о нём не было вестей.

– Наших отцов нет здесь, – ответила Леоника, – они бы прогнали врагов.

– Брат говорит, их очень много, как камней на речном берегу.

– Всё равно отцы прогнали бы их, – упрямо повторила Леоника.

В последнее время девочки были полностью предоставлены сами себе. Все мужчины – от подростков до стариков – заняты обороной лишённого стен города, а женщины...

Где они, эти великие духом легендарные спартиатки?

Недавно гордые своей аристократической кровью, силой и красотой тела, способностью рожать здоровое крепкое потомство, они превратились в стадо перепуганных овечек, едва лишь тучи иноплеменного вторжения затянули Лаконию.

Обычно в других городах женщины стараются принести как можно больше пользы защитникам при осаде – с удивлением отмечали оказавшиеся в это время в Спарте чужеземцы – здесь же среди них царят истерика и паника. Быть может потому, что враг никогда не подходил к этому городу близко?

Малодушие сверстниц вызвало у Леоники и Иолы презрение. Подруги целыми днями ходили по городу, искали пропитание, не останавливаясь перед воровством. Для спартиата зазорно не украсть, а быть пойманным. Иногда они, как сейчас, подбирались к самым передовым постам.

– Уходите отсюда, – внезапно раздался рядом голос воина в красном плаще. Они и не заметили, как он подошёл. Должно быть, из того отряда гоплитов, что охраняет мост. – Здесь опасно. Враг может попытаться перейти через реку когда угодно.

– Я Леоника, дочь полемарха Эгерсида. А это Иола, дочь лохагоса Антикрата. Её брат тоже в войске. Мы сами можем взять оружие в руки!

– Справимся без вас, – воин махнул рукой в сторону храма Алей у моста, где поблескивали шлемы тяжёлой пехоты. – Вам надлежит вырасти и родить сыновей, достойных ваших благородных отцов!

Девочки медленно побрели в казавшийся пустым город.

– Всё равно будем сражаться, если враги порвутся сюда, – твёрдо сказала Леоника, – иначе, чем мы лучше тех, кто считались нашими подругами?

Все редкие встречные мужчины были в доспехах, даже прошедшие мимо архонты облачились в давно ненадёванные панцири: в суровом молчании они следовали к дому Поликрата. Хозяин обменялся с архонтами лишь короткими приветствиями – не до церемоний.

– Я призвал вас, к сожалению, не для пира, – сказал он, – но чтобы отыскать пути к спасению отечества и подготовить решение Герусии.

Эконом Паисий, взятый вести дом вместо Тиры, неслышно разносил меж присутствующих разбавленное вино и лёгкие закуски. Купец Мидон не подвёл, и новый раб был весьма искусен в счёте и письме. Как ни странно, Паисий смог поладить даже с Никератом, весьма ревнивым к успехам кого-либо из домашних.

– Сегодня я был у царя Агесилая, – продолжал Поликрат. – Мы имеем представление, что произошло. Враг вторгся в Лаконию по четырём направлениям (значит, прав был Агесилай, решив держать войска здесь, в городе, – бормотал один из архонтов). Фиванцы двинулись прямо на Селассию и склонили её жителей отложиться от Спарты... Аргивяне с боем прорвались через проходы на границе Тегейской области, перебив до двухсот наших воинов с храбрым Александром во главе. Третья, самая многочисленная часть противника – аркадцы – вторглась через Ой. Гармост Исхолай вместо того, чтобы занять и удерживать ведущие к городу проходы, остался в нём, рассчитывая на помощь жителей. Жестокая ошибка! Когда враг хлынул в город и наши воины храбро сражались, одерживая верх, на них посыпались предательские удары камней и дротиков из окон и с крыш зданий. Мы не можем винить ни отважного Исхолая, ни павших с ним воинов. Они до конца исполнили свой долг.

Четвёртая, наименьшая часть, элейцы, просочились узкими горными тропами и вышли к Селассии, где войска врага соединились. Оттуда они через долину Аполлона двинулись левым берегом Эврота, предавая всё мечу, огню и разрушению.

Боги помогли нам; начал таять снег в горах, и река вышла из берегов. Бурные холодные воды не позволили противнику переправиться через Эврот вброд; преодолеть его можно только по мосту у храма Алея.

Всего у врага до сорока тысяч гоплитов, несколько тысяч всадников и много лёгкой пехоты.

Архонты молчали, потрясённые размерами вторжения и катастрофы, нависшей над Спартой. Что-то надломилось в её могуществе, а они не заметили, когда и как.

– Кто командует ими? – со злобой проскрипел один из старейшин. – Наверное, Эпаминонд и Пелопид?

– Каждая из четырёх частей вражеских сил имеет независимое командование. Единство между ними после вторжения было нарушено, и если среди фиванцев поддерживаются порядок и дисциплина, то аркадцы разбрелись по всей стране для грабежа. Похоже, Эпаминонд и Пелопид имели не так уж много влияния на их вождей, а те ещё меньше – на своих воинов. Так что же предпринять нам, архонты?

Кто-то советовал самим атаковать врага и победить или погибнуть, как подобает спартиатам, кто-то, напротив, до последнего стоять в городе. Поликрат кивал головой, терпеливо слушал тех и других, пока они не исчерпали свои доводы.

– Напомню, что в Спарте сейчас всего лишь пять с половиной тысяч бойцов. С такими силами можно перебить некоторое количество аркадских пастухов, жгущих деревни по ту сторону Эврота. Но фиванцы тут же придут им на помощь из своего лагеря, укреплённого срубленными деревьями, – излагал Поликрат то, что ранее услышал от Агесилая. – Не только наступать, но и оборонять лишённый стен город невозможно, если противник превосходит числом в двенадцать раз, а предатели-периэки готовы нанести удар в спину! Врагам достаточно всего лишь согласовать свои усилия, и Спарта обречена.

Архонты слушали, тоскуя: к чему клонит Поликрат? Наступать бессмысленно и обороняться невозможно. Что делать?

– Призвать в строй илотов и дать свободу тем из них, кто запишется в войско! – разрешил недоумения неожиданный ответ.

Несколько мгновений царила напряжённая тишина, затем её взорвали возмущённые крики:

– Ты ли говоришь это, Поликрат? Даже смутьян Эгерсид не смел предложить такого!

Два-три архонта молчали; они заранее знали о дерзком предложении Поликрата (вернее, Агесилая) и, как только спала волна недовольных голосов, поддержали его твёрдо и решительно.

– Действительно, – начали переговариваться старцы, – что делать, если нет другого пути спасения отечества. Да и прежде такое уже бывало...

Известие о том, что Флиунт, Коринф, Эпидавр и Пелла подтвердили верность Спарте и выслали свои войска, помогло сделать выбор. С помощью союзных контингентов всегда можно поставить на место этих илотов!

– Кроме того, мы можем положиться на орхоменских наёмников, – добавил один из архонтов. – Эгерсид научил их воевать!

Многие недовольно поморщились: опять Эгерсид!

Решили также направить послов в Афины: противник Спарты давно с тревогой наблюдает за военным возвышением своих союзников – фиванцев.

Днём позже Герусия узаконила постановлениями всё, что было решено в доме Поликрата.

Вербовщики пошли в правобережные деревни, и вскоре к Спарте потянулись ватаги илотов – тех, кто решил защищать ненавистных спартиатов, чтобы получить вожделенную свободу. Добровольцев распределяли по эномотиям и пентекостисам, следили – в одном подразделении не должно быть земляков; досыта кормили грубой пищей, вооружали из арсеналов и потом до одури учили сражаться в одиночку и строем. Толпы голодных оборванцев превращались в организованное войско, внушавшее спартиатам надежды и... страх. Неизвестно, чего больше.

Подходили войска союзников – их встречали с ликованием, хотя контингенты были невелики, да и тех, кто сохранил верность Спарте, осталось немного.

Быстроходная триера, оставив за кормой Гифий, резала мрачно-серые волны зимнего моря. Всего один корабль, но многое ждали спартиаты от его похода, ибо вёз он посольство в Афины. Дипломаты находчивы, не по-лаконски красноречивы, имеют дружественные связи с влиятельными афинянами.

Есть на борту также представители союзников: пусть видят, что переговоры ведутся не только от имени Спарты, но и других городов Пелопоннеса.

Между тем беотархи сочли мост у храма Алей не самым удобным местом, где можно использовать своё численное превосходство, и перемещали войска южнее, к Амиклам.

Волей-неволей потянулись за фиванцами и аркадцы, грабившие окрестности. Здесь наконец удалось переправиться через Эврот, чьи воды успокоились, словно исчерпав силы в бурном приступе... Фиванцы немедленно принялись ограждать лагерь срубленными деревьями.

Штурм Спарты задерживался: на этот раз мешали не силы природы, а разногласия между беотархами. Пелопид требовал как можно скорее ворваться в лежащий перед ними город, упрекал друга в медлительности и нерешительности.

Эпаминонд возражал: противник поставил в строй илотов, получил подкрепления от союзников... В Спарте сейчас гоплитов не меньше, чем в фиванском войске, а ведь сражаться придётся именно ему и скорее всего в одиночку.

Надежда на аркадян слаба: эти вояки ошалели от грабежа, многие из них с награбленной добычей возвращаются к своим козам в горы. Их войско тает на глазах. Нет, он, Эпаминонд, не согласится жертвовать плодами победы при Левктрах ради сомнительного уличного боя, где теряют смысл преимущество в кавалерии, длинных копьях и хитроумном построении боевого порядка.

Пелопид не верит в отчаянное сопротивление спартиатов? Что ж, небольшая разведка боем его убедит.

Добровольцы нашлись, и день спустя сводный отряд из нескольких сотен всадников и пехотинцев направился к городу через ипподром, что на священном участке земледержателя.

Там их и встретили лаконские кавалеристы. На вид их было меньше, чем всадников в фиванском отряде, и всё же они растянулись в три редкие шеренги, закрывая собой родной город – вот он, за этим домом с обширным садом, принадлежавшим некогда легендарным Тиндаридам.

Нестройная лава фиванских кавалеристов с гиканьем пошла в атаку. Лаконские всадники тронули коней и молча двинулись им навстречу. Фиванский командир направил своё копьё в прикрытую лишь красным хитоном грудь спартанского конника.

Лаконские шеренги выгнулись дугой, напряглись, но остановили противника. Злые фессалийские жеребцы храпели, хватали зубами невысоких лошадок спартиатов, вставали на дыбы, страшно били копытами. Спартиаты валились с крытых чепраками конских спин, сбитые длинными копьями и мечами. Но, упав наземь, лаконский всадник подтягивался к вражескому кавалеристу и, захватив его в железные объятия, стаскивал с коня.

Смертельная борьба продолжалась на земле, в опасном вихре конских нот, среди тел ещё живых и уже мёртвых, и в кровь раздирал металлом доспехов свой рот спартиат, добираясь зубами до горла врага. Будучи не в силах встать на ноги, лаконец приподнимался на одной руке, другою же направлял меч или кинжал в брюхо вражеского коня. Зажав руками тяжёлую рану, шёл он с затянутыми смертной пеленой глазами, чтобы тяжестью своего тела – единственным оставшимся оружием – навалиться сбоку на фиванского всадника, толкнуть, помешать вести бой.

Умирающий спартиат отвлекал на себя внимание противника и, падая от его меча, давал возможность своему боеспособному товарищу нанести верный удар.

Фиванцы, встретив такое сопротивление, лишь увеличили усилия: их удивление было свирепым, они знали, что могут победить и хотели победы. Конная лава давила истончившийся лаконский заслон, оттеснив его к дому Тиндаридов.

Командир сводного отряда лихо рубился в гуще боя, и предоставленная сама себе пехота бестолково толпилась за кавалерией. Взаимодействия не было, но и без него судьба спартанских конников казалась решённой: их остатки бьются из последних сил почти у самых городских улиц.

Густая зелёная изгородь сада осталась в тылу и на фланге наступающих. Фиванские командиры в горячке боя не обратили на это внимания, и напрасно!

Несколько пар глаз внимательно следили за схваткой из-за стены колючих кустов.

– Пора, Лисикл, – обратился молодой воин к другому. – Иначе всех наших всадников перебьют.

– Подождём. Пусть первые шеренги противника застрянут в проходах улиц, – отвечал тот, не поворачивая головы. – Тогда фиванцы в ловушке!

Лисикл получил во временное командование четыре эномотии, укомплектованные юношами – целый лохос! Вместе с пятой эномотией, состоявшей из легковооружённых илотов, у него было больше трёх сотен бойцов. Нет, слишком многого ожидает молодой командир для себя от исхода этого боя, чтобы поддаться чувствам.

– Умоляю, там мой брат!

– А там – моя Спарта! – холодно сверкнули глаза Лисикла. – Жди!

Первые шеренги фиванских всадников разрезались о строения окраин, по частям втягивались в узкие улицы.

– Теперь пора.

Колючий кустарник мог остановить охочих до чужих плодов мальчишек, но не спартанских гоплитов; они проломились сквозь зелёную изгородь уже в боевом порядке.

Задние шеренги фиванских кавалеристов, смешанные и лишённые руководства, не успели – да и не могли отреагировать на удар. Просвистели дротики лёгкой пехоты, и бронированные эномотии Лисикла впились в тесную конную массу противника.

Сбылась мечта молодых спартиатов о настоящем бое.

Быстро и сноровисто скалывали они фиванских всадников копьями, вонзали острые лаконские клинки в конские шеи, наваливались на врага вдвоём-втроём, валили его вместе с конём и, добив, шли дальше по скользким от крови телам.

Фиванская пехота некоторое время пребывала в растерянности, а затем начала перестраиваться под градом дротиков – илоты тащили их за собой целыми связками. Её атака могла грозить левому флангу спартиатов, где молодой командир, предвидя такую возможность, разместил лучшие эномотии.

Задние шеренги кавалерии поворачивали коней, уходя из-под удара; за ними потянулись остальные. Конная масса откатывалась от города, покидая улицы и перемешивая ряды своей пехоты.

Уцелевшие лаконские всадники – всего несколько десятков – получили передышку. Она была короткой: командир в иссечённых доспехах велел трубачу играть сбор, построил оставшихся в живых на окраине Спарты и вновь повёл их в атаку! Рысью – поднять измученных животных в галоп было не по силам даже этим всадникам.

– Каждый из нас – кирпич в стене родного города! – крикнул командир, поднимая меч. Последние слова потонули в дробном топоте множества копыт: к месту схватки спешила свежая лаконская кавалерия.

Фиванские всадники повернули коней назад, к своему лагерю, увлекая за собой так и не успевшую вступить в бой пехоту. Передние, став последними, колотили пятками конские бока и отмахивались копьями от наседавших лаконских кавалеристов.

Сквозь грохот и лязг слышался резкий голос Лисикла – он перестраивал свои эномотии и выводил их правым плечом вперёд для преследования бегущего противника. Правда, оно длилось недолго: впереди заблестели копья фиванской пехоты, шедшей прикрыть разбитый сводный отряд, за нею угадывалась тёмная масса аркадян, довольно внушительная, хотя их вождям удалось собрать лишь малую часть своих воинов.

Спартанская кавалерия остановилась, выравнивая боевой порядок. Лисикл подвёл гоплитов к её левому флангу и принялся строить их в монолит.

– Кто этот воин, так удачно показавший себя в бою? – спросил облачённый в роскошные доспехи Поликрат командира, отвечавшего за оборону южного сектора Спарты, куда входили и Амиклы.

Старый эпибат ездить верхом не любил и вообще не представлял, как можно сражаться, сидя на конской спине. Только необходимость заставила его взобраться на крупного жеребца, давно утратившего резвость, но сохранившего красоту стати.

– Эномотарх Лисикл. Я временно собрал молодых спартиатов в один лохос и назначил командиром его. Как видишь, не ошибся.

– Вели позвать его ко мне. И дай команду к отходу: противник только и ждёт, чтобы мы отошли подальше от города.

Полемарх не стал возражать полномочному представителю правительства Спарты.

Глаза Лисикла ещё горели огнём жестокой схватки и гордостью: сегодня был его первый настоящий бой, он командовал целым лохосом и победил! Это совсем не то, что колотить подвыпивших периэков на ночных улицах Спарты или охотиться на илотов!

«Молодой бог войны», – подумал архонт, глядя на красивые жёсткие черты его лица, забрызганного кровью людей и лошадей.

– Перед заходом солнца придёшь ко мне. Надеюсь, ты знаешь дом Поликрата? – благосклонно сказал архонт.

Спартиаты уходили. Эпаминонд наблюдал за ними с едва заметной усмешкой: он достиг поставленной цели. К сожалению, Пелопид не понимает, что решительность нужна не только для атаки, но иногда и для того, чтобы от неё отказаться. Теперь он убедился в способности Спарты к сопротивлению и будет вынужден поддержать далеко идущие планы Эпаминонда. При этом военный авторитет друга ничуть не пострадал...